Страница:
Однако боль, которую испытывал Олег с того момента, как взял на себя управление, усилилась настолько, что он уже не мог сдерживать рвущегося из легких крика. Это сейчас не имело никакого значения — главное не потерять контроль над огромным куском космического пространства, раскинувшегося перед ним. Голова кружилась от информационного водопада, обрушившегося на его полностью открытый и не умеющий защищаться мозг. Он видел свод окружающего космоса во всей его огромности. Он видел все сорок вражеских кораблей одновременно. Ему трудно было дистанцироваться от этой общей панорамы, выделить из нее главное, оценить детали — но именно это от него требовалось, поскольку они уже приблизились к первому кораблю на расстояние энергетического удара и ливень огненных стрел, исходящих от него, становился все нестерпимее.
Нужно было протянуть к врагу собственные руки, обожженные атомным огнем, разжать ладони и выпустить из них раскаленный шар антипротонной плазмы.
В конце концов он сделал это, и горизонт вокруг постепенно начал замедлять свое безостановочное вращение. Рутянский корабль превратился в пар, перестал отвлекать его внимание, но впереди уже вырастала новая цель…
Бой продолжался слишком долго, и нагрузка оказалась непомерной для его психики. Олег медленно, но верно терял контроль над окружающей обстановкой.
Он не знал, сколько вражеских кораблей оставалось невредимыми и в каком состоянии находится его собственный корабль.
Неожиданно мир вокруг него мгновенно изменился. Исчезли десятки раскаленных огненных шаров, летящих к нему со всех сторон, исчезли несущие непереносимую боль шпаги лазерных разрядов, и он очутился внутри наглухо закрытой коробки кабины, на которую один за другим обрушивались чудовищной силы удары.
Произошло то, чего он так опасался. Мозг корабля отключился в самый разгар боя. И теперь он превратился в мишень… «Как мышь в консервной банке», — с горечью подумал Олег, прикидывая, сколько времени у него еще осталось. Теперь он жил только благодаря резервам жизнеобеспечения собственного скафандра. Но прочность наружной оболочки не беспредельна. Рано или поздно в ответ на очередной удар произойдет та самая хорошо знакомая техникам базы реакция аннигиляции и его тело растворится внутри огненного шара плазмы.
Он подумал об этом почти равнодушно. Усталость мозга перешла тот предел, когда человека перестает интересовать даже собственная судьба.
В последний момент перед стартом мозг корабля передал ему что-то важное, что-то касающееся именно этого случая — но на то, чтобы сосредоточиться и вспомнить, у него уже не осталось сил.
Неожиданно нужные слова всплыли в сознании сами собой, он увидел их словно напечатанными большими черными буквами на белом экране: «Не беспокойся об этом, я обеспечу тебя механическими средствами для выхода наружу, не зависимыми от моих управляющих центров». Он не знал, была ли это попытка передачи умирающего мозга корабля, или эту шутку сыграла с ним собственная память. Он включил нашлемный прожектор и осмотрелся.
Олег находился в овальной полости метров пяти в поперечнике. Он плавал почти в центре нее, погруженный в мутноватую жидкость. Совершенно гладкие стенки этого каменного яйца не несли на себе ничего, хотя бы отдаленно напоминающего механические или электронные устройства. «Ну вот и все. Я сделал последнее, что еще мог сделать», — подумал Олег, выключая прожектор, но в его мозгу вновь вспыхнула надпись: «Нет, не все. Ты должен повернуть стартовую рукоятку катапульты. Она находится прямо над твоей головой. И помни о своем обещании. Камень теперь у тебя».
Ладанка у него под рубашкой стала чуть теплее и мягче. Он не знал, как Лидянцу удалось измельчить кристалл, не повредив при этом ткань скафандра. Но это не имело никакого значения. Он дал обещание и выполнит его, если останется жив…
Олег снова включил прожектор, с трудом повернул свое измученное тело и рванул эту чертову рукоятку, торчавшую из совершенно гладкой стены.
И после этого, прежде чем в брюхе корабля образовалась щель, прежде чем он вывалился наружу в сорока километрах над поверхностью планеты и камнем полетел вниз, прежде чем через положенное число минут включились тормозные ракеты его скафандра, — в его мозгу появилась последняя надпись. На этот раз тусклого, едва различимого цвета:
«Прощай, друг».
Глава 12
Нужно было протянуть к врагу собственные руки, обожженные атомным огнем, разжать ладони и выпустить из них раскаленный шар антипротонной плазмы.
В конце концов он сделал это, и горизонт вокруг постепенно начал замедлять свое безостановочное вращение. Рутянский корабль превратился в пар, перестал отвлекать его внимание, но впереди уже вырастала новая цель…
Бой продолжался слишком долго, и нагрузка оказалась непомерной для его психики. Олег медленно, но верно терял контроль над окружающей обстановкой.
Он не знал, сколько вражеских кораблей оставалось невредимыми и в каком состоянии находится его собственный корабль.
Неожиданно мир вокруг него мгновенно изменился. Исчезли десятки раскаленных огненных шаров, летящих к нему со всех сторон, исчезли несущие непереносимую боль шпаги лазерных разрядов, и он очутился внутри наглухо закрытой коробки кабины, на которую один за другим обрушивались чудовищной силы удары.
Произошло то, чего он так опасался. Мозг корабля отключился в самый разгар боя. И теперь он превратился в мишень… «Как мышь в консервной банке», — с горечью подумал Олег, прикидывая, сколько времени у него еще осталось. Теперь он жил только благодаря резервам жизнеобеспечения собственного скафандра. Но прочность наружной оболочки не беспредельна. Рано или поздно в ответ на очередной удар произойдет та самая хорошо знакомая техникам базы реакция аннигиляции и его тело растворится внутри огненного шара плазмы.
Он подумал об этом почти равнодушно. Усталость мозга перешла тот предел, когда человека перестает интересовать даже собственная судьба.
В последний момент перед стартом мозг корабля передал ему что-то важное, что-то касающееся именно этого случая — но на то, чтобы сосредоточиться и вспомнить, у него уже не осталось сил.
Неожиданно нужные слова всплыли в сознании сами собой, он увидел их словно напечатанными большими черными буквами на белом экране: «Не беспокойся об этом, я обеспечу тебя механическими средствами для выхода наружу, не зависимыми от моих управляющих центров». Он не знал, была ли это попытка передачи умирающего мозга корабля, или эту шутку сыграла с ним собственная память. Он включил нашлемный прожектор и осмотрелся.
Олег находился в овальной полости метров пяти в поперечнике. Он плавал почти в центре нее, погруженный в мутноватую жидкость. Совершенно гладкие стенки этого каменного яйца не несли на себе ничего, хотя бы отдаленно напоминающего механические или электронные устройства. «Ну вот и все. Я сделал последнее, что еще мог сделать», — подумал Олег, выключая прожектор, но в его мозгу вновь вспыхнула надпись: «Нет, не все. Ты должен повернуть стартовую рукоятку катапульты. Она находится прямо над твоей головой. И помни о своем обещании. Камень теперь у тебя».
Ладанка у него под рубашкой стала чуть теплее и мягче. Он не знал, как Лидянцу удалось измельчить кристалл, не повредив при этом ткань скафандра. Но это не имело никакого значения. Он дал обещание и выполнит его, если останется жив…
Олег снова включил прожектор, с трудом повернул свое измученное тело и рванул эту чертову рукоятку, торчавшую из совершенно гладкой стены.
И после этого, прежде чем в брюхе корабля образовалась щель, прежде чем он вывалился наружу в сорока километрах над поверхностью планеты и камнем полетел вниз, прежде чем через положенное число минут включились тормозные ракеты его скафандра, — в его мозгу появилась последняя надпись. На этот раз тусклого, едва различимого цвета:
«Прощай, друг».
Глава 12
Камера была сырой и холодной. В который раз Олег обвел отсутствующим взглядом отведенные ему десять метров замкнутого пространства. Похоже, это стало дурной традицией. Он кочует из одной камеры в другую. Странно, ему даже не изменило чувство юмора.
Служебное расследование закончилось. Завтра состоится заключительное заседание пентанала — ему будет вынесен приговор как рутянскому шпиону.
Марсианские рудники, от пяти до десяти лет. Срок не имеет значения. Это простая формальность, в судебном приговоре наверняка будет параграф о полном сканировании мозга. Так всегда поступали со всеми рутянскими шпионами. Правда, Олег теперь не был уверен в том, был ли среди них хоть один настоящий. Командованию необходима информация, хранящаяся в его мозгу, и оно готово получить ее любой ценой.
Их не удовлетворили его ответы. Они не поверили ни одному его слову, и правильно сделали. Он все равно не сказал ничего существенного.
Из-под подушки выползло отвратительное скользкое насекомое и уставилось на него, шевеля усиками, словно принюхиваясь.
«Мокрица! Наверняка здесь водится гадость и почище этой».
Он проводил ее равнодушным взглядом, но неожиданно пришедшая в голову мысль заставила его содрогнуться. У насекомых короткая жизнь, но у этого она, возможно, окажется длиннее его собственной.
Олег не испытывал ни горечи, ни отчаяния. Тупое равнодушие охватило его. Чудовищная несправедливость происшедшего все еще не укладывалась у него в голове. Из сорока рутянских кораблей всего два дошли до Земли и были уничтожены сторожевыми спутниками и ракетами «земля — воздух». Скорее всего и эти два крейсера были серьезно повреждены, иначе бы они не попали в зоны обстрела.
Но о том, что произошло в небе Аркура, Олег не сказал ни слова. Да и кто бы ему поверил? Лидянский корабль исчез. Они не нашли даже его обломков, и в этом тоже обвинили Олега — не в том, что корабль исчез, а в том, что Олег утаивает от командования важную информацию. Ведь он остался последним человеком на Аркурианской базе, последним и единственным очевидцем событий, объяснить которые никто не мог.
В сложившейся ситуации любое объяснение звучало неправдоподобно.
На месте следователей он бы тоже заподозрил неладное в самом этом факте: один-единственный человек остается в живых на базе, подвергнутой нейтронной бомбардировке…
А флот Рутян растворился в небе Аркура. Нечто похожее случалось и раньше. Никто не знал, откуда берутся Рутянские корабли и куда они исчезают…
Расскажи он о последнем бое — один человек против целого флота, — над ним бы даже смеяться не стали. Отправили бы на психиатрическое освидетельствование, а затем в любом случае провели бы сканирование мозга. После чего его рассказу пришлось бы поверить. Возможно, его бы даже сделали национальным героем — посмертно. Кому нужен живой герой с выжженным мозгом, не способный самостоятельно поднести ко рту даже ложку супа?..
Но самое главное — после этого они получили бы доступ ко всей информации, скрытой в его подсознании, не доступной пока что ему самому…
Что там отложилось в темных уголках его памяти во время непосредственного контакта с управляющим мозгом Лидянского корабля? Координаты планеты, которой адресовано послание? Они не имеют особого значения. Значение имеет информационный кристалл, но его они не получат в любом случае, даже если проведут сканирование.
Он вновь, который уж раз, ощупал висящий под рубашкой гладкий кожаный мешочек… Сержант, проводивший обыск, даже не взглянул на него, у каждого внеземлянина есть подобная ладанка. Чистый песок Сахары… О том, что это не так, они не узнают. Об этом он позаботится. Хотя Лидянец и говорил, что в раздробленном состоянии кристалл невозможно прочитать, Олег не собирался рисковать. Даже часть информации из него, попади она в недобрые руки, могла принести огромный вред.
Он не знал, хватит ли у него силы воли остановить работу собственного сердца, но надеялся, что хватит, во всяком случае, он не сомневался, что сумеет это сделать в случае крайней необходимости. «Вы ведь имеете дело с баком, господа, с паршивым недоношенным баком…» — прошептал он едва слышно.
Приговор был вынесен спустя две недели, и в нем не оказалось ничего неожиданного.
До полного сканирования мозга Олегу оставалось ровно десять дней. Обычно этот срок бывает больше, но, видимо, в его случае власти слишком уж торопились получить ценную информацию.
Сразу после вынесения приговора его перевели в военную тюрьму на Ганимеде.
Здесь было все необходимое для того, чтобы быстро и без шума избавляться от неугодных личностей, и не было ничего лишнего.
Самое же ценное для властей состояло в том, что побег из Ганимедской тюрьмы практически исключался. Этот спутник Юпитера, покрытый ледяным панцырем, имел слишком разряженную, не пригодную для дыхания атмосферу. Небольшое помещение тюрьмы, накрытое герметическим куполом, было полностью отрезано от внешнего мира.
Сюда отправляли тех, кто уже никогда не возвращался обратно Смертная казнь отменена сотни лет назад, и право на жизнь каждому гражданину Федерации гарантировалось всенародно одобренной конституцией.
Но ведь эвтаназия — это не казнь, это всего лишь медицинская процедура. Гуманная процедура для общественно опасных личностей, для отбросов общества, не умеющих пользоваться собственным мозгом. Таких людей следовало избавлять от лишнего органа, и на Ганимеде с этим успешно справлялись.
А так как государственно опасные преступники, подобные Олегу, появлялись здесь не так уж часто, местная администрация позаботилась о том, чтобы свои последние дни они проводили в достаточно комфортной обстановке.
Одиночная камера была оборудована кондиционером, телейным экраном, передающим сводки новостей и развлекательные программы. Здесь были даже отдельный душ, туалет и неплохое питание.
Жаль, конечно, что всеми этими благами приходилось пользоваться не слишком долго, но с этим ничего не поделаешь, каждый лишний день пребывания на Ганимеде людей, приговоренных к выжиганию мозга, обходился администрации недешево.
Горячая пища подавалась в камеру по специальному трубопроводу в герметически запаянной капсуле три раза в день, и всякое общение с тюремным персоналом запрещалось.
Впрочем, в первый же день пребывания Олега в Ганимедской тюрьме это правило неожиданно нарушили.
На экране его телевизона появилось хмурое лицо начальника тюрьмы полковника Ковалева, печально известного тем, что он всегда лично присутствовал при всех сканированиях мозга, хотя правила его к этому не обязывали.
Его можно было понять, жизнь в маленьком изолированном от остального мира гарнизоне достаточно однообразна. Ковалев коллекционировал видеозаписи с чужими воспоминаниями, особенно те, которые были связаны с женщинами. Во время сканирования девяносто процентов материала шло через видеоряд…
Одна мысль о том, что эти тусклые невыразительные глаза могут присутствовать при всех его встречах с Илен, заставила Олега побледнеть от гнева. Ну уж нет, он покончит со всем этим прежде, чем они до него доберутся.
Секунду Ковалев молчал, с интересом и даже некоторым сочувствием разглядывая нового заключенного. Он уже привык оценивать свои будущие жертвы как коробку со скрытыми пока видеокристаллами.
— По закону перед приведением приговора в исполнение вам разрешено одно двухчасовое свидание. Вы можете известить выбранное вами лицо по космосвязи, и если оно изъявит согласие прибыть на Ганимед, то свидание будет разрешено. Разумеется, оплатить дорогу и связанные с нею расходы придется вам самим.
— Не думаю, чтобы такое лицо нашлось. Мой счет с остатками стипендии конфискован, да и сумма была смехотворная… Вы ведь наверняка назначили такие цены на билет, которые исключают саму возможность подобных свиданий.
— Вы ошибаетесь. Мы получили уже две заявки на свидание с вами от людей, согласных взять на себя все расходы. Собственно, поэтому я вас и беспокою. Вам придется выбрать, кого именно вы хотите видеть. Цена визита на Ганимед действительно значительная. Нам приходится изыскивать дополнительные средства на содержание нашего учреждения. Правительственных субсидий на это не хватает.
От волнения у Олега так сильно сжало горло, что какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова в ответ. Ковалев терпеливо ждал, с интересом наблюдая за его реакцией, словно Олег был всего лишь коллекционным насекомым, уже наколотым на булавку, но все еще дрыгающим лапками.
Вихрь мыслей пронесся в голове Олега. У него не было богатых друзей. У него вообще не было друзей. Лишь один-единственный человек из всех, кого он знал, мог бы решиться на подобное путешествие, но Олег сделал все от него зависящее, чтобы навсегда потерять этого человека…
— Так кто же эти люди? — наконец удалось ему выдавить из себя нужный вопрос.
— Илен Ликранова и Дэн Стивене.
— Но Стивене мертв!
— Однако от него поступила заявка.
— Но, позвольте, если он жив, значит, есть свидетель того, что произошло на Аркуре! Во время судебного разбирательства об этом не было сказано ни слова!
— Этот вопрос не в моей компетенции. Возможно, этот человек объявился уже после судебного разбирательства или не пожелал в нем участвовать. В любом случае решения пентанала окончательны и пересмотру не подлежат.
— Я должен подумать.
— Хорошо. Я свяжусь с вами через час. Дорога до Ганимеда занимает почти трое суток, и ни при каких обстоятельствах срок сканирования не может быть отодвинут. Так что поторопитесь.
Лицо Ковалева исчезло с экрана.
Какое-то время Олег сидел, совершенно оглушенный этой новостью. Стивене жив… Но если он жив, почему не объявился раньше и не дал показаний в суде, если по каким-то причинам он не посчитал нужным это сделать, то для чего ему понадобилась их встреча?
И вообще, почему Стивене не здесь, не в тюрьме? Он был вместе с ним на Аркуре, он знал о происшедших там событиях столько же, сколько и сам Олег. «Почти столько же…» — поправил он себя. Дэн не был внутри корабля, но в любом случае разгром Рутянского флота в небе над Аркуром он не мог не видеть…
Концы с концами не сходились… А Илен? Она могла захотеть его увидеть. Даже после всего, что произошло между ними, впрочем, может быть, именно поэтому женщины странные существа…
Но она ведь не просто женщина — она сотрудник разведки, и не только разведки… И такой визит без согласия начальства для нее попросту невозможен.
Скорее всего какие-то могущественные силы решили побороться за его жизнь. Что, если это Костистый? Ведь он не может действовать по официальным каналам, и тогда Илен должна передать какую-то важную информацию…
Но и Дэн вряд ли предпримет такое путешествие ради того, чтобы просто повидать старого друга… Не такие уж они друзья, к тому же Дэн тоже штатный сотрудник разведки…
Впервые с момента вынесения приговора в нем проснулась надежда и, взломав коросту обреченности и полного равнодушия к будущему, заставила думать, отчаянно искать выхода, бороться, бороться за жизнь, отбросив всякие этические нормы, используя все свои возможности…
У тех, кто посадил его в эту клетку, этических норм не было вообще, и это развязывало ему руки…
Он попытался дотянуться своими ментальными щупальцами до знакомого разума, все равно какого, лишь бы аура была ему знакома, — но поблизости не оказалось никого. И впервые он понял, что его возможности ограничены расстоянием. Во всяком случае, за пределами Ганимеда он ничего не чувствовал. На Аркуре это было не так — там на него обрушивался целый водопад чужих полей, образов, мыслей. Чтобы не оглохнуть, ему приходилось применять все свои способности для экранирования мозга. На Ганимеде он не слышал никого, кроме персонала станции. Но из их мыслей, даже из мыслей самого Ковалева, он не почерпнул ничего существенного.
Он попытался еще раз выйти за пределы станции — но там, в космосе, царила абсолютная тишина. Возможно, в этом виноваты постоянные магнитные бури, характерные для этого района. Как бы там ни было он ничего не слышал. Молчала даже его хваленая интуиция.
Прекрасно понимая, что от сделанного выбора будет зависеть все, он в конце концов отбросил все мудрые рассуждения и сделал то, что ему хотелось. Возможно, последний раз в этой жизни…
Нажав кнопку вызова охранника, охрипшим от волнения голосом он произнес в зарешеченный микрофон: — Передайте начальнику тюрьмы: пусть пошлют вызов для Илен Ликрановой.
Сразу после прибытия земного транспортного корабля с запасами пищевых концентратов и топлива для энергоблоков Ганимедской тюрьмы охрана доставила его единственную пассажирку в кабинет Ковалева. Он лично занимался инструктажем и досмотром всех прибывающих на последнее свидание женщин и строго следил за выполнением этого приказа.
Илен оказалась в апартаментах, мало похожих на кабинет правительственного чиновника. Многие заключенные, у которых не было родственников, способных нанять дорогих адвокатов, изъявляя в завещании свою последнюю волю, оставляли Ковалеву те двадцать пять процентов состояния, которыми по закону могли распоряжаться самостоятельно. Все остальное забирало правительство.
Имея возможность ознакомиться с результатами сканирования чужой памяти, Ковалев не жалел времени на изучение материалов и никогда не ошибался в выборе очередной жертвы, составляя завещания лишь для тех несчастных, интересы которых некому было защитить во внешнем мире.
В массивных керамических вазах на полу его кабинета стояли живые цветы — роскошь, невиданная для космических станций. Их доставляли в вакууме из земных оранжерей.
В баре сверкал настоящий хрусталь. Огромный стол, инкрустированный бронзой под старину, был весь заставлен самой современной аппаратурой. Лишь небольшая гладкая кушетка, обтянутая кожей и скромно стоящая в углу, выбивалась из общего стиля комнаты.
Хозяин всего этого великолепия сразу же вежливо поднялся навстречу Илен и, представившись, предложил сесть на стоявший возле стола неудобный стул.
На полковнике был просторный домашний костюм. Заметив ее недоуменный взгляд, он пояснил: — Мы тут далеко от столицы, и формальную часть устава соблюдаем лишь по мере необходимости. Итак, чем могу быть вам полезен?
Илен удивленно вскинула бровь — ох уж эти чинуши! Он сразу же сумел дать ей понять превосходство своего положения, изобразив, что может и не знать, зачем она проделала столь дальний путь.
— Разве не вы подписывали мне вызов?
— Ах да, конечно, подписывал. — Он выдержал довольно длинную паузу, внимательно рассматривая ее своими холодными невыразительными глазами. И она, несмотря на всю свою выдержку, приобретенную за годы службы в разведке, почувствовала себя неуютно.
Илен прекрасно разбиралась в мужских взглядах и охотно прощала вспыхивавшее в них вожделение, особенно у тех, кто по долгу службы был лишен женского общества. Иногда такие взгляды ей даже нравились.
Но во взгляде полковника она не заметила никакого живого чувства. Он смотрел на нее, как смотрят на лягушку в зоологическом кабинете, примеряясь, где лучше произвести первый надрез.
— Так могу я получить обещанное свидание? — наконец не выдержала Илен затянувшегося молчания.
— Конечно, можете. Нужно лишь выполнить небольшую формальность.
— Какую еще формальность? — Она почувствовала, как в глубине ее рождается непонятный страх. Ей были знакомы кровавые схватки и напряженные психологические поединки, и она, не без оснований, считала себя мужественным человеком. Но этот чиновник внушал ей самый настоящий страх.
— Перед свиданием по закону полагается пройти личный досмотр. Иногда на такие свидания пытаются пронести самые неподходящие предметы, поэтому эту формальность мы вынуждены соблюдать неуклонно.
— Ну так в чем же дело? Приглашайте вашу досмотрщицу.
— У нас мужская тюрьма, мадам, и, во избежание ненужных инцидентов, мы вынуждены отказаться от услуг женского персонала. Здесь нет ни одной женщины, кроме вас.
Илен почувствовала, как горячая кровь хлынула ей в лицо.
— Вы хотите сказать, что я вынуждена буду раздеться в присутствии мужчин?
— О нет, множественное число здесь совсем не обязательно. Вполне достаточно моего присутствия. И вообще вы слишком волнуетесь.
Полковник дотянулся до бара и поставил перед ней стакан с какой-то светлой жидкостью.
— Вот выпейте это, и вы на все станете смотреть гораздо проще.
— А что будет, если я откажусь?
— Откажетесь выпить?
— Не прикидывайтесь идиотом, полковник! Как вы поступите, если я откажусь от досмотра?
Она уже не считала нужным скрывать свой гнев. В конце концов, вернувшись в столицу, она сумеет доставить этому чинуше весьма серьезные неприятности. Если бы он знал, к каким людям она могла обратиться в случае необходимости за помощью, он бы разговаривал совершенно иначе… Но в том-то и дело, что от этих людей ее сейчас отделяли миллионы километров космического пространства, и даже сама возможность связи с Землей целиком зависела от полковника.
— В таком случае вам придется вернуться обратно следующим рейсом нашего грузовика. В свидании вам будет отказано.
— Мне нужно позвонить по космосвязи.
— Это исключено. У нас закрытый военный объект, и мы не можем предоставлять посторонним наши внутренние линии связи. И учтите, мадам, обратный рейс состоится не скоро. У нас здесь нет гостиницы, и вам придется провести далеко не в комфортабельных условиях почти два месяца. Конечно, при желании я мог бы пойти навстречу и ускорить ваш отъезд, но это уже будет зависеть от вас. Думаю, что в конце концов вы сами попросите меня об этом.
Наш обслуживающий персонал не видит женщин по полгода, и я не могу ручаться за их безупречное поведение. К тому же рейс может и задержаться…
Теперь она почувствовала настоящий ужас. И лишь мысль о том, что от нее зависит судьба Олега, помогла ей снова взять себя в руки.
— Вам ведь не нужен этот досмотр, полковник, у вас достаточно сканирующей аппаратуры, и вы знаете, что у меня с собой нет ничего недозволенного.
— Вы умный человек, мадам.
— В таком случае давайте договоримся так — сначала будет свидание, а потом все остальное.
— А если вы меня обманете?
— По-моему, у вас достаточно убедительных аргументов.
— Ну что же… В разумных пределах я всегда готов пойти навстречу женщине.
Свидание состоялось в назначенное время, и едва Илей вошла в специально отведенную для таких случаев комнату, как Олег почувствовал, что сердце его сжалось от надежды, от радости видеть ее и от горечи — от всего сразу…
Илен была бледна, уголки губ сурово опущены, прическа и платье были тоже совершенно для него незнакомы. Мгновения, пока она шла к столу и еще не заговорила, он привыкал к ее новому облику и к своему новому отношению к этой женщине. Новому с тех пор, как после их последнего свидания на лайнере он прикоснулся к ее сознанию и почувствовал такое же беспредельное одиночество и боль, как и его собственные.
Но именно тогда он узнал и понял, что в этом темном океане вдруг появилась светлая точка.
Он встретил женщину, он успел оскорбить и оттолкнуть ее от себя, прежде чем узнал, что не безразличен ей, что он, презренный в этом обществе Танн, может быть кому-то нужен…
Эти мысли вихрем пронеслись в его голове, пока она шла к нему через всю комнату. Но вот Илен опустилась на скамью напротив него, и прежде чем успела заговорить, он сделал ей знак, которому научился в разведшколе: «Нас подслушивают».
— Но мне придется…
Он отрицательно покачал головой.
— Еще успеем наговориться. Впереди целых два часа. Расскажи лучше, как ты доехала, — Этой дурацкой фразой он как бы задавал ей тему разговора, запрещая говорить о важном, выигрывая столь необходимое ему время. Необходимое для того, чтобы пробиться к ее сознанию.
«Илен! Илен! Ты должна меня сейчас слышать. Пожалуйста, Илен, помоги мне!» Он говорил эти слова, не разжимая губ, не произнося ни звука. Он лишь смотрел ей в глаза, не осмеливаясь даже прикоснуться к ее руке.
Ни разу еще он не пытался выйти на прямой взаимный контакт с другим разумом — он не знал, что из этого получится, он лишь подозревал, что это может зависеть от врожденных способностей Илен к такого рода слуху, и знал, что на карту поставлена его жизнь.
А минутой позже, когда он соприкоснулся с внешними, ближайшими слоями ее памяти, понял, что и она рискует ничуть не меньше, чем он.
Наконец в ее лице что-то изменилось — дрогнули губы, изумленно приподнялась бровь.
— Не понимаю, что это?!
«Не говори вслух, пожалуйста, не говори вслух! Просто повторяй про себя нужные слова!»
«Но телепатия такой силы… Я никогда не слышала про такое… Только у Таннов…»
Служебное расследование закончилось. Завтра состоится заключительное заседание пентанала — ему будет вынесен приговор как рутянскому шпиону.
Марсианские рудники, от пяти до десяти лет. Срок не имеет значения. Это простая формальность, в судебном приговоре наверняка будет параграф о полном сканировании мозга. Так всегда поступали со всеми рутянскими шпионами. Правда, Олег теперь не был уверен в том, был ли среди них хоть один настоящий. Командованию необходима информация, хранящаяся в его мозгу, и оно готово получить ее любой ценой.
Их не удовлетворили его ответы. Они не поверили ни одному его слову, и правильно сделали. Он все равно не сказал ничего существенного.
Из-под подушки выползло отвратительное скользкое насекомое и уставилось на него, шевеля усиками, словно принюхиваясь.
«Мокрица! Наверняка здесь водится гадость и почище этой».
Он проводил ее равнодушным взглядом, но неожиданно пришедшая в голову мысль заставила его содрогнуться. У насекомых короткая жизнь, но у этого она, возможно, окажется длиннее его собственной.
Олег не испытывал ни горечи, ни отчаяния. Тупое равнодушие охватило его. Чудовищная несправедливость происшедшего все еще не укладывалась у него в голове. Из сорока рутянских кораблей всего два дошли до Земли и были уничтожены сторожевыми спутниками и ракетами «земля — воздух». Скорее всего и эти два крейсера были серьезно повреждены, иначе бы они не попали в зоны обстрела.
Но о том, что произошло в небе Аркура, Олег не сказал ни слова. Да и кто бы ему поверил? Лидянский корабль исчез. Они не нашли даже его обломков, и в этом тоже обвинили Олега — не в том, что корабль исчез, а в том, что Олег утаивает от командования важную информацию. Ведь он остался последним человеком на Аркурианской базе, последним и единственным очевидцем событий, объяснить которые никто не мог.
В сложившейся ситуации любое объяснение звучало неправдоподобно.
На месте следователей он бы тоже заподозрил неладное в самом этом факте: один-единственный человек остается в живых на базе, подвергнутой нейтронной бомбардировке…
А флот Рутян растворился в небе Аркура. Нечто похожее случалось и раньше. Никто не знал, откуда берутся Рутянские корабли и куда они исчезают…
Расскажи он о последнем бое — один человек против целого флота, — над ним бы даже смеяться не стали. Отправили бы на психиатрическое освидетельствование, а затем в любом случае провели бы сканирование мозга. После чего его рассказу пришлось бы поверить. Возможно, его бы даже сделали национальным героем — посмертно. Кому нужен живой герой с выжженным мозгом, не способный самостоятельно поднести ко рту даже ложку супа?..
Но самое главное — после этого они получили бы доступ ко всей информации, скрытой в его подсознании, не доступной пока что ему самому…
Что там отложилось в темных уголках его памяти во время непосредственного контакта с управляющим мозгом Лидянского корабля? Координаты планеты, которой адресовано послание? Они не имеют особого значения. Значение имеет информационный кристалл, но его они не получат в любом случае, даже если проведут сканирование.
Он вновь, который уж раз, ощупал висящий под рубашкой гладкий кожаный мешочек… Сержант, проводивший обыск, даже не взглянул на него, у каждого внеземлянина есть подобная ладанка. Чистый песок Сахары… О том, что это не так, они не узнают. Об этом он позаботится. Хотя Лидянец и говорил, что в раздробленном состоянии кристалл невозможно прочитать, Олег не собирался рисковать. Даже часть информации из него, попади она в недобрые руки, могла принести огромный вред.
Он не знал, хватит ли у него силы воли остановить работу собственного сердца, но надеялся, что хватит, во всяком случае, он не сомневался, что сумеет это сделать в случае крайней необходимости. «Вы ведь имеете дело с баком, господа, с паршивым недоношенным баком…» — прошептал он едва слышно.
Приговор был вынесен спустя две недели, и в нем не оказалось ничего неожиданного.
До полного сканирования мозга Олегу оставалось ровно десять дней. Обычно этот срок бывает больше, но, видимо, в его случае власти слишком уж торопились получить ценную информацию.
Сразу после вынесения приговора его перевели в военную тюрьму на Ганимеде.
Здесь было все необходимое для того, чтобы быстро и без шума избавляться от неугодных личностей, и не было ничего лишнего.
Самое же ценное для властей состояло в том, что побег из Ганимедской тюрьмы практически исключался. Этот спутник Юпитера, покрытый ледяным панцырем, имел слишком разряженную, не пригодную для дыхания атмосферу. Небольшое помещение тюрьмы, накрытое герметическим куполом, было полностью отрезано от внешнего мира.
Сюда отправляли тех, кто уже никогда не возвращался обратно Смертная казнь отменена сотни лет назад, и право на жизнь каждому гражданину Федерации гарантировалось всенародно одобренной конституцией.
Но ведь эвтаназия — это не казнь, это всего лишь медицинская процедура. Гуманная процедура для общественно опасных личностей, для отбросов общества, не умеющих пользоваться собственным мозгом. Таких людей следовало избавлять от лишнего органа, и на Ганимеде с этим успешно справлялись.
А так как государственно опасные преступники, подобные Олегу, появлялись здесь не так уж часто, местная администрация позаботилась о том, чтобы свои последние дни они проводили в достаточно комфортной обстановке.
Одиночная камера была оборудована кондиционером, телейным экраном, передающим сводки новостей и развлекательные программы. Здесь были даже отдельный душ, туалет и неплохое питание.
Жаль, конечно, что всеми этими благами приходилось пользоваться не слишком долго, но с этим ничего не поделаешь, каждый лишний день пребывания на Ганимеде людей, приговоренных к выжиганию мозга, обходился администрации недешево.
Горячая пища подавалась в камеру по специальному трубопроводу в герметически запаянной капсуле три раза в день, и всякое общение с тюремным персоналом запрещалось.
Впрочем, в первый же день пребывания Олега в Ганимедской тюрьме это правило неожиданно нарушили.
На экране его телевизона появилось хмурое лицо начальника тюрьмы полковника Ковалева, печально известного тем, что он всегда лично присутствовал при всех сканированиях мозга, хотя правила его к этому не обязывали.
Его можно было понять, жизнь в маленьком изолированном от остального мира гарнизоне достаточно однообразна. Ковалев коллекционировал видеозаписи с чужими воспоминаниями, особенно те, которые были связаны с женщинами. Во время сканирования девяносто процентов материала шло через видеоряд…
Одна мысль о том, что эти тусклые невыразительные глаза могут присутствовать при всех его встречах с Илен, заставила Олега побледнеть от гнева. Ну уж нет, он покончит со всем этим прежде, чем они до него доберутся.
Секунду Ковалев молчал, с интересом и даже некоторым сочувствием разглядывая нового заключенного. Он уже привык оценивать свои будущие жертвы как коробку со скрытыми пока видеокристаллами.
— По закону перед приведением приговора в исполнение вам разрешено одно двухчасовое свидание. Вы можете известить выбранное вами лицо по космосвязи, и если оно изъявит согласие прибыть на Ганимед, то свидание будет разрешено. Разумеется, оплатить дорогу и связанные с нею расходы придется вам самим.
— Не думаю, чтобы такое лицо нашлось. Мой счет с остатками стипендии конфискован, да и сумма была смехотворная… Вы ведь наверняка назначили такие цены на билет, которые исключают саму возможность подобных свиданий.
— Вы ошибаетесь. Мы получили уже две заявки на свидание с вами от людей, согласных взять на себя все расходы. Собственно, поэтому я вас и беспокою. Вам придется выбрать, кого именно вы хотите видеть. Цена визита на Ганимед действительно значительная. Нам приходится изыскивать дополнительные средства на содержание нашего учреждения. Правительственных субсидий на это не хватает.
От волнения у Олега так сильно сжало горло, что какое-то время он не мог выдавить из себя ни слова в ответ. Ковалев терпеливо ждал, с интересом наблюдая за его реакцией, словно Олег был всего лишь коллекционным насекомым, уже наколотым на булавку, но все еще дрыгающим лапками.
Вихрь мыслей пронесся в голове Олега. У него не было богатых друзей. У него вообще не было друзей. Лишь один-единственный человек из всех, кого он знал, мог бы решиться на подобное путешествие, но Олег сделал все от него зависящее, чтобы навсегда потерять этого человека…
— Так кто же эти люди? — наконец удалось ему выдавить из себя нужный вопрос.
— Илен Ликранова и Дэн Стивене.
— Но Стивене мертв!
— Однако от него поступила заявка.
— Но, позвольте, если он жив, значит, есть свидетель того, что произошло на Аркуре! Во время судебного разбирательства об этом не было сказано ни слова!
— Этот вопрос не в моей компетенции. Возможно, этот человек объявился уже после судебного разбирательства или не пожелал в нем участвовать. В любом случае решения пентанала окончательны и пересмотру не подлежат.
— Я должен подумать.
— Хорошо. Я свяжусь с вами через час. Дорога до Ганимеда занимает почти трое суток, и ни при каких обстоятельствах срок сканирования не может быть отодвинут. Так что поторопитесь.
Лицо Ковалева исчезло с экрана.
Какое-то время Олег сидел, совершенно оглушенный этой новостью. Стивене жив… Но если он жив, почему не объявился раньше и не дал показаний в суде, если по каким-то причинам он не посчитал нужным это сделать, то для чего ему понадобилась их встреча?
И вообще, почему Стивене не здесь, не в тюрьме? Он был вместе с ним на Аркуре, он знал о происшедших там событиях столько же, сколько и сам Олег. «Почти столько же…» — поправил он себя. Дэн не был внутри корабля, но в любом случае разгром Рутянского флота в небе над Аркуром он не мог не видеть…
Концы с концами не сходились… А Илен? Она могла захотеть его увидеть. Даже после всего, что произошло между ними, впрочем, может быть, именно поэтому женщины странные существа…
Но она ведь не просто женщина — она сотрудник разведки, и не только разведки… И такой визит без согласия начальства для нее попросту невозможен.
Скорее всего какие-то могущественные силы решили побороться за его жизнь. Что, если это Костистый? Ведь он не может действовать по официальным каналам, и тогда Илен должна передать какую-то важную информацию…
Но и Дэн вряд ли предпримет такое путешествие ради того, чтобы просто повидать старого друга… Не такие уж они друзья, к тому же Дэн тоже штатный сотрудник разведки…
Впервые с момента вынесения приговора в нем проснулась надежда и, взломав коросту обреченности и полного равнодушия к будущему, заставила думать, отчаянно искать выхода, бороться, бороться за жизнь, отбросив всякие этические нормы, используя все свои возможности…
У тех, кто посадил его в эту клетку, этических норм не было вообще, и это развязывало ему руки…
Он попытался дотянуться своими ментальными щупальцами до знакомого разума, все равно какого, лишь бы аура была ему знакома, — но поблизости не оказалось никого. И впервые он понял, что его возможности ограничены расстоянием. Во всяком случае, за пределами Ганимеда он ничего не чувствовал. На Аркуре это было не так — там на него обрушивался целый водопад чужих полей, образов, мыслей. Чтобы не оглохнуть, ему приходилось применять все свои способности для экранирования мозга. На Ганимеде он не слышал никого, кроме персонала станции. Но из их мыслей, даже из мыслей самого Ковалева, он не почерпнул ничего существенного.
Он попытался еще раз выйти за пределы станции — но там, в космосе, царила абсолютная тишина. Возможно, в этом виноваты постоянные магнитные бури, характерные для этого района. Как бы там ни было он ничего не слышал. Молчала даже его хваленая интуиция.
Прекрасно понимая, что от сделанного выбора будет зависеть все, он в конце концов отбросил все мудрые рассуждения и сделал то, что ему хотелось. Возможно, последний раз в этой жизни…
Нажав кнопку вызова охранника, охрипшим от волнения голосом он произнес в зарешеченный микрофон: — Передайте начальнику тюрьмы: пусть пошлют вызов для Илен Ликрановой.
Сразу после прибытия земного транспортного корабля с запасами пищевых концентратов и топлива для энергоблоков Ганимедской тюрьмы охрана доставила его единственную пассажирку в кабинет Ковалева. Он лично занимался инструктажем и досмотром всех прибывающих на последнее свидание женщин и строго следил за выполнением этого приказа.
Илен оказалась в апартаментах, мало похожих на кабинет правительственного чиновника. Многие заключенные, у которых не было родственников, способных нанять дорогих адвокатов, изъявляя в завещании свою последнюю волю, оставляли Ковалеву те двадцать пять процентов состояния, которыми по закону могли распоряжаться самостоятельно. Все остальное забирало правительство.
Имея возможность ознакомиться с результатами сканирования чужой памяти, Ковалев не жалел времени на изучение материалов и никогда не ошибался в выборе очередной жертвы, составляя завещания лишь для тех несчастных, интересы которых некому было защитить во внешнем мире.
В массивных керамических вазах на полу его кабинета стояли живые цветы — роскошь, невиданная для космических станций. Их доставляли в вакууме из земных оранжерей.
В баре сверкал настоящий хрусталь. Огромный стол, инкрустированный бронзой под старину, был весь заставлен самой современной аппаратурой. Лишь небольшая гладкая кушетка, обтянутая кожей и скромно стоящая в углу, выбивалась из общего стиля комнаты.
Хозяин всего этого великолепия сразу же вежливо поднялся навстречу Илен и, представившись, предложил сесть на стоявший возле стола неудобный стул.
На полковнике был просторный домашний костюм. Заметив ее недоуменный взгляд, он пояснил: — Мы тут далеко от столицы, и формальную часть устава соблюдаем лишь по мере необходимости. Итак, чем могу быть вам полезен?
Илен удивленно вскинула бровь — ох уж эти чинуши! Он сразу же сумел дать ей понять превосходство своего положения, изобразив, что может и не знать, зачем она проделала столь дальний путь.
— Разве не вы подписывали мне вызов?
— Ах да, конечно, подписывал. — Он выдержал довольно длинную паузу, внимательно рассматривая ее своими холодными невыразительными глазами. И она, несмотря на всю свою выдержку, приобретенную за годы службы в разведке, почувствовала себя неуютно.
Илен прекрасно разбиралась в мужских взглядах и охотно прощала вспыхивавшее в них вожделение, особенно у тех, кто по долгу службы был лишен женского общества. Иногда такие взгляды ей даже нравились.
Но во взгляде полковника она не заметила никакого живого чувства. Он смотрел на нее, как смотрят на лягушку в зоологическом кабинете, примеряясь, где лучше произвести первый надрез.
— Так могу я получить обещанное свидание? — наконец не выдержала Илен затянувшегося молчания.
— Конечно, можете. Нужно лишь выполнить небольшую формальность.
— Какую еще формальность? — Она почувствовала, как в глубине ее рождается непонятный страх. Ей были знакомы кровавые схватки и напряженные психологические поединки, и она, не без оснований, считала себя мужественным человеком. Но этот чиновник внушал ей самый настоящий страх.
— Перед свиданием по закону полагается пройти личный досмотр. Иногда на такие свидания пытаются пронести самые неподходящие предметы, поэтому эту формальность мы вынуждены соблюдать неуклонно.
— Ну так в чем же дело? Приглашайте вашу досмотрщицу.
— У нас мужская тюрьма, мадам, и, во избежание ненужных инцидентов, мы вынуждены отказаться от услуг женского персонала. Здесь нет ни одной женщины, кроме вас.
Илен почувствовала, как горячая кровь хлынула ей в лицо.
— Вы хотите сказать, что я вынуждена буду раздеться в присутствии мужчин?
— О нет, множественное число здесь совсем не обязательно. Вполне достаточно моего присутствия. И вообще вы слишком волнуетесь.
Полковник дотянулся до бара и поставил перед ней стакан с какой-то светлой жидкостью.
— Вот выпейте это, и вы на все станете смотреть гораздо проще.
— А что будет, если я откажусь?
— Откажетесь выпить?
— Не прикидывайтесь идиотом, полковник! Как вы поступите, если я откажусь от досмотра?
Она уже не считала нужным скрывать свой гнев. В конце концов, вернувшись в столицу, она сумеет доставить этому чинуше весьма серьезные неприятности. Если бы он знал, к каким людям она могла обратиться в случае необходимости за помощью, он бы разговаривал совершенно иначе… Но в том-то и дело, что от этих людей ее сейчас отделяли миллионы километров космического пространства, и даже сама возможность связи с Землей целиком зависела от полковника.
— В таком случае вам придется вернуться обратно следующим рейсом нашего грузовика. В свидании вам будет отказано.
— Мне нужно позвонить по космосвязи.
— Это исключено. У нас закрытый военный объект, и мы не можем предоставлять посторонним наши внутренние линии связи. И учтите, мадам, обратный рейс состоится не скоро. У нас здесь нет гостиницы, и вам придется провести далеко не в комфортабельных условиях почти два месяца. Конечно, при желании я мог бы пойти навстречу и ускорить ваш отъезд, но это уже будет зависеть от вас. Думаю, что в конце концов вы сами попросите меня об этом.
Наш обслуживающий персонал не видит женщин по полгода, и я не могу ручаться за их безупречное поведение. К тому же рейс может и задержаться…
Теперь она почувствовала настоящий ужас. И лишь мысль о том, что от нее зависит судьба Олега, помогла ей снова взять себя в руки.
— Вам ведь не нужен этот досмотр, полковник, у вас достаточно сканирующей аппаратуры, и вы знаете, что у меня с собой нет ничего недозволенного.
— Вы умный человек, мадам.
— В таком случае давайте договоримся так — сначала будет свидание, а потом все остальное.
— А если вы меня обманете?
— По-моему, у вас достаточно убедительных аргументов.
— Ну что же… В разумных пределах я всегда готов пойти навстречу женщине.
Свидание состоялось в назначенное время, и едва Илей вошла в специально отведенную для таких случаев комнату, как Олег почувствовал, что сердце его сжалось от надежды, от радости видеть ее и от горечи — от всего сразу…
Илен была бледна, уголки губ сурово опущены, прическа и платье были тоже совершенно для него незнакомы. Мгновения, пока она шла к столу и еще не заговорила, он привыкал к ее новому облику и к своему новому отношению к этой женщине. Новому с тех пор, как после их последнего свидания на лайнере он прикоснулся к ее сознанию и почувствовал такое же беспредельное одиночество и боль, как и его собственные.
Но именно тогда он узнал и понял, что в этом темном океане вдруг появилась светлая точка.
Он встретил женщину, он успел оскорбить и оттолкнуть ее от себя, прежде чем узнал, что не безразличен ей, что он, презренный в этом обществе Танн, может быть кому-то нужен…
Эти мысли вихрем пронеслись в его голове, пока она шла к нему через всю комнату. Но вот Илен опустилась на скамью напротив него, и прежде чем успела заговорить, он сделал ей знак, которому научился в разведшколе: «Нас подслушивают».
— Но мне придется…
Он отрицательно покачал головой.
— Еще успеем наговориться. Впереди целых два часа. Расскажи лучше, как ты доехала, — Этой дурацкой фразой он как бы задавал ей тему разговора, запрещая говорить о важном, выигрывая столь необходимое ему время. Необходимое для того, чтобы пробиться к ее сознанию.
«Илен! Илен! Ты должна меня сейчас слышать. Пожалуйста, Илен, помоги мне!» Он говорил эти слова, не разжимая губ, не произнося ни звука. Он лишь смотрел ей в глаза, не осмеливаясь даже прикоснуться к ее руке.
Ни разу еще он не пытался выйти на прямой взаимный контакт с другим разумом — он не знал, что из этого получится, он лишь подозревал, что это может зависеть от врожденных способностей Илен к такого рода слуху, и знал, что на карту поставлена его жизнь.
А минутой позже, когда он соприкоснулся с внешними, ближайшими слоями ее памяти, понял, что и она рискует ничуть не меньше, чем он.
Наконец в ее лице что-то изменилось — дрогнули губы, изумленно приподнялась бровь.
— Не понимаю, что это?!
«Не говори вслух, пожалуйста, не говори вслух! Просто повторяй про себя нужные слова!»
«Но телепатия такой силы… Я никогда не слышала про такое… Только у Таннов…»