Хаецкая Елена Владимировна. Возвращение в Ахен

Но тут заговорил Эоган.
- Поначалу заключим союз, поделим земли вокруг соляного озера,
обменяемся пленными.
- Вы вернете пленных? - недоверчиво переспросил Фарзой. Толпа
загудела и тут же стихла, чтобы услышать, каким будет ответ.
- Да, - подтвердил Эохайд. - Всех, кроме тех женщин, которые успели
родить детей нашим воинам.
- Это разумно, - сказала Асантао, и подвески, свисавшие с ее головной
повязки, тихонько запели.
- Но что вы хотите получить от нас? - спросил Фарзой. Условия мира
казались ему подозрительно мягкими.
- Нетрудно догадаться. - Эохайд усмехнулся. - Я хочу объединить оба
племени под своей рукой. Если наш союз окажется прочным, это произойдет
само собой - рано или поздно.
- Я не склонюсь перед тобой, сын реки, - проговорил Фарзой.
Асантао шевельнулась за его спиной, но ее вмешательства не
потребовалось. Эохайд проглотил второе оскорбление с тем же безразличием,
что и первое. И в этом равнодушии было нечто худшее, чем гнев и угрозы.
- Ты не вечен, Фарзой, и уже не молод, - спокойно вымолвил Эохайд. -
И у тебя нет сына. Я знаю об этом.
Фарзой побледнел.
- Твоя жена тоже не на сносях, - сказал он. - Да и ты не бессмертен,
хотя передо мной ты еще молокосос, Эохайд-найденыш.
Теперь в толпе затаили дыхание. Асантао метнула взгляд на женщину с
серебряными волосами. Та слегка покраснела. Эохайд прикусил губу и
помолчал чуть-чуть, но когда он снова заговорил, его голос звучал все так
же спокойно:
- Я предложил тебе мир. Спроси своих богов и свой народ, Фарзой, сын
Фарсана. Пусть они подскажут тебе правильное решение. Я вернусь за ответом
через пять дней.
Все трое повернулись и пошли прочь.
Никто в толпе не проронил ни звука и не шелохнулся. Фарзой провожал
их горящими глазами.
Через несколько минут они услышали, как кто-то бежит за ними следом.
Эохайд мгновенно обнажил оба меча и повернулся, закрывая собой Эогана и
Фейнне. Но в этом не было необходимости. Их догоняла женщина. Путаясь в
длинной юбке, поверх которой был повязан вышитый фартук, она спешила изо
всех сил.
В десяти шагах от Эохайда она остановилась. Она задыхалась. Они
терпеливо ждали, пока она сможет говорить. Наконец она сказала:
- Простите мою неучтивость. Я знаю, что не должна этого делать... Но
вы сказали, что вернете пленных. Скажите еще раз: вы действительно вернете
пленных?
Она все время оглядывалась, не идет ли Фарзой, чтобы отогнать ее и не
позволить ей выслушать ответ.
- Мой старший сын, - пробормотала женщина извиняющимся голосом, - он
у вас с весны... Он еще мальчик...
Женщина заплакала.
- Не надо плакать, - сказал Эоган. - Мы вернем всех, как обещали.
Женщина подняла глаза, в которых дрожали слезы, и он увидел, как она
похорошела. Ей не было еще и сорока. На мгновение Эоган вспомнил мать
Фейнне, вторую жену своего отца. Всю жизнь он завидовал сестре, которая
называла ее матерью. Сам Эоган, хмурый, драчливый подросток, упорно
обращался к ней по имени.
- Пусть боги морского берега благословят вашу доброту, - тихо сказала
женщина. - Мое имя Эсфанд, и я навсегда в долгу перед вами.
Эоган вздрогнул и сжал губы, словно боясь, что с них слетит
какое-нибудь неосторожное слово, а потом резко повернулся и пошел прочь.
Эсфанд смотрела ему в спину, и ее благодарный взгляд жег его, словно
огнем.


Только в своем лагере Мела снял шлем и тряхнул короткими волосами.
- Как ты думаешь, - спросил он Эогана, - Фарзой узнал меня?
- Вряд ли, - ответил Эоган. - Мне показалось, что он не так уж
проницателен.
- Он примет наши условия?
- Я думаю, ты знаешь своего вождя лучше, чем я, Мела.
- Когда мы расставались, он был гордым и недоверчивым, - задумчиво
сказал Мела. - С тех пор многое переменилось. Может быть, наши победы
сломили его гордость, но они же увеличили его недоверчивость во много раз.
- Поживем - увидим, - сказал на это Эоган. Он все еще думал о женщине
по имени Эсфанд.
Фейнне почти сразу ушла в свою палатку. Мела проводил ее взглядом, но
она даже не посмотрела в его сторону.
- Госпожа Фейнне презирает меня по-прежнему, Эоган, - тихо сказал он
кузнецу, который тем временем разводил огонь.
В лагере уже повсюду горели костры. Ночи становились холодными.
Эоган поднял голову.
- Садись, Мела. Фейнне всего лишь женщина. Ее имя означает "Подруга
Воинов". Будь с ней ласков и терпелив, и со временем она полюбит тебя.
Мела сел к костру, вытянул ноги в сапогах.
- Возьми плащ, - сказал Эоган.
- Спасибо.
Мела закутался в широкий черный плащ с капюшоном и замер, глядя в
огонь.
- Ты до сих пор называешь ее "госпожа Фейнне"? - заметил Эоган
укоризненно.
- А как мне называть ее? Она из рода вождей, а мой отец Арванд был
простым воином. Он только после рождения Аэйта перестал считаться тенью
Фарзоя.
При мысли о брате Мела, как всегда, помрачнел.
- Она твоя жена, - сказал Эоган. - И когда ты станешь великим вождем,
тебе нужен будет сын.
Мела густо покраснел.
Эоган удивленно смотрел на него.
- У тебя что, никогда не было подружки, Мела?
- Была одна девушка, - тихо сказал Мела. - Сегодня я не видел ее на
площади. Может быть, ее убили... Она была... - Он задумался на миг, не
зная, как бы получше объяснить Эогану, какой была Фрат. - Она была как
богиня войны. Дерзкая, отважная, веселая. И жестокая. Когда ее братья
погибли один за другим, она заняла их место и стала тенью своего отца. Она
носила красные стрелы в волосах. В те дни она была для меня дороже всех...
- Но не дороже брата, - напомнил Эоган.
Мела опять помрачнел.
- Не говори о нем.
- Почему? - Эоган хмыкнул. - Ты упорно продолжает считать, что Аэйт
тебя предал? Правда, я в это не верю. Но будь у тебя в душе поменьше
горечи, ты никогда бы не согласился принять помощь из моих рук. Ты не
встал бы во главе сильного воинского союза и не смог бы, в конце концов,
принести на эти земли мир. Ты же упрям и тупоголов, как все варвары... Ты
предпочел бы участь раба и сгинул в безвестности.
- Ты прав, - просто сказал Мела.
Он уже знал то, что в поселке было известно каждому: кузнец никогда
не ошибался.


Костер уже догорел, но они все еще сидели и глядели на угли, думая
каждый о своем.
День ото дня Эоган и Мела все больше и больше сближались. Хмурый,
молчаливый, Мела был намного умнее Гатала, и кузнецу было куда проще с
ним. Они почти подружились - насколько оба они, замкнутые, одинокие - были
способны на подобное. С Мелой не нужно было лишних слов, и Эогану это
нравилось.
Неожиданно до их слуха донесся еле слышный шорох. Эоган резко
обернулся, но никого не увидел. Однако Мела успел заметить, как мимо
скользнула тень.
Кто-то из морастов беззвучно крался по лагерю. Ни один часовой не
разглядел невидимого лазутчика, но, в отличие от своих часовых, Мела
хорошо различал невысокую гибкую фигуру молодого воина. Он опустил капюшон
на лицо, взял в руки меч и бросился навстречу тени. Безошибочно направив
острие невидимке в грудь, он негромко сказал:
- Руки за голову.
Тень повиновалась. Теперь она четко вырисовывалась на фоне черных
листьев.
Мела сделал повелительный жест.
- А теперь иди ко мне.
По-прежнему держа меч приставленным к груди своего пленника, он
отступил на шаг. Тень послушно следовала за ним.
Когда они приблизились к костру, Мела опустил меч.
Хмуря длинные черные брови, перед ним стояла Фрат.
В ее облике произошли разительные перемены. Теперь Эоган, пожалуй,
сочтет его лжецом: та гордая воительница с красными стрелами в волосах,
что стояла по левую руку от Фарзоя, исчезла бесследно. Две косы без лент и
украшений, простое платье в пятнах золы, холщовая сумка через плечо. У нее
не было оружия. Она выглядела усталой и голодной.
- Зачем ты пришла сюда, девушка? - спросил он тихо.
Запавшие глаза Фрат смотрели на него равнодушно.
- Моя госпожа велела мне найти Эохайда.
Мела ожидал какого угодно ответа, только не такого. Поначалу он даже
не поверил своим ушам.
- Твоя госпожа? - вырвалось у него. - Да что такое творится на
берегах Элизабет? С каких это пор морасты обращают в рабство друг друга?
- Если ты можешь, окажи мне милость, - спокойным тоном ответила
девушка, - помоги найти Эохайда.
- Я Эохайд, - сказал Мела. - Садись и поешь.
Фрат уселась, взяла кусок мяса и кусок хлеба и принялась жадно
глотать, почти не жуя. Она и вправду была очень голодна.
- Что же это твоя госпожа тебя совсем не кормит? - не выдержал Мела.
- У нас мало еды, - сказала Фрат. - Я отдаю ей свое. Она не знает.
Девушка еле заметно улыбнулась.
- Как ее имя?
Мела почти кричал.
Эоган, безмолвно сидевший рядом, поднял голову, и под его сердитым
взглядом Мела замолчал. Он едва не выдал себя. Если Фарзой узнает, кто
скрывается под именем Эохайда, мира на этом берегу Элизабет не будет еще
очень долго.
Но девушка не заметила его смятения. Она прожевала кусок и ответила:
- Ее имя Асантао.
- Кто она такая? - спросил Мела, и Фрат ответила хорошо известной ему
формулой:
- Она видит.
- Это та красивая женщина со знаками солнца на лбу, которая стояла
сегодня рядом с вашим вождем? - вмешался Эоган.
- Правильно говоришь.
Фрат с грустью посмотрела на кусок мяса, который держала в руке,
потом выковыряла в краюхе углубление и спрятала мясо в хлеб. Для Асантао,
подумал Мела. Отважная, любящая душа - Фрат. И его кольнуло сожаление о
той жизни, которую он мог бы прожить, если бы не младший брат.
- Как же случилось, что Асантао стала твоей госпожой? - спросил он
уже намного спокойнее.
- Я совершила недозволенное, - объяснила Фрат. - Был один воин. Он
должен был умереть, потому что он вор. Я пошла туда, где он мучился. Я
хотела помочь ему. По нашим законам, это преступление. Фарзой велел
изгнать меня за это из поселка в трясины. Все молчали, все боялись его.
Только Асантао никого не боится.
Мела отвернулся, кусая губы.
Аэйт!
Ты завел меня в какую-то чужую жизнь, как злая мачеха в сказке
пасынков в глухой лес. Ты заставил меня стать кем-то незнакомым. Я не знаю
этого Эохайда. Он был мне чужим. Из-за тебя мир перевернулся, и реки
потекли по небу. Я люблю тех, кого ненавидел Мела. Я сражаюсь с теми, ради
кого Мела проливал свою кровь. Эохайду ты не брат.
Он закрыл глаза, и из темноты выплыла детская конопатая рожица Аэйта
- каким он был лет в десять: с репьями в волосах, с расцарапанной щекой и
синяком у левого виска. У него поздно стали меняться зубы, и в этом
возрасте улыбка у него все еще была щербатая.
Мела понял, что едва не проклял его, и ужаснулся сам себе.
- Асантао добра, - услышал он свой ровный голос. - Зачем она велела
тебе разыскать меня?
Вместо ответа Фрат сняла с плеча холщовую сумку и вынула оттуда
небольшой сверток - шелковый женский платок, принадлежавший, видимо, самой
Асантао. Он был перевязан тонким шнуром. Мела с удивлением посмотрел на
него.
- Что это?
- Не знаю.
Мела взял его в руки и почувствовал, что он очень мягкий. Он отложил
сверток в сторону и собрал в сумку Фрат всю еду, какую только сумел найти
возле своей палатки.
- Отдай это Асантао. И не голодай больше. Через пять дней я приду к
твоему вождю за ответом. Я надеюсь, что он ответит мне "да".
- У него нет выбора, - сказала Фрат. - Даже я беру хлеб из рук своего
врага. Еще нынешней весной я не поверила бы, что такое возможно.
- Я тоже, - пробормотал Мела. И, повысив голос, добавил: - Эоган,
проводи ее из лагеря. Я не хочу, чтобы ее задержали.
Эоган покосился на него с усмешкой, однако смолчал.
Мела выждал, пока Фрат и Эоган исчезнут в темноте, потом взял платок
Асантао и развернул его.
На шелке, озаренные тусклым светом угасающего костра, лежали две
белых косы - те самые, что Асантао срезала с его головы по приказу
разгневанного Фарзоя.


Аэйт и Бьярни шли холмами, и река бежала внизу, сверкая, изгибаясь, -
перерезанная бонами, то мелкая и быстрая, то глубокая, темная.
Неожиданно стала ощущаться близость человеческого жилья, хотя людей
они по-прежнему не встречали. К вечеру они набрели на большое картофельное
поле.
Глотая горячую несоленую картошку вместе с кожурой, Аэйт никак не мог
остановиться. Он наелся до боли в животе и уснул, не в силах больше
бороться с усталостью. Закрывая глаза, он подумал о том, что, скорее
всего, уже не проснется. Но сейчас это было ему почти безразлично.
Однако ночь прошла спокойно, и наутро они снова пошли по берегу.
Спустя несколько часов показалось широкое сверкающее зеркало залива.
Аэйт споткнулся и остановился. Встающее солнце светило ему прямо в глаза.
- Это залив, - сказал одноглазый. - Если мы хотим идти дальше, нам
надо перебраться через реку.
Они нашли старую плотину в двух верстах от устья реки и по ней
перешли на другую сторону. Теперь дорога лежала по берегу залива.
Впереди они увидели руины. Серые каменные стены углом вдавались в
воду залива. Видимо, когда-то здесь находился форт, преграждавший доступ к
городу со стороны моря. Он был разрушен давным-давно. Деревья, выросшие на
развалинах, были уже довольно высокими.
В голубоватой дымке был виден город. Раскинувшись на сопках, он
подковой лежал вокруг залива.
Бьярни прищурил свой единственный глаз, оценивая, насколько удачно
выбрано место для форта.
- Умели строить, сволочи, - сказал он с одобрением. - Тут кто-то
сильно постарался, когда его разрушал.
- Может, он обвалился от старости? - предположил Аэйт.
- Ты, конечно, колдун первостатейный, - сказал одноглазый, - но уж
прости, в фортификациях ничего не смыслишь. Небось, из болота и не
вылезал?
- Не вылезал.
- Послушай, что я тебе скажу, Аэйт. Кто-то подошел на кораблях с
востока и начал обстреливать его из пушек. Видишь, с одной стороны стены
раскрошены, а с другой еще держат...
Бьярни замер на полуслове с раскрытым ртом.
- Я знаю, - вымолвил он, наконец, и медленно перевел взгляд на Аэйта.
- Что ты знаешь?
- Кто разрушил этот форт! - закричал Бьярни ему в лицо. - Я! Я же и
разрушил! Это я подошел на кораблях с востока... А!
Он махнул рукой, досадуя на тупость Аэйта, и побежал к развалинам. Он
отчаянно спешил, как будто старый форт мог исчезнуть. Песок застревал в
ботинках, и он сбросил их. Руины приближались слишком медленно. Он вошел в
воду, уже по-осеннему холодную, и помчался по краю прилива.
Сомнений уже не оставалось. Те, кто лишил его памяти, позаботились о
том, чтобы он даже случайно не смог забрести сюда, и только благодаря
упорству Аэйта он неожиданно столкнулся со своим прошлым лицом к лицу.
Серый каменный прямоугольник лежал перед ним, как ключ к тайне.
Сколько же лет прошло с тех пор, как он махнул рукой, и Тоддин поднес
к пушке горящий факел?
Одноглазый забрался на форт и начал бродить среди камней, раня босые
ноги. Он нашел ржавые каски. А на этом месте он застрелил кого-то, уже
безоружного. Кажется, тот хотел сдаться.
Аэйт подошел к Завоевателю, держа в руках его ботинки. Город взбегал
по склонам сопок, и острые глаза мальчика различали башни и стены, ажурные
колоннады, легкие блестящие окна, отражающие солнечный свет, тусклую медь
колокола на одной из звонниц...
Это и был Ахен - великий город короля Карла. Родина Вальхейма. Аэйт
забрался на развалины стены и, задрав голову, стал всматриваться в
очертания городских улиц. Ингольв так и не сумел сюда вернуться. Перед
глазами Аэйта мелькнуло бледное лицо капитана, испещренное черными
точками, с кровавой раной на месте рта и крошевом выбитых зубов, и он
ощутил такую острую боль, что пошатнулся и сел, хватаясь за грудь. С
минуту он просто сидел на теплых камнях, подставляя лицо солнцу. Потом
осторожно вздохнул несколько раз. Боль постепенно отпускала.
Волны тихо плескали в каменные стены. Разбитая рыбацкая лодка лежала
на песчаном дне, и она была полна почерневших прошлогодних листьев.
Рядом с Аэйтом Бьярни проговорил:
- Этот форт держался до последнего. Потому мы его так и разворотили.
Эти ребята, которые защищали его, дали себя перебить, но не ушли. Не знаю
уж, зачем. Дело было дохлое.
Аэйт обернулся к нему. Бьярни стоял на развалинах, широко расставив
ноги. Ветер шевелил его грязные черные волосы. Горбатый нос вздрагивал,
втягивая в себя соленый запах моря. Бельмо тускло светилось на загорелом
лице; зрячий глаз горел. Бьярни смотрел на Ахен, словно хотел проглотить
его.
Он завоевал этот город много лет назад. Он стрелял по этим зубчатым
стенам, он разбивал ажурные колокольни и вешал мятежников на площади
Датского замка (теперь он вспомнил и это название) в первую зиму
Завоевания. И как же он любил этот город, когда наводил на него пушки, как
тосковал по нему, когда метался по свету, не находя себе покоя! Как рвался
сюда, как не хватало ему этих улиц и площадей, этой брусчатки, разбитой
колесами пушек, этих стен, за которыми пряталась ненависть, этих пустых,
безмолвных окон! И если правду говорят, что перед смертью человек
вспоминает самое лучшее мгновение жизни, вспоминает так остро и сильно,
словно проживает его заново, то Косматый Бьярни, умирая, вспомнит тот
день, когда впервые увидел Ахен.
Аэйт смотрел на него и вдруг ясно понял, что в вольном Ахене он
сможет, наконец, убить его. Здесь, в Ахене, и жила смерть Завоевателя, она
ждала свою добычу терпеливо, год за годом. У смерти много времени. Она не
спешила.
Аэйт встал. Хочется ему этого или нет, но долг Вальхейму будет
заплачен.
- Идем, - сказал он Косматому Бьярни. - Я хочу увидеть город.


Они вошли в город ровно в полдень и в поисках харчевни подешевле
спустились к порту по улице Северный Вал. У Бьярни было несколько
динариев.
Аэйт осматривался по сторонам широко раскрытыми глазами. Город
ужаснул его. Прекрасный Ахен, на который он смотрел со стен разбитого
форта, оказался лжецом. Аэйт не понимал, как Ингольв мог тосковать по этим
трущобам. Облезлые каменные стены давили на него, верхние этажи смыкались
над головой, как будто желали отнять у него небо. Здесь было душно, как в
замке Торфинна. Аэйт начал задыхаться. Слишком много Зла было совершено в
этом городе. И оно никуда не ушло, оно осталось. Оно нависло над
островерхими черепичными крышами, как невидимое облако, время от времени
проливаясь зловонным дождем то на одного человека, то на другого. Город
был полон жестокости и страха.
Они остановились возле дощатого барака, севшего на один угол. Перед
бараком растеклась огромная зловонная лужа, в луже плавали объедки -
корки, рыбьи хвосты. Аэйт осторожно обошел лужу и вышел на площадь. Здесь
находились пакгаузы, приземистые одноэтажные здания, сложенные из кирпича.
Их окна были забраны решетками.
В порту шла погрузка. Захламленные мутные воды залива плескали о
берег. Несколько пузатых судов стояли у каменного пирса, сохранившегося с
давних времен. Громко ругались грузчики, и яростная брань отвечала им с
кораблей. Большие тяжелые двери одного из пакгаузов стояли открытыми.
В углу площади была сооружена виселица. Помост, срубленный из свежей
древесины, был откинут. Резко пахло стружкой. Тела казненных уже сняли, но
грязные разлохмаченные веревки со срезанными петлями еще болтались на
перекладине. Под помостом валялось тряпье, на которое не позарился ни один
мародер.
Аэйт сел на ступеньку пакгауза, в стороне от погрузки, достал из
кармана остывшую вареную картофелину и принялся рассеянно ее жевать.
Неожиданно ему показалось, что он видит что-то в грязной пене прибоя.
Встав, он подошел поближе.
С каждой новой волной прибой приносил к берегу тело женщины и вновь
уволакивал ее в море. Сначала она показалась Аэйту мертвой, но через
несколько секунд он убедился в том, что она жива. Ее пальцы бессильно
цеплялись за песок и выпускали его. Волосы, зеленые от тины, падали на
некрасивое лицо с мелкими чертами. Аэйт остановился возле того места, куда
приносили ее волны, сел на корточки и стал ждать. Холодные руки коснулись
его, по телу женщины пробежала дрожь, и ее лицо показалось над водой.
- Зачем ты тревожишь меня, Аэйт, сын Арванда? - спросила она тихо. Из
ее рта вытекла вода.
- Мир полон богов, которые знают мое имя, - пробормотал Аэйт. - Я
лишь хотел бы помочь вам, госпожа.
- Я Ран, повелительница Берега, - сказала женщина. - Оставь меня
умирать, Аэйт.
Волна захлестнула ее с головой и унесла прочь. Прошло несколько минут
прежде чем она появилась снова. Аэйт терпеливо ждал.
- Ахен скоро погибнет, - проговорила Ран. - И я погибну вместе с ним.
- Почему?
- Когда истинные горожане уходят и на смену им приходят Завоеватели,
не остается уже такой силы, которая спасла бы город, - шелестел голос.
Волна потащила ее обратно. Аэйт протянул вперед руку и задержал на
миг женщину над поверхностью воды.
- А боги? - спросил он.
Большие бесцветные глаза Ран смотрели на него, отуманенные болью.
- Боги сильны верой людей, - сказала она и выскользнула из его рук.
Снова пауза. Новая волна прибоя.
- Госпожа Ран, - позвал Аэйт, склоняясь над водой.
- Что тебе нужно, младший сын Арванда?
- Почему нельзя восстановить разрушенные башни, отлить новые
колокола? - быстро спросил Аэйт.
- Когда город умирает, новые стены не стоят, новые колокола падают и
разбиваются, маленький Аэйт. Люди сильнее городов. Люди сильнее богов...
С пузатого корабля матрос крикнул: "Берегись!" и выплеснул за борт
ведро с нечистотами. По воде поплыли жирные пятна. Ран исчезла.
Аэйт отвернулся. Его затошнило.
Внезапно он сообразил, что Косматый Бьярни куда-то исчез. Ведь они
собирались позавтракать. Куда делся пират? У Косматого было немного денег.
Он хвастался ими Вальхейму перед тем, как убить его.
И тут Аэйт услышал за спиной громкий радостный крик:
- Вот он!
Совсем близко грохнули сапоги. Аэйт вскочил.
Косматый Бьярни стоял на помосте, под виселицей, и веревки касались
его плеча. Он широко улыбался, указывая на Аэйта пальцем.
- Хватайте его! - крикнул Бьярни. - Болотная нечисть! Вампир!
Толпа возбужденно загудела. Еще минуту назад площадь была почти
пуста.
Метнувшись в сторону, Аэйт влетел в растопыренные руки какого-то
дюжего матроса. Его окатило крепким запахом табака и портянок. Он увидел
мокрые губы и два железных зуба. На одном из толстых пальцев было наколото
кольцо.
Аэйт резко присел, увильнув от этих лап и, петляя, побежал прочь от
берега. Вокруг свистели и кричали. Два камня хлопнули его по спине.
Выскочив к виселице, он неожиданно столкнулся с неопрятным стариком,
и тот, кривясь, с силой ткнул Аэйта в лицо палкой, на которую опирался. По
скуле потекла кровь.
Третий камень, пущенный с завидной меткостью, ударил его по лбу, и
Аэйт, теряя сознание, стал оседать на землю. Он увидел, как старик опять
занес над ним палку.
Косматый Бьярни что-то выкрикивал, стоя на помосте. Глядя на него
сквозь розовый туман, Аэйт выговорил немеющими губами:
- Я все равно убью тебя, Бьярни...
Фигура Бьярни расплывалась у него перед глазами. На Аэйта надвигалась
темнота. Вместо озлобленных лиц и грязной портовой площади он снова видел
черную равнину и мертвых птиц под голыми деревьями. Его били, забрасывали
камнями и комьями глины, но он уже не чувствовал боли. Там, среди
безмолвных фиолетовых теней, все было тихо.
Он узнал этот безотрадный пейзаж. Здесь ничего не изменилось с того
дня, как он зарыл на берегу реки тело Вальхейма. И только не было горящего
меча, вонзенного в землю. Одна лишь алая звезда вдруг проглянула между туч
и озарила красноватым светом растрескавшуюся почву. От нее исходила сила,
и Аэйт поднялся и пошел на тонкий луч.
В голове у него мутилось. Где же меч Гатала, где светлый клинок, в
котором заключено Зло, ненавидящее само себя? Почему он не пришел, когда
Аэйт позвал его?
Звезда торопила, не давала опомниться. Она вела его, не выпуская ни
на миг, и когда он послушно шагнул ей навстречу, его мгновенно пронзила
острая боль. И он закричал, но голоса своего не услышал, только увидел,
как ярче вспыхнула между туч красная точка. Тогда Аэйт понял, что это
всего лишь уголек, который разгорается под живым дыханием.
Но неведомая сила не позволяла остановиться. Она была беспощадна. Ей
не было дела до того, что каждый шаг точно пронзал Аэйта раскаленным
железом.
Порой ему чудилось, что он бежит по порту, петляет среди складов и
завалов, среди нагромождений ящиков и куч с отбросами, скользит в лужах,
несется через подворотни незнакомых домов, по дворам, путаясь в гирляндах
сырого белья, все дальше, дальше, вниз, к заливу...
Но это ощущение исчезало, и он снова начинал думать, будто все еще
лежит на площади, возле виселицы, и сейчас его забьют насмерть.
И когда алая звезда внезапно погасла между туч, боль, терзавшая
Аэйта, ушла, и он даже не успел понять, была ли это смерть.


Осень наступила вдруг, за одну ночь, как по волшебству, словно в одно
прекрасное утро поднялось вместе с туманом и растаяло короткое лето. Небо
затянуло облаками, на опадающие листья сыпался слабый дождь.
В этот день Фарзой ждал своего врага, чтобы дать ему ответ. С раннего
утра он стоял возле частокола. В притихшем поселке уже собиралась толпа,
но никто не решался подходить к старому вождю. Ему казалось, что он стоит
в одиночестве уже вечность. Потом - он не заметил, когда и как - рядом с
ним очутилась Асантао. Втайне он был благодарен ей и злился на себя за
это.
Они молчали. Между ними все уже было переговорено за те пять дней,
что дал им на раздумья Эохайд. И теперь они просто стояли рядом - старый
вождь со шрамом на лице и молодая женщина в длинном белом платье.
Потом Асантао сказала:
- Они идут.


Как и в прошлый раз, они шли втроем: Эохайд, Эоган и Фейнне. Но