Гусев Валерий Борисович. Вольный стрелок

   Он прошел со мной к машине. Подумал, трогая усы, поправляя кепку. Потом грузно уселся рядом:
   – С тобой поеду. Посмотрю глазами, как ты работаешь.
   Больно надо. Инспектор нашелся.
   – А Женечку, что, одну оставим? Без охраны?
   – Там, который наверху, – кивнул Анчар мудрой головой в сторону монастыря, – он присмотрит.
   Я вздохнул. Как же вы все мне здесь надоели… Кроме Женьки. И Боксера.
   – Ладно, поедем. Только кепку сними. Что людей зря пугать.
   Анчар послушно бросил кепку назад.
   – И на базар заедем. Женечке купим что-нибудь вкусное. Или красивое.
   – О! – обрадовался я. – Купи ей бусы из крабов. Ей очень хочется. Она рада будет. Поцелует тебя.
   В лоб. Пяткой.
 
   Анчар немного подремал дорогой. Потом вдруг сказал:
   – Помнишь, как я тебя сюда вез? В первый день. Ты боялся?
   – Чего тебя бояться – ты хороший человек. Добрый.
   – Ты тоже, – признался Анчар, подумав. – С друзьями – верный, с врагами – злой. – Опять подумал. – Если бы Сулико жила, я бы тебя на ней женил. Родными бы тогда стали. Навсегда. Я бы ваших сыновей стрелять учил, вино пить. И Женечка тоже моя сестра тогда стала. Так сказал, да? Правильно?
   Распределил. Разобрался. Мечтатель нежный.
   Я уже пожалел, что намекнул ему про бусы. Стыдно стало.
   Но разговор мне не понравился. Прощальный какой-то. Будто на платформе стоим, отправления ждем. Только неясно еще, кто уезжает, а кто остается. И – кому хуже будет.
 
   Я поставил машину в тени дерева, наискосок от горотдела.
   Придется ждать – мне информации по времени не дали.
   Анчар повертелся на сиденье – машина закачалась, как лодка на волне, – приоткрыл дверцу:
   – Семечек куплю. Что так скучно сидеть?
   – Сиди, не в кино.
   – Что ты командуешь мне, да? – Он обиделся, сел прямо и вначале вертел головой по сторонам, вглядывался в прохожих, в торговцев, рассматривал крыши домов, шарил глазами по киоскам. Потом поскучнел – понял, что ему с профессионалами не тягаться.
   Я терпеливо курил, думал о том, как буду объясняться с Володей. Подставил его здорово, не слабо, стало быть. Но и он не мальчик, успокоил я себя, знал, как с Серым связываться…
   Наконец где-то около десяти к зданию горотдела подошел зарешеченный «уазик», остановился напротив дверей.
   – Не пялься, – прошипел я Анчару. – Отвернись.
   Из здания вышли люди. Попарно. Словно по-детски держась за руки. В каждой паре – один из ночных гостей виллы Мещерского.
   Что ж, я их на эту дорогу не толкал, они сами ее выбрали. Стало быть, пусть и идут по ней до конца.
   По принципу Серого: чем меньше, тем чище.
   Выстрелов слышно не было. У шедшего в первой паре – маленького – дернулась назад голова, он завалился на конвоира, пачкая его рубашку хлынувшей изо лба кровью. Второй, едва не опрокинув своего сопровождавшего, рванулся было назад в здание, но его сильно ударило в затылок – и они упали оба.
   Короткое замешательство. Но тут же из здания высыпали ребята в жилетах и с автоматами, укрылись за машинами.
   Но выстрелов больше не было.
   Убитых, отстегнув от конвоиров, втащили в здание. Автоматчики рассыпались по улице, началось прочесывание.
   К нам подбежал офицер:
   – Что здесь надо? Документы!
   – Семечек купить хотели, – ответил я.
   – Двигай отсюда. Проезжай. А то будут тебе семечки, десятка два.
   Я послушно тронул машину. В зеркальце мне показалось, что в одном из окон горотдела мелькнула Володина тень, грозящая мне кулаком. И матом.
   Мы заехали на рынок за бусами для Женьки, потом за билетом для нее же, а потом я завернул к психбольнице, спросил у охранника в воротах доктора Пшеченкова.
   – В кабинете, – лениво кивнул он в сторону одного из корпусов. – Только я тебя не пропущу. Здесь режимные правила.
   – В тот-то раз пропустил, – обиделся я намекая глазом, что пропустил он меня далеко не за «спасибо».
   – Да? – удивился он. – Тогда проходи. Корпус два, комната три.
   …За дверью комнаты три в корпусе два слышалось интимное женское хихиканье на фоне довольного мужского баска.
   Я отворил дверь. На коленях доктора сидела полуголая куколка, и он щекотал ей пышными усами обнаженную грудь.
   Куколка вскинула голову, лупнула фарфоровыми глазками, вспорхнула и скрылась за ширмой. Доктор застегнул халат и встал.
   – Пациентка, – пояснил он. С досадой добавил: – Как вы всегда не вовремя.
   – Сеанс сексотерапии прервал?
   Пшеченков развел руками – что ж поделаешь, работа такая, сеанс.
   Я кивнул в сторону ширмы.
   – Лапочка, – проворковал доктор, – одевайся, зайдешь попозже – мы продолжим курс, попробуем с вами нечто новенькое, из опыта восточных психотерапевтов. – И с сожалением посмотрел ей вслед, «кусая длинный ус».
   Повернулся ко мне:
   – Ну-с, батенька, что привело вас в сей дом скорби? На что жалуетесь?
   – Мещерские у вас? – осадил я его.
   – Да. Все в порядке, – подтянулся доктор.
   – Как вы их устроили?
   – Хорошо.
   – Подробнее.
   – У нас есть отдельный коттедж, для особых пациентов…
   Все у жуликов схвачено. Не то что у нас.
   – …Сигнализация, охрана…
   – Охрану вашу я знаю – дружинники застойных времен.
   – Нет, нет. Там спецконтингент, надежные люди.
   Двусмысленно как-то.
   – Хорошо. Если за Мещерским приедут, вы сделаете большие глаза, это понятно?
   Он кивнул.
   – Никому, кроме меня, их не отдавайте. В крайнем случае пришлю своего человека. Он спросит: почем у вас мирмульки?
   – А что это такое?
   – Вот так и ответите. – Я встал. – И никаких записок, передач и посылок для Мещерских не принимать, их здесь нету. В крайнем случае, если кто-то будет очень круто настаивать: да, были, но уехали в черном японском джипе. Охрана коттеджа вооружена?
   – Весьма обильно.
   – Все, спасибо. Расходы – на счет Князя.
   Я вышел в коридор. Очередная лапочка, торопливо сделав мне глазки, сорвалась с диванчика и, расстегивая на ходу кофточку, порхнула в дверь.
   Хихиканье и басовитое бормотание. В надежное место попал Мещерский, стало быть…
   …Мы поехали домой. Анчар опять молчал всю дорогу, только вздыхал, и, когда мы уже спускались к вилле, проронил:
   – Метко стреляли. Трудно нам будет.
   А ты думал?
   Но сейчас тебе, пожалуй, труднее будет. Когда ты Женечке на ее стройную шейку бусы из крабов накинешь. Куда бы мне на этот момент спрятаться?
 
   Остаток дня и ночи прошли в обычных развлечениях: купание в море, застолье с тостами и песнями, немного тепла, света, воздуха и любви.
   До выхода на Бакса мне нужно было вытянуть из колоды козырного туза. Если он, конечно, в ней есть. Должен быть. Больше ему быть негде.
   Поэтому незадолго до рассвета я натянул плавки, сунул в полиэтиленовый пакет полотенце.
   Традиционный вопрос сквозь сон:
   – Ты куда?
   – Туда.
   – Еще одну завел? – Женька приподняла голову, посмотрела в темное окно. – И где ты их только находишь? В горах, что ли? Или в море?
   Интуиция. Женская, стало быть, безупречная.
   – Когда вернусь, – строго сказал я, – чтоб не спала и приняла меня в горячие объятия.
   Отвел ревнивое подозрение.
   Я вылез в окно и пошел к колодцу. Ночь была темная, ущербная луна пряталась где-то за горами. Звенели цикады, не слыша и потому не пугаясь моих шагов. Мучилась бессонницей какая-то нервная птаха.
   Сев на край колодца, я долго набирался мужества – у меня уже сейчас перехватывало дыхание. Ничего, успокаивал я себя, Женька меня отогреет – у нее это славно получается. Особенно, когда она…
   И в этот горячий момент воображения я нырнул. Тихонько, без всплесков и без нестерпимо рвущегося визга из пережатого ледяной водой горла.
   Опустившись на дно колодца, я нащупал дыру и так же тихо вынырнул уже в монастыре. Огляделся (в темноте-то!), положил на верхнюю ступеньку полотенце. Снова нырнул и стал шарить около ступеней по гладким камням.
   Вот он – однобаллонный акваланг. То ли черной Монашки (любительницы заглядывать по ночам в окна и пугать нежных обитателей виллы зажимом на носу и подводными очками), то ли стройной Русалки с ружьем, то ли заботливого капитана Немо, а может, просто – Светки, невесты Леши Чуни. Разберись-ка здесь, в темноте окружающей. Иванова, она же Петрова, она же Сидорова и Николаева, стало быть.
   Ну гадать-то я не стал, завернул до отказа вентиль баллона (Серый никому обиды не прощает, даже женщинам, осознавшим свою вину), вынырнул и, дрожа, как брошенная собака под осенним дождем, выбрался из воды, с остервенением растерся полотенцем…
   Теперь опять ждать, бесшумно стуча зубами в темной нише. Впрочем, тут все темное: галерея, вода, делишки…
   Подумаю-ка я лучше о чем-нибудь хорошем, теплом. Вот, например, разделаюсь я с этими конвертами, баксами, боксерами, получу (если успею) гарантированное вознаграждение от моего клиента Мещерского. Построим мы с Женькой на эти деньги дом: много тепла, света и воздуха. Соберу я в этом доме всех своих любимых женщин: бывшую жену Яну, верную соратницу и любовницу Лариску, секретаршу-малолетку Ляльку. Женьку, само собой. Вот будет шуму в том доме, из-за единственного тостера… Или нет, лучше так: подниму затонувшую яхту, отремонтирую ее, соберу на ней всех своих любимых женщин (и Светку-русалку туда же) и отправлю их на самый край самого далекого океана. И швырну им вслед тостер, чтобы булькнуло и брызги полетели, до облаков. А вслед же заброшу и кепку Анчарову, надоела – сил нет. А Светке на прощание скажу…
   Впрочем, можно и сейчас сказать – идет легким шагом по галерее, со свиданки. Ну-ну.
   Светка (не видно, но догадаться по слуху можно) спустилась к воде, тихонько нырнула (я тоже скользнул в воду) и довольно скоро с шумом, хрипом и кашлем вылетела на поверхность, забилась в воде – нахлебалась, видать, немного. Так и надо, не замай Серого! Который, кстати, тебя от позора и унижения спас в свое время.
   Я обхватил ее, потискал немного ее юную русалочью грудь, и она быстро пришла в себя – то ли от возмущения, то ли от удовольствия.
   Мы выбрались из воды, отдышались.
   – Серый, ты, что ли? – спросила Светка. – Дурак!
   На шум уже поспешал Монах с фонариком и пистолетом.
   – Кто дурак? – спросил он. С искренним интересом. Наверное, надеялся от меня подтверждение получить.
   Мы пошли в келью. Монах засветил свечи: на столе остатки ужина на двоих, изголовье на лежанке – тоже на две персоны. Блудливые мои.
   Сели вокруг стола. Светка распахнула свой гидрокостюм. Монах накинул мне на плечи свою куртку и очень кстати полстакана водки поднес. И сигарету.
   – Так ты все-таки за кого? – спросил я Светку. – За большевиков или за коммунистов?
 
   …Хотя в наше крутое время вопрос должен звучать: не за кого, а против кого?
   Некоторое время назад, в маленьком городке, покоренном какими-то вампирами и некрофилами, довелось мне вступить с ними в борьбу, в процессе которой я вышел на хорошо законспирированный Творческий центр, готовящий наших девушек для специфического обслуживания клиентов в Европе и Азии.
   Девушки, естественно, до определенной поры об этом не догадывались: их обучали профессиям секретарей-референтов, секретарей-водителей, фотомоделей, манекенщиц, языкам и манерам, макияжу и специфическим гимнастикам. В центре постоянно проводились липовые конкурсы на всяких «мисок».
   По согласованию с Москвой я сделал попытку (удачную, кстати) развалить его без шансов на возрождение (тоже, кстати: и без согласования я сделал бы то же самое).
   Центром руководил некий престарелый, но стойкий извращенец под кличкой Граф (за глаза его звали точнее и определеннее – Анкл Пенис). Мне удалось получить от него предложение организовать профессиональную охрану центра от конкурентов, рэкетиров и правоохранительных органов. За что я и взялся. Со свойственным мне умением. Нахальством и энергией.
   Первое, что я сделал, – на глазах директора центра раскидал и отметелил его охрану. Добавил и тем посетителям, которые попытались вмешаться и призвать к порядку хулигана Серого. Директору моя демонстрация понравилась, и я получил право формировать новый состав по своему усмотрению, то бишь бесконтрольно. Что и требовалось. Потому что мне был нужен отряд хороших, надежных, дисциплинированных ребят, профессионально подготовленных и честных, чтобы с их помощью довести задуманное черное дело развала центра до закономерного конца.
   Второе, что я сделал (сразу после своего показательного выступления), – собрал в отведенном мне кабинете на «производственное совещание» группу охраны.
   – Заходите, ребята. Стульев только на хватайте где-нибудь.
   Они забили мне комнату, как банку шпротами, дыхнуть нельзя – так и разит потом и пивом. А также злобой и страхом.
   Я отыскал глазами двоих беспомощных, которым первым вломил на входе:
   – Вы свободны. Насовсем. Со стульями.
   – За что, начальник?
   – Вы мне не подходите.
   – Сказал тоже. Пошел-ка ты…
   – Ребята, выкиньте их. Быстро.
   Сработало. Еще никто не успел вскочить, а те уже выскочили. Со стульями.
   Сели посвободнее, дышать стало легче.
   – А вот ты, – сказал я тому, который довольно грамотно пытался урезонить меня дубинкой, – ты задержишься после совещания.
   – Первое, – начал я, – на службе ни глотка спиртного, даже пива.
   Переглянулись, но смолчали.
   – Второе. С посетителями обращаться вежливо, но культурно. Девочек, участниц конкурсов красоты и обучающихся, не лапать. И тем более – с ними не спать.
   – А если по любви? – раздался вопрос.
   – Кто спросил?
   Встал парень, помоложе других и веселый.
   – А ты знаешь, что такое любовь?
   – Знаю.
   – Расскажи, полезно.
   – Это такое большое чувство.
   Все заржали.
   – Молодец, правильно. Как тебя зовут?
   – Чуня.
   – Мне имя твое нужно, не кликуха.
   – Это фамилия. А зовут – Алексей.
   – Садись, тезка. После совещания тоже останешься. Теперь всем. Дежурить строго по графику. По утрам – построение, инструктаж. По зданию не болтаться, знать свое место. После каждого дежурства – разбор происшествий. Кто не имеет специальной подготовки, будет заниматься в спортзале три раза в неделю. Газовое оружие сдать. Главное: мое слово – закон, два раза не повторяю. Вопросы есть?
   – Не боитесь остаться без людей?
   – Не боюсь. Мне не просто люди нужны, а надежные люди. Платят вам за безделье неплохо, а работать вы не умеете. Всей кодлой не смогли одного хулигана сделать. Действовали бездарно, нерешительно. Еще вопросы?
   Вопросы еще будут, потом, я знаю. И реакция будет. Разная.
   – Кто служил раньше в милиции – задержитесь за дверью. Входить по одному. На сегодня троих оставить в ночную смену. Спать не дам, не надейтесь. Все. Свободны. До свидания.
   Остались семь человек.
   Разговор с ними был сложный. Я интересовался их прежней службой, причиной увольнения из органов, отношением к нынешней работе. Подводил их вопросами к тому, чтобы они сами почувствовали необходимость стать моей опорой, ведь мы с ними профессионалы, знаем, что к чему и почем; чтобы составили надежный костяк группы, помогли наладить службу, подтянули «салаг». Прощупывая их, я рассчитывал со временем отобрать из них тех ребят, на которых мог бы полностью положиться, использовать на своей стороне (не за кого, а против кого), когда придет тому пора.
   Алексея я оставил напоследок.
   – Насчет любви – хохма? – прямо спросил я. – На публику?
   – Вообще-то – нет, – смутился он. – Мне правда здесь одна девчонка нравится. На стенографистку учится. Скромная. Светкой зовут. Я потому сюда и пришел. Чтобы поближе к ней быть и чтоб никто не обидел.
   – А она как?
   – Говорит, нравлюсь ей. Замуж согласна. Когда на работу устроится.
   – Ты знаешь, какую ей работу готовят?
   Он помрачнел, сжал кулаки.
   – Слухи всякие ходят. Не допущу. Отобью.
   – Если что, сразу мне сообщи. Вместе будем действовать. Добро?
   – Спасибо. Я вам верю.
   – И я тебе…
   Через некоторое время он сам пришел ко мне.
   – Алексей Дмитриевич, я вас тогда не понял, да?
   – Не знаю.
   – Кто вы такой? Я честно спрашиваю: вы из милиции?
   – В какой-то степени, – согласился я.
   – И здесь не случайно?
   – Не случайно.
   – Вам нужна моя помощь?
   – И твоя тоже.
   – Поговаривают, что вы любопытны. И занимаетесь не только службой безопасности. Что вы собираете здесь информацию.
   – Это так, – я не рисковал, это ясно.
   – Зачем?
   – Тебе не страшно за свою Светку?.. Вот и мне страшно за всех девочек, которых здесь уродуют.
   – Вы думаете, вы справитесь с ними?
   – Уверен в этом. Хотя бы потому, что я не один. А ты с кем?
   – С вами. Вы мне сразу понравились. Вы честный и смелый человек. Что я могу сделать?
   – Ответить на мои вопросы. Для начала.
   Он не очень многое знал, но мне в ту пору любая копеечка в копилочку просилась.
   Позже, в самый решающий час, я назначил Алешу командиром группы, которая должна была взять ключевые точки организации: резиденцию Графа, дирекцию центра, захватить сейфы и документацию, нейтрализовать неверные нам силы боевиков.
   Все это нам удалось, практически без потерь. Оставался нерешенным вопрос о том, что делать с замком Графа, который он «по странному капризу» (под дулом моего пистолета) отписал в завещании в час своего падения нашей Женьке.
   Я предложил организовать здесь ОПЦ БП (для непосвященных: Общественно-профессиональный центр по борьбе с преступностью). Предложение было принято. Я разработал структуру организации, обеспечил ее матсредствами и вооружением, финансами – денег у меня в ту пору было несколько куч в разных местах (реквизировал капитал одной бандитской фирмы), наметил основные направления и методы деятельности и передал руководство центром Алексею Чуне, слиняв для решения других проблем.
   Вскоре центр стал лакомым кусочком для криминальных структур: здание, оснащение, оружие и – главное – профессионалы, которые умеют и привыкли им пользоваться.
   Директор центра А.Чуня погиб в нелепой автокатастрофе, некоторые его ближайшие соратники были отозваны в другие организации либо бесследно исчезли в туманных далях.
   Новое руководство незаметно перепрофилировало центр в объект подготовки боевиков для использования в горячих точках России и за ее пределами. На коммерческой основе. База для этой подготовки была создана Серым весьма подходящая.
   Светка в дурмане горя, живя одной надеждой – отомстить за гибель жениха, сделала для этого решительный шаг: согласилась обучаться в группе женщин-террористок, тем более что новый директор центра обещал ей использовать все свое влияние и авторитет, чтобы отыскать и отдать ей убийцу.
   – В чьи руки попал центр? – спросил я Светку. – Какие-то слухи были?
   – Кто-то Зеленый…
   Бакс, отметил я про себя. Тесен мир криминала.
   – А директор?
   – Фамилия его Кусков, отставной офицер, лицом на боксера похож. – Она переглянулась с Монахом.
   – На собаку? – можно было не уточнять.
   – На спортсмена.
   – Как ты на меня вышла?
   – Кусков сказал, что нашел человека, который убил Алешу. Выписал командировку, снабдил всем, что надо. Сказал еще, что центр будет в этом районе проводить акцию и я поступаю в распоряжение капитана катера. После ликвидации моего личного врага.
   – Что ж оплошала?
   Она не осталась в долгу.
   – Во-первых, я тебя сразу узнала, тут Кусков прокололся. Но сначала была на тебя злая: организовал такое хорошее дело и удрал. Бросил нас в трудное время…
   – А вы – дети малые? А я вам – нянька, стало быть?
   – …Если бы ты остался, Алеша бы не погиб. Они бы не посмели. Потом я подумала и во всем разобралась, связалась с Мещерским…
   Вот злодей молчаливый. А может, он действительно память теряет?
   – …И стала тебе помогать. Ты думаешь, почему он, – кивок в сторону Монаха, – так легко согласился на тебя работать? Под твоим обаянием, что ли?
   – Под твоим, что ли? – разозлился я.
   Светка в ответ усмехнулась и по-женски прижалась к Монаху.
   Обвели они меня немного. Впрочем, для моей же пользы. Прощу, стало быть.
   – Я тебя двадцать раз подстрелить могла. Или утопить. Особенно когда тебя плавать учила. – Помолчала. – Но я теперь знаю, кого мне топить.
   – Не торопись, все непросто. У тебя взрывчатка еще есть?
   – Конечно. А что?
   – А то. – И взял ее на понт: – Дай мне кассету. Где она?
   – Все-то ты знаешь, Серый.
   – Потому и жив до сих пор. Ну? – Я протянул руку.
   – Она не со мной. Завтра ему передам, – толкнула плечом Монаха. – Или прямо тебе.
   – Ты ее прослушивала?
   – Еще бы! Ничего там особенного. Сначала музыка, потом набор цифр, с интервалами, с указанием их расположения на листе бумаги, размер листа указан, отступы от его краев, потом опять музыка.
   Ага, придумал я, как Женьку в Москву спровадить – сложное задание ей опять дам. И крайне ответственное. Не посмеет отказаться.
   – Чей голос в записи, не разобрала?
   – Да нет, не знакомый мне вроде.
   – Ладно, все на сегодня. Пошли.
   Монах проводил нас до ступенек. Я забрал свое полотенце и, прежде чем нырнуть, чтобы пустить из баллона воздух, сказал ему:
   – Завтра сообщи Боксеру, что я жив, сдаюсь и имею к нему предложение. Как условились.
   Мы по очереди вылезли из колодца, я помог Светке перевалить акваланг через его край и проводил до моря.
   – Как тебе не страшно? – спросил я, когда она застегнула ремни и вошла в воду, нащупывая на дне оставленные там ласты.
   – Я теперь ничего не боюсь, – ответила Светка, надевая свои ужасные очки. – Я ненавижу. Ты Кускова мне оставь.
   – Постараюсь, обещаю. Кассету не забудь. Ты ее в подводном гроте нашла? Где кладбище крабов?
   – Да, Мещерского подглядела, когда он ее прятал. Сперла на всякий случай. Пока! – И она скрылась в черной воде, только ритмично вскипали на поверхности пузырьки воздуха – и тоже исчезли во тьме.
   Бедная злая девочка. Сколько бедных девочек. Всем ведь не поможешь. Ну хоть кому-то, стало быть. И то на душе посветлеет. Наверное…
   – Какой ты холодный! – встревожилась Женька, когда я нырнул к ней под одеяло. – А с кем это ты пил? И чем-то еще от тебя пахнет. Чем-то женским, негодяй!
   – Рыбьей чешуей. Русалка ласкала.
   – 
   Утром, пока Женечка и Анчар переругивались, как обычно, на кухне, я думал.
   Не о бедных девочках, как накануне, а о бедном Мещерском. Думалось, что вся его жизнь, где-то свернув с нужной дороги, шла к трагедии.
   Талантливый человек, который мог стать гордостью общества, посвятил свои способности воровству – как его ни называй (коммерция, бизнес и т. д.), статус свой оно от перемены названия не изменит.
   Азартно трудился, отдавая все творческие силы, лучшие свои годы обману и жульничеству…
   Потом болезнь. Он обратился к своему доктору. Когда-то Мещерский оказал Макарову огромную услугу, вывел его из-под удара за преступный расход наркотиков, создал ему частную клинику, где можно было тайно и комфортно сделать аборт при любом сроке беременности, где принимали подозрительных людей с огнестрельными ранениями и не сообщали об этом в милицию, где персонал не возражал, когда пациента окружала свора развязной охраны.
   Мещерский был мужественный человек, и Макаров был с ним откровенен до жестокости. Да, болезнь мозга неизлечима, да, возможна потеря памяти, а на последнем этапе – дикие боли и полное разложение личности.
   Мещерский потребовал от Макарова сообщить ему заранее о наступлении этой роковой стадии, чтобы уйти из жизни в здравом уме и полном сознании, а не смердящим и визжащим от боли полутрупом. Макаров обещал и постоянно контролировал ход болезни.
   Мещерский свернул дела и уехал к морю. Вспомнив наконец о существовании других радостей жизни (кроме трудов ради наживы), он забрал с собой книги, которые ему некогда было читать, музыкальные записи, которые некогда было слушать, прекрасные альбомы с репродукциями мировых шедевров иконописи, живописи и архитектуры, любоваться которыми ему всегда не хватало времени. И он с головой окунулся в этот светлый, по-новому открываемый мир, куда до этого не было ему доступа. Недосуг, стало быть.
   Через некоторое время Мещерский с тоской, ужасом и запоздалым раскаянием понял всю невосполнимость потери и попытался в оставшееся время хоть в какой-то мере наверстать упущенное.
   Но тут случился еще один удар. Девочка, которую он отобрал у своего коллеги, чтобы скрасить пустоту южных ночей, вдруг вошла в его жизнь со своей любовью…
   В одно прекрасное утро в кабинет вошел Анчар, непривычно смущенный. Даже растроганный и виноватый. Как слон, раздавивший случайно чужую бабочку (из соседней клетки).
   – Что тебе? – спросил Мещерский, делая выписки из какого-то фолианта.
   Анчар молчал и топтался на месте.
   – Что случилось? – Мещерский недовольно поднял голову от книги.
   – Она отказалась взять деньги, – вздохнул он. – Зарплату.
   Надо сказать, что Вита, по договоренности, получала определенное содержание.
   – Ты что, обидел ее?
   Анчар даже не ответил: как можно обидеть красивую и дорогую вещь хозяина?
   – Она что-то сказала?
   – Сказала. Что больше не может брать за это деньги.
   Мещерский впервые в жизни растерялся. Это было непонятно. Он привык платить за услуги. Партнерам, чиновникам, адвокатам и ментам, девочкам, наконец…
   – Где Вита?
   – У себя. – Анчар опять затоптался на месте. – У нее слезы. – И уточнил: – Из двух глаз.