Страница:
В таком случае я бы предпочел пустой дом, хоть и с тостером.
– Стало быть, утром пойдем за ними. До полудня продержатся?
– Не знаю. – Женька опять уткнулась в экран. – Может, уже замерзли.
– А ты сможешь найти этот остров?
– Проще простого. Сперва все прямо, часа два. А потом два часа направо. Все, не мешай мне.
Адрес точный, усмехнулся я, даже с индексом. Координат только не хватает – северной широты и восточной долготы.
– Подожди, а почему они голые?
Женька фыркнула как на дурака. Но снизошла до ответа:
– Все вещи с яхтой утонули. Вита в купальнике была, Сашка – в плавках. Их так и высадили.
– А ты?
– А я в халате, не видишь? – Пальцы ее снова опустились на клавиши.
– Ну-ка, хватит. – Я положил ей руку на плечо, едва нащупав его в волне волос. – Рассказывай.
– А работа?
– Успеешь – ночь впереди.
– У меня на ночь другие планы, – сварливо обрезала Женька.
…Яхта ровно шла в крутой бейдевинд правого галса. Мещерский, закрепив шкоты, стоял у штурвала, любовался парусами, туго набитыми ветром, наслаждался плавным, скользящим ходом судна.
Девчонки в кокпите, под тентом, пили кофе, щебетали про любовь. И косметику.
И никто из них не видел, что в отдалении, за кормой, крадется за ними катер.
На подходе к Андреевской банке, в виду одного из островов, Мещерский благоразумно – здесь была небольшая глубина и много подводных камней у поверхности воды – выбрал шкоты, уменьшив ход яхты.
И тут же катер, задрав нос и раскинув под ним в стороны белые усы, гулко захлопав днищем по волнам, рванулся вперед.
Мещерский, занятый подготовкой к смене галса, не заметил этого и вздрогнул, когда за кормой прерывисто завизжала сирена.
– Саша, чего он орет? – вскочила Женька.
– «Обращаю внимание», – перевел Мещерский сквозь зубы.
Он потравил шкоты, и яхта, будто ее стегнули, дернулась, накренилась, резво сменила неспешную рысь на стремительный плавный галоп по длинным волнам.
Сзади вновь завизжала сирена.
– Четыре длинных, – посчитала Женька. – Это как?
– «Требую уменьшить ход». – И Мещерский в ответ на требование включил двигатель.
Это было пустое. Где прогулочной яхте со вспомогательным слабеньким движком тягаться с быстроходным морским катером? Но Мещерский не собирался сдаваться. У него на борту две красивые женщины, причем одна из них – любимая. Добыча, стало быть, для бандюков знатная.
Но поскольку бой принимать нельзя – на его одинокий пистолет ответят таким огнем, что и щепок после не соберешь, значит, остается одно: отчаянно удирать на всех парусах.
Мещерский надеялся дуриком проскочить до островов и поиграть между ними в кошки-мышки. Там медлительная яхта, сбросив паруса, получила бы преимущество в лавировке, а скоростной катер, если особо повезет, может и врезаться в одну из скал.
Пустое… Решение, возможно, и верное, но времени на его реализацию уже не было.
Снова – четыре длинных истеричных сигнала. Мещерский, сохраняя хладнокровие, пожал плечами и ответил свистком.
– Что ты им сказал? – Женька не теряла любопытства. – Что-нибудь непереводимое, да? Неприличное очень?
– «Вас не понял», – поморщился Мещерский.
Незамедлительно последовало разъяснение – вдоль правого борта вскипели ровной строчкой злые фонтанчики, вдоль левого – тоже. Одновременно пронесся над водой дробный звук – как палкой по штакетнику на бегу.
– Теперь понял, – признался, вздохнув, Мещерский и торопливо дал сигнал «Становлюсь на якорь».
– Где гранаты? – толкнула его Женька в плечо. – Куда ты их засунул?
Гранаты, конечно, оказались в самом надежном месте – в форпике, заваленные запасными парусами: день-два, и можно было до них добраться.
Мещерский поставил яхту против ветра, заглушил двигатель, сбросил якорь и спустил заполоскавшиеся паруса.
Тоскливо взглянул на Биту. Она подошла и прижалась к его плечу.
– Сдаемся без боя? – деловито уточнила Женька и, не дожидаясь ответа, скользнула, хитрюга, за борт, укрылась под кормовым свесом, только уши из воды торчали.
Катер, заглушив двигатель, подошел вплотную, стукнул носом в борт яхты.
Стало тихо. Только плескались волны, звучно всхлипывали, пробегая меж двух бортов, разводя их и вновь сталкивая.
На носовой палубе катера стоял какой-то жлоб с ухмылкой на лице. За его спиной щерили зубы еще двое – расставив ноги, поигрывая автоматами. В рубке скалился круглоголовый рулевой.
Веселые ребята, стало быть.
Главный жлоб поднял руку:
– Я вас приветствую, капитан.
Мещерский не ответил, дернул щекой.
Жлоб не стал обижаться и уточнять, что значит эта гримаса, перешел к делу:
– Я конфискую вашу яхту. Прошу экипаж перейти на мой борт.
– По какому праву? – бесполезно взорвался Мещерский.
– По праву сильного, – откровенно признался жлоб и рассмеялся. Команда катера дружно поддержала его веселым ржанием. Нравилось им приятно-безнаказанно поиздеваться.
Мещерский пожал плечами, шагнул на чужую палубу, подал руку Вите.
– Где еще один матрос? – спросил главный жлоб. – Вас было трое на яхте.
– Упал за борт, – огрызнулся Мещерский.
А Женька ухмыльнулась, подумала, что самая убедительная ложь та, которая ближе всего к правде.
Жлоб кивнул – двое с автоматами перешли на яхту, нырнули в каюты.
Но искали они не Женьку. Искали что-то поменьше, даже газовую плитку свернули с кардана. Даже судовую библиотечку растрясли. Женьке все было хорошо слышно, на это она и рассчитывала. Но, кроме треска, звона и мата, никакой полезной информации не получила.
Автоматчики выбрались в кокпит.
– Пусто, шеф, – доложил один из них. – Только вот это, – в руке он держал пистолет Мещерского.
– Ваш ствол? – спросил его жлоб. – Разрешения на него, конечно, нет?
– Мещерский промолчал: что с дураками разговаривать?
– Разряди его, – сказал жлоб автоматчику. – В воду.
Тот радостно заржал (ему, видно, и на пальчик было бы смешно) и высадил всю обойму себе под ноги – только щепки полетели и фонтанчики брызнули, – бросил пистолет и перемахнул на катер.
Второй – за ним, прихватив из бара пару бутылок.
– Что дальше? – Мещерский нахально сохранял независимый вид. А что оставалось?
– Дальше? – Жлоб уперся взглядом в Виту, опять усмехнулся. – Мы могли бы предложить вашей даме очень развлекательную программу, очень. Но, к сожалению, мне приказано не доставлять вам пока больших неприятностей. – Он тяжелым взглядом, будто жадными руками, обшаривал тело Виты. – Что ж, придется немного подождать…
Мещерский, побелев лицом, сжав кулаки, двинулся на него. В живот тут же уперлись два ствола.
– Ну, ну, – снисходительно протянул главный жлоб. – Я ведь могу и нарушить приказ, если рассержусь. Вряд ли это вам будет приятно, как мне. – И повернулся к рулевому, махнул рукой.
Двигатели взвыли, катер толкнул яхту, которая уже заметно оседала на корму, и взял курс на ближайший островок.
Женька видела, как на этот остров – камень на камне и больше ничего – высадили Мещерских, и слышала, как издевательски провизжала прощальная сирена уходящего катера.
Выждав немного, она взобралась на яхту. Женька даже не пыталась заделать пробоины – до них было трудно добраться, пришлось бы снимать слани кокпита, а в яхте уже было по колено воды.
Женька поступила мудрее: она спустилась в каюту, отыскала два спасательных жилета и баллон с «пепси». Первый жилет она надела, предварительно вынув из одного его кармана пенопластовую вставку и сунув туда подобранный в кокпите пистолет Мещерского; другой жилет вместе с бутылкой закатала в шерстяное одеяло.
И покинула яхту. Поплыла к острову, толкая перед собой неуклюжий плотик. На полпути она оглянулась – яхта, немного задрав нос, быстро погружалась в море.
На берегу Женьку радостно встретили почти голые аборигены. Правда, еще подплывая, Женька заметила какую-то странность в Мещерском – он застенчиво прикрывал руками интимное место (плавки с него, что ли, сняли, подумала Женька), – но все разъяснилось, когда он, помогая ей взобраться на берег, протянул скованные руки.
Да, эти веселые ребята еще и находчивые. Берег-то был недалеко – километра два всего, да проплыви-ка их без рук, и Виту он одну не отпустит. Просчитано все, стало быть.
Женьку, однако, не просчитали, А у нее ведь не только волосы золотые, но и голова тоже. И сердце.
И повела она себя, как Буратино в трудную минуту среди беспомощных, избалованных друзей. Раскатала одеяло и разложила его на теплом камне для просушки, вытащила из жилета и протерла своей косыночкой пистолет Мещерского. Отыскала узкую расщелину меж камней, укрытую от ветра, устланную высохшими водорослями, заброшенными сюда давним штормом (здесь будете жить, постелите одеяло, под голову – жилеты, воду экономьте). Если бы еще нашлась у них шпилька или заколка, она, конечно, сняла бы с Мещерского кандалы. Но нет – так нет, не трагедия, былые люди их годами носили…
Вроде все. Женька еще раз окинула взором временное пристанище Мещерских, подмигнула им, чтобы не унывали, и зашагала по узкой полосе гальки на другой конец островка – на тот его край, что был поближе к материковому берегу.
Шла по негладким камням как по подиуму – стройная до темноты в глазах, длинноногая, нос кверху.
– А ты куда? – в один тревожный голос встрепенулись Мещерские ей вслед.
– За Серым, – небрежно бросила Женька через плечо, словно Серый пьянствовал в соседней комнате.
– Как?
– Сначала вплавь, а потом машиной, тут по берегу шоссе идет. Разве кто не посадит Женьку рядом? Вот ты, Шурик, отказал бы мне?
– Посадил бы, – сознался Мещерский с улыбкой – Женька, точно, все проблемы снимала. – На колени – особенно.
– Все, пока. – Женька собрала волосы в хвост, стянула его косынкой, чтобы не мешали в воде, помахала ручкой и бросилась в море.
– Косметичку мою захвати, – крикнула ей вслед Вита.
Еще бы! А то Женька не сообразила бы. Что это за жизнь на необитаемом острове без воды, пищи и косметички? Плохая жизнь, скучная…
…На терраске затопали две ноги, послышалось деликатное покашливание. Святой отец явился, по вызову.
Я вышел к нему, оставив Женьку наедине с компьютером.
– Кофе выпьешь? – спросил я.
– Отчего ж и не выпить, – согласился Монах, – когда дело сделано. И не худо.
Мы прошли в гостиную.
– Да вот и не сделано еще, – уточнил я, подготавливая его к следующему шагу, – и конца ему не видать, стало быть. Мне так уж и самому надоело в нем путаться.
Монаха, похоже, не больно-то волновали мои проблемы – он с интересом оглядывал интерьер, с удовольствием уселся в кресло, поставив винтовку между ног.
– Пистолет ты бы мне вернул, а?
– Под расписку, что ли, брал? – Я прикинул вариант (тем более что у меня два ствола все-таки есть). – Верну. Ты его спрячь в то же место, что раньше. Это понятно, да?
– Это понятно, – сообразил Монах. – Хочешь на Боксера выйти? Только ведь не полезет он в монастырь, не тот человек. Он тебе преимуществ не даст.
Я почесал нос:
– Не даст. Потому что все преимущества сейчас у меня. Я теперь карты сдавать буду. И передернуть не постесняюсь. – Подумал еще раз (иногда не помешает). – Ты спустя какое-то время, я скажу, сообщишь ему, что Серый опять жив, но белый флаг выкинул, переговоров просит. Предложение имеет, стало быть. Обоюдовыгодное.
– Ну это потом. А сейчас как мне выкручиваться? Ты обещал меня выручить если что, – бестактно напомнил Монах.
– А сейчас дашь тревожное сообщение – мол, повязали менты твоих людей. Скажешь, спустился на виллу и кое-какие разговоры уловил. Понял, что Мещерским милиция заинтересовалась, и не на тот ли же самый предмет, вот в чем дело. Людей взяли случайно – то ли неучтенная сигнализация сработала, то ли с обыском приезжали, ты в этом не разобрался. Но, похоже, на даче тоже немного пошарили. Что искали – не нашли. Вообще – туману побольше. В твоих же интересах.
– А катер? Там наверняка шум слышали.
– Вот и хорошо. В твою опять же пользу. И Мещерского они взяли…
Однако! Я тут хорошо сыграть могу.
Я взглянул на часы – до света еще часа четыре есть. А под покровом южной ночи многое можно совершить. В частности, тайное изъятие Мещерского с места пленения. Только куда я его дену? В чулане запру? Вместе с Витой. Он, наверное, этот вариант не отринул бы.
– Все. – Я протянул Монаху ключи от джипа. – Выгони машину за ворота и жди меня. Быстро.
Я пошел в кабинет и на пороге столкнулся с Женькой. В руках – распечатанные листы, на лице – смешались два чувства: гордости за победу над компьютером и некоторого изумления по поводу результата, который он ей выдал.
– Вот, Серый, что он там прятал, – она протянула мне листки.
Я глянул на первые строки – уставился на Женьку. Она развела руками:
– Это все. Остальное – в том же роде.
Я вернулся в гостиную, сел в кресло. В руках у меня была монография (или статья, какая уж тут разница?), автор – Александр Мещерский. Заголовок: «Сравнительный анализ художественного осмысления причин, хода и итогов войны двенадцатого года в трудах Льва Толстого и Виктора Гюго».
Вот это да! Какой уж тут конверт…
Мне стало его по-настоящему жалко. Спохватился…
Впрочем, сейчас это все мирмульки.
– Женя, быстренько собери вещи для Виты, сама знаешь, что нужно женщине для, положим, трехсуточной командировки.
– Косметичка.
– И юбка, наверное.
– Ну, – Женька повела плечом, – смотря какая цель командировки. – И послушно пошла в Витину комнату.
Я отыскал в чулане побольше чемодан, бросил в него первый попавшийся костюмчик Мещерского (надеюсь, не фрак в спешке), белье, рубашки, несессер, что-то еще, подвернувшееся под руку.
– Женя! – крикнул я. – Собрала вещи?
Молчание.
Я вошел в Витину комнату и остолбенел на пороге. Сперва монография, теперь еще и это…
Комната вроде как опустела, по стенам – распахнутые дверцы шкафов и выдвинутые ящики, на кровати же – гора отобранных и сложенных Женькой «нужных» вещей. К которым она, сосредоточенно нахмурив брови, добавляла все новые и новые и шевелила губами при этом – вес, что ли, подсчитывала.
– Женечка, золото мое, – робко возразил я. – Ведь на три дня. Всего-то.
– Кто знает, что может потребоваться женщине даже в три часа. – И флегматично положила на верх огромной кучи стопку еще каких-то тряпочек.
– А зонтик зачем?
– Вдруг дождь…
Действительно, вдруг дождь…
– А другой зонтик? – это уже шепотом – голос сел.
– Вдруг солнце…
Действительно, вдруг солнце…
Ну и ночка выдалась.
Я отодвинул Женьку, распахнул чемодан, швырнул в него косметичку, две-три юбки, столько же кофточек, какую-то обувь.
Женька хмыкнула – в чемодане оставалось еще место – и положила в него самого большого краба и зонтик: вдруг солнце… Потянулась еще за чем-то, но я успел захлопнуть крышку и стянуть чемодан ремнями.
– Возьми у меня в комнате фонарь и переоденься, в море пойдем.
– Сейчас? Ночью?
– Это так романтично, Женя. С любимым, на лодке, под луной. Сама говорила.
– Серый, я устала.
– Женя, я знаю. Обещаю тебе: утром задернем шторы и будем спать весь день.
– Вместе? – уточнила она, оживившись. – И на хрена нам этот тостер, да?
– Иди, одевайся, – я подхватил чемодан и потащил его за ворота.
Монах услышал мои шаги, вышел из машины, пошел навстречу. Взял у меня чемодан, уложил на заднее сиденье.
– Поедешь до скалы, она на человека с ружьем похожа…
– Знаю.
– Загонишь под нее машину и оставишь там. Ключи, естественно, тоже. Но не в замке, под сиденье положи.
– Хлопотно с тобой, – сказал он, запуская движок. – Но не скучно.
–
Женька ждала меня на причале.
– В темноте найдешь остров? – спросил я, отвязывая швертбот.
Она спрыгнула в лодку.
– В темноте… Издалека увидим. Там, наверное, над островом голубое сияние любви стоит. Не проскочим.
Я поднял парус, и мы бесшумно, без опознавательных знаков и габаритных огней, как коварные пираты, скользнули в ночное море.
Ветер был хороший, легкий и ровный – для ночной прогулки с любимой девушкой.
Она, кстати, сидела на носовой палубе, похожая изящной позой на андерсеновскую русалку где-то в далекой Дании. Я не знаю лучшего украшения для парусника, чем женская фигура. Разве что – две. Или три женские фигуры.
В море было светлее, чем на берегу. Но все равно темно.
Женька – как только она ухитрялась ориентироваться? – изредка подавала мне знаки: правее, левее, так держать, капитан, ну куда ты прешь, бестолочь…
Я зажал румпель под мышкой, достал сигареты, но спохватился – в темной морской ночи вспышка зажигалки сыграет как проблесковый огонь маяка, могут засечь его с катера. Впрочем, они сейчас победу празднуют, мещерскую водочку пьют за его здоровье, если не перепились уже.
Шли мы довольно долго, мне даже надоело бесполезно пялиться в ночь, прислушиваться к плеску волны под носом лодки…
– Вижу мачту, – тихо сказала Женька. И протянула руку вперед.
И я разглядел в этом направлении короткий белый столбик, торчащий над водой – одиноко так, безнадежно.
Впереди сгустилась тьма, собралась в плотное пятно – остров.
– Давай их напугаем, – безжалостно предложила Женька. – Они там воркуют, а мы как заорем…
Воркуют… Заорем…
Я круто переложил руль – Женька чуть не свалилась за борт от неожиданности – и пошел вокруг острова.
– Ты куда? – зашипела она. – Уснул, что ли?
Уснешь с вами. Того и гляди – навеки. Нет уж, я как дурак голову в капкан не суну. Почему – голову, в капкан ведь лапой лезут. Сплю я, что ли?
Ну и ночка. И на хрена мне все это надо?
Я подошел к острову, лодка тихо ткнулась в него носом. Женька подхватила якорек-кошку, спрыгнула на берег и заложила его меж камней.
– Сиди в лодке, пока не позову. Если выстрелю – удирай.
Я перебрался на берег. Пригляделся. Пошел, пригнувшись, по камням. Искать логово Мещерских, стало быть.
Нашел: Женька толково все объяснила. Подкрался, хотя и не совсем это прилично было. Различил две фигуры.
Интересно. Я думал, они в тревоге и заботах, сидят скорчившись и дрожа, ожидая голодной смерти, заламывая в отчаянии руки…
Как же. Они лежали в расщелине – Мещерский на спине, Вита, прижавшись к нему боком. Она перебирала, судя по движениям руки, его волосы и что-то нашептывала. Мещерский – в темноте не видно, но можно догадаться – улыбался, слушал ее милое воркование среди моря.
– Добрый вечер, – сказал я тихо. – Вы одни?
– А… Это вы? – Мещерский приподнял голову. Казалось, он не считал мое появление своевременным. – А Женечка с вами?
– С нами, – сказала Женька за моей спиной, положив подбородок мне на плечо и с интересом разглядывая нашу «сладкую парочку». – А как же! Собирайтесь, за вами морскую карету прислали. Домой пора.
Вита села, расправила одеяло на коленях, запустила пальцы в волосы. Мещерский протянул мне руки, я поковырял ключиком в замке, снял с него наручники, сказал:
– Вам пару дней надо бы не показываться на вилле. Такой у меня интерес.
– Господи, – вздохнул он, – как же с вами сложно, Алекс. Вы хоть палатку нам привезли?
– Она вам ни к чему. Сейчас мы переправим вас на берег, там ваша машина и кое-какие вещи. Поедете в город, найдете в психбольнице доктора Пшеченкова… Вы должны его знать…
Мещерский кивнул.
– …Он вас приютит на время. В палате номер шесть, для буйных. – Я никогда и никому не прощаю необоснованной критики в свой адрес. И обоснованной, кстати, тоже. – Потом я за вами приеду.
– Когда это все кончится?
– Не я это начал, – напомнил я.
– Что на вилле? Анчар жив?
– Анчар спит. Его усыпили враги, что бы он не мешал мне. А на вилле… Задержали двоих. Искателей конверта в чужих апартаментах. – Я прямо взглянул на него – никакой реакции. Даже из вежливости. – Во всяком случае, у нас потерь пока нет, а армия противника потеряла уже четырех бойцов.
– Как это? – встревожился аристократ. – Что вы имеете в виду?
– Двоих я уже перевербовал. – Я имел в виду Монаха с Монашкой. – Они работают на меня. А эти двое, – я пожал по-мещерски плечами, – ну, скажем, безвозвратные потери в стане врага. Поторопитесь со сборами, надо затемно добраться до берега.
– Да, сборы у нас солидные.
Мы покидали в лодку богатое имущество островитян и отчалили. Вита и Мещерский сели рядышком на среднюю банку и, как самые голые, накинули на плечи одеяло, блаженно замерли под ним.
Высадка десанта прошла успешно, нас не встретили на берегу грозными окриками («Стой! Стреляю! – Стою! Стреляю!») и автоматными очередями.
Я проводил Мещерских до машины, подождал, пока они оденутся.
– Вы не догадались захватить мне патронов? – спросил Мещерский, засовывая за пояс пистолет.
– Догадался. – Я протянул ему обойму, которая попалась мне под руку в прикроватной тумбочке его спальни, и пожелал счастливого пути…
Под прикрытием прибрежных скал мы добрались до виллы, заперли за собой ворота и двери (кстати, ни один из замков не был поврежден – мастер работал) и рухнули в постель.
– Шторки задерни, – успела прошептать Женька, вырубаясь. – Ты обещал…
Разбудил меня Анчар, постучав в дверь.
Я вышел к нему.
Он был смущен. И в кепке, которая высохла за ночь, но потеряла форму. Навсегда.
– Женечка здесь? – догадался Анчар. – А Князь? Тоже возвращался?
– Проспал ты своего хозяина, – упрекнул я, закуривая, чтобы скорее прогнать дурман тяжелого сна. – Увели его.
– Кто увели? – Он вздрогнул как горячий конь под шпорами.
– Не бойся, свои. Он в другом месте немного поживет. Я так решил.
– И кепок они принесли? – подозрительно спросил Анчар.
– Они, они. Кто же еще?
– А дрова кто опять развалил? – Уже не подозрительно, а грозно.
Я вздохнул, с сочувствием сообщая ему скорбную весть:
– Это ты, Анчар. Ты упал на них.
И я рассказал ему о событиях минувшей ночи, которые он безмятежно проспал. Не все, конечно, в пределах нормы.
– А теперь дай нам поспать. Ты-то выспался. Часа в два разбудишь, ладно?
– Сделать обед? Или завтрак?
– И то, и другое. По два раза.
Он блеснул зубами из-под усов. У него это по-разному получалось: то хищно, то обаятельно. Собаки ведь тоже по-разному зубы скалят: или с угрозой, или в улыбке.
Мы проспали полдня. Потом полдня завтракали и обедали. Потом посидели на берегу. Убедились, что катер убрался с нашей акватории, что небо – синее, а море – зеленое, что алое солнце опускается в него, как положено, – и пошли опять спать.
Анчар сходил за карабином и уселся в гостиной у камина с трубкой и бутылкой вина. В кепке.
– Теперь я буду вас охранять. Всю ночь, я выспался. Вы хорошо спите сегодня, – он улыбнулся. – Если сможете. Так, да?
– Сообщение Николаю Ивановичу, Капитан, мне придется несколько исказить. Что бы избавить вас от неприятных ощущений и спасти вашу жизнь.
– Это понял хорошо. Спасибо, шеф.
– Добавлю: если менты выйдут на Мещерского со своим интересом, я уже ничего не смогу для вас сделать. Вы будете завидовать Крутому, долго и мучительно. Это вы тоже «понял», вижу.
– Этот Серый, шеф…
– Все, Серого нет больше. Или вы не уверены?
– Не уверен. Это такая живучая изворотливая скотина…
– Я бы хотел иметь пару таких серых в своем подразделении. Тогда мне не пришлось бы оправдываться перед Николаем Ивановичем, как мальчишке-первогодку… Но я вызвал вас не для теплых воспоминаний о Сером. Менты взяли моих людей. Их начнут раскручивать…
– Хорошо понял, шеф.
– Ты куда? – сквозь сон спросила Женька.
– В город. Нужно проверить, как заметка в газетке сработает.
– Опять какую-нибудь провокацию затеваешь? – Она села в постели, прикрывая грудь простыней – вот уж напрасно.
– Уже осуществил, – я нагнулся, шнуруя кроссовки. – Надо проверить.
– Посмотри мне в глаза! – приказала Женька, для убедительности требования выпуская из рук простыню. – Ты наполовину врешь, как всегда.
– Наполовину правду сказал, – буркнул я, глядя ей в глаза. – Прикройся, не уговоришь.
– Я никуда не уеду. Мы уедем вместе. Когда ты закончишь работу.
– Женя, – я пересел к ней, обнял горячие плечи, укрытые золотом волос, – пока я еще контролирую ситуацию. Но это ненадолго. Скоро станет очень трудно. Ты много помогла мне. Но оставаться здесь тебе нельзя.
– Правильно! – Она сбросила мою руку. – Соблазнил девушку, удовлетворил свою низменную страсть – теперь не нужна!
Э, нет! Ты меня в дискуссию – кто кого соблазнил – не втянешь!
– Хорошо, Женя. Билет я тебе все-таки возьму. А вопрос о твоем отъезде решим по результатам переговоров с Баксом.
– Бакс тебя застрелит – и все! Все переговоры.
– Он меня не застрелит. – Я поцеловал ее (еле вырвался), встал и набросил куртку. – Во-первых, у меня в этой игре три козыря, самых больших. Во-вторых, ты знаешь, я первым не стреляю – я стреляю последним.
– Ладно, – проворчала она, – тогда привези мне из города какую-нибудь гадость. Вроде ожерелья из крабовых клешней…
Я вышел в гостиную.
– Ты куда? – проснулся Анчар, высунулся из кепки.
Сговорились. Или одинаковый сон видели?
– Стало быть, утром пойдем за ними. До полудня продержатся?
– Не знаю. – Женька опять уткнулась в экран. – Может, уже замерзли.
– А ты сможешь найти этот остров?
– Проще простого. Сперва все прямо, часа два. А потом два часа направо. Все, не мешай мне.
Адрес точный, усмехнулся я, даже с индексом. Координат только не хватает – северной широты и восточной долготы.
– Подожди, а почему они голые?
Женька фыркнула как на дурака. Но снизошла до ответа:
– Все вещи с яхтой утонули. Вита в купальнике была, Сашка – в плавках. Их так и высадили.
– А ты?
– А я в халате, не видишь? – Пальцы ее снова опустились на клавиши.
– Ну-ка, хватит. – Я положил ей руку на плечо, едва нащупав его в волне волос. – Рассказывай.
– А работа?
– Успеешь – ночь впереди.
– У меня на ночь другие планы, – сварливо обрезала Женька.
…Яхта ровно шла в крутой бейдевинд правого галса. Мещерский, закрепив шкоты, стоял у штурвала, любовался парусами, туго набитыми ветром, наслаждался плавным, скользящим ходом судна.
Девчонки в кокпите, под тентом, пили кофе, щебетали про любовь. И косметику.
И никто из них не видел, что в отдалении, за кормой, крадется за ними катер.
На подходе к Андреевской банке, в виду одного из островов, Мещерский благоразумно – здесь была небольшая глубина и много подводных камней у поверхности воды – выбрал шкоты, уменьшив ход яхты.
И тут же катер, задрав нос и раскинув под ним в стороны белые усы, гулко захлопав днищем по волнам, рванулся вперед.
Мещерский, занятый подготовкой к смене галса, не заметил этого и вздрогнул, когда за кормой прерывисто завизжала сирена.
– Саша, чего он орет? – вскочила Женька.
– «Обращаю внимание», – перевел Мещерский сквозь зубы.
Он потравил шкоты, и яхта, будто ее стегнули, дернулась, накренилась, резво сменила неспешную рысь на стремительный плавный галоп по длинным волнам.
Сзади вновь завизжала сирена.
– Четыре длинных, – посчитала Женька. – Это как?
– «Требую уменьшить ход». – И Мещерский в ответ на требование включил двигатель.
Это было пустое. Где прогулочной яхте со вспомогательным слабеньким движком тягаться с быстроходным морским катером? Но Мещерский не собирался сдаваться. У него на борту две красивые женщины, причем одна из них – любимая. Добыча, стало быть, для бандюков знатная.
Но поскольку бой принимать нельзя – на его одинокий пистолет ответят таким огнем, что и щепок после не соберешь, значит, остается одно: отчаянно удирать на всех парусах.
Мещерский надеялся дуриком проскочить до островов и поиграть между ними в кошки-мышки. Там медлительная яхта, сбросив паруса, получила бы преимущество в лавировке, а скоростной катер, если особо повезет, может и врезаться в одну из скал.
Пустое… Решение, возможно, и верное, но времени на его реализацию уже не было.
Снова – четыре длинных истеричных сигнала. Мещерский, сохраняя хладнокровие, пожал плечами и ответил свистком.
– Что ты им сказал? – Женька не теряла любопытства. – Что-нибудь непереводимое, да? Неприличное очень?
– «Вас не понял», – поморщился Мещерский.
Незамедлительно последовало разъяснение – вдоль правого борта вскипели ровной строчкой злые фонтанчики, вдоль левого – тоже. Одновременно пронесся над водой дробный звук – как палкой по штакетнику на бегу.
– Теперь понял, – признался, вздохнув, Мещерский и торопливо дал сигнал «Становлюсь на якорь».
– Где гранаты? – толкнула его Женька в плечо. – Куда ты их засунул?
Гранаты, конечно, оказались в самом надежном месте – в форпике, заваленные запасными парусами: день-два, и можно было до них добраться.
Мещерский поставил яхту против ветра, заглушил двигатель, сбросил якорь и спустил заполоскавшиеся паруса.
Тоскливо взглянул на Биту. Она подошла и прижалась к его плечу.
– Сдаемся без боя? – деловито уточнила Женька и, не дожидаясь ответа, скользнула, хитрюга, за борт, укрылась под кормовым свесом, только уши из воды торчали.
Катер, заглушив двигатель, подошел вплотную, стукнул носом в борт яхты.
Стало тихо. Только плескались волны, звучно всхлипывали, пробегая меж двух бортов, разводя их и вновь сталкивая.
На носовой палубе катера стоял какой-то жлоб с ухмылкой на лице. За его спиной щерили зубы еще двое – расставив ноги, поигрывая автоматами. В рубке скалился круглоголовый рулевой.
Веселые ребята, стало быть.
Главный жлоб поднял руку:
– Я вас приветствую, капитан.
Мещерский не ответил, дернул щекой.
Жлоб не стал обижаться и уточнять, что значит эта гримаса, перешел к делу:
– Я конфискую вашу яхту. Прошу экипаж перейти на мой борт.
– По какому праву? – бесполезно взорвался Мещерский.
– По праву сильного, – откровенно признался жлоб и рассмеялся. Команда катера дружно поддержала его веселым ржанием. Нравилось им приятно-безнаказанно поиздеваться.
Мещерский пожал плечами, шагнул на чужую палубу, подал руку Вите.
– Где еще один матрос? – спросил главный жлоб. – Вас было трое на яхте.
– Упал за борт, – огрызнулся Мещерский.
А Женька ухмыльнулась, подумала, что самая убедительная ложь та, которая ближе всего к правде.
Жлоб кивнул – двое с автоматами перешли на яхту, нырнули в каюты.
Но искали они не Женьку. Искали что-то поменьше, даже газовую плитку свернули с кардана. Даже судовую библиотечку растрясли. Женьке все было хорошо слышно, на это она и рассчитывала. Но, кроме треска, звона и мата, никакой полезной информации не получила.
Автоматчики выбрались в кокпит.
– Пусто, шеф, – доложил один из них. – Только вот это, – в руке он держал пистолет Мещерского.
– Ваш ствол? – спросил его жлоб. – Разрешения на него, конечно, нет?
– Мещерский промолчал: что с дураками разговаривать?
– Разряди его, – сказал жлоб автоматчику. – В воду.
Тот радостно заржал (ему, видно, и на пальчик было бы смешно) и высадил всю обойму себе под ноги – только щепки полетели и фонтанчики брызнули, – бросил пистолет и перемахнул на катер.
Второй – за ним, прихватив из бара пару бутылок.
– Что дальше? – Мещерский нахально сохранял независимый вид. А что оставалось?
– Дальше? – Жлоб уперся взглядом в Виту, опять усмехнулся. – Мы могли бы предложить вашей даме очень развлекательную программу, очень. Но, к сожалению, мне приказано не доставлять вам пока больших неприятностей. – Он тяжелым взглядом, будто жадными руками, обшаривал тело Виты. – Что ж, придется немного подождать…
Мещерский, побелев лицом, сжав кулаки, двинулся на него. В живот тут же уперлись два ствола.
– Ну, ну, – снисходительно протянул главный жлоб. – Я ведь могу и нарушить приказ, если рассержусь. Вряд ли это вам будет приятно, как мне. – И повернулся к рулевому, махнул рукой.
Двигатели взвыли, катер толкнул яхту, которая уже заметно оседала на корму, и взял курс на ближайший островок.
Женька видела, как на этот остров – камень на камне и больше ничего – высадили Мещерских, и слышала, как издевательски провизжала прощальная сирена уходящего катера.
Выждав немного, она взобралась на яхту. Женька даже не пыталась заделать пробоины – до них было трудно добраться, пришлось бы снимать слани кокпита, а в яхте уже было по колено воды.
Женька поступила мудрее: она спустилась в каюту, отыскала два спасательных жилета и баллон с «пепси». Первый жилет она надела, предварительно вынув из одного его кармана пенопластовую вставку и сунув туда подобранный в кокпите пистолет Мещерского; другой жилет вместе с бутылкой закатала в шерстяное одеяло.
И покинула яхту. Поплыла к острову, толкая перед собой неуклюжий плотик. На полпути она оглянулась – яхта, немного задрав нос, быстро погружалась в море.
На берегу Женьку радостно встретили почти голые аборигены. Правда, еще подплывая, Женька заметила какую-то странность в Мещерском – он застенчиво прикрывал руками интимное место (плавки с него, что ли, сняли, подумала Женька), – но все разъяснилось, когда он, помогая ей взобраться на берег, протянул скованные руки.
Да, эти веселые ребята еще и находчивые. Берег-то был недалеко – километра два всего, да проплыви-ка их без рук, и Виту он одну не отпустит. Просчитано все, стало быть.
Женьку, однако, не просчитали, А у нее ведь не только волосы золотые, но и голова тоже. И сердце.
И повела она себя, как Буратино в трудную минуту среди беспомощных, избалованных друзей. Раскатала одеяло и разложила его на теплом камне для просушки, вытащила из жилета и протерла своей косыночкой пистолет Мещерского. Отыскала узкую расщелину меж камней, укрытую от ветра, устланную высохшими водорослями, заброшенными сюда давним штормом (здесь будете жить, постелите одеяло, под голову – жилеты, воду экономьте). Если бы еще нашлась у них шпилька или заколка, она, конечно, сняла бы с Мещерского кандалы. Но нет – так нет, не трагедия, былые люди их годами носили…
Вроде все. Женька еще раз окинула взором временное пристанище Мещерских, подмигнула им, чтобы не унывали, и зашагала по узкой полосе гальки на другой конец островка – на тот его край, что был поближе к материковому берегу.
Шла по негладким камням как по подиуму – стройная до темноты в глазах, длинноногая, нос кверху.
– А ты куда? – в один тревожный голос встрепенулись Мещерские ей вслед.
– За Серым, – небрежно бросила Женька через плечо, словно Серый пьянствовал в соседней комнате.
– Как?
– Сначала вплавь, а потом машиной, тут по берегу шоссе идет. Разве кто не посадит Женьку рядом? Вот ты, Шурик, отказал бы мне?
– Посадил бы, – сознался Мещерский с улыбкой – Женька, точно, все проблемы снимала. – На колени – особенно.
– Все, пока. – Женька собрала волосы в хвост, стянула его косынкой, чтобы не мешали в воде, помахала ручкой и бросилась в море.
– Косметичку мою захвати, – крикнула ей вслед Вита.
Еще бы! А то Женька не сообразила бы. Что это за жизнь на необитаемом острове без воды, пищи и косметички? Плохая жизнь, скучная…
…На терраске затопали две ноги, послышалось деликатное покашливание. Святой отец явился, по вызову.
Я вышел к нему, оставив Женьку наедине с компьютером.
– Кофе выпьешь? – спросил я.
– Отчего ж и не выпить, – согласился Монах, – когда дело сделано. И не худо.
Мы прошли в гостиную.
– Да вот и не сделано еще, – уточнил я, подготавливая его к следующему шагу, – и конца ему не видать, стало быть. Мне так уж и самому надоело в нем путаться.
Монаха, похоже, не больно-то волновали мои проблемы – он с интересом оглядывал интерьер, с удовольствием уселся в кресло, поставив винтовку между ног.
– Пистолет ты бы мне вернул, а?
– Под расписку, что ли, брал? – Я прикинул вариант (тем более что у меня два ствола все-таки есть). – Верну. Ты его спрячь в то же место, что раньше. Это понятно, да?
– Это понятно, – сообразил Монах. – Хочешь на Боксера выйти? Только ведь не полезет он в монастырь, не тот человек. Он тебе преимуществ не даст.
Я почесал нос:
– Не даст. Потому что все преимущества сейчас у меня. Я теперь карты сдавать буду. И передернуть не постесняюсь. – Подумал еще раз (иногда не помешает). – Ты спустя какое-то время, я скажу, сообщишь ему, что Серый опять жив, но белый флаг выкинул, переговоров просит. Предложение имеет, стало быть. Обоюдовыгодное.
– Ну это потом. А сейчас как мне выкручиваться? Ты обещал меня выручить если что, – бестактно напомнил Монах.
– А сейчас дашь тревожное сообщение – мол, повязали менты твоих людей. Скажешь, спустился на виллу и кое-какие разговоры уловил. Понял, что Мещерским милиция заинтересовалась, и не на тот ли же самый предмет, вот в чем дело. Людей взяли случайно – то ли неучтенная сигнализация сработала, то ли с обыском приезжали, ты в этом не разобрался. Но, похоже, на даче тоже немного пошарили. Что искали – не нашли. Вообще – туману побольше. В твоих же интересах.
– А катер? Там наверняка шум слышали.
– Вот и хорошо. В твою опять же пользу. И Мещерского они взяли…
Однако! Я тут хорошо сыграть могу.
Я взглянул на часы – до света еще часа четыре есть. А под покровом южной ночи многое можно совершить. В частности, тайное изъятие Мещерского с места пленения. Только куда я его дену? В чулане запру? Вместе с Витой. Он, наверное, этот вариант не отринул бы.
– Все. – Я протянул Монаху ключи от джипа. – Выгони машину за ворота и жди меня. Быстро.
Я пошел в кабинет и на пороге столкнулся с Женькой. В руках – распечатанные листы, на лице – смешались два чувства: гордости за победу над компьютером и некоторого изумления по поводу результата, который он ей выдал.
– Вот, Серый, что он там прятал, – она протянула мне листки.
Я глянул на первые строки – уставился на Женьку. Она развела руками:
– Это все. Остальное – в том же роде.
Я вернулся в гостиную, сел в кресло. В руках у меня была монография (или статья, какая уж тут разница?), автор – Александр Мещерский. Заголовок: «Сравнительный анализ художественного осмысления причин, хода и итогов войны двенадцатого года в трудах Льва Толстого и Виктора Гюго».
Вот это да! Какой уж тут конверт…
Мне стало его по-настоящему жалко. Спохватился…
Впрочем, сейчас это все мирмульки.
– Женя, быстренько собери вещи для Виты, сама знаешь, что нужно женщине для, положим, трехсуточной командировки.
– Косметичка.
– И юбка, наверное.
– Ну, – Женька повела плечом, – смотря какая цель командировки. – И послушно пошла в Витину комнату.
Я отыскал в чулане побольше чемодан, бросил в него первый попавшийся костюмчик Мещерского (надеюсь, не фрак в спешке), белье, рубашки, несессер, что-то еще, подвернувшееся под руку.
– Женя! – крикнул я. – Собрала вещи?
Молчание.
Я вошел в Витину комнату и остолбенел на пороге. Сперва монография, теперь еще и это…
Комната вроде как опустела, по стенам – распахнутые дверцы шкафов и выдвинутые ящики, на кровати же – гора отобранных и сложенных Женькой «нужных» вещей. К которым она, сосредоточенно нахмурив брови, добавляла все новые и новые и шевелила губами при этом – вес, что ли, подсчитывала.
– Женечка, золото мое, – робко возразил я. – Ведь на три дня. Всего-то.
– Кто знает, что может потребоваться женщине даже в три часа. – И флегматично положила на верх огромной кучи стопку еще каких-то тряпочек.
– А зонтик зачем?
– Вдруг дождь…
Действительно, вдруг дождь…
– А другой зонтик? – это уже шепотом – голос сел.
– Вдруг солнце…
Действительно, вдруг солнце…
Ну и ночка выдалась.
Я отодвинул Женьку, распахнул чемодан, швырнул в него косметичку, две-три юбки, столько же кофточек, какую-то обувь.
Женька хмыкнула – в чемодане оставалось еще место – и положила в него самого большого краба и зонтик: вдруг солнце… Потянулась еще за чем-то, но я успел захлопнуть крышку и стянуть чемодан ремнями.
– Возьми у меня в комнате фонарь и переоденься, в море пойдем.
– Сейчас? Ночью?
– Это так романтично, Женя. С любимым, на лодке, под луной. Сама говорила.
– Серый, я устала.
– Женя, я знаю. Обещаю тебе: утром задернем шторы и будем спать весь день.
– Вместе? – уточнила она, оживившись. – И на хрена нам этот тостер, да?
– Иди, одевайся, – я подхватил чемодан и потащил его за ворота.
Монах услышал мои шаги, вышел из машины, пошел навстречу. Взял у меня чемодан, уложил на заднее сиденье.
– Поедешь до скалы, она на человека с ружьем похожа…
– Знаю.
– Загонишь под нее машину и оставишь там. Ключи, естественно, тоже. Но не в замке, под сиденье положи.
– Хлопотно с тобой, – сказал он, запуская движок. – Но не скучно.
–
Женька ждала меня на причале.
– В темноте найдешь остров? – спросил я, отвязывая швертбот.
Она спрыгнула в лодку.
– В темноте… Издалека увидим. Там, наверное, над островом голубое сияние любви стоит. Не проскочим.
Я поднял парус, и мы бесшумно, без опознавательных знаков и габаритных огней, как коварные пираты, скользнули в ночное море.
Ветер был хороший, легкий и ровный – для ночной прогулки с любимой девушкой.
Она, кстати, сидела на носовой палубе, похожая изящной позой на андерсеновскую русалку где-то в далекой Дании. Я не знаю лучшего украшения для парусника, чем женская фигура. Разве что – две. Или три женские фигуры.
В море было светлее, чем на берегу. Но все равно темно.
Женька – как только она ухитрялась ориентироваться? – изредка подавала мне знаки: правее, левее, так держать, капитан, ну куда ты прешь, бестолочь…
Я зажал румпель под мышкой, достал сигареты, но спохватился – в темной морской ночи вспышка зажигалки сыграет как проблесковый огонь маяка, могут засечь его с катера. Впрочем, они сейчас победу празднуют, мещерскую водочку пьют за его здоровье, если не перепились уже.
Шли мы довольно долго, мне даже надоело бесполезно пялиться в ночь, прислушиваться к плеску волны под носом лодки…
– Вижу мачту, – тихо сказала Женька. И протянула руку вперед.
И я разглядел в этом направлении короткий белый столбик, торчащий над водой – одиноко так, безнадежно.
Впереди сгустилась тьма, собралась в плотное пятно – остров.
– Давай их напугаем, – безжалостно предложила Женька. – Они там воркуют, а мы как заорем…
Воркуют… Заорем…
Я круто переложил руль – Женька чуть не свалилась за борт от неожиданности – и пошел вокруг острова.
– Ты куда? – зашипела она. – Уснул, что ли?
Уснешь с вами. Того и гляди – навеки. Нет уж, я как дурак голову в капкан не суну. Почему – голову, в капкан ведь лапой лезут. Сплю я, что ли?
Ну и ночка. И на хрена мне все это надо?
Я подошел к острову, лодка тихо ткнулась в него носом. Женька подхватила якорек-кошку, спрыгнула на берег и заложила его меж камней.
– Сиди в лодке, пока не позову. Если выстрелю – удирай.
Я перебрался на берег. Пригляделся. Пошел, пригнувшись, по камням. Искать логово Мещерских, стало быть.
Нашел: Женька толково все объяснила. Подкрался, хотя и не совсем это прилично было. Различил две фигуры.
Интересно. Я думал, они в тревоге и заботах, сидят скорчившись и дрожа, ожидая голодной смерти, заламывая в отчаянии руки…
Как же. Они лежали в расщелине – Мещерский на спине, Вита, прижавшись к нему боком. Она перебирала, судя по движениям руки, его волосы и что-то нашептывала. Мещерский – в темноте не видно, но можно догадаться – улыбался, слушал ее милое воркование среди моря.
– Добрый вечер, – сказал я тихо. – Вы одни?
– А… Это вы? – Мещерский приподнял голову. Казалось, он не считал мое появление своевременным. – А Женечка с вами?
– С нами, – сказала Женька за моей спиной, положив подбородок мне на плечо и с интересом разглядывая нашу «сладкую парочку». – А как же! Собирайтесь, за вами морскую карету прислали. Домой пора.
Вита села, расправила одеяло на коленях, запустила пальцы в волосы. Мещерский протянул мне руки, я поковырял ключиком в замке, снял с него наручники, сказал:
– Вам пару дней надо бы не показываться на вилле. Такой у меня интерес.
– Господи, – вздохнул он, – как же с вами сложно, Алекс. Вы хоть палатку нам привезли?
– Она вам ни к чему. Сейчас мы переправим вас на берег, там ваша машина и кое-какие вещи. Поедете в город, найдете в психбольнице доктора Пшеченкова… Вы должны его знать…
Мещерский кивнул.
– …Он вас приютит на время. В палате номер шесть, для буйных. – Я никогда и никому не прощаю необоснованной критики в свой адрес. И обоснованной, кстати, тоже. – Потом я за вами приеду.
– Когда это все кончится?
– Не я это начал, – напомнил я.
– Что на вилле? Анчар жив?
– Анчар спит. Его усыпили враги, что бы он не мешал мне. А на вилле… Задержали двоих. Искателей конверта в чужих апартаментах. – Я прямо взглянул на него – никакой реакции. Даже из вежливости. – Во всяком случае, у нас потерь пока нет, а армия противника потеряла уже четырех бойцов.
– Как это? – встревожился аристократ. – Что вы имеете в виду?
– Двоих я уже перевербовал. – Я имел в виду Монаха с Монашкой. – Они работают на меня. А эти двое, – я пожал по-мещерски плечами, – ну, скажем, безвозвратные потери в стане врага. Поторопитесь со сборами, надо затемно добраться до берега.
– Да, сборы у нас солидные.
Мы покидали в лодку богатое имущество островитян и отчалили. Вита и Мещерский сели рядышком на среднюю банку и, как самые голые, накинули на плечи одеяло, блаженно замерли под ним.
Высадка десанта прошла успешно, нас не встретили на берегу грозными окриками («Стой! Стреляю! – Стою! Стреляю!») и автоматными очередями.
Я проводил Мещерских до машины, подождал, пока они оденутся.
– Вы не догадались захватить мне патронов? – спросил Мещерский, засовывая за пояс пистолет.
– Догадался. – Я протянул ему обойму, которая попалась мне под руку в прикроватной тумбочке его спальни, и пожелал счастливого пути…
Под прикрытием прибрежных скал мы добрались до виллы, заперли за собой ворота и двери (кстати, ни один из замков не был поврежден – мастер работал) и рухнули в постель.
– Шторки задерни, – успела прошептать Женька, вырубаясь. – Ты обещал…
Разбудил меня Анчар, постучав в дверь.
Я вышел к нему.
Он был смущен. И в кепке, которая высохла за ночь, но потеряла форму. Навсегда.
– Женечка здесь? – догадался Анчар. – А Князь? Тоже возвращался?
– Проспал ты своего хозяина, – упрекнул я, закуривая, чтобы скорее прогнать дурман тяжелого сна. – Увели его.
– Кто увели? – Он вздрогнул как горячий конь под шпорами.
– Не бойся, свои. Он в другом месте немного поживет. Я так решил.
– И кепок они принесли? – подозрительно спросил Анчар.
– Они, они. Кто же еще?
– А дрова кто опять развалил? – Уже не подозрительно, а грозно.
Я вздохнул, с сочувствием сообщая ему скорбную весть:
– Это ты, Анчар. Ты упал на них.
И я рассказал ему о событиях минувшей ночи, которые он безмятежно проспал. Не все, конечно, в пределах нормы.
– А теперь дай нам поспать. Ты-то выспался. Часа в два разбудишь, ладно?
– Сделать обед? Или завтрак?
– И то, и другое. По два раза.
Он блеснул зубами из-под усов. У него это по-разному получалось: то хищно, то обаятельно. Собаки ведь тоже по-разному зубы скалят: или с угрозой, или в улыбке.
Мы проспали полдня. Потом полдня завтракали и обедали. Потом посидели на берегу. Убедились, что катер убрался с нашей акватории, что небо – синее, а море – зеленое, что алое солнце опускается в него, как положено, – и пошли опять спать.
Анчар сходил за карабином и уселся в гостиной у камина с трубкой и бутылкой вина. В кепке.
– Теперь я буду вас охранять. Всю ночь, я выспался. Вы хорошо спите сегодня, – он улыбнулся. – Если сможете. Так, да?
– Сообщение Николаю Ивановичу, Капитан, мне придется несколько исказить. Что бы избавить вас от неприятных ощущений и спасти вашу жизнь.
– Это понял хорошо. Спасибо, шеф.
– Добавлю: если менты выйдут на Мещерского со своим интересом, я уже ничего не смогу для вас сделать. Вы будете завидовать Крутому, долго и мучительно. Это вы тоже «понял», вижу.
– Этот Серый, шеф…
– Все, Серого нет больше. Или вы не уверены?
– Не уверен. Это такая живучая изворотливая скотина…
– Я бы хотел иметь пару таких серых в своем подразделении. Тогда мне не пришлось бы оправдываться перед Николаем Ивановичем, как мальчишке-первогодку… Но я вызвал вас не для теплых воспоминаний о Сером. Менты взяли моих людей. Их начнут раскручивать…
– Хорошо понял, шеф.
– Ты куда? – сквозь сон спросила Женька.
– В город. Нужно проверить, как заметка в газетке сработает.
– Опять какую-нибудь провокацию затеваешь? – Она села в постели, прикрывая грудь простыней – вот уж напрасно.
– Уже осуществил, – я нагнулся, шнуруя кроссовки. – Надо проверить.
– Посмотри мне в глаза! – приказала Женька, для убедительности требования выпуская из рук простыню. – Ты наполовину врешь, как всегда.
– Наполовину правду сказал, – буркнул я, глядя ей в глаза. – Прикройся, не уговоришь.
– Я никуда не уеду. Мы уедем вместе. Когда ты закончишь работу.
– Женя, – я пересел к ней, обнял горячие плечи, укрытые золотом волос, – пока я еще контролирую ситуацию. Но это ненадолго. Скоро станет очень трудно. Ты много помогла мне. Но оставаться здесь тебе нельзя.
– Правильно! – Она сбросила мою руку. – Соблазнил девушку, удовлетворил свою низменную страсть – теперь не нужна!
Э, нет! Ты меня в дискуссию – кто кого соблазнил – не втянешь!
– Хорошо, Женя. Билет я тебе все-таки возьму. А вопрос о твоем отъезде решим по результатам переговоров с Баксом.
– Бакс тебя застрелит – и все! Все переговоры.
– Он меня не застрелит. – Я поцеловал ее (еле вырвался), встал и набросил куртку. – Во-первых, у меня в этой игре три козыря, самых больших. Во-вторых, ты знаешь, я первым не стреляю – я стреляю последним.
– Ладно, – проворчала она, – тогда привези мне из города какую-нибудь гадость. Вроде ожерелья из крабовых клешней…
Я вышел в гостиную.
– Ты куда? – проснулся Анчар, высунулся из кепки.
Сговорились. Или одинаковый сон видели?