Гудмэн Джо. Мое непреклонное сердце

   — Нет, — сказал он. — Не кажется. И знаешь почему? — Он помолчал, хотя вопрос был чисто риторический. — Потому что я был не последний, кто пользовался этой фляжкой. Я при всем своем желании не смог бы пуститься во все тяжкие так, как это сделала ты, чтобы защитить от меня бедного мистера Тейера, но я никогда не стал бы выдавать его шерифу, не поговорив сначала с ним самим.
   Мерседес растерялась.
   — Мистера Тейера? — тихо спросила она, пораженная выводом Колина. — Какое отношение он имеет…
   — Могу себе представить, — продолжал Колин, — когда тебе показали эту флягу, ты сразу увидела возможность избавиться от своего дяди. Ты уже знала, что он уехал за границу, но, видимо, поклялась никому не говорить. Признав, что это фляга Уэйборна, ты все равно что признала его труп. Такое признание вполне устроило Паттерсона. После признания смерти Уэйборна можно было зачитать его завещание. Ты была, наверное, единственным человеком, который не удивился, узнав новую волю дяди. Но мне кажется, Мерседес, что ты заключила с ним невыгодную сделку.
   Она покачала головой, изумленная толкованием Коли-на всех этих событий.
   — Я не понимаю, что вы имеете в виду.
   — Пожалуйста. Ты что, принимаешь меня за идиота? Ты заплатила ему моими деньгами. Эшбрук и Дикинз, помнишь? Я не знаю только одного: кто тот человек, которого убил мистер Тейер? Я видел труп, Мерседес. Эти обуглившиеся останки могли принадлежать кому угодно. То есть любому, кроме твоего дяди. Я совершенно уверен, что сейчас он как ни в чем не бывало наслаждается где-то жизнью за мой счет.
   Мерседес пожалела, что не настояла на другом месте для этого разговора. Подошла бы любая комната со стульями. Она чувствовала сильную потребность запустить ему в голову один из них.
   — Все это ваши дикие фантазии, — сказала она насмешливо. — Да-да, фантазии. Вы не желали разговаривать со мною все эти дни. А что же сейчас забеспокоились? Наверное, чтобы я не смогла дать объяснений, которые бы противоречили вашим. Честно говоря, я удивлена, что вы вообще решили говорить со мной. Мне все меньше и меньше верится, что вы смогли бы поверить в другую версию.
   Брови Колина слегка приподнялись. Его тон был сухой и слегка вызывающий.
   — Ну что ж, позабавьте меня. Мерседес вскинула подбородок.
   — Вы предполагаете, что мистер Тейер был последним, у кого была ваша фляга, потому что я сказала, что отдала ее ему. Но тот, кому я отдала ее, был мой дядя. Он подстерег меня на пути к дому Тейеров и быстро разделался с содержимым фляжки. Вы правильно предположили, что он хотел получить деньги. Он действительно собирался покинуть Англию, Но я хорошо знаю своего дядю. Он вполне мог вернуться и потребовать еще, если бы его запасы были на исходе. Я подумала, что с его склонностью к азартным играм он не доберется и до ближайшего порта с деньгами в кармане. И это приведет его опять о Уэйборн-Парк, чтобы потребовать еще. — В ее голосе появились горькие, покорные потки. — Ему всегда было мало.
   Теперь Мерседес сложила руки на груди. Это был жест защитный, а совсем не вызывающий.
   — Я согласилась достать ему две тысячи фунтов. Вы знаете, как я сделала это и чего мне это стоило. Я показала ему чек, прежде чем убить его. Он был так горд своим успехом, что не заметил пистолета. Все произошло очень быстро. Я сначала хотела заставить его страдать, но потом у меня пропало желание. Я спрятала тело. Я не думала, что это обнаружится так быстро.
   — Завещание, — потребовал Колин.
   Она кивнула, довольная тем, что он ее понял.
   — Да. Это было гораздо проще, чем можно предположить. Мистер Гордон удивился бы, если бы узнал, что подпись, заверенная им как подпись графа, была на самом деле сделана моей рукой. Я прекрасно научилась подделывать ее, когда мне приходилось хозяйничать одной в Уэйборн-Парке в отсутствие дяди. Я и подумать не могла, что мне это когда-нибудь так пригодится.
   — А Эшбрук и Дикинз?
   — Они именно те, о которых говорил мистер Гордон, только, может быть, не такие надежные и честные, как он предполагает. Мой дядя задолжал им обоим деньги: мистеру Эшбруку — за жилье, а мистеру Дикинзу — за путешествия по морю. Никто из них не отказался подписать документ, который я сочинила, когда им была предложена сумма, с лихвой покрывающая дядины долги.
   — Но они же находятся в Лондоне. Как же ты… — Он остановился, потому что тут же сам и придумал ответ. — «Таттерсоллз», — тихо произнес он. — Ты передала с Северном.
   — У меня не было другого выхода.
   — Так, значит, Северн все знает.
   — Не думаю. Он бы на это не согласился. Вспомните о том, что он приехал сюда в надежде получить титул.
   — Так как же тебе удалось заставить его сделать это?
   Мерседес посмотрела на Колина долгим взглядом.
   — Я обнаружила, что если мужчина волочится за моими юбками, то не видит, куда идет.
   Колин усмехнулся, но взгляд его остался холодным. Ледяная злость Мерседес нисколько не уступала ему.
   Это подстегнуло ее поскорее закончить свою сказку.
   — Теперь, когда у меня было готовое завещание, подписанное и заверенное, мне оставалось лишь устроить все так, чтобы обнаружилось тело. Я и не рассчитывала сделать это так быстро, но вы предоставили мне такую возможность в первую же ночь. Я заметила, что вы спите не так уж чутко после того, как получите от меня должок.
   Она с удовольствием увидела, как при этих словах Колин судорожно дернул шеей, подтверждая тем самым, что она не лишена наблюдательности.
   — Я потихоньку вышла из дому, притащила труп в домик и подожгла. Я не рассчитывала, что тело дяди обгорит так, что его нельзя будет опознать. Вот поэтому я и сказала, что фляжка принадлежала ему. Все бы пошло насмарку, если бы я не смогла доказать, что убитый — граф Уэйборн.
   Мерседес замолчала, собираясь с мыслями и выжидая, как все это воспримет Колин.
   — Теперь Бриттон имеет титул, а вы получите поместье. Я посоветую ему не ссориться с вами из-за этого. Я смогу и дальше управлять Уэйборн-Парком, не опасаясь вмешательства графа. Мне кажется, я все очень хорошо продумала. Все получают то, что хотели. По-моему, мне удалось сегодня снять с вас все подозрения, так что теперь вы можете совершенно спокойно наслаждаться плодами моего успешного предприятия.
   Мерседес вытянула правую руку и неосознанно грациозным движением указала на открывающуюся из окон панораму Уэйборн-Парка.
   — Это все ваше, — тихо сказала она. Рука ее безвольно упала вдоль тела, и она стояла перед ним совершенно беззащитная, будто приносила себя в жертву. — Все вокруг.
   Невозможно было не восхититься тем, что она дарила ему. Колин окинул взглядом залитые лунным светом угодья Уэйборн-Парка, потом снова посмотрел на освещенное серебристо-голубым светом лицо Мерседес. Ему нужно было и то и другое. Это все принадлежало ему.
   Он покачал головой.
   — Нет, — сказал он. — Мне ничего не нужно. — Он увидел, как она вздрогнула и сжалась, как от удара. — Это все твое, если ты хочешь. Цена, которую ты заплатила, слишком высока для меня.
   — Какая цена? — спросила она. — Жизнь моего дяди? — Она рассмеялась ледяным смехом. — Но ведь вы же сами хотели убить его!
   — Он вызвал меня на дуэль.
   — Вы напоминаете мне о правилах приличия?
   — Нет, — устало сказал он. — Я не взял бы на себя смелость делать это. — Колин машинальным движением руки отбросил назад волосы. — Я действительно хотел убедиться, что есть другое объяснение, — сказал он наконец. — Но то, что вы рассказали, совсем не то, что я хотел услышать.
   — Даже если это подтверждает все, о чем вы думали все эти последние дни? — полюбопытствовала она. — И особенно если учесть откровения сегодняшнего дня. Разве вам не приятно убедиться в своей правоте?
   — Не сейчас.
   Пальцы Мерседес сжались в кулаки.
   — Вы не представляете себе, как я вас презираю, — сказала она ледяным голосом.
   Резко повернувшись, она стала спускаться по ступенькам.
   Колин бросился вслед за ней и попытался задержать. Она увернулась от него и, упершись руками в стены, перепрыгнула сразу через несколько ступенек. Споткнувшись, она чуть не упала, но чудом удержалась и бросилась дальше. Мерседес удалось добежать до двери раньше Колина и нажать на ручку.
   Но та не поддалась. Загнанная в угол, Мерседес в бессильной ярости обернулась к нему.
   — Откройте замок! — резко сказала она. — Откройте, или, клянусь, я буду кричать.
   — Будто это поможет, — прошептал он. Он протянул руку и увидел, как она испуганно отскочила. — Я не собираюсь трогать тебя, а просто хочу открыть дверь.
   Он с грохотом подергал ручку и потянул. Это не помогло.
   — Возьмите ключ.
   На этот раз Колин посмотрел на нее укрощающим взглядом. Но на темной лестнице, куда не проникал лунный свет, от этого было мало пользы.
   — У меня нет ключа, — сказал он. — Я не закрывал дверь.
   Мерседес отбросила его руку и попробовала сама.
   — Наверное, заело, — заявила она. — Такое бывает.
   Она попыталась толкнуть дверь плечом, но лишь больно ударилась: дверь не поддавалась.
   Колин осторожно взял Мерседес за талию и поставил ее на ступеньку выше.
   — Стой здесь, — приказал он. — Я попробую сам. И если ты пошевелишься, клянусь, я использую тебя как таран.
   Его угроза прозвучала очень искренне, и Мерседес в испуге замерла. Колин и дергал, и толкал дверь. Ничто не помогло.
   — Ее не заело, — сообщил он наконец. — Она заперта.
   — Как вам это удалось? — В ее тоне звучали одновременно и обвинение, и растерянность. Мерседес бессильно осела на ступеньку. Колин обернулся.
   — Я и не думал ее закрывать. Зачем это мне?
   — Чтобы помучить меня.
   — Минуту назад ты предлагала себя к моим услугам. В этой ситуации, похоже, я единственный, кого пытаются мучить.
   Мерседес была рада, что на узкой лестнице так темно. Иначе он без труда прочел бы на ее лице, что попал в самую точку.
   — Что же нам делать?
   — Можно попытаться покричать. Она мрачно посмотрела на него:
   — Никто не услышит.
   — Значит, это была пустая угроза?
   — Не совсем, — мило ответила она. — Это хоть немного сдержало бы вас.
   Не дожидаясь его ответа, Мерседес встала и начала подниматься по ступеням. Им ничего не оставалось, кроме как сесть на пол и ждать, когда их освободят. Она слышала, что Колин идет за ней следом, но не смотрела в его сторону.
   — Если это работа кого-нибудь из близнецов или обоих вместе, то плохо им придется.
   — Я тоже так думаю.
   Мерседес кивнула. И тут же вздрогнула. Ее вдруг поразила мысль, которая раньше просто не приходила ей в голову.
   — Как вы думаете, а вдруг они нас подслушали? Ему это тоже пришло в голову.
   — Вполне может быть. Могли услышать все, или кусочек, или ничего.
   — Спасибо. Звучит очень утешительно. — Она вздохнула. — Как вы думаете, мне можно было поверить?
   — Это была вполне правдоподобная исповедь.
   — Но ведь вы-то знаете, что все это я придумала?
   — Теперь знаю.
   Немного помолчав, Мерседес прямо посмотрела на него и совершенно искренне спросила:
   — Вы с легкостью поверили в то, что я могу это сделать?
   — Твой рассказ был великолепен.
   — Нет. Просто я рассказала то, чего вы от меня ожидали. — Она опять вздохнула. — Вы могли бы и не захотеть слушать, но от этого не перестали бы верить, что так могло быть.
   — Ты права. Не перестал бы.
   Сидя напротив нее, почти так же, как тогда с Обри, когда они со своим секундантом на пару были закрыты в этой же комнате, Колин подтянул ноги к груди и обнял себя за колени.
   — Мне очень трудно защитить себя, — сказал он. — Единственное, что я могу сказать тебе, — так это то, что я точно никого не убивал. А если я не убивал…
   —  — То, конечно же, это я.
   — Я предположил мистера Тейера в качестве подозреваемого, — напомнил он ей.
   — Да, это, конечно, говорит о ваших незаурядных способностях к умозаключениям, — остроумно заметила она. — Особенно если я, что совершенно очевидно, была у вас первой на подозрении.
   Колин отказался от дальнейших препирательств.
   — Если я никак не могу покончить с извинениями, то, может быть, ты поставишь точку, рассказав правду?
   — Я что-то не слышала извинений, — сказала она. Воцарилось молчание. Мерседес ощутила его как давящий комок в груди. Но она не спешила заполнить тишину звуком своего голоса. Видно, Колин редко попадал в си-туации, когда ему приходилось извиняться.
   — Я не должен был раздражать тебя, — сказал он наконец. — Когда я попросил тебя развлечь меня, ты восприняла это как вызов и вела себя соответственно этому. И я очень сожалею, что толкнул тебя на этот путь. Что касается того, поверил я или нет, тут я ничего не могу сказать. Я не особенно осуждал тебя за то, что, как я думал, ты сделала. Я даже понял тебя. И я сохранил бы твою исповедь в тайне не хуже священника.
   — Вы отказались от Уэйборн-Парка. И вы отказались от меня.
   — Потому что это было предложено мне за мое молчание, — сказал он. — Ты пыталась купить меня. И ты надеялась, что я в любом случае приму предложение и тогда ты сможешь бросить мне все это в лицо.
   Она покачала головой.
   — Я выдумала эту историю на ходу. Я едва ли понимала, что говорю.
   — Ты все понимала.
   Мерседес почувствовала, что больше не сможет выдерживать его темный непроницаемый взгляд. Он так точно отражал все ее обвинения, что получалось, что это она, Мерседес, должна просить у него прощения. Это было так расчетливо и мелочно.
   — Вы правы, — сказала она. — Это я виновата. Он едва заметно улыбнулся. Она не смотрела в его сторону. Пальцы ее машинально разглаживали мягкую ткань халата на колене. Одна нога в тапочке слегка подталкивала другую. Волосы, торопливо заплетенные в косу, были небрежно перекинуты через левое плечо, а конец ее локоном падал на грудь.
   — Мерседес!
   Она скосила глаза в его сторону.
   — Да?
   — Я люблю тебя.
   Она молча смотрела на него.
   — Ты меня слышишь?
   Она кивнула.
   — Ты поняла?
   Она снова кивнула.
   — Очень хорошо.
   Ожидать было больше нечего. Он поднял голову и посмотрел в направлении лестницы. Непохоже было на то, что кто-то спешит им на помощь.
   — А теперь, если ты не против, мне хотелось бы послушать правду. Не то, что я, по-твоему, думаю или хочу услышать. А просто правду, которую знаешь только ты.
   Мерседес несколько секунд не могла понять, о чем речь. Может, он хочет, чтобы она сказала правду о своих чувствах к нему? Когда до нее дошло, что он просит рассказать всю историю дядиной смерти, она почувствовала явное облегчение. Мерседес увидела, как он хитро улыбнулся одним уголком рта, будто понял тайный ход ее мыслей.
   — Едва ли вас удовлетворит то, что я знаю, — сказала она. — Мой дядя действительно подстерег меня, когда я шла к Тейерам. Он сразу вытащил фляжку из моей корзинки, и я после этого ее больше не видела. Он потребовал достать ему денег, и я это обещала. Он сам назвал имена Эшбрука и Дикинза. Я сначала подумала, что он просто выдумал эти имена и таких людей просто не существует. И я действительно попросила его признать близне-цов своими наследниками, но он просто ударил меня. — Колин не слышал в голосе Мерседес ни жалости к себе, ни горечи. Она просто излагала факты. — И той же ночью мне удалось принести ему в домик чек, который вы подписали.
   Возвратившись мыслями к той ночи, Колин вспомнил, как он проснулся и обнаружил, что Мерседес нет. Он нашел ее в ее собственной комнате сидящей в бадье с остывшей водой.
   — Ты застала там дядю, когда пришла с чеком?
   — Нет. Я больше никогда его не видела. Насколько мне известно, он собирался уехать из Англии. Но он не сказал куда. Он боялся, что вы будете его преследовать, и он не желал, как он выразился, жить, все время оглядываясь через плечо.
   И хотя Колин ничего не сказал на это, по выражению его лица Мерседес поняла, что и он, и граф были, по существу, одного мнения на этот счет.
   — Я поняла, что здесь что-то нечисто, только когда мистер Паттерсон представил свои улики.
   — И тогда ты поверила, что твой дядя погиб?
   — Да! — Его вопрос удивил ее. — Конечно. Ведь фляжка была у него!
   — Он мог просто оставить ее там. Это не может служить решающим доказательством.
   — Я считаю, что может. Фляжки не было в домике, когда я вернулась. Я искала ее, потому что хотела опять налить туда бренди и подарить мистеру Тейеру. Я знала, что однажды вы можете спросить его, понравился ли ему ваш подарок.
   — А он посмотрит на меня непонимающим взглядом.
   Она мягко улыбнулась:
   — Да, что-нибудь в этом роде. Но я знаю, что вам бы это показалось подозрительным.
   — Он бы никогда не выдал тебя.
   — Я знаю, но это осталось бы тяжким грехом на моей душе. — Она взяла в руку косу и стала праздно поглаживать ее конец. — А вы подумали, что я выгораживаю его перед шерифом?
   Колин не стал отрицать.
   — Насколько я понял, это очень свойственно тебе. Защищать тех, кто не может защититься сам. И я посчитал, что ты решила, что я сам смогу защититься против обвинений.
   — Я хотела объяснить, — сказала она тихо. — Но вы не хотели меня слушать.
   — Я разозлился.
   — Вы мне не доверяли.
   — Я думал, что я слишком доверился тебе. И она сразу поняла, каково ему было, каким обманутым и преданным он себя чувствовал. И все же, вспомнила она, когда она хотела предложить себя в качестве алиби мистеру Паттерсону, Колин не дал ей говорить. Вместо этого он сурово выговорил шерифу за то, что тот отважился предложить ей быть свидетелем того, где он был ночью.
   Мерседес подозревала, что он и сегодня сделал бы что-нибудь подобное при малейшей ее попытке заявить во всеуслышание, что они любовники.
   — Расскажи мне об Эшбруке и Дикинзе, — попросил Колин.
   — Я узнала, кто они такие, только когда мистер Гордон объявил нам об изменениях в завещании графа. Как только я поняла, насколько это важно, я тут же попросила пригласить в библиотеку вас и вашего поверенного, а также мистера Паттерсона.
   — Ты не должна была говорить им, что ты моя любовница.
   — Нет, должна. Разве это не очистило от подозрений ваше имя?
   — Но запятнало твое собственное.
   Она пожала плечами.
   — Мерседес, почему ты это сделала?
   Не отвечая на его вопрос, она спросила:
   — То, что вы сказали раньше, — это правда? Он наговорил кучу всяких вещей, и все это было раньше. Но Колин без труда понял, что она имеет в виду, Мерседес была настойчива.
   — Вы ведь сказали это не потому, что думали, что я хочу это услышать?
   — А ты это хотела услышать?
   — Я… — Ее голос замер. Колин сжалился над ней.
   — Я сказал, что люблю тебя, потому что это правда.
   Она медленно кивнула и продолжала сидеть молча.
   — О чем ты думаешь?
   Мерседес боялась встретиться с ним взглядом.
   — О том, что, наверное, можно найти лучший способ убить время, чем просто разговаривать.

Глава 12

   Их освободили, когда уже наступило утро. Мистер Хеннпин увидел их, подходя к конюшням.
   — Эта парочка сидела на крыше рука об руку. Ни дать ни взять голубки, — рассказывал он позже своей жене. — А она так нежно склонила головку ему на плечо. И сдается мне, они даже не разговаривали.
   Миссис Хеннпин снисходительно улыбнулась своему супругу.
   — И что же они сказали тебе, зачем забрались на крышу?
   — Смотрели на звезды.
   Полтора часа спустя, все еще напевая себе что-то под нос, миссис Хеннпин накрывала на стол.
   Колин и Мерседес первыми явились к завтраку. Они сразу же заметили многозначительные взгляды, которые домоправительница то и дело бросала в их сторону, и счастливую, понимающую улыбку, которую та не могла скрыть. Когда миссис Хеннпин вышла, они глянули друг на друга с противоложных концов стола и удовлетворенно улыбнулись.
   Близнецы, мешая друг другу, протиснулись в двери, но с удивлением обнаружили, что они сегодня не первые. Сразу же перестав толкаться, они прикинулись паиньками и степенно, размеренным шагом и с серьезными лицами пошли к столу.
   Бриттон уселся и метнул острый взгляд сначала на Колина, потом на Мерседес.
   — Послушайте! Вы что-то от нас скрываете! Так нечестно — ничего нам не рассказывать!
   — Нет, — сказал Колин. — Не расскажем.
   Брендан заметил, что Мерседес при этом почему-то еще сильнее заулыбалась. Он встретился глазами с братом, быстро кивнул в сторону Мерседес и передал свои мысли на расстоянии без единого слова. И уже то, что этот их молчаливый обмен взглядами прошел мимо внимания Мерседес, которая обычно быстро замечала подобные штучки, еще раз подтвердило подозрения мальчишек: здесь что-то не так.
   Сильвия и Хлоя вышли к завтраку, откровенно позевывая, с той лишь разницей, что Хлоя, как всегда, делала это более сдержанно, чем ее младшая сестра. Но отсутствие в их адрес «остроумных» замечаний со стороны братьев, вроде таких, как «Закрой рот, а то муха влетит», сразу показалось подозрительным и привело их в чувство. В тот же момент они поняли, что изменилась атмосфера за столом. Низко наклонив головы, чтобы скрыть довольные улыбки, девушки продолжали общаться, толкая друг дружку под столом локтями, что было не многим более утонченно, чем пинки ногами, которыми обычно обменивались Бриттон с Бренданом.
   Мерседес разгладила на коленях салфетку.
   — Что-то все сегодня такие беспокойные, — сказала она, ни к кому особенно не обращаясь. — Все хорошо спали?
   Это замечание вызвало у присутствующих некоторое оцепенение. Один Колин остался спокойным. Он видел, как они все сразу замерли, украдкой бросая друг на друга вопрошающие взгляды.
   Колин удобно откинулся на спинку стула и, склонив голову набок, посмотрел на Мерседес. Она ответила ему нерешительным взглядом, в котором застыл тот же вопрос.
   — Может быть, они все виноваты?
   — Мне это тоже пришло в голову.
   Это вызвало общее тревожное перешептывание и ропот.
   — В чем виноваты? — поинтересовалась Сильвия.
   — Я ничего плохого не делала, — решительно сказала Хлоя.
   — А если я что и сделал нечаянно, то простите меня, — поспешил извиниться Бриттон.
   Брендан скривился и с несчастным видом произнес:
   — Они уже сказали все, что я хотел сказать. Мы ни в чем не виноваты!
   Мерседес не ожидала услышать так много протестов и уверений в невиновности. Она подозревала, что они решили все отрицать.
   — Что вы об этом думаете, капитан Торн?
   — Они виноваты, но дали слово молчать. Придется прибегнуть к пыткам.
   Хлоя выпрямилась.
   — К пыткам? Что он под этим подразумевает?
   Сильвия сурово посмотрела на близнецов:
   — Что вы там натворили?
   — Но мы ничего не делали! — сказал Бриттон.
   — Ничего, — подтвердил Брендан. — Это, наверное, вы с Хлоей.
   Колин постучал ложечкой о стакан для сока, чтобы утихомирить галерку.
   — Сегодня ночью кто-то запер нас с Мерседес в северной башне, — сообщил он. — Я уже второй раз попадаю в такую переделку. Вы же понимаете, почему я отношусь с недоверием к вашему возмущению.
   Четыре пары недоумевающих глаз обратились в сторону Колина.
   — Они невиновны! — провозгласил Колин. Мерседес с любопытством посмотрела на него:
   — А как насчет пыток?
   — Что-то я передумал.
   Мерседес чувствовала тяжесть этих четырех взглядов, направленных на нее.
   — Ну что ж, очень хорошо! — сказала она. Все облегченно вздохнули.
   — И все-таки вы меня не до конца убедили, — добавила она, многозначительно разглядывая каждого из них. — Ведь я имею с вами дело подольше, чем капитан.
   Мерседес немного смутило, что никто из них при этом не заволновался и не опустил глаз.
   Ей удалось поговорить с Колином наедине далеко не сразу. Утро ушло на то, чтобы обсудить с Хлоей сроки ее предстоящей свадьбы. Важность соблюдения траура перевешивало все их истинные переживания и чувства. Второй завтрак Мерседес провела в обществе Сильвии, которая, как она стала замечать, последние несколько недель стала что-то замыкаться в себе. И тут не понадобилось особой проницательности, чтобы заглянуть в сердце юной особы и понять, что она сохнет по Обри Джонсу. Мерседес не стала втолковывать Сильвии, что Обри — по существу, совершенно незнакомый человек, не имеющий в Англии никаких корней. Она просто выслушала ее, не высказывая никакого мнения, и Сильвия заметно взбодрилась после их разговора.
   Во второй половине дня она занималась с близнецами математикой и географией. Потом нужно было просмотреть счета и поговорить с арендаторами. И уже на обратном пути из деревни к дому она увидела Колина, идущего к лесу . с удочками на плече. Она тут же сошла с тропинки и тихонько, стараясь остаться незамеченной, последовала за ним.
   Она догнала его, когда он уже входил в воду. Мерседес стояла на берегу и смотрела, как Колин забрасывает удочку. Леска взвивалась над ним, поблескивая на солнце, упругой плавной линией, пока, подхваченная водой, не натягивалась как струна, и тогда Колин с трудом удерживал деревянное удилище. Он стоял босиком посреди искрящейся, бурлящей воды, закатав по колена брюки. Мокрые икры поблескивали на солнце. Его пиджак, ботинки и носки лежали на берегу, но жилетка оставалась на нем. Серебряные нити, вплетенные в серо-голубую ткань, казались такими же живыми, как и вода, обтекающая его щиколотки.
   Его волосы отражали солнце, как золотой шлем, когда он, наклонив голову, следил за леской. Глаза щурились от алмазного блеска воды. Уголки губ приподнимались в едва заметной улыбке.
   Она позвала его, и он обернулся. Улыбка мгновенно расцвела на его лице.