Грунюшкин Дмитрий Сергеевич. За порогом боли

   – Падла! – истерично закричал Быня, держа ружье за ствол, как дубину. – Где Алик, падла?! Что ты с ним сделал? Убью, сволочь! Где он?!
   Глаза застилали слезы. Алик был его кумиром, идеалом. Это он вытащил мешковатого нескладного десятиклассника из школьных чмырей. Четыре года возился с ним, учил жизни, натаскивал в спортзале. В люди вывел. Дал работу, деньги, силу. Те девчонки, которые раньше над ним смеялись, теперь ложились под него одна за другой, и хвалились этим друг перед другом, как ночью с Владом Сташевским. Даже отец не значил для Быни столько, сколько Алик. Когда интересы Алика были задеты этим заезжим недоноском, Быня воспринял это как личный вызов. Честный и благородный, как Дата Туташхия, Алик отказался от Быниной помощи. Здесь были замешаны «дела сердечные», и Алик хотел все сделать сам. Он ушел в лес, чтобы договориться с этой сволочью, и не вернулся…
   Ленкино лицо исказила гримаса страха и сострадания. Кирилл пытался выбраться из машины, но кусты мешали открыть дверцу. Заплаканный Быня и стремительно идущий Макс быстро сближались. Быня продолжал что-то выкрикивать. Наконец их траектории пересеклись. Ленка только и смогла, что вскрикнуть: «Не надо!»
   Быня размахнулся и ударил ружьем сверху вниз. Макс чуть отшагнул влево, и приклад просвистел мимо. Больше шансов у Быни не было. Макс бил коротко, жестоко, наверняка.
   Кулаком в печень, локтем в висок. Быня всхрипнул и согнулся. Теперь апперкот снизу в челюсть. Правой под-дых и, когда Быня согнулся снова, сцепленными руками по затылку и, одновременно, коленом в лицо. Быня откинулся, показав кровавую маску. Теперь завершающая серия. Носком ботинка в колено и ребром ладони по кадыку. Потом, рванув за волосы, повалить на землю и каблуком между лопаток…
   Макс медленно приходил в себя. Серебряные точки замельтешили перед глазами, в голове звенело. Он отрешенно посмотрел на распростертое перед ним тело и, покачиваясь, вернулся к машине. Кирилл посмотрел осуждающе, но ничего не сказал. Он знал, что это бесполезно. Ленку трясло.
   – Зачем? Зачем ты это сделал? Он же… Это же Быня! Он безобидный. Ты же его искалечил!
   Макс не счел нужным напоминать, что этот «безобидный» Быня гнался за ними, напал, держа в руках ружье. Он молча сел за руль, завел машину и аккуратно объехал неподвижное тело.
   Выехав на шоссе, он остановился, и вышел из «восьмерки». Кирилл рассматривал носки своих кроссовок. Ленка испуганно проводила взглядом возвращавшегося в лес Макса и, все поняв, заплакала.
   Макс подошел к Быне и осмотрел его. Он был без сознания, дышал с хрипами, но, по-видимому, был относительно цел. Позвоночник и колено не были серьезно повреждены. Макс заглушил мотор «Чероки», бросил Бынино ружье в салон и подтащил своего стонущего противника к машине, прислонив его к колесу. Порывшись в «бардачке», нашел бумагу и ручку, написал записку и прикрепил ее к ветровому стеклу.
   Вернувшись к «восьмерке», он снова сел за руль, не говоря ни слова, и тронулся в дорогу. Он был слишком загружен своими мыслями, чтобы что-то объяснять, не думая, что его действия могут быть поняты превратно. Кирилл молча мусолил сигарету, пуская дым в окно и глядя в сторону. Ленка тихонько плакала, все еще не веря, что все случившееся происходило с ней наяву.
   Макс незряче смотрел на дорогу. Ему было больно. Где-то внутри, под ребрами, появилась пустота, как будто хирург-недоучка вместо аппендикса вырезал ему все «запчасти». Что-то в его мире перевернулось, сломалось, стало не так, как должно быть. Что-то бесповоротно изменилось. Колесо жизни повернулось со скрипом и смяло, искромсало то, чем он жил, выворотив наружу глубинный, скрытый доселе, пласт чувств. Жестокий, грубый слой инстинктов. Макс еще не знал, как жить с этим новым мироощущением. Знал только одно – он становиться другим, и от этой перемены ему было плохо. Очень плохо. И никто, никто этого не поймет… Ему стало очень одиноко, почти до слез. И чтобы не дать пути слабости, он сцепил зубы, и заглушил боль злостью…
   … Быня сидел, уткнувшись в руль лбом, и плакал. Плакал горько, не стесняясь. Все рухнуло в одночасье. Белое оказалось черным, благородное – подлым. Он плакал от боли, но не от той, что огненной струей разливалась по опухшему колену и гудела в изуродованною лице. Все было гораздо хуже Вся жизнь оказалась предательством, все было ложью.
   Но он сразу, нутром, понял, что этот приезжий не врал, что Алик был не тем, каким его знал Быня. Он это чувствовал и раньше, но не находил в себе сил это понять, а теперь от этого деваться было некуда. Да, Алик – бандит, преступник, возможно, убийца. Все это было прекрасно видно и раньше. Эти двое, москвичи, что появились здесь полгода назад и с тех пор постоянно были с Аликом – настоящие головорезы. А частые гости – по большей части кавказцы – которые привозили деньги, но со склада фирмы ничего, кроме пары упаковок пива, не забирали? Быня, на которого была оформлена фирма, чем он гордился до беспамятства, был всего лишь прикрытием. И последний штрих – их фирма никому не платила «страховку» и на них никогда никто не наезжал. Зато на их счет то и дело откуда-то капали подкрепленные липовыми накладными деньги.
   Как жить дальше? Пусто впереди, пусто. Не потянет Быня груз самостоятельной жизни без вожака. Хотя, не так все и плохо, может быть. ЭТОТ написал, что Алик с двумя дружками больше не вернется. Значит все, что у них было, остается на Быне. И даже если работать из рук вон плохо, хватит надолго. Склады, забитые товаром, магазины, деньги на счету и двадцать тысяч «баксов» в сейфе – на самом деле, не так все и плохо!
   Быня почти успокоился и даже закурил сигареты Алика, лежавшие в «бардачке», кровеня расшибленными губами фильтр «Мальборо». Да, так все и должно было случиться. Сколь веревочке не виться…Хорошо, что все было записано именно на Быню. Понятное дело, искать этого журналиста, как он хотел, Быня не станет. Работать надо. С черновой работой девчонки справятся. На управление надо подыскать кого-нибудь потолковее. Найдутся и такие. Головастых сейчас много, а вот денег на свое дело ни у кого нет. Пусть пользуются моими, и работают на меня. С бандитами, которые, наверняка, появятся, как только до них дойдет слух об исчезновении Алика, он договорится. Пусть даже придется платить – все через это проходят.
   Быня принял решение. Выбросил сигарету в окно, завел мотор, охнув от боли в колене, когда нажимал газ, ласково погладил руль теперь уже по-настоящему своего «Чероки», и выехал на шоссе, свернув к селу.
   «Черт возьми, и правда, не так уж все и плохо!»
 
   Макс сидел на диване и угрюмо наблюдал, как Ленка ходит по комнате и собирает свои вещи. Ничего не хотелось говорить и, тем более, делать. Хотелось только, чтобы это все кончилось, и она скорее ушла.
   …Почти всю дорогу назад они молчали. Сразу по приезду Кирилл куда-то исчез. Макс с Ленкой в натянутом звенящем молчании поужинали и легли спать. Она на диване, он на кухне на раскладушке. И перед тем, как провалиться в тяжелый и тягучий сон без сновидений, но при этом ужасно долгий, он слышал, как Ленка тихо плачет.
   Сегодня ее глаза были красными и припухшими, и было похоже, что эту ночь она провела без сна. Она сразу же, без подготовки, сказала, что они должны расстаться и, боясь, что Макс начнет возражать, стала говорить, говорить…Она торопилась, путалась, голос становился все громче и громче и, наконец, она сорвалась и расплакалась. Расплакалась не тем тихим, горьким, безысходным плачем, который Макс слышал ночью, а громким, очищающим и облегчающим душу бабьим ревом. Этот поток слез вымывал из сердца страх и обиду, и после этого напора эмоций она помягчела и, даже, готова была пожалеть о своих словах. Стоило ему подойти и молча обнять ее, прижав ее голову к своей груди и погладить, как кошку, по затылку, легонько почесывая за ухом, как он всегда делал, когда они ссорились… Не надо было ничего говорить, только обнять! И она бы простила ему все – и горечь загубленной любви, и шок от его перемены, и тот страх, который сковал ее, когда он стремительно и неотвратимо шел на Быню, и ужас, когда он жестоко, по-зверски, расправился с этим добродушным увальнем, и то отчаяние и беспомощность, которые ее охватили, когда он с остановившимся взглядом возвращался в лес, чтобы…Об этом даже страшно было думать.
   И обида. Обида, жегшая душу из-за того, что он, вернувшись, даже не попытался ничего объяснить, а просто бездушно сел за руль и молча погнал машину, двигая рулем, словно автомат.
   Она простила бы ему даже то, что он перестал быть тем, кого она любила…Да, наверное, именно любила, иначе не было бы так больно…То, что из него вдруг, как корд из изношенной шины, выперло то, чего она в нем не видела – холодность, резкость, жестокость. То, что она перестала его понимать. Она бы простила все, но…
   Он не подошел, не обнял. Он каменно сидел на диване, отрешенно глядя в стену и сцепив пальцы. И она, всхлипнув последний раз, вытерла глаза и начала собирать вещи. Он не подавал никаких признаков жизни, даже не шевелился и, казалось, не дышал. Он не помог ей снять с антресолей тяжелый чемодан. Глаза были мертвы и тусклы. Ленка растеряла и злость, и обиду, ощущая уже чувство вины, но назад было уже поздно.
   Собрав вещи, она позвонила Кириллу по телефону, который он ей дал вчера вечером, и сказала, чтобы он приехал, потому что она решилась на то, о чем вчера говорила. Потом приготовила обед. Позвала Макса, но он никак не отреагировал. Она закрыла глаза и сжала зубы, чтобы снова не расплакаться, теперь уже от отвращения к себе, и от чувства, что сейчас она делает страшную ошибку, которую никогда себе не простит.
   Вошел Кирилл, помог ей отнести вещи в машину. Она подошла к Максу и хотела его поцеловать, но что-то ей подсказало, что это было бы уже слишком. Она тихо шепнула: «Прости…», и добавила совсем уже банально, – «И прощай.» Кирилл, тоже чувствовавший себя не в своей тарелке, сказал, что будет к вечеру, и они ушли. Они ушли, и в наступившей тишине их гулкие шаги на лестнице резанули по сердцу Макса сильнее, чем все слова, которые он слышал, как через ватные тампоны.
   Он так же безучастно, не вполне осознавая, что происходит, просидел минут десять, пока барьер в его сознании, который появился, чтобы защитить его психику от этого урагана, не начал подтаивать, и в глубине его мозга не зашевелился маленький червячок тоски, одиночества и обиды, который позже превратится в настоящий смерч, высасывающий все соки.
   В этот момент и раздался телефонный звонок. Макс медленно протянул руку и снял трубку. Он поднес ее к уху молча, не говоря ни «Алло», ни «Слушаю». Он не в состоянии был произнести ни слова, словно боясь, что его голос разобьет то хрупкое стекло, которое пока не давало ему сорваться. Через несколько секунд трубка ожила:
   – Это Олег Максимов?
   Макс кивнул, не думая, что это могло бы оказаться хорошим сюжетом для анекдота. И, словно увидев его кивок, голос в трубке произнес:
   – Извините, что беспокою вас в такой тяжелый момент, но дело не терпит отлагательства. Посылка от Юрия Николаевича ждет вас, – невидимый собеседник назвал номер камеры хранения и шифр, которые Макс машинально записал, и продолжил свой монолог. – В посылке все необходимые инструменты и материалы. Подробные инструкции там же. Вам необходимо взять такси, но не частника, чтобы не столкнуться с милицией, и подъехать к вокзалу. На этой же машине обратно. Подъедете вплотную к дому, но внутрь двора не заезжайте. Посылку надо забрать в течение двух дней, но чем быстрее, тем лучше. Все понятно?
   – Да, – буркнул Макс.
   – До свидания. Желаю удачи, – и, через паузу, ехидно, – …в личной жизни.
   Макс встал и, двигаясь, как в воде, вышел на улицу не задерживаясь ни на секунду, словно радиоуправляемая модель, подчиняющаяся невидимым сигналам. Выйдя на дорогу он огляделся и увидел желтую «Волгу» с шашечками, в моторе которой копался седоусый мужик.
   – Свободен? – спросил Макс, подходя поближе.
   – Сейчас закончу, – проворчал шофер, не глядя. – Погоди, если не спешишь. А то у меня искра в землю ушла, уже с час ищу.
   Через пару минут таксист нашел-таки свою искру и захлопнул капот. Макс уже ждал его на переднем сидении.
   – На вокзал.
   Таксист вел машину уверенно, по-таксистски на грани фола, подрезая обгоняемых, ныряя в малейшие промежутки между машинами. Когда он особенно лихо срезал угол на перекрестке на глазах у ГАИшника, который удостоил их только беглым взглядом, Макс спросил:
   – А что, ГАИшники вас совсем не замечают?
   – Не-а, – ухмыльнулся таксист. – Мы общественный транспорт. Это частники платят по факту, а мы на предоплате.
   – Так ведь таксопарк давно уже продан?
   – Верно. Но у ментов рефлекс на «шашечки». Эта тачка уже два года, как моя, личная, но я ее не перекрашиваю и «шашечки» с крыши не снимаю. Поэтому я для них – таксист. Ты видел когда-нибудь, чтобы мент автобус тормознул? Пусть даже частный?
   – Да-а, – протянул Макс. – Это уж точно. Я когда в Заречье жил, у меня под окнами троллейбусное «кольцо» было. Там частенько троллейбусы на ночь оставались. Так мой дружок раз на вечеринке докопался до одного товарища, который в депо работал, как на троллейбусе рулить надо. Тот весь вечер ему рассказывал. А в три часа ночи он ушел домой, угнал троллейбус и спокойненько на нем доехал на другой конец города. Ни одна собака на него по дороге и не гавкнула, хоть это самое ментовское время. Доехал до дому, бросил троллейбус на дороге и пошел спать.
   – Я и говорю – рефлекс. Кому троллейбус нужен? – поддакнул шофер.
   Тем временем они подъехали к вокзалу.
   – Подожди меня минут пять, – попросил Макс. – Я только шмотье из камеры заберу, и обратно. Ладно?
   – Без базара, – согласился седоусый. – В два конца еще лучше.
   Макс пошел в камеру хранения, чувствуя, что уже почти пришел в себя и даже может замечать мелочи. Например, то, что «таксист» отпустил его, не взяв залог. Или то, что кулаки «таксиста» были все в масле, а ладони безупречно чистые, чтобы показать Максу, что он действительно копался в моторе, но при этом не пачкать предметы, за которые потом придется браться руками. Грубовато, грубовато. ЧеКа должно работать чище.
   Макс быстро нашел нужную ячейку и открыл дверцу, обнаружив там большую черную спортивную сумку. Она была весьма и весьма тяжелой, и Макс с трудом поборол желание заглянуть в нее прямо тут же. Взвалив сумку на плечо, он двинулся к выходу, подбрасывая в ладони «пятнашки», которые теперь выполняли роль жетонов в автоматической камере хранения и продавались по три тысячи рублей, то есть за двадцать тысяч своих номиналов. Максу все это удовольствие обходилось бесплатно, так как дома у него хранилось несколько сотен этих монеток еще с горбачевских времен. Увидев «свое» такси он остановился и задумался.
   Его, несомненно, «ведут». В этом нет ничего необычного, но и приятного тоже немного. Макс бросил взгляд на свою ношу. Не хотят ли его взять с «засвеченными» стволами, чтобы повесить всех «глухарей» за последнее десятилетие? Глупо. Он и так был у них в руках. Одиннадцати трупов «за глаза» хватит на громкое дело, и вешать на него еще – явный перебор. Он же не Карлос – Шакал и, даже, не Шамиль Басаев. Ладно, хрен с ними, пусть ведут. Придется потерпеть. И Макс направился к машине.
   Обратный путь прошел без происшествий. Макс остановил такси у самого въезда во двор, расплатился и вышел. На въезде стояла «Вольво» коммерсанта с третьего этажа. Макс подошел поближе и посмотрел в тонированное «вольвовское» стекло. «Его» такси стояло все еще на месте и «таксист» держал в руках «уоки-токи». Макс презрительно усмехнулся и пошел домой.
 
   – Шестой – десятому! – вызвал «таксист».
   – Шестой слушает. Прием, – произнес динамик сорокаканального «Кенвуда».
   – Клиент на месте. Посылку получил.
   – Ништяк, – совсем не по уставному отозвался «шестой». – Как обстановка?
   – Все путем. Простой он, ни фига не понял.
   – Ну, и отлично. Конец связи.
 
   Макс сидел на полу, разглядывая содержимое «посылки», разложенное на линолеуме, и грыз большой палец. Большой палец руки. Он бы с удовольствием укусил себя за большой палец ноги, но мешали давно не растягиваемых связки. В «инструкции» было сказано, что при необходимости он дополучит нужное количество «оборудования» и «запчасти и расходный материал», но и без того «инструментов» хватало на небольшую террористическую бригаду. Вернее, для одного супертеррориста, но на все случаи жизни. Глаза бегали от одного предмета к другому, не в состоянии залюбоваться чем-нибудь одним.
   Короткий автомат МП-5 был идеален для ближнего боя, а барабан от ППШ, переделанный под девятимиллиметровые парабеллумовские патроны, вмещавший семьдесят две «маслины», только добавлял идеальности. Для «штурмового боя» ничего нельзя было придумать лучше, чем новенький АКС – 74 с подствольным гранатометом и глушителем. Для целенаправленной охоты предназначалась снайперская винтовка с ночным прицелом, так же снабженная глушителем. Особенностью этой игрушки было то, что после выстрела, при определенном положении флажка предохранителя, гильза не выбрасывалась, а ждала в патроннике, пока стрелок передернет затвор, приготовившись ее поймать. Таким образом, отпадала необходимость после стрельбы искать «улику». Так же идя «тихушников» был незаменим спецназовский пистолет «Гюрза». Макс видел такой в популярном фильме про спецназ, но в руках его еще не держал. Пистолет был плоский, необычной формы, малогабаритный, и не нуждался в глушителе. Вся его изюминка и заключалась в том, что он сам по себе стрелял почти беззвучно. Двуствольный обрез и помповый «Ремингтон» дополняли комплект, но отнюдь не завершали. Пяток противопехотных мин-растяжек, целая связка тротиловых и аммоналовых шашек с взрывателями-детонаторами, прибор ночного видения, одеваемый на голову, кевларовый бронежилет, универсальная кобура, которую можно было прицепить куда угодно, хоть на задницу, богатейший штатовский набор отмычек, дымовые гранаты, газовые гранаты, свето-звуко-шоковые гранаты, и патроны, патроны, патроны… Немудрено, что он чуть не надорвался, таща эту сумку.
   Макс натянул на себя белый «броник» на липучках. Он был легким, удобным, нигде не тер, не выпирал. Накинув рубашку, Макс убедился, что даже под ней бронежилет почти незаметен. Если, конечно, специально не присматриваться. Макс тут же решил, что не будет его снимать даже в бане.
   Он плюхнулся на диван и, закурив, стал разглядывать особенно полюбившуюся ему «штучку» – армейскую, видавшую виды, «Беретту» с отколотой рукояткой и десятком зарубок на кожухе. Он уже обратил внимание, что и у «Гюрзы», и у «Калаша» начисто отсутствуют заводские номера. Или их делали по «спецзаказу» для чекистских киллеров, или собирали «в гараже» из краденых с завода деталей. А вот «Беретта» явно была в работе. Поразмышляв несколько минут Макс решил, что эту «машинку» отобрали у какого-нибудь западного вояки в одной из многочисленных «горячих» точек планеты.
   Макс загрустил. Эйфория от полученных «подарков» постепенно отступала, и он ощутил болезненный укол одиночества. Кроме того, что-то его беспокоило. Макс напрягся и…вспомнил. Сегодня утром этот «связной» извинился за то, что тревожит его в «такой тяжелый момент», а потом пожелал «успехов в личной жизни». А ведь Ленка едва успела закрыть дверь. Макс недобро улыбнулся, одновременно ощутив небольшое разочарование. Не должны «спецы» работать так грубо и глупо. Теперь надо поскорее найти заложенные «жучки». Еще немного поразмыслив, Макс встревожился. Выходит, все, что в этой квартире произносилось – известно «им». Это не есть хорошо. Ой, как не есть!
   Макс лихорадочно стал вспоминать, что здесь говорилось такого, чего «им» знать было бы не надо, и схватился за голову. Черт! Нельзя же быть таким беспечным, имея дело с КГБ. Но, трезво пораскинув мозгами, он немного успокоился, поняв, что установить «клопов» они могли только во время его отсутствия. А значит, пока они знают только один секрет – Ленка от него ушла. Ну, и хрен чего они еще узнают. Тоже мне, нашли лопуха! Макс сплюнул на пол и, сунув «Беретту» под рубашку, пошел открывать дверь, морщась от настойчивого звонка. На пороге стоял Кирилл.
   – Макс, извини, что так получилось, – виновато начал он, но Макс не дал ему договорить.
   – О! Привет! Пойдем-ка, прогульнемся, – Макс вытолкал опешившего «афганца» и, захлопнув дверь, стал спускаться по лестнице. Тому ничего не оставалось, как последовать за ним. Макс забрался в «восьмерку» и, когда Кирилл уселся рядом, распорядился:
   – Дуй на Октябрьскую, дом пятнадцать. А по дороге поболтаем.
   – Макс, извини. Ты, наверное, не так все понял. У нас с Ленкой ничего…
   – С какой Ленкой? – удивленно переспросил Макс, но какие-то неискренние нотки в его голосе заставили Кирилла напрячься. – Не произноси больше этого имени. Я ее больше не знаю. Пусть валит, куда хочет. И я не сопляк влюбленный, чтобы меня утешать. Нравится – трахай. Не надо передо мной отчитываться. Делайте, что хотите. Единственная просьба – не приводи ее туда, где уже нахожусь я. Я не хочу ее видеть, слышать и даже нюхать. Нет ее больше.
   Макс закурил. Его пальцы подрагивали. Он сделал несколько затяжек и выбросил сигарету. Курить не хотелось, но надо было чем-то занять руки.
   – Ты ее все еще любишь? – неуверенно спросил Кирилл и тут же пожалел, что открыл рот.
   – Да пошел ты на хер! – взвился Макс. – Что ты в моей душе копаешься? Ушла – и ушла. Тоже мне, психоаналитик нашелся! Фрейд доморощенный. Любишь – не любишь…Рули давай!
   – Я думал, мы друзья, а значит, можем говорить откровенно, – обиженно возразил Кирилл.
   – Если мы друзья, то ты больше не заикнешься на эту тему, – Макс сбавил тон, унимая раздражение. – Извини, что наорал, – он через силу улыбнулся. – И я, действительно, ничего не имею против ваших отношений. Она свободна и, более того, она мне не нужна. А тебя я к бабам точно ревновать не буду. Только…на самом деле, – голос Макса стал просительным.-Хотя бы на какое то время – я не хочу о ней слышать ничего. Пусть уляжется. Большой любви у нас не было, – продолжал он с горечью, – но уж больно все получилось одно к одному. И глупо как-то…
   Макс перехватил взгляд Кирилла и угрожающе поднял палец:
   – Ни слова! Только попробуй меня пожалеть, и я тебе башку снесу!
   – Ее очень резануло то, как что ты этого «мешка» так хладнокровно прикончил, – сказал Кирилл, барабаня пальцами по рулю. – Да и на самом деле, не стоило, наверное, делать это так демонстративно, при ней.
   – А кто вам сказал, что я его прикончил? – удивился Макс.
   Кирилл воззрился на него, не веря своим ушам.
   – Я осмотрел его, убедился, что он сам в состоянии выбраться, и в записке объяснил, что он дурак, а шеф его – бандюга и мерзавец. И все.
   Кирилл просиял:
   – Слушай, это же все меняет. Я ей…
   – Ничего это не меняет, – оборвал его Макс. – Мы этот вопрос с тобой уже решили. Все. Я сказал!
   Кирилл покачал головой и завел мотор. Он был одновременно и расстроен и обрадован. То, что его друг, и так находящийся на грани психического срыва, получил такой удар от своей девушки, не могло его не огорчать. А вот то, что он ошибся в Максе, и тот не стал зверем, как он думал – это просто здорово. Кирилл не был «институткой», но что-то в том «убийстве» смущало, и он сам не мог понять, что именно. Ведь сам-то он этот нравственный барьер переступал не единожды. Ну, и то, что Макс не собирается восстанавливать отношения с Ленкой…Грех, конечно, но она очень понравилась Кириллу, и, если так, то может быть даже можно будет…
   Кирилл отогнал эти крамольные мысли, выехав на улицу.
   – Кирь, ты «хвосты» умеешь рубить? – неожиданно спросил Макс, заметив черную «восьмерку», двинувшуюся за ними от соседнего дома.
   – Попробуем, – кивнул Кирилл, бросив взгляд через плечо.
   Он притормозил, пропуская преследователей, и развернулся в противоположную сторону. Те грубо, и не заботясь о «незаметности» повторили маневр.
   – Наглецы! – поморщился Кирилл и, четко рассчитав время, проехал перекресток на желтый свет. Хвост рванулся вслед за ним на красный и тут же раздалась трель милицейского свистка.
   – Хвост ампутирован! – доложил Кирилл, злорадно усмехаясь и наблюдая в зеркало, как к черной «восьмерке», небрежно поматывая жезлом, направляется ГАИшник в сопровождении двух. ОМОНовцев в масках и с автоматами. – От этих они долго не отделаются.
   – Тогда дуй на Октябрьскую…
   – А что там?
   – Частная охранная фирма «Щит». Слыхал про такую? Директор – мой хороший знакомый. Я еще когда учился, а он только начинал, несколько раз брал у него интервью для разных газет и передач на телевидении. Материал был интересный, проходной, и его везде брали «на ура». А поскольку тогда редактора еще репортажа или интервью от скрытой рекламы не отличали и денег за это не брали, я ему помог почти на халяву получить первых клиентов и, следовательно, подняться. До того, как частным сыском заняться он в госбезопасности работал. По-моему, в контрразведке. Был капитаном. А потом на стрельбах в тире ему кто-то случайно колено прострелил. Во всяком случае, он так говорит. Подлечили его, но нога уже толком не работала. Он в канцелярии работать не захотел, с почетом ушел на пенсию, и открыл собственное дело. Сам понимаешь, навыки у него остались, связи тоже. Поэтому раскрутился быстро. Зовут его Вадим. А лет этому пенсионеру чуть больше тридцати.