Отец мой Тарасмунд, дед мой Рагнарис и брат мой Гизульф вступились за Велемуда как за родича, а другие удерживали Аргаспа от смертоубийства.
И так, сохраняя боевой порядок, родичи мои отступили к дому.
В доме же дедушка увидел, что Стилихон нахлобучил себе на голову Арбра вместо шлема. Сестра же моя Сванхильда пожаловалась, что Стилихон дерется.
Так все бранились между собой, а женщины ворчали. Потому что из-за Велемуда поссорились со всем селом. Хильдегунду, по беременности ее, стошнило.
Тут брат мой Гизульф сказал дедушке, что женили бы на кривой Фрумо Ахму-дурачка - и вышло бы замирение. Дедушка похвалил Гизульфа за догадливость и спросил, давно ли такое придумал. Гизульф сказал: "Да, давно". Нахмурился тут дедушка Рагнарис и спросил, почему же на тинге смолчал Гизульф, когда едва до кровавой сечи не дошло. Гизульф же признался тут, что отец наш держал его за ухо и говорить не давал. Тогда дедушка Рагнарис, по отцовскому праву, дал Тарасмунду затрещину и тотчас поспешил к Агигульфу, отцу Фрумо.
Вскоре туда пришли Хродомер, и они долго толковали.
Через день Агигульф-сосед пригнал к нам на двор корову, а Ахму-дурачка увел с собой. Дедушка Рагнарис был очень доволен и говорил, что от Ахмы пользы не было никакой, а от коровы очень большая.
Назавтра мы с Гизульфом, вызвав Ахму-дурачка из дома Агигульфова (ибо он жил теперь при тесте своем), допытывались, хорошо ли быть женатым. Ахма молчал и только слюну изо рта пускал.
Агигульф же стал теперь нашим родичем, и родичи его, Одвульф и Аргасп, стали нашими родичами, стало быть, и велемудовыми тоже. И отец мой Тарасмунд сказал об этом Велемуду, когда устраивал пир для всех наших новых родичей.
И пошли они на охоту за мясом для пира. А Велемуд еще говорил, что у него, Велемуда, на доме оленьи рога, и нам тоже нужно такими рогами украсить дом, и что он, Велемуд, берется такого оленя добыть.
И действительно, добыл Велемуд могучего оленя. Этот Велемуд обвязался искусно зелеными ветками и затаился у водопоя. Все вандалы - искусные охотники. Велемуд сам укрепил на нашей крыше оленьи рога и сказал, что теперь наш дом - как его дом.
На пиру все захмелели. И Одвульф с Аргаспом стали говорить, что готы - лучшие воины, чем вандалы, ибо даже столицу ромеев взяли под водительством славного Алариха. И разграбили.
На это Велемуд, у которого на все найдется ответ, возразил, что вандалы тоже столицу ромейскую брали под водительством наиславнейшего Гензериха и разграбили ее куда более гораздо. И затем прилюдно стал хвалиться вандальским умением незаметно подобраться к любой дичи и взять ее. Или же к врагу, чтобы убить его. Ибо всем известно, что вандалы любимцы Вотана.
На это дедушка Рагнарис, также захмелев, отвечал, что любимцы Вотана так горазды дубами прикинуться - вам Вотан не отличит. Больше прячутся они, чем воюют. Да и мечи и шлемы потому оставляют ржавыми, чтобы на солнце не блестели.
Велемуд на дедушку смертно обиделся.
С тем и отбыл, увезя с собой брюхатую Хильдегунду и несносного Стилихона.
Без Стилихона и сестры моей Хильдегунды было хорошо, а без Велемуда скучно.
РАЗМЫШЛЕНИЕ
Моя сестра Хильдегунда ворчлива и ее все время тошнит, так что она все блюет втихую по углам. У нее красные пятна на лице и большой живот. Мать моя Гизела говорит, что Хильдегунда родит Велемуду дочь. Стилихон хоть и мальчик, а противный. Дедушка Рагнарис говорит: "вандалья кровь". И жалеет его.
Я никогда не женюсь. Я буду ходить в походы, как дядя Агигульф.
Брат мой Гизульф говорит то же самое.
КАК ДЯДЯ АГИГУЛЬФ ПРОИГРАЛСЯ В КОСТИ
Истинным готам положено любить играть в кости. Все воины это любят. Я тоже буду любить игру в кости, когда вырасту.
Наш дядя Агигульф любит играть в кости. Обычно ему везет при игре. Недаром дедушка Рагнарис говорит, что Агигульф - любимец богов.
Сам дедушка Рагнарис в кости не играет. Он говорит, что седые волосы не позволяют ему играть. Я не понимаю, как волосы могут мешать в таком деле. Но дедушка так говорит.
Отец мой Тарасмунд говорит, что дедушка раньше тоже играл в кости. Раньше у дедушки был шлем ромейской работы. Отец мой помнил этот шлем. Дедушка проиграл этот шлем в кости и с тех пор у него больше нет такого шлема.
После шлема дедушка еще проиграл корову, и тогда отец дедушки прогнал дедушку от себя вместе с его женой, Мидьо, и отцом моим Тарасмундом, тогда еще мальчиком. До того, как прадедушка прогнал дедушку, дедушка жил у него в доме, в другом селении. Том, где сейчас живет святой Гупта. Я очень жалею, что мы не живем сейчас в том селении и нам нужно ждать, когда Гупта придет.
Недавно дяде Агигульфу не повезло в игре.
Зазвал его к себе Аргасп, коварный, посулив добрую медовуху от антов - отбитую в набеге. Наш дядя Агигульф и пошел.
Правду говорят: питьем вражеским не соблазняйся! Анты - враги наши, ничего доброго для готов с того берега Реки не придет.
Так и вышло.
Собрались Аргасп, Одвульф, Валамир и наш дядя Агигульф. Агигульф же отец Фрумо не пришел, хотя родич его, Аргасп, и зазывал его к себе. Разумен Агигульф, отец Фрумо.
Поначалу пировали герои. Потом в воинских умениях состязались и покалечили аргаспову собаку. Потом снова пировать сели. От пира незаметно к игре перешли.
Наш Агигульф в себя пришел оттого, что холодно ему. Хвать! Рубахи на нем нет, штаны сняты, ноги босы на земляном полу мерзнут. В бороде солома и мелкие косточки (птицу ели). Вокруг чресел тряпица обвита, а остальная одежда снята.
Прояснилось в голове у него и вспомнилось: все проиграл коварному Аргаспу. Тут и остальные пробудились от хмельного сна. Аргасп и говорит нашему Агигульфу, что не только одежду проиграл он, но и корову, которую мы за Ахму-дурачка выручили. Собаку, так сказал он, я тебе прощу, потому как тут все повеселились, а корову приведи.
Дядя Агигульф пытался говорить ему, что не припоминает, чтобы на корову играл. Но остальные сотрапезники клялись - кто Богом Единым, кто Вотаном, хранителем клятв, что истинно так все и было - проиграл Агигульф корову.
Пуще прежнего опечалился Агигульф. Домой идти не захотел. Вспомнилась ему расправа, что учинил прадедушка над дедушкой Рагнарисом. Тяжким камнем легло воспоминание это на душу агигульфову.
Подался к Валамиру, родичу своему, и там вдвоем уже говорили между собой: куда дальше идти Агигульфу, когда из дома выгонят. Вспоминали, кто из вождей дружинников набирает - Теодобад ли наш, Лиутар ли, сын Эрзариха.
По слухам, Ардагаст, антский вождь, набирает воинов - гепидов хочет идти воевать. Но совсем немилы были анты нашему Агигульфу после антской медовухи, которая и ввела его в эту пагубу, что корову проиграл. Да и анты неизвестно еще, как после набега примут. Медовуха-то не за деньги Аргаспу досталась. Запросто могут за ноги к двум деревьям привязать - и поминай как звали.
Нет, вовсе не хотелось Агигульфу к антам.
Так сидел в доме валамировом наш Агигульф, на голых плечах овчина, что Валамир ссудил по добросердечию, и горе свое водой запивал.
И тут нежданно открылась дверь плетеная, и ступил в камору, бряцая железом, Рагнарис - и с ним, плечом к плечу, Арбр-берсерк, в шрамах по голому телу, с мечом-скрамасаксом (глядеть страшно!), и Аларих, теодобадов отец, в полном вооружении, а сам седой, как лунь. Пылью и полынью пахнуло от них, как на курганах пахнет.
Воздел Рагнарис руку к потолку, потряс трижды щитом и прокричал страшным голосом: "Корову не отдадим!" С тем и пропало все; потерял сознание Агигульф, а очнулся уже дома, битый смертным боем.
Об этом нам с братом Гизульфом дядя Агигульф сам рассказывал, на ложе простертый. Мы же с братом исполнились зависти к дяде Агигульфу, ибо дано ему было видеть Арбра и Алариха, а нам не дано.
Когда я вырасту, обязательно буду любить игру в кости.
Как же с Аргаспом насчет коровы сладилось - про то нам с братом ничего не ведомо. С ним дедушка разговаривал.
Агигульф же, когда мы его спросили, отвечать не стал. Сказал только, что ежели мы с братом про это дело начнем других расспрашивать, то он нас размечет конями. И еще наказал ничему, что Аргасп говорить про него станет, не верить.
И схватил нас дядя Агигульф за волосы и заставил клясться Богом нашим Единым, что сделаем, как он велит.
Дело это с проигрышем так удачно обернулось для дяди Агигульфа потому, что был он любимцем богов.
Другой же наш дядя, Ульф, второй из сыновей Рагнариса, не был столь удачлив, ибо не был он любимцем богов.
Три года тому назад думал он, что бросает кости, а на самом деле бросал себя и семью свою к тяжкой доле.
Так говорит отец наш Тарасмунд, который из братьев своих больше любил Ульфа.
С дядей Ульфом так случилось.
Дядя Ульф тоже любил играть в кости. Был он тогда с Теодобадом, в его дружине. Отважен он был и доблестен, играл же с самим Теодобадом, военным вождем.
И проиграл.
Теодобад - не Аргасп, его Аларихом и Арбром не испугаешь. Аларих тот отец Теодобада, против сына бы не пошел. Да и таких, как Арбр, у самого Теодобада не один и не два.
Долг, стало быть, Теодобаду нужно было платить.
А проиграл много, не одна, а две коровы бы понадобились. А не было у нас тогда двух коров. Потому и ушел той порой дядя Агигульф в набег на лангобардов, что не было у нас коров.
Ульф с женой и сыном жил в доме на большом дедовом дворе, за общим забором. Сам Ульф дом этот построил, сам добром наполнил.
Судил это дело о проигрыше старейшина Хродомер по старинному обычаю. Судил же так. Вышел должник, то есть наш дядя Ульф, в одной рубахе, без штанов, как полагается. Вызвал Хродомер нас, его родных. И встали посреди каморы отец мой Тарасмунд, Гото, жена Ульфа, и Вульфила, ульфов сын. Мы же в дверях толпились и смотрели.
Наскребывал Ульф земли по четырем углам каморы с пола земляного и, не оборотясь, бросал через плечо в своих родных.
После, по обычаю, из дома пошел и без штанов через изгородь перескочил.
Издревле и готы, и гепиды, и франки (хоть и не похожи они на нас другими обычаями) так показывают, что иной собственности, кроме отмеченной, у них нет. Про то дядя Агигульф нам рассказывал.
Хродомер с дружинниками теодобадовыми долго судили-рядили, все вещи в доме перетрогали. А потом решили: нет, не хватает добра ульфова за долг расплатиться.
Дедушка наш Рагнарис, который все это время молчал и супился, тут заговорил. Предложил отдать в добавление к выкупу меч свой скрамасакс и Ильдихо-наложницу.
Ульф же, от природы угрюмый, только поглядел на него зло своим единственным глазом и брать не стал. А призвав в свидетели Хродомера и дружинников Теодобадовых с семьей в рабство к Теодобаду предался. И срок определили ему - четыре года.
В дом же Ульфов дедушка Рагнарис никого не пускал, чтобы хозяина дождался в неприкосновенности. Дверь жердиной забил, чтобы не лазили.
Мы с братом Гизульфом потом стращали Ахму-дурачка, говоря, что в пустом доме живут альрунны, зловредные ведьмы.
КАК УБИЛИ КАБАНА
Наш дядя Агигульф - младший из троих сыновей Рагнариса, что живы и поныне.
Старший среди детей Рагнариса - мой отец, Тарасмунд. Дедушка Рагнарис заботится о продолжении своего рода. Он заставил Тарасмунда рано жениться и продолжать его род.
Из нас, детей Тарасмунда, плодить детей придется Гизульфу, ибо Гизульф - старший.
Гизульф завидует мне, потому что я могу не брать себе жены.
Я боюсь, что Гизульф умрет, потому что тогда мне придется брать жену и рожать с ней детей, ибо на Мунда-калеку и Ахму-дурачка надежды мало.
Недавно Гизульф чуть не погиб.
Наш дядя Агигульф после истории с игрой в кости, когда он чуть не проиграл корову, данную отцом Фрумо за Ахму, очень подружился с Валамиром. Много времени проводили они вместе, вместе ели, вместе спали.
Вместе и на охоту пошли. И брата моего Гизульфа с собой взяли тайком от отца и дедушки. Гизульф очень просился с ними. Агигульф обещал взять и Тарасмунду не сказал.
Я услышал, как они собираются, и тоже попросился с ними, но они не захотели меня брать. Тогда я пригрозил, что расскажу отцу и деду, ибо они не хотели, чтобы Рагнарис и Тарасмунд узнали. Тогда Гизульф сказал: "Хорошо".
Он сказал, чтобы я молчал и шел за ним. А сам замыслил в душе своей подлое предательство. Но я не знал о том.
Гизульф сказал, что в ульфовом доме осталась от Ульфа рогатина. "Тебе, - так он сказал, - все равно охотиться нечем. Вот и возьми от Ульфа. Да бери ту, что поменьше, на большую не замахивайся".
Я не хотел идти, но Гизульф сказал, что так старшие велели - Агигульф с Валамиром. И прибавил, чтоб тайно от деда сделал.
Дед спал еще, когда мы с дверей дома ульфова жердину сняли. Я вошел в ульфово жилье. А когда я вошел, Гизульф наказа мне пошевеливаться, ибо рогатину еще чистить надо. И снасмешничал: "Альрунн не боишься ли?" Темно там было и пахло плесенью, в ульфовом жилье.
И тут услыхал я, что за моей спиной Гизульф дверь закрывает и жердиной припирает. Так и попал я в ловушку. Сидел и боялся, к стыду своему, тех самых альрунн, которых мы с Гизульфом выдумали, чтобы Ахму-дурачка пугать.
Только с восходом солнца ушли страхи, и тогда дал я великую клятву отомстить Гизульфу за коварство его.
На мои крики пришла Ильдихо. Она побранила меня, что запрет нарушил, и выпустила.
Я пошел жаловаться отцу моему, Тарасмунду. Отец взял меня за ухо и потащил к Рагнарису - зачем жердину сняли, зачем запрет нарушили, зачем в дом ульфов проникли, покой отсутствующего потревожили? Вдруг Ульфу от этого что-нибудь дурное сделается на чужбине?
Дедушка же в рассказ мой вник, допросил своим чередом, кто и как меня запер; после затрещину дал и с тем отпустил, наказав привести к нему Гизульфа, как только явится.
Только под вечер возвратились охотники - в крови, в грязи до подмышек, дымом пахнут. У Агигульфа рогатина сломана, идет, хромает. За ним Гизульф - именинником. На меня и не смотрит, нос кверху дерет. А я из-за дедушкиной спины выглядываю и жду, пока дедушка всю компанию чехвостить начнет.
Дедушка и начал. Без единого слова вытянул палкой Агигульфа по хребтине.
"Attila, duh e slahis?! - вскричал Агигульф жалобно. - Батюшка, зачем бьете?"
"Я тебе покажу, пес шелудивый, за что!" - заревел Рагнарис и кровью весь налился.
Агигульф сообразил, что дело худо, в дверь кинулся. Дед за ним, палку занеся.
И встал дед.
Мы замерли, любопытствуя, что там он увидел, во дворе. А дед рявкнул: "Ильдихо! Света дай!"
Ильдихо подскочила, головню из очага выхватила и деду посветила. А посветив, ахнула, чуть головню не выронила, потому как из темноты глянула на нее морда страшная окровавленная.
Тут и мы все подошли, обступили.
Агигульф, спину потирая, начал рассказ. Как пошли на охоту. Как он, Агигульф, предчувствуя опасность охоты, загодя велел от мальца (то есть, от меня) избавиться.
С Атаульфом, продолжал Агигульф, так вышло. Когда он, Агигульф, проведал, что за Гизульфом меньшой брат (то есть, я) увязаться хочет, велел Гизульфу избавиться от обузы. "Какой ты гот, ежели от противника уйти не можешь" - такими словами пристыдил Гизульфа. И добавил, что ждать будет с остальными у брода до первого света, а там без Гизульфа уйдет кабана брать. И какими путями Гизульф поручение дядино выполнил, то ему, Агигульфу, неведомо. Ибо кабанья охота - дело нешуточное.
За дубовой рощей, продолжал Агигульф, в Сыром Логе вепрь на охотников вышел. Прямо на Агигульфа и выскочил. Тот его на рогатину и возьми. Секач же был тяжелый, да еще в низине почва под ногами склизлая. Грянулся он, Агигульф, оземь, рогатина возьми и сломись. Агигульф лежит. И добро бы просто так лежал. Так кабан на нем лежит, как мужик на бабе, и его, Агигульфа погубить хочет.
Валамир пока соображал, пока поспевал да разворачивался, Гизульф первым подскочил и ножом кабана прикончил. Под лопатку вонзил. Так на Агигульфе кабан и сдох.
Охотники, радуясь удаче, кабану кровь пустили, в миску собрали (у Валамира с собой была); тут же огонь разложили, кровь зажарили и вместе съели - побратались.
Первым Гизульф крови кабаньей отведал. И сердце вепря ему досталось.
Потом вепря разделили; заднюю часть Валамир забрал, а прочее - вот оно, во дворе лежит, баб стращает.
Тут уж не до сна всем было, хоть и время позднее, нужно кабана палить.
Пятачок веприй Гизульф сам отрубил, сам прокоптил, к стене прибил в каморе над лавкой, где спал. Клыки же потом в заветное дерево в лесу вживил.
Гизульф рассказывал мне потом, что вепрь тот был не простой кабан, а волшебный. Посланный к стого света.
Я же рассказал, как до рассвета с альруннами бился и только заветный нож Ульфа от беды оборонил.
И видел я, что брат старший не верит, но сомневается; однако же лезть в дом и вторично дедов запрет нарушать Гизульф так и не решился.
На том замирение вышло мое с братом Гизульфом.
На другой день Валамир пир устроил в честь удачной охоты. Чан пива поставил. Собрались воины холостые, не женатые. Даже Ода-пастуха позвали. И было на том пире решено Гизульфа к рабыням вести.
Но о том следующий сказ.
(О ВЕПРЯХ)
Сказывают, что вепри - животные мертвых. Один охотник, увлекшись, пошел за вепрем и так забрел в царство мертвых, откуда нет возврата. Так нашему дедушке рассказывал его дедушка, когда наш дедушка был таким, как я.
Иных же вепрь водит по лесу, и они становятся как Ахма-дурачок.
Дядя Агигульф говорит, что вепрь шарит по лесу широким зигзагом. Тут главное - на дороге у него не замешкаться, когда вепрь идет впереди выводка. Если в сторону отступить, мимо пройдет, не заметит. Хитрые вандалы так и делают и либо сбоку его бьют, либо на выводок посягают.
Гепиды же через тугоумие свое немало от вепрей страдают.
Что же до нас, готов, то раз на раз не приходится.
Дядя Агигульф тоже чуть было от вепря не пострадал. Отец мой Тарасмунд говорит, что дядя Агигульф иной раз почище гепида.
Дядя Агигульф говорит, что брат мой Гизульф будет хороший охотник.
Я завидую моему брату Гизульфу.
КАК СЪЕЛИ КАБАНА
Валамир - наш сосед и родич. У Валамира нет жены. Агигульф, наш дядя, очень дружен с Валамиром. После охоты на кабана устроил Валамир большой пир. Призвал на свой пир таких же, как он сам: удальцов, молодых да неженатых.
Собрались.
Аргасп, Теодегаст, Гизарна пришли. Агигульф, конечно, пришел, друг Валамиров. И с Агигульфом Гизульф явился, брат мой, который кабана взял.
Од, пастух, еще был. Он Гизульфа на три года старше. И собаки с ним пришли, Айно и Твизо, под столом сидели, кости грызли.
Валамир у кабана загодя его кабаньи стати срезал, сидел за столом, собак ими дразнил, потешался. Собаки же зубами лязгали и морды умильные строили. Все очень смеялись. Больше всех - Аргасп и Гизарна. Потом бороться затеяли, собаки рядом вертелись, их за ноги ухватить норовили.
Валамир же борцов подзуживал: дескать, берегите стати свои мужские от собак, ибо Айно и Твизо до статей этих весьма охочи.
Агигульф хохотал и все кричал Оду, допытывался: сам-то пастух как с этими суками управляется?
Дулся за это Од; чуть праздник не испортил.
Аргасп между тем изловчился и Гизарну бросил; прямо в Айно и попал. Тут веселье еще пуще разгулялось.
Тут Од встал и Агигульфу предложил бороться. Очень обиделся он за своих собак.
Валамир же, хоть и пьян был, предложил идти во двор бороться, на свежем воздухе.
Агигульф сказал: "Пусть сначала Гизульф с Одом борется; мне, мужу зрелому, зазорно бороться со столь молодым противником".
Од Гизульфа победил и синяк ему под глазом поставил и нос разбил.
Тогда Агигульф за родича вступился, заревел страшно, набросился на Ода и поборол его.
Тут Валамир изрядную шутку придумал - стати кабаньи к себе пониже живота привязал, на четвереньки стал и, хрюкая, по двору ходить начал.
Другие же, преисполнившись зависти к остроумию и находчивости Валамира, подражать ему начали, и скоро все богатыри уже ходили по двору зверообразно и громко хрюкали.
Так Валамир вепрем ходил, прочие - выводком кабаньим; последним по малолетству своему Гизульф ходил.
Только Од с ними не ходил - псов удерживал, поскольку Айно и Твизо бесились в бессильной ярости.
И злился Од, что не участвовать ему в столь знатной потехе.
Заметил это Валамир, хоть и пьян был, и как учтивый хозяин муди Оду отдал - веселись, Од!
Теперь Од кабаном стал, а Агигульф охотником. И чуть не убил Од-кабан Агигульфа. И опять Гизульф Агигульфа спас, сверху прыгнул на Ода-кабана. Собаки же, Айно и Твизо, Гизульфа не тронули, потому что Гизульф заговоренный - его никогда собаки не трогают.
Тут утомились удальцы и снова пошли в дом бражничать. Там и решено было Гизульфа к бабам свести. Гизульф не хотел к бабам идти, но дядя Агигульф настоял, сказав: "Не бойся, я с тобой пойду".
Валамир жил без жены, поэтому у него были рабы, старый дядька с женой, еще от отца достались, и несколько женщин - в походах сам Валамир добыл.
Среди валамировых домочадцев была одна рабыня, девка-замарашка.
Валамир, еще большую потеху предвкушая, сам и предложил ее для Гизульфа.
Удальцы-холостяки ржали, как кони. Даже мрачный Од смеялся.
Привели девицу. Сонная была, в волосах солома, глаза на свет щурит. Валамир ее с сеновала вытащил - спала она там.
Валамир ее в спину подтолкнул к Гизульфу. "Вот жених твой". Все хохочут, девица озирается, Гизульф красный стоит.
Тут дядя Агигульф, видя смятение родича своего, встал, взял за руки девицу и племянника своего и повел за собой, сказав: "Идемте, покажу, что делать надо". И ушли втроем на сеновал. А что там произошло, никому не ведомо. И никто из троих про то не рассказывал, но, по виду судя, никто в обиде не остался.
МОЙ БРАТ МУНД И ОД-ПАСТУХ
Когда бык покалечил Мунда, было Мунду лет семь. В том же году умерли от чумы мои братья, голод подступал. Беды обрушивались одна за другой на семя Рагнариса. Потом беды отступили, но Мунд остался кривобоким и сухоруким. Не мог держать меч в правой руке.
С той поры Мунд начал сторониться людей. Мать наша Гизела, потеряв своих детей, больше всех полюбила Мунда и отдавала ему и ласки, и любовь, которую могла бы разделить на нас четверых. И потому мы с братом Гизульфом (Ахма мало что понимал) невзлюбили Мунда. Особенно я его невзлюбил, ибо был тогда мал. Я завидовал моему брату Мунду, потому что он был болен и мать часто просиживала с ним, наделяя его лучшими кусками из скудных наших запасов еды, а мне не перепадало и доброго слова, ибо я был на диво здоров.
Чтобы привлечь внимание матери, я проказил и портил вещи; раз она сказала в сердцах: "И чума-то его не берет". После этого я еще больше возненавидел Мунда.
Поэтому-то, когда я начал мечтать о чуде, я не стал думать об исцелении моего брата Мунда. Нет, вместо этого я грезил о воскрешении берсерка Арбра и о поединке с ним нашего дедушки Рагнариса.
Один раз, слушая годью в храме Бога Единого, я подумал об этом и устыдился.
Но стыдился я своего жестокосердия недолго, ибо по выходе из храма сцепился с Мундом и тот преобидно обругал меня.
Для всех нас было большим облегчением, когда Мунд подался в пастухи, к Оду и его собакам, Айно и Твизо. Од его сманил, посулив одиночество и покой от людей, которые Мунда не жаловали.
И Ода у нас в селе не жаловали, ибо норов у него был мрачный и нелюдимый.
Од сирота; мать его была аланка, и Эвервульф, который женился на ней, взял ее уже беременной.
В тот год, когда чума уносила одного за другим детей тарасмундовых, наш дядя Ульф пошел воевать с герулами и попал к ним в плен. Эвервульф, друг его близкий, в плен не хотел сдаваться и дал себя убить герулам; как ежа, истыкали его стрелами, ибо боялись герулы схватиться с ним в рукопашной схватке. И казнился Ульф, что не сумел друга спасти или что не пал рядом с ним, пронзенный теми же стрелами.
Добра после себя Эвервульф почти не оставил: хижина плетеная на краю села и жена с мальчишкой; рабов же не держал, ибо не к чему были ему лишние рты, коли жена была; рабочих же рук на малое его хозяйство хватало.
Аланка в том же году умерла от чумы. Много людей по всему селу умерли от этой чумы.
Так и остался Од сиротой. Старейшины же определили его скот пасти, чтобы не пропал.
С Ульфом же так вышло.
После того, как ушли они на герулов, долгое время не было от них вестей. Как-то раз на рассвете прибыли двое конных - чужие; посольство от герулов.
Так сказали они: "По миру неурожай и голод и чума. Ваши готы пришли к нам, и мы взяли ваших готов. Кормить их не будем. Дадите за них пшеницу отпустим домой. Не дадите за них пшеницу - убьем, ибо кормить их нечем".
Посовещались старейшины, и Хродомер объявил о согласии нашем. Несколько дней шел торг о цене, ибо опасались старейшины, как бы нам не умереть.
Потом уже мы с братом Гизульфом узнали про один разговор, бывший между дедом нашим Рагнарисом и отцом нашим, Тарасмундом. Рагнарис говорил, что в давние времена так делали - и делали правильно: когда подступал голод, отдавали богам всех неполноценных детей, чтобы не ели хлеб полноценных; и берется он, Рагнарис, Ахму-дурачка и Мунда-калеку, отвести в капище и предать Вотану, чтобы сохранить Гизульфа и Атаульфа, то есть меня.
Кроткий и всегда послушный отцу своему, волком набросился Тарасмунд на Рагнариса, обороняя потомство свое. Тогда Тарасмунд не приобщился еще к благодати Бога Единого, но был и тогда мягок сердцем и к справедливости склонен. И отстоял детей своих.
Десяток дней минул с того дня, как уехали посланные герулов, увозя с собой согласие. И вот появились снова и с ними пленные готы.
И так, сохраняя боевой порядок, родичи мои отступили к дому.
В доме же дедушка увидел, что Стилихон нахлобучил себе на голову Арбра вместо шлема. Сестра же моя Сванхильда пожаловалась, что Стилихон дерется.
Так все бранились между собой, а женщины ворчали. Потому что из-за Велемуда поссорились со всем селом. Хильдегунду, по беременности ее, стошнило.
Тут брат мой Гизульф сказал дедушке, что женили бы на кривой Фрумо Ахму-дурачка - и вышло бы замирение. Дедушка похвалил Гизульфа за догадливость и спросил, давно ли такое придумал. Гизульф сказал: "Да, давно". Нахмурился тут дедушка Рагнарис и спросил, почему же на тинге смолчал Гизульф, когда едва до кровавой сечи не дошло. Гизульф же признался тут, что отец наш держал его за ухо и говорить не давал. Тогда дедушка Рагнарис, по отцовскому праву, дал Тарасмунду затрещину и тотчас поспешил к Агигульфу, отцу Фрумо.
Вскоре туда пришли Хродомер, и они долго толковали.
Через день Агигульф-сосед пригнал к нам на двор корову, а Ахму-дурачка увел с собой. Дедушка Рагнарис был очень доволен и говорил, что от Ахмы пользы не было никакой, а от коровы очень большая.
Назавтра мы с Гизульфом, вызвав Ахму-дурачка из дома Агигульфова (ибо он жил теперь при тесте своем), допытывались, хорошо ли быть женатым. Ахма молчал и только слюну изо рта пускал.
Агигульф же стал теперь нашим родичем, и родичи его, Одвульф и Аргасп, стали нашими родичами, стало быть, и велемудовыми тоже. И отец мой Тарасмунд сказал об этом Велемуду, когда устраивал пир для всех наших новых родичей.
И пошли они на охоту за мясом для пира. А Велемуд еще говорил, что у него, Велемуда, на доме оленьи рога, и нам тоже нужно такими рогами украсить дом, и что он, Велемуд, берется такого оленя добыть.
И действительно, добыл Велемуд могучего оленя. Этот Велемуд обвязался искусно зелеными ветками и затаился у водопоя. Все вандалы - искусные охотники. Велемуд сам укрепил на нашей крыше оленьи рога и сказал, что теперь наш дом - как его дом.
На пиру все захмелели. И Одвульф с Аргаспом стали говорить, что готы - лучшие воины, чем вандалы, ибо даже столицу ромеев взяли под водительством славного Алариха. И разграбили.
На это Велемуд, у которого на все найдется ответ, возразил, что вандалы тоже столицу ромейскую брали под водительством наиславнейшего Гензериха и разграбили ее куда более гораздо. И затем прилюдно стал хвалиться вандальским умением незаметно подобраться к любой дичи и взять ее. Или же к врагу, чтобы убить его. Ибо всем известно, что вандалы любимцы Вотана.
На это дедушка Рагнарис, также захмелев, отвечал, что любимцы Вотана так горазды дубами прикинуться - вам Вотан не отличит. Больше прячутся они, чем воюют. Да и мечи и шлемы потому оставляют ржавыми, чтобы на солнце не блестели.
Велемуд на дедушку смертно обиделся.
С тем и отбыл, увезя с собой брюхатую Хильдегунду и несносного Стилихона.
Без Стилихона и сестры моей Хильдегунды было хорошо, а без Велемуда скучно.
РАЗМЫШЛЕНИЕ
Моя сестра Хильдегунда ворчлива и ее все время тошнит, так что она все блюет втихую по углам. У нее красные пятна на лице и большой живот. Мать моя Гизела говорит, что Хильдегунда родит Велемуду дочь. Стилихон хоть и мальчик, а противный. Дедушка Рагнарис говорит: "вандалья кровь". И жалеет его.
Я никогда не женюсь. Я буду ходить в походы, как дядя Агигульф.
Брат мой Гизульф говорит то же самое.
КАК ДЯДЯ АГИГУЛЬФ ПРОИГРАЛСЯ В КОСТИ
Истинным готам положено любить играть в кости. Все воины это любят. Я тоже буду любить игру в кости, когда вырасту.
Наш дядя Агигульф любит играть в кости. Обычно ему везет при игре. Недаром дедушка Рагнарис говорит, что Агигульф - любимец богов.
Сам дедушка Рагнарис в кости не играет. Он говорит, что седые волосы не позволяют ему играть. Я не понимаю, как волосы могут мешать в таком деле. Но дедушка так говорит.
Отец мой Тарасмунд говорит, что дедушка раньше тоже играл в кости. Раньше у дедушки был шлем ромейской работы. Отец мой помнил этот шлем. Дедушка проиграл этот шлем в кости и с тех пор у него больше нет такого шлема.
После шлема дедушка еще проиграл корову, и тогда отец дедушки прогнал дедушку от себя вместе с его женой, Мидьо, и отцом моим Тарасмундом, тогда еще мальчиком. До того, как прадедушка прогнал дедушку, дедушка жил у него в доме, в другом селении. Том, где сейчас живет святой Гупта. Я очень жалею, что мы не живем сейчас в том селении и нам нужно ждать, когда Гупта придет.
Недавно дяде Агигульфу не повезло в игре.
Зазвал его к себе Аргасп, коварный, посулив добрую медовуху от антов - отбитую в набеге. Наш дядя Агигульф и пошел.
Правду говорят: питьем вражеским не соблазняйся! Анты - враги наши, ничего доброго для готов с того берега Реки не придет.
Так и вышло.
Собрались Аргасп, Одвульф, Валамир и наш дядя Агигульф. Агигульф же отец Фрумо не пришел, хотя родич его, Аргасп, и зазывал его к себе. Разумен Агигульф, отец Фрумо.
Поначалу пировали герои. Потом в воинских умениях состязались и покалечили аргаспову собаку. Потом снова пировать сели. От пира незаметно к игре перешли.
Наш Агигульф в себя пришел оттого, что холодно ему. Хвать! Рубахи на нем нет, штаны сняты, ноги босы на земляном полу мерзнут. В бороде солома и мелкие косточки (птицу ели). Вокруг чресел тряпица обвита, а остальная одежда снята.
Прояснилось в голове у него и вспомнилось: все проиграл коварному Аргаспу. Тут и остальные пробудились от хмельного сна. Аргасп и говорит нашему Агигульфу, что не только одежду проиграл он, но и корову, которую мы за Ахму-дурачка выручили. Собаку, так сказал он, я тебе прощу, потому как тут все повеселились, а корову приведи.
Дядя Агигульф пытался говорить ему, что не припоминает, чтобы на корову играл. Но остальные сотрапезники клялись - кто Богом Единым, кто Вотаном, хранителем клятв, что истинно так все и было - проиграл Агигульф корову.
Пуще прежнего опечалился Агигульф. Домой идти не захотел. Вспомнилась ему расправа, что учинил прадедушка над дедушкой Рагнарисом. Тяжким камнем легло воспоминание это на душу агигульфову.
Подался к Валамиру, родичу своему, и там вдвоем уже говорили между собой: куда дальше идти Агигульфу, когда из дома выгонят. Вспоминали, кто из вождей дружинников набирает - Теодобад ли наш, Лиутар ли, сын Эрзариха.
По слухам, Ардагаст, антский вождь, набирает воинов - гепидов хочет идти воевать. Но совсем немилы были анты нашему Агигульфу после антской медовухи, которая и ввела его в эту пагубу, что корову проиграл. Да и анты неизвестно еще, как после набега примут. Медовуха-то не за деньги Аргаспу досталась. Запросто могут за ноги к двум деревьям привязать - и поминай как звали.
Нет, вовсе не хотелось Агигульфу к антам.
Так сидел в доме валамировом наш Агигульф, на голых плечах овчина, что Валамир ссудил по добросердечию, и горе свое водой запивал.
И тут нежданно открылась дверь плетеная, и ступил в камору, бряцая железом, Рагнарис - и с ним, плечом к плечу, Арбр-берсерк, в шрамах по голому телу, с мечом-скрамасаксом (глядеть страшно!), и Аларих, теодобадов отец, в полном вооружении, а сам седой, как лунь. Пылью и полынью пахнуло от них, как на курганах пахнет.
Воздел Рагнарис руку к потолку, потряс трижды щитом и прокричал страшным голосом: "Корову не отдадим!" С тем и пропало все; потерял сознание Агигульф, а очнулся уже дома, битый смертным боем.
Об этом нам с братом Гизульфом дядя Агигульф сам рассказывал, на ложе простертый. Мы же с братом исполнились зависти к дяде Агигульфу, ибо дано ему было видеть Арбра и Алариха, а нам не дано.
Когда я вырасту, обязательно буду любить игру в кости.
Как же с Аргаспом насчет коровы сладилось - про то нам с братом ничего не ведомо. С ним дедушка разговаривал.
Агигульф же, когда мы его спросили, отвечать не стал. Сказал только, что ежели мы с братом про это дело начнем других расспрашивать, то он нас размечет конями. И еще наказал ничему, что Аргасп говорить про него станет, не верить.
И схватил нас дядя Агигульф за волосы и заставил клясться Богом нашим Единым, что сделаем, как он велит.
Дело это с проигрышем так удачно обернулось для дяди Агигульфа потому, что был он любимцем богов.
Другой же наш дядя, Ульф, второй из сыновей Рагнариса, не был столь удачлив, ибо не был он любимцем богов.
Три года тому назад думал он, что бросает кости, а на самом деле бросал себя и семью свою к тяжкой доле.
Так говорит отец наш Тарасмунд, который из братьев своих больше любил Ульфа.
С дядей Ульфом так случилось.
Дядя Ульф тоже любил играть в кости. Был он тогда с Теодобадом, в его дружине. Отважен он был и доблестен, играл же с самим Теодобадом, военным вождем.
И проиграл.
Теодобад - не Аргасп, его Аларихом и Арбром не испугаешь. Аларих тот отец Теодобада, против сына бы не пошел. Да и таких, как Арбр, у самого Теодобада не один и не два.
Долг, стало быть, Теодобаду нужно было платить.
А проиграл много, не одна, а две коровы бы понадобились. А не было у нас тогда двух коров. Потому и ушел той порой дядя Агигульф в набег на лангобардов, что не было у нас коров.
Ульф с женой и сыном жил в доме на большом дедовом дворе, за общим забором. Сам Ульф дом этот построил, сам добром наполнил.
Судил это дело о проигрыше старейшина Хродомер по старинному обычаю. Судил же так. Вышел должник, то есть наш дядя Ульф, в одной рубахе, без штанов, как полагается. Вызвал Хродомер нас, его родных. И встали посреди каморы отец мой Тарасмунд, Гото, жена Ульфа, и Вульфила, ульфов сын. Мы же в дверях толпились и смотрели.
Наскребывал Ульф земли по четырем углам каморы с пола земляного и, не оборотясь, бросал через плечо в своих родных.
После, по обычаю, из дома пошел и без штанов через изгородь перескочил.
Издревле и готы, и гепиды, и франки (хоть и не похожи они на нас другими обычаями) так показывают, что иной собственности, кроме отмеченной, у них нет. Про то дядя Агигульф нам рассказывал.
Хродомер с дружинниками теодобадовыми долго судили-рядили, все вещи в доме перетрогали. А потом решили: нет, не хватает добра ульфова за долг расплатиться.
Дедушка наш Рагнарис, который все это время молчал и супился, тут заговорил. Предложил отдать в добавление к выкупу меч свой скрамасакс и Ильдихо-наложницу.
Ульф же, от природы угрюмый, только поглядел на него зло своим единственным глазом и брать не стал. А призвав в свидетели Хродомера и дружинников Теодобадовых с семьей в рабство к Теодобаду предался. И срок определили ему - четыре года.
В дом же Ульфов дедушка Рагнарис никого не пускал, чтобы хозяина дождался в неприкосновенности. Дверь жердиной забил, чтобы не лазили.
Мы с братом Гизульфом потом стращали Ахму-дурачка, говоря, что в пустом доме живут альрунны, зловредные ведьмы.
КАК УБИЛИ КАБАНА
Наш дядя Агигульф - младший из троих сыновей Рагнариса, что живы и поныне.
Старший среди детей Рагнариса - мой отец, Тарасмунд. Дедушка Рагнарис заботится о продолжении своего рода. Он заставил Тарасмунда рано жениться и продолжать его род.
Из нас, детей Тарасмунда, плодить детей придется Гизульфу, ибо Гизульф - старший.
Гизульф завидует мне, потому что я могу не брать себе жены.
Я боюсь, что Гизульф умрет, потому что тогда мне придется брать жену и рожать с ней детей, ибо на Мунда-калеку и Ахму-дурачка надежды мало.
Недавно Гизульф чуть не погиб.
Наш дядя Агигульф после истории с игрой в кости, когда он чуть не проиграл корову, данную отцом Фрумо за Ахму, очень подружился с Валамиром. Много времени проводили они вместе, вместе ели, вместе спали.
Вместе и на охоту пошли. И брата моего Гизульфа с собой взяли тайком от отца и дедушки. Гизульф очень просился с ними. Агигульф обещал взять и Тарасмунду не сказал.
Я услышал, как они собираются, и тоже попросился с ними, но они не захотели меня брать. Тогда я пригрозил, что расскажу отцу и деду, ибо они не хотели, чтобы Рагнарис и Тарасмунд узнали. Тогда Гизульф сказал: "Хорошо".
Он сказал, чтобы я молчал и шел за ним. А сам замыслил в душе своей подлое предательство. Но я не знал о том.
Гизульф сказал, что в ульфовом доме осталась от Ульфа рогатина. "Тебе, - так он сказал, - все равно охотиться нечем. Вот и возьми от Ульфа. Да бери ту, что поменьше, на большую не замахивайся".
Я не хотел идти, но Гизульф сказал, что так старшие велели - Агигульф с Валамиром. И прибавил, чтоб тайно от деда сделал.
Дед спал еще, когда мы с дверей дома ульфова жердину сняли. Я вошел в ульфово жилье. А когда я вошел, Гизульф наказа мне пошевеливаться, ибо рогатину еще чистить надо. И снасмешничал: "Альрунн не боишься ли?" Темно там было и пахло плесенью, в ульфовом жилье.
И тут услыхал я, что за моей спиной Гизульф дверь закрывает и жердиной припирает. Так и попал я в ловушку. Сидел и боялся, к стыду своему, тех самых альрунн, которых мы с Гизульфом выдумали, чтобы Ахму-дурачка пугать.
Только с восходом солнца ушли страхи, и тогда дал я великую клятву отомстить Гизульфу за коварство его.
На мои крики пришла Ильдихо. Она побранила меня, что запрет нарушил, и выпустила.
Я пошел жаловаться отцу моему, Тарасмунду. Отец взял меня за ухо и потащил к Рагнарису - зачем жердину сняли, зачем запрет нарушили, зачем в дом ульфов проникли, покой отсутствующего потревожили? Вдруг Ульфу от этого что-нибудь дурное сделается на чужбине?
Дедушка же в рассказ мой вник, допросил своим чередом, кто и как меня запер; после затрещину дал и с тем отпустил, наказав привести к нему Гизульфа, как только явится.
Только под вечер возвратились охотники - в крови, в грязи до подмышек, дымом пахнут. У Агигульфа рогатина сломана, идет, хромает. За ним Гизульф - именинником. На меня и не смотрит, нос кверху дерет. А я из-за дедушкиной спины выглядываю и жду, пока дедушка всю компанию чехвостить начнет.
Дедушка и начал. Без единого слова вытянул палкой Агигульфа по хребтине.
"Attila, duh e slahis?! - вскричал Агигульф жалобно. - Батюшка, зачем бьете?"
"Я тебе покажу, пес шелудивый, за что!" - заревел Рагнарис и кровью весь налился.
Агигульф сообразил, что дело худо, в дверь кинулся. Дед за ним, палку занеся.
И встал дед.
Мы замерли, любопытствуя, что там он увидел, во дворе. А дед рявкнул: "Ильдихо! Света дай!"
Ильдихо подскочила, головню из очага выхватила и деду посветила. А посветив, ахнула, чуть головню не выронила, потому как из темноты глянула на нее морда страшная окровавленная.
Тут и мы все подошли, обступили.
Агигульф, спину потирая, начал рассказ. Как пошли на охоту. Как он, Агигульф, предчувствуя опасность охоты, загодя велел от мальца (то есть, от меня) избавиться.
С Атаульфом, продолжал Агигульф, так вышло. Когда он, Агигульф, проведал, что за Гизульфом меньшой брат (то есть, я) увязаться хочет, велел Гизульфу избавиться от обузы. "Какой ты гот, ежели от противника уйти не можешь" - такими словами пристыдил Гизульфа. И добавил, что ждать будет с остальными у брода до первого света, а там без Гизульфа уйдет кабана брать. И какими путями Гизульф поручение дядино выполнил, то ему, Агигульфу, неведомо. Ибо кабанья охота - дело нешуточное.
За дубовой рощей, продолжал Агигульф, в Сыром Логе вепрь на охотников вышел. Прямо на Агигульфа и выскочил. Тот его на рогатину и возьми. Секач же был тяжелый, да еще в низине почва под ногами склизлая. Грянулся он, Агигульф, оземь, рогатина возьми и сломись. Агигульф лежит. И добро бы просто так лежал. Так кабан на нем лежит, как мужик на бабе, и его, Агигульфа погубить хочет.
Валамир пока соображал, пока поспевал да разворачивался, Гизульф первым подскочил и ножом кабана прикончил. Под лопатку вонзил. Так на Агигульфе кабан и сдох.
Охотники, радуясь удаче, кабану кровь пустили, в миску собрали (у Валамира с собой была); тут же огонь разложили, кровь зажарили и вместе съели - побратались.
Первым Гизульф крови кабаньей отведал. И сердце вепря ему досталось.
Потом вепря разделили; заднюю часть Валамир забрал, а прочее - вот оно, во дворе лежит, баб стращает.
Тут уж не до сна всем было, хоть и время позднее, нужно кабана палить.
Пятачок веприй Гизульф сам отрубил, сам прокоптил, к стене прибил в каморе над лавкой, где спал. Клыки же потом в заветное дерево в лесу вживил.
Гизульф рассказывал мне потом, что вепрь тот был не простой кабан, а волшебный. Посланный к стого света.
Я же рассказал, как до рассвета с альруннами бился и только заветный нож Ульфа от беды оборонил.
И видел я, что брат старший не верит, но сомневается; однако же лезть в дом и вторично дедов запрет нарушать Гизульф так и не решился.
На том замирение вышло мое с братом Гизульфом.
На другой день Валамир пир устроил в честь удачной охоты. Чан пива поставил. Собрались воины холостые, не женатые. Даже Ода-пастуха позвали. И было на том пире решено Гизульфа к рабыням вести.
Но о том следующий сказ.
(О ВЕПРЯХ)
Сказывают, что вепри - животные мертвых. Один охотник, увлекшись, пошел за вепрем и так забрел в царство мертвых, откуда нет возврата. Так нашему дедушке рассказывал его дедушка, когда наш дедушка был таким, как я.
Иных же вепрь водит по лесу, и они становятся как Ахма-дурачок.
Дядя Агигульф говорит, что вепрь шарит по лесу широким зигзагом. Тут главное - на дороге у него не замешкаться, когда вепрь идет впереди выводка. Если в сторону отступить, мимо пройдет, не заметит. Хитрые вандалы так и делают и либо сбоку его бьют, либо на выводок посягают.
Гепиды же через тугоумие свое немало от вепрей страдают.
Что же до нас, готов, то раз на раз не приходится.
Дядя Агигульф тоже чуть было от вепря не пострадал. Отец мой Тарасмунд говорит, что дядя Агигульф иной раз почище гепида.
Дядя Агигульф говорит, что брат мой Гизульф будет хороший охотник.
Я завидую моему брату Гизульфу.
КАК СЪЕЛИ КАБАНА
Валамир - наш сосед и родич. У Валамира нет жены. Агигульф, наш дядя, очень дружен с Валамиром. После охоты на кабана устроил Валамир большой пир. Призвал на свой пир таких же, как он сам: удальцов, молодых да неженатых.
Собрались.
Аргасп, Теодегаст, Гизарна пришли. Агигульф, конечно, пришел, друг Валамиров. И с Агигульфом Гизульф явился, брат мой, который кабана взял.
Од, пастух, еще был. Он Гизульфа на три года старше. И собаки с ним пришли, Айно и Твизо, под столом сидели, кости грызли.
Валамир у кабана загодя его кабаньи стати срезал, сидел за столом, собак ими дразнил, потешался. Собаки же зубами лязгали и морды умильные строили. Все очень смеялись. Больше всех - Аргасп и Гизарна. Потом бороться затеяли, собаки рядом вертелись, их за ноги ухватить норовили.
Валамир же борцов подзуживал: дескать, берегите стати свои мужские от собак, ибо Айно и Твизо до статей этих весьма охочи.
Агигульф хохотал и все кричал Оду, допытывался: сам-то пастух как с этими суками управляется?
Дулся за это Од; чуть праздник не испортил.
Аргасп между тем изловчился и Гизарну бросил; прямо в Айно и попал. Тут веселье еще пуще разгулялось.
Тут Од встал и Агигульфу предложил бороться. Очень обиделся он за своих собак.
Валамир же, хоть и пьян был, предложил идти во двор бороться, на свежем воздухе.
Агигульф сказал: "Пусть сначала Гизульф с Одом борется; мне, мужу зрелому, зазорно бороться со столь молодым противником".
Од Гизульфа победил и синяк ему под глазом поставил и нос разбил.
Тогда Агигульф за родича вступился, заревел страшно, набросился на Ода и поборол его.
Тут Валамир изрядную шутку придумал - стати кабаньи к себе пониже живота привязал, на четвереньки стал и, хрюкая, по двору ходить начал.
Другие же, преисполнившись зависти к остроумию и находчивости Валамира, подражать ему начали, и скоро все богатыри уже ходили по двору зверообразно и громко хрюкали.
Так Валамир вепрем ходил, прочие - выводком кабаньим; последним по малолетству своему Гизульф ходил.
Только Од с ними не ходил - псов удерживал, поскольку Айно и Твизо бесились в бессильной ярости.
И злился Од, что не участвовать ему в столь знатной потехе.
Заметил это Валамир, хоть и пьян был, и как учтивый хозяин муди Оду отдал - веселись, Од!
Теперь Од кабаном стал, а Агигульф охотником. И чуть не убил Од-кабан Агигульфа. И опять Гизульф Агигульфа спас, сверху прыгнул на Ода-кабана. Собаки же, Айно и Твизо, Гизульфа не тронули, потому что Гизульф заговоренный - его никогда собаки не трогают.
Тут утомились удальцы и снова пошли в дом бражничать. Там и решено было Гизульфа к бабам свести. Гизульф не хотел к бабам идти, но дядя Агигульф настоял, сказав: "Не бойся, я с тобой пойду".
Валамир жил без жены, поэтому у него были рабы, старый дядька с женой, еще от отца достались, и несколько женщин - в походах сам Валамир добыл.
Среди валамировых домочадцев была одна рабыня, девка-замарашка.
Валамир, еще большую потеху предвкушая, сам и предложил ее для Гизульфа.
Удальцы-холостяки ржали, как кони. Даже мрачный Од смеялся.
Привели девицу. Сонная была, в волосах солома, глаза на свет щурит. Валамир ее с сеновала вытащил - спала она там.
Валамир ее в спину подтолкнул к Гизульфу. "Вот жених твой". Все хохочут, девица озирается, Гизульф красный стоит.
Тут дядя Агигульф, видя смятение родича своего, встал, взял за руки девицу и племянника своего и повел за собой, сказав: "Идемте, покажу, что делать надо". И ушли втроем на сеновал. А что там произошло, никому не ведомо. И никто из троих про то не рассказывал, но, по виду судя, никто в обиде не остался.
МОЙ БРАТ МУНД И ОД-ПАСТУХ
Когда бык покалечил Мунда, было Мунду лет семь. В том же году умерли от чумы мои братья, голод подступал. Беды обрушивались одна за другой на семя Рагнариса. Потом беды отступили, но Мунд остался кривобоким и сухоруким. Не мог держать меч в правой руке.
С той поры Мунд начал сторониться людей. Мать наша Гизела, потеряв своих детей, больше всех полюбила Мунда и отдавала ему и ласки, и любовь, которую могла бы разделить на нас четверых. И потому мы с братом Гизульфом (Ахма мало что понимал) невзлюбили Мунда. Особенно я его невзлюбил, ибо был тогда мал. Я завидовал моему брату Мунду, потому что он был болен и мать часто просиживала с ним, наделяя его лучшими кусками из скудных наших запасов еды, а мне не перепадало и доброго слова, ибо я был на диво здоров.
Чтобы привлечь внимание матери, я проказил и портил вещи; раз она сказала в сердцах: "И чума-то его не берет". После этого я еще больше возненавидел Мунда.
Поэтому-то, когда я начал мечтать о чуде, я не стал думать об исцелении моего брата Мунда. Нет, вместо этого я грезил о воскрешении берсерка Арбра и о поединке с ним нашего дедушки Рагнариса.
Один раз, слушая годью в храме Бога Единого, я подумал об этом и устыдился.
Но стыдился я своего жестокосердия недолго, ибо по выходе из храма сцепился с Мундом и тот преобидно обругал меня.
Для всех нас было большим облегчением, когда Мунд подался в пастухи, к Оду и его собакам, Айно и Твизо. Од его сманил, посулив одиночество и покой от людей, которые Мунда не жаловали.
И Ода у нас в селе не жаловали, ибо норов у него был мрачный и нелюдимый.
Од сирота; мать его была аланка, и Эвервульф, который женился на ней, взял ее уже беременной.
В тот год, когда чума уносила одного за другим детей тарасмундовых, наш дядя Ульф пошел воевать с герулами и попал к ним в плен. Эвервульф, друг его близкий, в плен не хотел сдаваться и дал себя убить герулам; как ежа, истыкали его стрелами, ибо боялись герулы схватиться с ним в рукопашной схватке. И казнился Ульф, что не сумел друга спасти или что не пал рядом с ним, пронзенный теми же стрелами.
Добра после себя Эвервульф почти не оставил: хижина плетеная на краю села и жена с мальчишкой; рабов же не держал, ибо не к чему были ему лишние рты, коли жена была; рабочих же рук на малое его хозяйство хватало.
Аланка в том же году умерла от чумы. Много людей по всему селу умерли от этой чумы.
Так и остался Од сиротой. Старейшины же определили его скот пасти, чтобы не пропал.
С Ульфом же так вышло.
После того, как ушли они на герулов, долгое время не было от них вестей. Как-то раз на рассвете прибыли двое конных - чужие; посольство от герулов.
Так сказали они: "По миру неурожай и голод и чума. Ваши готы пришли к нам, и мы взяли ваших готов. Кормить их не будем. Дадите за них пшеницу отпустим домой. Не дадите за них пшеницу - убьем, ибо кормить их нечем".
Посовещались старейшины, и Хродомер объявил о согласии нашем. Несколько дней шел торг о цене, ибо опасались старейшины, как бы нам не умереть.
Потом уже мы с братом Гизульфом узнали про один разговор, бывший между дедом нашим Рагнарисом и отцом нашим, Тарасмундом. Рагнарис говорил, что в давние времена так делали - и делали правильно: когда подступал голод, отдавали богам всех неполноценных детей, чтобы не ели хлеб полноценных; и берется он, Рагнарис, Ахму-дурачка и Мунда-калеку, отвести в капище и предать Вотану, чтобы сохранить Гизульфа и Атаульфа, то есть меня.
Кроткий и всегда послушный отцу своему, волком набросился Тарасмунд на Рагнариса, обороняя потомство свое. Тогда Тарасмунд не приобщился еще к благодати Бога Единого, но был и тогда мягок сердцем и к справедливости склонен. И отстоял детей своих.
Десяток дней минул с того дня, как уехали посланные герулов, увозя с собой согласие. И вот появились снова и с ними пленные готы.