Грунюшкин Дмитрий Сергеевич. За порогом боли

   Генерал кивнул головой, соглашаясь с самим собой и, подойдя к столу, поднял телефонную трубку.
 
   Ночью Макс почти не спал, ворочаясь на жестком ложе и обдумывая ситуацию. «Это последняя ночь в норе», – твердо решил он. Пора выходить из подполья. Теперь он знает, откуда растут ноги. Болты и пятаки обождут. Есть более важная цель. Надо отсечь голову. Если Крест прав…был, то это резко изменит всю криминальную картину города. А что дальше? Кто знает… Главное – влезть в драку, а там посмотрим. Прежде всего – убрать Генерала, а потом лечь на дно. Или, лучше, вообще свалить из города на время и осмотреться, держа связь с «афганцами». Друзей в разных концах России хватает, денег более чем достаточно для неизбалованного человека. Светка поедет с ним – это однозначно. Теперь нужно составить план, как осуществить задуманное. Благо опыт есть. Макс ухмыльнулся. Генерал его сам направил на «практику»
   Уже под утро, когда стало светать, Макса сморил сон. Но длился он недолго. В шесть утра у дачи взвизгнули тормоза, и выскочивший на звук с пистолетом за спиной Макс увидел Грека. Увидел и понял – первый удар нанес Генерал.
   – Хреновые новости, Олежка, – Грек не знал, куда девать глаза.
   – Я так и понял, – бесцветным голосом ответил Макс, чувствуя, как что-то тоскливо заныло в груди, – Говори…
   Грек помялся немного и выдавил:
   – Девку твою забрали, – и, заметив, как кровь отлила от лица Макса, быстро добавил, – Не Светку, нет. Ту, прежнюю.
   Макс испытал секундное чувство облегчения, которого даже не успел устыдиться. Макс растерялся. Он повернулся к дому, сделал пару шагов, вернулся к Греку, хотел что-то сказать, но замолчал, и, наконец, потерянно сел на скамейку.
   Зная подлую и жестокую сущность своих врагов и будучи знаком с методами их работы, где-то на уровне подсознания Макс все же не допускал возможности ущерба для кого-то кроме себя. Он принимал меры предосторожности, но только как подстраховку. И если Светку он все же обезопасил, глубоко ее законспирировав, то вот такой изуверски точный удар, рассчитанный на благородство и порядочность Макса, он не смог предугадать.
   Наконец Макс взял себя в руки.
   – Откуда ты это знаешь?
   – Я же тебе говорил, – оправдывающимся тоном начал Грек. Он сам не знал почему, но ему было стыдно и страшно говорить это Максу, – Нам приходится поддерживать прямые контакты с жульем. Мы по их правилам, фактически, играем. Понимаешь, мы же те же самые бандиты. С другими принципами, более дисциплинированные, мобильные и военизированные, не такие жестокие, но бандиты. Деньги к нам идут от тех же коммерсантов, которых мы опекаем. Мы собрались для того, чтобы эту мразь давить, но игра-то на их поле идет. Клин клином вышибают.
   Макс согласно кивнул головой, вспомнив свои недавние размышления на ту же тему.
   – Так откуда же?
   – К Сержанту приходили от «пятаков» и передали для тебя. Они считают, что мы знаем, где ты.
   – «Пятаки», говоришь?
   – Вряд ли, конечно. Не думаю, что они это сами затеяли.
   – Думаешь, наглости не хватит?
   – Нет. Наглости им не занимать. А вот ума твою девчонку вычислить, у них точно бы не хватило.
   Макс сверкнул глазами:
   – Что конкретно передали?
   – Сегодня в час ночи на пустыре за речкой они поменяют ее на тебя.
   – Что думаешь?
   – Не ходи туда, – без надежды произнес Грек.
   – Тогда ее убьют.
   – А так убьют вас обоих! Не оставят они ее.
   Макс пристально посмотрел Греку в глаза, и тот, не выдержав, опустил взгляд.
   – Ты и сам все понимаешь. И они это просчитали. – Макс провел ладонью по лицу. – Можешь подстраховать?
   – Там место пустое, спрятаться негде. Засаду засекут за километр, – обреченно ответил Грек.
   Макс надолго задумался. Минут через пять он убрал руки от лица и поднял покрасневшие глаза:
   – Есть небольшой шанс. Но без вас мне не справиться.
 
   Машина раскачивалась на колдобинах дороги, ведущей к пустырю. Таиться не было смысла – полная Луна заливала округу ярким светом, таким, что все вокруг было видно в мельчайших подробностях, почти как зимой.
   Макса лихорадило, но вовсе не от смертельной опасности. Это чувство в нем уже притупилось. Его переполняла животная ярость от мысли, что кто-то из этих подонков притрагивался к Ленке. Все обиды исчезли, остался только страх за нее. Она не должна была платить вместо него. Это его счет!
   Вот и пустырь. На противоположном конце голой вытоптанной поляны величиной с пару футбольных полей Макс заметил несколько машин, стоявших в ряд, как на параде. При его приближении все они, как по команде, включили дальний свет, образовав светящуюся цепь, на фоне которой замелькали силуэты выходящих из машин людей. Людей ли?
   «Дешевка! – холодно подумал Макс. – Все у них, как в кино. Ну и ладно, мне же легче».
   Как и говорил Грек, спрятать подмогу было негде. Абсолютно голая земля пустыря, без единого кустика, не оставляла мест для возможной засады, поэтому похитители ничего не опасались. Ближайшие строения – что-то вроде старой полуразрушенной электроподстанции – были метрах в трехстах, к тому же, отделенные от пустыря мелкой, но вонючей речушкой. Ночью, даже лунной, триста метров – это расстояние. Даже из автомата наверняка не сработаешь.
   Доехав до середины пустыря, Макс остановил «девятку», вышел, не погасив фары, и медленно пошел навстречу. Он заходил немного сбоку, чтобы не выделяться мишенью на фоне своих фар.
   С каждым шагом росло напряжение. Даже сердце, казалось, перестало биться, чтобы не отвлекать Макса своими толчками. Метров за сто, чтобы можно было говорить, но нельзя попасть из пистолета, Макс остановился и крикнул:
   – Где она?
   – Здесь. Не переживай, – донесся голос от машин, и вперед вытолкнули ее, Ленку. Макс весь сжался от щемящей боли, видя ее знакомую фигуру в светлом костюме. Как он мог допустить это? Почему не предугадал?
   Сзади Ленки встал один из парней, крепко держа ее за плечи.
   – Иди сюда!
   – Сначала отпустите девчонку!
   – Отойди дальше от машины.
   Макс осторожно двинулся вперед, едва сдерживая желание выхватить пистолет. Сообразит Ленка упасть, когда он начнет стрелять? Должна. Она знает, что он не пойдет, как баран на заклание. И нервы у нее в порядке – в критических ситуациях не теряется. «Беретта» – мощная пушка, покруче «Макара», значит, у него есть преимущество в расстоянии перед братвой. Можно подойти метров на сорок-пятьдесят. А если у них автоматы? Пять машин. Даже если в каждой по два-три человека, то это десять-пятнадцать врагов. А они могли набиться и «под завязку». Шансов почти никаких. Даже подготовленный сюрприз не дает гарантии. Ну и черт с ними. В любом случае, он устроит им такую баню, что они долго будут обводить этот день в календарях черной рамочкой. Еще шагов десять, и можно начинать. Макс расслабил ладонь, чуть встряхнув пальцами. «Прямо Клинт Иствуд!» – мелькнула неуместная мысль…
   За мгновение до того, как это случилось, Макс звериным чутьем понял, что сейчас произойдет что-то ужасное, и бросил руку за спину, рванув пистолет за рукоять, понимая, что, все равно, не успеет.
   Сначала раздался вскрик. Видимо, Ленка каблуком, как учил ее Макс, ударила того, кто ее держал, по ступне. Макс уже вскидывал «Беретту», дико заорав от ощущения непоправимости того, что должно было случиться. Дальнейшее слилось в какой-то кошмар, еще более невыносимый для рассудка от своей реальности.
   Ленка вырвалась и побежала к Максу, крича: «Макс, беги! Они тебя убьют!» Макс, заходясь в вопле, открыл огонь, холодея сердцем от бесполезности этого. Ленка бежала прямо на него, загораживая тех, кто стоял за ее спиной. Макс стрелял наугад, «по направлению», надеясь хоть этим отвлечь ответный огонь на себя.
   Выстрелы загрохотали одновременно с нескольких сторон. Разлетелось стекло одной из машин, выбитое пулей, послышались крики раненых. Но Макс этого не видел и не слышал. Он видел только то, как, раскинув руки, падала на землю Ленка. Все словно остановилось вокруг. Она падала медленно, будто погружаясь в воду. И так же медленно, лицом вниз, падал Макс. Он упал, скребя пальцами землю. А потом зарычал так, как человек рычать не может. Нечленораздельно, яро, как ревет смертельно раненый медведь. Он встал, не обращая внимания на свистящие рядом пули, подошел и опустился рядом с ней.
   Когда по пояс мокрые Грек и Касым с СВД в руках подбежали к нему, он так и стоял на коленях у тела, обхватив себя руками и раскачиваясь. Он стеклянно глядел на ее лицо, такое белое в лунном свете, не в силах заставить себя к ней прикоснуться. Сегодня судьба была против него, и он знал, что чуда не будет. Не будет больничных палат, цветов и передачек. Она мертва. И никогда, НИКОГДА, не будет живой.
   – Он за машиной стоял, – прошептал Касым, ни к кому не обращаясь. – Я попал. Кажется…
   Грек наклонился к Ленке. Когда он снова выпрямился, то прятал глаза, но Макс на него и не смотрел. Он и так все знал.
   – Одна пуля. Прямо в сердце. Ей почти не было больно.
   Макс не ответил.
   – Пойдем, – Грек обнял его за плечи. – Надо уходить. Милиция будет с минуты на минуту.
   Макс посмотрел на него непонимающим взглядом, и перевел глаза на Ленку.
   – Ей уже все равно. Ей лучше, чем тебе сейчас. Нельзя, чтобы менты тебя здесь застали.
   – Нет, – прохрипел Макс, но Грек с Касымом почти силой потащили его к машине. Макс перестал сопротивляться. Не было сил. Страшная апатия сковала тело, словно отделив его от мозга. И где-то в глубине его, что-то начало мертветь, как будто игла с новокаином вонзилась в сердце, наполняя его волокнистым холодом.
   Грек сел за руль, а Касым рядом с Максом сзади.
   – Я попал, – не зная, как утешить друга, повторил Касым, – но он за машиной стоял. Я не уверен… Все так неожиданно началось. Я не успел…
   – Ты его видел? – спросил вдруг Макс.
   Касым кивнул.
   – Кто это?
   – Не из «пятаков».
   – Кто?
   – Себастьян. Он из «болтов».
   Макс кивнул, и снова ушел в себя.
   «Девятка» развернулась и выехала с пустыря. Макс последний раз оглянулся. Бандиты скрылись, оставив пятна крови на земле и разбросанные гильзы. На пустыре осталось только тело Ленки, светлым пятном выделявшееся на темной траве. Макс закрыл глаза.
   Светка смотрела на спину Макса и кусала губы, стараясь не заплакать от беспомощности. Его широкие плечи, такие крепкие и надежные, сейчас были безвольно опущены. Ей было так больно видеть страдание того, кого она любила всем сердцем, кто оживил ее мир, и наполнил смыслом ее пустое существование. Но что она может сделать? Нет таких слов, которые могли бы облегчить такое горе. Даже мысли о ревности не приходило в ее голову. Погиб близкий Максу человек, и он считал, что послужил виной этому. Какая ревность?
   Вчера ночью два парня – высокий брюнет с проседью в волосах и молчаливый, немного растерянный татарин – привезли Макса и сбивчиво рассказали ей о случившемся.
   С тех пор Макс не произнес ни слова. Он, казалось, был где-то далеко, в другом мире. Подолгу стоял у окна, молча сидел на диване, мертво глядя на стену. И ничего не говорил…
   А что он мог сказать, когда его мозг словно жарился на раскаленных углях? В ушах все еще звенел ее крик: «БЕГИ!» и его собственный рев, как будто он криком пытался остановить пулю. Рассудок был не в состоянии понять случившегося. Миллиарды нейронов были бессильны осознать, что ее бархатная кожа была разорвана каким-то ничтожным кусочком металла, который достиг маленького комка мышц, именуемого сердцем, и остановил его непрерывное движение. И ужаснее всего было думать о том, что он оставил ее там одну, и ее прекрасное тело, которое он совсем недавно ласкал и целовал, лежало на холодной земле, в темноте, дожидаясь, пока ее кто-нибудь найдет. А потом грязный паталогоанатом снимал с нее одежду, обнажая высокую, теперь уже холодную, грудь с темными пятнами сосков, и смыв кровь, разглядывал рваную дыру на гладкой спине. И как апофеоз кошмара – ее изуродованное тело с распоротой грудью на осклизлом холодном бетонном столе морга. Нелепость и непоправимость того, что произошло, не укладывалось в голове. Он не увидит Ленку больше НИКОГДА. НИКОГДА! Страшное слово, убивающее надежду. Оно падает как нож гильотины, отсекая то, чем человек жив. Это потустороннее понятие, не из нашего мира. Сознание не в силах его принять без вреда для рассудка.
   Ленка, Ленка! Несчастная мужественная девочка. Макс где-то слышал, что человек не может совершить подвиг осознанно. Если он скажет: «Я должен сделать это, пусть даже ценой своей жизни», он не сможет сдвинуться с места. Помешает животный инстинкт самосохранения. Для того, чтобы пожертвовать собой, нужно просто забыть о себе. Подвиг – это единственно возможное для человека в данный момент действие, не замутненное размышлениями, типа «Быть или не быть».
   Ленка совершила подвиг. Глупый, как все подвиги. Она не думала, что ее могут убить. Она вообще о себе не думала. Это было единственно возможное для нее в тот момент действие. Она сделала это. И погибла. Погибла за Макса. Из-за Макса.
   Дальше думать об этом было невыносимо. Макс почувствовал, что еще немного, и он превратится в призрачную тень человека, занятую одной единственной мыслью. Такие тени он видел, когда делал репортаж из психиатрической лечебницы.
   Макс с трудом вернул себя в реальный мир и, увидев Светку, понял, что совершил очередную подлость. Красные от невыплаканных слез глаза недвусмысленно говорили о том, что она пережила, пока Макс упивался своим горем.
   Светка уловила его движение и порывисто обняла Макса за шею, уткнувшись носом, как теплый щенок, в его небритую щеку.
   – Слава Богу, ты вернулся. Я уже боялась, что ты…
   – Сойду с ума?
   – Угу.
   Светка погладила Макса по голове и посмотрела на его изможденное лицо.
   – Тебе очень больно?
   Макс помолчал, пытаясь понять свои чувства.
   – Знаешь, самое страшное – не чувствовать боли. Пока тебе больно – ты еще жив. У врачей есть такое понятие – болевой порог. Испытав слишком сильную боль, человек может потерять чувствительность. Мне очень больно.
   Макс прижал Светку к своей груди и зарылся лицом в ее волосы. Он не соврал. Ему действительно было больно. Но он не сказал о том плотном и холодном сгустке в груди, который он ощутил, выйдя из оцепенения. Осколок зеркала троллей уже добрался до его сердца.
 
   Грек стоял перед дверью квартиры, в которой три дня назад оставил Макса, и боялся надавить кнопку звонка. Он ощущал себя черным вестником несчастья, которым древние китайцы заливали глотку расплавленным свинцом. То, что он должен был сообщить Максу, сломает его. После гибели его подруги второй удар ему не перенести. Потому Грек и не показывался столько времени, хотя уже три дня как получил это известие. Ему и самому было тяжело. Но он не то чтобы привык – привыкнуть к этому можно только свихнувшись – а чувство от утрат все же притупилось после трех лет в Афгане. А Макс, хотя, конечно, и мужественный парень, но у него нет «привычки» терять близких.
   Как ему сказать? Какие слова подобрать? Ведь даже Сержант, железный Сержант, схоронивший уже не один десяток друзей, в одночасье почернел лицом при известии о гибели Кирилла. Да, Кирилл погиб. Его обгоревший до неузнаваемости труп был обнаружен в разбитой машине, недалеко от его родной деревни в Ярославской области. Личность погибшего удалось установить лишь по остаткам документов в заднем кармане брюк. Человек из милиции, принесший эту весть, сообщил и еще одну безумную подробность – вечером предыдущего дня сгорел дом бабушки Кирилла. Хозяйка погибла в огне. В трагическое совпадение трудно было поверить, но правоохранительные органы остановились именно на этом.
   Грек потер воспаленные глаза ладонью и, тяжело вздохнув, позвонил в дверь…
 
   Дзинь!
   Пивная бутылка описала короткую дугу и скрылась за парапетом околорыночной площадки. Макс проводил ее тяжелым взглядом и снова опустил глаза в грязный заплеванный асфальт, открывая еще одну бутылку.
   Два патрульных милиционера, прогуливавшихся рядом с пивным ларьком, внимательно посмотрели в его сторону, но, по одним им известной причине, решили проигнорировать это явное нарушение правопорядка и, слегка ускорив шаг, прошли мимо.
   Макс поставил пиво на землю и с силой сдавил виски руками. С ним происходило что-то непонятное. Он откровенно нарывался. Два часа сидеть рядом с одной из точек «пятаков», швыряться бутылками перед ментами, почти не пряча пистолета за поясом – это было не в его правилах.
   Но его раздирало желание боя. Ему нужна была схватка – жестокая, насмерть Это появилось в нем после того как Серега-Грек рассказал ему о том, что произошло с его другом. Если быть точнее, сначала с Максом едва не случилась истерика. Когда Греку со Светкой удалось его успокоить, он посидел с часок, пытаясь остановить круговерть в глазах, и решил уйти. Он не помнил, как ему удалось отделаться от Грека и уговорить Светку. Просто он знал, что должен остаться один. Он не мог это ни с кем поделить. И уже на улице его вдруг окунуло в эту едкую жижу ярости и ненависти.
   Побродив бесцельно по городу он вышел, наконец, к центральному рынку и, загрузившись пивом, сел ждать неизвестно чего.
   …Макс отшвырнул недопитую бутылку и поднялся. Ничего не происходило. Видимо, кто-то сверху отводил сегодня от него все опасности. Никто к нему не приставал, милиция не обращала на него внимания, «пятаки» не появлялись. Бешенство понемногу отступало, острая боль чуть ослабла, освобождая место уже заползавшей в уголки сердца черной тоске.
   Макс купил бутылку «Русской» и побрел к дому. После гибели Ленки он, хотя и с трудом, но сдержал желание напиться, по опыту зная, что водка вовсе не помогает забыться, а лишь делает боль тупее и вязче. Но сейчас он просто не мог ничего делать сознательно – он купил водки, и все.
   Уже начинало темнеть, когда он приблизился к цели. В соседнем дворе, через который он шел, за одним из столиков дренькала расстроенная гитара и вяло переругивался подвыпивший молодняк. Ушедший в себя Макс прошел мимо.
   То ли усталая, покачивающаяся походка Макса, то ли его безвольно опущенные плечи и остекленевший взгляд, а, скорее всего, торчащая из кармана поллитра, привлекли внимание юнцов. Так или иначе, но они сами выбрали свою участь.
   – Э-э! Мужик! Постой-ка! Макс остановился не оборачиваясь.
   – Слышь, Кит, вот и выпивка пришла!
   «Мазани ему,Кит! Че разбираешься!» – в мозгу вдруг полыхнула сцена трехмесячной давности.
   Макс почувствовал, как хрупкий ледок покрывавший бушующий в груди огонь, лопнул и испарился в раскаленных струях пламени, рванувшегося наружу. Он услышал топот ног за спиной и медленно повернулся. К нему приближались пять человек. Несмотря на возраст, пацаны были довольно крупными и крепкими.
   – Вы что-то хотели, ребята? – голос Макса был тих, но что-то в его тоне остановило «ребят» и они замерли на месте, словно уткнувшись в стеклянную стену.
   – Поделись водочкой, – вперед выступил, видимо, самый смелый. – Тебе, похоже, хватит.
   Макс улыбнулся одними губами, достал бутылку и поставил ее перед собой на землю, отступив на шаг.
   – Возьми.
   Пацаны переглянулись, но не сделали ни шагу, только тот, смелый, оскалился зло:
   – Ты че, сука? Повыебываться решил?
   – Мы языками будем драться или к кулакам перейдем? – оскорбление было невыносимым, но молодняк все еще колебался, лишь «смелый» поднял руки:
   – Ну, иди сюда, давай, сука!
   Эта «схватка языков» могла продолжаться до бесконечности, а кипящая в груди лава грозила сжечь самого Макса, поэтому он не стал дожидаться, когда дворовая шпана решит, что делать в такой ситуации. В этот момент он был похож на раненого носорога, но, в отличие от взбешенного рогатого бронепоезда, Макс был обучен жестоким приемам рукопашного боя. Его натиск был стремителен и страшен, он не дрался, а рвал противника на части. Пацаны ничего не могли противопоставить этому звериному напору. Они были смяты, раздавлены прежде, чем сообразили, что происходит. Они не смогли даже убежать – все было закончено в несколько секунд. Когда Макс, наконец, остановился, на земле лежали пять изуродованных, окровавленных стонущих тел, в которых люди угадывались с большим трудом. Макс посмотрел на свои кулаки, по которым стекала чужая кровь и, тяжело вздохнув, подобрал злосчастную бутылку и поплелся прочь.
   Драка не принесла никакого облегчения, стало только хуже. Злость и агрессивность отчаяния, как воздух из проколотой шины, улетучились, оставив душу и сердце без защитной оболочки. Гипнотическая слабость сковала все тело. Едва передвигая ногами, Макс поднялся на свой этаж и открыл дверь. Он не знал, что по счастливой случайности засада была снята всего несколько часов назад.
   По счастливой ли? Макс не хотел жить. Нет, он не стал бы сводить счеты с обманувшей его жизнью, но и цепляться за нее не было больше сил. Боль извела его. Она не была такой резкой, раздирающей, как от первых ударов судьбы, когда свет мерк в глазах. Сейчас боль была похожа на ультразвук – неслышной, невидимой, неощущаемой. Но она была постоянной, разрушающей. Она была запредельной.
   Макс, не раздеваясь, лег на диван. Снова, как тогда, после возвращения с той памятной охоты, этот диван стал свидетелем его мук. Как смертельно раненый зверь, стремящийся в свою нору, чтобы там умереть, Макс почти бессознательно пришел к своему дому. Он обхватил колени руками и замер. Все пройдет. Просто нужно отлежаться…
   Мать Макса умерла, когда он служил в армии. Известие об этом он получил лишь спустя две недели, вернувшись с учений. Какое-то время он просто не мог осознать случившегося. Умом он знал, что мамы больше нет, но сердце отказывалось это чувствовать. Понимание пришло вместе с очищающими слезами… Он стоял на посту и плакал, глотая соленую влагу. Первая слеза едва не выжгла ему глаза, отвыкшие от этого, но потом стало легче. Слезы катились и катились, и Макс ощущал себя маленьким мальчиком, который еще не стыдится слез. Он вернулся в то далекое время, когда вместе с легкими детскими слезами уходили все горести и обиды… С тех пор ни одна слеза не касалась его глаз…
   И вот, как тогда, Макс почувствовал поднимающийся к горлу тугой комок и жар в глазах, но… Максу хотелось плакать, а слез не было! Видимо тогда он выплакал все, что у него оставалось. Трудно было дышать, спазмы сдавили глотку, но глаза оставались сухими, как песок Кара-Кума. Маленький мальчик умер – Макс больше не умел плакать.
 
   Рассвет, пробравшийся сквозь преграды облаков, осветил сначала так и не открытую бутылку водки, стоявшую на подоконнике, а потом и Макса, по-прежнему лежавшего на стареньком диване. В затекших пальцах он сжимал две фотографии. С одной на него смотрела красивая темноволосая девушка в беле платье, а на другой парень в камуфляже и сапогах-броднях, лихо закинув на плечо «вертикалку» беспечно улыбался ему с носа лодки.
   Когда человек умирает – изменяются его портреты.
   По-другому глаза глядят и губы улыбаются другой улыбкой.
   Макс вспомнил эти Ахматовские строки, вглядываясь в такое живое лицо Кирилла. Никто не видел его мертвым!
   Звонок в дверь прервал его мысли. Макс потер руками посеревшее лицо, на котором все старые и новые почти незаметные шрамы вдруг, за один вечер, выступили белыми полосами, и пошел открывать, спрятав за спиной пистолет. Крамольная мысль лишь краешком коснулась его, но, почему-то, снова появилось желание цепляться за жизнь.
   Макс резко открыл дверь, заставив вздрогнуть человека, стоявшего на лестничной площадке. Это был просто одетый парень, примерно одного с Максом возраста. Его темное обветренное лицо и выгоревшие светлые волосы говорили о том, что он много времени проводит на природе. Голубые глаза смотрели твердо и спокойно. Гость смерил Макса взглядом и произнес:
   – Ты, значит, будешь Макс?
   – Да, думаю, буду.
   – Значит, я к тебе. Домой-то пустишь?
   Макс молча отступил назад, пропуская визитера. Тот осмотрелся в коридоре и протянул руку:
   – Василием меня зовут.
   Максу пришлось поменять руку за спиной, чтобы переложить пистолет.
   – И пушку можешь убрать. Свой я, – усмехнулся парень, крепко нажимая на «о»
   – Ну, проходи, Василий, – Макс жестом пригласил его в комнату, убирая пистолет, – С чем пожаловал?
   – Письмо я тебе привез, с деревни.
   – Откуда? – переспросил Макс.
   – С Генеральского. Слыхал поди?
   Макс медленно сел, не сводя глаз с посетителя:
   – Слыхал.
   Василий достал из кармана потрепанный не надписанный конверт и протянул его через стол, добавив тихо:
   – Вот. За день мне Керя его дал до того… Сказал, если что, свези по адресу.
   – Не ближний свет, – выговорил Макс, с трудом скрывая волнение.
   – Не ближний, – согласился Василий, – Керя сказал – важно это. Даже денег дал на дорогу. Чувствовал он…что сам не сможет.
   Макс разорвал конверт, и перед его глазами запрыгали быстрые неровные строки.
   «…Генерал – мой односельчанин. Работал в КГБ. Еще в советское время наемников в „братские“ страны отправлял. Потом что-то завалил, и его перевели в ваш город. Сейчас он где-то во власти работает. Зовут его Юрий Николаевич Старков. По-моему, я в городской администрации эту фамилию слышал. Я с племяшом его говорил. Он мне по пьяни много наболтал. Говорит, он и потом с наемниками занимался – то ли ловил, то ли набирал. В комитете давно не работает, но связей много осталось… Я не верил, но они меня здесь достали. Кто-то меня ему сдал, Макс. Если со мной что-нибудь случится, Макс, найди того, кто меня сдал. Это, наверняка, тот, кто и тебя ему подставил. Найди его, Макс…»