Гудмэн Джо. Мое непреклонное сердце

   — Вы простите меня, мистер Джонс? Я бы хотела поговорить с капитаном Торном один на один. Колин поднялся:
   — Только не здесь. Я не хочу, чтобы меня здесь заперли опять.
   — Да вы в общем-то и не были заперты, — сказала Мерседес. — Дверь была на засове, но здесь имеется выход на крышу. — И она указала на крышку люка в потолке, почти невидимую из-за дождевых разводов. — Если бы вы вышли на крышу и покричали, снизу вас обязательно бы услышали.
   Обри вздохнул и сказал как бы самому себе:
   — Разве я не предлагал поискать что-нибудь подобное?
   Мрачный взгляд Колина живо его отрезвил.
   — И при этом ты еще говорил о каком-то деле очень личного свойства — помнишь?
   Мерседес заметила, что Обри покраснел, и сжалилась над ним.
   — Вы можете занять любую комнату в северном крыле дома, кроме графских, и отдохнуть там. Миссис Хеннпин пошлет к вам кого-нибудь на помощь. Я приглашаю вас также отобедать с нами, но после того, как я поговорю с капитаном Торном, вы, возможно, вполне резонно решите для себя, что это не отвечает вашим интересам.
   — Спасибо, мисс Лейден. Я буду иметь это в виду. Он начал спускаться по лестнице, протискиваясь через узкий проход своими широченными плечами.
   Подождав, когда Обри, пригнувшись под притолокой, вышел за дверь, Мерседес продолжила свою речь.
   — То же самое я предлагаю и вам, — сказала она Колину. — Если хотите поговорить, я буду ждать вас в библиотеке графа. Спросите, где это, и вам всякий покажет.
   Колин не хотел упускать ее из виду, но, как и Обри, имел кое-какие надобности физиологического свойства, хотя и не заявлял об этом вслух. Он посмотрел на карманные часы.
   — Через двадцать минут, — предложил он. Она кивнула:
   — Я попрошу миссис Хеннпин принести туда чай и печенье.
   Через восемнадцать минут Колин явился к Мерседес в библиотеку. На серебряном подносе он увидел обещанные чай и печенье. Вежливо, но твердо он отказался от угощения. Он не собирался облегчать ей жизнь: позволить ей сыграть роль любезной хозяйки, каковой она отнюдь не являлась, значило бы дать ей повод легко отделаться. Когда она уселась в большое кожаное кресло, он решил не садиться, показывая тем самым, что он начеку, и заставить ее понервничать.
   Библиотека, как он отметил, была одной из лучших комнат в доме. Наверное, это были владения графа. Его светлость, похоже, не желал отказывать себе в том, чего лишил остальных членов семьи. В библиотеке стояла мебель вишневого дерева без единой царапинки, великолепно отполированная. Большой письменный стол с бронзовыми украшениями располагался возле камина. Зимой и ранней весной это место, несомненно, было самым уютным во всей комнате. Книжные полки занимали две стены от пола до потолка. Они были заполнены томами в кожаных переплетах. Колин заметил полные собрания сочинений таких авторов, как Шекспир и Джонсон.
   Ковер под ногами Колина не был старым и изношенным, как большинство ковров в этом доме. Он удивился, но потом заметил, что некоторые вещи явно выпадают из общего стиля мебели этой комнаты. Отсюда он сделал совершенно правильный вывод, что они были собраны по другим комнатам, чтобы граф мог поддерживать видимость благополучия в доме. И он тут же представил себе, что при этом все заботы легли на плечи Мерседес.
   Колин оперся бедром о край письменного стола графа и вытянул ногу для равновесия. Он заметил, что Мерседес стала нервно кусать нижнюю губу, когда он небрежно переставил некоторые личные вещи Уэйборна на столе.
   — Не хотите ли сесть? — осторожно спросила она.
   — Нет.
   Мерседес немного откинулась в кресле. Пока все шло явно не по ее плану. Она безнадежно глянула на чай и печенье, подумав, что в третий раз она едва ли отважится предложить ему что-либо.
   Перехватив ее взгляд, Колин сказал:
   — Нет. Я ничего не хочу.
   — Но ведь вы же ничего не ели с самого завтрака.
   — Даже еще раньше. — И он замолчал, выжидательно подняв светлые брови. Когда она поспешно отвела взгляд, он сказал:
   — Мне кажется, вы тоже припоминаете, почему так случилось.
   — Я предполагаю, что вас освободил мистер Джонс.
   — Правильно. Наверное, вы не рассчитывали, что у меня будет секундант, иначе просто убили бы меня.
   Мерседес не хотела даже думать о такой возможности. Что сделано, то сделано. Боясь произнести вслух ответ, она тем не менее не собиралась терзать себя вопросом, как бы она могла поступить иначе.
   — Я не виновата, что все вы одним миром мазаны, — сказала она.
   Это было по крайней мере честно. У нее не было желания видеть его мертвым.
   — Надеюсь, вы понимаете, что я не верю ни одному вашему слову, — сказал Колин. — Точно так же, как я не поверил в ту сказочку, что вы рассказывали Обри наверху. — Мерседес посмотрела на него непонимающе, так что ему пришлось пояснить ей:
   — Вы сказали ему, что ваши кузины сами придумали запереть нас там.
   — Так оно и было.
   — Я очень хорошо помню, как вы велели им показать нам комнаты в башнях. В северной и южной.
   — Кажется, я отвечала на вопрос одного из близнецов.
   — Конечно, вы можете так ответить. Но я помню выражение, с которым все это говорилось.
   Мерседес сложила руки на коленях и некоторое время молча смотрела на Колина.
   — Вы, наверное, очень подозрительный человек, да? — сделала она вывод, закончив разглядывание. Его это нисколько не задело.
   — Меня научили быть таким.
   — Почему вы не рассказали Северну о том, что я сделала прошлой ночью?
   — А еще меня учили не торопиться. Она нахмурилась:
   — Что это значит?
   — Это значит, что я могу подождать.
   — Подождать чего?
   — Просто подождать, — ответил он. — Всему свое время. Когда придет пора, я открою наш секрет.
   Мерседес почувствовала, как у нее забилось сердце. Он сказал «когда», а не «если». Этим он дал ей понять, что собирается обо всем рассказать. Тогда тем более нужно сделать все, чтобы он покинул как можно скорее Уэйборн-Парк.
   — Почему вы ничего не спрашиваете о моем дяде? — спросила она.
   Колин взял нож для бумаги и стал разглядывать. На серебряной ручке была надпись: «Уинстону с любовью. Элизабет».
   — Мы с Обри видели всю эту суматоху из нашего вороньего гнезда, — сказал он. — И мы не заметили ничего, что бы хоть отдаленно напоминало о возвращении Уэйборна. — Он показал на нож. — А я думал, что графа зовут Уоллас.
   — Так и есть. Здесь имя моего отца.
   — А Элизабет?
   —  — Моя мать. Графиня Уэйборн. — Заметив скептическую улыбку Колина, она сказала:
   — Я ведь не всегда была бедной родственницей, капитан Торн. Пока не умерли мать и отец, это был мой дом. Здесь я родилась. Та башня, которую вы восприняли как тюрьму, была когда-то моей любимой комнатой. Там были мои куклы и книги и все мои детские сокровища, и я проводила в ней гораздо больше часов, чем провели сегодня вы или, может быть, еще проведете.
   Колин был ошеломлен этой информацией, хотя его лицо осталось непроницаемым. Он обвел взглядом библиотеку, но мысленно увидел то, что осталось от уэйборнской усадьбы: сырые душные спальни, вытертые ковры, пятна от сырости на стенах и потолках. Когда его мрачный взгляд снова остановился на Мерседес, он просто спросил:
   — Ну и как же все произошло? Она сразу поняла вопрос.
   — Довольно просто, — сказала Мерседес. — Вы знаете, каким образом наследуется имение?
   — Переходит от отца к сыну.
   — Если есть сын. А если нет, то оно переходит к ближайшему родственнику по мужской линии. Вот таким образом мой дядя и стал графом. Он приходится братом моему отцу, а у отца не было сыновей.
   Колин опустил нож для бумаги на стол.
   Он взъерошил волосы, соображая. Ее страстное желание уберечь дядю от дуэли было ему не совсем понятно. В конце концов титул все равно бы унаследовал один из близнецов. Если бы не было Колина, который теперь становился законным владельцем Уэйборн-Парка. О чем он ей и сказал.
   Мерседес покачала головой:
   — Вы ничего не понимаете. Северн считает, что вы убили графа до того, как состоялась дуэль. А это значит, что вы не получите его состояния.
   — Тогда его унаследует старший из близнецов. Как вы, наверное, и хотели?
   — Мой дядя никогда не признавал их своими законными сыновьями. Он считал, что леди Джорджия, моя тетя, родила их от любовника.
   — Тогда кто же заявит права на Уэйборн-Парк?
   — Разве вы ничего не поняли? — спросила она. — Да, кажется, я должна все объяснить. Конечно же, виконт Филдинг. Маркус Северн является самым близким нашим родственником по мужской линии.

Глава 5

   Она думала, что это произведет на него впечатление. Но Колин продолжал молча, задумчиво смотреть куда-то вдаль, и Мерседес решила, что он просто не расслышал ее слов.
   — Северн, — повторила она, — наш самый близкий родственник по мужской линии.
   На этот раз Колин поднял бровь.
   — Что вы повторяете как попугай? — сказал он. — Я все прекрасно слышал.
   Смутившись, она с упреком посмотрела на него:
   — Ну, тогда вы хоть как-нибудь дали бы мне об этом знать.
   — Мисс Лейден, — со вздохом сказал Колин, — если бы я вскакивал всякий раз, как вы меня удивляете, то давно уже лишился бы всяких сил.
   — Значит ли это, что вы действительно удивлены? Разве вы до сих пор ничего не знали о Северне?
   — Может, мне еще раз повторить вам громко и отчетливо? Я только что выразился достаточно внятно.
   Этот унижающий тон заставил Мерседес выпрямить-ся в своем кресле. Она на миг закрыла глаза, молча проглотив нанесенную ей обиду, и прямо посмотрела ему в лицо.
   — Вы можете мне рассказать, в каких вы с ним родственных отношениях, — сказал он. — Я этого тоже не знаю.
   У Мерседес еще никогда не было такого неодолимого желания кого-то задушить. Но она сидела, смиренно сложив руки на коленях.
   — Более правильно было бы сказать, что право на наследование имеет отец Северна: граф Розфилд и мой дед были двоюродными братьями.
   — Значит, вы и Северн — четвероюродные сестра и брат?
   — Что-то в этом роде.
   — Целующиеся сестра и брат?
   Мерседес вздрогнула. Она втянула голову в плечи и почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке, а тело покрылось гусиной кожей. Она ничего не могла с собой поделать — по всему телу снова волной прокатилась дрожь.
   — Какое пошлое, выражение! — напряженно сказала она.
   Колин с интересом смотрел на нее, склонив голову.
   — Вы ни разу не слышали его прежде?
   — Нет, — выговорила она с трудом.
   — Это просто означает, что кровное родство достаточно отдаленное и нет опасности кровосмешения, а следовательно, и препятствий для заключения брака.
   — Я сама догадалась, — холодно сказала она, — моего образования для этого хватило. И все-таки это очень вульгарное выражение.
   Голос Торна выражал полнейшее равнодушие:
   — Может быть, вы перепутали выражение с самим действием.
   — Я думаю, что…
   —  — Целующиеся брат и сестра, — тихо произнес Колин, прислушиваясь к звучанию. — Нет, никаких вульгарных ассоциаций у меня в голове не возникает. Хотя, если признаться, когда я увидел, как Северн поцеловал вас в щеку, и даже не один раз, а два, я удивился: как это вам удается удерживать свои позиции?
   Он почти улыбнулся, когда увидел, как она выскочила из своего кресла, как чертик из табакерки.
   Мерседес кипела от гнева.
   — Мои обязанности хозяйки не дают вам права потешаться на мой счет. Я пригласила вас сюда, чтобы предупредить о грозящей вам опасности. Если вы не прислушались к этому, то я умываю руки.
   Она молча выждала несколько ударов сердца, пытаясь прочесть что-нибудь на его лице. Его глаза были похожи на отполированный обсидиан — сверкающий и неприступный.
   — Прекрасно, — сказала она, так и не дождавшись ответа. — Всего хорошего, капитан Торн!
   Мерседес сделала изящный поворот, так что ее юбка развернулась в воздухе как веер. Она уже шагнула к двери, как вдруг внезапно остановилась.
   Колин захватил в кулак подол юбки и резко притянул ее к себе. Опираясь спиной о край графского стола, Колин зажал ее между расставленными ногами. Он отнюдь не счел отсутствие сопротивления с ее стороны за согласие. Она просто боялась за платье. Как только она оказалась в пределах досягаемости, он тут же повернул ее к себе лицом и обхватил руками талию.
   Мерседес ничего не сказала. Она прожигала его взглядом, будто надеясь, что он устыдится и отпустит ее.
   — Этот взгляд на меня не действует, — заявил он ей. — Найдите другой.
   Ее ясные серые глаза сузились.
   — Уже лучше, — сказал он, ничуть не тронутый ее гневом.
   — Вы невыносимы.
   — Да, мне говорили об этом.
   Он доводил ее до бешенства. Мерседес оглянулась на дверь.
   Предупреждая ее следующее движение, Колин сказал:
   — Я запер дверь, когда входил сюда. Не нужно было оставлять ключи в замочной скважине, если вы не собирались ими воспользоваться.
   Мерседес увидела, что ключей там действительно нет,
   — Они у меня в кармане, — сказал он, когда она опять обернулась к нему. — Наверное, вы были слишком заняты чаем и печеньем, чтобы заметить это.
   Его глаза остановились на ее губах в тот момент, когда она открыла рот. Колин не был уверен, что она не собирается закричать, поэтому не стал рисковать.
   — Если вы будете кричать, я вас поцелую.
   Ее рот при этом закрылся так быстро, что он почувствовал себя несколько уязвленным. Сдержанно улыбаясь, он продолжал рассматривать ее. Она явно чувствовала себя неуютно под его испытующим взглядом, но, видимо, не хотела или не могла отвести глаза. Вполне возможно, что тут было и то и другое. Ему было интересно: каких действий она от него ожидает?
   Колин снял руки с ее талии, но зато сжал посильнее ноги. И хотя его хватка стала еще более жесткой, он заметил, что Мерседес даже не покраснела. Ее взгляд был прикован к его лицу, но Колин чувствовал, что она смотрит скорее не на него, а сквозь него. Это был тонкий и незаметный уход в себя при полнейшем спокойствии и безмятежности. Она будто хотела стать невидимой, но ни одно желание или побуждение не отразилось на ее лице. Мерседес Лейден каким-то одной ей известным способом могла становиться непроницаемой.
   — Расскажите мне об опасности, которая, как вы говорили, мне грозит, — попросил Колин.
   Он был так близко, что Мерседес чувствовала его порывистое дыхание. Но это не вызывало у нее отвращения. Его слова доходили до ее сознания не сразу, а как эхо. Она медленно закрыла глаза. Руки ее безвольно повисли вдоль туловища. Она чувствовала себя обнаженной и страшно уязвимой. Мерседес надеялась, что Колин не догадывается о глубине ее страданий. Она не хотела, чтобы он имел над ней такую власть.
   — Лорд Северн считает, что вы с вашим другом убили моего дядю, — спокойно сказала она.
   — Вы уже что-то подобное говорили, — напомнил ей Колин.
   — Он собирается завтра утром позвать местное начальство, чтобы вас допросили.
   — Неужели?
   Ей показалось, что он не очень-то огорчен этим известием, а скорее развеселился.
   — Вы или мистер Джонс, наверное, упоминали в разговоре гостиницу «Случайный каприз». Так вот, он собирается разыскать вас там.
   Колин ничего ей на это не ответил. Его больше интересовали мотивы ее откровенности.
   — Зачем вы мне все это говорите?
   — Я думала, что это совершенно очевидно. Относительно Мерседес ничто не могло быть очевидным. Он чуть не сказал ей об этом, но вовремя сдержался. Она пока не заслуживала того, чтобы знать, как успешно ей удается держать его в напряжении.
   — Все равно объясните мне, — сказал он.
   — Мне казалось, что вы воспользуетесь возможностью уйти.
   — Несомненно.
   — Не думаю, что вам хочется попасть на допрос.
   — Конечно, не хочется.
   — Так чего вы не понимаете?
   Колин покачал головой. Он явно развеселился, и на лице его опять появилось подобие улыбки.
   . — Вы можете хоть кого пытаться убедить, что преследуете мои интересы. Но ведь я тот, кого вы пытались убить прошлой ночью. Этот благородный жест с вашей стороны нарушает все законы логики.
   — Может быть — вашей логики? — ядовито заметила она. — Лично мне все понятно.
   «Ничего удивительного!» — подумал Колик.
   — Сдается мне, что комната в северной башне — это что-то вроде маленького семейного убежища, — сказал он. — Я не очень удивлюсь, если вы окажетесь лунатиком.
   Он почувствовал, как ее пальцы судорожно дернулись у его бедер. Он без труда угадал причину этого движения. У нее руки так и чесались, чтобы дать ему пощечину.
   — Что, граф послал вас специально, чтобы припугнуть меня, а может, после того как вы убежали от меня, вам удалось еще и прикончить его?
   Медленно открыв рот, Мерседес в изумлении уставилась на него.
   Колин наклонил голову и закрыл ей рот поцелуем. У нее были горячие губы и сладкое дыхание. Чай с печеньем!
   Он углубил поцелуй, обводя кончиком языка изнутри ее верхнюю губу и ощущая ее зубы.
   Мерседес откинула голову. Она высвободила руки и стала колотить его по бедрам. Колин стоял неподвижно, и Мерседес оставалась зажатой между его ногами, как в тисках. Тогда она подняла руки, пытаясь оттолкнуть его, но, взглянув ему в глаза, оставила эту попытку. Руки медленно опустились. Теперь ей некуда было их девать. И она неловко вернула их ему на бедра.
   — Зачем вы сделали это? — спросила она. В ее голосе не чувствовалось того возмущения, которое она хотела бы выразить. В нем скорее ощущалась какая-то мягкость и дрожь. Сердце ее опустилось в пятки, когда она представила себе, как он может это расценить.
   — Я же предупредил вас: если вы будете кричать, я вас поцелую.
   — Но я не собиралась кричать!
   — Ну, — Колин пожал плечами, — значит, вышла ошибочка.
   Мерседес сжала губы. Он прекрасно знал, что она не собиралась звать на помощь.
   — Вы сделали это нарочно, — сказала она.
   — Я думал, что это очевидно.
   И хоть слова эти не сопровождались даже улыбкой, Мерседес поняла, что он над ней смеется. К своему ужасу, она почувствовала легкое покалывание в глазах и горле, что предвещало слезы. Она перевела дыхание и постаралась успокоиться. Мерседес не позволяла себе плакать даже наедине с собой, и, уж наверное, прокляла бы себя, если бы заплакала на глазах у Колина Торна.
   — Вы должны покинуть этот дом, — сказала она» помолчав. — Поскольку мой дядя так и не появился утром, Северн обвинит вас в убийстве. Вам с мистером Джонсом нужно как можно скорее добраться да вашего клипера и покинуть Англию.
   Колин слышал все, что она сказала, но ответ его не имел к этому никакого отношения. Он отвечал на ту боль, которую увидел в ее глазах, прежде чем она отвела взгляд.
   — Простите, — сказал он.
   Мерседес подумала, что он извиняется, не расслышав ее слов. Она стала повторять, стараясь говорить громче. Колин остановил ее движением руки.
   — Я уже говорил вам, что слух у меня прекрасный. Я прошу прощения за то, что… посмеялся над вами.
   Взволнованная его извинением, как ничем другим, Мерседес смотрела в сторону. Хорошо еще, что он держит ее, а то ведь он то и дело доводит ее до обморока! Она подумала, что с ее стороны тоже было бы неплохо сделать уступку, и с волнением проговорила:
   — Я не хотела убить вас, вы же знаете. Правда. Я знаю, как это внешне выглядело, но по существу был совсем не так.
   Легко коснувшись рукой подбородка, Колин повернув ее лицо к себе.
   — Так как же это было? — спросил он. Она чувствовала его прохладные пальцы. Их прикосновение было легким, но она не смогла говорить, пока он не убрал руку.
   — Я хотела только… обездвижить вас, — сказала она, — мне казалось, что этого будет достаточно.
   — Достаточно?
   — Достаточно, чтобы не дать вам убить графа.
   — А откуда вы знаете, что я его не убил? — спросил
   Он. — Похоже, ваш четвероюродный брат считает, что мне удалось это сделать.
   Мерседес было неприятно напоминание о том, что Северн ее родственник, но она не стала спорить.
   — Потому что, несмотря на то что я говорила при Северне, мой дядя трус. Если бы он увидел, что вы появились на лугу, он бы скорее убежал, чтобы не встретиться с вами.
   — Может быть, так оно и случилось?
   — Если вы думаете, что дядя доверился мне, то глубоко ошибаетесь. Я просто слишком хорошо знаю своего дядю.
   Мерседес заметила, что он взвешивает ее слова. Ее задело, что он ей не верит, но она слишком хорошо знала причины его недоверия.
   — Вы должны уехать, — снова сказала она. — Я не собираюсь докладывать Северну или местному начальству то, о чем сейчас рассказываю вам.
   — Но только ни в коем случае, — насмешливо сказал Колин, — не запятнайте безукоризненную репутацию Уэйборна.
   — Мой дядя таков, каков есть, — холодно произнесла она. — Никому нет дела до того, что он слишком много пьет и что это отнюдь не обостряет его ум. И мало кто знает размеры его карточных долгов. Но никто никогда не пове-рил бы, что он не явился на поединок, если сам сделал вызов.
   — Но ведь вы поверили?
   — Я же говорю, я слишком хорошо знаю своего дядю! Но я только бедная родственница. Ко мне никто не станет прислушиваться.
   Мерседес подумала, что Колин наконец выпустит ее. Она попыталась сделать шаг назад, чтобы освободиться от его мертвой хватки, но он ее не отпустил.
   — Вы думаете, что у меня может быть положительная точка зрения насчет вашего характера? — спросила она. — Неизвестно, откуда берется вера в то, что вы благородный человек и не можете сделать того, в чем вас обвиняет Северн?
   — Ну… раз вы об этом задумались… — медленно, растягивая слова, произнес Колин.
   — Сказать по правде; — продолжала она, будто не слыша его, — я не знаю, что сказать об этом. Ваше поведение по отношению ко мне достойно порицания.
   Он снова невольно развеселился.
   — А ке напоминает ли вам это горшок, который обвинял котел, что тот весь в саже? Уж кто бы говорил…
   Мерседес одарила Колина Торна своей необыкновен-ной, ослепляющей улыбкой.
   — Идите вы к черту, капитан!
   Колин подумал, что она, наверное, и не подозревает, что рискует получить очередной поцелуй. Определенно не подозревает! Похоже, она и понятия не имеет, какие у нее красивые, выразительные губы. Вот прямо сейчас из нежно изогнутого лука они живо превратились в постную, строгую линию. Впрочем, вполне возможно, что таким образом она просто проявляет осмотрительность. Его безжалостный взгляд скользнул вверх, к серым глазам.
   — Когда у вас обед?
   Она с изумлением уставилась на него:
   — Вы разве не расслышали того, о чем я вам говорила? Да нет, конечно, расслышали. Вед»? вы дважды напоминали мне, что со слухом у вас все в порядке. — Она нарочито нахмурилась:
   — Значит, проблема в другом. Может, у вас трудности с языком? Вы там, в Америке, говорите по-английски?
   Колин небрежно заметил:
   — По отношению к тому, кем я вполне мог бы оказаться, вы проявляете удивительную наглость. — И, удовлетворенный тем, что она мгновенно замолчала, добавил:
   — Насколько я припоминаю, раньше вы что-то говорили мне насчет обеда. Из того, что вы сказали мне потом, я не вижу причин отказываться от него. Поэтому и уточняю: в какое время он будет?
   — В семь.
   Он посмотрел на свои карманные часы.
   — Значит, нам остался один час.
   —  — Нам? — с тревогой спросила она. — Час на что?
   — Уж не знаю, обрадуетесь вы или испугаетесь. Он подумал, что она вполне может ухватить подброшенную им приманку, но Мерседес уже была научена горьким опытом: нельзя бросаться на все без разбору. А жаль!
   — Вообще-то нет причин ни на то, ни на другое, — сказал он. — Просто я собираюсь предложить вам прогуляться по парку.
   Все доводы Мерседес против такой прогулки сразу же рассыпались. Когда она высказала последний, они уже были на мощеной дорожке, уступами спускающейся в парк. В воздухе витал нежный запах лаванды. Юбка Мерседес трепетала на легком ветру, облепляя ноги. Колин с непо-крытой головой шел рядом. Его нисколько не беспокоило, что ветер растрепал его светлые волосы.
   Она вдруг представила его у штурвала большого парусника: ветер наполняет паруса, и под их тяжестью скрипят и прогибаются мачты и реи. Колин стоит, подставив лицо ветру, наслаждаясь его напором и силой, восторженно приветствуя его первозданное могущество. Рубаха облепила ему грудь, брюки тесно облегают бедра. Пряди светлых волос развеваются над головой…
   Мерседес искоса взглянула на него. И увидела ту же силу и стать, что она представляла себе в мыслях. Он был такой же худой и мускулистый, высокий и стройный. В нем не чувствовалось никакого напряжения, лишь угадывалась потенциальная сила в линии плеч, узкой талии и в легкой походке вразвалочку. И вдруг, без всякого предупреждения, что-то в самом его присутствии неуловимо изменилось: он стал такой же непреодолимой силой, как тот ветер, Который он обуздывал своими парусами.
   Колин не смотрел в сторону Мерседес. Он любовался роскошными чайными розами, растущими вдоль остатков стены. И его мысли при этом имели самое непосредственное отношение к молодой женщине, которую он вел под руку. Бледно-розовые и персиковые лепестки этих цветов не могли спорить с нежной и гладкой кожей Мерседес, а их оттенки — с цветом ее лица. И в тот момент когда его уже захлестнула волна этих причудливых сравнений, он вдруг напомнил себе, что их колючки не идут ни в какое! сравнение с ее острыми замечаниями.
   — О чем вы думаете? — спросил он ее. Мерседес слегка вздрогнула, потому что он прервал ее мысли. Она была сорвана с палубы этого быстроходного и величественного корабля, где она мысленно пребывала, и возвращена к действительности.