Грунюшкин Дмитрий Сергеевич. За порогом боли

   Черный и бездонный, как тоннель, зрачок автомата глядел на Макса бесстрастно и неотвратимо.
   Палец на курке напрягся, побелел и…Макс закричал… Грянул одиночный выстрел и Макс, как в замедленном кино, увидел, что голова ОМОНовца разлетелась сотней красных брызг, и убийца рухнул к ногам своей жертвы. Макс не мог двинуться с места. Его била нервная дрожь.
   Из-за соседнего гаража вышел парень в светлом плаще и десантной кепке с «калашниковым» наперевес. Он посмотрел на Макса, ткнул ботинком тело лейтенанта, подобрал его автомат и скрылся за углом.
   Макс нетвердым шагом подошел и, преодолевая отвращение, посмотрел на место трагедии. Асфальт был забрызган серо-коричневыми блестящими лейтенантскими мозгами. «У него, оказывается, были мозги» – промелькнула не совсем уместная мысль. Стараясь не смотреть туда, где еще недавно была голова, Макс присел, и вытащил из кобуры убитого пистолет, а из набедренного кармана запасную обойму. Сложил трофеи в сумку и затрусил с места происшествия. Забежав за угол дома, Макс остановился, несколько секунд помедлил и, наклонившись, выложил на землю все, что съел утром на завтрак.
 
   Солнце падало за заводские цеха на окраине города, пробив облака вонючего дыма и заливая взбудораженные улицы кровавым светом. Лужи, отражая небо, казались лужами крови.
   Ботинки загораживали полнеба. Макс, тупо уставившись на свои ноги, задранные на подоконник, уже полчаса разглядывал бурое пятнышко на ребре подошвы левого ботинка.
   В кабинете было сумрачно и от того, что уже наступил вечер, и от густого табачного дыма. Макс выдул очередную струю, понаблюдал, как заколыхались четкие сиреневые пласты воздуха, меняя свою форму и застывая в новой. Обжигая пальцы, затушил микроскопический окурок об ножку стула и бросил бычок на пол, в огромную кучу таких же чинариков.
   Он сидел уже восемь часов, запершись в своем кабинете в редакции. Он не слышал, как время от времени сотрясалась от ударов дверь, как с грохотом проносились по улице грузовики. Иногда на него накатывало волна то страха, то тошноты.
   Щелкнул замок и в кабинет влетел Джон. В дверях остались человек пять с опасливым любопытством наблюдающих редколлег. Пыхтя, внес свой живот редактор.
   – Че расселся! – утвердительно заорал Джон. – Меня там чуть не замочили! Я тебе такое расскажу!
   – Не трогай мальчика, – прогудел редактор. – Ему плохо. Он здесь целый день сидит.
   – А ты не раскисай. И убери протезы с подоконника, – обратился он уже к Максу. – Ишь, намусорил. Комиссар в Смольном, да и только.
   Макс равнодушно посмотрел в их сторону и опустил ноги. Присутствие людей столкнуло его с мертвой точки. Появилось недовольство, а это уже, хоть какая-то, а эмоция.
   – Максимов, мы для тебя специально половину первой полосы оставили на завтра. Где снимки? – пропела из дверей Софья Евгеньевна, ответственный секретарь.
   – Щас, – буркнул Макс.
   Вернувшись к жизни, он начал осознавать, что делал последние восемь часов. Сразу после событий на площади он вернулся в редакцию, заперся в кабинете, передвигаясь на автопилоте проявил пленки и, так же автоматически, распечатал снимки. Потом выпил крепкого чаю и сел перед окном, где и провел все оставшееся время в сомнамбулическом состоянии.
   Кабинет они с Джоном занимали на двоих, поэтому никто и не смог туда зайти, пока Джон не вернулся с классическим синяком под глазом и разбитой бровью.
   – Щас… – повторил Макс, пытаясь вспомнить, куда он засунул снимки. Полез, было, в сумку, но, наткнувшись на пистолет, отдернул руку, словно обжегшись.
   В комнате повисло заряженное любопытством молчание. Макс достал из кармана пустую сигаретную пачку, повертел ее в руках и бросил на пол.
   – Ишь, раскидался, – заворчал редактор, – Ну, чисто, комиссар.
   – Дайте закурить?
   В ответ материализовались сразу три пачки, протянутые разными руками. Макс подивился такой щедрости и достал по одной из каждой пачки. Две сигареты спрятал за ухо, прикурив третью.
   – Зеленый весь, а еще смолит, комиссар, – не унимался редактор.
   – О!– Хлопнул себя по лбу Макс и полез в маленький сейф, где хранились пленки и дорогостоящие фотопринадлежности. Снимки были там. Молча он кинул фотографии на стол, поняв, что рассказать словами о происшедшем не сможет.
   – Ну, что там? – Софья Евгеньевна, подошла к столу. Редколлеги столпились рядом.
   Стоя у окна, Макс по репликам старался догадаться, что они в данный момент рассматривают.
   – Неплохо. Солидный планчик, – это снимок толпы на автобусной остановке.
   – Класс! – это, видимо, парень с мегафоном крупным планом. «И когда успел снять? Даже сам не заметил.»
   – Боже мой! – Софья Евгеньевна увидела, как толпа крушит автобус.
   – Это не очень. Действующих лиц не видно, – это, наверное, не видно цепи ОМОНовцев за тягачами.
   – Во! То, что надо! – «красные» идут в прорыв.
   – Круто! Прямо как легионеры! – «психическая» атака ОМОНа.
   – М-да! – началась «мясорубка».
   – И сюда успел! – это редактор. Значит, пошли расстрелянные бандиты.
   – А это что? Максимов? В тебя стреляли? – «Лейтеха попал таки в кадр».
   – Сенсация! Мент-убийца! – и девочка, тоже, попала.
   И последний кадр – ОМОНовец с размозженным черепом, кровь и мозги на асфальте. Повисло тягостное молчание. Софья Евгеньевна выскочила из кабинета, держась за горло. Сослуживцы тоже начали расходиться, обмениваясь впечатлениями.
   – Ты молодец! Гвардия! – пропыхтел редактор, – Снимки я забираю. Потолкуем завтра. Приходи пораньше.
   Он вышел и прикрыл за собой дверь, оставив Макса наедине с Джоном. Обиженно повалившись в кресло, Женька недовольно протянул:
   – Ты что, про меня забыл? Тебе не интересно, где я был? Макс снова закурил и сел на стол.
   – Прости, Женек. Я не забыл. Вернее, забыл, но не только про тебя. Я про все забыл. Я в шоке просто. Столько всего… Давай завтра поболтаем, сейчас я не в состоянии. Хоп?
   Макс достал из сейфа еще одну пачку снимков и бросил их в сумку.
   – Домой? – спросил Джон, – Пошли ко мне. Уже поздно. Постреливают на улицах.
   Макс согласился и через пятнадцать минут ходьбы по главной улице города они были на месте.
   Дома Макс сразу нырнул в постель, укрылся с головой и замолк. Джон что-то недовольно пробормотал и ушел на кухню пить чай.
   Сон навалился неожиданно и сразу бросил Макса в нокаут. Накатилась удушающая мгла без сновидений. И всю ночь Макс был благодарен кому-то, за то, что ему ничего не снится. В эту ночь он боялся снов.
 
   Утром Макс проснулся раньше Джона. Полежал минут десять с закрытыми глазами и, поняв, что сон уже не вернется, встал, вытащил из-под кровати сумку и пошел в ванную. Включил воду, вынул из сумки пистолет. Новенький «Макар» удобно лежал на ладони. Изящные формы, солидная тяжесть боевого оружия. Макс медленно провел пальцами по ребристой рукояти, извлек полную обойму, сдвинул кожух, открыв темный ствол.
   Пистолет был холоден и грозен. «Почему оружие всегда, холодно?» – подумал Макс, – «Столовый нож никогда не бывает таким холодным, как финка или штык». Развивать мысль дальше было лень, и Макс отпустил кожух. Потом, передвинул пальцем предохранитель и нажал на курок, спуская затвор. Раздался звонкий щелчок. «ЩЕЛК – и нет —человека». С похожим звуком вошла в пазы обойма, наполняя силой пустое оружие. Макс еще раз взвесил пистолет в руке и, удовлетворенный, бережно опустил его назад.
   Пошарив еще немного в сумке, Макс извлек оттуда фотографии. Еще раз бегло про испорченную фотографию, которой не было среди тех, которые Макс отдал редактору. Во время, проявки пленка на одном из последних кадров слиплась и на ней образовалось несмываемое пятно, но на отпечатке, который Макс все же попробовал сделать, был виден упавший ОМОНовец и выходящий из-за гаражей парень в плаще и с автоматом. Правда, сам автомат и половина туловища спасителя Макса как раз и были скрыты пятном. Из-за того, что парень находился дальше, чем точка фокуса фотоаппарата, лицо его было расплывчатым. Макс достал из сумки лупу, и некоторое время вглядывался в размытые черты.
   «Да, по этому снимку вряд ли можно провести опознание»– подумал Макс и с сожалением положил то, что держал в руках, обратно.
   В коридоре послышалось шлепание босых ног по паркету и сонное бормотание Джона. Макс быстро встал и начал умываться. За чаем Джон, как бы между прочим, заметил:
   – Знаешь, что со мной вчера было?
   – Что?
   – Отгадай.
   – Да не томи ты. Выкладывай.
   – Дай цену набить.
   Увидев кислое выражение лица Макса, Джон смилостивился:
   – Так вот. Когда ты позорно покинул своего друга в тяжкую минуту, я оставался в куче. Через пару минут стрельба прекратилась. Самых крутых повязали на три счета, а остальных просто разогнали. Мне в суматохе один ОМОНовец врезал в глаз и поволок к автобусу.
   Макс прикурил сигарету, изображая заинтересованность, а Джон продолжал рассказ о своих приключениях:
   – Запихнули меня в автобус. Там уже было человек десять пассажиров и столько же ОМОНовцев. Самые резкие пассажиры лежали на полу, лицом вниз. Я сначала хотел редакционное удостоверение показать, но аллах всемогущ, удержал меня. Через пару минут к нам закинули мужика из «Курьера». Он всем в нос тыкал свои «корочки».Потом ему в нос потыкали кулаком, отобрали камеру, раздолбали ее сапогами, а ему крепко навешали. Меня минут через пятнадцать отпустили, и еще человек пять, а остальных куда-то повезли. Вот и все.
   – Да, круто с тобой обошлись. Ладно, Джонни, пора мне. Труба зовет.
   Макс вышел за улицу и отправился в редакцию. Весна уже взяла свое, и Максу было жарко в куртке. «Постричься бы не мешало» – подумал он, смахивая, в очередной раз со лба отросшие за зиму волосы.
   Город, перенесший очередную кризисную зиму, жил своей, ставшей уже привычной, натужной жизнью вечно голодного и усталого бродяги. По улицам, разбрызгивая теплые лужи проносились новенькие «Вольво» и «Опели» бизнесменов, «Волги» простых начальников, «Мерсы» и БМВ стриженых качков. Рабочий люд давно уже катался на своих «Ладах» и «Москвичах» только по выходным на дачу. Бензин стал дороговат.
   Расстояние от места очередной ночевки до редакции Макс привык преодолевать пешком. На общественный транспорт надежды не было, а если и втиснешься в залетный автобус, то выйдет себе дороже.
   Через двадцать минут Макс уже стоял перед дубовыми дверями редакции. Привычно споткнувшись об обитый медью порог, который предприимчивые редколлеги давно собирались снести в пункт приема цветных металлов в похмельный понедельник, Макс так же привычно ругнулся и побежал по лестнице на второй этаж к редактору.
   – Привет, Ильич! – с порога поприветствовал Макс.
   – А-а, неутомимый! Садись-садись.
   Владимира Ильича Лялина в редакции, естественно, называли только Ильичем. На его дверях неизменно каждое утро появлялась надпись мелом: «Вождь мирового пролетариата», которую Ильич так же неизменно стирал тряпочкой. Планерки остроумные коллеги называли не иначе как «Заветы Ильича», а то, что в помещении редакции раньше находилась редакция районной многотиражки «Путь Ильича», только подчеркивало комизм ситуации.
   – Что на сегодня, Владимир Ильич?
   – Знаешь… Похоже, что ничего. Попробуй сам, а?
   – Понял, не дурак. Свободная охота?
   – Ну-ну. Умница…вперед, с песней.
   Макс выскочил из кабинета, удовлетворенный. «Свободную охоту» он любил.
   «Попробую поймать таки этого неуловимого Сержанта»-подумал Макс, направляясь к своему кабинету. По пути он выхватил у корректора, несущего пачку свежих номеров «Вестника» один экземпляр и, развернув его, вдруг встал, как вкопанный у самой двери.
   На первой полосе красовалась физиономия кандидата в мэры города от демократов и большая статья о приватизации двух маленьких парикмахерских. Фотографий с вчерашнего побоища не было. Уже зная, что их нет и на других страницах, Макс развернул газету и удостоверился в истинности своих предположений. Лишь в самом низу третьей полосы был маленький снимок изрешеченного «Форда» и краткий комментарий об очередных мафиозных разборках с тремя трупами. И все!
   О лейтенанте-ОМОНовце тоже не было ни слова.
   Втянув щеки и приподняв нижнюю губу Макс секунду помедлил, и решительно пошел обратно к редактору.
   Войдя в кабинет, Макс бросил газету на стол перед Ильичем, и вопросительно наклонил голову. Ильич поднял глаза от бумаг, лежавших на его столе и посмотрел сначала на газету, потом на Макса.
   – Что случилось, Максимов?
   Макс промолчал, не изменив позы, только кулаки в карманах сжались.
   – А-а, – как бы спохватившись протянул редактор, взъерошив седеющий венчик волос над лысиной, багровой от падающих через стекло лучей встающего солнца. – Материалы твои не смогли дать. Время поджало.
   – Не гони, Ильич. Было пол-полосы.
   – Знаешь, технологический процесс требует определенного…
   – Ильич!
   Редактор замолчал.
   – Ильич, я очень похож на идиота?
   – Нет, не очень, – редактор отвернулся к окну, помолчал, – Давай поговорим серьезно.
   – Я весь – внимание, – бросил Макс, усаживаясь в кресло.
   – Не юродствуй. Ты сам понимаешь, в каком положении сейчас находится страна. Кризис экономический, политический, идеологический, социальный. В такое время нужно взвешивать каждое слово, особенно, когда оно усилено таким мощным рупором, как газета. Демократия победила, но она еще очень слаба. Реакция еще может поднять голову. Ты отдаешь себе отчет, каким ударом по нынешним структурам власти будет твоя публикация? Народ и так взвинчен до предела этими ценами, этой нищетой, из которой страна не может вырваться уже который год. В общем, текущий момент требует от нас взвешенного подхода к своим действиям. Мы должны отвечать за тот эффект, который вызывается нашими словами.
   – Я не понял, Ильич. Ты что, хочешь умолчать эту историю?
   – Не умолчать, а повременить. Твои снимки никуда не денутся. Мы к ним еще вернемся.
   – После выборов?
   – Не передергивай.
   – Ильич, поясни.
   – Шум вокруг разгона демонстрации будет только на руку большевикам.
   – Да подавитесь вы своей демонстрацией. Поехали вы все на политике. Да и хрен с вами, пусть над вами потешаются, как над страусами. Мне интересно, почему нет материала об этом дебиле в форме?
   – Слишком все сыро.
   – Что сыро? Убийство свидетеля, подтвержденное фотоснимками?
   – А ты не боишься, что его смерть повесят на тебя?
   – Нет, не боюсь. У меня нет автомата.
   – Это твое дело, но в моей газете этого не будет!
   – Ильич, ты не спятил?3автра об этом будут вопить все городские газеты, кроме нашей!
   – Не будут, – в обычно мягком голосе Лялина внезапно мелькнула твердая, спокойная уверенность, совсем не свойственная этому, немного рыхловатому, человеку.
   Макс замолчал и задумался. Через минуту спросил:
   – Ильич, кто к тебе приходил?
   – А? Что?
   – Ну, колись! Давай я сам отгадаю – Мэрия? КГБ? ОМОН? Мафия? В чем дело?
   Лялин насупленно молчал. Выслушивать такое от мальчишки не очень-то приятно. Но не говорить же ему. А впрочем, и сам-то мало что понял.
   – Ладно, не говори. «Кадр» у себя?
   – Зачем тебе отдел кадров?
   – Заявление подать. Ухожу в бизнес.
   – Максимов, не куролесь. Я тебя не отпущу. Где я найду такого репортера, который может писать, фотографировать, пролезает туда, куда пролезть даже теоретически невозможно? Ты сейчас в запале, остынь. А если хочешь отдохнуть – бери с завтрашнего дня отпуск. Даю тебе месяц. По рукам?
   – По рукам, – после некоторого раздумья нехотя согласился Макс, и стиснул в своей жесткой деревянной ладони мягкие пальцы Ильича так, что у того на глазах выступили слезы.
   Отдав кадровику заявление и получив отпускные, Макс вышел на улицу. Грудь переполняла, взрывоопасная смесь – обида, горечь, злость, недоумение, лёгкая растерянность. Макс не знал, что ему делать с неожиданно свалившейся на него свободой.
   Мимо пролетел красный «Форд» с тремя семерками на номере. Макс едва успел прыгнуть за столб, когда волна грязной воды из-под колес машины окатила тротуар.
   «Ублюдок!»– заорал Макс. Правда, никто этого не услышал, потому что орал Макс про себя. Он знал, что на этом «Форде» ездит довольно крупный мафиози Крест, глава трех «семей». Причем эти «семьи» умудрялись враждовать между собой. Впрочем, Креста это не волновало. «Ковбойскими» делами он уже давно сам не занимался. На это есть «руки». А для него главное доход. А доход был. Налогом были обложены все. Вплоть до высокооплачиваемых чиновников на службе государевой.
   «Ублюдок»– еще раз подумал Макс, выдыхая носом, чтобы умерить злость, – «И до тебя доберусь. Дай только срок.»
   День прошел на редкость бестолково. Макс не знал, куда себя деть. Мотался по всему городу без цели, заглядывая в разные кафе, закусочные, рюмочные и прочие забегаловки, в надежде встретить кого-нибудь интересного. Как на зло, попадались, в основном, те, кого Максу видеть совсем не хотелось. Впрочем, он и сам не знал, кого ему хотелось видеть. К вечеру накопившееся раздражение сменилось усталостью и полным опустошением.
   Только один раз он почувствовал острый интерес. В пивбаре «Якорь» внимание Макса привлек парень, беседовавший с барменом. Мощные плечи и широкая спина под легкой серой курткой, в вырезе которой светилась тельняшка, джинсы, высокие армейские ботинки. Жесткий ежик черных волос, тронутый ранней сединой, тонкие брови вразлет, интеллигентные черты худого лица, и, в то же время, жесткий рот, крупный подбородок и жгучий внимательный взгляд из-под полуприкрытых век.
   Бар был из категории дорогих, поэтому ходили сюда, в основном, завсегдатаи. Не было обычного гвалта пивнушки, в котором смешиваются десятки разговоров, звук сдвигаемых столов, звон кружек. Все благопристойно. Парня в этом заведении, явно, знали и уважали, а может, и боялись. В радиусе пяти метров от него никто не останавливался.
   Макс шумно выдохнул воздух и подошел к стойке. Заказав пиво, он попытался завести разговор с парнем, но тот, довольно грубо осмотрев Макса, спросил:
   – Ты кто?
   – Я? Олег, – Макс с готовностью протянул руку. Парень пожал руку и продолжил:
   – Здравствуй, Олег. И давай сразу попрощаемся. А поближе познакомимся как-нибудь в другой раз. Ладно?
   Макс слегка опешил от такого разговора и, не допив пиво, пошел к выходу. Перед дверью он оглянулся и поймал на себе пристальный взгляд бармена. Парень тоже оглянулся и подмигнул Максу левым глазом, при этом Максу показалось, что в него прицеливаются. Он дёрнул дверь в туалет, заскочил внутрь, заперся, и перевел дух. Секунду подумав, он расстегнул сумку, достал пистолет и сунул его за пояс. «Как-то спокойней.»
   Выйдя на улицу, Макс стал размышлять. Кто бы это мог быть? Рэкетир? Не похож. Для «рук» или, тем более, «головы» через чур прост и беден. Ну, а уж «пальцы» не спутаешь ни с кем – у этих «горилл» на лбу печать стоит: «Я бандит». Странно, очень странно. Человек Сержанта? Очень может быть. Надо бы заняться этим Сержантом вплотную. Очень уж интересно.
   Макса здорово возбудила, эта встреча. Он был решительным малым, изобретательным в интеллектуальных поединках, но физических схваток не переносил. Макс всегда подозревал, что он просто хронически боится драться, но не мог сказать об этом с уверенностью. Тем более, что драться-то он умел…
   …Довольно долго Макс занимался в секции каратэ-кекусинкай, не раз менял цвет пояса, но, поняв, в конце концов, что этот жесткий стиль не для него, перешел в школу ушу. Потом армия. Макс служил в батальоне охраны секретного аэродрома. Комбат, подполковник-афганец, натаскивал своих питомцев так, как будто им завтра идти в бой против «зеленых беретов». Когда кто-то из приехавшего с проверкой начальства в шутку назвал батальон охраны «Школой Рэмбо», комбат обиделся, заявив, что Рэмбо – слабак по сравнению с его орлами. В качестве доказательства он провел небольшие учения, после которых начальство уехало преисполненное чувством гордости за русскую армию. За время службы Макс несколько раз участвовал окружных соревнованиях по рукопашке, которые в условиях армейской дури и полнейшей безграмотности организаторов превращались в жестокие гладиаторские бои без малейшего признака правил.
   Вернувшись из армии Макс занялся айки-до и, кажется, нашел себя, начал быстро прогрессировать, но через полтора года занятий сэнсей, добрейшей души мужик, был застрелен при попытке защитить какую-то девчонку от пьяных рэкетменов. На суде эта девчонка заявила, что это сэнсей на нее напал, за что его и застрелили. После этого Макс перепробовал еще кучу видов. В таэквондо так и не смог привыкнуть к преобладанию ударов ногами, школа нин-дзюцу оказалась чистой воды шарлатанством, бокс и кик-боксинг оттолкнули своей западной примитивностью.
   В конце концов Макс во всем разочаровался и стал заниматься один, по книгам, на которые не жалел денег…
   Погрузившись в свои мысли, Макс добрался до дома. Было уже около одиннадцати вечера, стемнело. Фонари не горели. Еще задолго до арки, ведущей во двор, Макс почувствовал нарастающее беспокойство. Случалось с ним такое, безотчетное чувство близкой опасности.
   Подойти к дому можно было двумя путями – либо через арку, либо пройдя еще метров сто по тротуару. Расстояние было, в принципе, одинаковое, но черт, сидящий в Максе, в очередной раз отдал ногам приказание, которое сам Макс не одобрил…
   …Еще в детстве Макс заметил за собой эту особенность – нередко сердцем чувствуя опасность, даже точно зная, что это опасно. Макс неизвестно зачем шел навстречу этой самой опасности, часто даже не успевая понять, что он пошел не туда. Увидев старших мальчишек и зная, что от этой встречи ничего хорошего ждать нельзя, и даже имея время не теряя достоинства перейти на другую сторону, маленький Олежка, упрямо сцепив зубы и внутренне содрагаясь от собственного безумства, шел навстречу неприятностям, не давая себе ни времени, ни возможности обдумать действия. Как следствие, Макс получал синяки и шишки, расставался с наличной мелочью, в обмен на чувство гордости за себя, непередаваемое чувство внутренней свободы, и уважение сверстников, видевших в Максе смельчака, которым тот, в сущности, не был. Он же боялся этих мальчишек!..
   Подойдя к арке Макс услышал несколько приглушенных голосов, увидел огоньки сигарет. Легкий сквозняк завился между ног. Дренькнула покатившаяся по асфальту бутылка.
   – Э, чувак, тормози. Куда разогнался?
   Макс ждал этого возгласа, но сердце все же учащенно забилось. В темноте смутно угадывались силуэты трех человек, но Макс не был уверен, что их не больше.
   – Че встал? Кто такой?
   По вульгарным фразам, гнусавому придыханию, молодому, хотя и хриплому голосу Макс понял, что перед ним обычная «гопота», молодняк, страдающий от безделья. Впрочем, ситуацию это нисколько не улучшало. Мирные горожане больше всего страдали именно от таких щенков, собирающихся в волчьи стаи, а не от тех, кого принято называть мафией. Эти сопляки безжалостны, мелочны, наглы и жестоки, как жестоки бывают только пятнадцатилетние пацаны. Они могли избить без причины, убить за пачку сигарет.
   – Курятинку давай, а то кончается.
   – Не курю, – соврал Макс. Откупаться от них бесполезно, зачем тогда унижаться, доставая сигареты?
   – Кит, да мазани ты ему. Че разбираешься?
   – Погодь, ща поприкалываемя. Споем хором.
   «Спеть хором» или, иначе, «сводить хоровод», означало выкинуть жертву в центр круга и бить по очереди, пока несчастный не доходил до кондиции. Благо, всегда кто-то оказывался сзади.
   Как всегда перед дракой, Макс почувствовал тянущую пустоту внизу живота и противную слабость и подрагивание в ногах. Мозг лихорадочно искал выход. Поняв, что сбежать не удастся, Макс решил подороже продать свою шкуру.
   Приняв решение, он уже не медлил. Не дожидаясь, когда подойдут остальные, он нанес широкий круговой удар рукой в темноту, рассчитывая зацепить того, кто стоял рядом. Макс попал, но темнота, все же, подвела его – противник оказался выше Макса и удар пришелся в ключицу. Нападавшие бросились на Макса. Он отпрыгнул в сторону, но ударился плечом о стену. «Конец», – подумал Макс, прижимаясь спиной к шершавому бетону и тут пистолет, заткнутый за пояс на спине, врезался ему в кожу. Рука сама метнулась к спасительной рукоятке, обдирая о стену пальцы. Палец лег на курок и искрящийся шум, начавшийся в голове Макса с самого начала «приключения», прорезал крик: «Стоять, суки!» Через мгновение Макс уже понял, что кричал он сам. Шум куда-то исчез, мысль работала четко, как на публичном выступлении.
   Макс щелкнул кожухом, вгоняя патрон в ствол, спустил предохранитель. Пацаны еще даже не поняли, где он находится, а Макс уже был готов к бою. Пистолет в руке вселял чувство могущества и уверенность. Для предупреждения недоразумений Макс приподнял ствол вверх и нажал на курок. Громко бабахнул выстрел, усиленный сводами арки, пронзительно взвизгнула отрикошетившая пуля. Макс по прежнему не видел противников, но твердо знал, что сейчас они стоят на месте и медленно трезвеют. Пока они не пришли в себя, Макс прочитал им краткую речь, содержащую все нужные напутствия, эпитеты и определения, которые Макс счел приличествующими данному стечению обстоятельств и, закончив спич традиционным «Еще раз увижу – пристрелю», пошел прочь. Арка проводила его гробовым молчанием.