— Мишель! — вскрикнул Альбер.
Мишель быстро подошел, взглянул на профессора и кинулся за шприцем.
Профессор Лоран вскоре открыл глаза, но был слишком слаб, чтоб говорить. Мишель и Альбер перенесли его на кушетку, укрыли пледом. Альбер отдернул темные шторы, в окно хлынул веселый солнечный свет, и стало страшно смотреть на лицо профессора Лорана — синее, осунувшееся, с запавшими глазами.
— Что с ним, Мишель? — шепотом спросил Альбер, подойдя к столику, где Мишель снова кипятил шприц.
По белому, безжизненно правильному лицу Мишеля скользнула горькая гримаса.
— Я ведь предупреждал профессора. — Мишель покачал головой. — Эта операция была ему не по силам. Он не должен был…
— Что же теперь делать? — прервал его Альбер. — Вы сможете хотя бы вывести его из этого состояния?
— Постараюсь, — сказал Мишель, наполняя шприц.
— А может, вызвать врача? — спросил Альбер. — Профессора можно снести вниз, там его и осмотрят.
— Запрещаю, — тихо, но внятно проговорил профессор Лоран. — Категорически запрещаю, слышите?
Альбер в отчаянии развел руками. Мишель, держа шприц, неодобрительно глядел на профессора.
— Вы напрасно отказываетесь, — сказал он. — Возможно, существуют другие, более эффективные методы лечения, которых я не знаю. Наконец, консилиум…
— Консилиум? С тобой? — бледно усмехнулся профессор Лоран.
Альбер с изумлением увидел, что Мишель вздрогнул и прикусил губы. Похоже было, что слова профессора задели его. Однако Мишель ничего не сказал. Он молча проделал вливание и ушел к своему столику.
Профессору Лорану стало немного лучше, но он был все еще очень бледен и еле шевелился. Альбер подложил ему под голову вторую подушку, отодвинул белые шторы, и воздух, свежий и чистый после утреннего сильного дождя, свободно входил в комнату.
— Обморок — это смерть в миниатюре, — тихо проговорил профессор Лоран.
— Наверное, поэтому так трудно снова приходить в сознание. Нестерпимо режет глаза даже слабый свет, и тело кажется таким тяжелым, словно на тебя могильную плиту навалили. Любопытно все же… — Он вдруг замолчал, прислушался, глаза у него стали тревожными. — Дюкло, мы совсем забыли о Поле и Пьере. Разве они еще не просыпались?
Поль и Пьер, обнявшись, лежали на кушетке. Глаза их были закрыты, но поза казалась слишком напряженной для спящих. Альбер осторожно тронул Поля за плечо, тот слегка вздрогнул, но не открыл глаза.
— Поль, что с тобой? — тихо спросил Альбер. — Ты плохо себя чувствуешь?
Поль высвободил руку из-под головы Пьера и сел. Лицо его было покрыто красными пятнами.
— Вы не смеете нас трогать, — своим скрипучим, странным голосом проговорил он. — Нас с Пьером. Мы не хотим, чтоб нас трогали. Он не хочет другое лицо. Оставьте нас в покое, мы ничего не хотим, только не трогайте нас. Мы хотим быть вместе, мы с Пьером!
У Альбера защемило сердце: вот ведь несчастное существо этот Поль! Он сказал, стараясь придать своему тону как можно больше убедительности:
— Напрасно ты так волнуешься, Поль. Никто не будет трогать ни тебя, ни Пьера, поверь мне. Профессор не хочет тебя переделывать. Да он и не может, он болен, он скоро уедет лечиться.
— Он не болен, — возразил Поль, — он переделывал Франсуа.
— Он очень устал, когда переделывал Франсуа, и заболел. Ты же знаешь, что он и раньше был болен. А теперь ему совсем плохо.
— Не надо было трогать Франсуа, — сказал Поль.
— Франсуа сам хотел, чтоб его переделали. Он очень рад. Он теперь будет говорить, и у него красивое, хорошее лицо. Завтра он будет совсем здоров.
— Пьер не хочет говорить, и ему не надо красивого лица, — упрямо повторил Поль. — Правда, Пьер, ты не хочешь, чтоб тебя трогали?
Пьер сидел на кушетке, растопырив темные неуклюжие руки, кивал головой и одобрительно мычал.
— Никто вас не собирается трогать, — сказал Альбер.
— А Мишель? — спросил Поль.
И Альбер удивился тому, какая ярость сверкнула в его мутноватых маленьких глазах.
— Мишель тоже не будет вас трогать. Да он и не умеет сам делать операции.
— Мишель все умеет, — недоверчиво проскрипел Поль. — Мишель меня не любит. Но я не дам себя переделывать и Пьера тоже не дам.
— Хорошо, хорошо, — уже нетерпеливо сказал Альбер. — Какой ты упрямый, Поль! И почему ты мне не веришь, разве я тебя когда-нибудь обманул?
— Я никому не верю, — сказал Поль, опустив голову. — Меня никто не любит, только один Пьер. Вот ему я верю, а больше никому…
— Как хочешь. — Альбер пожал плечами. — Только я никого никогда не обманывал, ты это запомни. Я не люблю врать.
Раймон вдруг проснулся среди ночи. С ним это случалось очень редко. Вся комната была перечерчена голубовато-белыми квадратами лунного света и черными тенями решеток и рам. Раймон лежал с открытыми глазами, стараясь понять, что же его разбудило. Вдруг он услышал шепот за ширмой профессора. Шепот доносился явственно: Раймон лежал неподалеку.
— Я не буду откладывать демонстрацию, не говори глупостей, Мишель! — говорил профессор Лоран.
— Если вы считаете, что у вас хватит сил на демонстрацию, то оперировать меня вы наверняка сможете, — настойчиво шептал Мишель. — Сидя. Я буду лежать на полу, на кушетке, где хотите. И ведь это проще, чем с Франсуа. Не надо менять голос, только лицо.
— Я не понимаю, что на тебя нашло. Ты же всегда был доволен своим лицом.
— Я ошибался. Теперь я понял.
— Ты позавидовал Франсуа?
Мишель молчал. Потом он с усилием сказал:
— Почему вы утверждали, что я вечен? Это ведь неправда?
— Нет, правда. Тебя можно подновлять если не вечно, то очень долго.
— А кто будет подновлять? Разве вы сами — вечны?
— Другой, кто меня заместит, — после паузы сказал профессор Лоран. — Потом тот, кто заместит его.
Опять наступило долгое молчание.
— Но лицо они мне не переделают.
— Почему же? Пластические операции в хирургии разработаны блестяще.
— Они не захотят… Они будут меня демонстрировать так, с этим лицом-маской. А разве я не человек? Я бы доказал им…
— Ты думаешь, что я скоро умру? — спокойно спросил профессор Лоран. — Скажи правду, мне нужно знать.
Раймон похолодел, услышав четкий шепот Мишеля:
— Да, это возможно. Слишком вы истощены. Или во всяком случае вы долго проболеете, будете лежать в клинике… А я…
— Понятно… — прошептал профессор Лоран. — Все-таки, Мишель, объясни: зачем тебе другое лицо?
— Я хочу быть самостоятельным. Если у меня будет нормальное лицо, я смогу ходить по улицам, говорить с людьми, и никто не догадается, что я не как все.
— Мишель, ты же не знаешь жизни. Она очень сложна и трудна. Дело не только в лице. Тебя будут принимать за сумасшедшего: ведь ты не знаешь самых простых вещей, которые знает даже маленький ребенок.
— Я подготовлюсь. Я буду читать разные книги. Буду беседовать с вашими помощниками, ведь они знают жизнь. Сделайте мне лицо, прошу вас, очень прошу! Как мне просить вас? Стать на колени?
— Это ты в книге прочел, что становятся на колени?
— Да, мне Жозеф дает книги. Он хочет, чтобы я развивался.
Раймона пробрала нервная дрожь, он натянул одеяло на голову и некоторое время не слушал разговора. Потом он высунулся из-под одеяла и снова увидел бело-голубые и черные квадраты и кресты на полу и услышал шепот за ширмой.
— А если я умру, не докончив операции?
— Я сделаю все, чтоб этого не случилось.
Профессор Лоран долго молчал. Потом сказал:
— Иди спать, Мишель! Я постараюсь выполнить твою просьбу… Черт возьми, это ты тоже в книгах научился — целовать руки?
— Не знаю… кажется, нет…
— Иди спать. Я очень устал…
Альбер был потрясен. На побледневшем лице его четко проступили веснушки, он отчаянным жестом взъерошил волосы и проговорил, глядя в пространство:
— Он его убьет! Мишель его просто убьет! Это ужасно! Что же делать?
— Надо, по-моему, отговорить профессора от операции. Он и в самом деле не выдержит. Уж очень слаб, — сказал Раймон. — Потом, надо пригласить хорошего врача. Что этот Мишель понимает, в конце-то концов, какой у него опыт!
— Да я предлагал, — в отчаянии сказал Альбер. — Профессор категорически отказался.
— Я все же попробую, — сказал Раймон.
Профессор Лоран снова отказался.
— Пока не надо. Если Мишель в ближайшие два-три дня ничего не добьется, тогда…
Раймон недоумевающе пожал плечами.
— Разве можно в вашем состоянии экспериментировать над собой? — спросил он. — Почему не посоветоваться с опытным, знающим человеком? Разве Мишель…
— Бросьте, Жозеф, — нетерпеливо прервал его профессор Лоран. — Мишель знает, что со мной, а постороннему человеку этого не объяснишь. В этом вся штука. И, вдобавок, этот врач кому-нибудь расскажет, какой интересный случай ему попался, кто-нибудь заинтересуется, начнет соображать, докапываться, и тогда…
— Но если с вами что-нибудь случится?..
— Вот Мишель уверен, что ему удастся поставить меня на ноги.
Мишель, сосредоточенный и хмурый, утвердительно кивнул.
— А знаете, что мне пришло в голову? — сказал Раймон, когда они завтракали на кухне. — Этот Мишель, он пока нарочно не пускал в ход все известные ему средства. Он ведь хотел доказать профессору, что нужно лечиться, что в лаборатории оставаться нельзя. А теперь у него совсем другие намерения. Вот посмотрите, он в лепешку расшибется, чтобы поднять профессора на ноги.
— Ну, по-моему, вы слишком высокого мнения о способностях Мишеля, — возразил Альбер. — Он просто не решился бы на такие отчаянные эксперименты. Что ж, по-вашему, профессор Лоран ничего не понимает и покорно подчиняется Мишелю? Но я боюсь другого: сейчас, стараясь поднять профессора на ноги, как вы говорите, Мишель может перемудрить с гормонами и стимуляторами. А в теперешнем состоянии профессора это может оказаться для него гибельным. Вот тут уж трудно уловить границу между дозволенным и недозволенным. Но в одном профессор Лоран безусловно прав: даже самый хороший врач, не зная, что именно довело его до такого состояния, не сможет ему помочь.
— Вам виднее, — сказал Раймон, допивая кофе. — Я вас еще вот о чем попрошу: поговорите с Луизой, объясните, что ей там, наверху, делать нечего.
— А она хочет идти наверх?
— Не хочет, очень боится, но считает своим долгом дежурить около профессора. Объясните ей, что этого не нужно. Она все равно не выдержит там…
— Я ей сам объясню! — заявил Роже, молча слушавший весь разговор. — Меня она скорей поймет, будьте уверены!
Раймон пожал плечами и поспешно ушел. Роже ухмыльнулся, глядя ему вслед:
— Видел, какую мину скорчил? Ревнует!
— Ну зачем ты его дразнишь? — с упреком сказал Альбер.
— А что мне беречь его нервы? Пускай злится. Все равно он сукин сын, и Луизе с ним будет несладко. Знаю я таких. Он только о себе и думает.
— Брось ты! — сказал Альбер. — Вот привязался к человеку! Это ты ревнуешь, а не он.
— Охота мне была ревновать! Просто мне жалко бедную девочку… Ну, что у вас там новенького наверху?
— Ничего хорошего пока. Профессор очень слаб. Поль с Пьером невылазно сидят за ширмой и ото всех шарахаются. И, вдобавок, плохо с Франсуа. Операция прошла прекрасно, а теперь у него парализовано лицо, какие-то боли в горле, он еле говорит. Мишель делает ему электромассаж, но пока лучше не становится. Профессор очень огорчен — может сорваться демонстрация. А тут еще Мишель настаивает, чтоб ему сделали операцию…
— Мишель себе на уме. Конечно, если у него будет нормальное лицо, поди-ка разбери, что он за штука. Вот увидишь — все будут думать, что человек, только чудной немного… Послушай-ка, приятель… тут вот какое дело… — Роже подумал, поколебался. — Есть для нас обоих работа. В бистро, где работает Виго, требуется официант и судомой.
— Ты уходишь? — огорченно спросил Альбер.
— Только вместе с тобой! — заявил Роже.
— Ну, я-то не уйду, ты же знаешь. А тебе, конечно…
— Ладно, я просто так сказал. Знаю, что ты не уйдешь. Да и Луизу жалко. Но добром вся эта история не кончится, уж поверь мне… Черт нас понес мимо этого милого домика! Словно не было другой дороги на улицу Тальма!
— Может, ты все же пойдешь в бистро? — нерешительно спросил Альбер.
— Не задавай дурацких вопросов. Я же сказал. Будь что будет, авось выкрутимся.
Мишель наклонился над Франсуа. Тот лежал неподвижно, из-под парализованных, незакрывающихся век виднелись белки, лицо опухло и перекосилось.
— Франсуа, ты спишь?
Из-под век показались зрачки. Франсуа еле двигал губами.
— Не сплю. Болит голова. Болит горло. — Голос у него был сиплый, очень слабый.
— Прими лекарства. Вечером опять сделаю тебе электромассаж. Это должно скоро пройти. — У Мишеля был очень встревоженный вид.
Альбер тоже стоял и смотрел на Франсуа. Сейчас Франсуа совсем был похож на человека — правда, на тяжело больного, изуродованного болезнью; но в больнице и не таких встретишь. Альбер повернулся, чтоб уйти, и увидел Поля: он настороженно и угрюмо глядел на Франсуа, вытянув длинную худую шею. Кадык его дергался, словно он глотал, руки сжались в кулаки. Встретившись взглядом с Альбером, он отвел глаза.
— Что Мишель сделал с Франсуа? — спросил он сквозь зубы.
— Я же тебе говорил: операцию делал профессор.
— Нет. Профессор болен. Он не может делать операцию.
— Не болтай чепухи, Поль, — оказал профессор Лоран из-за ширмы. — Ты же хорошо знаешь, что никто, кроме меня, не может делать операцию.
— Мишель может… он все может…
— Не болтай чепухи. Операцию делал я.
Мишель молча смотрел на Поля. Глаза его были все такими же блестящими и холодными, но лицо стало живее за эти две недели: в нем появилась какая-то нервная игра, исчезла скованность, делавшая его похожим на маску. «А ведь, пожалуй, зря он хочет сменить лицо, — подумал было Альбер, но, присмотревшись, решил: — Нет, все-таки слишком уж белое и правильное лицо. Никогда оно не будет казаться живым».
— Почему ты все спрашиваешь обо мне, Поль? — спросил Мишель. — Ведь тебе сказали, что операцию Франсуа делал не я. А тебе операцию вообще не будут делать. И Пьеру тоже. Чего ты боишься?
— Ты хочешь сделать мне операцию, — проскрипел Поль, глядя в сторону.
— Я считаю это полезным для тебя, — поучающим тоном сказал Мишель. — Жаль, что ты этого не понимаешь. Ты бы стал сильным и здоровым. А память у тебя сохранилась бы. Ведь у меня она сохранилась, когда мой мозг лежал в термостате…
Альберу показалось, что Поль сейчас бросится на Мишеля. Он поторопился прервать разговор.
— Мишель, вы же знаете, что никакой операции не будет. К чему же разговаривать о таких вещах? Вы видите, что Поль волнуется.
— Это очень глупо, — сказал Мишель и отошел.
Поль проводил его ненавидящим взглядом. Альбер вздохнул. Вся эта история ему очень не нравилась.
Профессор Лоран подозвал Мишеля:
— Попробуй добавить Бисти-1 в питательную среду Франсуа. И витамина B12… Ты не боишься операции? Видишь, как я плохо стал работать?
— Я не боюсь. — Мишель глядел прямо в глаза профессору. — У Франсуа это случайность. Все пройдет.
— Может, все же откажешься от операции?
— Нет! — выходя из-за ширмы, ответил Мишель. — Операцию я считаю необходимой.
Альбер нахмурился, увидев бледное, сосредоточенное лицо Поля; он выглянул при этих словах из своего уголка и сейчас же скрылся. Говорить профессору о своих опасениях не хотелось: уж очень он слаб. Мишель ничего не хочет понимать, твердит с высокомерным видом: «Это глупо, это нелепо, у Поля разлажена психика», — и, сколько его ни проси, не прекращает разговоров об операции… «Надо будет завтра позвонить Шамфору, посоветоваться», — со вздохом подумал Альбер.
…Все началось поздно вечером, часов в одиннадцать. Франсуа не становилось лучше; профессор Лоран, подумав, выписал рецепт и попросил кого-нибудь срочно сходить в аптеку. Пошел Роже.
Мишель включил аппарат для электромассажа. Альбер, уткнувшись в книгу, рассеянно слушал равномерное тихое гудение. Франсуа слегка стонал.
Альбер вдруг ощутил неясную тревогу. Он поднял голову. И в это мгновение мимо него скользнули за ширму к Франсуа две пригнувшиеся, как для прыжка, фигуры. Альбер вскрикнул и метнулся за ширму. Поль навалился на Мишеля и сжимал его трубку, Мишель бился и хрипел. Альбер еле разжал руку Поля, отбросил его в сторону. Потом он увидел, что Пьер замахивается на него табуретом, хотел отскочить, но Поль вцепился ему в ноги. Он успел услышать отчаянный крик профессора Лорана, а потом тяжелая тьма поглотила его.
Раймон и Луиза похолодели, услышав крики и топот наверху. Раймон вскочил, кинулся к двери.
— Я с вами… я с вами… — лихорадочно бормотала Луиза.
— Нельзя! Не смейте! — крикнул Раймон, взбегая по лестнице.
Он ворвался в комнату и на мгновение остолбенел от ужаса. За ширмой Пьер тяжелыми, равномерными взмахами заносил и опускал табурет. Ширма дымилась и тлела. Профессор Лоран полз к ширме, беззвучно открывая рот.
— Жозеф… не бейте их… — прохрипел он и упал ничком.
Раймон ударом ноги оттолкнул ширму. Пьер яростно замахнулся на него табуретом, он схватил столик, выставил ножками вперед. Поль, оскалив зубы, начал подбираться к нему сбоку. Раймон, отступая к стене, быстро оглядел комнату. Тела Франсуа и Мишеля лежали крест-накрест. Голова Мишеля была разбита и изуродована до неузнаваемости, — очевидно, это его Пьер колотил табуретом. Франсуа тоже казался мертвым, но его голову Раймон не видел, ее заслоняло кресло. Альбер неподвижно скорчился на полу у кушетки.
Над опрокинутой ширмой вспыхнули синеватые язычки огня, перебросились на штору. Пьер подходил все ближе, вертя табуретом. В эту минуту раздался душераздирающий вопль. Луиза стояла в дверях, прижав руки к груди. Пьер обернулся к ней, держа табурет над головой, и тогда Раймон изо всех сил двинул его столиком. Пьер свалился. Поль молча прыгнул, оскалив зубы, вцепился в горло Раймону. Раймон, задыхаясь, с трудом оторвал эти липкие пятнистые руки. Поль отлетел в сторону, ударился головой о стену, дернулся и затих. Раймон бросился к Луизе.
— Что вы делаете, уходите! — крикнул он.
— А-а! — закричала Луиза, отшатнувшись.
Раймон быстро обернулся, отскочил, но не успел избежать удара. Правая рука его сразу повисла, как плеть. Превозмогая боль и слабость, он, прислонившись к стене, ударил Пьера ногой в живот. Человека таким ударом можно было вывести из строя; Пьер пошатнулся, упал и сейчас же опять поднялся. «Теперь все», — подумал Раймон, со странным безразличием глядя на бесформенное темное лицо Пьера. Пьер подходил, угрожающе вытянув короткие могучие руки.
— Луиза, бегите! — крикнул Раймон.
Он не услышал ответа. На столе у окна зазвенело лопнувшее стекло, к потолку взлетел ревущий огненный столб. Раймон увидел, что на него движется облако пламени и едкого дыма, и сполз по стене, потеряв сознание.
Очнулся он от боли. Кто-то грубо тащил его волоком по полу, перебитая рука задевала за стулья. Он оказался на площадке лестницы, рядом с ним кто-то лежал. Раймон с усилием вгляделся сквозь дым, валивший из комнаты, и еле узнал Альбера — лицо его было залито кровью. У самых ступенек лежал профессор Лоран, безжизненно разбросав руки. Цепляясь за стену здоровой рукой, Раймон поднялся, кинулся в комнату. Среди огня и дыма по полу катались, сцепившись, двое. «Это Роже!» — догадался Раймон. Он подобрался к Пьеру, схватил его за трубку, плотно сжал ее. Пьер захрипел, отчаянно забился. Роже с трудом выбрался из-под него.
— Держи трубку, не выпускай! — простонал Роже, потирая горло. — Руку он мне перебил…
— Луиза! — закричал Раймон. — Боже, Луиза!
— Так она здесь! — ахнул Роже. — Какого же ты дьявола…
Он пополз в огонь, прикрывая лицо. Раймон ослабел от боли и удушья, свалился на пол, продолжая судорожно сжимать трубку. Пьер все еще бил ногами и дергался. Огонь уже подбирался к двери, дым ел глаза, Раймон задыхался.
Роже вынырнул из дымного облака, таща за собой Луизу. Волосы ее обгорели, платье тлело. Раймон привстал, рванул уже затлевшую портьеру с двери, они вдвоем плотно укутали Луизу, вытащили ее на площадку, захлопнули дверь: пламя рвалось наружу.
— А они? — Роже указал на дверь.
— Мишель убит, Франсуа, кажется тоже. — Раймон еле шевелил губами. — А из-за этих двух я не полезу на смерть. Да нам их теперь не вытащить, даже если они и живы…
Роже угрюмо кивнул и наклонился над Альбером.
— Слава богу, пока жив, — сказал он. — А Луиза?
— Не знаю. — Раймон с ужасом отвернулся от черного, не то закопченного дымом, не то обгоревшего лица, от волос, рассыпавшихся серым пеплом, подполз к профессору Лорану, взял его безжизненную руку. — Кажется, тоже жив… пока… он в обмороке.
— Надо спускаться вниз, вызывать пожарных, — сказал Роже, кашляя от едкого дыма. — Бери Луизу, я потащу Альбера, потом вернусь за профессором.
Роже обхватил здоровой рукой безжизненно болтавшееся тело Альбера и начал медленно спускаться с лестницы. Раймон с трудом поднял Луизу, неловко прижал к себе. Голова ее свисала на грудь. Раймон жмурился, отворачивался, но эта жуткая, почерневшая голова с остатками волос все качалась перед ним, даже когда он закрывал глаза. Он положил Луизу в вестибюле на диван, вслед за Роже снова поднялся наверх. Вдвоем они снесли вниз профессора Лорана.
— Я вызову пожарных, — сказал Раймон.
Он не был уверен, что дойдет, но не мог больше оставаться здесь. И надо было сообщить шефу. С трудом отодвигая засовы калитки, он обернулся: из окон верхнего этажа вырывалось пламя. Раймон открыл калитку, и навстречу ему бросились какие-то люди.
— Что у вас там? Что это?
— Вызовите пожарных! — прохрипел Раймон.
— Вызвали! Уже вызвали! — кричали ему. — Что там делается?
— Помогите мне добраться до телефона. И позовите врача, скорее врача…
— Полицию! — кричал кто-то.
— Потом полицию, сначала врача, люди умирают, — срывая голос, хрипел Раймон. — Врача, врача!
Кто-то кинулся в дом, кто-то побежал вниз по улице. Раймона поддерживала чья-то крепкая рука.
— Вы ранены… обгорели… — говорил ему кто-то. — Куда вы?
— Помогите мне добраться до телефона! — исступленно повторял Раймон.
Он почти повис на руках своего провожатого, еле втиснувшись в кабинку. Ничего не видя, ощупью он набрал номер домашнего телефона шефа.
— Катастрофа… приезжайте немедленно… — хрипел он.
— Кто это? Кто говорит? — кричал Пейронель.
— Лемонье… приезжайте, скорее… Луиза… — Он упал, не докончив фразы.
Его провожатый поднял болтающуюся трубку и быстро сказал:
— Он ранен и обгорел. Дом горит. Да, да, это в Пасси. Да, правильно. — Он повесил трубку. — Вы дойдете? Там сейчас будет врач.
Раймон не отвечал. Он был без сознания. Человек поднял его на руки и понес к дому.
Альбер с усилием открыл глаза. Все плыло и туманилось перед глазами, голова нестерпимо болела, он не мог шевельнуться.
— Что это? — прошептал он. — Что это?
Что-то гремело, звенело, яростно шипело, с гулким грохотом падало и перекатывалось. В дыму и кровавом свете двигались неясные фигуры людей. Наконец он увидел над собой чье-то лицо. «Это Роже», — подумал он.
— Роже… что это? — Он еле шевелил губами.
— Лежи, лежи, не двигайся, — незнакомым хриплым голосом сказал Роже. — Сейчас врач приедет.
— А это кто? Вот эти?
Роже не отвечал — должно быть, не расслышал. Лицо у него было черное, как у негра, губы прыгали. Альбер приподнял голову. Он лежал в вестибюле на полу. Рядом с ним, откинув голову набок и неловко подогнув ногу, лежал профессор Лоран. Альбер опять почувствовал, что все плывет у него перед глазами, его мучила тошнота, в голову будто били тяжелыми молотками, так она болела и гудела.
— Роже… он умер? — Альбер тронул его за рукав, и Роже охнул.
— У меня рука перебита, не хватайся, — прохрипел он. — Профессор? Как будто жив.
— А остальные? Погибли?
— Луиза тут. — Роже кивком указал направо.
Альбер с трудом повел глазами, увидел руку Луизы, беспомощно свисавшую с дивана.
— Размозженная рана черепа. Обломков не вижу, возможны трещины в кости. Тяжелое сотрясение или ушиб мозга, — говорил кто-то. — Что это было? Взрыв?
— Не знаю, — угрюмо хрипел Роже.
— А у вас что? Так… открытый перелом лучевых костей… ожоги… А тут что? Болит? Похоже на то, что ребра сломаны. Как у вас там, Картье?
— Открывает глаза, — отвечал другой голос. — Острая сердечная недостаточность, возможно, нервный шок. Что вы? Да я сам не знаю, что случилось! Пожар уже гасят. Лаборатория? Не знаю. Он спрашивает, где Дюкло. Кто это Дюкло?
— Вот он, — сказал Роже. — Профессор, Дюкло рядом с вами.
Альбер повернул голову к профессору Лорану. На него глянули помутневшие глаза, полные ужаса и боли.
— Они… живы? Дюкло! Живы? — шептал профессор Лоран.
— Живы, все живы, — хриплым голосом сказал Роже. — Все в порядке, слышите?
— Он опять потерял сознание. Несите его в машину. И этого тоже. Что с женщиной?
— Сильные ожоги и, по-видимому, тяжелый нервный шок. Не приходит в себя. Состояние угрожающее.
— Вызвали вторую машину? Хорошо. У этого что?
— Перелом ключицы. Ожоги первой и второй степени. Черт возьми, что тут случилось?!
Мишель быстро подошел, взглянул на профессора и кинулся за шприцем.
Профессор Лоран вскоре открыл глаза, но был слишком слаб, чтоб говорить. Мишель и Альбер перенесли его на кушетку, укрыли пледом. Альбер отдернул темные шторы, в окно хлынул веселый солнечный свет, и стало страшно смотреть на лицо профессора Лорана — синее, осунувшееся, с запавшими глазами.
— Что с ним, Мишель? — шепотом спросил Альбер, подойдя к столику, где Мишель снова кипятил шприц.
По белому, безжизненно правильному лицу Мишеля скользнула горькая гримаса.
— Я ведь предупреждал профессора. — Мишель покачал головой. — Эта операция была ему не по силам. Он не должен был…
— Что же теперь делать? — прервал его Альбер. — Вы сможете хотя бы вывести его из этого состояния?
— Постараюсь, — сказал Мишель, наполняя шприц.
— А может, вызвать врача? — спросил Альбер. — Профессора можно снести вниз, там его и осмотрят.
— Запрещаю, — тихо, но внятно проговорил профессор Лоран. — Категорически запрещаю, слышите?
Альбер в отчаянии развел руками. Мишель, держа шприц, неодобрительно глядел на профессора.
— Вы напрасно отказываетесь, — сказал он. — Возможно, существуют другие, более эффективные методы лечения, которых я не знаю. Наконец, консилиум…
— Консилиум? С тобой? — бледно усмехнулся профессор Лоран.
Альбер с изумлением увидел, что Мишель вздрогнул и прикусил губы. Похоже было, что слова профессора задели его. Однако Мишель ничего не сказал. Он молча проделал вливание и ушел к своему столику.
Профессору Лорану стало немного лучше, но он был все еще очень бледен и еле шевелился. Альбер подложил ему под голову вторую подушку, отодвинул белые шторы, и воздух, свежий и чистый после утреннего сильного дождя, свободно входил в комнату.
— Обморок — это смерть в миниатюре, — тихо проговорил профессор Лоран.
— Наверное, поэтому так трудно снова приходить в сознание. Нестерпимо режет глаза даже слабый свет, и тело кажется таким тяжелым, словно на тебя могильную плиту навалили. Любопытно все же… — Он вдруг замолчал, прислушался, глаза у него стали тревожными. — Дюкло, мы совсем забыли о Поле и Пьере. Разве они еще не просыпались?
Поль и Пьер, обнявшись, лежали на кушетке. Глаза их были закрыты, но поза казалась слишком напряженной для спящих. Альбер осторожно тронул Поля за плечо, тот слегка вздрогнул, но не открыл глаза.
— Поль, что с тобой? — тихо спросил Альбер. — Ты плохо себя чувствуешь?
Поль высвободил руку из-под головы Пьера и сел. Лицо его было покрыто красными пятнами.
— Вы не смеете нас трогать, — своим скрипучим, странным голосом проговорил он. — Нас с Пьером. Мы не хотим, чтоб нас трогали. Он не хочет другое лицо. Оставьте нас в покое, мы ничего не хотим, только не трогайте нас. Мы хотим быть вместе, мы с Пьером!
У Альбера защемило сердце: вот ведь несчастное существо этот Поль! Он сказал, стараясь придать своему тону как можно больше убедительности:
— Напрасно ты так волнуешься, Поль. Никто не будет трогать ни тебя, ни Пьера, поверь мне. Профессор не хочет тебя переделывать. Да он и не может, он болен, он скоро уедет лечиться.
— Он не болен, — возразил Поль, — он переделывал Франсуа.
— Он очень устал, когда переделывал Франсуа, и заболел. Ты же знаешь, что он и раньше был болен. А теперь ему совсем плохо.
— Не надо было трогать Франсуа, — сказал Поль.
— Франсуа сам хотел, чтоб его переделали. Он очень рад. Он теперь будет говорить, и у него красивое, хорошее лицо. Завтра он будет совсем здоров.
— Пьер не хочет говорить, и ему не надо красивого лица, — упрямо повторил Поль. — Правда, Пьер, ты не хочешь, чтоб тебя трогали?
Пьер сидел на кушетке, растопырив темные неуклюжие руки, кивал головой и одобрительно мычал.
— Никто вас не собирается трогать, — сказал Альбер.
— А Мишель? — спросил Поль.
И Альбер удивился тому, какая ярость сверкнула в его мутноватых маленьких глазах.
— Мишель тоже не будет вас трогать. Да он и не умеет сам делать операции.
— Мишель все умеет, — недоверчиво проскрипел Поль. — Мишель меня не любит. Но я не дам себя переделывать и Пьера тоже не дам.
— Хорошо, хорошо, — уже нетерпеливо сказал Альбер. — Какой ты упрямый, Поль! И почему ты мне не веришь, разве я тебя когда-нибудь обманул?
— Я никому не верю, — сказал Поль, опустив голову. — Меня никто не любит, только один Пьер. Вот ему я верю, а больше никому…
— Как хочешь. — Альбер пожал плечами. — Только я никого никогда не обманывал, ты это запомни. Я не люблю врать.
Раймон вдруг проснулся среди ночи. С ним это случалось очень редко. Вся комната была перечерчена голубовато-белыми квадратами лунного света и черными тенями решеток и рам. Раймон лежал с открытыми глазами, стараясь понять, что же его разбудило. Вдруг он услышал шепот за ширмой профессора. Шепот доносился явственно: Раймон лежал неподалеку.
— Я не буду откладывать демонстрацию, не говори глупостей, Мишель! — говорил профессор Лоран.
— Если вы считаете, что у вас хватит сил на демонстрацию, то оперировать меня вы наверняка сможете, — настойчиво шептал Мишель. — Сидя. Я буду лежать на полу, на кушетке, где хотите. И ведь это проще, чем с Франсуа. Не надо менять голос, только лицо.
— Я не понимаю, что на тебя нашло. Ты же всегда был доволен своим лицом.
— Я ошибался. Теперь я понял.
— Ты позавидовал Франсуа?
Мишель молчал. Потом он с усилием сказал:
— Почему вы утверждали, что я вечен? Это ведь неправда?
— Нет, правда. Тебя можно подновлять если не вечно, то очень долго.
— А кто будет подновлять? Разве вы сами — вечны?
— Другой, кто меня заместит, — после паузы сказал профессор Лоран. — Потом тот, кто заместит его.
Опять наступило долгое молчание.
— Но лицо они мне не переделают.
— Почему же? Пластические операции в хирургии разработаны блестяще.
— Они не захотят… Они будут меня демонстрировать так, с этим лицом-маской. А разве я не человек? Я бы доказал им…
— Ты думаешь, что я скоро умру? — спокойно спросил профессор Лоран. — Скажи правду, мне нужно знать.
Раймон похолодел, услышав четкий шепот Мишеля:
— Да, это возможно. Слишком вы истощены. Или во всяком случае вы долго проболеете, будете лежать в клинике… А я…
— Понятно… — прошептал профессор Лоран. — Все-таки, Мишель, объясни: зачем тебе другое лицо?
— Я хочу быть самостоятельным. Если у меня будет нормальное лицо, я смогу ходить по улицам, говорить с людьми, и никто не догадается, что я не как все.
— Мишель, ты же не знаешь жизни. Она очень сложна и трудна. Дело не только в лице. Тебя будут принимать за сумасшедшего: ведь ты не знаешь самых простых вещей, которые знает даже маленький ребенок.
— Я подготовлюсь. Я буду читать разные книги. Буду беседовать с вашими помощниками, ведь они знают жизнь. Сделайте мне лицо, прошу вас, очень прошу! Как мне просить вас? Стать на колени?
— Это ты в книге прочел, что становятся на колени?
— Да, мне Жозеф дает книги. Он хочет, чтобы я развивался.
Раймона пробрала нервная дрожь, он натянул одеяло на голову и некоторое время не слушал разговора. Потом он высунулся из-под одеяла и снова увидел бело-голубые и черные квадраты и кресты на полу и услышал шепот за ширмой.
— А если я умру, не докончив операции?
— Я сделаю все, чтоб этого не случилось.
Профессор Лоран долго молчал. Потом сказал:
— Иди спать, Мишель! Я постараюсь выполнить твою просьбу… Черт возьми, это ты тоже в книгах научился — целовать руки?
— Не знаю… кажется, нет…
— Иди спать. Я очень устал…
Альбер был потрясен. На побледневшем лице его четко проступили веснушки, он отчаянным жестом взъерошил волосы и проговорил, глядя в пространство:
— Он его убьет! Мишель его просто убьет! Это ужасно! Что же делать?
— Надо, по-моему, отговорить профессора от операции. Он и в самом деле не выдержит. Уж очень слаб, — сказал Раймон. — Потом, надо пригласить хорошего врача. Что этот Мишель понимает, в конце-то концов, какой у него опыт!
— Да я предлагал, — в отчаянии сказал Альбер. — Профессор категорически отказался.
— Я все же попробую, — сказал Раймон.
Профессор Лоран снова отказался.
— Пока не надо. Если Мишель в ближайшие два-три дня ничего не добьется, тогда…
Раймон недоумевающе пожал плечами.
— Разве можно в вашем состоянии экспериментировать над собой? — спросил он. — Почему не посоветоваться с опытным, знающим человеком? Разве Мишель…
— Бросьте, Жозеф, — нетерпеливо прервал его профессор Лоран. — Мишель знает, что со мной, а постороннему человеку этого не объяснишь. В этом вся штука. И, вдобавок, этот врач кому-нибудь расскажет, какой интересный случай ему попался, кто-нибудь заинтересуется, начнет соображать, докапываться, и тогда…
— Но если с вами что-нибудь случится?..
— Вот Мишель уверен, что ему удастся поставить меня на ноги.
Мишель, сосредоточенный и хмурый, утвердительно кивнул.
— А знаете, что мне пришло в голову? — сказал Раймон, когда они завтракали на кухне. — Этот Мишель, он пока нарочно не пускал в ход все известные ему средства. Он ведь хотел доказать профессору, что нужно лечиться, что в лаборатории оставаться нельзя. А теперь у него совсем другие намерения. Вот посмотрите, он в лепешку расшибется, чтобы поднять профессора на ноги.
— Ну, по-моему, вы слишком высокого мнения о способностях Мишеля, — возразил Альбер. — Он просто не решился бы на такие отчаянные эксперименты. Что ж, по-вашему, профессор Лоран ничего не понимает и покорно подчиняется Мишелю? Но я боюсь другого: сейчас, стараясь поднять профессора на ноги, как вы говорите, Мишель может перемудрить с гормонами и стимуляторами. А в теперешнем состоянии профессора это может оказаться для него гибельным. Вот тут уж трудно уловить границу между дозволенным и недозволенным. Но в одном профессор Лоран безусловно прав: даже самый хороший врач, не зная, что именно довело его до такого состояния, не сможет ему помочь.
— Вам виднее, — сказал Раймон, допивая кофе. — Я вас еще вот о чем попрошу: поговорите с Луизой, объясните, что ей там, наверху, делать нечего.
— А она хочет идти наверх?
— Не хочет, очень боится, но считает своим долгом дежурить около профессора. Объясните ей, что этого не нужно. Она все равно не выдержит там…
— Я ей сам объясню! — заявил Роже, молча слушавший весь разговор. — Меня она скорей поймет, будьте уверены!
Раймон пожал плечами и поспешно ушел. Роже ухмыльнулся, глядя ему вслед:
— Видел, какую мину скорчил? Ревнует!
— Ну зачем ты его дразнишь? — с упреком сказал Альбер.
— А что мне беречь его нервы? Пускай злится. Все равно он сукин сын, и Луизе с ним будет несладко. Знаю я таких. Он только о себе и думает.
— Брось ты! — сказал Альбер. — Вот привязался к человеку! Это ты ревнуешь, а не он.
— Охота мне была ревновать! Просто мне жалко бедную девочку… Ну, что у вас там новенького наверху?
— Ничего хорошего пока. Профессор очень слаб. Поль с Пьером невылазно сидят за ширмой и ото всех шарахаются. И, вдобавок, плохо с Франсуа. Операция прошла прекрасно, а теперь у него парализовано лицо, какие-то боли в горле, он еле говорит. Мишель делает ему электромассаж, но пока лучше не становится. Профессор очень огорчен — может сорваться демонстрация. А тут еще Мишель настаивает, чтоб ему сделали операцию…
— Мишель себе на уме. Конечно, если у него будет нормальное лицо, поди-ка разбери, что он за штука. Вот увидишь — все будут думать, что человек, только чудной немного… Послушай-ка, приятель… тут вот какое дело… — Роже подумал, поколебался. — Есть для нас обоих работа. В бистро, где работает Виго, требуется официант и судомой.
— Ты уходишь? — огорченно спросил Альбер.
— Только вместе с тобой! — заявил Роже.
— Ну, я-то не уйду, ты же знаешь. А тебе, конечно…
— Ладно, я просто так сказал. Знаю, что ты не уйдешь. Да и Луизу жалко. Но добром вся эта история не кончится, уж поверь мне… Черт нас понес мимо этого милого домика! Словно не было другой дороги на улицу Тальма!
— Может, ты все же пойдешь в бистро? — нерешительно спросил Альбер.
— Не задавай дурацких вопросов. Я же сказал. Будь что будет, авось выкрутимся.
Мишель наклонился над Франсуа. Тот лежал неподвижно, из-под парализованных, незакрывающихся век виднелись белки, лицо опухло и перекосилось.
— Франсуа, ты спишь?
Из-под век показались зрачки. Франсуа еле двигал губами.
— Не сплю. Болит голова. Болит горло. — Голос у него был сиплый, очень слабый.
— Прими лекарства. Вечером опять сделаю тебе электромассаж. Это должно скоро пройти. — У Мишеля был очень встревоженный вид.
Альбер тоже стоял и смотрел на Франсуа. Сейчас Франсуа совсем был похож на человека — правда, на тяжело больного, изуродованного болезнью; но в больнице и не таких встретишь. Альбер повернулся, чтоб уйти, и увидел Поля: он настороженно и угрюмо глядел на Франсуа, вытянув длинную худую шею. Кадык его дергался, словно он глотал, руки сжались в кулаки. Встретившись взглядом с Альбером, он отвел глаза.
— Что Мишель сделал с Франсуа? — спросил он сквозь зубы.
— Я же тебе говорил: операцию делал профессор.
— Нет. Профессор болен. Он не может делать операцию.
— Не болтай чепухи, Поль, — оказал профессор Лоран из-за ширмы. — Ты же хорошо знаешь, что никто, кроме меня, не может делать операцию.
— Мишель может… он все может…
— Не болтай чепухи. Операцию делал я.
Мишель молча смотрел на Поля. Глаза его были все такими же блестящими и холодными, но лицо стало живее за эти две недели: в нем появилась какая-то нервная игра, исчезла скованность, делавшая его похожим на маску. «А ведь, пожалуй, зря он хочет сменить лицо, — подумал было Альбер, но, присмотревшись, решил: — Нет, все-таки слишком уж белое и правильное лицо. Никогда оно не будет казаться живым».
— Почему ты все спрашиваешь обо мне, Поль? — спросил Мишель. — Ведь тебе сказали, что операцию Франсуа делал не я. А тебе операцию вообще не будут делать. И Пьеру тоже. Чего ты боишься?
— Ты хочешь сделать мне операцию, — проскрипел Поль, глядя в сторону.
— Я считаю это полезным для тебя, — поучающим тоном сказал Мишель. — Жаль, что ты этого не понимаешь. Ты бы стал сильным и здоровым. А память у тебя сохранилась бы. Ведь у меня она сохранилась, когда мой мозг лежал в термостате…
Альберу показалось, что Поль сейчас бросится на Мишеля. Он поторопился прервать разговор.
— Мишель, вы же знаете, что никакой операции не будет. К чему же разговаривать о таких вещах? Вы видите, что Поль волнуется.
— Это очень глупо, — сказал Мишель и отошел.
Поль проводил его ненавидящим взглядом. Альбер вздохнул. Вся эта история ему очень не нравилась.
Профессор Лоран подозвал Мишеля:
— Попробуй добавить Бисти-1 в питательную среду Франсуа. И витамина B12… Ты не боишься операции? Видишь, как я плохо стал работать?
— Я не боюсь. — Мишель глядел прямо в глаза профессору. — У Франсуа это случайность. Все пройдет.
— Может, все же откажешься от операции?
— Нет! — выходя из-за ширмы, ответил Мишель. — Операцию я считаю необходимой.
Альбер нахмурился, увидев бледное, сосредоточенное лицо Поля; он выглянул при этих словах из своего уголка и сейчас же скрылся. Говорить профессору о своих опасениях не хотелось: уж очень он слаб. Мишель ничего не хочет понимать, твердит с высокомерным видом: «Это глупо, это нелепо, у Поля разлажена психика», — и, сколько его ни проси, не прекращает разговоров об операции… «Надо будет завтра позвонить Шамфору, посоветоваться», — со вздохом подумал Альбер.
…Все началось поздно вечером, часов в одиннадцать. Франсуа не становилось лучше; профессор Лоран, подумав, выписал рецепт и попросил кого-нибудь срочно сходить в аптеку. Пошел Роже.
Мишель включил аппарат для электромассажа. Альбер, уткнувшись в книгу, рассеянно слушал равномерное тихое гудение. Франсуа слегка стонал.
Альбер вдруг ощутил неясную тревогу. Он поднял голову. И в это мгновение мимо него скользнули за ширму к Франсуа две пригнувшиеся, как для прыжка, фигуры. Альбер вскрикнул и метнулся за ширму. Поль навалился на Мишеля и сжимал его трубку, Мишель бился и хрипел. Альбер еле разжал руку Поля, отбросил его в сторону. Потом он увидел, что Пьер замахивается на него табуретом, хотел отскочить, но Поль вцепился ему в ноги. Он успел услышать отчаянный крик профессора Лорана, а потом тяжелая тьма поглотила его.
Раймон и Луиза похолодели, услышав крики и топот наверху. Раймон вскочил, кинулся к двери.
— Я с вами… я с вами… — лихорадочно бормотала Луиза.
— Нельзя! Не смейте! — крикнул Раймон, взбегая по лестнице.
Он ворвался в комнату и на мгновение остолбенел от ужаса. За ширмой Пьер тяжелыми, равномерными взмахами заносил и опускал табурет. Ширма дымилась и тлела. Профессор Лоран полз к ширме, беззвучно открывая рот.
— Жозеф… не бейте их… — прохрипел он и упал ничком.
Раймон ударом ноги оттолкнул ширму. Пьер яростно замахнулся на него табуретом, он схватил столик, выставил ножками вперед. Поль, оскалив зубы, начал подбираться к нему сбоку. Раймон, отступая к стене, быстро оглядел комнату. Тела Франсуа и Мишеля лежали крест-накрест. Голова Мишеля была разбита и изуродована до неузнаваемости, — очевидно, это его Пьер колотил табуретом. Франсуа тоже казался мертвым, но его голову Раймон не видел, ее заслоняло кресло. Альбер неподвижно скорчился на полу у кушетки.
Над опрокинутой ширмой вспыхнули синеватые язычки огня, перебросились на штору. Пьер подходил все ближе, вертя табуретом. В эту минуту раздался душераздирающий вопль. Луиза стояла в дверях, прижав руки к груди. Пьер обернулся к ней, держа табурет над головой, и тогда Раймон изо всех сил двинул его столиком. Пьер свалился. Поль молча прыгнул, оскалив зубы, вцепился в горло Раймону. Раймон, задыхаясь, с трудом оторвал эти липкие пятнистые руки. Поль отлетел в сторону, ударился головой о стену, дернулся и затих. Раймон бросился к Луизе.
— Что вы делаете, уходите! — крикнул он.
— А-а! — закричала Луиза, отшатнувшись.
Раймон быстро обернулся, отскочил, но не успел избежать удара. Правая рука его сразу повисла, как плеть. Превозмогая боль и слабость, он, прислонившись к стене, ударил Пьера ногой в живот. Человека таким ударом можно было вывести из строя; Пьер пошатнулся, упал и сейчас же опять поднялся. «Теперь все», — подумал Раймон, со странным безразличием глядя на бесформенное темное лицо Пьера. Пьер подходил, угрожающе вытянув короткие могучие руки.
— Луиза, бегите! — крикнул Раймон.
Он не услышал ответа. На столе у окна зазвенело лопнувшее стекло, к потолку взлетел ревущий огненный столб. Раймон увидел, что на него движется облако пламени и едкого дыма, и сполз по стене, потеряв сознание.
Очнулся он от боли. Кто-то грубо тащил его волоком по полу, перебитая рука задевала за стулья. Он оказался на площадке лестницы, рядом с ним кто-то лежал. Раймон с усилием вгляделся сквозь дым, валивший из комнаты, и еле узнал Альбера — лицо его было залито кровью. У самых ступенек лежал профессор Лоран, безжизненно разбросав руки. Цепляясь за стену здоровой рукой, Раймон поднялся, кинулся в комнату. Среди огня и дыма по полу катались, сцепившись, двое. «Это Роже!» — догадался Раймон. Он подобрался к Пьеру, схватил его за трубку, плотно сжал ее. Пьер захрипел, отчаянно забился. Роже с трудом выбрался из-под него.
— Держи трубку, не выпускай! — простонал Роже, потирая горло. — Руку он мне перебил…
— Луиза! — закричал Раймон. — Боже, Луиза!
— Так она здесь! — ахнул Роже. — Какого же ты дьявола…
Он пополз в огонь, прикрывая лицо. Раймон ослабел от боли и удушья, свалился на пол, продолжая судорожно сжимать трубку. Пьер все еще бил ногами и дергался. Огонь уже подбирался к двери, дым ел глаза, Раймон задыхался.
Роже вынырнул из дымного облака, таща за собой Луизу. Волосы ее обгорели, платье тлело. Раймон привстал, рванул уже затлевшую портьеру с двери, они вдвоем плотно укутали Луизу, вытащили ее на площадку, захлопнули дверь: пламя рвалось наружу.
— А они? — Роже указал на дверь.
— Мишель убит, Франсуа, кажется тоже. — Раймон еле шевелил губами. — А из-за этих двух я не полезу на смерть. Да нам их теперь не вытащить, даже если они и живы…
Роже угрюмо кивнул и наклонился над Альбером.
— Слава богу, пока жив, — сказал он. — А Луиза?
— Не знаю. — Раймон с ужасом отвернулся от черного, не то закопченного дымом, не то обгоревшего лица, от волос, рассыпавшихся серым пеплом, подполз к профессору Лорану, взял его безжизненную руку. — Кажется, тоже жив… пока… он в обмороке.
— Надо спускаться вниз, вызывать пожарных, — сказал Роже, кашляя от едкого дыма. — Бери Луизу, я потащу Альбера, потом вернусь за профессором.
Роже обхватил здоровой рукой безжизненно болтавшееся тело Альбера и начал медленно спускаться с лестницы. Раймон с трудом поднял Луизу, неловко прижал к себе. Голова ее свисала на грудь. Раймон жмурился, отворачивался, но эта жуткая, почерневшая голова с остатками волос все качалась перед ним, даже когда он закрывал глаза. Он положил Луизу в вестибюле на диван, вслед за Роже снова поднялся наверх. Вдвоем они снесли вниз профессора Лорана.
— Я вызову пожарных, — сказал Раймон.
Он не был уверен, что дойдет, но не мог больше оставаться здесь. И надо было сообщить шефу. С трудом отодвигая засовы калитки, он обернулся: из окон верхнего этажа вырывалось пламя. Раймон открыл калитку, и навстречу ему бросились какие-то люди.
— Что у вас там? Что это?
— Вызовите пожарных! — прохрипел Раймон.
— Вызвали! Уже вызвали! — кричали ему. — Что там делается?
— Помогите мне добраться до телефона. И позовите врача, скорее врача…
— Полицию! — кричал кто-то.
— Потом полицию, сначала врача, люди умирают, — срывая голос, хрипел Раймон. — Врача, врача!
Кто-то кинулся в дом, кто-то побежал вниз по улице. Раймона поддерживала чья-то крепкая рука.
— Вы ранены… обгорели… — говорил ему кто-то. — Куда вы?
— Помогите мне добраться до телефона! — исступленно повторял Раймон.
Он почти повис на руках своего провожатого, еле втиснувшись в кабинку. Ничего не видя, ощупью он набрал номер домашнего телефона шефа.
— Катастрофа… приезжайте немедленно… — хрипел он.
— Кто это? Кто говорит? — кричал Пейронель.
— Лемонье… приезжайте, скорее… Луиза… — Он упал, не докончив фразы.
Его провожатый поднял болтающуюся трубку и быстро сказал:
— Он ранен и обгорел. Дом горит. Да, да, это в Пасси. Да, правильно. — Он повесил трубку. — Вы дойдете? Там сейчас будет врач.
Раймон не отвечал. Он был без сознания. Человек поднял его на руки и понес к дому.
Альбер с усилием открыл глаза. Все плыло и туманилось перед глазами, голова нестерпимо болела, он не мог шевельнуться.
— Что это? — прошептал он. — Что это?
Что-то гремело, звенело, яростно шипело, с гулким грохотом падало и перекатывалось. В дыму и кровавом свете двигались неясные фигуры людей. Наконец он увидел над собой чье-то лицо. «Это Роже», — подумал он.
— Роже… что это? — Он еле шевелил губами.
— Лежи, лежи, не двигайся, — незнакомым хриплым голосом сказал Роже. — Сейчас врач приедет.
— А это кто? Вот эти?
Роже не отвечал — должно быть, не расслышал. Лицо у него было черное, как у негра, губы прыгали. Альбер приподнял голову. Он лежал в вестибюле на полу. Рядом с ним, откинув голову набок и неловко подогнув ногу, лежал профессор Лоран. Альбер опять почувствовал, что все плывет у него перед глазами, его мучила тошнота, в голову будто били тяжелыми молотками, так она болела и гудела.
— Роже… он умер? — Альбер тронул его за рукав, и Роже охнул.
— У меня рука перебита, не хватайся, — прохрипел он. — Профессор? Как будто жив.
— А остальные? Погибли?
— Луиза тут. — Роже кивком указал направо.
Альбер с трудом повел глазами, увидел руку Луизы, беспомощно свисавшую с дивана.
— Размозженная рана черепа. Обломков не вижу, возможны трещины в кости. Тяжелое сотрясение или ушиб мозга, — говорил кто-то. — Что это было? Взрыв?
— Не знаю, — угрюмо хрипел Роже.
— А у вас что? Так… открытый перелом лучевых костей… ожоги… А тут что? Болит? Похоже на то, что ребра сломаны. Как у вас там, Картье?
— Открывает глаза, — отвечал другой голос. — Острая сердечная недостаточность, возможно, нервный шок. Что вы? Да я сам не знаю, что случилось! Пожар уже гасят. Лаборатория? Не знаю. Он спрашивает, где Дюкло. Кто это Дюкло?
— Вот он, — сказал Роже. — Профессор, Дюкло рядом с вами.
Альбер повернул голову к профессору Лорану. На него глянули помутневшие глаза, полные ужаса и боли.
— Они… живы? Дюкло! Живы? — шептал профессор Лоран.
— Живы, все живы, — хриплым голосом сказал Роже. — Все в порядке, слышите?
— Он опять потерял сознание. Несите его в машину. И этого тоже. Что с женщиной?
— Сильные ожоги и, по-видимому, тяжелый нервный шок. Не приходит в себя. Состояние угрожающее.
— Вызвали вторую машину? Хорошо. У этого что?
— Перелом ключицы. Ожоги первой и второй степени. Черт возьми, что тут случилось?!