Гусев Валерий Борисович. Вольный стрелок

   А мне-то какого хрена волноваться?
   – …Князь нервничает, – продолжал он.
   Как же он разглядел?
   – …Грузин – как обычно…
   Ну да, про аэродром поет, шашкой машет и вино «фужорами» глушит.
   – …Ведется подготовка яхты к плаванию. По некоторым признакам, хозяева собираются выйти в море на несколько дней…
   Моя работа. Это называется спровоцировать противника на ошибку.
   После этих слов Монах долго молчал, слушал. И мне бы послушать, да я не стал рисковать – ахнет трубкой в висок, больно будет. К тому же я догадывался, о чем речь ведется. Не зря же на полшага вперед вырвался.
   – Неявно это сложно сделать, – заговорил Монах. – Он крайне осторожен…
   Сказал бы уж прямо: за моей спиной с пистолетом стоит.
   – Хорошо. Спасибо. Конец связи.
   Ага, видно, удачи пожелали. Или оклад увеличить посулили.
   Я сделал шаг назад – он положил трубку – толкнул его стволом к лежанке. Сам сел напротив – между нами стол, на нем, я заранее позаботился, никаких травмоопасных предметов. Кроме одного. Но это реквизит для другого акта.
   – Что тебе приказано?
   Он усмехнулся:
   – Серого убрать.
   Спохватились наглецы. Впрочем, сейчас самое время. Хозяева – в море, Серый – на дне, и можно шмонать виллу.
   – Каким же образом? НУРСом с вертолета? Или торпедой с подлодки?
   Он пожал плечами, совсем как Мещерский. Так долго наблюдал за ним, что даже привычки перенял. А вообще – мужик неприметный, лицо неглупое, глаза не очень лживые, – может, что и получится.
   Он не особо охотно ответил:
   – Заманить в горы. Или застрелить в
 
   – Камень за саклей видел, острый такой, как палка? Я на него банку от пива поставлю. Сшибешь ее из винтовки. Она ведь у тебя с глушаком?
   – Понял. Ты куревом не богат? А то курьер мой давно не был.
   – Кстати, как он сюда пробирается?
   – Тут из крайней кельи ход есть, дыра сквозная. Выход – рядом с шоссе.
   Врет. Или другого курьера имеет в виду.
   – Поработали ребята, разобрались, – одобрил я. – Откуда все эти знания?
   – Бакс строителей взял. Они, когда виллу ставили, все здесь облазили.
   Ну, не все, надеюсь. В колодец-то не поплевывали. И в подводной пещере не гадили…
   – С моря нас контролируют?
   – Не знаю, – он замялся, но правильный ответ нашел-таки: – Я бы блокировал.
   – А катерок красивенький нешто не ваш? Он мне уже глаза намозолил.
   Опять – любимое Мещерским движение плеч. И не очень определенный ответ:
   – Кому здесь быть-то?..
   – Все на сегодня, – сказал я вставая. – Обедать пора.
   – Мне тоже. Консервы греть.
   – Не завидую. Завтра принесу деньги, – усмехнулся, – сбегаешь в город, в ресторане пообедаешь, девочку снимешь.
   – А ты злой.
   – С врагами, – уточнил я. – А для друзей добрый, душа нараспашку. На гармошке играю. Частушки знаю, срамные. Так что старайся.
   Он глазом не моргнул. Нет, так просто он моим союзником, идейным и сознательным, не станет. Одухотворенным – тем паче. Правда, пистолет мой не пытался схватить, а вот про заколку для длинных женских волос, что на столе лежала, не сказал Серому. Более того: когда прикуривал, на пол ее почти незаметно смахнул, вместе с уроненной спичкой…
 
   – Я отдал распоряжение Ворону убрать Серого. Если и в этот раз сорвется, я заменю вас всех. На более проворных и живых. Вольно, разойдись!
 
   Мещерский ждал меня на берегу.
   – Я слышал выстрел, – встревожено встретил он меня.
   – Это я застрелился.
   Мещерский дернулся.
   – Послушайте, Алексей, – он возмущенно заходил передо мной маятником, – вы вправе не посвящать меня в методы своей работы, но информировать о том, как развиваются события, обязаны.
   – Вот вам информация: на днях ваша очередь идти в море. На сутки-двое, я позже уточню. Можете отправляться куда-нибудь в Трапезунд или Кирилловку. Главное, чтобы в пределах видимости не белел ваш парус одинокий.
   – Зачем это нужно? – подозрительно спросил он. – Вы давно уже на это намекаете. Вы ведете двойную игру?
   – Нет, просто вы будете мешать, когда ваш дом будут обыскивать.
   Он даже отшатнулся от меня в гневе и изумлении:
   – И вы это допустите?
   Сейчас за пистолет схватится.
   – Я этому способствовал. И создам для этого все условия.
   – Не понимаю…
   – Я хочу выйти на прямой контакт с ними. По нарастающей. Может, нам удастся легко отделаться от них. Вообще без потерь.
   – Загадками говорите…
   – Догадками скорее. Мне самому еще ничего не ясно, – солгал ему относительно честный Серый. Но ведь для его же пользы, правда?..
   – 
   Ну вот, кое-что с плеч долой. Из сердца вон. Одну тяжесть сбросил, да другая легла, потяжельше. Я предполагал, что они сперва попытаются в удобный момент устроить тайный поиск этого загадочного конверта. А прямое силовое давление приберегут под занавес, как крайнее средство, когда все остальные будут использованы. Обычный бандитский метод: сперва попросить, потом потребовать, не вышло – взять силой.
   Но что же такое в этом конверте? Какая скрыта в нем сила или опасность? Видимо,
   его потеря грозит каким-то серьезным срывом. Крахом в каком-то важном деле…
   Ладно, пока это оставим. Без Женькиной информации я буду только «блудить» в потемках с повязкой на глазах и сбивать лбом невинные деревья. Не надо спешить, все придет своим чередом.
   Хорошо уже то, что передышка получилась. Если, конечно, Монах меня не наколет. Тогда эта передышка последним вдохом станет. Или выдохом. Для всех…
 
   А жизнь наша курортная тянулась сама по себе: море, вино, женщины. Впрочем, с женщинами у Серого пока пусто-пусто. Скорее бы рыжая приезжала…
   …Мы с Мещерским лежали на берегу, Вита непослушно уплыла далеко к островам. Анчар возился в винограднике, лозу животворящую холил, овевал ее своей любимой песней из двух слов.
   – Что вы можете сказать о Баксе? – спросил я Мещерского. Не в первый, кстати, раз.
   – Ничего. Это не в моих правилах.
   Недурно, отметил я, со вкусом.
   – Но ведь Бакс-то играет с вами не по правилам.
   – Он – это он. – Знаменитое движение плеч. – К тому же он долгие годы был моим партнером в делах…
   – Ну да, наслышан в свое время: Князь – голова, Бакс – руки. Правда, кровавые, но это уже мирмульки.
   Мещерский не интересовался разговором. Его единственный интерес находился сейчас далеко в море, мелькал среди волн белой шапочкой. И Мещерский, опершись на локти, все время на нее поглядывал, что-то высматривал в синей дали – беспокоился. А что я говорил?
   Вдруг он привстал и заслонил глаза ладонью от солнца. Я тоже пригляделся – над морем мелькали какие-то черточки, словно низко над волнами неслись стремительные птицы, время от времени ныряя за рыбешкой.
   – Дельфины, – пояснил Мещерский. – Они часто нас навещают. Вита дружит с ними.
   Это славно. От такой жизни со змеями сдружишься, с пауками песни петь начнешь.
   – Мы думаем, – не отрывая глаз от моря, произнес Мещерский, – на Кривой мыс пойти, с вашего позволения.
   – Сколько туда ходу?
   – В хороший ветер часов шесть.
   – Не будет ветра – пойдете на моторе. Это не моя проблема…
   – Тихо, – остановил меня Мещерский, тревожно прислушиваясь.
   С моря донесся слабый, далекий вскрик.
   Мы вскочили на ноги. И сколько ни вглядывались, не могли различить в далеких волнах белую шапочку. Только воровато, будто нашкодив, удалялись к мирному турецкому берегу черточки дельфинов.
   Мы переглянулись, не сговариваясь, подхватили ласты и бросились в воду. Понеслись как два катера. Особенно Мещерский. Он поднимал такие буруны своими «винтами», что я никак не мог обогнать его…
   Слава Богу, она была жива. Обессиленно лежала на спине, раскинув руки, с разметанными в воде, тяжело намокшими волосами.
   Вита слабо, виновато улыбнулась нам. Прерывисто дыша, сбивчиво попыталась что-то объяснить: «Дельфины… играли… устала».
   Она обняла нас за плечи, и мы, как русская тройка, поплыли обратно.
   У берега Мещерский сбросил ласты (я подобрал их), взял Виту на руки и вынес из воды, бережно положил на песок, опустился рядом.
   Вита довольно быстро пришла в себя, успокоилась, восстановила силы. Рассказала, что произошло.
   Она плавала, к ней приплыли дельфины, кружили вокруг нее, прыгали, потом стали играть с ней – по очереди подныривали и подбрасывали ее носами в воздух, как мячик. Вначале было интересно: она взлетала над водой, падала, как с вышки, и глубоко погружалась, и к ней устремлялся очередной дельфин. Но постепенно стала уставать, сбилось дыхание, свалились ласты, потерялась шапочка – намокли и стали тяжелыми волосы.
   – Я испугалась, – улыбнулась, словно оправдываясь, Вита, – закричала. Они взяли и уплыли. Я стала тонуть… Потом… Я не помню, что-то случилось…
   Мещерский слушал ее, держа за руку. Лицо его судорожно искажалось страхом, облегчением, радостью.
   Прибежал Анчар с фляжкой:
   – Чача – лучшая скорая помощь.
   Мещерский плеснул водку в ладонь и принялся растирать ее тело.
   – Куда плещешь? – волновался Анчар. – Внутрь налей.
   – А еще друг человека, – бормотал Мещерский. – Интеллектуал.
   – Кинжал – друг человека, – веско уточнил Анчар. – Никакой не дельфин. С кинжалом я даже Серого не боюсь, – похвалился.
   – И «Хванчкара»? – вопросительно добавил Мещерский. Под его руками тело Виты возвращало свой загар, радостно оживало, теплело.
   – И хачапури, – внесла она, уже смеясь, свой вклад в дискуссию. Несомненно, ей не столько помогла «лучшая скорая помощь», сколько ласковые руки любимого. Кто же все-таки друг человека?
   И Мещерский правильно поступил: снова взял Виту на руки и понес в дом. Хотя она вполне уже могла идти своими ногами. Но мудро не отказалась от помощи, разве можно упускать такой случай?
   Мы с Анчаром допили чачу, чтобы убедиться в ее эффективности, он стал собирать наши вещи, а я смотрел вслед Мещерским с невольным сочувствием. Я понимал, что перспектив у этой любви – никаких. Если только – самые печальные…
   Ладно, хорошо уже то, что теперь Мещерский не будет пускать ее в море. Хотя бы несколько дней. Ведь я не стал ему говорить, что видел вчера за большим камнем, где подводная пещера, быстро исчезающую в зеленой мгле тень – человека с аквалангом, плывущего стилем «дельфин». И это была не Женька. Женька в Москве была…
 
   Вечером мы сидели с Витой на скамье, у берега. Сзади Анчар готовил мангал к утренним развлечениям и почему-то ворчал, что потерялась его любимая банка из-под чая, куда он собирался смолоть перец. Мещерский был занят в кабинете. Амфорой.
   Быстро темнело. Волны радостно выпадали на берег, жадно лизали его, растворялись в песке.
   – Они словно радуются, что вернулись к родному берегу, – сказала Вита. – Долго бежали через все море, чтобы здесь умереть. У родной земли.
   – Им все берега родные, – обронил я. – Как и многим людям, кстати.
   – А я не скучаю по родным берегам. Я здесь счастлива. Смотрите, какая луна.
   – Это уже месяц, – зачем-то уточнил я.
   – Да, вы правы, Алекс, – она вздохнула. – Как все-таки она быстро стареет.
   Это было сказано с неожиданной грустью в голосе. Вызванной вовсе не сочувствием к стареющей луне.
   – И как быстро все проходит. И ничего не остается…
   Странные мысли и чувства у счастливой женщины. Интересно.
   – …Совсем недавно я была ребенком – это было вчера, ну пусть позавчера – и каждую ночь летала во сне. Так легко и просто. Разбегалась по песчаной дорожке…
   Взлетная полоса, отметил я про себя. Потому что мне очень не хотелось, чтобы возникшее сочувствие укрепилось в моем суровом сердце крутого мента. Это многое бы осложнило.
   – …И взлетала, раскинув руки, как крылья. И работая ногами, как ластами. Все выше и выше. И все внизу казалось таким ярким и красивым. И было немного грустно это покидать. И знаете, Алексей, с годами взлетать становилось все тяжелее, все труднее оторваться от земли…
   Груз забот не давал, отметил я про себя, сопротивляясь изо всех сил.
   – …Кажется, вот-вот не выдержит и разорвется сердце. И появляется страх. Я стала бояться упасть вниз, потому что там было уже не светлое и яркое, а грязное, липкое, омерзительное. Полное каких-то кишащих тварей…
   Это верно.
   Плеснула большая волна. Смолкли цикады. Стало холодно.
   Ущелье затягивалось туманом. На старенькую луну верхний ветерок с трогательной заботой накинул покрывало облаков.
   – Пойдемте в дом, – сказал я. – Вы можете простудиться.
   – Подождите, Леша, – она удержала меня за руку. – Я хочу вам сказать… Там, в море, когда я тонула, я словно видела сон. Кто-то поддержал меня снизу. Я чувствовала руки. Они были мягкие и ласковые… Пойдемте в дом…
   Почему она сказала это мне, а не Мещерскому?..
   Я подумаю об этом завтра, как говаривала одна симпатичная американка.
 
   Спровадив Мещерских в море, пусть осваиваются на яхте, и заперев Анчара на кухне, я успел обыскать комнату Виты (право, было неловко) и кабинет Мещерского.
   У Виты я ничего не нашел, хотя надеялся. Всякие женские штучки, очень дорогие, редкие украшения, портрет Князя (оригинала ей мало), а все остальное – крабы и крабы – плоды Анчаровых забот. Бедная девочка. Надо ей как-то помочь.
   В кабинете хозяина – тоже пустые хлопоты. Про сейф я даже не думал. Если этот загадочный конверт существует, – конечно же, не в сейфе ему прятаться.
   Но одну находку я сделал. Когда вытряхнул на старую газету, которая почему-то лежала в столе, содержимое корзины для бумаг. К донышку ее прилип крошечный клочок пепла – остаток сожженного листа. Я осторожно отделил его и уложил в подходящий конвертик, выбранный мной в роскошном бюваре Мещерского, без ведома хозяина, стало быть.
   Потом вернул мусор на место, сложил и сунул в карман газету. Отпер дверь на кухню, заглянул к Анчару. Он топтался у плиты, что-то помешивая на сковороде, обернулся, проворчал:
   – Никогда ничего у Анчара не терялось. Только деньги.
   – Опять что-нибудь пропало?
   – Нет еще, – он лизнул кончик ложки, замер, проверяя вкус, только глаза грозно ворочались туда-сюда, почмокал губами. – Все про банку переживаю.
   – Мне бы твои заботки.
   – Что говоришь! У тебя не было такой банки! Тебе не жалко. – Помолчал для разбега перед трудным словом: – Гер-ме-…
   – …тичная, – помог ему я.
   – Да! Где другую возьму? Перец в ней сто лет свой дух держит.
   Это хорошо. Но я здесь сто лет жить не собираюсь. Не получится. И у тебя – тоже.
   – Что пришел? – Анчар был не в духе. Можно подумать, что эта банка была золотыми червонцами набита, с профилем Николая.
   – Мне акваланг будет нужен. У нас есть заправленный?
   – Посмотрю. Тебе зачем?
   – Под голову положу, у меня подушка низкая.
   – Ты любишь шутить. Но шутишь от злости. – Опять попробовал ложку на зубок, сказал веско: – А надо от радости.
   Чего-чего, а радости у нас хоть отбавляй.
   Я пошел к себе, спрятал конверт и газету. Полюбовался на пивную банку. Она, как дура, все еще торчала на камне. Опять ночь не спать…
 
   События стали уплотняться. Во времени и качестве.
   Меня крайне интересовали два подводных объекта: пещера, около которой вильнул хвостом таинственный «дельфин», и затонувший баркас.
   И, как выяснилось, интересовали не только меня.
   Нырнув в очередной раз, я увидел у входа в пещеру первый «сувенир» – лежащий на дне акваланг.
   Оно понятно – кто-то снял его, чтобы пролезть внутрь. Сейчас он вернется, возьмет в рот загубник, наденет акваланг и скроется в подводной дали моря, где его подберет за Песчаной косой неустановленное плавучее средство в виде красивого катера, который нет-нет да посещал наши территориальные воды. Это к вопросу о собственности на море.
   Так и получилось. Когда я, отдышавшись на поверхности, снова нырнул, акваланга уже на дне не было.
   Обследовав пещеру (безрезультатно, только убедившись, что волной (?) разбросало кучку крабовых останков), я поплыл к затонувшему баркасу, разыскал его (для этого у меня были свои ориентиры на берегу), осмотрел вначале с поверхности – тут было неглубоко и видимость хорошая.
   Он лежал левым бортом на песке с пробитым днищем – похоже, его проломил сорвавшийся со станины двигатель. Деревянный корпус уже начал зарастать водорослями и покрываться ракушками. Грустная картина – затонувший корабль, жутковатая даже. Но «сувениров» вроде не видать. Я нырнул и через пробоину проник внутрь, сильно надеясь, что жертв при кораблекрушении не было. Не хватало еще ко всем удовольствиям столкнуться с раздувшимся утопленником.
   Жертв не было. Вообще здесь ничего не было. Только мрачный сумрак, зеленый играющий свет в иллюминаторах и нанесенный морем песок. И два лобана шарахнулись от меня и спрятались под банкой – скамья такая на судне.
   Я вынырнул, отдышался, снова нырнул. Поплыл вдоль накренившейся палубы с оборванными леерами, с которых свисали хвосты водорослей, с разбитыми люками, откуда топорщились на меня плавниками ядовитые скорпены. Вкусные, но опасные. Или так: опасные, зато вкусные.
   Я чуть помедлил, разглядывая красивую ракушку – взять или не стоит… И вот зря! – услышал резкий шип, над моей головой что-то пронеслось в пузырьках воздуха, со стуком ударилось в доски палубы.
   Это был стальной гарпун от подводного ружья.
   Так… Акела промахнулся.
   А Мапуи – дурак.
   Я обернулся и увидел быстро уходящий в зеленую мглу силуэт пловца в черном гидрокостюме. Сжатые вместе ноги в ластах работали как русалочий хвост.
   Не догнать… Да и зачем догонять? Чтобы теперь уж наверняка получить в живот длинную железяку? Успеется еще.
 
   А события все уплотнялись. Угрожающе, я бы сказал, бесконтрольно.
   Вечером пошел дождь. Скучный и противный.
   Я зашел к Анчару. У него было уютно, домовито. Яростно горели дрова в очаге, пламя играло в стаканах, наполненных рубиновым вином, ровно держали стойку язычки свечей, пахло дымком, сушеными фруктами.
   Анчар, за разговором, прилаживал к стрелам арбалета боевые наконечники, которые он выковал по моим рекомендациям. Я дружески расспрашивал его о некоторых фактах биографии, скрытно фиксировал на диктофон его скупые, горькие ответы. Он почти ничего не скрывал. Зачем? Эта информация навсегда останется в Черном ущелье. С нами.
   В разгар беседы вдруг что-то коротко шумнуло и загремело за стеной. Мы переглянулись, привстав. Анчар сообразил первым:
   – Дрова развалились.
   Мы неосторожно вышли – было тихо, но шумел дождь. Любовно сложенная под окошком поленница обрушилась, разбежалась по камням.
   – Плохо сложил, – самокритично посетовал Анчар. – Как получилось? – развел руки.
   Вернулись в дом, оба огорченные, недовольные. Анчар – из-за того, что не удалась поленница, Серый – потому что по охраняемой им территории нахально шляется какой-то жлоб и пытается подглядывать в окна, взобравшись на поленницу.
   Что-то здесь не так.
   С душевного расстройства нам опять пришлось «осушить рога», раза по два. Анчар показал мне стрелы: получилось хорошо, оленя такой наконечник насквозь пройдет. От броника, правда, отскочит, но с ног собьет. Да нам – и то хорошо, при нашем-то арсенале. К тому же – бесшумное оружие, кто знает, как пригодится.
   Вино пьем, стрелы оглаживаем, а сами все ждем чего-то.
   Дождались!
   Разорвал дождливую тишину испуганный вскрик. Второй за одни сутки. Это уж слишком.
   Анчар сорвал со стены карабин, я выхватил из-за пояса пистолет, и мы одновременно, но через разные двери, ворвались в дом.
   В гостиной стоял Мещерский, одной рукой обнимая побледневшую Биту за плечи, в другой сжимая пистолет. Хорошо еще, нас выстрелами не встретил.
   Вита, испуганная, кивнула на стеклянную стену:
   – Я хотела взглянуть на море, отдернула штору… И прямо передо мной – страшное лицо. Ужасное – черное, бесформенное, с большими выпученными глазами. С шишкой на носу…
   Анчар подошел к двери, откинул небольшую панельку, щелкнул чем-то – и все вокруг озарилось ярким светом, вся территория.
   – Сирену включить? – спросил он, обернувшись к Мещерскому. – И собак?
   Что же ты раньше мне не сказал об этом, абрек? Да мы бы сейчас и поленницу при свете уложили. И того, кто ее развалил, за шиворот взяли бы.
   А вообще мне это очень даже нравится. Очень пригодится.
   Мещерский взглянул на меня, покачал головой. Усадил Биту в кресло. Я постарался расспросить ее.
   По ее словам, голова человека была обтянута каким-то странным черным капюшоном. Странные глаза – неживые, блестящие. Странный нос с уродливым утолщением на кончике. Красные губы. «…И он… он мне подмигнул…» Это уж фантазия!
   Я вышел на веранду. Рассмотрел у окна мокрые следы босых ног, небольшие.
   Еще один черный монах объявился. Или… или рыжая монашка?..
   Одолели, стало быть.
   Что-то не то происходит. И я, похоже, ситуацию уже не контролирую. Кто-то иной к штурвалу стал, пьяный, что ли?
   Как бы там ни было, а Монаху завтра утром морду набью. Сейчас, по темному времени, мне к нему без потерь не пробраться.
 
   Я принес Монаху сигарет, хлеба, холодных шашлыков, яблок и слив, салат, чачи. Деньги, которые мне выплатил Мещерский за неделю. Патроны к пистолету не вернул. Но все равно он был тронут. Вскочил с топчана, на котором валялся, и принялся благодарно разогревать мясо.
   И ни малейшего удивления, что видит меня живым и веселым.
   – Что нового, святой отец? Почему не сигналишь?
   – А чего сигналить? Данных на это нет.
   Ладно, пряничком я его угостил, теперь пусть кнута попробует.
   – Подожди обедать. Встань.
   Он удивленно, с улыбкой, вытянулся передо мной, кося голодным глазом в котелок, где потрескивали и запахли, разогреваясь, кусочки мяса – мол, погоди с наградой, очень жрать хочется.
   – Ты как себя ведешь, сволочь! – Я ударил его наручниками.
   Он повернулся, подставил спину, прикрывая руками затылок.
   – Мои шашлыки жрешь! – Удар. – Мои сигареты куришь! – Удар. – Мои кровные баксы берешь! – Тут уж два раза! – И на мою же жизнь покушаешься!
   – Не было этого! – выкрикнул он. – Тебя убрать приказано, когда они в море уйдут. Перед вечером.
   А ведь он прав, я остановил карающую десницу. Что-то тут не вяжется, стало быть. Ткнуть мне в спину гарпун – проще простого, промахнуться трудно.
   Предупреждение? Может быть. Но глупо. Сколько же можно? Не те это люди. Да и насторожить меня накануне акции – совсем никуда не лезет.
   И тут меня осенила та-а-кая мысль! Еще глупее прежних. Что, если это не предупреждение, а предостережение? Дружеский совет. В такой примерно форме: не делай так, а то случится вот так.
   В общем-то – да, получается, а в целом – вряд ли.
   И я сопоставил: взрыв в «Рододендроне», дельфиньи игрища, черный подмигивающий монах в окне и этот наивный выстрел… Да и снабженец монашеский, два, вернее. Один ему консервы и курево доставляет, а другой женские заколки… оставляет.
   Стоп! Нельзя его об этом спрашивать. Сделаю вид, что отвернулся. Но все вижу, всегда начеку.
   И положил перед ним для профилактики диктофон, нажав кнопочку «плей». Чтобы он послушал фрагменты нашей первой беседы. И сделал выводы.
   Сделал, не понравилось. Да кому понравится?
   – Ладно, – сказал я миролюбиво, – я погорячился. Садись, обедай. Больше не буду. Но имей в виду, если ты меня продашь, я брошу все свои дела, всех врагов и друзей, всех жен и наложниц, но достану тебя. Мучить не буду. Убью просто, без лишних трудностей – одной пулей в лоб. Согласен?
   Он молча кивнул, впившись зубами в мясо. Достала его сухомятка.
   Чтобы он не застрелился после моих жестоких слов и действий, я выпил с ним чачи, пошарил глазами по столу – никаких женских заколок и патрончиков с помадой. Впрочем, монашки, насколько я знаю, косметикой не пользуются – грех!
   – Ты вообще-то как сюда попал? – спросил я, когда он проглотил очередной нежеваный кусок.
   – В спецназе служил, контрактник. Какой-то особняк брали. Хорошо справились, без крови и потерь. Я настольную зажигалку в карман сунул. Не удержался, смешная очень. В виде члена. Ну там… нажмешь, он вскакивает и загорается. Капитан у нас крепкий был. Сперва этой зажигалкой в лоб меня хватил, а потом выгнал. Вот я в другую структуру и ушел…
   – Где зажигалок побольше?
   – А куда было деваться? Семья на руках. Да меня вроде мирные люди пригласили. Сперва банк охранял. Ресторан. Сауну…
   Наивный ты такой, да? Как ромашки у дяди Васи на огороде. Мирных людей он охранял. В коммерческих банках и саунах. Мирнее не найдешь. Разве что в Чечне.
   – А что? Сутки-трое. В промежутках киоски курировал…
   Дань собирал для мирных людей.
   – …Потом сюда послали. У меня подготовка хорошая, комплексная.
   – Убирать кого-нибудь приходилось?
   – На этой службе? Нет еще.
   Это «еще» просто умилительно! Я уже не жалел, что отметелил его наручниками.
   – Ладно, не скучай тут. Молись побольше – полезно. И баб не вздумай водить.
   – Вот не отказался бы! Зверею без женской ласки.
   Оно и видно. В блуде живешь. Да еще с монашкой. Ой, грех!.. Проверю.
 
   – Акваланг надо незаметно к колодцу перенести, – сказал я Анчару.
   – Я туда на тачке бак вожу за водой. В баке привезу и там спрячу. Помочь тебе?
   – Чем ты мне поможешь?
   – Веревкой за шею привяжу, – улыбнулся мягко. – Застрянешь – вытащу.
   И прямо из колодца – на дерево, да? Лучше уж сам управлюсь…
 
   Дождавшись урочного часа, я серой мышкой прошмыгнул к «задней скале», под ее холодную тень, разыскал под срубленными ветками акваланг, заглянул в колодец – дрожь по телу, коленки друг в друга застучали. Хотя я облачился соответственно в свою рубашку и какие-то штаны, что мне Анчар разыскал. Не на помойке ли?