Страница:
— Все получилось просто чудесно, — сказала Мэгги. — Хотя и не слишком приятно обнаружить, что Дансер Таббс так же любит вмешиваться в мои дела, как отец. — Она на мгновение задумалась. — Раштон тоже приложил к этому руку, ты знаешь.
— Знаю, — ответил он. — Поэтому я здесь, а он там. Всем так лучше.
Нью-Йорк
Берил поплотнее закуталась в шелковую накидку. Вошла в комнату с балкона и быстро закрыла за собой французское окно. Несколько сухих листьев влетели вслед за ней в комнату. Она пнула их ногой.
— Не понимаю, почему мы не можем поехать на ранчо, — сказала она. Ее нижняя губка выпятилась вперед, что, как она знала, все еще делало ее привлекательной.
Она не раз упражнялась перед зеркалом, придавая лицу это выражение. — Или по крайней мере в Денвер.
— Скучаешь по дому? — спросил Раштон. Он не отрывал глаз от газеты, которую читал, сидя на кровати, так что ухищрения Берил на него не подействовали.
— Да, — ответила она. — Скучаю. Именно так. Мне недостает гор и неба. И я почти два года не виделась с мамой.
— Ты же не могла дождаться, когда уедешь оттуда. Насколько я помню, твоя мать входила в перечень всего того, что ты презирала в Денвере.
Берил присела на край постели. Ее бледно-голубые глаза вспыхнули. Она выдернула из рук Раштона «Кроникл» и швырнула на пол.
— По крайней мере будь добр смотреть на меня, когда мы разговариваем, — резко сказала она.
Раштон вежливо поднял свои невозмутимые черные глаза. Голос его звучал спокойно и терпеливо:
— Гнев не идет тебе, Берил. Щеки краснеют и становятся непривлекательными.
— Черт бы тебя побрал, Раш. — Берил откинула назад локон, упавший ей на плечо. — Я не хочу говорить о том, как выгляжу.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на насмешку.
— Это в первый раз, — сухо сказал он. Раштон не испытал разочарования, так как Берил тут же попалась на эту приманку. Он взял ее за руку и удержал, когда она хотела вырваться. Притянул поближе, чтобы посадить рядом, и прижал ее руку к себе. — Ладно, — примирительно сказал он. — Ладно. Скажи мне еще раз, что у тебя на уме.
Берил положила ладонь на плечо мужа. Широкие лацканы ее халата разошлись, открыв идеальную округлость груди. Она не стала прикрываться.
— Мы не ездили в Колорадо. Никогда даже не обсуждали эту поездку. Я люблю Нью-Йорк, Раштон, но у меня есть семья в Денвере, которую я не видела с тех пор, как вышла за тебя замуж.
— Я думал, что тебе так хочется, — сказал он.
— Хотелось… хочется… Не знаю.
— Ты редко пишешь матери.
— Не люблю писать. Это не значит, что мне не хочется ее видеть. — Она потерла о его плечо свою ладонь. — Ты не пишешь Коннору, а я знаю, что тебе хотелось бы снова повидать его.
— Знаешь, вот как?
— Не отказывай мне в некоторой доле здравого смысла, — сказала она. — Может, ты с ним и не можешь ужиться дольше двух минут, но ни на минуту не сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы было иначе. Разве тебе не интересно узнать, как они живут с Мэри Маргарет?
— Я знаю, как дела у Мэгги, — заметил Раштон. — Она пишет родителям. Джей Мак рассказывал, что они с Мойрой получили пачку писем всего несколько недель назад. Некоторые из них написаны еще в середине лета.
— Наверное, никто из «Дабл Эйч» не наведывался в город, чтобы их отправить.
Раштон тоже так подумал. Сначала. Джей Мак дал приятелю прочесть письма Мэгги, и Раштону показалось интересным, что в них отсутствовали какие-либо подробности о ранчо «Дабл Эйч». В некоторых случаях, когда в них что-то описывалось, то описание явно не соответствовало действительности. В письмах невестки также отсутствовала информация о его сыне. Мэгги ни разу не писала о том, чем занимается на ранчо Коннор, что могло интересовать ее родных. Никогда не упоминала ни об одной шутке, над которой они могли бы вместе посмеяться. Ни разу не спросила у матери совета по поводу какого-нибудь спора. Если верить Мэгги, это была самая идиллическая супружеская жизнь во всем свете.
Что заставляло Раштона усомниться, а существует ли она вообще.
Он ничего не сказал Джею Маку. Не хотел вмешательства с этой стороны. Но его разбирало любопытство, и сейчас он слушал Берил с большим интересом, чем она представляла.
— Завтра — первое ноября, — сказал он.
— Гм-м-м. Вероятно, «Дабл Эйч» занесено снегом.
— Вероятно. — На мгновение воцарилось молчание. — Я мог бы отлучиться с завода к концу зимы.
— На Рождество? — с надеждой спросила Берил.
— Нет. Позже. Возможно, в феврале.
Берил подняла голову и посмотрела на мужа. Слегка надула губки.
— Но до февраля слишком далеко, И мы все равно не сможем пробиться к «Дабл Эйч».
— Я не так думал о ранчо, как о твоем желании повидать мать. Поезд легко дойдет до Денвера. Мы поживем у Грейс, пока весна не освободит дорогу.
Берил чуть не взвыла:
— Но это же может случиться только в марте или апреле!
— Знаю, дорогая, — сочувствующим тоном ответил Раштон, глаза его были серьезны. — Но я не смогу уехать раньше. И таким образом, ты проведешь со своей мамой столько времени, сколько захочешь. — Он увидел, что Берил слегка побледнела, но сумел подавить улыбку. — Почему бы тебе не заняться этими лампами, Берил? — спросил он, прижимаясь губами к ее лбу. — Ты получила то, что хотела. — Его рука скользнула под распахнутый халат и обхватила ее грудь. — Теперь моя очередь.
Она тихо застонала, когда его губы впились в ее губы.
Мэгги сидела на кровати, когда Коннор принес ей пиршественный поднос. Он показал ей содержимое, чтобы подразнить, а потом поставил поднос на столик, У нее слюнки потекли при виде блинчиков и бекона, горячего чая с медом и теплых булочек.
— Я не могу это все съесть, — запротестовала она. Но глаза ее жадно следили за подносом.
Наблюдая за ней, Коннор рассмеялся:
— Я доем то, что ты не сможешь, хотя и не думаю, что мне много достанется. — Он подал Мэгги вилку и тарелку с блинчиками и беконом. Она вонзила в них вилку, пока Коннор засовывал край салфетки за вырез ее ночной сорочки. Приятно было смотреть, как она ест с таким аппетитом. Так он ей и сказал. Мэгги ответила с набитым ртом, удивленная его замечанием:
— Я все время ем. Уже стала большая, как…
— Как и должна быть женщина, которая носит ребенка.
Мэгги проглотила еду и улыбнулась:
— Ты очень галантен. Но мне это нравится.
— Тогда чаще буду галантным.
Откусив кусочек хрустящей полоски бекона, Мэгги прибавила:
— И ты очень хороший повар, Коннор усмехнулся:
— Тебе не удастся заставить меня пообещать чаще готовить. Пока ты не появилась на ранчо, у нас неделями не было приличной еды. Никто не хотел постоянно делать эту работу.
— Разве это работа? — с невинным видом спросила она. — А я и не знала. Мне же не платят за нее.
Улыбка Коннора погасла.
— Ты права, — сказал он. — Мы были несправедливы.
— Но я же не могла больше ничем вам помогать, — возразила Мэгги. — Правда, я ничего не имела против.
— Как бы это ни выглядело, но я привез тебя на ранчо не для того, чтобы ты стала поварихой.
— Я плохо езжу верхом. И совсем не умею бросать аркан и клеймить скот. А всему, что я знаю о приготовлении еды, меня научил Дансер. Он здесь тихо себя ведет, ссылаясь на больную ногу, но когда поблизости никого нет, именно он руководит мною на кухне. Так что видишь, Коннор, я в некотором роде обманщица.
Он взял один из блинчиков, свернул его в виде сигары и обмакнул в сироп.
— Подумать только! — ответил он. — Интересно, захочет ли Дансер остаться, здесь после того, как заживет его нога?
— Почему бы тебе его не спросить? Он здесь устроился более комфортабельно, чем я могла предположить. Бен и остальные были очень добры, и никто на него не пялится. Все равно он сейчас не может уехать в свою хижину, особенно при таком снеге, и не уехал бы до того, как родится ребенок. Возможно, ему понравится работать здесь на ранчо поваром, по крайней мере до тех пор, пока он не сможет вернуться к своим выработкам.
— Я с ним поговорю.
Мэгги потянулась к кружке с чаем.
— Подозреваю, что снова стану дамой-бездельницей, — со вздохом произнесла она.
— Почему-то мне кажется, этого не произойдет. У тебя будет масса дел до рождения ребенка, а потом их станет еще больше.
За три дня до Рождества Мэгги вспомнила слова Коннора. Конечно, он оказался прав. Работы на ранчо не прекращались только потому, что долину замело снегом. Мужчины все равно работали помногу часов, кормили скот, убирали стойла, коптили мясо, ковали инструменты к весне. Когда на стадо нападали волки, они выходили, чтобы их прогнать. Они охотились и ловили рыбу, тренировались в бросании аркана в корале.
У Мэгги дни тоже были полны дел. Она стирала, гладила, чинила одежду — эта работа приносила ей удовлетворение, когда бывала закончена. И готовила вещи для ребенка. Она больше не стряпала ежедневно, но никто не пытался остановить ее, когда она бралась что-нибудь испечь. Когда Бак свалился с кашлем и болью в груди, именно Мэгги, а не Дансер, лечила его. Раздавив зубчик чеснока в столовой ложке меда, она заставляла принимать эту смесь четыре раза в день, чтобы снять воспаление в груди. Готовила для него на ночь чай из ромашки и прибавляла к нему экстракт, приготовленный из коры дикой вишни.
Мэгги почистила песком и починила колыбельку, которую нашла на чердаке. Временами трудилась над новым одеялом для их спальни, а Бен учил ее играть на гармошке. Немного читала по вечерам, иногда вместе с ней у камина сидел Коннор. Обычно она засыпала, уронив на пол открытую книгу. Ей нравилось, что Коннор относит ее на руках в постель.
Теперь, припомнив его слова о том, что она все равно будет занята, Мэгги пожалела, что его нет поблизости, чтобы отнести ее в постель. Она резко согнулась, крепко сжав в руках кувшин, когда очередной приступ боли сковал поясницу. Когда боль утихла, Мэгги поставила кувшин на место на полку в кладовке. Решение навести там порядок внезапно потеряло свою важность.
Мэгги, пятясь задом, выбралась из кладовки и оглядела кухню. Дансера там не было. Она открыла заднюю дверь, сморщившись, когда следующий приступ боли, на этот раз колющей, застал ее врасплох. — Дансер?
Никто не ответил. Интересно, подумала она, куда это он ушел. С трудом вернулась в дом.
Мэгги пошла в спальню и сняла с кровати хорошие простыни и одеяла, заменив их тремя старыми простынями, которые недавно нашла в чулане с постельным бельем. Выбрала две книги из кабинета Коннора, которые давно собиралась прочесть, и положила их на тумбочку. Несколько минут стояла перед шкафом, размышляя, какую сорочку надеть, и наконец остановилась на одной, с узкой полоской кружева у шеи, и оставила ее на кровати. Начала расстегивать платье. Воды потекли, когда она села на стул, чтобы снять туфли. От приступа боли у нее перехватило дыхание. «Все это очень интересно, — подумала она, — пока я могу думать о том, что со мной происходит, а не чувствовать». Босиком прошлепала обратно к чулану с бельем, нашла несколько полотенец и начала подтирать пол.
Коннор застал Мэгги на четвереньках в спальне. В руках у нее были полотенца, а рубашка на ней была покрыта темными пятнами воды. Самым интересным для него, однако, была глупая улыбка на ее лице, когда она повернула голову и через плечо посмотрела на него.
— Уверен, что этому есть объяснение, — небрежно произнес он, прислоняясь к дверному косяку. — Ты что, опрокинула тут ведро?
Ее улыбка стала шире.
— Где ты видишь ведро?
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять значение ее слов.
— О Боже!
Потом он уже не колебался. Подхватив Мэгги с пола, он поставил ее рядом с кроватью, стащил с нее сорочку и панталоны и помог ей влезть в ночную рубашку. Подождал, пока она заползет на кровать и устроится поудобнее, а потом пошел искать Дансера.
— Ей еще ждать много часов, — сказал ему Дансер, осмотрев Мэгги. — Сейчас она читает.
Он вышел в коридор из спальни и закрыл дверь. Увидел тревожные морщины на лбу Коннора и покачал головой, почесывая лишенную бороды половину своего покрытого шрамами лица.
— Нечего так смотреть, — сказал он. — Ты ведь принимал жеребят. Это так, одним махом, не происходит. Ожидание было бесконечным. Коннор оставался с Мэгги, пока Дансер не вышвырнул его вон, потом он ждал в гостиной, меряя ее шагами по очереди с Люком, Беном, Баком и Патриком, с надеждой выглядывая в коридор каждый раз, когда дверь в комнату Мэгги открывалась. Ее крики выносить им было труднее всего. Когда Коннор не метался по комнате, он сидел, скорчившись, в кресле, пытаясь не слышать ее криков. Бак был бледен. Бен и Патрик поглощали виски. Люк, обычно такой стойкий, просто вздрагивал.
Затем раздался крик, который они раньше не слышали, но который все знали. Коннор вскочил на ноги, словно выстрелили из пушки. Лицо Бака снова стало красным. Бен и Патрик начали разливать всем выпивку, а красивое лицо Люка расплылось в улыбке.
Когда Дансер появился на пороге, Коннор не стал ждать, что он скажет. Он ринулся мимо старателя к Мэгги. Она сидела посреди кровати. Ее волосы были влажными и темными на лбу и на висках. Под опущенными ресницами залегли тени. Лицо было бледным, но когда она подняла голову, глаза ее ярко сияли, а улыбка просто лучилась счастьем.
Когда Коннор подошел к кровати, она подняла сверточек на руках и сказала:
— Я хочу назвать ее Мередит. Мэри — в честь моих сестер, и Эдит — в честь твоей матери.
— Мередит, — повторил он тихо, благоговейно. И посмотрел на свою дочь. Глаза его застилали слезы. — Мне это нравится.
Глава 14
— Знаю, — ответил он. — Поэтому я здесь, а он там. Всем так лучше.
Нью-Йорк
Берил поплотнее закуталась в шелковую накидку. Вошла в комнату с балкона и быстро закрыла за собой французское окно. Несколько сухих листьев влетели вслед за ней в комнату. Она пнула их ногой.
— Не понимаю, почему мы не можем поехать на ранчо, — сказала она. Ее нижняя губка выпятилась вперед, что, как она знала, все еще делало ее привлекательной.
Она не раз упражнялась перед зеркалом, придавая лицу это выражение. — Или по крайней мере в Денвер.
— Скучаешь по дому? — спросил Раштон. Он не отрывал глаз от газеты, которую читал, сидя на кровати, так что ухищрения Берил на него не подействовали.
— Да, — ответила она. — Скучаю. Именно так. Мне недостает гор и неба. И я почти два года не виделась с мамой.
— Ты же не могла дождаться, когда уедешь оттуда. Насколько я помню, твоя мать входила в перечень всего того, что ты презирала в Денвере.
Берил присела на край постели. Ее бледно-голубые глаза вспыхнули. Она выдернула из рук Раштона «Кроникл» и швырнула на пол.
— По крайней мере будь добр смотреть на меня, когда мы разговариваем, — резко сказала она.
Раштон вежливо поднял свои невозмутимые черные глаза. Голос его звучал спокойно и терпеливо:
— Гнев не идет тебе, Берил. Щеки краснеют и становятся непривлекательными.
— Черт бы тебя побрал, Раш. — Берил откинула назад локон, упавший ей на плечо. — Я не хочу говорить о том, как выгляжу.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на насмешку.
— Это в первый раз, — сухо сказал он. Раштон не испытал разочарования, так как Берил тут же попалась на эту приманку. Он взял ее за руку и удержал, когда она хотела вырваться. Притянул поближе, чтобы посадить рядом, и прижал ее руку к себе. — Ладно, — примирительно сказал он. — Ладно. Скажи мне еще раз, что у тебя на уме.
Берил положила ладонь на плечо мужа. Широкие лацканы ее халата разошлись, открыв идеальную округлость груди. Она не стала прикрываться.
— Мы не ездили в Колорадо. Никогда даже не обсуждали эту поездку. Я люблю Нью-Йорк, Раштон, но у меня есть семья в Денвере, которую я не видела с тех пор, как вышла за тебя замуж.
— Я думал, что тебе так хочется, — сказал он.
— Хотелось… хочется… Не знаю.
— Ты редко пишешь матери.
— Не люблю писать. Это не значит, что мне не хочется ее видеть. — Она потерла о его плечо свою ладонь. — Ты не пишешь Коннору, а я знаю, что тебе хотелось бы снова повидать его.
— Знаешь, вот как?
— Не отказывай мне в некоторой доле здравого смысла, — сказала она. — Может, ты с ним и не можешь ужиться дольше двух минут, но ни на минуту не сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы было иначе. Разве тебе не интересно узнать, как они живут с Мэри Маргарет?
— Я знаю, как дела у Мэгги, — заметил Раштон. — Она пишет родителям. Джей Мак рассказывал, что они с Мойрой получили пачку писем всего несколько недель назад. Некоторые из них написаны еще в середине лета.
— Наверное, никто из «Дабл Эйч» не наведывался в город, чтобы их отправить.
Раштон тоже так подумал. Сначала. Джей Мак дал приятелю прочесть письма Мэгги, и Раштону показалось интересным, что в них отсутствовали какие-либо подробности о ранчо «Дабл Эйч». В некоторых случаях, когда в них что-то описывалось, то описание явно не соответствовало действительности. В письмах невестки также отсутствовала информация о его сыне. Мэгги ни разу не писала о том, чем занимается на ранчо Коннор, что могло интересовать ее родных. Никогда не упоминала ни об одной шутке, над которой они могли бы вместе посмеяться. Ни разу не спросила у матери совета по поводу какого-нибудь спора. Если верить Мэгги, это была самая идиллическая супружеская жизнь во всем свете.
Что заставляло Раштона усомниться, а существует ли она вообще.
Он ничего не сказал Джею Маку. Не хотел вмешательства с этой стороны. Но его разбирало любопытство, и сейчас он слушал Берил с большим интересом, чем она представляла.
— Завтра — первое ноября, — сказал он.
— Гм-м-м. Вероятно, «Дабл Эйч» занесено снегом.
— Вероятно. — На мгновение воцарилось молчание. — Я мог бы отлучиться с завода к концу зимы.
— На Рождество? — с надеждой спросила Берил.
— Нет. Позже. Возможно, в феврале.
Берил подняла голову и посмотрела на мужа. Слегка надула губки.
— Но до февраля слишком далеко, И мы все равно не сможем пробиться к «Дабл Эйч».
— Я не так думал о ранчо, как о твоем желании повидать мать. Поезд легко дойдет до Денвера. Мы поживем у Грейс, пока весна не освободит дорогу.
Берил чуть не взвыла:
— Но это же может случиться только в марте или апреле!
— Знаю, дорогая, — сочувствующим тоном ответил Раштон, глаза его были серьезны. — Но я не смогу уехать раньше. И таким образом, ты проведешь со своей мамой столько времени, сколько захочешь. — Он увидел, что Берил слегка побледнела, но сумел подавить улыбку. — Почему бы тебе не заняться этими лампами, Берил? — спросил он, прижимаясь губами к ее лбу. — Ты получила то, что хотела. — Его рука скользнула под распахнутый халат и обхватила ее грудь. — Теперь моя очередь.
Она тихо застонала, когда его губы впились в ее губы.
Мэгги сидела на кровати, когда Коннор принес ей пиршественный поднос. Он показал ей содержимое, чтобы подразнить, а потом поставил поднос на столик, У нее слюнки потекли при виде блинчиков и бекона, горячего чая с медом и теплых булочек.
— Я не могу это все съесть, — запротестовала она. Но глаза ее жадно следили за подносом.
Наблюдая за ней, Коннор рассмеялся:
— Я доем то, что ты не сможешь, хотя и не думаю, что мне много достанется. — Он подал Мэгги вилку и тарелку с блинчиками и беконом. Она вонзила в них вилку, пока Коннор засовывал край салфетки за вырез ее ночной сорочки. Приятно было смотреть, как она ест с таким аппетитом. Так он ей и сказал. Мэгги ответила с набитым ртом, удивленная его замечанием:
— Я все время ем. Уже стала большая, как…
— Как и должна быть женщина, которая носит ребенка.
Мэгги проглотила еду и улыбнулась:
— Ты очень галантен. Но мне это нравится.
— Тогда чаще буду галантным.
Откусив кусочек хрустящей полоски бекона, Мэгги прибавила:
— И ты очень хороший повар, Коннор усмехнулся:
— Тебе не удастся заставить меня пообещать чаще готовить. Пока ты не появилась на ранчо, у нас неделями не было приличной еды. Никто не хотел постоянно делать эту работу.
— Разве это работа? — с невинным видом спросила она. — А я и не знала. Мне же не платят за нее.
Улыбка Коннора погасла.
— Ты права, — сказал он. — Мы были несправедливы.
— Но я же не могла больше ничем вам помогать, — возразила Мэгги. — Правда, я ничего не имела против.
— Как бы это ни выглядело, но я привез тебя на ранчо не для того, чтобы ты стала поварихой.
— Я плохо езжу верхом. И совсем не умею бросать аркан и клеймить скот. А всему, что я знаю о приготовлении еды, меня научил Дансер. Он здесь тихо себя ведет, ссылаясь на больную ногу, но когда поблизости никого нет, именно он руководит мною на кухне. Так что видишь, Коннор, я в некотором роде обманщица.
Он взял один из блинчиков, свернул его в виде сигары и обмакнул в сироп.
— Подумать только! — ответил он. — Интересно, захочет ли Дансер остаться, здесь после того, как заживет его нога?
— Почему бы тебе его не спросить? Он здесь устроился более комфортабельно, чем я могла предположить. Бен и остальные были очень добры, и никто на него не пялится. Все равно он сейчас не может уехать в свою хижину, особенно при таком снеге, и не уехал бы до того, как родится ребенок. Возможно, ему понравится работать здесь на ранчо поваром, по крайней мере до тех пор, пока он не сможет вернуться к своим выработкам.
— Я с ним поговорю.
Мэгги потянулась к кружке с чаем.
— Подозреваю, что снова стану дамой-бездельницей, — со вздохом произнесла она.
— Почему-то мне кажется, этого не произойдет. У тебя будет масса дел до рождения ребенка, а потом их станет еще больше.
За три дня до Рождества Мэгги вспомнила слова Коннора. Конечно, он оказался прав. Работы на ранчо не прекращались только потому, что долину замело снегом. Мужчины все равно работали помногу часов, кормили скот, убирали стойла, коптили мясо, ковали инструменты к весне. Когда на стадо нападали волки, они выходили, чтобы их прогнать. Они охотились и ловили рыбу, тренировались в бросании аркана в корале.
У Мэгги дни тоже были полны дел. Она стирала, гладила, чинила одежду — эта работа приносила ей удовлетворение, когда бывала закончена. И готовила вещи для ребенка. Она больше не стряпала ежедневно, но никто не пытался остановить ее, когда она бралась что-нибудь испечь. Когда Бак свалился с кашлем и болью в груди, именно Мэгги, а не Дансер, лечила его. Раздавив зубчик чеснока в столовой ложке меда, она заставляла принимать эту смесь четыре раза в день, чтобы снять воспаление в груди. Готовила для него на ночь чай из ромашки и прибавляла к нему экстракт, приготовленный из коры дикой вишни.
Мэгги почистила песком и починила колыбельку, которую нашла на чердаке. Временами трудилась над новым одеялом для их спальни, а Бен учил ее играть на гармошке. Немного читала по вечерам, иногда вместе с ней у камина сидел Коннор. Обычно она засыпала, уронив на пол открытую книгу. Ей нравилось, что Коннор относит ее на руках в постель.
Теперь, припомнив его слова о том, что она все равно будет занята, Мэгги пожалела, что его нет поблизости, чтобы отнести ее в постель. Она резко согнулась, крепко сжав в руках кувшин, когда очередной приступ боли сковал поясницу. Когда боль утихла, Мэгги поставила кувшин на место на полку в кладовке. Решение навести там порядок внезапно потеряло свою важность.
Мэгги, пятясь задом, выбралась из кладовки и оглядела кухню. Дансера там не было. Она открыла заднюю дверь, сморщившись, когда следующий приступ боли, на этот раз колющей, застал ее врасплох. — Дансер?
Никто не ответил. Интересно, подумала она, куда это он ушел. С трудом вернулась в дом.
Мэгги пошла в спальню и сняла с кровати хорошие простыни и одеяла, заменив их тремя старыми простынями, которые недавно нашла в чулане с постельным бельем. Выбрала две книги из кабинета Коннора, которые давно собиралась прочесть, и положила их на тумбочку. Несколько минут стояла перед шкафом, размышляя, какую сорочку надеть, и наконец остановилась на одной, с узкой полоской кружева у шеи, и оставила ее на кровати. Начала расстегивать платье. Воды потекли, когда она села на стул, чтобы снять туфли. От приступа боли у нее перехватило дыхание. «Все это очень интересно, — подумала она, — пока я могу думать о том, что со мной происходит, а не чувствовать». Босиком прошлепала обратно к чулану с бельем, нашла несколько полотенец и начала подтирать пол.
Коннор застал Мэгги на четвереньках в спальне. В руках у нее были полотенца, а рубашка на ней была покрыта темными пятнами воды. Самым интересным для него, однако, была глупая улыбка на ее лице, когда она повернула голову и через плечо посмотрела на него.
— Уверен, что этому есть объяснение, — небрежно произнес он, прислоняясь к дверному косяку. — Ты что, опрокинула тут ведро?
Ее улыбка стала шире.
— Где ты видишь ведро?
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять значение ее слов.
— О Боже!
Потом он уже не колебался. Подхватив Мэгги с пола, он поставил ее рядом с кроватью, стащил с нее сорочку и панталоны и помог ей влезть в ночную рубашку. Подождал, пока она заползет на кровать и устроится поудобнее, а потом пошел искать Дансера.
— Ей еще ждать много часов, — сказал ему Дансер, осмотрев Мэгги. — Сейчас она читает.
Он вышел в коридор из спальни и закрыл дверь. Увидел тревожные морщины на лбу Коннора и покачал головой, почесывая лишенную бороды половину своего покрытого шрамами лица.
— Нечего так смотреть, — сказал он. — Ты ведь принимал жеребят. Это так, одним махом, не происходит. Ожидание было бесконечным. Коннор оставался с Мэгги, пока Дансер не вышвырнул его вон, потом он ждал в гостиной, меряя ее шагами по очереди с Люком, Беном, Баком и Патриком, с надеждой выглядывая в коридор каждый раз, когда дверь в комнату Мэгги открывалась. Ее крики выносить им было труднее всего. Когда Коннор не метался по комнате, он сидел, скорчившись, в кресле, пытаясь не слышать ее криков. Бак был бледен. Бен и Патрик поглощали виски. Люк, обычно такой стойкий, просто вздрагивал.
Затем раздался крик, который они раньше не слышали, но который все знали. Коннор вскочил на ноги, словно выстрелили из пушки. Лицо Бака снова стало красным. Бен и Патрик начали разливать всем выпивку, а красивое лицо Люка расплылось в улыбке.
Когда Дансер появился на пороге, Коннор не стал ждать, что он скажет. Он ринулся мимо старателя к Мэгги. Она сидела посреди кровати. Ее волосы были влажными и темными на лбу и на висках. Под опущенными ресницами залегли тени. Лицо было бледным, но когда она подняла голову, глаза ее ярко сияли, а улыбка просто лучилась счастьем.
Когда Коннор подошел к кровати, она подняла сверточек на руках и сказала:
— Я хочу назвать ее Мередит. Мэри — в честь моих сестер, и Эдит — в честь твоей матери.
— Мередит, — повторил он тихо, благоговейно. И посмотрел на свою дочь. Глаза его застилали слезы. — Мне это нравится.
Глава 14
Мередит Дансер Холидей было шесть недель от роду, когда, наконец, ясная погода продержалась так долго, что открылась ведущая из долины тропа. Наемные рабочие, каждый из которых умирал от желания поразмяться, тянули жребий, кому поехать в Квинз-Пойнт. Повезло Люку и Баку. Дансер решил воспользоваться случаем и убедиться, что его хижина еще на месте, и последовал вслед за остальными. После отъезда этой троицы на ранчо воцарилась странная тишина, прерываемая лишь голодными криками Мередит, когда наступало время кормления.
Поэтому Мэгги удивилась, услышав на переднем крыльце топот ног, а затем звук открывшейся и захлопнувшейся двери. Она перестала покачиваться в кресле-качалке и отняла Мередит от груди. Малютка протестующе запищала и снова схватила губами грудь. Мэгги заслонила собой ребенка, когда дверь в спальню резко распахнулась. В дверях стоял Патрик, сжимая в руке шляпу. Он судорожно хватал ртом воздух и заикался, пытаясь одновременно перевести дух и говорить. Веснушки явственно проступили на его раскрасневшемся лице.
— Произошло несчастье, Мэг. Тебе придется что-то сделать. Коннор сейчас внесет Бена. Он велел приготовить постель Дансера, а потом ты уже должна знать, что делать.
Мэгги не знала, что случилось, не говоря уже о том, что делать. Она встала, скромно отвернулась, чтобы оторвать Мередит от груди и прикрыться. Она не обратила внимания на вопли младенца, хотя почувствовала, что из груди тотчас же снова начало сочиться молоко. Прижав к себе Мередит, она отстранила с дороги Патрика и повела его за собой в свободную комнату Дансера.
— Помоги приготовить кровать, — приказала она. — Я не могу сделать это одной рукой. И расскажи, что случилось.
Патрик схватил простыни и разостлал их на постели, подвернув края под матрац. Одновременно он стал рассказывать:
— Что-то в кузнечном горне вспыхнуло и выстрелило в Бена огненным шаром. Когда он выбежал наружу, Коннор схватил его и повалил прямо в снег, но он сильно обжегся.
Мэгги на секунду прикрыла глаза и подумала о лице Дансера. Сердце у нее замерло.
— Помоги Коннору принести Бена сюда, — сказала она Патрику спокойным голосом, не отражавшим ее чувства. — Он послал тебя не затем, чтобы ты тут со мной болтал. — И поняла, что ее уже никто не слышит, Патрик пулей выскочил из комнаты после первой ее фразы.
Мэри положила Мередит в колыбельку и отнесла на кухню. Младенец все еще пищал, но Мэгги притворялась, что не слышит. Поставила на плиту чайник с водой, зажгла хворост, затем принялась шарить в чулане в поисках сушеных листьев, цветов и ягод бузины. Она как раз доставала их, когда услышала, как снова распахнулась передняя дверь. Мэгги встретила мужчин в коридоре. Коннор и Патрик с двух сторон поддерживали Бена. Его крупное, с широкой грудью тело обмякло, голова упала на грудь. В воздухе пахло горелой одеждой, волосами и кожей. Патрик ногой захлопнул за ними дверь. Мэгги указала в сторону спальни:
— Несите туда. Попытайтесь снять с него одежду, но не дергайте в тех местах, где она пристала к коже.
Они исчезли в комнате. Мэгги пошла в гостиную, достала пару ножниц из корзинки с шитьем и подала их Коннору. Его руки, как она отметила, не так дрожали, как у Патрика, страх проявлялся у него в виде каменного спокойствия, что было очень полезно в критические моменты.
— Разрежь его одежду, если необходимо, — приказала она. — Патрик, принеси сюда бадью для купания. Наполни ее водой на четверть. Холодной. Не надо подогревать. И найди что-нибудь для перевязок! — Ей пришлось кричать ему вслед. Он слишком быстро среагировал на первое распоряжение и уже не слушал дальнейших.
Мэгги бросила на Бена беглый взгляд. О его состоянии можно будет судить только после того, как Коннор снимет большую часть одежды. Она видела, что его левая нога сильно обожжена, в основном от колена до щиколотки. Кожаный фартук защитил от повреждений грудь, пах и бедра, но обе руки пострадали от огня.
— Я сделаю из листьев бузины отвар, чтобы промыть кожу, — сказала она Коннору. — Это займет немного времени. Когда Патрик вернется с водой, попытайся отмочить лоскутья одежды, которые прикипели к коже. — Ей показалось, что Коннор побледнел. — Или давай я это сделаю, — предложила она.
— Нет, — резко ответил он. — Я справлюсь. Мэгги поколебалась, увидела, что он настроен решительно, и кивнула:
— Ладно.
Мередит начинала засыпать, когда Мэгги вернулась на кухню. Мэгги покачивала колыбельку носком одной ноги и готовила промывание. К тому времени, когда она закончила, Мередит уже крепко спала.
Отвар следовало остудить, прежде чем прикладывать его к обожженному телу Бена. Мэгги использовала это время, готовя специальный чай для того, чтобы облегчить боль и помочь Бену уснуть.
— Ты хорошо справился, — сказала она Коннору, вернувшись в спальню. Он встал с кресла, освобождая ей место. Туловище Бена было накрыто простыней, оставляя руки и большую часть обожженных ног открытыми для осмотра. Мэгги взяла губку, которой пользовался Коннор, и опустила ее в ведро с холодной водой. Тщательно промыла ожоги, стараясь не пропустить обрывки ниток, которые потом могли вызвать инфекцию. Несмотря на всю осторожность ее движений, Бен от ее прикосновений дергался и стонал.
— Дай ему немного чая из коры белой ивы, Коннор. Он в том голубом кувшине. — Она снова занялась промыванием ожогов. — Тебе повезло, Бен, — мягко произнесла Мэгги. — Ожоги не такие страшные, как описывал мне Патрик.
— Небось сказал, что я выглядел, как чертов огненный шар, — проворчал тот. От усилий, которые потребовались Бену, чтобы это сказать, приступ кашля потряс его тело, и он снова застонал от боли.
— Не разговаривай. Побереги силы, чтобы выпить то питье, которое даст тебе Коннор.
Коннор уловил в голосе жены властные нотки и увидел, что Бен повиновался. В течение следующей недели Коннор неоднократно слышал эти интонации и наблюдал, как под влиянием ее спокойной уверенности Бен поправлялся. Видел, как она сидела у постели Бена, утешая больного одним своим присутствием, держала его за здоровую руку, когда Бен не мог сдержать крика от боли. Меняла повязки, чистила и промывала успокаивающим, прохладным бальзамом обнаженные раны. Готовила бальзамы из чеснока против распространения инфекции и заваривала маковый и ивовый чаи. Иногда сидела рядом с ним одна. Иногда кормила грудью Мередит рядом с его постелью.
Она в любое время была рядом с Беном. Кормила его бульоном с ложки, когда он не мог еще справиться сам, читала ему вслух, качая на руках Мередит. Купала его, расчесывала и брила его широкое, морщинистое лицо.
Ночью она без сил падала на кровать в объятия Кон-нора. Он любил это время суток. Любил, когда она рядом, целиком принадлежит ему одному. Понимая, насколько редки эти мгновения, и полагая, что они так и останутся редкими, Коннор считал эти драгоценные мгновения и наслаждался каждым из них.
После того как Коннор увидел Мэгги у постели Бена, видел, как она лечит его своим умением и силой воли, ему стало ясно: его жене не место на ранчо «Дабл Эйч», она должна стать врачом.
— Дансер гордился бы тобой, — однажды сказал он ей, когда она готовилась лечь в постель. Коннор уже лежал на краю кровати, подложив локоть под голову. Взгляд его перебегал с жены на стоящую рядом колыбельку, в которой крепко спала его дочь, выставив крохотную попку. В восемь недель Мередит уже выросла из своей колыбельки. Они с Патриком мастерили для нее кроватку. Она еще стояла в сарае, где они ее прятали, чтобы сделать Мэгги сюрприз. Несчастье с Беном прибавило им работы по хозяйству и оставило меньше свободного времени для того, чтобы закончить кроватку.
Мэгги опустилась на колени перед колыбелькой, застегивая последнюю пуговицу на своей полотняной ночной сорочке. Дотронулась до макушки на пушистой головке Мередит. Волосики дочери были даже темнее, чем у Коннора. Она любовно погладила их, навивая кончики на палец.
— Я даже рада, что Дансера нет, — сказала она. — Ему, наверное, тяжело было бы видеть ожоги Бена. — Она медленно поднялась, потягиваясь и зевая. Рубашка туго натянулась у нее на груди. — Но я по нему скучаю. И мне было страшно, вдруг я что-то не так делаю.
Коннор поймал себя на том, что смотрит на грудь Мэгги. Сквозь тонкий хлопок четко вырисовывались ее полные груди. Тонкая талия и бедра силуэтом выделялись на фоне света от лампы за спиной. Болезнь Бена помешала не только доделать кроватку. Мэгги только оправилась после родов, когда произошло несчастье. И все эти недели получалось так, что то он чувствовал себя чересчур уставшим, то она.
Коннор Холидей не занимался любовью со своей женой с тех пор, как родился их ребенок. И его тело напомнило ему об этом самым естественным и элементарным образом.
Когда Мэгги забралась в постель, он перекатился на живот. Такая поза дала ему возможность не наброситься на нее сразу же.
— Мне кажется, ты почти все делаешь правильно, — охрипшим голосом произнес он.
Она улыбнулась:
— Правда? Мне нравится, что ты так говоришь. — Она потянулась к керосиновой лампе, но рука Коннора удержала ее за кисть.
— Сегодня не надо, — сказал он.
Мэгги обернулась и взглянула на него. Взгляд его глаз просто обжег ее.
— Я еще никогда не занимался с тобой любовью при свете, — произнес он. — На этот раз хочу видеть.
Мэгги хотела было ответить ему, что это неприлично, но дело было в том, что она сама считала это совершенно приличным. Наклонилась к нему поближе и прошептала:
— А что, если тебе не понравится то, что ты увидишь?
— Невозможно, — шепнул он в ответ.
Мэгги села и приподняла подол ночной сорочки. Одним рывком стянула ее с себя, и сорочка спланировала на пол позади нее.
Ему нравилось то, что он видел, очень даже нравилось. Мэгги одарила его смелым, почта вызывающим взглядом, в котором, как заподозрил Коннор, бравады было больше, чем храбрости. Он улыбнулся, ваял ее за руку и слегка сжал. Большим пальцем легонько провел по нежной коже внутри запястья. И ощутил сильное биение пульса.
От ее вздернутого подбородка взгляд его спустился пониже, вдоль шеи, к ямочке внизу и линии ключиц. Плечи Мэгги были отведены назад, линия груди явственно вырисовывалась. Под его взглядом по ее коже разлился розовый румянец. Соски приобрели оттенок темного коралла.
Взгляд Коннора скользнул ниже, по изгибу талии, плоскому животу и пышным бедрам. Он отпустил ее запястье, и его рука заскользила по обнаженному бедру до колена. Ладонь вбирала изгибы ее тела. Мэгги не шевелилась, но он чувствовал, как она дрожит.
— А ты не… — прошептала она. Его голос звучал еще более хрипло:
— Я — что?
— Ты не хочешь снять…
Поскольку она так и не смогла закончить предложение, Коннор пришел ей на помощь. Он приподнял простыню, прикрывавшую его нижнюю половину.
Глаза Мэгги слегка расширились. Он уже был раздет. И возбужден.
— Ты был так во мне уверен?
— Скажем, я надеялся.
Рассмеявшись, Мэгги отбросила одеяло и подвергла его такому же пристальному осмотру, каким он раньше воспламенил ее чувства. Окинула взглядом его широкие плечи, гладкую, выпуклую грудь, плоский живот. А затем изучающе посмотрела на его восставшую плоть.
— Ого! — тихо воскликнула она.
Коннор привлек ее к себе, затем перекатился и прижал Мэгги своим телом. Перенес вес на локти.
— Я приму это за комплимент.
— Правильно.
Затем его губы прильнули к ее губам. Он целовал ее глубоко, с жадностью. Она впустила его язык и сама проникла языком в его рот. Его колено раздвинуло ее ноги. Она приподняла бедра.
Поэтому Мэгги удивилась, услышав на переднем крыльце топот ног, а затем звук открывшейся и захлопнувшейся двери. Она перестала покачиваться в кресле-качалке и отняла Мередит от груди. Малютка протестующе запищала и снова схватила губами грудь. Мэгги заслонила собой ребенка, когда дверь в спальню резко распахнулась. В дверях стоял Патрик, сжимая в руке шляпу. Он судорожно хватал ртом воздух и заикался, пытаясь одновременно перевести дух и говорить. Веснушки явственно проступили на его раскрасневшемся лице.
— Произошло несчастье, Мэг. Тебе придется что-то сделать. Коннор сейчас внесет Бена. Он велел приготовить постель Дансера, а потом ты уже должна знать, что делать.
Мэгги не знала, что случилось, не говоря уже о том, что делать. Она встала, скромно отвернулась, чтобы оторвать Мередит от груди и прикрыться. Она не обратила внимания на вопли младенца, хотя почувствовала, что из груди тотчас же снова начало сочиться молоко. Прижав к себе Мередит, она отстранила с дороги Патрика и повела его за собой в свободную комнату Дансера.
— Помоги приготовить кровать, — приказала она. — Я не могу сделать это одной рукой. И расскажи, что случилось.
Патрик схватил простыни и разостлал их на постели, подвернув края под матрац. Одновременно он стал рассказывать:
— Что-то в кузнечном горне вспыхнуло и выстрелило в Бена огненным шаром. Когда он выбежал наружу, Коннор схватил его и повалил прямо в снег, но он сильно обжегся.
Мэгги на секунду прикрыла глаза и подумала о лице Дансера. Сердце у нее замерло.
— Помоги Коннору принести Бена сюда, — сказала она Патрику спокойным голосом, не отражавшим ее чувства. — Он послал тебя не затем, чтобы ты тут со мной болтал. — И поняла, что ее уже никто не слышит, Патрик пулей выскочил из комнаты после первой ее фразы.
Мэри положила Мередит в колыбельку и отнесла на кухню. Младенец все еще пищал, но Мэгги притворялась, что не слышит. Поставила на плиту чайник с водой, зажгла хворост, затем принялась шарить в чулане в поисках сушеных листьев, цветов и ягод бузины. Она как раз доставала их, когда услышала, как снова распахнулась передняя дверь. Мэгги встретила мужчин в коридоре. Коннор и Патрик с двух сторон поддерживали Бена. Его крупное, с широкой грудью тело обмякло, голова упала на грудь. В воздухе пахло горелой одеждой, волосами и кожей. Патрик ногой захлопнул за ними дверь. Мэгги указала в сторону спальни:
— Несите туда. Попытайтесь снять с него одежду, но не дергайте в тех местах, где она пристала к коже.
Они исчезли в комнате. Мэгги пошла в гостиную, достала пару ножниц из корзинки с шитьем и подала их Коннору. Его руки, как она отметила, не так дрожали, как у Патрика, страх проявлялся у него в виде каменного спокойствия, что было очень полезно в критические моменты.
— Разрежь его одежду, если необходимо, — приказала она. — Патрик, принеси сюда бадью для купания. Наполни ее водой на четверть. Холодной. Не надо подогревать. И найди что-нибудь для перевязок! — Ей пришлось кричать ему вслед. Он слишком быстро среагировал на первое распоряжение и уже не слушал дальнейших.
Мэгги бросила на Бена беглый взгляд. О его состоянии можно будет судить только после того, как Коннор снимет большую часть одежды. Она видела, что его левая нога сильно обожжена, в основном от колена до щиколотки. Кожаный фартук защитил от повреждений грудь, пах и бедра, но обе руки пострадали от огня.
— Я сделаю из листьев бузины отвар, чтобы промыть кожу, — сказала она Коннору. — Это займет немного времени. Когда Патрик вернется с водой, попытайся отмочить лоскутья одежды, которые прикипели к коже. — Ей показалось, что Коннор побледнел. — Или давай я это сделаю, — предложила она.
— Нет, — резко ответил он. — Я справлюсь. Мэгги поколебалась, увидела, что он настроен решительно, и кивнула:
— Ладно.
Мередит начинала засыпать, когда Мэгги вернулась на кухню. Мэгги покачивала колыбельку носком одной ноги и готовила промывание. К тому времени, когда она закончила, Мередит уже крепко спала.
Отвар следовало остудить, прежде чем прикладывать его к обожженному телу Бена. Мэгги использовала это время, готовя специальный чай для того, чтобы облегчить боль и помочь Бену уснуть.
— Ты хорошо справился, — сказала она Коннору, вернувшись в спальню. Он встал с кресла, освобождая ей место. Туловище Бена было накрыто простыней, оставляя руки и большую часть обожженных ног открытыми для осмотра. Мэгги взяла губку, которой пользовался Коннор, и опустила ее в ведро с холодной водой. Тщательно промыла ожоги, стараясь не пропустить обрывки ниток, которые потом могли вызвать инфекцию. Несмотря на всю осторожность ее движений, Бен от ее прикосновений дергался и стонал.
— Дай ему немного чая из коры белой ивы, Коннор. Он в том голубом кувшине. — Она снова занялась промыванием ожогов. — Тебе повезло, Бен, — мягко произнесла Мэгги. — Ожоги не такие страшные, как описывал мне Патрик.
— Небось сказал, что я выглядел, как чертов огненный шар, — проворчал тот. От усилий, которые потребовались Бену, чтобы это сказать, приступ кашля потряс его тело, и он снова застонал от боли.
— Не разговаривай. Побереги силы, чтобы выпить то питье, которое даст тебе Коннор.
Коннор уловил в голосе жены властные нотки и увидел, что Бен повиновался. В течение следующей недели Коннор неоднократно слышал эти интонации и наблюдал, как под влиянием ее спокойной уверенности Бен поправлялся. Видел, как она сидела у постели Бена, утешая больного одним своим присутствием, держала его за здоровую руку, когда Бен не мог сдержать крика от боли. Меняла повязки, чистила и промывала успокаивающим, прохладным бальзамом обнаженные раны. Готовила бальзамы из чеснока против распространения инфекции и заваривала маковый и ивовый чаи. Иногда сидела рядом с ним одна. Иногда кормила грудью Мередит рядом с его постелью.
Она в любое время была рядом с Беном. Кормила его бульоном с ложки, когда он не мог еще справиться сам, читала ему вслух, качая на руках Мередит. Купала его, расчесывала и брила его широкое, морщинистое лицо.
Ночью она без сил падала на кровать в объятия Кон-нора. Он любил это время суток. Любил, когда она рядом, целиком принадлежит ему одному. Понимая, насколько редки эти мгновения, и полагая, что они так и останутся редкими, Коннор считал эти драгоценные мгновения и наслаждался каждым из них.
После того как Коннор увидел Мэгги у постели Бена, видел, как она лечит его своим умением и силой воли, ему стало ясно: его жене не место на ранчо «Дабл Эйч», она должна стать врачом.
— Дансер гордился бы тобой, — однажды сказал он ей, когда она готовилась лечь в постель. Коннор уже лежал на краю кровати, подложив локоть под голову. Взгляд его перебегал с жены на стоящую рядом колыбельку, в которой крепко спала его дочь, выставив крохотную попку. В восемь недель Мередит уже выросла из своей колыбельки. Они с Патриком мастерили для нее кроватку. Она еще стояла в сарае, где они ее прятали, чтобы сделать Мэгги сюрприз. Несчастье с Беном прибавило им работы по хозяйству и оставило меньше свободного времени для того, чтобы закончить кроватку.
Мэгги опустилась на колени перед колыбелькой, застегивая последнюю пуговицу на своей полотняной ночной сорочке. Дотронулась до макушки на пушистой головке Мередит. Волосики дочери были даже темнее, чем у Коннора. Она любовно погладила их, навивая кончики на палец.
— Я даже рада, что Дансера нет, — сказала она. — Ему, наверное, тяжело было бы видеть ожоги Бена. — Она медленно поднялась, потягиваясь и зевая. Рубашка туго натянулась у нее на груди. — Но я по нему скучаю. И мне было страшно, вдруг я что-то не так делаю.
Коннор поймал себя на том, что смотрит на грудь Мэгги. Сквозь тонкий хлопок четко вырисовывались ее полные груди. Тонкая талия и бедра силуэтом выделялись на фоне света от лампы за спиной. Болезнь Бена помешала не только доделать кроватку. Мэгги только оправилась после родов, когда произошло несчастье. И все эти недели получалось так, что то он чувствовал себя чересчур уставшим, то она.
Коннор Холидей не занимался любовью со своей женой с тех пор, как родился их ребенок. И его тело напомнило ему об этом самым естественным и элементарным образом.
Когда Мэгги забралась в постель, он перекатился на живот. Такая поза дала ему возможность не наброситься на нее сразу же.
— Мне кажется, ты почти все делаешь правильно, — охрипшим голосом произнес он.
Она улыбнулась:
— Правда? Мне нравится, что ты так говоришь. — Она потянулась к керосиновой лампе, но рука Коннора удержала ее за кисть.
— Сегодня не надо, — сказал он.
Мэгги обернулась и взглянула на него. Взгляд его глаз просто обжег ее.
— Я еще никогда не занимался с тобой любовью при свете, — произнес он. — На этот раз хочу видеть.
Мэгги хотела было ответить ему, что это неприлично, но дело было в том, что она сама считала это совершенно приличным. Наклонилась к нему поближе и прошептала:
— А что, если тебе не понравится то, что ты увидишь?
— Невозможно, — шепнул он в ответ.
Мэгги села и приподняла подол ночной сорочки. Одним рывком стянула ее с себя, и сорочка спланировала на пол позади нее.
Ему нравилось то, что он видел, очень даже нравилось. Мэгги одарила его смелым, почта вызывающим взглядом, в котором, как заподозрил Коннор, бравады было больше, чем храбрости. Он улыбнулся, ваял ее за руку и слегка сжал. Большим пальцем легонько провел по нежной коже внутри запястья. И ощутил сильное биение пульса.
От ее вздернутого подбородка взгляд его спустился пониже, вдоль шеи, к ямочке внизу и линии ключиц. Плечи Мэгги были отведены назад, линия груди явственно вырисовывалась. Под его взглядом по ее коже разлился розовый румянец. Соски приобрели оттенок темного коралла.
Взгляд Коннора скользнул ниже, по изгибу талии, плоскому животу и пышным бедрам. Он отпустил ее запястье, и его рука заскользила по обнаженному бедру до колена. Ладонь вбирала изгибы ее тела. Мэгги не шевелилась, но он чувствовал, как она дрожит.
— А ты не… — прошептала она. Его голос звучал еще более хрипло:
— Я — что?
— Ты не хочешь снять…
Поскольку она так и не смогла закончить предложение, Коннор пришел ей на помощь. Он приподнял простыню, прикрывавшую его нижнюю половину.
Глаза Мэгги слегка расширились. Он уже был раздет. И возбужден.
— Ты был так во мне уверен?
— Скажем, я надеялся.
Рассмеявшись, Мэгги отбросила одеяло и подвергла его такому же пристальному осмотру, каким он раньше воспламенил ее чувства. Окинула взглядом его широкие плечи, гладкую, выпуклую грудь, плоский живот. А затем изучающе посмотрела на его восставшую плоть.
— Ого! — тихо воскликнула она.
Коннор привлек ее к себе, затем перекатился и прижал Мэгги своим телом. Перенес вес на локти.
— Я приму это за комплимент.
— Правильно.
Затем его губы прильнули к ее губам. Он целовал ее глубоко, с жадностью. Она впустила его язык и сама проникла языком в его рот. Его колено раздвинуло ее ноги. Она приподняла бедра.