проделать в нем пару дырок; Гунастра это ни в малейшей степени не смущало.
- Хорош, - одобрил он и повернулся к Синфьотли. - Ты и впрямь наделен
силой вепря, Синфьотли, коли удалось изловить такого медвежонка.
- Не стану хвастать тем, чего не совершал, - ответил асир. - Когда
этот парнишка схватился со мной, сил у него уже не оставалось. Он устал
после боя, и многочисленные раны его кровоточили.
Гунастр провел пальцами по повязке на груди Конана и кивнул.
- Вижу. А ты все таков же, Синфьотли, каким был и десять, и
пятнадцать лет назад, когда вы с Сигмундом учились у меня искусству боя. -
Старик лукаво покосился на асира, отметив румянец, заливший его щеки. -
Сигмунд всегда старался одержать верх в любом поединке и порой нарочно
выбирал себе противников послабее, лишь бы оказаться победителем. А ты
чаще бывал побежден, ибо стремился к схватке с сильнейшим. - Он положил
руку на плечо Синфьотли и добавил: - Мне очень жаль, дружище, что так
вышло с твоим братом. Он был настоящий воин, мне ли этого не знать.
Клянусь, я сделаю все, что в моих силах. Его душа будет громко смеяться,
когда этот мальчик прольет на арене кровь в его честь.
Интересно, мрачно подумал Конан, что она запоет, душа этого чертова
Сигмунда, когда я отправлю к ней на блины душу Синфьотли? Негоже братьям
быть порознь. Но долго разлука не продлится. И уж Конан-варвар позаботится
о том, чтобы они вскоре вновь соединились.
Гладиаторские казармы размещались в том квартале Халога, где
содержали свои заведения владельцы публичных домов, игорных притонов и
питейных вкупе с распивочными, трактирами, харчевнями и забегаловками. В
этом отношении асиры ничем не отличались от более утонченных, и
цивилизованных народов, основавших королевства много южнее, - офитов,
коринфийцев, немедийцев и в особенности заморанцев, известных своей
репутацией воров, сводников и предателей.
Ничего этого не знал юноша из дикой северной Киммерии, для которого
бесстрашное лазанье по отвесным заледеневшим склонам заменяло до поры все
иные развлечения, пока все игры полудетского возраста не вытеснила в
сердце молодого горца одна единственная кровавая забава - война. Пойманный
и посаженный на цепи он бесился, тосковал, пытался уморить себя голодом. И
так продолжалось до того мгновения, пока он не укусил Синфьотли за руку и
не ощутил на губах вкус его крови. Теперь он хотел другого - жить и
убивать.
Конана провели через крепкие дубовые ворота и тут же заложили засов.
Киммериец остановился посреди внутреннего двора казармы, озираясь. С
четырех сторон его окружали высокие гладкие стены, тщательно
оштукатуренные. Любая, даже самая ловкая попытка забраться по ним наверх
не останется незамеченной: гладиаторы, как, впрочем, и все прочие
обитатели этого квартала, не злоупотребляли ваннами, и их грязные ноги
неизменно оставили бы на белых стенах четкие следы.
По всему периметру в два этажа шли двери; забранные решетками, - они
же заменяли окна. Почти у каждой кто-нибудь сидел, выглядывая во двор, -
прибытие новичка было, несомненно, одним из развлечений здешнего люда.
Светлобородые и чернобородые, белокожие и смуглые, с тоскливыми глазами и
с глазами, ко всему привычными и равнодушными, жующие, пьющие, занятые
вылавливанием вшей - удивительно разные и в то же время неуловимо схожие
между собой, гладиаторы окружали Конана со всех сторон. Он стоял посреди
двора, как на подмостках, и повсюду были зрители, готовые освистывать или
рукоплескать.
Загорелое лицо варвара оставалось бесстрастным, как у статуи, пока
Гунастр снимал с него веревки, а два прислужника, раздев нового бойца
догола, натирали распухшие запястья и щиколотки Конана маслом. Третий
прислужник стоял поблизости, держа наготове новую одежду - штаны из
дубленой кожи, льняную рубаху и куртку, сшитую мехом внутрь. За поясом
слуги болталась пара почти новых сапог, отороченных собачьим мехом.
Обнаженное, лоснящееся от масла тело молодого киммерийца отчетливо
выделялось на белом снегу, среди белоснежных стен. Неподвижный, нарочито
не замечающий суетящихся вокруг него людей, варвар с его великолепной
мускулатурой казался изваянием юного божества войны. Из окон, где
разместились наблюдатели, стали доноситься смешки и реплики -
представление забавляло почтеннейшую публику.
- Погляди только, Ходо, - громко сказал широкоплечий парень - он так
зарос белой бородой, что только желтые глаза выглядывали из копны
нечесаных волос, - вот этот мальчик из диких гор еще задаст нам всем
добрую потеху.
- Клянусь яйцами Младшего Бога! Я с удовольствием как-нибудь
пощекотал бы его ребра! - гулко разнесся по всей казарме голос Ходо,
огромного, с виду неуклюжего толстяка. Он просунул сквозь решетки руку и
приветливо пошевелил пальцами, на которых курчавились огненно-рыжие
волосы. - Здорово, малыш! - гаркнул он, обращаясь к Конану. - Когда ты
разделаешься со всеми этими хвастунами, приходи ко мне. Померимся силой, -
идет?
Конан и бровью не повел. Все эти люди, запертые в тесных каморках,
точно дикие звери в зверинце какого-нибудь вельможи (Конан слыхал о
подобных диковинах), выглядели так, словно подобная участь вовсе не была
им в тягость. Свободолюбивая душа горца содрогалась при одной только мысли
о том, что сейчас и его втолкнут в маленькую каморку, где пахнет мочой и
старой соломой, и закроют дверь. Однако он не позволил себе выдавать свои
чувства: ни ужаса, ни отвращения на его лице не отразилось. Он продолжал
стоять, голый, неподвижный, как будто бросал вызов этим каменным стенам и
железным решеткам. "Вот я каков, - говорила, казалось, каждая мышца его
могучего тела. - Попробуйте теперь удержать меня, и поглядим, кто первым
сломается, живая плоть или бездушные камни". И при виде юного великана
невольно начинало чудиться, что он победит.
Гунастр ходил вокруг нового бойца кругами, как барышник вокруг
лошади, осматривая и ощупывая его мускулатуру.
- Много лазил по горам, а? - определил он.
Конан не ответил.
- Левая рука слабовата. Любил биться без щита, не так ли?
Киммериец упорно молчал.
- А реакция должна быть быстрой. Иначе этот удар не скользнул бы по
ребрам, а уложил тебя на месте. Я знаю руку Синфьотли.
Ни один мускул не дрогнул на лице Конана, когда он неожиданно оросил
сапоги Гунастра струей мочи. Отскочив, Гунастр ошеломленно уставился на
свои ноги. Варвар закончил мочиться. Его глаза все так же бесстрастно и
угрюмо сверлили белые оштукатуренные стены, словно киммериец не заметил
случившегося.
Громовой хохот наполнил казарму. Этому звуку было тесно в небольшом
дворике, закрытом со всех сторон, и эхо металось от стены к стене и
становилось все оглушительнее.
- Ты видел, Хуннар? - в восторге заревел толстый Ходо. - Вот это
противник! Бьет наповал! Какая меткость! Какая сила!
Конан невозмутимо возвышался посреди казармы, и только еле заметный
огонек в его синих глазах выдавал тайное наслаждение, которое приносили
ему вопли зрителей, доносившиеся со всех сторон.
Каморка, где заперли Конана, оказалась действительно тесной и
довольно вонючей. Когда варвар остался там один, надежно запертый, им
овладела паника. Обнюхивая и ощупывая каждую щелку, каждый уголок, он
заметался по клетушке. Полусгнившая солома, наваленная в углу - видимо,
заменяя собой постель, - источала зловоние. Запахи преследовали киммерийца
со всех сторон. Ему чудилось, что вот сейчас его легкие не выдержат и
разорвутся, если он немедленно не выберется отсюда.
Он набросился на дверь и принялся выламывать прутья решетки. Но
прочные железные прутья не поддавались. Варвар уперся ногами в пол и начал
с силой гнуть их в попытке просунуть между ними плечо. Это привело лишь к
тому, что он в кровь исцарапал плечи и колени. Замерев, варвар несколько
секунд провел в полной неподвижности, как дикий зверь перед последним
броском, а затем с удвоенной силой возобновил атаку.
- Ты погляди только, чем он занят! - послышался голос Гунастра.
Содержатель казармы стоял перед камерой Конана, опираясь на прочный
шест, на конце обитый железом. Видимо, Гунастр использовал это оружие для
боя. Рядом со старым воином стоял другой человек с таким же шестом в руке.
С ним-то и разговаривал Гунастр, обращаясь к нему как к равному.
- Вот ведь звереныш! - сказал хозяин казармы. - Отойди от решетки. Не
калечься, дурень.
В ответ Конан лишь яростно забился о решетку. Гунастр поднял свой
шест и ловко ткнул железным наконечником Конана в грудь:
- Отойди, я сказал!
Конан ухватился за шест могучими руками и дернул на себя в надежде,
что Гунастр грянет всем телом о прутья и переживет несколько неприятных
минут. Но киммериец не учел того, что имеет дело с человеком опытным и
готовым дать отпор любому покушению. Гунастр лишь пошире расставил ноги и
следующим тычком, вроде бы не стоящим ему ни малейших усилий, легко сбил
киммерийца с ног. Конан распростерся на каменном полу своей каморки.
- И не вздумай заняться членовредительством! - предупредил Гунастр.
Стоящий рядом с Гунастром человек оперся на шест. Конан чувствовал на
себе его внимательный взгляд, но ярость, овладевшая молодым варваром, была
слишком велика для того, чтобы он мог обращать внимание еще на кого-то.
Поднимаясь с пола, с соломой в черных волосах, Конан прорычал несколько
бессвязных ругательств. Спутник Гунастра рассмеялся вполголоса. Оба они
переглянулись и пошли прочь, оставив варвара беситься в одиночестве.
Конан уже понял, что с решеткой ему не справиться, и забился в темный
угол как можно дальше от входа. Так прошел час, потом другой. Солнце
поднималось все выше. Конан не шевелился. Глубочайшее отчаяние наполняло
его.
Неожиданно чья-то тень упала на пол камеры. Конан заметил это и
поднял голову. Перед решеткой стоял слуга с глиняным кувшином в одной руке
и деревянной плошкой в другой. Встретившись взглядом с ледяными глазами
варвара, слуга невольно вздрогнул.
- Эй, послушай, - заговорил он нерешительно. - Я принес тебе фасоль с
мясом и красного вина для подкрепления сил. Гунастр велел кормить тебя
получше. Он говорит, если тебя привести в божеский вид, то пол-Халога
будет от тебя без ума после первого же боя. Это его слова, а уж Гунастр в
таких вещах разбирается.
Слуга говорил торопливо и немного заискивающе. "Боится", - определил
Конан с известной долей удовлетворения и позволил себе улыбнуться. Улыбка
получилась злобная, как оскал. Слуга попятился.
- Так не пойдет, - сказал он почти жалобно. - Эй, киммериец, я всего
лишь хочу накормить тебя. Мне так велели, понятно? Скажи, что не
набросишься на меня и не перегрызешь мне горло. Обещай мне это, и я дам
тебе поесть.
Конан продолжал хранить молчание, не сводя со слуги холодного взора.
Слуга сделал шаг к решетке. Конан не шевелился. И лишь когда тот тронул
засов, варвар молниеносным движением подскочил к нему и, вытянув вперед
руки, ухватил за горло. Ключ выпал из пальцев слуги и отлетел далеко в
сторону. Слуга захрипел и забился, стиснутый железной хваткой. Кувшин
разбился, и вино залило плиты дворика. Красная пелена ярости застилала
глаза Конана. Он даже не почувствовал, как шест ударил его в середину лба.
Он лишь понял с внезапным удивлением, что руки его разжались сами собой, а
беленые стены каморки резко надвинулись на него, желая раздавить. Варвар
закричал, ударился затылком об пол, и чернота забытья поглотила его.
Голоса.
Лежа неподвижно и ничем не выдавая, что очнулся и слышит, Конан
напряг слух.
- Откуда кровь?
Это говорит Гунастр, определил Конан. Наверное, спрашивает про лужу
возле решетки.
- Это вино.
Незнакомый голос. Видимо, принадлежит тому человеку с шестом, что
сопровождал Гунастра утром.
- Боги, так он убил Инго...
Конан мысленно засмеялся. Придавил холуя - и это только начало. Жаль,
что не удалось отнять у него ключ. Но рано или поздно такая же участь
постигнет и хозяина, а там придет черед Синфьотли и его отродья -
маленькой ведьмы...
Чистое детское лицо Соль вдруг встало перед ним, как будто умоляя о
сострадании, и Конан рассердился. Ведьма, упрямо подумал он, она - враг,
она нечиста, в нее вселился темный демон... Но в глубине души киммериец
уже знал, что не сможет убить женщину, что не поднимет руки на девочку. И
это выводило его из себя.
- Он сломал Инго шею, - спокойно проговорил незнакомый голос. -
Синфьотли прав, настоящий медвежонок.
- Бедный Инго, - пробормотал Гунастр. Он наклонился над телом слуги,
провел рукой по еще теплому лицу. - И ведь я сам послал его на смерть, в
когти зверю. Он боялся, как будто чувствовал...
- Купишь другого, - равнодушно сказал человек с шестом. - Денег
хватит, а рабы все одинаковы. Стоит ли расстраиваться?
- Это гладиаторы существуют лишь для того, чтобы умирать, - возразил
содержатель казармы. - Другие рабы предназначены вовсе не для этого. Инго
никак не заслужил такой участи.
- Не понимаю тебя, Гунастр. У меня на родине рабов для того и держат,
чтобы свободным юношам было кого убивать, если захочется.
- К счастью, мы не в твоем диком Ванахейме, - напомнил своему
собеседнику Гунастр.
Совершенно другим тоном тот согласился:
- Да, господин.
- Иначе я давно уже убил бы тебя - просто ради того, чтобы
посмотреть, как ты корчишься.
- Разумеется, господин. Как тебе угодно.
Конан приоткрыл глаза, желая все-таки увидеть того, кто ударил его по
голове, чтобы запомнить и сквитаться, как только подвернется случай. Он
разглядел силуэт высокого, стройного человека, казавшегося хрупким рядом с
широкоплечим, коренастым хозяином.
Гунастр рассмеялся и хлопнул собеседника по спине.
- Ваниры все такие, как ты, Арванд?
- Нет, я исключение. - По голосу слышно было, что Арванд улыбается. -
Не столь свиреп, сколь хитер - вот в чем моя сила.
- Не слишком-то помогла тебе твоя хитрость, не говоря уж о силе,
когда тебя скрутили на боссонских болотах. Так что не хвались попусту.
- Ты, как всегда, прав, господин.
- И убери с лица эту ядовитую ухмылочку, иначе я разрежу тебе рот до
самых ушей.
Оба засмеялись и ушли. Конан продолжал лежать неподвижно, обдумывая
услышанное.
Легкий порыв ветра донес до него запах съестного. Неожиданно Конан
ощутил прилив голода и пошевелился на полу, ощупал голову и, обнаружив на
лбу колоссальную шишку, выругался и сел. Переждав, пока прекратится
головокружение, варвар поднялся и приблизился к решетке. Миска с фасолью
все еще оставалась там, где выронил ее задушенный слуга. Ключ от камеры
уже унесли. Запах дразнил варвара. Он протянул руку сквозь решетку, но
достать миску не смог. Скрежеща зубами, Конан сел на корточки и уставился
на свой обед. Еда была совсем рядом, но, увы, - недосягаема. И Конан тупо
смотрел и смотрел на нее остановившимся взором, пока в голове у него не
забродило смутное подозрение: не совершил ли он ошибку, поддавшись
необузданной ненависти?
Офирский купец вез в далекий северный город Халога - твердыню
гипербореев - редкостный товар, закупленный загодя у торговцев Коринфии,
Кофа и Заморы. В больших тюках были зашиты украшения для женщин и девиц -
пряжки, застежки-фибулы, бусы, браслеты, серьги, золотые нити для кос;
благовония, дающие при сжигании изысканные ароматы и разноцветный дым,
серебряная и медная посуда, светильники - и простые, и узорные, в форме
диковинных зверей и птиц; шелковые ткани, платки, которые продеваются в
тоненькое колечко... Хорошей будет выручка, размышлял он, окидывая
взглядом свое добро, погруженное на телегу. Северяне эти хоть и дики и
воинственны, но должны быть в то-же время падки на роскошь, как всякие
дикари. Платить же за товар они станут шкурками чудесных пушных зверей,
медом и хмельными напитками, вкус которых еще был неизвестен в южных
королевствах. За все это можно будет потом получить изрядную кучу золота в
Гиркании - там холодны степные ночи, и меховая одежда придется очень
кстати.
Не желая ни с кем делиться прибылью, а уж тем более - показывать
дорогу и сводить конкурентов с торговыми людьми Гипербореи и Асгарда,
офирский купец взял с собой лишь трех рабов-кушитов, да и тех рассчитывал
выгодно продать: авось гиперборейцы захотят ради экзотики иметь в доме
слуг с черной кожей.
Офирский купец спешил. Продукты, взятые в дорогу, были на исходе.
Пока что ему удавалось счастливо избегать встреч с разбойничьими бандами.
Почти всю дорогу от Офира он проделал вместе с караванами, пристраиваясь
то к одному, то к другому, но никому не выдавая цели своего путешествия.
Теперь остался самый последний участок пути, и купец намеревался проделать
его в одиночку. Тропа на Халога не тореная, караванов здесь нет, разве что
редкий торговец забредет, - стало быть и разбойники обходят этот край
стороной. Предвкушая долгожданный миг, купец улыбался. Несмотря на уговоры
владельца постоялого двора, офит не стал задерживаться на ночь, благо ночи
зимой в этих краях длинные. Перекусив на скорую руку и дав небольшой отдых
лошадям и рабам, уже через четыре часа купец снова тронулся в путь. Луна
светит ярко, ночь не такая уж холодная, к тому же путешественники успели
обзавестись шубами, совершив выгодный обмен в приграничных поселениях, -
так стоило ли терять драгоценное время, отсиживаясь в харчевне? Небо
ясное, пурги не предвидится...
- Э, здесь север, господин хороший, - сказал на прощание трактирщик.
- Лучше бы вам послушать, что добрые люди советуют.
- А чем север отличается от юга? - беззаботно отмахнулся купец. -
Люди - они везде люди.
Трактирщик покачал головой.
- Да хранит вас Митра, - пробормотал он, и купец подивился: даже в
этой дикой земле знают и почитают защитника людей, великого Митру. -
Люди-то они везде люди, но все же север...
Он не договорил, махнул рукой и скрылся в доме.
Вспоминая этот напутственный разговор, купец усмехался. Что с того,
что здесь снег и холодно? Он сменил телегу на большие сани, лошадей на
оленей, нанял проводника из местных, который, похоже, только с оленями и
разговаривает, - а во всем остальном никакой разницы. Глупец он все-таки,
этот трактирщик с его непонятными страхами.
Вдруг погонщик резко вскрикнул и остановил упряжку. Купец,
задремавший было, чуть не упал с саней.
- В чем дело? - недовольно спросил он..
Дрожащим кнутом погонщик указал куда-то вперед. Купец вытянул шею,
вгляделся в пустые снежные равнины, но ничего не заметил.
- Где? Куда ты показываешь?
Погонщик бросил кнут, выбрался из саней и, увязая в снегу, побежал
сломя голову прочь. Шуба мешала ему, и он сбросил ее. Он мчался
гигантскими прыжками так, словно за ним гнались духи ада.
Ничего не понимая, торговец растерянно озирался по сторонам. Затем
вдруг затрясся и посерел от ужаса один из рабов-кушитов, за ним второй,
третий - охваченные суеверным страхом, они сбились в кучу и принялись
взывать плаксивыми голосами к своим чудовищным божествам-шакалам.
Подобрав оброненный погонщиком кнут, офирский купец начал охаживать
им рабов, но те даже не замечали боли. Потом какое-то странное чувство
заставило офита обернуться... и он замер с полураскрытым ртом.
Прямо на него шел огромный белый волк. В лунном свете серебрился
роскошный мех царственного зверя; каждая ворсинка словно излучала сияние.
Глаза на хищной морде горели алым огнем. Он ступал неторопливо, широким
шагом, гордясь собой и своей прекрасной ношей. Ибо на спине хищника
восседала юная девушка с распущенными волосами. Одной рукой она обхватила
зверя за шею. Она улыбалась. Это было последнее, что успел увидеть в своей
жизни офирский купец, - улыбку на нежном, почти детском лице.
Гладиаторская казарма гудела, как гудел в это утро весь город. Хоть
бойцы во славу Игга - так именовали их в поэтических творениях рифмоплеты
Халога - и были заперты в своих клетушках (лишь немногим разрешалось
выходить в город), все же они не были полностью отрезаны от внешнего мира,
и крылатое божество по имени Свежая Сплетня баловало своим вниманием этих
мужественных людей не реже, чем хозяек, любивших посудачить возле колодца.
- Слыхал, Хуннар, - громыхал на весь двор рыжий Ходо, у которого
веснушки проступали даже сквозь густую медную бороду, - волк задрал
кофийского купца.
- Не, кофийского, а офирского, - поправил Хуннар.
- Тебе с твоего насеста видней, - добродушно огрызнулся Ходо. Его
каморка размещалась на нижнем этаже, а комнатка Хуннара - наискось от него
на верхнем.
- Не волки, а стая волков.
- Там видели следы одного волка. И такого крупного! А рядом следы
босых ног. И кровищи, кровищи!..
- Не иначе, завелся оборотень! - заявил сосед Ходо.
- Оборотень? Во всяком случае, это не я, - поспешно сказал Ходо. - Я
ночью спал.
- Мы слышали, - язвительным тоном заметил Хуннар.
Все рассмеялись. Жаль, что не я - этот зверь, подумал Конан. Улететь
бы из клетки мухой и вернуться бы в Халога огромным волком, вцепиться в
глотки Гунастру и этому подлому ваниру по имени Арванд... а потом убежать
в горы, где воздух чист и на много миль кругом ни одного человека.
- Не знаю, как насчет оборотня, а вот черные демоны там побывали.
Хвала Иггу, заморозившему супостатов своим ледяным дыханием.
- Какие еще черные демоны? - удивился Ходо.
- Да были там... - сказал всезнайка Хуннар. - Их-то волк не тронул.
Побрезговал. Вот как их нашли: лежат в снегу возле саней трое, их
окликают, а они не отзываются. Прикоснулись к ним - они холодные,
заледенели, как сосульки. А как перевернули их-на спину - великие боги! -
так и испугались: кожа у них черная, волос вьется пружиной. На людей
похожи, да ведь не бывает таких людей.
- А может, они от болезни почернели? - предположил худой, жилистый
гладиатор с неприятным лицом. Левая щека у него нервно подергивалась.
- Вечно скажешь невпопад, Каро, - отмахнулся Хуннар. - Какая еще
болезнь? Лучше уж сражаться с демонами, чем с неведомой хворью. Ну да
ладно, как бы там ни было, а этих чернокожих положили на сани, да так,
вместе с санями, и сожгли.
- Правильно сделали, - вставил Ходо.
Хуннар, недовольный тем, что его перебили, метнул на толстяка
сердитый взгляд, на который тот ответил широкой, обаятельной улыбкой.
- Продолжай, Хуннар, - попросил другой сосед Ходо. - Не слушай этого
болтливого, жирного кролика.
- Я - кролик? - возмутился Ходо. - Ну, ты ответишь мне за это,
ходячее жаркое..
- Только не сейчас, - насмешливо сказал гладиатор, но на всякий
случай отступил подальше в темный угол своей каморки.
- И вот, когда сани загорелись, - продолжал Хуннар "страшным"
голосом, подражая профессиональным сказителям, - повалил разноцветный дым
и по всей равнине распространился странный, удушливый запах...
- Да, - мрачно сказал Каро. - Неспроста все это. А что волк?
- Волк? Он перегрыз купцу горло, напился крови, сколько мог, но тело
не изуродовал - сытый был, видно, убил для развлечения, не из голода.
- Или ради ритуала, - заметил Каро.
- Какие еще у волков могут быть ритуалы? - возмутился Ходо. - Дурака
слушать - постареешь раньше времени. Что ты вечно глупости болтаешь?
- У волков - никаких, - согласился Каро. - А вот у оборотней, у
черных заклинателей, у ведьмаков... Ты ведь говорил, там были следы
человеческих ног.
- Да. Босых.
Каро выразительно пожал плечами, как бы желая сказать: "Вот видишь".
Разговор был прерван появлением во дворе Гунастра. Владелец
гладиаторской казармы остановился, обвел пронзительным взглядом
уставившиеся на него из-за решеток лица, хмыкнул.
- Ну что, черти, вам уже все, конечно, известно? - спросил он.
Ему ответил веселый, наглый голос:
- А как же! Ворона летела, новость обронила!..
- А что говорят по этому поводу старейшины, вам тоже ворона
накаркала?
- Откуда нам знать такое, Гунастр! Свет мудрости старейшин не озаряет
наши темные души, - с притворным сокрушением отозвался все тот же голос.
- Сейчас я, пожалуй, зажгу на твоей роже большой фонарь, Аминта, и у
тебя разом наступит просветление, - пригрозил Гунастр.
- Смилуйся, - простонал Аминта, молодой, темноглазый парень, да так
жалобно, что все, даже Гунастр, рассмеялись.
- Ладно, слушайте, остолопы, - сказал наконец хозяин. - Так говорит
совет старейшин: с далекого юга, где живут колдуны, и старые боги не спят
в своих гробницах, и бродят по земле демоны, пища которых - человеческие
души, ехал к нам повелитель черных демонов, скрываясь под обличьем
простого торговца. С собой он вез свой магический скарб. Но венценосный
Игг не допустил, чтобы погибли мы, его дети, и наслал своего волка, а
вослед ему отправил свое ледяное дыхание. Так погибли те, кто нес зло в
землю гипербореев.
Стало тихо. Гунастр еще раз обвел глазами своих подопечных и добавил
значительно:
- Могуч и непобедим Игг, а вы - бойцы во славу его.
Обхватив голову руками, Конан ерзал в своей клетушке. Игг наслал
волка, как же! Глупцы! Богам вообще нет дела до людей. Киммериец был
уверен, что знает правду. Ему не было никакого дела до офирского купца.
Съели его волки, и черт с ним, - но если появилась возможность отомстить
Синфьотли, использовав для этого его любимого брата Сигмунда, то упускать
такой случай было бы крайне глупо.
Прошло уже больше суток с тех пор, как киммериец сломал шею слуге,
пытаясь добраться до ключа и освободиться из клетки. Никто не приближался
к конуре, в которой он был заперт. Еще трижды казарма наполнялась запахами
- Хорош, - одобрил он и повернулся к Синфьотли. - Ты и впрямь наделен
силой вепря, Синфьотли, коли удалось изловить такого медвежонка.
- Не стану хвастать тем, чего не совершал, - ответил асир. - Когда
этот парнишка схватился со мной, сил у него уже не оставалось. Он устал
после боя, и многочисленные раны его кровоточили.
Гунастр провел пальцами по повязке на груди Конана и кивнул.
- Вижу. А ты все таков же, Синфьотли, каким был и десять, и
пятнадцать лет назад, когда вы с Сигмундом учились у меня искусству боя. -
Старик лукаво покосился на асира, отметив румянец, заливший его щеки. -
Сигмунд всегда старался одержать верх в любом поединке и порой нарочно
выбирал себе противников послабее, лишь бы оказаться победителем. А ты
чаще бывал побежден, ибо стремился к схватке с сильнейшим. - Он положил
руку на плечо Синфьотли и добавил: - Мне очень жаль, дружище, что так
вышло с твоим братом. Он был настоящий воин, мне ли этого не знать.
Клянусь, я сделаю все, что в моих силах. Его душа будет громко смеяться,
когда этот мальчик прольет на арене кровь в его честь.
Интересно, мрачно подумал Конан, что она запоет, душа этого чертова
Сигмунда, когда я отправлю к ней на блины душу Синфьотли? Негоже братьям
быть порознь. Но долго разлука не продлится. И уж Конан-варвар позаботится
о том, чтобы они вскоре вновь соединились.
Гладиаторские казармы размещались в том квартале Халога, где
содержали свои заведения владельцы публичных домов, игорных притонов и
питейных вкупе с распивочными, трактирами, харчевнями и забегаловками. В
этом отношении асиры ничем не отличались от более утонченных, и
цивилизованных народов, основавших королевства много южнее, - офитов,
коринфийцев, немедийцев и в особенности заморанцев, известных своей
репутацией воров, сводников и предателей.
Ничего этого не знал юноша из дикой северной Киммерии, для которого
бесстрашное лазанье по отвесным заледеневшим склонам заменяло до поры все
иные развлечения, пока все игры полудетского возраста не вытеснила в
сердце молодого горца одна единственная кровавая забава - война. Пойманный
и посаженный на цепи он бесился, тосковал, пытался уморить себя голодом. И
так продолжалось до того мгновения, пока он не укусил Синфьотли за руку и
не ощутил на губах вкус его крови. Теперь он хотел другого - жить и
убивать.
Конана провели через крепкие дубовые ворота и тут же заложили засов.
Киммериец остановился посреди внутреннего двора казармы, озираясь. С
четырех сторон его окружали высокие гладкие стены, тщательно
оштукатуренные. Любая, даже самая ловкая попытка забраться по ним наверх
не останется незамеченной: гладиаторы, как, впрочем, и все прочие
обитатели этого квартала, не злоупотребляли ваннами, и их грязные ноги
неизменно оставили бы на белых стенах четкие следы.
По всему периметру в два этажа шли двери; забранные решетками, - они
же заменяли окна. Почти у каждой кто-нибудь сидел, выглядывая во двор, -
прибытие новичка было, несомненно, одним из развлечений здешнего люда.
Светлобородые и чернобородые, белокожие и смуглые, с тоскливыми глазами и
с глазами, ко всему привычными и равнодушными, жующие, пьющие, занятые
вылавливанием вшей - удивительно разные и в то же время неуловимо схожие
между собой, гладиаторы окружали Конана со всех сторон. Он стоял посреди
двора, как на подмостках, и повсюду были зрители, готовые освистывать или
рукоплескать.
Загорелое лицо варвара оставалось бесстрастным, как у статуи, пока
Гунастр снимал с него веревки, а два прислужника, раздев нового бойца
догола, натирали распухшие запястья и щиколотки Конана маслом. Третий
прислужник стоял поблизости, держа наготове новую одежду - штаны из
дубленой кожи, льняную рубаху и куртку, сшитую мехом внутрь. За поясом
слуги болталась пара почти новых сапог, отороченных собачьим мехом.
Обнаженное, лоснящееся от масла тело молодого киммерийца отчетливо
выделялось на белом снегу, среди белоснежных стен. Неподвижный, нарочито
не замечающий суетящихся вокруг него людей, варвар с его великолепной
мускулатурой казался изваянием юного божества войны. Из окон, где
разместились наблюдатели, стали доноситься смешки и реплики -
представление забавляло почтеннейшую публику.
- Погляди только, Ходо, - громко сказал широкоплечий парень - он так
зарос белой бородой, что только желтые глаза выглядывали из копны
нечесаных волос, - вот этот мальчик из диких гор еще задаст нам всем
добрую потеху.
- Клянусь яйцами Младшего Бога! Я с удовольствием как-нибудь
пощекотал бы его ребра! - гулко разнесся по всей казарме голос Ходо,
огромного, с виду неуклюжего толстяка. Он просунул сквозь решетки руку и
приветливо пошевелил пальцами, на которых курчавились огненно-рыжие
волосы. - Здорово, малыш! - гаркнул он, обращаясь к Конану. - Когда ты
разделаешься со всеми этими хвастунами, приходи ко мне. Померимся силой, -
идет?
Конан и бровью не повел. Все эти люди, запертые в тесных каморках,
точно дикие звери в зверинце какого-нибудь вельможи (Конан слыхал о
подобных диковинах), выглядели так, словно подобная участь вовсе не была
им в тягость. Свободолюбивая душа горца содрогалась при одной только мысли
о том, что сейчас и его втолкнут в маленькую каморку, где пахнет мочой и
старой соломой, и закроют дверь. Однако он не позволил себе выдавать свои
чувства: ни ужаса, ни отвращения на его лице не отразилось. Он продолжал
стоять, голый, неподвижный, как будто бросал вызов этим каменным стенам и
железным решеткам. "Вот я каков, - говорила, казалось, каждая мышца его
могучего тела. - Попробуйте теперь удержать меня, и поглядим, кто первым
сломается, живая плоть или бездушные камни". И при виде юного великана
невольно начинало чудиться, что он победит.
Гунастр ходил вокруг нового бойца кругами, как барышник вокруг
лошади, осматривая и ощупывая его мускулатуру.
- Много лазил по горам, а? - определил он.
Конан не ответил.
- Левая рука слабовата. Любил биться без щита, не так ли?
Киммериец упорно молчал.
- А реакция должна быть быстрой. Иначе этот удар не скользнул бы по
ребрам, а уложил тебя на месте. Я знаю руку Синфьотли.
Ни один мускул не дрогнул на лице Конана, когда он неожиданно оросил
сапоги Гунастра струей мочи. Отскочив, Гунастр ошеломленно уставился на
свои ноги. Варвар закончил мочиться. Его глаза все так же бесстрастно и
угрюмо сверлили белые оштукатуренные стены, словно киммериец не заметил
случившегося.
Громовой хохот наполнил казарму. Этому звуку было тесно в небольшом
дворике, закрытом со всех сторон, и эхо металось от стены к стене и
становилось все оглушительнее.
- Ты видел, Хуннар? - в восторге заревел толстый Ходо. - Вот это
противник! Бьет наповал! Какая меткость! Какая сила!
Конан невозмутимо возвышался посреди казармы, и только еле заметный
огонек в его синих глазах выдавал тайное наслаждение, которое приносили
ему вопли зрителей, доносившиеся со всех сторон.
Каморка, где заперли Конана, оказалась действительно тесной и
довольно вонючей. Когда варвар остался там один, надежно запертый, им
овладела паника. Обнюхивая и ощупывая каждую щелку, каждый уголок, он
заметался по клетушке. Полусгнившая солома, наваленная в углу - видимо,
заменяя собой постель, - источала зловоние. Запахи преследовали киммерийца
со всех сторон. Ему чудилось, что вот сейчас его легкие не выдержат и
разорвутся, если он немедленно не выберется отсюда.
Он набросился на дверь и принялся выламывать прутья решетки. Но
прочные железные прутья не поддавались. Варвар уперся ногами в пол и начал
с силой гнуть их в попытке просунуть между ними плечо. Это привело лишь к
тому, что он в кровь исцарапал плечи и колени. Замерев, варвар несколько
секунд провел в полной неподвижности, как дикий зверь перед последним
броском, а затем с удвоенной силой возобновил атаку.
- Ты погляди только, чем он занят! - послышался голос Гунастра.
Содержатель казармы стоял перед камерой Конана, опираясь на прочный
шест, на конце обитый железом. Видимо, Гунастр использовал это оружие для
боя. Рядом со старым воином стоял другой человек с таким же шестом в руке.
С ним-то и разговаривал Гунастр, обращаясь к нему как к равному.
- Вот ведь звереныш! - сказал хозяин казармы. - Отойди от решетки. Не
калечься, дурень.
В ответ Конан лишь яростно забился о решетку. Гунастр поднял свой
шест и ловко ткнул железным наконечником Конана в грудь:
- Отойди, я сказал!
Конан ухватился за шест могучими руками и дернул на себя в надежде,
что Гунастр грянет всем телом о прутья и переживет несколько неприятных
минут. Но киммериец не учел того, что имеет дело с человеком опытным и
готовым дать отпор любому покушению. Гунастр лишь пошире расставил ноги и
следующим тычком, вроде бы не стоящим ему ни малейших усилий, легко сбил
киммерийца с ног. Конан распростерся на каменном полу своей каморки.
- И не вздумай заняться членовредительством! - предупредил Гунастр.
Стоящий рядом с Гунастром человек оперся на шест. Конан чувствовал на
себе его внимательный взгляд, но ярость, овладевшая молодым варваром, была
слишком велика для того, чтобы он мог обращать внимание еще на кого-то.
Поднимаясь с пола, с соломой в черных волосах, Конан прорычал несколько
бессвязных ругательств. Спутник Гунастра рассмеялся вполголоса. Оба они
переглянулись и пошли прочь, оставив варвара беситься в одиночестве.
Конан уже понял, что с решеткой ему не справиться, и забился в темный
угол как можно дальше от входа. Так прошел час, потом другой. Солнце
поднималось все выше. Конан не шевелился. Глубочайшее отчаяние наполняло
его.
Неожиданно чья-то тень упала на пол камеры. Конан заметил это и
поднял голову. Перед решеткой стоял слуга с глиняным кувшином в одной руке
и деревянной плошкой в другой. Встретившись взглядом с ледяными глазами
варвара, слуга невольно вздрогнул.
- Эй, послушай, - заговорил он нерешительно. - Я принес тебе фасоль с
мясом и красного вина для подкрепления сил. Гунастр велел кормить тебя
получше. Он говорит, если тебя привести в божеский вид, то пол-Халога
будет от тебя без ума после первого же боя. Это его слова, а уж Гунастр в
таких вещах разбирается.
Слуга говорил торопливо и немного заискивающе. "Боится", - определил
Конан с известной долей удовлетворения и позволил себе улыбнуться. Улыбка
получилась злобная, как оскал. Слуга попятился.
- Так не пойдет, - сказал он почти жалобно. - Эй, киммериец, я всего
лишь хочу накормить тебя. Мне так велели, понятно? Скажи, что не
набросишься на меня и не перегрызешь мне горло. Обещай мне это, и я дам
тебе поесть.
Конан продолжал хранить молчание, не сводя со слуги холодного взора.
Слуга сделал шаг к решетке. Конан не шевелился. И лишь когда тот тронул
засов, варвар молниеносным движением подскочил к нему и, вытянув вперед
руки, ухватил за горло. Ключ выпал из пальцев слуги и отлетел далеко в
сторону. Слуга захрипел и забился, стиснутый железной хваткой. Кувшин
разбился, и вино залило плиты дворика. Красная пелена ярости застилала
глаза Конана. Он даже не почувствовал, как шест ударил его в середину лба.
Он лишь понял с внезапным удивлением, что руки его разжались сами собой, а
беленые стены каморки резко надвинулись на него, желая раздавить. Варвар
закричал, ударился затылком об пол, и чернота забытья поглотила его.
Голоса.
Лежа неподвижно и ничем не выдавая, что очнулся и слышит, Конан
напряг слух.
- Откуда кровь?
Это говорит Гунастр, определил Конан. Наверное, спрашивает про лужу
возле решетки.
- Это вино.
Незнакомый голос. Видимо, принадлежит тому человеку с шестом, что
сопровождал Гунастра утром.
- Боги, так он убил Инго...
Конан мысленно засмеялся. Придавил холуя - и это только начало. Жаль,
что не удалось отнять у него ключ. Но рано или поздно такая же участь
постигнет и хозяина, а там придет черед Синфьотли и его отродья -
маленькой ведьмы...
Чистое детское лицо Соль вдруг встало перед ним, как будто умоляя о
сострадании, и Конан рассердился. Ведьма, упрямо подумал он, она - враг,
она нечиста, в нее вселился темный демон... Но в глубине души киммериец
уже знал, что не сможет убить женщину, что не поднимет руки на девочку. И
это выводило его из себя.
- Он сломал Инго шею, - спокойно проговорил незнакомый голос. -
Синфьотли прав, настоящий медвежонок.
- Бедный Инго, - пробормотал Гунастр. Он наклонился над телом слуги,
провел рукой по еще теплому лицу. - И ведь я сам послал его на смерть, в
когти зверю. Он боялся, как будто чувствовал...
- Купишь другого, - равнодушно сказал человек с шестом. - Денег
хватит, а рабы все одинаковы. Стоит ли расстраиваться?
- Это гладиаторы существуют лишь для того, чтобы умирать, - возразил
содержатель казармы. - Другие рабы предназначены вовсе не для этого. Инго
никак не заслужил такой участи.
- Не понимаю тебя, Гунастр. У меня на родине рабов для того и держат,
чтобы свободным юношам было кого убивать, если захочется.
- К счастью, мы не в твоем диком Ванахейме, - напомнил своему
собеседнику Гунастр.
Совершенно другим тоном тот согласился:
- Да, господин.
- Иначе я давно уже убил бы тебя - просто ради того, чтобы
посмотреть, как ты корчишься.
- Разумеется, господин. Как тебе угодно.
Конан приоткрыл глаза, желая все-таки увидеть того, кто ударил его по
голове, чтобы запомнить и сквитаться, как только подвернется случай. Он
разглядел силуэт высокого, стройного человека, казавшегося хрупким рядом с
широкоплечим, коренастым хозяином.
Гунастр рассмеялся и хлопнул собеседника по спине.
- Ваниры все такие, как ты, Арванд?
- Нет, я исключение. - По голосу слышно было, что Арванд улыбается. -
Не столь свиреп, сколь хитер - вот в чем моя сила.
- Не слишком-то помогла тебе твоя хитрость, не говоря уж о силе,
когда тебя скрутили на боссонских болотах. Так что не хвались попусту.
- Ты, как всегда, прав, господин.
- И убери с лица эту ядовитую ухмылочку, иначе я разрежу тебе рот до
самых ушей.
Оба засмеялись и ушли. Конан продолжал лежать неподвижно, обдумывая
услышанное.
Легкий порыв ветра донес до него запах съестного. Неожиданно Конан
ощутил прилив голода и пошевелился на полу, ощупал голову и, обнаружив на
лбу колоссальную шишку, выругался и сел. Переждав, пока прекратится
головокружение, варвар поднялся и приблизился к решетке. Миска с фасолью
все еще оставалась там, где выронил ее задушенный слуга. Ключ от камеры
уже унесли. Запах дразнил варвара. Он протянул руку сквозь решетку, но
достать миску не смог. Скрежеща зубами, Конан сел на корточки и уставился
на свой обед. Еда была совсем рядом, но, увы, - недосягаема. И Конан тупо
смотрел и смотрел на нее остановившимся взором, пока в голове у него не
забродило смутное подозрение: не совершил ли он ошибку, поддавшись
необузданной ненависти?
Офирский купец вез в далекий северный город Халога - твердыню
гипербореев - редкостный товар, закупленный загодя у торговцев Коринфии,
Кофа и Заморы. В больших тюках были зашиты украшения для женщин и девиц -
пряжки, застежки-фибулы, бусы, браслеты, серьги, золотые нити для кос;
благовония, дающие при сжигании изысканные ароматы и разноцветный дым,
серебряная и медная посуда, светильники - и простые, и узорные, в форме
диковинных зверей и птиц; шелковые ткани, платки, которые продеваются в
тоненькое колечко... Хорошей будет выручка, размышлял он, окидывая
взглядом свое добро, погруженное на телегу. Северяне эти хоть и дики и
воинственны, но должны быть в то-же время падки на роскошь, как всякие
дикари. Платить же за товар они станут шкурками чудесных пушных зверей,
медом и хмельными напитками, вкус которых еще был неизвестен в южных
королевствах. За все это можно будет потом получить изрядную кучу золота в
Гиркании - там холодны степные ночи, и меховая одежда придется очень
кстати.
Не желая ни с кем делиться прибылью, а уж тем более - показывать
дорогу и сводить конкурентов с торговыми людьми Гипербореи и Асгарда,
офирский купец взял с собой лишь трех рабов-кушитов, да и тех рассчитывал
выгодно продать: авось гиперборейцы захотят ради экзотики иметь в доме
слуг с черной кожей.
Офирский купец спешил. Продукты, взятые в дорогу, были на исходе.
Пока что ему удавалось счастливо избегать встреч с разбойничьими бандами.
Почти всю дорогу от Офира он проделал вместе с караванами, пристраиваясь
то к одному, то к другому, но никому не выдавая цели своего путешествия.
Теперь остался самый последний участок пути, и купец намеревался проделать
его в одиночку. Тропа на Халога не тореная, караванов здесь нет, разве что
редкий торговец забредет, - стало быть и разбойники обходят этот край
стороной. Предвкушая долгожданный миг, купец улыбался. Несмотря на уговоры
владельца постоялого двора, офит не стал задерживаться на ночь, благо ночи
зимой в этих краях длинные. Перекусив на скорую руку и дав небольшой отдых
лошадям и рабам, уже через четыре часа купец снова тронулся в путь. Луна
светит ярко, ночь не такая уж холодная, к тому же путешественники успели
обзавестись шубами, совершив выгодный обмен в приграничных поселениях, -
так стоило ли терять драгоценное время, отсиживаясь в харчевне? Небо
ясное, пурги не предвидится...
- Э, здесь север, господин хороший, - сказал на прощание трактирщик.
- Лучше бы вам послушать, что добрые люди советуют.
- А чем север отличается от юга? - беззаботно отмахнулся купец. -
Люди - они везде люди.
Трактирщик покачал головой.
- Да хранит вас Митра, - пробормотал он, и купец подивился: даже в
этой дикой земле знают и почитают защитника людей, великого Митру. -
Люди-то они везде люди, но все же север...
Он не договорил, махнул рукой и скрылся в доме.
Вспоминая этот напутственный разговор, купец усмехался. Что с того,
что здесь снег и холодно? Он сменил телегу на большие сани, лошадей на
оленей, нанял проводника из местных, который, похоже, только с оленями и
разговаривает, - а во всем остальном никакой разницы. Глупец он все-таки,
этот трактирщик с его непонятными страхами.
Вдруг погонщик резко вскрикнул и остановил упряжку. Купец,
задремавший было, чуть не упал с саней.
- В чем дело? - недовольно спросил он..
Дрожащим кнутом погонщик указал куда-то вперед. Купец вытянул шею,
вгляделся в пустые снежные равнины, но ничего не заметил.
- Где? Куда ты показываешь?
Погонщик бросил кнут, выбрался из саней и, увязая в снегу, побежал
сломя голову прочь. Шуба мешала ему, и он сбросил ее. Он мчался
гигантскими прыжками так, словно за ним гнались духи ада.
Ничего не понимая, торговец растерянно озирался по сторонам. Затем
вдруг затрясся и посерел от ужаса один из рабов-кушитов, за ним второй,
третий - охваченные суеверным страхом, они сбились в кучу и принялись
взывать плаксивыми голосами к своим чудовищным божествам-шакалам.
Подобрав оброненный погонщиком кнут, офирский купец начал охаживать
им рабов, но те даже не замечали боли. Потом какое-то странное чувство
заставило офита обернуться... и он замер с полураскрытым ртом.
Прямо на него шел огромный белый волк. В лунном свете серебрился
роскошный мех царственного зверя; каждая ворсинка словно излучала сияние.
Глаза на хищной морде горели алым огнем. Он ступал неторопливо, широким
шагом, гордясь собой и своей прекрасной ношей. Ибо на спине хищника
восседала юная девушка с распущенными волосами. Одной рукой она обхватила
зверя за шею. Она улыбалась. Это было последнее, что успел увидеть в своей
жизни офирский купец, - улыбку на нежном, почти детском лице.
Гладиаторская казарма гудела, как гудел в это утро весь город. Хоть
бойцы во славу Игга - так именовали их в поэтических творениях рифмоплеты
Халога - и были заперты в своих клетушках (лишь немногим разрешалось
выходить в город), все же они не были полностью отрезаны от внешнего мира,
и крылатое божество по имени Свежая Сплетня баловало своим вниманием этих
мужественных людей не реже, чем хозяек, любивших посудачить возле колодца.
- Слыхал, Хуннар, - громыхал на весь двор рыжий Ходо, у которого
веснушки проступали даже сквозь густую медную бороду, - волк задрал
кофийского купца.
- Не, кофийского, а офирского, - поправил Хуннар.
- Тебе с твоего насеста видней, - добродушно огрызнулся Ходо. Его
каморка размещалась на нижнем этаже, а комнатка Хуннара - наискось от него
на верхнем.
- Не волки, а стая волков.
- Там видели следы одного волка. И такого крупного! А рядом следы
босых ног. И кровищи, кровищи!..
- Не иначе, завелся оборотень! - заявил сосед Ходо.
- Оборотень? Во всяком случае, это не я, - поспешно сказал Ходо. - Я
ночью спал.
- Мы слышали, - язвительным тоном заметил Хуннар.
Все рассмеялись. Жаль, что не я - этот зверь, подумал Конан. Улететь
бы из клетки мухой и вернуться бы в Халога огромным волком, вцепиться в
глотки Гунастру и этому подлому ваниру по имени Арванд... а потом убежать
в горы, где воздух чист и на много миль кругом ни одного человека.
- Не знаю, как насчет оборотня, а вот черные демоны там побывали.
Хвала Иггу, заморозившему супостатов своим ледяным дыханием.
- Какие еще черные демоны? - удивился Ходо.
- Да были там... - сказал всезнайка Хуннар. - Их-то волк не тронул.
Побрезговал. Вот как их нашли: лежат в снегу возле саней трое, их
окликают, а они не отзываются. Прикоснулись к ним - они холодные,
заледенели, как сосульки. А как перевернули их-на спину - великие боги! -
так и испугались: кожа у них черная, волос вьется пружиной. На людей
похожи, да ведь не бывает таких людей.
- А может, они от болезни почернели? - предположил худой, жилистый
гладиатор с неприятным лицом. Левая щека у него нервно подергивалась.
- Вечно скажешь невпопад, Каро, - отмахнулся Хуннар. - Какая еще
болезнь? Лучше уж сражаться с демонами, чем с неведомой хворью. Ну да
ладно, как бы там ни было, а этих чернокожих положили на сани, да так,
вместе с санями, и сожгли.
- Правильно сделали, - вставил Ходо.
Хуннар, недовольный тем, что его перебили, метнул на толстяка
сердитый взгляд, на который тот ответил широкой, обаятельной улыбкой.
- Продолжай, Хуннар, - попросил другой сосед Ходо. - Не слушай этого
болтливого, жирного кролика.
- Я - кролик? - возмутился Ходо. - Ну, ты ответишь мне за это,
ходячее жаркое..
- Только не сейчас, - насмешливо сказал гладиатор, но на всякий
случай отступил подальше в темный угол своей каморки.
- И вот, когда сани загорелись, - продолжал Хуннар "страшным"
голосом, подражая профессиональным сказителям, - повалил разноцветный дым
и по всей равнине распространился странный, удушливый запах...
- Да, - мрачно сказал Каро. - Неспроста все это. А что волк?
- Волк? Он перегрыз купцу горло, напился крови, сколько мог, но тело
не изуродовал - сытый был, видно, убил для развлечения, не из голода.
- Или ради ритуала, - заметил Каро.
- Какие еще у волков могут быть ритуалы? - возмутился Ходо. - Дурака
слушать - постареешь раньше времени. Что ты вечно глупости болтаешь?
- У волков - никаких, - согласился Каро. - А вот у оборотней, у
черных заклинателей, у ведьмаков... Ты ведь говорил, там были следы
человеческих ног.
- Да. Босых.
Каро выразительно пожал плечами, как бы желая сказать: "Вот видишь".
Разговор был прерван появлением во дворе Гунастра. Владелец
гладиаторской казармы остановился, обвел пронзительным взглядом
уставившиеся на него из-за решеток лица, хмыкнул.
- Ну что, черти, вам уже все, конечно, известно? - спросил он.
Ему ответил веселый, наглый голос:
- А как же! Ворона летела, новость обронила!..
- А что говорят по этому поводу старейшины, вам тоже ворона
накаркала?
- Откуда нам знать такое, Гунастр! Свет мудрости старейшин не озаряет
наши темные души, - с притворным сокрушением отозвался все тот же голос.
- Сейчас я, пожалуй, зажгу на твоей роже большой фонарь, Аминта, и у
тебя разом наступит просветление, - пригрозил Гунастр.
- Смилуйся, - простонал Аминта, молодой, темноглазый парень, да так
жалобно, что все, даже Гунастр, рассмеялись.
- Ладно, слушайте, остолопы, - сказал наконец хозяин. - Так говорит
совет старейшин: с далекого юга, где живут колдуны, и старые боги не спят
в своих гробницах, и бродят по земле демоны, пища которых - человеческие
души, ехал к нам повелитель черных демонов, скрываясь под обличьем
простого торговца. С собой он вез свой магический скарб. Но венценосный
Игг не допустил, чтобы погибли мы, его дети, и наслал своего волка, а
вослед ему отправил свое ледяное дыхание. Так погибли те, кто нес зло в
землю гипербореев.
Стало тихо. Гунастр еще раз обвел глазами своих подопечных и добавил
значительно:
- Могуч и непобедим Игг, а вы - бойцы во славу его.
Обхватив голову руками, Конан ерзал в своей клетушке. Игг наслал
волка, как же! Глупцы! Богам вообще нет дела до людей. Киммериец был
уверен, что знает правду. Ему не было никакого дела до офирского купца.
Съели его волки, и черт с ним, - но если появилась возможность отомстить
Синфьотли, использовав для этого его любимого брата Сигмунда, то упускать
такой случай было бы крайне глупо.
Прошло уже больше суток с тех пор, как киммериец сломал шею слуге,
пытаясь добраться до ключа и освободиться из клетки. Никто не приближался
к конуре, в которой он был заперт. Еще трижды казарма наполнялась запахами