Страница:
Мерседес стала снова вырываться, и Колин отпустил ее.
— Так и не нужно снова бередить все это. Зачем ты сейчас меня об этом расспрашиваешь? Мой дядя мертв. Он не может защититься против этих обвинений.
— А какая у него в этом надобность? — спросил Колин. — Когда у него есть ты?
Мерседес шлепнула его по лицу.
— Боже мой!
Она закрыла лицо руками, но не потому, что ожидала, что он ответит тем же. Она знала, что он этого не сделает.
Устыдившись своей несдержанности, она боялась смотреть ему в лицо.
Сосредоточенно глядя на ее опущенную голову, он мягко сказал:
— Я не говорил тебе этого до свадьбы, потому что боялся, что ты откажешься выходить за меня замуж. Всю свою жизнь ты брала на себя ответственность за других. Ты защищала от своего дяди сестер и братьев, прислугу да и сам Уэйборн-Парк. Ты защищала его и всегда винила во всем себя. И я поверил, что так оно и было. Сейчас я вижу, что все это не так.
— Я не защищаю его, — сказала она, и руки ее бессильно опустились. Ее серые глаза затуманились страданием. Она смотрела куда-то в одну точку за его плечами. — Я не верю тебе.
— Не важно, веришь ты или нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты знала, что я этому верю.
— Но ведь ты не расскажешь об этом близнецам и Хлое с Сильвией? — спросила она, быстро глянув на него. — Ты не можешь быть таким жестоким.
Он почувствовал, как сжалось его сердце.
— Нет, конечно, я не собираюсь ничего им говорить. А если я сказал об этом тебе, то в этом нет никакой жестокости.
Она горестно усмехнулась:
— Прости меня, но я думаю иначе. Ты сейчас назвал моего дядю убийцей. Более того, ты сказал, что он убил моих родителей и что я всегда знала об этом. Если это доброта, то я молю Бога, чтобы мне никогда не пришлось узнать твоей жестокости.
Мерседес посмотрела на дверь. Там ей тоже не было избавления. Весь дом был в ее распоряжении, но не было места, где она смогла бы остаться наедине с собой. Она ушла в соседнюю комнату и встала над тазом, боясь, как бы ей не стало плохо.
Колин подошел к двери, разделяющей обе комнаты, но не вошел.
— Но ты же все равно рано или поздно станешь расспрашивать меня о моих родителях, — тихо сказал он. — И однажды ты спросишь о том, как они погибли. У меня будет выбор: солгать или сказать правду. Лгать — значит не уважать тебя. Правда вызвала бы целую цепь вопросов, и когда-нибудь мы все равно вышли бы на этот путь. Просто все это заняло бы больше времени, если бы я рассказывал тебе все это по кусочку. Но тогда ты все равно оскорбилась бы на то, что я не сказал тебе сразу всей правды.
Мерседес ничего не ответила. Он был прав.
Колин закрыл дверь и отошел, оставив Мерседес наедине со своими мыслями.
Мерседес появилась где-то через полчаса — переодетая в ночную рубашку и с расчесанными волосами. Она тихо подошла к постели. Колин уже лежал под одеялом. Розовые лепестки были убраны с подушек, но их аромат еще витал в воздухе. Он поднял одеяло, и она быстро скользнула под него.
Мерседес лежала на спине, не касаясь Колина, но чувствовала идущее от него тепло. Он молчал, но она знала, что он смотрит на нее. Это ее уже не раздражало.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что было бы неуважительно лгать мне?
Колин ответил не сразу.
— Ложь означала бы, что я не доверяю тебе, что я считаю тебя слабой и неспособной думать самостоятельно. У меня о тебе совсем другое мнение, я знаю, что ложь не для тебя.
Она немного помолчала,
— Я так понимаю, что это похвала? Он улыбнулся в темноте.
— Да, — сказал он. — Это похвала. Мерседес повернулась к нему.
— Мне нужно время, чтобы осмыслить все, что ты рассказал, — сказала она. — Может, было бы совсем по-другому, если бы я догадалась обо всем сама, но вот так, неожиданно…
— Я понимаю.
— И у тебя нет доказательств.
— Нет.
— Но ты убежден в этом.
— Да.
Мерседес поджала колени. Свет от камина скользнул по ее плечу и коснулся его лица. Она протянула руку и потрогала его щеку кончиками пальцев. Никаких следов пощечины не было. Краснота давно прошла.
— Прости меня, — сказала она. — Если бы я могла повернуть время вспять, я не сделала бы этого.
Он накрыл ее руку ладонью и крепко прижал к щеке.
— Почему ты осталась у меня? — спросил он. Если бы она еще злилась на него, то, может быть, ответила бы, что ей больше некуда пойти. Но она сказала ему правду.
— Потому что хочу быть с тобой.
Колин прижал ее руку к губам и поцеловал в самую середину ладони. У него отлегло от сердца. Все-таки они смогли вместе пережить худшую правду. Она выслушала его, обрушила на него свое возмущение, а в конце лишь попросила дать ей время, чтобы пропустить все это через себя.
Мерседес убрала руку и повернулась к Колину спиной. Он не стал придвигаться к ней ближе, а подождал, пока она сама взяла его руку, положила себе на талию, а потом прильнула к нему всем телом.
И когда огонь в камине почти догорел, она произнесла:
— Сделал он это или нет — меня не касается, так ведь? Мне нечего стыдиться.
— Да, Мерседес. — Его дыхание слегка взъерошило ей волосы. — Ты ни в чем не виновата.
Мерседес лежала на одеяле на берегу ручья, в котором водилась форель. Солнце пробивало кое-где листву над ее головой, и на лице ее играли мягкие солнечные зайчики. Она закрыла глаза и заслонилась для верности рукой. Позади нее в воде шумно плескались близнецы, не давая покоя Колину. Едва ли ему удастся наловить сегодня рыбки, да он, похоже, об этом не очень-то и беспокоится. По тому, что он притих, Мерседес из предыдущего опыта догадывалась, что капитан Торн сейчас готовился к нападению.
Бедные, бедные Бриттон и Брендан! Они ведь ничего не подозревают!
Мерседес подскочила от неожиданности. В лицо ей и на корсаж брызнула вода. Она заслонилась от света, ожидая увидеть близнецов. Но их смех раздавался где-то на ручье — это Колин обдал ее водой. Он опустился рядом и, увидев, что она недовольно скривилась, отбросил удочку.
— Не смей использовать близнецов для отвода глаз, — сказала она.
— Это приказ?
— Нет, но ты не должен так делать.
Он вытянулся на траве, опираясь на локти и наблюдая, как Бриттон с Бренданом перебирались через ручей, прыгая по скользким, поросшим мхом камням и отчаянно балансируя руками. Пройдет несколько недель, и они уедут из Уэйборн-Парка в школу. Трудно было поверить, что долгие летние дни стали убывать, но признаки исхода лета были повсюду.
Поля уже почти не требовали ухода, и крестьяне готовились к уборке урожая. И хотя дни стояли ясные и теплые, по утрам и вечерам бывало прохладно. Над крышей господского дома все чаще стали появляться дымки — в комнатах топились камины. Цветов в саду становилось все меньше и меньше.
Прошло уже пять недель с тех пор, как похоронили графа, и месяц со дня их свадьбы. Три дня назад вернулся Обри Джонс. Колин посмотрел на Мерседес. Она продолжала следить за близнецами, чуть приподняв уголки рта в умиротворенной улыбке. В последние несколько дней улыбка на ее лице стала редкостью. Ее исчезновение совпало с приездом Обри. Стоило Колину заговорить о цели его приезда, как Мерседес ловко переводила разговор на другую тему.
Волосы ее были заплетены в косу. Завиток на конце доходил до середины спины. Колин тихонько потянул за него. Она глянула через плечо и на какой-то момент наградила его своей чистой, сияющей улыбкой, которая, однако, тут же растаяла. Он выпустил ее волосы.
— Нам все-таки нужно поговорить об этом, — сказал он.
Мерседес пожала плечами.
— Мне нечего тебе сказать. Поедешь ты или останешься — решать тебе. Я знаю, мистер Джонс ждет, что ты пойдешь на «Таинственном» в Китай.
— Как ты об этом узнала?
— Мне сказала Сильвия. А ты уж можешь догадаться, откуда у нее такие сведения.
— Чтобы дойти до Гонконга и вернуться обратно, мне нужно меньше двухсот дней.
Она согласно кивнула и, отвернувшись, снова стала следить за мальчиками.
— Я не буду тебя отговаривать.
Колин не стал больше ничего говорить. Ему было жалко тратить время, когда они были вместе, на бесполезные споры.
— Я собираюсь съездить к мистеру Паттерсону, — как бы случайно сказала она.
— Зачем? — Его расслабленность как рукой сняло. — Ты что-нибудь узнала о Маркусе? Она покачала головой:
— Не думаю, что он в ближайшее время вернется.
А про себя подумала, что уж по крайней мере, пока Колин остается в Уэйборн-Парке. Она не была уверена, что он не явится тут же, как узнает, что она осталась одна. Но она не собиралась делиться этими сомнениями со своим супругом. И не потому, что боялась оказаться в глупом положении, — просто это было равносильно тому, чтобы просить его остаться.
Через несколько дней после того, как она вышла замуж за Колина, Маркус Северн внезапно решил уехать на континент. Мерседес не помнила, чтобы он когда-нибудь проявлял склонность к путешествиям. Его скоропостижный отъезд был, похоже, связан с желанием шерифа задать ему кое-какие вопросы.
— Это бегство как раз доказывает его вину, — сказал Колин, рассуждая вслух сам с собой. — Он должен был остаться и объясниться с шерифом. Мистер Паттерсон не думает всерьез, что Маркус убил графа. — Он опять дернул Мерседес за косу. — Но если не из-за Северна, то тогда почему…
— Из-за Понтия Пайна, — сказала она ему.
— Из-за этого карманника?
— Да, того самого. Колин, ты ведь прекрасно знаешь, что во всем мире нет другого Понтия Пайна.
Он сильно потянул ее за косу, так что она упала навзничь. И когда он прижался к ее губам, почувствовал, что они смеются. Потом он вдруг ощутил сильное желание. И в первый раз за все время, что он жил в Уэйборн-Парке, Колин пожалел, что рядом были близнецы. Позже он никак не мог забыть, как они помчались через ручей на помощь к Мерседес, поднимая тучи брызг. Неужели они подумали, что он хочет ее побить?!
Колин обнаружил, что улыбается. Да, они точно так и подумали.
Он тут же забыл про Понтия Пайна в рукопашной схватке с близнецами. Колин схватил Бриттона за локти, когда тот бросился на него, и перекинул через голову. Мерседес отскочила в сторону и случайно подставила подножку Брендану. Он рухнул прямо под ноги Колину и подвергся безжалостной щекотке.
Мерседес смотрела на все это ясными серыми глазами, а на губах играла мягкая улыбка. Совершенно бессознательно она положила правую руку на живот, представив, что Колин играет со своими собственными детьми. Они никогда не говорили о детях, но иногда после близости он вдруг осторожно прикасался к ее животу и нежно поглаживал его. Он, наверное, тоже делал это бессознательно, не подозревая, что доставляет ей ни с чем не сравнимое удовольствие.
Если она еще не носит в себе его ребенка, то это не потому, что они что-то делали не так. По настоянию Колина они переселились в другие комнаты в южном крыле. Теперь у Мерседес была отдельная спальня, но она там еще ни разу не спала. И даже не пыталась.
Быть рядом с Колином по ночам стало одной из приятных привычек. Он крепко засыпал в ее объятиях, и его легкое ровное дыхание действовало на нее успокаивающе, словно горный поток. И она тоже сладко засыпала, обласканная и убаюканная. Ей уже не нужно было чутко прислушиваться к каждому скрипу и шороху в коридоре, с ужасом ожидая приближения графа.
Иногда в ранние утренние часы, когда первые лучи солнца проникали в их комнату, Мерседес, просыпаясь, обнаруживала себя в любовных объятиях супруга. Она не могла понять, кто из них первым начинал ласки и поцелуи, приводившие их к соитию, но ей нравилось, что их стремление друг к другу выходило за пределы осознанного желания и что следствием этого было чувство полного умиротворения.
То же чувство покоя снизошло на нее и сейчас, когда она наблюдала, как Колин искусно свел борьбу с хохочущими и визжащими от восторга близнецами к их полней-шей капитуляции. К глазам подступили слезы, вызвавшие знакомую боль в горле. В этот момент она и не пыталась скрыть ни своей радости, ни этих слез. Сердце ее переполнилось счастьем, и это отразилось в кристальной чистоте ее серых глаз.
Мерседес и не заметила, что потасовка закончилась и что теперь она сама является объектом наблюдения. Первым подбежал Брендан.
— Мерседес, у тебя все в порядке?
Бриттон опустился на колени рядом с братом. Он положил свою маленькую ладонь на руку Мерседес.
— Мы же играли, — сказал он ей. — Смотри — мы все целы. Никто никого не поранил.
Мальчики переглянулись, потом испуганно посмотрели на Колина, потому что слезы из глаз Мерседес потекли еще сильнее. Колин легонько отстранил их, обняв обоих за плечи.
Колин протянул Мерседес руку. Она с готовностью ухватилась за нее, и он поднял ее на ноги. Она спрятала лицо у него на плече и почти повисла на нем, цепляясь за его рубашку как за свое спасение. Обернувшись через плечо, Колин обратился к близнецам:
— Все хорошо, ребятки. Это она от счастья.
Бриттон с Бренданом молча обменялись смущенными, растерянными взглядами.
— Поверьте мне, — сказал Колин.
И они поверили. Не дожидаясь, пока их попросят, они, как резвые послушные щенки, мелкой трусцой побежали к дому.
Губы Колина были где-то возле уха Мерседес.
— Ты ведь счастлива, правда? — прошептал он. Она кивнула. И, всхлипнув, уткнулась заплаканным
Лицом ему в рубашку. Он тут же сунул ей в руку носовой
Платок.
— Прости, я совсем не хотела использовать для этого твою рубашку, — сказала она. Он не слушал ее.
— Вытри нос.
Она повиновалась. На ресницах у нее блестели слезы. Когда она моргала, они скатывались ей на щеки.
Колин взял у нее из рук платок, сложил его и осторожно вытер ей лицо. Он целовал ее веки, влажный рот.
— Мерседес, — сказал он голосом, полным обожания.
Сердце ее снова переполнилось. Опять подступили слезы. К горлу подкатил комок.
— Люби меня, — прошептала она.
Шум воды заглушал ее нежные вскрики и нетерпение в его хриплом голосе. Они сбросили с себя мешавшую им одежду и весь груз условностей. Она угадывала его желания и отвечала на его страсть. Он прижал ее к себе и отдавал ей себя.
Их руки переплелись в объятиях. Их губы слились. Его ладонь парила над ее грудью. Они чувствовали, как воздух между ними накаляется. Их разделяло только предвкушение удовольствия.
Она провела языком по его плечу. Солоно и кисло. Горько и сладко. Здесь смешались все вкусы, все ощущения. Она двинулась ниже, чувствуя, как вибрирует его кожа и каким прерывистым становится дыхание. Она взяла в рот его плоть, его пальцы запутались в ее волосах. Он закрыл глаза. Окруженный влажным теплом ее губ и языка, он сдался, и каждый получил то, что хотел.
Их тела переплелись. Она очутилась под ним, и ее бедра стали укачивать его, как в люльке. Она помогла ему войти. После первого толчка он затих.
Ее глаза светились. Он видел, как зрачки в них темнеют и расширяются. Губы ее раскрылись, так что виден был кончик языка. Она сжала мышцы, и это было ему сладким мучением. Он поцеловал ее сильно и нежно. Она засмеялась, когда он задвигался внутри нее.
Потом был только шум воды и шелест листвы над головой. Их дыхание успокоилось и сердца бились ровно. Солнечный луч скользнул по ее обнаженному плечу и высветил скульптурные линии его лица.
— Я больше не боюсь, — сказала она. И хоть это признание было произнесено спокойным, тихим голосом, в нем прозвучало откровение. Мерседес подняла голову, чтобы лучше видеть лицо Колина.
— Я так долго боялась, что совершенно равнодушна к этому. Страх притуплял все мои чувства. — Она искала в его лице следы понимания. — И у меня никогда не было других ощущений.
Едва заметная улыбка промелькнула на губах Колина. Он всегда знал, что она сдерживает себя, чувствовал ее осторожность даже тогда, когда она думала, что отдается ему полностью.
— А теперь? — спросил он.
— Я люблю тебя, — ответила она. Она сказала это свободно и весело. И повторила это еще раз так, будто говорила впервые, прислушиваясь к словам и понимая их смысл.
И, глядя в эти глаза, он видел всю ее душу.
После обеда они выясняли отношения.
— Я не могу тебя понять, — сказала она, откладывая в сторону книгу, бесполезно лежавшую у нее на коленях. — Я думала, ты будешь доволен. Разве ты не говорил мне сегодня, что сможешь сделать рейс в Китай за двести дней?
— Да, говорил.
— Ну так что же?
Колин плеснул немного бренди в суживающийся кверху хрустальный бокал. Он поднял его, повертел в пальцах, но пить не стал.
— Я уже сообщил Обри, что не буду больше капитаном на «Таинственном». Он передаст мое заявление об отставке мисс Ремингтон. Джоанна назначит его на мое место, и он совершит тот же рейс примерно за тот же срок — несколькими днями меньше или больше. Мне не обязательно стоять за штурвалом. Дело в том, что я собираюсь приобрести этот рейс.
— Почему ты делаешь это? — спросила она. — Я была совершенно уверена, что ты собираешься в плавание.
— Но ведь ты даже не спросила меня об этом, правда? — сказал Колин. — Ты просто отказывалась разговаривать. А я всего лишь хотел обсудить это с тобой.
Мерседес виновато опустила голову.
— Я говорила тебе, что боялась. Я боялась всего. Потерять тебя. Удерживать тебя. Боялась отпугнуть или заставить чувствовать себя привязаным ко мне. — Она искоса посмотрела на него. — Я не хотела, чтобы ты через пару месяцев стал злиться на меня и жалеть о своем решении остаться в Уэйборн-Парке.
Колин сел напротив нее. Он наклонился совсем близко и положил руки ей на колени, продолжая поигрывать бокалом на тонкой ножке.
— Почему тебе кажется, что я буду о чем-то жалеть? Именно здесь я хочу жить. Мерседес. Я думал, ты знаешь об этом.
— Я хотела верить в это, — тихо сказала она. — А это совсем не то же самое, что знать.
Колин молчал. Он тщательно обдумывал то, что хотел сказать. Ему казалось, что будет трудно облечь свои мысли в слова. На самом деле все оказалось проще. Ведь не только Мерседес перестала бояться.
— Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь своих братьев. Я не представляю себе, как они выглядят, как их зовут, какими людьми они стали. Вечный поиск, страх не выполнить перед ними свое обещание то поддерживали меня в этой жизни, то мешали мне жить. Сам процесс поиска забирал у меня все остальное. Мерседес, я привязался к тебе. И я хочу, чтобы так было. Это мой собственный выбор, и я никогда ни о чем не пожалею. — Улыбка тронула кончики его губ и засветилась в глазах. — Жизнь здесь, с тобой, даст мне больше свободы, чем все моря в мире. Я не знаю, сможешь ли ты понять мои чувства, но для меня это так и есть.
В глазах Мерседес появилась тревога.
— О-о, Колин, — прошептала она. — Этого не может быть, ты не можешь так думать.
— Но это правда. — Он замолчал, глядя в ее лицо, видя смущение в ее глазах. — Тебя пугает, что я так сильно тебя люблю?
Она решительно покачала головой.
— Нет, — живо сказала она. — Сейчас я не боюсь. Раньше…
Колин поставил свой бокал, так и не пригубив бренди.
Он подошел к Мерседес и посадил ее к себе на колени. Она не сопротивлялась.
— Раньше… — напомнил он ей.
— Раньше я думала, что недостойна тебя. Я считала, что ты видишь меня насквозь и знаешь, что я, как маленький пугливый кролик, все время прячусь в тени и отскакиваю от протянутой руки. И что ты скоро поймешь, что я совсем не такая храбрая и уверенная в себе, как хочу казаться. Поэтому я и не хотела, чтобы ты сблизился со мной и узнал всю правду.
Колин, пряча улыбку, поцеловал ее волосы.
— Ты не забыла, как мы встретились? — спросил он. — В «Случайном капризе» ты совсем не была похожа на испуганного кролика.
— Ах ты лгун! Ты ведь знаешь, что я была насмерть перепугана.
— Ты была великолепна. Она хитро посмотрела на него.
— Тогда ты так не думал.
— Я переменил свое мнение.
Она была обезоружена. И нежно погладила его по щеке.
— Надеюсь, ты не прекратишь из-за меня искать своих братьев, — сказала она.
— Я и не собираюсь этого делать, — ответил он. — Просто я буду жить здесь.
— Ты уже решил?
— Я остаюсь здесь, — твердо сказал он ей. — Обри догадался об этом раньше меня. Он расскажет тебе об этом сам, если ты поговоришь с ним.
Мерседес сознавала, что обходилась с гостем несколько пренебрежительно. Она была с ним безупречно вежлива и холодна, но причина крылась только в Колине.
— А что он думает о Сильвии? — спросила она. — Он говорил тебе? Ты же знаешь, что она влюблена в него. Мне страшно подумать, что он может ее оскорбить.
Колин тоже боялся этого.
— Нам остается лишь надеяться, что они все уладят сами.
— Так же, как мы?
— Мне бы не хотелось, чтобы у них было так же, как и у нас.
Мерседес была несколько обескуражена его сдержанным ответом. Она шутливо толкнула его в бок, но увернулась от его объятий, когда он хотел удержать ее на коленях. С искрящимися от молчаливого смеха глазами она вызывающей походкой направилась к двери и даже не оглянулась, чтобы узнать, идет ли он за ней.
— Возьмите меня с собой, — сказала Сильвия. Она покраснела, сознавая свою навязчивость, но не отвела глаз, с вызовом глядя на Обри.
Лицо Обри приобрело багровый оттенок. Он чувствовал, как горят его щеки, обдуваемые легким прохладным ветерком.
— Я не могу этого сделать.
— Вы хотите сказать — «не хочу»?
Обри сунул свои ручищи в карманы, чтобы они ненароком не коснулись шеи Сильвии. Она была такая тонкая, такая беззащитная! Он вполне мог сломать ее пополам. Но он в общем-то совсем не думал о том, чтобы схватить ее за шею.
— Прекрасно, — сказал он. — Не хочу.
— А теперь вы соглашаетесь, чтобы уклониться от спора.
— Да.
— Это нехорошо, что вы сдаетесь без боя. У вас уже, наверное, есть предмет страсти?
Вечер был довольно прохладный, но, на взгляд Обри, погода была просто душная. Светлые волосы Сильвии при лунном свете казались серебряными. Она сидела на каменной балюстраде позади дома, аккуратно сложив изящные руки на коленях и выжидающе подняв к нему лицо. Шаль, укрывавшая ее плечи, развевалась на ветру, но она не делала попыток закутаться в нее поплотнее.
Обри оглянулся. На третьем этаже все огни были погашены. Лампы горели только в комнатах прислуги и в нескольких окнах на первом этаже. Он знал, что сестра и братья Сильвии уже давно в постели. Он и сам направлялся к себе в комнату, когда Сильвия неожиданно встретилась ему на первом этаже. По ее настоянию и вопреки собственному здравому смыслу он согласился выйти с ней в сад.
Обри Джонс легко общался с девушками из прислуги И с женщинами, посещающими порты. Он ничего не имел против, когда они делали замечания о ширине его плеч или размерах его шеи или громко обсуждали детали его фигуры, скрытые под одеждой. Но здесь, рядом с Сильвией Лей-ден, Обри чувствовал себя неуклюжим, косноязычным и грубым. Все в нем было чрезмерно: огромные ступни, широченная грудь и мощные, словно стволы деревьев, ноги.
— Мне кажется, вам было бы лучше вернуться в дом, — сказал он, не отвечая на ее замечание о предмете его страсти. Если бы она имела хоть десятую долю того опыта, что был у любой шлюхи из таверны, она знала бы, куда смотреть, чтобы увидеть доказательство его страсти.
— Сильвия, пожалуйста! Колин доверяет мне. Мерседес доверяет вам.
Она не совсем поняла, что он имеет в виду.
— Конечно же, они доверяют нам. А почему они должны не доверять? Вы меня даже и не поцеловали. Мне кажется, вы хотите этого. И я знаю, что тоже хочу этого.
— Вы, возможно, и сами не знаете, чего хотите, — угрюмо сказал он.
Она была такая изящная, как китайская статуэтка, холодная и изысканная. И такая хрупкая… Отшатнувшись, Обри оглядел себя. Ну точно — он ее сломает, если прикоснется.
— Вы говорите ужасные вещи. — Сильвия сердито
Покачала головой, и ее светлые волосы заискрились в свете луны.
Обри призвал все свое терпение. Он взъерошил пятерней свои рыжие волосы.
— У вас планы на лондонский сезон, — терпеливо сказал он ей, будто разговаривал с ребенком. — Вы встретите там много молодых людей с деньгами и титулами, а их семейные древа такие огромные, что можно качаться на ветвях. Я не из тех, с кем вы можете сделать свои первые шаги на этом поприще. Лучше вам придерживаться своего круга.
Мерседес наблюдала за этим сражением из окна своей спальни, невидимая на фоне темной комнаты. Даже на таком расстоянии, не слыша ни слова из их разговора, она понимала, что является свидетельницей какого-то несогласия между ними, а может быть, и спора.
— Иди спать, — сонно сказал Колин. Он потрогал рукой место рядом с собой, уже остывающее без нее, и откинул для пущей убедительности одеяло.
— Сейчас.
Мерседес держала в ладонях стакан воды. Из постели ее выгнала жажда. Но, выглянув в окно, она тут же про нее забыла.
Она смотрела не на звезды. Колин увидел, что ее взгляд устремлен совсем в ином направлении.
— Чем ты там заинтересовалась?
— Там Сильвия и Обри.
Колин тут же вскочил. Совсем не так давно они с Мерседес сидели ночью на галерее наедине. Тогда его не интересовали правила приличия. Ее тоже. Но ему стало как-то неуютно, когда он представил сейчас Сильвию и своего первого помощника в такой же ситуации. Колин вздохнул. Он криво усмехнулся, осознавая, как чувство ответственности изменило его взгляды.
— Так и не нужно снова бередить все это. Зачем ты сейчас меня об этом расспрашиваешь? Мой дядя мертв. Он не может защититься против этих обвинений.
— А какая у него в этом надобность? — спросил Колин. — Когда у него есть ты?
Мерседес шлепнула его по лицу.
— Боже мой!
Она закрыла лицо руками, но не потому, что ожидала, что он ответит тем же. Она знала, что он этого не сделает.
Устыдившись своей несдержанности, она боялась смотреть ему в лицо.
Сосредоточенно глядя на ее опущенную голову, он мягко сказал:
— Я не говорил тебе этого до свадьбы, потому что боялся, что ты откажешься выходить за меня замуж. Всю свою жизнь ты брала на себя ответственность за других. Ты защищала от своего дяди сестер и братьев, прислугу да и сам Уэйборн-Парк. Ты защищала его и всегда винила во всем себя. И я поверил, что так оно и было. Сейчас я вижу, что все это не так.
— Я не защищаю его, — сказала она, и руки ее бессильно опустились. Ее серые глаза затуманились страданием. Она смотрела куда-то в одну точку за его плечами. — Я не верю тебе.
— Не важно, веришь ты или нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты знала, что я этому верю.
— Но ведь ты не расскажешь об этом близнецам и Хлое с Сильвией? — спросила она, быстро глянув на него. — Ты не можешь быть таким жестоким.
Он почувствовал, как сжалось его сердце.
— Нет, конечно, я не собираюсь ничего им говорить. А если я сказал об этом тебе, то в этом нет никакой жестокости.
Она горестно усмехнулась:
— Прости меня, но я думаю иначе. Ты сейчас назвал моего дядю убийцей. Более того, ты сказал, что он убил моих родителей и что я всегда знала об этом. Если это доброта, то я молю Бога, чтобы мне никогда не пришлось узнать твоей жестокости.
Мерседес посмотрела на дверь. Там ей тоже не было избавления. Весь дом был в ее распоряжении, но не было места, где она смогла бы остаться наедине с собой. Она ушла в соседнюю комнату и встала над тазом, боясь, как бы ей не стало плохо.
Колин подошел к двери, разделяющей обе комнаты, но не вошел.
— Но ты же все равно рано или поздно станешь расспрашивать меня о моих родителях, — тихо сказал он. — И однажды ты спросишь о том, как они погибли. У меня будет выбор: солгать или сказать правду. Лгать — значит не уважать тебя. Правда вызвала бы целую цепь вопросов, и когда-нибудь мы все равно вышли бы на этот путь. Просто все это заняло бы больше времени, если бы я рассказывал тебе все это по кусочку. Но тогда ты все равно оскорбилась бы на то, что я не сказал тебе сразу всей правды.
Мерседес ничего не ответила. Он был прав.
Колин закрыл дверь и отошел, оставив Мерседес наедине со своими мыслями.
Мерседес появилась где-то через полчаса — переодетая в ночную рубашку и с расчесанными волосами. Она тихо подошла к постели. Колин уже лежал под одеялом. Розовые лепестки были убраны с подушек, но их аромат еще витал в воздухе. Он поднял одеяло, и она быстро скользнула под него.
Мерседес лежала на спине, не касаясь Колина, но чувствовала идущее от него тепло. Он молчал, но она знала, что он смотрит на нее. Это ее уже не раздражало.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что было бы неуважительно лгать мне?
Колин ответил не сразу.
— Ложь означала бы, что я не доверяю тебе, что я считаю тебя слабой и неспособной думать самостоятельно. У меня о тебе совсем другое мнение, я знаю, что ложь не для тебя.
Она немного помолчала,
— Я так понимаю, что это похвала? Он улыбнулся в темноте.
— Да, — сказал он. — Это похвала. Мерседес повернулась к нему.
— Мне нужно время, чтобы осмыслить все, что ты рассказал, — сказала она. — Может, было бы совсем по-другому, если бы я догадалась обо всем сама, но вот так, неожиданно…
— Я понимаю.
— И у тебя нет доказательств.
— Нет.
— Но ты убежден в этом.
— Да.
Мерседес поджала колени. Свет от камина скользнул по ее плечу и коснулся его лица. Она протянула руку и потрогала его щеку кончиками пальцев. Никаких следов пощечины не было. Краснота давно прошла.
— Прости меня, — сказала она. — Если бы я могла повернуть время вспять, я не сделала бы этого.
Он накрыл ее руку ладонью и крепко прижал к щеке.
— Почему ты осталась у меня? — спросил он. Если бы она еще злилась на него, то, может быть, ответила бы, что ей больше некуда пойти. Но она сказала ему правду.
— Потому что хочу быть с тобой.
Колин прижал ее руку к губам и поцеловал в самую середину ладони. У него отлегло от сердца. Все-таки они смогли вместе пережить худшую правду. Она выслушала его, обрушила на него свое возмущение, а в конце лишь попросила дать ей время, чтобы пропустить все это через себя.
Мерседес убрала руку и повернулась к Колину спиной. Он не стал придвигаться к ней ближе, а подождал, пока она сама взяла его руку, положила себе на талию, а потом прильнула к нему всем телом.
И когда огонь в камине почти догорел, она произнесла:
— Сделал он это или нет — меня не касается, так ведь? Мне нечего стыдиться.
— Да, Мерседес. — Его дыхание слегка взъерошило ей волосы. — Ты ни в чем не виновата.
Мерседес лежала на одеяле на берегу ручья, в котором водилась форель. Солнце пробивало кое-где листву над ее головой, и на лице ее играли мягкие солнечные зайчики. Она закрыла глаза и заслонилась для верности рукой. Позади нее в воде шумно плескались близнецы, не давая покоя Колину. Едва ли ему удастся наловить сегодня рыбки, да он, похоже, об этом не очень-то и беспокоится. По тому, что он притих, Мерседес из предыдущего опыта догадывалась, что капитан Торн сейчас готовился к нападению.
Бедные, бедные Бриттон и Брендан! Они ведь ничего не подозревают!
Мерседес подскочила от неожиданности. В лицо ей и на корсаж брызнула вода. Она заслонилась от света, ожидая увидеть близнецов. Но их смех раздавался где-то на ручье — это Колин обдал ее водой. Он опустился рядом и, увидев, что она недовольно скривилась, отбросил удочку.
— Не смей использовать близнецов для отвода глаз, — сказала она.
— Это приказ?
— Нет, но ты не должен так делать.
Он вытянулся на траве, опираясь на локти и наблюдая, как Бриттон с Бренданом перебирались через ручей, прыгая по скользким, поросшим мхом камням и отчаянно балансируя руками. Пройдет несколько недель, и они уедут из Уэйборн-Парка в школу. Трудно было поверить, что долгие летние дни стали убывать, но признаки исхода лета были повсюду.
Поля уже почти не требовали ухода, и крестьяне готовились к уборке урожая. И хотя дни стояли ясные и теплые, по утрам и вечерам бывало прохладно. Над крышей господского дома все чаще стали появляться дымки — в комнатах топились камины. Цветов в саду становилось все меньше и меньше.
Прошло уже пять недель с тех пор, как похоронили графа, и месяц со дня их свадьбы. Три дня назад вернулся Обри Джонс. Колин посмотрел на Мерседес. Она продолжала следить за близнецами, чуть приподняв уголки рта в умиротворенной улыбке. В последние несколько дней улыбка на ее лице стала редкостью. Ее исчезновение совпало с приездом Обри. Стоило Колину заговорить о цели его приезда, как Мерседес ловко переводила разговор на другую тему.
Волосы ее были заплетены в косу. Завиток на конце доходил до середины спины. Колин тихонько потянул за него. Она глянула через плечо и на какой-то момент наградила его своей чистой, сияющей улыбкой, которая, однако, тут же растаяла. Он выпустил ее волосы.
— Нам все-таки нужно поговорить об этом, — сказал он.
Мерседес пожала плечами.
— Мне нечего тебе сказать. Поедешь ты или останешься — решать тебе. Я знаю, мистер Джонс ждет, что ты пойдешь на «Таинственном» в Китай.
— Как ты об этом узнала?
— Мне сказала Сильвия. А ты уж можешь догадаться, откуда у нее такие сведения.
— Чтобы дойти до Гонконга и вернуться обратно, мне нужно меньше двухсот дней.
Она согласно кивнула и, отвернувшись, снова стала следить за мальчиками.
— Я не буду тебя отговаривать.
Колин не стал больше ничего говорить. Ему было жалко тратить время, когда они были вместе, на бесполезные споры.
— Я собираюсь съездить к мистеру Паттерсону, — как бы случайно сказала она.
— Зачем? — Его расслабленность как рукой сняло. — Ты что-нибудь узнала о Маркусе? Она покачала головой:
— Не думаю, что он в ближайшее время вернется.
А про себя подумала, что уж по крайней мере, пока Колин остается в Уэйборн-Парке. Она не была уверена, что он не явится тут же, как узнает, что она осталась одна. Но она не собиралась делиться этими сомнениями со своим супругом. И не потому, что боялась оказаться в глупом положении, — просто это было равносильно тому, чтобы просить его остаться.
Через несколько дней после того, как она вышла замуж за Колина, Маркус Северн внезапно решил уехать на континент. Мерседес не помнила, чтобы он когда-нибудь проявлял склонность к путешествиям. Его скоропостижный отъезд был, похоже, связан с желанием шерифа задать ему кое-какие вопросы.
— Это бегство как раз доказывает его вину, — сказал Колин, рассуждая вслух сам с собой. — Он должен был остаться и объясниться с шерифом. Мистер Паттерсон не думает всерьез, что Маркус убил графа. — Он опять дернул Мерседес за косу. — Но если не из-за Северна, то тогда почему…
— Из-за Понтия Пайна, — сказала она ему.
— Из-за этого карманника?
— Да, того самого. Колин, ты ведь прекрасно знаешь, что во всем мире нет другого Понтия Пайна.
Он сильно потянул ее за косу, так что она упала навзничь. И когда он прижался к ее губам, почувствовал, что они смеются. Потом он вдруг ощутил сильное желание. И в первый раз за все время, что он жил в Уэйборн-Парке, Колин пожалел, что рядом были близнецы. Позже он никак не мог забыть, как они помчались через ручей на помощь к Мерседес, поднимая тучи брызг. Неужели они подумали, что он хочет ее побить?!
Колин обнаружил, что улыбается. Да, они точно так и подумали.
Он тут же забыл про Понтия Пайна в рукопашной схватке с близнецами. Колин схватил Бриттона за локти, когда тот бросился на него, и перекинул через голову. Мерседес отскочила в сторону и случайно подставила подножку Брендану. Он рухнул прямо под ноги Колину и подвергся безжалостной щекотке.
Мерседес смотрела на все это ясными серыми глазами, а на губах играла мягкая улыбка. Совершенно бессознательно она положила правую руку на живот, представив, что Колин играет со своими собственными детьми. Они никогда не говорили о детях, но иногда после близости он вдруг осторожно прикасался к ее животу и нежно поглаживал его. Он, наверное, тоже делал это бессознательно, не подозревая, что доставляет ей ни с чем не сравнимое удовольствие.
Если она еще не носит в себе его ребенка, то это не потому, что они что-то делали не так. По настоянию Колина они переселились в другие комнаты в южном крыле. Теперь у Мерседес была отдельная спальня, но она там еще ни разу не спала. И даже не пыталась.
Быть рядом с Колином по ночам стало одной из приятных привычек. Он крепко засыпал в ее объятиях, и его легкое ровное дыхание действовало на нее успокаивающе, словно горный поток. И она тоже сладко засыпала, обласканная и убаюканная. Ей уже не нужно было чутко прислушиваться к каждому скрипу и шороху в коридоре, с ужасом ожидая приближения графа.
Иногда в ранние утренние часы, когда первые лучи солнца проникали в их комнату, Мерседес, просыпаясь, обнаруживала себя в любовных объятиях супруга. Она не могла понять, кто из них первым начинал ласки и поцелуи, приводившие их к соитию, но ей нравилось, что их стремление друг к другу выходило за пределы осознанного желания и что следствием этого было чувство полного умиротворения.
То же чувство покоя снизошло на нее и сейчас, когда она наблюдала, как Колин искусно свел борьбу с хохочущими и визжащими от восторга близнецами к их полней-шей капитуляции. К глазам подступили слезы, вызвавшие знакомую боль в горле. В этот момент она и не пыталась скрыть ни своей радости, ни этих слез. Сердце ее переполнилось счастьем, и это отразилось в кристальной чистоте ее серых глаз.
Мерседес и не заметила, что потасовка закончилась и что теперь она сама является объектом наблюдения. Первым подбежал Брендан.
— Мерседес, у тебя все в порядке?
Бриттон опустился на колени рядом с братом. Он положил свою маленькую ладонь на руку Мерседес.
— Мы же играли, — сказал он ей. — Смотри — мы все целы. Никто никого не поранил.
Мальчики переглянулись, потом испуганно посмотрели на Колина, потому что слезы из глаз Мерседес потекли еще сильнее. Колин легонько отстранил их, обняв обоих за плечи.
Колин протянул Мерседес руку. Она с готовностью ухватилась за нее, и он поднял ее на ноги. Она спрятала лицо у него на плече и почти повисла на нем, цепляясь за его рубашку как за свое спасение. Обернувшись через плечо, Колин обратился к близнецам:
— Все хорошо, ребятки. Это она от счастья.
Бриттон с Бренданом молча обменялись смущенными, растерянными взглядами.
— Поверьте мне, — сказал Колин.
И они поверили. Не дожидаясь, пока их попросят, они, как резвые послушные щенки, мелкой трусцой побежали к дому.
Губы Колина были где-то возле уха Мерседес.
— Ты ведь счастлива, правда? — прошептал он. Она кивнула. И, всхлипнув, уткнулась заплаканным
Лицом ему в рубашку. Он тут же сунул ей в руку носовой
Платок.
— Прости, я совсем не хотела использовать для этого твою рубашку, — сказала она. Он не слушал ее.
— Вытри нос.
Она повиновалась. На ресницах у нее блестели слезы. Когда она моргала, они скатывались ей на щеки.
Колин взял у нее из рук платок, сложил его и осторожно вытер ей лицо. Он целовал ее веки, влажный рот.
— Мерседес, — сказал он голосом, полным обожания.
Сердце ее снова переполнилось. Опять подступили слезы. К горлу подкатил комок.
— Люби меня, — прошептала она.
Шум воды заглушал ее нежные вскрики и нетерпение в его хриплом голосе. Они сбросили с себя мешавшую им одежду и весь груз условностей. Она угадывала его желания и отвечала на его страсть. Он прижал ее к себе и отдавал ей себя.
Их руки переплелись в объятиях. Их губы слились. Его ладонь парила над ее грудью. Они чувствовали, как воздух между ними накаляется. Их разделяло только предвкушение удовольствия.
Она провела языком по его плечу. Солоно и кисло. Горько и сладко. Здесь смешались все вкусы, все ощущения. Она двинулась ниже, чувствуя, как вибрирует его кожа и каким прерывистым становится дыхание. Она взяла в рот его плоть, его пальцы запутались в ее волосах. Он закрыл глаза. Окруженный влажным теплом ее губ и языка, он сдался, и каждый получил то, что хотел.
Их тела переплелись. Она очутилась под ним, и ее бедра стали укачивать его, как в люльке. Она помогла ему войти. После первого толчка он затих.
Ее глаза светились. Он видел, как зрачки в них темнеют и расширяются. Губы ее раскрылись, так что виден был кончик языка. Она сжала мышцы, и это было ему сладким мучением. Он поцеловал ее сильно и нежно. Она засмеялась, когда он задвигался внутри нее.
Потом был только шум воды и шелест листвы над головой. Их дыхание успокоилось и сердца бились ровно. Солнечный луч скользнул по ее обнаженному плечу и высветил скульптурные линии его лица.
— Я больше не боюсь, — сказала она. И хоть это признание было произнесено спокойным, тихим голосом, в нем прозвучало откровение. Мерседес подняла голову, чтобы лучше видеть лицо Колина.
— Я так долго боялась, что совершенно равнодушна к этому. Страх притуплял все мои чувства. — Она искала в его лице следы понимания. — И у меня никогда не было других ощущений.
Едва заметная улыбка промелькнула на губах Колина. Он всегда знал, что она сдерживает себя, чувствовал ее осторожность даже тогда, когда она думала, что отдается ему полностью.
— А теперь? — спросил он.
— Я люблю тебя, — ответила она. Она сказала это свободно и весело. И повторила это еще раз так, будто говорила впервые, прислушиваясь к словам и понимая их смысл.
И, глядя в эти глаза, он видел всю ее душу.
После обеда они выясняли отношения.
— Я не могу тебя понять, — сказала она, откладывая в сторону книгу, бесполезно лежавшую у нее на коленях. — Я думала, ты будешь доволен. Разве ты не говорил мне сегодня, что сможешь сделать рейс в Китай за двести дней?
— Да, говорил.
— Ну так что же?
Колин плеснул немного бренди в суживающийся кверху хрустальный бокал. Он поднял его, повертел в пальцах, но пить не стал.
— Я уже сообщил Обри, что не буду больше капитаном на «Таинственном». Он передаст мое заявление об отставке мисс Ремингтон. Джоанна назначит его на мое место, и он совершит тот же рейс примерно за тот же срок — несколькими днями меньше или больше. Мне не обязательно стоять за штурвалом. Дело в том, что я собираюсь приобрести этот рейс.
— Почему ты делаешь это? — спросила она. — Я была совершенно уверена, что ты собираешься в плавание.
— Но ведь ты даже не спросила меня об этом, правда? — сказал Колин. — Ты просто отказывалась разговаривать. А я всего лишь хотел обсудить это с тобой.
Мерседес виновато опустила голову.
— Я говорила тебе, что боялась. Я боялась всего. Потерять тебя. Удерживать тебя. Боялась отпугнуть или заставить чувствовать себя привязаным ко мне. — Она искоса посмотрела на него. — Я не хотела, чтобы ты через пару месяцев стал злиться на меня и жалеть о своем решении остаться в Уэйборн-Парке.
Колин сел напротив нее. Он наклонился совсем близко и положил руки ей на колени, продолжая поигрывать бокалом на тонкой ножке.
— Почему тебе кажется, что я буду о чем-то жалеть? Именно здесь я хочу жить. Мерседес. Я думал, ты знаешь об этом.
— Я хотела верить в это, — тихо сказала она. — А это совсем не то же самое, что знать.
Колин молчал. Он тщательно обдумывал то, что хотел сказать. Ему казалось, что будет трудно облечь свои мысли в слова. На самом деле все оказалось проще. Ведь не только Мерседес перестала бояться.
— Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь своих братьев. Я не представляю себе, как они выглядят, как их зовут, какими людьми они стали. Вечный поиск, страх не выполнить перед ними свое обещание то поддерживали меня в этой жизни, то мешали мне жить. Сам процесс поиска забирал у меня все остальное. Мерседес, я привязался к тебе. И я хочу, чтобы так было. Это мой собственный выбор, и я никогда ни о чем не пожалею. — Улыбка тронула кончики его губ и засветилась в глазах. — Жизнь здесь, с тобой, даст мне больше свободы, чем все моря в мире. Я не знаю, сможешь ли ты понять мои чувства, но для меня это так и есть.
В глазах Мерседес появилась тревога.
— О-о, Колин, — прошептала она. — Этого не может быть, ты не можешь так думать.
— Но это правда. — Он замолчал, глядя в ее лицо, видя смущение в ее глазах. — Тебя пугает, что я так сильно тебя люблю?
Она решительно покачала головой.
— Нет, — живо сказала она. — Сейчас я не боюсь. Раньше…
Колин поставил свой бокал, так и не пригубив бренди.
Он подошел к Мерседес и посадил ее к себе на колени. Она не сопротивлялась.
— Раньше… — напомнил он ей.
— Раньше я думала, что недостойна тебя. Я считала, что ты видишь меня насквозь и знаешь, что я, как маленький пугливый кролик, все время прячусь в тени и отскакиваю от протянутой руки. И что ты скоро поймешь, что я совсем не такая храбрая и уверенная в себе, как хочу казаться. Поэтому я и не хотела, чтобы ты сблизился со мной и узнал всю правду.
Колин, пряча улыбку, поцеловал ее волосы.
— Ты не забыла, как мы встретились? — спросил он. — В «Случайном капризе» ты совсем не была похожа на испуганного кролика.
— Ах ты лгун! Ты ведь знаешь, что я была насмерть перепугана.
— Ты была великолепна. Она хитро посмотрела на него.
— Тогда ты так не думал.
— Я переменил свое мнение.
Она была обезоружена. И нежно погладила его по щеке.
— Надеюсь, ты не прекратишь из-за меня искать своих братьев, — сказала она.
— Я и не собираюсь этого делать, — ответил он. — Просто я буду жить здесь.
— Ты уже решил?
— Я остаюсь здесь, — твердо сказал он ей. — Обри догадался об этом раньше меня. Он расскажет тебе об этом сам, если ты поговоришь с ним.
Мерседес сознавала, что обходилась с гостем несколько пренебрежительно. Она была с ним безупречно вежлива и холодна, но причина крылась только в Колине.
— А что он думает о Сильвии? — спросила она. — Он говорил тебе? Ты же знаешь, что она влюблена в него. Мне страшно подумать, что он может ее оскорбить.
Колин тоже боялся этого.
— Нам остается лишь надеяться, что они все уладят сами.
— Так же, как мы?
— Мне бы не хотелось, чтобы у них было так же, как и у нас.
Мерседес была несколько обескуражена его сдержанным ответом. Она шутливо толкнула его в бок, но увернулась от его объятий, когда он хотел удержать ее на коленях. С искрящимися от молчаливого смеха глазами она вызывающей походкой направилась к двери и даже не оглянулась, чтобы узнать, идет ли он за ней.
— Возьмите меня с собой, — сказала Сильвия. Она покраснела, сознавая свою навязчивость, но не отвела глаз, с вызовом глядя на Обри.
Лицо Обри приобрело багровый оттенок. Он чувствовал, как горят его щеки, обдуваемые легким прохладным ветерком.
— Я не могу этого сделать.
— Вы хотите сказать — «не хочу»?
Обри сунул свои ручищи в карманы, чтобы они ненароком не коснулись шеи Сильвии. Она была такая тонкая, такая беззащитная! Он вполне мог сломать ее пополам. Но он в общем-то совсем не думал о том, чтобы схватить ее за шею.
— Прекрасно, — сказал он. — Не хочу.
— А теперь вы соглашаетесь, чтобы уклониться от спора.
— Да.
— Это нехорошо, что вы сдаетесь без боя. У вас уже, наверное, есть предмет страсти?
Вечер был довольно прохладный, но, на взгляд Обри, погода была просто душная. Светлые волосы Сильвии при лунном свете казались серебряными. Она сидела на каменной балюстраде позади дома, аккуратно сложив изящные руки на коленях и выжидающе подняв к нему лицо. Шаль, укрывавшая ее плечи, развевалась на ветру, но она не делала попыток закутаться в нее поплотнее.
Обри оглянулся. На третьем этаже все огни были погашены. Лампы горели только в комнатах прислуги и в нескольких окнах на первом этаже. Он знал, что сестра и братья Сильвии уже давно в постели. Он и сам направлялся к себе в комнату, когда Сильвия неожиданно встретилась ему на первом этаже. По ее настоянию и вопреки собственному здравому смыслу он согласился выйти с ней в сад.
Обри Джонс легко общался с девушками из прислуги И с женщинами, посещающими порты. Он ничего не имел против, когда они делали замечания о ширине его плеч или размерах его шеи или громко обсуждали детали его фигуры, скрытые под одеждой. Но здесь, рядом с Сильвией Лей-ден, Обри чувствовал себя неуклюжим, косноязычным и грубым. Все в нем было чрезмерно: огромные ступни, широченная грудь и мощные, словно стволы деревьев, ноги.
— Мне кажется, вам было бы лучше вернуться в дом, — сказал он, не отвечая на ее замечание о предмете его страсти. Если бы она имела хоть десятую долю того опыта, что был у любой шлюхи из таверны, она знала бы, куда смотреть, чтобы увидеть доказательство его страсти.
— Сильвия, пожалуйста! Колин доверяет мне. Мерседес доверяет вам.
Она не совсем поняла, что он имеет в виду.
— Конечно же, они доверяют нам. А почему они должны не доверять? Вы меня даже и не поцеловали. Мне кажется, вы хотите этого. И я знаю, что тоже хочу этого.
— Вы, возможно, и сами не знаете, чего хотите, — угрюмо сказал он.
Она была такая изящная, как китайская статуэтка, холодная и изысканная. И такая хрупкая… Отшатнувшись, Обри оглядел себя. Ну точно — он ее сломает, если прикоснется.
— Вы говорите ужасные вещи. — Сильвия сердито
Покачала головой, и ее светлые волосы заискрились в свете луны.
Обри призвал все свое терпение. Он взъерошил пятерней свои рыжие волосы.
— У вас планы на лондонский сезон, — терпеливо сказал он ей, будто разговаривал с ребенком. — Вы встретите там много молодых людей с деньгами и титулами, а их семейные древа такие огромные, что можно качаться на ветвях. Я не из тех, с кем вы можете сделать свои первые шаги на этом поприще. Лучше вам придерживаться своего круга.
Мерседес наблюдала за этим сражением из окна своей спальни, невидимая на фоне темной комнаты. Даже на таком расстоянии, не слыша ни слова из их разговора, она понимала, что является свидетельницей какого-то несогласия между ними, а может быть, и спора.
— Иди спать, — сонно сказал Колин. Он потрогал рукой место рядом с собой, уже остывающее без нее, и откинул для пущей убедительности одеяло.
— Сейчас.
Мерседес держала в ладонях стакан воды. Из постели ее выгнала жажда. Но, выглянув в окно, она тут же про нее забыла.
Она смотрела не на звезды. Колин увидел, что ее взгляд устремлен совсем в ином направлении.
— Чем ты там заинтересовалась?
— Там Сильвия и Обри.
Колин тут же вскочил. Совсем не так давно они с Мерседес сидели ночью на галерее наедине. Тогда его не интересовали правила приличия. Ее тоже. Но ему стало как-то неуютно, когда он представил сейчас Сильвию и своего первого помощника в такой же ситуации. Колин вздохнул. Он криво усмехнулся, осознавая, как чувство ответственности изменило его взгляды.