Хаецкая Елена Владимировна. Возвращение в Ахен

Аэйт споткнулся и упал. Гибким движением одноглазый повернулся к нему
и бросил на него жадный взгляд.
- Я еще жив, - хрипло сказал Аэйт и встал. И, видя, что его спутник
по-прежнему стоит, облизывая губы, прикрикнул: - Да иди же, стервятник!
Но не успели они сделать и десяти шагов, как впереди послышались
пыхтение и топот. Какое-то массивное существо уверенно ступало по сырой
земле, время от времени шлепая по ней чем-то тяжеловесным.
Аэйт поднял голову, чувствуя страшную усталость.
Вскоре существо показалось между деревьями. Это была гигантская
ящерица, которую можно было бы принять даже за дракона, будь у нее крылья.
Она яростно раздувала красноватые ноздри, из которых вырывалось легкое
огненное облачко. Рот ее был разорван удилами, с которых капала темная
кровь. Она быстро переставляла короткие сильные лапы и изредка ударяла
хвостом по опавшей хвое.
На ящерице восседала старуха в рваных парчовых юбках. Меховой плащ
окутывал ее плечи, седые волосы разметались по плечам. Безжалостно дергая
поводья, она подгоняла ящерицу и поносила ее последними словами. Поводья
извивались у нее в руках, и Аэйт увидел, что это были живые змеи.
Заметив Аэйта, старуха резко остановила ящерицу и соскочила с ее
спины. Аэйт медленно встал. Маленькие злые глазки старой ведьмы впились в
него, потом скользнули по спутнику Аэйта, и в них появилось нескрываемое
веселье. Ведьма разинула рот, выставив длинные желтые зубы, и громко
захохотала.
Одноглазый смотрел на нее, словно силясь что-то вспомнить, и вдруг
закричал и бросился к Аэйту, хватая его за рукава. Аэйт отстранился.
Одноглазый упал на землю, царапая пальцами по хвое, как будто хотел
зарыться в нее.
- Свет Хорса на вашем пути, госпожа, - вежливо сказал Аэйт.
Ведьма ухмыльнулась и обтерла мокрый рот ладонью.
- "Свет Хорса", - передразнила она. - В этом мире нет никакого Хорса.
Аэйт молчал. Ведьма бесцеремонно рассматривала его.
- Ну! - прикрикнула она. - Что ты здесь делаешь?
- Я заблудился в мирах, госпожа.
- А этого зачем с собой таскаешь? Кто он тебе?
Она потыкала в одноглазого ногой, задирая парчу длинной юбки. Аэйт
посмотрел на своего пленника и вдруг поймал его взгляд, испуганный,
умоляющий. Это было так неожиданно, что слова "это мой враг" застряли у
Аэйта в горле. Вместо этого Аэйт сказал:
- Не смотрите на него, госпожа. Он тень и не отвечает.
- Жалеешь, - хмыкнула ведьма. - Ох, какой дурак... Поверь старухе:
первое правило - не жалей нежитей. К добру сие не приводит.
Ящерица неожиданно ткнула старуху мордой под колени, так что ведьма
чуть не растянулась на хвое. Обернувшись, она больно стукнула саламандру
по носу кулаком, унизанным перстнями. На одном из граненых сапфиров
осталась кровь.
- Ах, ненасытная утроба! - крикнула ведьма. - Жри, коли
проголодалась.
Саламандра отползла, волоча тяжелый хвост, обвилась в сторонке вокруг
высокой сосны и запылала. Огромный оранжевый факел взвился в хмурое
фиолетовое небо, и мрак от этого сгустился еще больше.
Ведьма опять повернулась к Аэйту и самодовольно охлопала себя по
бокам.
- Я - хозяйка этого мира, - произнесла она.
- Ведь это вы завели нас сюда, госпожа?
Пронзительный хохот ведьмы разнесся среди мертвых деревьев и канул,
будто в вату.
- Я! - крикнула она. - Может, ты еще знаешь, почему?
Аэйту вдруг показалось, что он узнает этот хриплый, сорванный на
чужом ветру голос.
- Вам виднее, госпожа.
Ведьма наставила на него костлявый палец.
- Да, это я завела тебя сюда. Ты - Аэйт из Элизабетинских болот. Ты
был в замке Торфинна и разрушил его.
- Чем же я провинился перед вами, госпожа?
- Чужое оружие! Ответ написан у тебя на ладони, младший сын Арванда.
- Откуда вы знаете, госпожа, как меня зовут?
- Какой же ты еще мальчик... - Она покачала головой, и ее тяжелые
серьги зазвенели. Потом ведьма нахмурилась и произнесла, четко выговаривая
каждое слово: - Ты один из нас, Аэйт, сын Арванда. Ты наделен Силой.
Отныне в мирах Элизабет о тебе будут знать все. Я - Имд, которую ты лишил
крова. - Она презрительно посмотрела на одноглазого, жмущегося к ногам
Аэйта. - А эта тварь, между прочим, проклята. Ишь, перетрусил. Правильно
делает. Небось, даже имя свое позабыл, а?
- Да.
- Да вы никак подружились? - с подозрением спросила старуха.
- Когда-нибудь я убью его, госпожа Имд, - честно ответил Аэйт.
- Правильно! - захохотала ведьма. - Убьешь! А его нельзя убить,
знаешь? Уже пробовал? - Она наклонилась и, кряхтя, потрогала одноглазого,
словно хотела проверить его на прочность. - Лет двести еще протянет... -
сказала она, выпрямляясь.
- Вы знаете, кто наложил на него заклятие, госпожа Имд?
- Да я и наложила, - помолчав, ответила ведьма и вызывающе вскинула
голову. - А что? Хорошая работа.
- Вы можете снять его?
- Зачем это? - Колдунья пожала плечами. - Через двести-триста лет он
сам освободится. Любое заклятие со временем слабеет. Пусть чары ветшают
своим порядком.
- Мне некогда ждать, госпожа Имд, - сказал Аэйт. - Я должен убить его
сейчас. В нем слишком много Зла.
- А что ты думал? Уж ежели Имд-тролльша берется за дело, она делает
его хорошо, с душой... А тут еще, помнится, был особый случай. Сам Торфинн
попросил... покойничек... - Ее взгляд помутнел, крючковатый нос задрожал -
она явно собралась плакать.
- Мне очень жаль, госпожа Имд, - начал Аэйт.
- Не ври! - взвизгнула ведьма. - Жаль ему... Надо же, выискалось
орудие судьбы... сопливое... - Она высморкалась в подол парчовой юбки. -
Ну, и как ты собираешься убить его, а?
- Не знаю.
- Помогать не буду, - предупредила Имд.
- Скажите мне только, госпожа Имд, кто он, как его имя. Остальное я
сделаю сам.
- Ох-ох-ох. Какой шустрый. Сам он сделает. - Ведьма уставилась в
спокойные светлые глаза Аэйта и передернула костлявыми плечами. Было в
этих ясных глазах что-то очень неприятное. Уж больно уверенно они
смотрели. Наконец, Имд проворчала: - Да и не знаю я, как его звать-то,
охламона...
- Что? - вскрикнул Аэйт.
Ведьма злорадно ухмыльнулась.
- А вот так, касатик. Дел у меня других нет, что ли, интересоваться
чужими именами? Меня попросили изготовить пулю и вложить в нее заклятие
попаршивее, чтобы от него все кишки сплелись и на бантик бы завязались.
Ну, я и постаралась. На славу постаралась. В таких мертвых равнинах
побывала, ух! - Она посмотрела на одноглазого. - Да встань ты... Теперь-то
чего уж бояться. Ты, брат, прости, но вот не помню я, в честь чего
Торфинн, покойничек, так на тебя взъелся. И чего ты там натворил
непотребного, тоже не упомню. Старость не радость, вот так-то, касатик.
- Госпожа, - сказал Аэйт и наклонил голову, - позвольте хотя бы ему
вспомнить, как его звали.
Ведьма молчала так долго, что Аэйт не выдержал и вскинул глаза.
- До чего настырный... - вздохнула Имд. - Далеко пойдешь, Аэйт, сын
Арванда... - Палец с острым ногтем уперся Аэйту в грудь. - Тебе надо - ты
и заставь. Открой его память. Ты можешь. - Она помолчала и повторила,
заметно мрачнея: - Да, ты можешь...
Имд отошла в сторону и расселась на земле, раскинув юбки веером. Аэйт
в растерянности смотрел на нее.
- Ты можешь! - крикнула она ему, вытягивая шею.
Аэйт выпрямился.
Одноглазый, дрожа, стоял перед ним. Он чувствовал что-то странное.
Как будто грубые руки перетряхивали его сознание. И ему было больно и
нестерпимо стыдно. Такого он не испытывал еще никогда.
С трудом, преодолевая невидимую, но очень сильную преграду,
одноглазый вымолвил:
- Корабль...
- Какой корабль? - тут же спросил Аэйт.
Одноглазый внутренне заметался, услышав его голос. Голос господина.
Беспощадный, всепроникающий. Ему хотелось бы скрыться, но он заранее знал,
что это невозможно. Он обязан отвечать. Но он не знал, что говорить.
Голос повторил:
- Какой корабль?
- Корабль и я... Нас звали одинаково...
Одноглазый пошевелил губами, но не смог произнести больше ни звука и
вцепился обеими руками себе в волосы.
Корабль. В той, прошлой жизни он командовал людьми и у него был
корабль. Смутно мелькнуло и тут же исчезло видение полосатого паруса, и
одноглазый невольно вздохнул:
- Эх...
- Охи да ахи делу не помогут, - сказал Аэйт разочарованно.
Имд хрипло захохотала.
И тут по спине одноглазого пробежал странный холодок. Он схватил
Аэйта за плечи и заорал ему в лицо:
- Повтори! Что ты сказал?
Аэйт слегка отстранился. Однако когда он заговорил, его голос звучал
ровно:
- Я сказал: "Охи да ахи делу не помогут..."
- Ахи... - повторил бродяга, лихорадочно вглядываясь в бледное лицо
Аэйта. - Ах... АХЕН.
Одноглазый завопил.
После десятилетий пустоты к нему неожиданно вернулось это имя. Оно
пришло, как вспышка далекой зарницы, слетев с губ этого мальчика, его
врага, маленького колдуна с черным крестом на ладони.
- Ахен! - крикнул одноглазый в туман, упиваясь.
Боги морского берега, как он мог забыть то утро, когда они вошли в
поверженный город Карла Незабвенного! Они устало брели по Первой Морской
улице, мимо деревянных заборов, расцвеченных пестрыми гирляндами белья...
По левую руку крыши домов виднелись почти вровень с мостовой...
Он закрыл глаз.
День был тогда ясный, пронзительно синий. Скрипели колеса, стучали
сапоги. Лица вставали перед ним отчетливо, как в кошмаре. Спокойный,
рассудительный Тоддин по прозванию Деревянный. Бастард Хилле - у папаши
только и хватило ума, что подарить парнишке роскошный плащ (из-за этого
плаща Хилле окрестили "Батюшкой-Барином"). Светловолосый зеленоглазый
Иоганн Норг - его убили во время ахенского мятежа в первую зиму
Завоевания. Худенький драчливый граф Отто фон Хильзен - тогда ему не было
и двадцати лет... Интересно, какой смертью он умер, где похоронен...
Одноглазый тряхнул головой, но тени прошлого не уходили. Носатый
Меллин, верзила Колдитц, плотный туповатый Иннет, золотоволосая
воительница Амда... И только самого себя он терял в этом потоке
воспоминаний и все не мог назвать своего имени.
Усталые, голодные, оборванные, они стояли перед ним на площади. На
первой площади завоеванного ими города. Как во сне, мелькали перед ним
повязки на ранах и заплаты на куртках, дырявые сапоги, ввалившиеся глаза,
грязные волосы. Хильзен поминутно зевал, вспомнил одноглазый. Он был ранен
и очень устал. А Батюшка-Барин кашлял...
Потом пришло синее небо и полосатый парус над головой.
И оскаленная медвежья морда над волнами...
Корабль назывался "Медведь".
- Бьярни, - шепотом выговорил одноглазый. - Тогда меня звали Бьярни.
- Бьярни, - повторил Аэйт, словно желая привыкнуть к этому имени.
Одноглазый улыбнулся. Так улыбается молодой император, впервые
услышав обращенное к себе "сир".
Аэйт тихонько вздохнул от усталости и спросил:
- Ты вспомнил, что ты сделал?.. из-за чего тебя?..
- Да, - сказал Бьярни. - Я завоевал Ахен.
И впервые за все эти годы рассмеялся от души.
- Вот и ладушки, - прозвучал хриплый голос ведьмы, о которой они
успели забыть. Имд зашуршала парчой. - И мне, старухе, любопытно было
послушать... - Она пристально посмотрела на Аэйта, и в ее глазках появился
интерес. - Да, ты мальчик с большим будущим... А что он тебе сделал, этот
Бьярни-то?
Аэйт повернулся к ведьме.
- Он убил моего друга, госпожа Имд.
- Какая неприятность! - Ведьма потрясла лохматыми седыми волосами. -
Ах, какая неприятность! Как звали-то? Молодой был, небось?
- Вы его знали, госпожа Имд. Его звали Ингольв Вальхейм.
Ведьма замерла. Нос ее заострился, подбородок выпятился и задрожал.
Брызгая слюной, она закричала:
- Ингольв! Мерзавец! Говорила я Торфинну: "Не бери под свою крышу
человека. Демона, тролля - кого угодно, только не человека!" Ведь это он
помог тебе бежать? - Пальцы, унизанные кольцами, схватили Аэйта за плечо.
- Говори, крысенок! Говори!
- Да, - сказал Аэйт, слегка отворачиваясь от тяжелого дыхания
старухи.
Имд оттолкнула его.
- Ах, мерзавец, - повторила она. - Жаль, что он мертв. Тебя, касатик,
я тронуть не могу. Слишком много в тебе света, слишком уж горячий ты. Как
бы меня Хозяин не спалил за тебя, видишь какое дело. Разорвала бы я тебя,
касатик, на куски, своими бы руками разорвала за Кочующий Замок, да не
могу. Опасаюсь. Вот огорчение... А вот Вальхейма бы я зубами сгрызла.
Жаль, что умер... Рано погиб, рано. И умер-то, небось, легко, а?
Аэйт кивнул.
- Ну и пес с ним, - вздохнула ведьма. - Но тебе, касатик, из этого
мира все равно пути нету. Здесь останешься. Туманно тут, сыровато,
конечно, душновато, но уж извини. Иначе сплошные пожары. Моя-то дурища -
видишь, как жрет? - Ведьма кивнула в сторону саламандры.
- Почему же нет пути? - возразил Аэйт. - Вы хозяйка этого мира,
госпожа Имд, значит, знаете здесь все входы и выходы.
- Входы, голубь, есть. А выходов - нет. Река ушла в болото и исчезла
в нем, а болото пересохло. Без реки, сам понимаешь, Аэйт, хоть ты и
маленький, никаких выходов быть не может. Так что здесь будешь жить.
Хозяин Подземного Огня тебя тут не согреет, и глаз Хорса не углядит в
таком-то тумане. - Она зевнула. - Эхе-хе... Может, со мной когда в
картишки перекинешься...
Аэйт, щурясь, смотрел на ведьму и молчал.
Он видел, что она не может отыскать границ его возможностей и потому
откровенно врет. Из этого мира был выход. И Аэйт знал, что найдет его.


Близилась осень. Стычки между племенами на болотах к северу от
Элизабет участились. Гатал оттеснил морастов от соляного озера и сжег
святыню их воинского союза. После этого удача отвернулась от Фарзоя и его
народа. О страшной гибели Гатала было уже известно, но его место
неожиданно занял другой. И об этом другом никто ничего толком не знал.
Фарзой потерял земли по речке Мыленной и таким образом лишился
удобного выхода к реке Элизабет. Это произошло совсем недавно.
Было утро второго дня после нового разгрома. Фарзой сидел у входа в
свой дом - похудевший, постаревший за эти недели на несколько лет. Красный
шрам некрасиво выделялся на изжелта-бледном лице. Он смотрел на солнце,
тонущее в осеннем тумане.
Почему же случилось так, что один за другим его предавали самые
близкие - его надежда, его будущее? Сперва сыновья единственного друга,
погибшего много лет назад Арванда. Лживый, трусливый мальчишка Аэйт
попался в плен, и ради него старший брат совершил преступление. Фарзой не
мог нарушить клятвы, которую дал при всех. Вор, посягнувший на золото для
Тиргатао, должен был умереть. И когда этим вором оказался Мела, Фарзой
велел отвести его к обрыву и столкнуть на острия копий. Мела ушел, не
оглянувшись.
И Фрат, воительница с красными стрелами в волосах, не задумываясь,
нарушила запрет и побежала к скале, желая убедиться в том, что Мела мертв.
Ее привели к Фарзою, и она созналась в своем поступке, но раскаяния от нее
он так и не дождался. В гневе он выдернул из ее волос красные стрелы, и
белые пряди упали ей на лоб. Она продолжала стоять прямо и только сдвинула
брови. Своей рукой он сломал стрелы и хлестнул обломками ее по лицу.
Отец Фрат стоял белый, как гипс, который добывают у Красных Скал. Но
даже Фратак не посмел произнести ни слова в защиту своего последнего
ребенка. Не было никого, кто осмелился бы возражать Фарзою, когда вождь
гневался.
Никого - во всем поселке.
Кроме Асантао.
Фарзой заскрежетал зубами.
Все эти годы было так: по правую руку от него стоял Мела, по левую -
Фрат, а за плечом он чувствовал молчаливое присутствие Асантао. Это делало
его сильным. Его власть была заключена в треугольник: мужчина - женщина -
светлая Сила. Теперь треугольник распался.
Злое лицо Фрат стояло у него перед глазами - такое, каким оно было в
тот день. Оно застыло, как маска, раскрашенная в три цвета: белые волосы,
черные брови, алые полосы от удара по щеке. И когда он уже хотел было
сказать, что отныне ей нет больше места под сенью рогов Золотого Лося,
вперед вышла Асантао и отстранила его.
- Все вы молчите сейчас, - сказала собравшимся Асантао, негромко, но
очень отчетливо. - И даже ты, Фратак, молчишь. Тогда скажу я. Раз никто из
вас не решается поднять голос за эту девочку, то, в таком случае, я
забираю ее к себе. - Она протянула руку, и Фрат шагнула ей навстречу.
Ясновидящая сжала ее плечо и улыбнулась. - А теперь пусть кто-нибудь
отберет ее у меня.
Так открыто она еще никогда не выступала против Фарзоя, и это яснее
всяких слов сказало вождю о том, что его время близится к концу.
- Ты видишь, Асантао, - сказал он ей тогда, но не сумел сдержать
досады и швырнул обломки красных стрел под ноги колдуньи. - Забирай ее
себе и делай с ней, что хочешь. Отныне я забыл ее имя.
И Асантао ушла, крепко держа девчонку за руку. Все расступались,
освобождая им дорогу, и никто не смел поднять глаз...


Асантао показалась на деревенской улице. Можно подумать, что это
мысли Фарзоя вызвали ее. Утреннее солнце уже пробилось сквозь туман и
поблескивало на золотых украшениях ее головной повязки. В толстых косах
Асантао синели цветки цикория - такой же знак надвигающейся осени, как
стаи перелетных птиц в небе или первые желтые листья на деревьях.
Фарзой встал и кивнул ей.
- Иди со мной, вождь, - сказала колдунья, не здороваясь. - Твой народ
стоит под Золотым Лосем и ждет тебя.
- Что-то случилось?
- Да. - Асантао казалась встревоженной. - Но прежде чем ты сделаешь
отсюда первый шаг, я скажу тебе одну вещь. Если ты опять захочешь
совершить жестокость, то помни: пока я жива, я буду стоять на твоем пути.
Несколько секунд смотрел Фарзой в теплые глаза Асантао.
- Хорошо, - сказал он наконец. И еще раз подумал о предательстве.
Возле Золотого Лося действительно собрались уже почти все. В полном
молчании Фарзой прошел вперед, остановился, повернулся к толпе.
- Ради чего вы звали меня? - спросил он.
Вместо ответа вперед вытолкнули паренька в окровавленной одежде, и
тот упал на четвереньки у ног вождя. Незаметно оказавшись рядом, Асантао
сказала вполголоса:
- Встань, Эйте.
Паренек с трудом поднялся. Фарзой уставился на него тяжелым,
неподвижным взглядом. Два дня назад в сражении у речки Мыленной Эйте попал
в плен. И вот он стоит перед ними, живой и невредимый. Впрочем, не такой
уж и невредимый: правая сторона груди у него перевязана, и кожа на лбу
рассечена. Сейчас это не имело большого значения. Важно было другое: он
остался жив и каким-то образом сумел вернуться домой. Интересно, какую
цену он заплатил за возвращение?
Фарзой поднял взгляд к Золотому Советнику Истины.
Эйте тоже смотрел на Лося. Он знал, что в присутствии этой святыни
еще никому не удавалось солгать безнаказанно. Но Эйте и не собирался
никого обманывать.
Фарзой долго молчал, прежде чем задать первый вопрос. В деревне было
очень тихо, и только где-то в доме плакал ребенок. Наконец вождь спросил:
- Где же ты был эти дни, Эйте?
- В плену, - ответил юноша.
- Как ты попал в плен?
- Должно быть, после того, как меня ударили в грудь. Я плохо помню,
как это было.
- Если ты был ранен в битве, то почему мы не нашли тебя после
сражения? Сейчас осень, пленных больше не берут.
- Я не знаю, почему они это сделали. Но их вождь не позволил меня
добить и велел вынести с поля боя.
- Ты уверен, что это был их вождь? - переспросил Фарзой.
- Да.
- Ты разглядел его?
- Да, - сказал Эйте и перевел дыхание. - Даже слишком хорошо. Вместо
плаща он носит волчью шкуру.
Фарзой недоверчиво перевел взгляд с юноши на Золотого Лося.
- Волчью шкуру? Но ведь Гатал погиб.
- Это был не Гатал, - ответил Эйте. - Кто-то другой надел его плащ и
взял его меч.
- Как он выглядит? - допытывался вождь.
Эйте покачал головой.
- Я не видел его лица. Он носит кожаный шлем с медными пластинами.
- Так откуда ты можешь знать, что это не Гатал?
- Гатал убит. Это их новый вождь. Его называют Эохайд.
Так в деревне впервые прозвучало имя Эохайда, которое повторялось
потом часто и с такой ненавистью, какой никогда не вызывал его
предшественник.
- Кто он такой? Откуда взялся? - спросил, наконец, Фарзой.
- Я скажу тебе то, что сумел узнать, - проговорил Эйте вполголоса. -
И если это ложь, то пусть она падет на тех, кто солгал мне, потому что я
передам тебе услышанное слово в слово.
Фарзой кивнул в знак согласия.
- Кто такой Эохайд, не знает никто, кроме, может быть, кузнеца
Эогана, - тихо сказал Эйте. - Однажды его нашли на берегу реки. Он был нем
и беспомощен, как новорожденное дитя. В одной руке у него был кусок хлеба,
в другой - длинный меч Илгайрэх, посвященный Хозяину Подземного Огня. В их
деревне говорили, что его послали сами боги морского берега. Его матерью
называют Элизабет, отцом - Темный Илгайрэх.
- Он разговаривал с тобой, Эйте?
- Да.
- О чем?
- Он спросил...
Вот оно. Вопросы. Эйте отвечал на вопросы Эохайда. Вот и разгадка
маленькой тайны спасения этого щенка. На лице Фарзоя появилось злое
выражение.
Эйте молчал. Ему только сейчас подумалось, что вопрос, который задал
ему Эохайд, был довольно странным.
- Что же он спросил у тебя, Эйте? - заранее гневаясь, повторил вождь.
- Он спросил, сколько мне лет.
Фарзой задохнулся, но Золотой Лось продолжал оставаться спокойным и
светлым. С трудом взяв себя в руки, вождь заговорил снова:
- И что же ты ему ответил, Эйте? Стал жалобить, говорить, что ты
последний сын у матери?
- У меня не было сил, - сказал Эйте. - Я даже не помню, сумел ли
вообще ответить хотя бы слово...
- Дальше, - сквозь зубы приказал Фарзой.
Дальше...
Эохайд велел накормить пленника и перевязать его раны, а потом
позволил уйти. В двух милях от деревни Эйте нашел Инген.
- Значит, надо так понимать, что этот Эохайд отпустил тебя?
Эйте поднял голову. В конце концов, он не совершал недостойных
поступков, и ему нечего было стыдиться.
- Да, он велел отпустить меня.
- Почему?
- Может быть, он хотел, чтобы я рассказал тебе об этом? Может быть,
он думал, что узнав о наследнике Гатала, ты испугаешься?
Фарзой презрительно сжал губы. Но он и в самом деле был испуган.
Он знал, что никто из морастов не усомнится в его бесстрашии. Однако
Фарзой мог ввести в заблуждение кого угодно - только не Асантао.
Ясновидящая стояла за его плечом, и тем не менее он ощущал ее присутствие
так же явственно, как солнечное тепло.
- Что еще ты узнал об этом Эохайде?
- У него хитрый и умный советчик, кузнец, слуга Подземного Хозяина.
Эохайд умело пользуется его хитростью.
- Почему ты называешь его наследником Гатала? - нетерпеливо спросил
Фарзой.
- Он взял себе в жены его вдову, Фейнне.
За все время допроса Золотой Лось ни разу не вспыхнул. Это означало,
что Эйте говорил правду. Фарзой сам не понимал, почему он так зол на
юношу.
- Хорошо, - после короткой паузы сказал Фарзой. - Что еще?
- В бою победить его невозможно, но он редко убивает...
- Если ты струсил, Эйте, - не выдержал Фарзой, - то это еще не повод
считать трусами всех нас. Мы не побежим лизать пятки твоему Эохайду.
Эйте побледнел. Он раскрыл было рот, но поймал внимательный дружеский
взгляд Асантао - и промолчал.
Не помня себя от ярости, Фарзой сказал:
- Пусть проклятые колдуны, Эоган и Эохайд ведут свое племя хитростью
и темным оружием. Рано или поздно их поглотят силы мрака, которому они
предали свои души.
Наступила мертвая тишина.
И тогда Золотой Лось, который не терпел лжи, произнесенной в своем
присутствии, залился алой краской гнева.


Эйте лежал в доме своей матери, Эсфанд, когда туда вошла Асантао. При
виде колдуньи, Эсфанд тут же встала, отставила в сторону горшок, в котором
взбивала масло, и склонила голову.
- Пусть руки ясной Ран расчистят твои пути, Асантао, - сказала
женщина и указала ей на скамью, покрытую тканым ковром.
Асантао улыбнулась и села.
- Я не сделала ничего, за что меня следовало бы так благодарить,
Эсфанд.
Эсфанд подала ей тертой брусники с медом. Сложив руки на поясе, она
смотрела, как Асантао пьет. Вернув чашку и поблагодарив, колдунья
поднялась со скамьи.
- Где твой сын?
- Он спит, - испуганно сказала Эсфанд и невольно сделала шаг в
сторону, загораживая вход в комнату. - Зачем он тебе? Его зовет Фарзой?
- Нет, вовсе нет.
- Пожалуйста, заступись за моего мальчика, Асантао, - тихо
проговорила мать. - Ты видишь. Фарзой послушается тебя.
- Фарзою скоро будет не до мелких обид. Ничего не бойся, Эсфанд.
- Что мне сделать для тебя? - спросила мать.
- Ничего. - Асантао встретилась с ней взглядом, и из глаз женщины
стал постепенно уходить страх. - Не бойся, - повторила маленькая колдунья.
- Позволь мне только взглянуть на Эйте.
- Но он спит, - сказала Эсфанд поспешно.
- Я не разбужу его. Мне нужно просто его увидеть.
Эсфанд вздрогнула, помедлила еще секунду и очень медленно отошла в
сторону.
Асантао перешагнула порог.
В комнате было по-вдовьему чисто. Она присела на длинную лавку в
головах постели Эйте. Он спал и дышал во сне тихо и ровно.
Еле слышно колдунья заговорила:
- Вернись назад... Вернись в битву, Эйте...
Эйте шевельнулся, сморщился, простонал и мучительно выдавил:
- Мне больно...
Асантао поднялась и теперь стояла неподвижно, внимательно вглядываясь
в его лицо. Эйте вздрагивал.
- Кто ранил тебя?
- Не вижу... Я не вижу его. Я лежу в траве... Надо мной занесен меч,
и я знаю, что сейчас он упадет...
- Но меч не падает, - напомнила колдунья.
Голос Эйте дрогнул.
- Да, потому что появился он. На нем светлый волчий мех. И это не
Гатал.
- Он прогнал твоего врага? Что он говорит?
- Он просто появился и стоит надо мной. Остальные... Остальное
исчезло. Только он.
- Что ты чувствуешь, Эйте?
- Я боюсь его. Я смертельно боюсь. У него в руке длинный меч, от
клинка исходит сияние. И жар. Весь мир в тумане, и только он в лучах