Гусев Валерий Борисович. Вольный стрелок

   И на хрена мне все это надо? Назойливая, однако, мысль.
   Ладно, хватит думать – делать надо. Я подбросил акваланг, как торбу за спиной, поровнее его уложил, перекинул ноги через каменный сруб – и рухнул вниз, в голубую от холода воду.
   О Боже! Лучше бы я на кол сея. По крайней мере, только в одном бы месте такой дискомфорт испытывал.
   Не давая себе подумать о последствиях, я стал быстро погружаться, глядя через маску на гладкие стенки колодца – будто его огромным сверлом пробурили. Да еще разверткой прошли. И нулевой шкуркой обработали.
   Где-то на полпути резко закололо в ушах. Я продулся – барабанные перепонки послушно щелкнули, боль прошла.
   Ладно, курочка по зернышку клюет, копеечка рубль бережет. На дне колодца я сел на корточки, отдохнуть. Дышать было трудно – ледяная вода тисками сжимала грудь (ох, кто-то мне ответит за эти муки, полной мерой), высоко надо мной ясной луной светился верхний обрез колодца.
   А впереди зияла дыра, почти черная, пугающая и влекущая.
   И я поплыл в нее, задевая баллонами за верхний ее край. Сначала было совсем темно, я рук своих вытянутых вперед не видел, потом под моим животом забегали темные тени и светлые пятна.
   Я глянул вверх: светло, ровная, недвижная поверхность воды. Впереди в ней угадываются гладкие ступени. У самой нижней лежит на дне знакомый акваланг. Видывали мы его уже, видывали.
   По верхней части баллонов – царапины. Разные: и свежие, краска содрана, и старые, где под содранной краской металл чуть легкой ржавчиной взялся. Не раз уже, стало быть, этот акваланг сквозь дыру пролезал, обдирался.
   Сбросив свой акваланг рядом с вражеским, я плавно всплыл, высунул глаза из воды – все тихо и одиноко. Лестница пуста, в коридоре никого, только дрожат на его каменном полу тени листвы, лезущей в окна.
   Я подплыл к крайней ступеньке, взобрался на нее, стараясь не шлепать босыми ногами, подкрался к келье.
   Голоса. Мужской и женский. Смех. Шепот. Воркование. Монах и монашка, стало быть…
   Стихли голоса. Вместо них донеслись звуки, которые не оставляли сомнения в происходящем. Ну да, задачи у них разные, но, стало быть, цель одна. Ой, грех!
   Я вернулся к лестнице, спустился по ступеням, нырнул, взял в рот загубник.
   Акваланг я не стал надевать, просто прижал баллоны к груди и поплыл назад.
   Вынырнул. Анчар (всегда появляется вовремя) одной рукой подхватил акваланг, другой зацепил меня сзади за штаны и перевалил через сруб. Стал сдирать с меня рубашку, растирать полотенцем.
   – Горячий чай, – протянул термос.
   – Ага, – стуча зубами, обрадовался я. – Только очень горячий. Градусов сорок.
   – Тогда чача.
   – Она у тебя сколько градусов?
   – Семьдесят! – похвалился Анчар.
   Я просчитал в уме: чача – семьдесят, вода, из которой я вылез, – минус тридцать. Сорок градусов тепла остается. Годится. Серому для жизни.
   И мандарин.
   Я сидел, привалясь к стенке колодца, держа пустой стакан в руке, чувствуя, как уходит из тела ледяная дрожь.
   Монашке-то что? – она в гидрокостюме. А я в драных штанах.
   И на хрена мне это надо?
   Все, хватит, пора развлекаться. Завтра еду в город. Казино, ресторан, девочка. Отделение милиции. Старший опер Володя.
   – Завтра поеду в город, – сказал я Анчару. – Приготовь машину.
 
   – Мне опять нужно в город, – предупредил я Мещерского.
   – А вы не считаете, что должны согласовывать со мной свои действия?
   – Не считаю, – отрезал я. И напомнил: – Мы уже решили этот вопрос.
   – Речь не о том. Оставляя территорию виллы…
   – Вы что, боитесь?
   – Не перебивайте меня! Оставляя территорию виллы, вы тем самым перекладываете на меня часть своих обязанностей. На время вашего отсутствия.
   Я передразнил его равнодушным пожатием плеч:
   – Что ж, перечислите с моего счета на ваш ту сумму, в которую вы оцениваете эту часть работы.
   Мещерский засмеялся, откинулся на спинку кресла:
   – Интересно, если бы мы с вами встретились в свое время в бою, кто бы вышел победителем? Как вы думаете? – Пофилософствовать ему захотелось.
   – Я, конечно, – лениво ответил я, загашивая сигарету.
   – Почему? Откуда такая уверенность? – обиделся Мещерский на мою прямоту.
   – Потому что добро всегда побеждает зло. В конечном итоге. – И добавил для убедительности: – Так и моя любимая диалектика гласит.
   – Вы романтик…
   – Практик. Убедился на опыте. Согласен, что добродетель не всегда вознаграждается, но зло наказывается всегда. Великий закон жизни.
   Похоже, я попал в точку. Больную. Мещерский разве что не вздрогнул. Но потемнел.
   – Да что есть добро и зло? По чему вы определяете мою, например, деятельность как зло? Какими критериями? Ведь я сделал очень много полезного людям…
   – Какими средствами, Князь? Какой ценой? Не ценой ли лжи, подлости, крови и слез?
   Но он не обратил внимания на эту сентенцию Серого.
   – …И потом, Алекс, раз уж вы так уверены в торжестве справедливости, почему берете на себя миссию возмездия? Я ведь хорошо знаком с вашими «подвигами». Я усмехнулся.
   – Я ничего на себя не беру. Положим, я просто оружие в руках Справедливости. Я ведь не только личным врагам мщу.
   Мещерский тоже усмехнулся, еще злее.
   – Понятно, – с щедрой иронией: – Ненависть ради любви… Знаете, друг мой, вы, коммунисты, любую нравственную категорию готовы довести до абсурда, до безнравственности. Нет абсолютного добра. Как и абсолютного зла тоже. Все имеет свой предел. Беспредельна, пожалуй, только любовь. И смелость.
   – И честность, Князь.
   Батюшки, а ведь он меня прощупывает. Не иначе, на что-то рассчитывает.
   Все, хватит. Я и так уже достаточно раскрылся в целом. А в общем – нет.
   – Так я возьму «Форд»? – прервал я дискуссию. – Мне цвет его нравится. Такой наивный.
   Мещерский подумал, понял намек и опять рассмеялся.
   – А вы еще интереснее, чем мне рассказывали.
   И хитрее, шеф. Как же иначе?
 
   – Я тебе поручение нашел, – сказал Анчар, вылезая из машины. – Заехай на базар. Ткемали надо взять.
   – А здесь тебе мало? – кивнул я на горные склоны.
   – Э! Здесь сливы сильно мелкие. Кость одна. Какой соус? Плохой совсем. Возьмешь?
   – Куда от тебя денешься?
   – Верно, – согласился Анчар. – Никуда. Только, слушай, ни у кого ткемали не бери. Идешь весь рынок, самый средний ряд, самый конец – высокий такой старик. Аварец.
   – Как я его узнаю? Пароль скажи.
   – Не ошибешься. Он справа стоит. Голый.
   – ?
   – Не весь. Снизу штаны есть, а сверху жилетка такой без пуговиц. Скажешь, Арчи просил – он тебе самый лучший слива насыпет. Ты ему деньги не плати. Только спасибо скажи, вот так. – Анчар плавно прижал руку к сердцу, одновременно чуть склонив голову и прикрыв глаза.
   – Рэкет, значит?
   – Зачем рэкет? Дружба. Я его люблю, он меня. Ехай.
   – Я тебе тоже поручение нашел. Пока меня нет, приглядывай за своими хозяевами.
   – Хозяин у меня один, – уточнил кавказский джигит, любитель субординации. – Вите он тоже хозяин.
   Какие тонкости!
   Я выехал за ворота, Анчар затворил их за мной. Сейчас он пойдет, сядет на пороге сакли с карабином в руках, я пока я не вернусь, так и будет сидеть. Как горный орел на вершине. Или в гнезде.
   Следуя указаниям Анчара, я без труда добрался до города. Раза два-то всего чуть не сорвался в пропасть. Да где-то на полпути пристроилась ко мне иномарка-инкогнито. Нескромно провожала до самого города. Пришлось оставить машину у рынка и добираться дальше пешком горячими улицами. Один из пассажиров иномарки выскочил и пошел за мной.
   Вот беда-то!
   Я остановился, когда он почти догнал меня, повернулся к нему лицом – рука демонстративно на рукоятке пистолета под рубашкой – и робко посмотрел ему в глаза. Он виновато развел руками и нырнул в переулок.
   То-то!
   В городке этом Майском я когда-то бывал недолго. Приезжал с коллегой на задержание. Нам дали в помощь местного опера Володю. Очень толковый парень. И хороший. Когда его о чем-нибудь попросишь, он никогда не спрашивает в ответ: почему, зачем и сколько? Он идет и делает. И делает хорошо, переделывать или доделывать за ним уже не приходится. Мы с ним в засаде всего сутки посидели, а сдружились надолго. Тем более друг другу помогли. Он мне жизнь спас, а я ему. Такие вот считал очки.
   Контора его стояла – надо же! – на том же месте, в тени столетних или двухсотлетних (не считал) дубов, а может, и каштанов, ну не ботаник я, стало быть. Словом, большие старые дерева. А под одним – будка телефонная и рядом оборотистый южный пацан с полными карманами жетонов – сервис такой для отдыхающих.
   – Володя? Здесь Серый Штирлиц.
   – Привет, Леша, – обрадовался он. – Ты где?
   – А вот рядом с твоей конторой, напротив кафе. «Руалка» называется.
   – «Русалка» вчера была. Один пьяный лох поправку внес. Из «Макарова». Ты надолго?
   – Нет. Не очень. Но очень пошептаться нужно. В твою пользу.
   – А то я тебя вчера узнал, – засмеялся Володя. – В мою пользу, да в твой интерес. Ладно, занимай столик, сейчас буду.
   Я вышел из душной будки, пересек пыльную булыжную мостовую и остановился в дверях «Руалки», оглядывая наполненный зал.
   Здесь явно приезжих отдыхающих не ждали и не жаловали. Здесь гуляли и работали только свои – герои черного подполья, бизнесмены.
   Оно и удобно очень – окна в окна с городским отделением. И безопасно, стало быть.
   Не кафе, а учреждение. Все посетители со своими секретаршами. За каждым столиком – отдел или главк в лице его руководителей. Звон бокалов и шелест деловых бумаг. Столовые приборы – и авторучки. Салфетки и карманные калькуляторы. И в каждом кармане – ствол. А за соседним столиком добротные дубари со складными «калашами» и двумя извилинами.
   Хорошо идет работа – под добрую закусь, под дробную музыку, под девушек на эстраде. Которые даже днем выглядели как ночью, в самую свою рабочую пору. В трудовой, стало быть, пик.
   – Что? Не пускают? – легла на плечо тяжелая ментовская рука. – Сейчас разберемся – кто допустил. – Володя чуть сдвинул меня и вызывающе стал в проходе, положив руку на бедро. По-шерифски.
   Его тут же заметили. Один из официантов – молодой, крепкий, быстроглазый – поймал его взгляд и плавно поспешил к угловому столику среди кадок с ретро-пальмами, где шумно гужевались крутые сопляки.
   Он даже ничего не сказал им, просто, как мне показалось, сделал какой-то условный знак, и крутейшие суетливо засобирались. Вскочили, застучали ладонями в накачанные груди, чуть не рыдали от желания угодить: Володя! Все! Все, Володя! Всегда готовы!
   – Однако дисциплинка, – заметил я по пути к отбитому столику. – Смотрю, ты в авторитете.
   – Да это так, – поморщился Володя. – Держат всего-то по ларьку, а гонору… девать некуда. Я ими с мелким рэкетом борюсь. Клин клином.
   На столе уже белела скатерть, стояла чистая пепельница, зажигалка, сверкали в боевой готовности две наполненные рюмки.
   – Аперитив, – важно-небрежно уронил в их адрес Володя.
   – Да что ты! – Я вытаращил глаза в сером провинциальном восторге. – Надо попробовать. На Москве потом расскажу. Бабкам у подъезда. Не поверят, поди.
   – А ты не привирай, – посоветовал Володя, поднимая рюмку, – расскажи, как было.
   Мы по-старому чокнулись за встречу.
   – Не, – сморщился я, поставив пустую рюмку, – не, наша-то простая попервей будет. Особенно на берегу речки. Чтоб в ней кувшинки цвели и лягушки квакали. Посмотрим, чем кормить станешь. Если не то – уйду не попрощавшись. Я больше к княжеской кухне попривык.
   Нам принесли закуски, запотевший графин нашей, что попервей. После обмена новостями я спросил Володю:
   – Звание хочешь? Вне очереди.
   – Хочу, – не стал он ломаться. – Да повыше.
   – Будешь меня слушаться – не только на погоны получишь, но и на грудь. Дело в том, что на твоей территории, по моим сведениям…
   – По твоим сведениям! – прервал он меня. – Сказал бы уж честно – по твоей наводке.
   – Обижаешь, не угадал. Инициатива не моя, я только подстраиваюсь. Дай сказать-то. Записывай: по моим сведениям, готовится незаконное латентное (люблю умные слова) вторжение в частное владение. Записал?
   – Что за дачка-то?
   – Вилла Мещерского.
   – Что? Ну ты поработал. Ведь он, по моим сведениям, – подчеркнул Володя, – давно не у дел. Живет смирно, почти одиноко.
   – Там, Володя, непонятное что-то назревает. По-моему, у Бакса к нему претензии.
   – Не слабо, – посерьезнел Володя. Я бы сказал – помрачнел.
   Еще бы – такая головная боль.
   – Что нужно?
   – Нужно этого человека взять. Сделать задержание с поличным, жестко, с прибамбасами. По полной программе. И развалить его на месте.
   – А потом?
   – Я сам еще не знаю. В зависимости от того, что он нам напоет. Дело серьезное. Готовится очень крутая разборка. Тебе ведь не нужны трупы? На твоей мирной территории?
   – Своих хватает. – Володя переждал официанта. – Когда это будет?
   – Вот-вот, я дам тебе знать.
   – В засаде посидим? Молодость вспомним?
   – Не просто все. Вилла уже месяц под наблюдением. Наблюдателя я сделал. Он начал работать на меня.
   – Уверен?
   Хороший вопрос.
   – Нет, конечно.
   – И что ты планируешь?
   – Стало быть, так. Возьмешь на дело служебную машину, желательно с мигалкой и вопил кой. Расходы я оплачу, мандаринами. И чачей…
   – Коньяком, – поправил условия Володя.
   – …Машину оставишь с водителем у поворота на Лыхны…
   – Это у самой виллы, напротив косы? – уточнил он.
   – Именно. Водитель должен быть в милицейской форме. Ему инструкция: как только на вилле станет шумно, пусть он своего шума добавит. А тебя буду ждать внизу, у моря. С ластами и в маске плаваешь?
   – В сауне, однако. Но без маски.
   – По дороге научу. Если сразу не утонешь. Вопросы есть?
   – Есть: чай, кофе?
   – Кофе.
   – Похоже, ты в скверную историю попал, Серый?
   – Стало быть, не в первый раз.
   – Дай Бог – не в последний, – пожелал. И утешил: – Может быть очень плохо.
   – Я знаю. В пансионате «Рододен-дрон»…
   – Тебя взрывали?
   – Девка какая-то. В рыжем парике.
   – Жениться небось обещал?
   – Было немножко. Один раз. Думаю, о плане Мещерского взять меня на охрану дошло до Бакса. К тому же у его друзей счеты ко мне. Вот и решили одной пулей двух зайчиков снять.
   – А ты, значит, ушел? – не поверил Володя.
   – Заботами Мещерского. Потому и согласился на него работать, не люблю в долгах ходить.
   – Откуда же он про бомбу узнал?
   – Догадываюсь. Скоро буду точно знать.
   – Все у тебя?
   – Если бы. Только начинаю. Вот тебе загадка: встретился мне в горах парень. Джигит – бурка, папаха, газыри, порохом набитые, кинжал кубачинский на поясе…
   – Зовут по-разному – то Арчил, то Анчар, что имя, что кличка – не поймешь, – кивнул Володя. – Он не местный, издалека. Сколько-то лет назад в розыске был. Семью одну вырезал, мальчишек. Дом сжег. И сначала в горы ушел. Но пойди найди его в горах. Особенно если его там нет, верно?
   – Ты мне справочку на него сделай, хорошо?
   – К завтра?
   – К вчера. И вот это попробуй прояснить, – я передал Володе баночку с «горсткой пепла». – Хоть что-то.
   Володя поднял баночку на просвет:
   – Анализы, что ли? А поменьше у тебя клочка не нашлось?
   – Чем богаты… И привезешь вот это. – Я передал ему листочек с записью. – В ампулах непременно.
   Володя прочел и улыбнулся:
   – Ну точно, желудок засорил княжеским столом. То-то я смотрю – глаза у тебя красные. От натуги?
   – Сплю мало.
   – Понял, – Володя сунул записку в бумажник. – Тоже срочно?
   – А вот как приедешь, так и привезешь, все до кучи.
   – А ну как сегодня ехать придется?
   – Сегодня не придется. Дату набега я назначаю, стало быть.
   – Кстати, кого-нибудь из ребят взять?
   – А мы с тобой – или не ребята? Или не крутые?
   – 
   Простившись с Володей, я зашел на рынок, нашел «голого» аварца. Забрал у него ведро отборной алычи и банку красного перца. И, конечно, горячий поклон Арчилу Мамаладзе.
   У поворота на Лыхны остановил машину, взял из багажника сумку и стал спускаться обрывом к морю.
   И в общем-то получилось. Несмотря на крутизну, колючие кусты, голые камни и занятую тяжелой сумкой руку. Уже наловчился козьими тропами скакать, так, глядишь, и рога вырастут.
   Но, однако, нелегко далось. А ведь еще обратно лезть. Правда, альпинисты и скалолазы говорят, что вверх взбираться легче, чем вниз сыпаться. Им виднее, стало быть. А вот меня другая мысль, злорадная, утешала: что и Володьке тут спускаться придется, да еще в темноте. Вот ругаться будет. Если не сорвется. А если сорвется – не будет. Долго.
   В одном месте мне опять змея почудилась. Некрасивая – красная, в черную полоску «зигзагом». Она на выступе камня лежала и в щель ускользнула. Не люблю я всяких змей, они лживые и коварные. По мне медведь приятнее. Тем более что руку все время приходилось во всякие трещины совать.
   И на хрена мне все это сдалось? – снова такая свеже-мудрая мысль посетила. Туманы эти, враги, змеи, горы колючие, монахи черные и монашки рыжие…
   Наконец я с облегчением ступил на узкую полоску гальки. Дальше было море.
   Я сполоснул руки, перекурил и стал высматривать укромное, но не очень, местечко, которое можно без труда отыскать в темноте.
   Нашел подходящее почти рядом – узкую расселину, которую море уже давно терпеливо выбивало своими волнами в скале, обрабатывало, шлифовало во время осенних штормов галькой и песком до блеска, по миллиметру в каждые сто тысяч лет.
   Я поставил сумку в дальний уголок, проверил ее содержимое и застегнул «молнию» до отказа. И тут меня что-то толкнуло – наверное, опять «инсайд войс». Я к нему обычно прислушиваюсь, если он не врет и не вредничает – и потому оттянул замочек «молнии» на несколько зубчиков назад…
   Машина послушно стояла на месте, ведро со сливами не украли. Потому только, что некому было, ездили здесь редко. А та иномарка, что меня застенчиво по дороге обогнала, – ну не такие же в ней люди, чтобы дикие сливы красть. Им конверты подавай.
   Я запустил движок и стал потихоньку, не торопясь, спускаться к вилле г-на Мещерского. Это хозяин мой, аристократ такой, князь, голубая кровь. Белая кость. В горле…
 
   Анчар и впрямь, обнимая карабин, доселе сидел, нахохлившись, возле сакли, как орел на камне. Или карапуз на горшке.
   Увидев меня, спустился к воротам, встретил.
   Первым делом запустил лапу в ведро, перебрал в горсти сливы, похвалил. Не меня, конечно, – аварца своего голого. Перец покатал на ладони, потер между пальцев, понюхал, лизнул, сморщился, но не выкинул.
   – Больше ничего не передал?
   – Поклон нижайший. Привет горячий.
   Анчар широко, по-детски улыбнулся, довольный. Господи, как мало ему надо. А, может, этого как раз и не мало? Может, как раз это главное в жизни? – горячий поклон и нижайший привет от надежного друга. Снизу голого, а сверху одетого.
   – Кушать будешь? – Анчар сел за руль, чтобы отогнать машину. – На кухне возьми что хочешь.
   Я отказался и пошел к себе. Сделал кофе и стал изучать монашеские скрижали, то бишь дневник наблюдений за виллой.
   Записи были весьма аккуратные, но действительно слегка однообразные. В конце блокнота – сводная таблица, еще не заполненная по всем графам распорядка. Слева колонка времени (часы и минуты), справа параметры, вплоть до поездок в город, работ по хозяйству и всех наших пьянок. Прямо хоть в диссертацию вставляй. На тему «Сравнительные характеристики элементов досуга активно и пассивно функционирующих криминальных авторитетов».
   В общем, может быть, эти записи и представляют для кого-то интерес, но никак не для Серого.
   Правда, где-то вначале попалась мне интересная «ремарка»: «11.15. К. (Князь, стало быть) вышел в море на малой лодке с удочками. Отсутствовал до 12.00».
   Вот две странности: Мещерский всегда предпочитал большую яхту и швертботом практически не пользовался, а сорок пять минут для рыбалки, как ни крути, маловато будет (день приезда, день отъезда плюс дорога туда и обратно).
   Я посмотрел свои записи. Еще интереснее: эта нелепая рыбалка приходилась на день, следующий после угрожающего визита Баксова курьера. Запомним.
   Так, теперь следует повнимательнее изучить добытое мною «средство массовой провокации» – газету из стола Мещерского. Вообще, пресса его не интересовала, к тому же газетка была не первой свежести. Что за нужда прятать ее в стол, да еще и запирать ее в ящик, в котором она хранилась, на два оборота ключа? От Серого ведь все равно не спрячешь.
   Я просмотрел и прочел всю газету. Ну ничего стоящего нет. Обычный набор вестей из отхожего места. Кроме, пожалуй, одной дурацкой заметки под дурацкой и лживой рубрикой «Россия возрождается». Прямо мания какая-то – то хоронить, то возрождать.
   Если отбросить невразумительные авторские кружева типа «умом не понять, аршином не измерить… кони все скачут, а избы горят», то суть информации сводилась к следующему. В ближайшее время по странам Европы прокатится комплексная Российская художественная выставка, в которой представлены произведения живописи, антиквариат, шедевры народных промыслов, уникальные раритеты из госмузеев и частных коллекций, что является ярким свидетельством неистребимого духовного потенциала народа, который так и не смогли удушить красные аскеры, большевики и коммунисты.
   Газетка эта вышла за неделю до визита курьера. Тоже запомним.
   И тогда вот такая получается цепочка, в такой последовательности: готовится в зарубежный вояж какая-то редкая выставка; у Мещерского требуют какой-то конверт; Мещерский выходит в море на какую-то фиктивную рыбалку.
   Да еще банка из-под чая пропала. Вот горе-то!
   Зашел Анчар с кувшином вина.
   – Ты уморить меня хочешь, – возмутился я, собирая со стола бумаги.
   – Зачем так говоришь? – Он поставил кувшин на освободившееся место. – Зачем на это дело вино тратить? Шашкой уморил бы. – Он сел в кресло. – Напомнить пришел. Завтра пора за Женечкой ехать.
   Соскучился. А то без тебя не знаю.
   – Хочу сам поехать. А ты поспи до обеда. Устал совсем.
   Щаз-з! Разбежался.
   – Украдешь еще Женечку. Бурку на голову, добычу На коня – и в горы. Знаю я вас, абреков.
   Анчар улыбнулся, самодовольно потрогал ус.
   – Ты не обижайся. Я ее люблю как сестру… друга.
   Успокоил.
   Добавил:
   – Пойдем. К нам гость приехал. Доктор. Любимый доктор хозяина. Самый лучший, я знаю. Пойдем, знакомиться будешь.
   Вот это кстати.
   – Тащи его сюда.
   – Что говоришь! – испугался Анчар. – Он важный человек. Сам не пойдет. К нему идти надо. Очень правильно Арчи говорит. – Он поднял палец и долго, с важностью смотрел на него. Довод, конечно. – Пойдем, потом дальше пить будешь. Вместе с Арчилом.
   Я встал, под одобрительным взглядом Анчара застегнул пуговицы рубашки.
   – Кстати, ты банку-то свою нашел, бедняга?
   – Если пропала, разве найдешь. Украл кто-то.
   А то здесь красть больше нечего. Кроме консервных банок.
   – Может, в милицию заявим? Когда она пропала-то?
   Анчар задумался, вспоминая.
   – Да! Когда в ней чай кончился.
   Точнее не скажешь. День в день, минута в минуту.
   – А чай когда кончился? – Я уже начал терять терпение. – Ты можешь говорить быстрее?
   – Не могу. Когда спешу, слова сбиваются. А чай кончился перед тобой.
   – Значит, меня не подозреваешь?
   – Тебе зачем? – лукаво отомстил Анчар. – Что ты в нее положишь? У тебя нет ничего.
   Ну и змей! Кстати…
   – Арчи, что за змея такая – красная в черную полоску?
   – Вах! – встревожился он. – Где его видел? Плохой змей. Самый плохой – гадюка. Два раза кусать не надо. Один раз хватит. Увидишь – застрели… Пойдем, гость ждет.
   – 
   В гостиной сидели в креслах за кофе Вита, Мещерский и неизвестный мне молодой полный человек. Он встал и протянул мне руку:
   – Макаров.
   – Сергеев, – ответил я. – Как доехали?
   – Хорошо, – он взялся за чашку. – У меня в Майском старинный приятель, тоже врач, он одолжил мне свою машину.
   Мы еще посидели пять минут (я заметил: Вита взволнована, Мещерский нервничает, врач как-то скован) и разошлись – Макаров и Мещерский в кабинет, мы с Витой на веранду.
   Она подошла к перилам, положила на них дрогнувшие руки.
   – Что, Мещерский плохо себя чувствует? – мягко спросил я.
   Она ответила не сразу.
   – Сашу мучают головные боли. В последнее время они участились.
   – Как же он вызвал врача?
   – Он не вызывал. Макаров периодически навещает его. У них была договоренность. Пойдемте к морю.
   Мы побродили вдоль берега, посидели на скамье. От меня не укрылась та тревога, с которой Вита ждала Мещерского.
   Наконец он вышел на террасу и направился к нам, улыбаясь. Несколько напряженно.
   – А где доктор? – спросил я.
   – Собирается. Он сегодня же едет обратно. Не захотел остаться, не смог. Пациенты ждут.
   – Я провожу его, – предложил я.
   Мещерский по-своему понял меня и поблагодарил взглядом.
   Но у меня был личный интерес, весьма далекий от проявления такта и внимания…
   Макаров в гостиной на ходу защелкивал свой «дипломат», когда я перехватил его и, бросив: «Минутку, доктор», почти втолкнул в свою комнату.
   – В чем дело? – возмутился он.
   – Что с Мещерским? – в лоб спросил я.