Хаецкая Елена Владимировна. Возвращение в Ахен

кузница, костры, возле которых работали женщины, - вот и все, что успел
заметить Синяка, когда его и двух его провожатых остановили. Воины в
зеленых плащах выступили из укрытия так быстро и бесшумно, что Синяка так
и не понял, где они прятались.
Пузан втянул голову в плечи. Он обломал древко стрелы, попавшей ему в
плечо, но наконечника из раны не вытащил - малодушничал. Не нравились ему
эти болотные люди. Больно они скрытные, загадочные. Обитатели холмов о них
ничего толком не знают, а слухи ходят самые мерзопакостные. Он злобно
сверкал своими маленькими глазками на Мелу, пока тот спокойно разговаривал
с часовым.
Проходя по поселку мимо костров, Синяка заметил, что почти все
женщины вооружены. У одних на поясе висели короткие мечи, у других за
плечами были луки, а в волосы, закрученные в узел на затылке, воткнуты
короткие стрелы.
Немного поодаль от костров находилась небольшая печь, возле которой
работала молодая женщина, выпекавшая хлебы.
Увидев пламя, саламандра нетерпеливо заерзала у Синяки на плече.
- Тихо, - прошептал он, и ящерка замерла, тихонько зашипев от
неудовольствия.
Синяке совершенно не хотелось, чтобы эти люди начали от него
шарахаться, увидев, что он подчинил себе огненного духа.
Женщина выпрямилась. Ей было лет тридцать. Она была очень красива -
невысокая, широкая в кости, с теплыми карими глазами и жесткими белыми
волосами, заплетенными в две толстых косы. Широкая кожаная лента
удерживала на лбу вьющиеся пряди. На темной коже головной повязки Синяка
увидел золотые пластинки, сделанные по форме древних заклинательных знаков
солнца, повторенных трижды: у висков заходящее и восходящее, на лбу -
полуденное. На ней была простая холщовая рубаха с кожаным поясом. Женщина
была босой, на колене у нее краснел ожог, на лбу под повязкой блестел пот,
одна щека испачкана сажей.
Карие глаза остановились на старшем из братьев. Мела выступил вперед
и склонил перед ней голову.
- Ты видишь, Асантао, - сказал он вместо приветствия. - Вот чужие. Мы
встретили их у наших границ на болоте. Великан с моей стрелой в плече -
тень. Смотри на второго, он отвечает.
Асантао перевела взгляд на Синяку. Он ощутил тепло, которое,
казалось, проникало в самые отдаленные глубины его души, согревая и
успокаивая. Ясновидящая, несомненно, обладала силой, и эта сила была
доброй. Такой небольшой силе позволено быть доброй. Скрыть от нее себя
будет довольно просто, подумал Синяка, она ни о чем не догадается.
Асантао заговорила с Мелой, и Синяка невольно вздрогнул:
- Он что-то пытается утаить от меня, Мела, - негромко сказала
женщина. - Он одинок, несчастлив и скоро его не станет.
Синяка еще никогда не встречался с предсказаниями о своей смерти. Он
вообще не думал, что такое возможно. И тем более удивительно было ему
слышать это от простой знахарки из полудикого болотного племени.
- Как я умру? - прямо спросил ее Синяка.
Карие глаза затуманились.
- Я не могу увидеть твою смерть, - медленно ответила Асантао. - Я
просто вижу мир без тебя.
Из всего сказанного Пузан уразумел только одно: господину Синяке
грозит жестокая и неминуемая гибель. Великан отчаянно взревел, бросился на
колени и стал колотить себя в широкую грудь кулаком.
- Изверги! - вопил он, брызгая слюной. - Я же говорил вам, господин
Синяка, кто они такие! Болотная нечисть! Погань торфяная! Не трогайте его!
Если вам так хочется крови, пейте мою!
- Пузан, - очень тихим голосом проговорил Синяка.
- Я говорил вам, господин Синяка, я предупреждал, - завывал великан,
стуча себя в грудь, как в гулкий барабан. - Их надо было унич...
- Замолчи, ты, - сказал Синяка и отвернулся.
Асантао с легкой усмешкой смотрела на обоих. Мела и Аэйт одинаково
покраснели от обиды, но не двинулись с места.
- Простите его, - сказал им Синяка. - Ему больно, вот он и не
соображает, что говорит.
Оба воина взглянули на колдунью, и когда она кивнула, одновременно
повернулись и легко зашагали прочь.
Выпрямившись во весь рост, Асантао поискала кого-то глазами среди
женщин и, наконец, подозвала одну из них - крепкую девушку лет двадцати с
красными стрелами в белых волосах. У нее были густые черные брови, и это
придавало ее лицу злое выражение.
- Присмотри за печкой, Фрат, - сказала ей Асантао.
Полуоткрыв рот, Фрат уставилась на чужеземцев. Черные брови поползли
вверх, под челку. Она вытаращила свои голубые глаза и невольно коснулась
рукой стрелы в тугом узле волос. Синяка улыбнулся ей, глядя на нее сверху
вниз. Девушка вздрогнула и с недовольным видом отвернулась к печке.
Асантао сделала Синяке знак следовать за собой и, не оборачиваясь,
пошла прочь. Для своего роста она ходила довольно быстро.
- Идем, - сказал Синяка великану, и Пузан, охая, заковылял за
колдуньей. Синяка шел сзади, время от времени подталкивая его кулаком в
спину.
Дом Асантао стоял особняком, у выхода из ложбины. Он был поменьше
остальных, и у входа висела связка амулетов - маленькие железные ножницы
от злых духов, клык волка, игрушечный топорик - знак молнии, костяной
гребешок и две ложки. Перед домом, выложенное камешками, чернело небольшое
кострище.
Наклонив голову, женщина вошла в дом и почти тотчас же вышла, держа в
руках плетеную корзинку с крышкой. Пузан сопел и бросал на нее
недоверчивые взгляды. Синяка сел на траву, скрестив ноги, и с интересом
уставился на колдунью.
Ее сосредоточенное лицо как будто стало старше. Она нагнулась и
пальцем начертила на золе знак огня, положила на него кусок бересты с
заклинаниями и полено, на котором ножом были вырезаны неизвестные
полуграмотному Синяке символы.
Затем Асантао протянула руку в сторону чародея, едва не коснувшись
его плеча, и ящерка, словно ей приказали, перебралась по этой руке к
Асантао.
Синяка тихо присвистнул. Оказывается, колдунья сразу заприметила
саламандру, но не стала ничего говорить при братьях - чтобы не пугать их,
должно быть. Интересно, что еще она заметила? С ней нужно держаться очень
осторожно, решил он.
Лежа на раскрытой ладони Асантао, саламандра от нетерпения дергала
хвостом. Женщина внимательно рассмотрела ее, еле заметно усмехнулась и
опустила ящерку на бересту. Мгновенно вспыхнуло и затрещало пламя.
Пузан начал, ерзая, подбираться поближе к Синяке, который не обращал
на великана никакого внимания, покуда тот не ткнулся ему в бок.
Синяка покосился на перетрусившее чудовище, но ничего не сказал.
Великан мелко дышал ртом, не сводя испуганных глаз с колдуньи. Асантао
подошла к нему с ножом в руке.
- Говорил я вам, - тоскливо проныл великан.
Он был уверен, что Асантао хочет вскрыть ему вены и что Синяка его
предал, отдав на растерзание кровожадным людям болот. Удивление, едва ли
не разочарование, проступившее на уродливой физиономии, было почти
смешным, когда колдунья принялась осторожно распарывать рукав его куртки.
Придя в себя, великан злобно сказал:
- У, пакость... Лишь бы попортить одежду... Беда, какие вы вредные,
морасты...
Асантао, казалось, не слышала. Она вынула из корзинки тонкие золотые
щипчики и раздвинула ими края раны, чтобы вытащить стрелу. Великан
тоненько взвыл, сморщился, и из его зажмуренных глаз потекли мутные слезы.
- Сделай так, чтобы он не дергался, - спокойно сказала Асантао,
обращаясь к Синяке.
Если она думала, что Синяка будет заботливо держать великана за
плечи, то она ошиблась. Синяка даже не пошевелился. Он просто негромко
проговорил:
- Пузан, дернешься - убью.
Великан испуганно замер, глотая слезы. Асантао подняла бровь, но
больше своего удивления ничем не выразила. Отдав Синяке обломок стрелы,
она занялась раной.
Чародей рассеянно вертел в пальцах окровавленную стрелу и слушал, как
Асантао бормочет, наговаривая на кровь.
С точки зрения Безымянного Мага, Асантао занималась сущей ерундой,
как и положено знахарке племени варваров. Сам он никогда не нуждался в
посредниках между своей волей и миром. Магия, к которой он прибегал, была
чистой магией силы, поэтому ни заклинаний, ни талисманов, ни волшебной
символики он никогда толком не знал.
Наблюдая за работой знахарки, Синяка испытывал такое же любопытство,
что и любой из невежественных болотных варваров.
Асантао шептала:

Море шумело, птица летела,
Пером ала, собой немала,
Два черных крыла, нитку в клюве несла.
Ниточка вьется, кровь бежит, льется.
Нитка, порвись, ты, кровь, уймись...

Кровь, казалось, послушалась. Нахмурив брови, колдунья вынула из
корзинки маленький глиняный пузырек с мазью. Мазь была жирной - должно
быть, на козьем или овечьем жире - и остро пахла луком. Пузан посмотрел на
нее с нескрываемым ужасом, но памятуя о синякином предупреждении, не
двинулся с места и только обреченно вздохнул.
Конечно, Синяка знал, что сейчас великану очень больно. Но так
орать!.. Даже саламандра перестала на миг чавкать и высунула из костра
любопытную морду.
- Дня через два заживет, - сказала колдунья, убирая пузырек обратно в
корзину. Она обращалась исключительно к Синяке.
Пузан сидел на траве, распустив мокрые губы, и ныл. Большие слезы
сползали, размазываясь, по его грязным щекам.
- У тебя, случайно, нет заговора на останавливание слез? - спросил у
колдуньи Синяка. Он думал, что она улыбнется, но лицо Асантао осталось
суровым.
- Слезы - вода, - сказала она. - Слезы утекут, глаза останутся. - И
отвернувшись от Пузана, словно забыв о нем, заговорила совсем о другом. -
Ты голоден, чужой человек. Я хочу накормить тебя, а когда ты будешь сыт,
ты, может быть, расскажешь о себе?
- Ты видишь, Асантао, - произнес Синяка в ответ, то ли выражая ей
свою признательность, то ли намекая на дар ясновидения, благодаря которому
она может не задавать вопросов.
И опять она, вопреки его ожиданиям, не улыбнулась.
- Я вижу, но не все, - сказала она. - И ты для меня - смутная, темная
тень.


Пузан обессиленно спал, разметавшись по траве в десяти шагах от дома
Асантао. Даже во сне физиономия у него была обиженная. Время от времени он
коротко всхрапывал, после чего издавал тоненький стон и снова затихал.
Синяка потрогал его лоб, но горячки у великана не наблюдалось, и Синяка
отсел к костерку.
Асантао куда-то ушла. Разговор с ней оказался трудным: знахарка была
проницательна, и утаивать от нее правду было куда как непросто. К тому же
она знала гораздо больше, чем Синяка. Она не обладала безграничной силой и
поэтому жадно училась. Синяка был невеждой, неотесанным бродягой, и это
особенно бросалось в глаза, когда он очутился рядом с этой женщиной -
хранительницей мудрости маленького болотного народа.
Огонек лениво лизал головешки. Ящерка спала, устроившись среди углей.
Красный жар пробегал по ним, затрагивая и саламандру. Она наелась до
отвала, полностью слилась со своей стихией и теперь блаженствовала.
Синяка снова взял в руки обломок стрелы, который Асантао вытащила из
раны великана. Тонкий железный наконечник, покрытый засохшей кровью,
крепился к деревянному стержню, который был, в свою очередь, вставлен в
полый тростник. Синяка впервые видел стрелу с двойным древком.
Странный народ эти морасты, подумал он. Никто о них толком ничего не
знает. Распространяют всякие слухи - как обо всем, чего не могут понять.
Кто они такие? Похоже, сами болотные люди имели об этом весьма смутные
представления. Они были древним народом, и их осталось очень мало.
Асантао, которой, несомненно, ведомо больше, чем другим, сказала, что
ни морастов, ни враждующих с ними зумпфов (оба племени были когда-то одним
целым) нельзя относить к человеческому роду в полном смысле этого слова.
Колдунье нечасто приходилось иметь дело с людьми, но из того, что она
сумела понять, наблюдая за ними сама и слушая рассказы других, ей стало
ясно: существуют различия - и немалые.
Прежде всего, у людей совсем иначе организовано зрение. Люди не умеют
различать то, что ясно любому годовалому морастику. Они не могут
растворяться в воздухе, сливаясь с окружающим миром, не умеют слышать, как
текут соки деревьев, видеть, как растет трава, они не понимают голоса птиц
и летучих мышей, не знают, как угадывать, откуда придет ветер. Может быть,
поэтому они отказались от луков и придумали карабины и пушки? Может,
поэтому распускают о морастах всякие слухи, один другого глупей и ужасней?
- Ты ненавидишь людей, Асантао? - спросил ее Синяка.
- Я варахнунт, видящая и знающая, - ответила она. - Мне дана сила.
Как я могу ненавидеть? Это было бы опасно.
Синяка слишком хорошо знал, что она права.
- Может быть, ваш народ принадлежит к древнему гномьему племени,
которое по каким-то причинам ушло жить в болота? - спросил он, уходя от
опасной темы.
И снова колдунья покачала головой, и солнце блеснуло на золотых
знаках ее кожаной головной повязки.
- Нет, - сказала она. - Мы морасты.
Синяка воткнул стрелу Мелы в мягкий дерн, раздумывая обо всем
услышанном. Зумпфы, сказала Асантао, враждуют с их племенем. В основном
эта вражда возникла из-за того, что зумпфы воровали у них женщин. Были и
другие вещи, которые оба племени не могли поделить: соль и военная удача.
- Мы кажемся тебе дикарями, - заметила при этом колдунья. - Наверное,
так и есть. Но зумпфы - они настоящие варвары. Они очень жестоки.
На миг ее лицо омрачилось, и Синяка подумал, что при мысли о врагах
Асантао изменяет своей спокойной мудрости. Но не решился выспрашивать об
этом более подробно. Эти земли, расположенные среди бескрайних трясин
Элизабетинских болот, были для него неизведанным миром, который жил своими
страстями и своей истиной.
За его спиной кто-то хмыкнул. Синяка резко повернулся. На него весело
смотрел Аэйт.
- Ты разворотлив, как полено, - сказал маленький воин. - И столь же
чуток.
Насмешка была заслуженной, и Синяка не стал спорить. Но ему хотелось,
чтобы этот парнишка уважал его хотя бы за что-нибудь, и потому заметил:
- И столь же терпелив, о доблестный Аэйт.
Веснушчатая физиономия доблестного Аэйта расплылась в улыбке. На
мгновение эта улыбка угасла, когда юноша метнул быстрый взгляд на костер
и, без сомнения, заметил саламандру. А потом вернулась, но уже менее
открытая. Морасты, похоже, обладали слишком хорошим зрением. Даже Синяка с
трудом различал саламандру среди тлеющих углей, хотя он знал, где ее
искать.
Он уже лихорадочно соображал, что бы такое соврать в ответ на
неминуемый вопрос, но Аэйт заговорил совсем о другом.
- Я пришел просить у тебя доброты в обмен на мою неучтивость, -
сказал он.
- Буду рад помочь тебе, - искренне ответил Синяка. - Особенно если ты
объяснишь, как. Ведь я еще и соображаю, как полено.
К удовольствию своего собеседника, Аэйт слегка покраснел.
- Не говори Меле, что я приходил донимать тебя расспросами. Это будет
доброта.
- Почему?
- Гостей нельзя беспокоить праздным любопытством.
- А, значит, я гость, - обрадовался Синяка. Ему очень не хотелось
превращаться в пленника.
- Ну да, пока союз воинов не решил, что ты враг и тебя нужно убить,
ты - гость, - просто объяснил Аэйт.
Синяка решил пока что не беспокоиться о своем статусе.
- А что сделает Мела, если узнает?
- Поколотит меня и будет прав.
Синяка удивился.
- Поколотит? Разве он тебе не брат? Я думал, вы с ним близкие друзья.
- Мела - лучший воин у нас, хитрый и смелый, - с вызовом ответил
Аэйт. - Мне повезло, что я его тень. Конечно, он может меня бить, особенно
за такие проступки.
Подумав над этим разъяснением, Синяка спросил:
- Что такое "тень"?
- Спутник воина, - тут же сказал Аэйт.
Синяка еще немного помолчал.
- Он что, жестоко дерется?
- Да нет, - сказал Аэйт, скривившись. - Разве что по уху съездит.
Если он узнает, что я опять нарушаю законы, он расстроится.
- Он не узнает, - сказал Синяка.
Они обменялись улыбками, и юноша тут же подсел к костру. Он открыл
уже было рот, но Синяка опередил его.
- Ты часто нарушаешь законы?
- Случается, - доверчиво отозвался Аэйт. - Однажды меня даже хотели
изгнать из племени.
- Что же ты натворил?
- Подсматривал за обрядами союза воинов. Я ведь еще не воин, я тень
Мелы, - пояснил он. - Мела берет меня в разведку или в битву. Все враги,
которых я убью, будут убитыми Мелой. Он учит меня. Я хорошая тень, так он
говорит. Когда меня хотели изгнать, Мела чуть не убил себя. Наш вождь,
Фарзой, сын Фарсана, сказал, что боги разгневаны, что глаза тени не должны
видеть тайн. Удача - как женщина, сказал он, ее нагота - только для мужа.
Даже если бы Мела перерезал себе горло, Фарзой не простил бы меня.
- Почему же тебе разрешили остаться?
- Варахнунт Асантао, - ответил Аэйт. - Она запретила. Она видит. Ее
слово тяжелее слов любого из племени. Но теперь я навсегда останусь тенью.
- А если Мелу убьют? - неосторожно спросил Синяка и тут же пожалел о
своей бестактности.
Но Аэйт, похоже, давно уже думал об этом.
- Убивают часто, - сказал он. - Могут убить и Мелу. Тогда я стану
тенью Фарзоя.
Он по-детски сморщил нос.
- Почему ты рассказываешь мне все это? - спросил вдруг Синяка.
- Если ты враг, тебя прирежут, - пояснил Аэйт. - Если ты друг, тебя
незачем остерегаться.
Это объяснение показалось Синяке вполне удовлетворительным.
- Ты пришел, чтобы что-то спросить у меня, - напомнил ему Синяка.
- Это твоя саламандра? - тут же поинтересовался Аэйт.
- Прямой вопрос - прямой ответ, - сказал Синяка. - Моя.
- Да... - протянул Аэйт. - Я так и понял.
- Что ты понял? - Синяка насторожился.
- А что ты не человек, - просто сказал болотный воин. - В лучшем
случае, ты бродячий чародей.
Синяку пробрала дрожь от этого "в лучшем случае", но он предпочел не
уточнять.
- Да, - продолжал Аэйт, довольный своей проницательностью, - ты не
высокомерен, не так уж туп, неплохо видишь... Человек мог бы еще хитростью
и обманом подчинить себе тролля, но приручить саламандру... Как хочешь, я
не верю, что ты человек. И Мела так считает. А вот кто ты на самом деле -
это вопрос.
Раздосадованный тем, что здесь даже простой мальчишка видит его
насквозь, Синяка сказал:
- Скажи, Аэйт, это правда, что вы, морасты, - гномы?
Аэйт поперхнулся.
- Что значит - "гномы"?
- Ну, какие-нибудь болотные гномы... Вы такие маленькие, я хочу
сказать, ростом, вы так близки к природе... - Синяка молол чепуху и сам
знал это, но ему нужно было отвлечь мальчишку от догадки, которая была
опасно близка к истине.
Маневр оказался успешным. Аэйт покраснел от возмущения.
- Что за привычка стричь всех под одну гребенку! Если племя
низкорослое - так сразу "гномы"...
- А что, разве не так?
- Нет, - твердо сказал Аэйт. - Мы просто морасты.
На смуглом лице чародея появилась довольная улыбка.
- А я просто Синяка, - заявил он и с удовольствием отметил, что на
сей раз даже Аэйт смутился и не нашелся, что ответить.


Аэйт был прав, когда говорил, что слово варахнунт Асантао - самое
тяжелое в племени. Синяка не сомневался в том, что вождь, глава союза
воинов, о котором рассказывал ему мальчишка, с радостью прогнал бы
подальше подозрительных чужеземцев, а то и прирезал бы их на всякий
случай. Судя по словам Аэйта, Фарзой, сын Фарсана, был личностью суровой,
и ему ни к чему были какие-то бродяги, да еще с такой странной внешностью.
Всеми этими соображениями Синяка поделился с Асантао, как только она
вернулась домой.
- Фарзой суров, - согласилась колдунья, - и недоверчив. Идем, он
хочет тебя видеть.
Синяка нехотя встал. Великан все еще спал у костра. На его красной от
загара лапище белела повязка, распространяющая острый запах лука.
- А великан? - спросил Синяка.
- Он не отвечает, - сказала Асантао.
- Почему ты так решила, Асантао? Он вполне свободный великан, ему лет
четыреста, не меньше. Я полагаю, он уже достиг совершеннолетия.
- Он твоя тень.
Пожалуй, она права, подумал Синяка. Хорошо еще, что Аэйт растолковал
ему, что такое "тень". Неприятно все время задавать вопросы, большинство
которых кажутся, по всей видимости, идиотскими. Синяка так давно жил
совершенно один, что мгновенно запутывался, столкнувшись даже с самой
простой социальной структурой.
Асантао взяла его за руку и отвела к вождю.
Фарзой восседал, скрестив ноги, на огромном котле, перевернутом вверх
дном и покрытом медвежьей шкурой. Потом уже (от Аэйта) Синяка узнал, что
этот котел был отлит из сотен бронзовых наконечников вражеских стрел и
копий. Справа от вождя стояли воины, числом около двух дюжин, слева на
древке сверкало золотое изображение лося, сделанное с изумительным
мастерством.
Вождь, глава воинского союза, был довольно высок ростом для болотного
человека. Он был широкоплеч и строен; некрасивый шрам пересекал его
суровое лицо. Если в его белых волосах и была седина, то заметить ее было
не так-то просто. Он носил волосы стянутыми в узел на затылке, оставляя
две тонких косички свисать у висков. Две витых золотых гривны сверкали у
него на шее.
- Поклонись, - сказала Синяке Асантао, и он послушно наклонил перед
Фарзоем голову.
- Хорошо, - проговорил Фарзой. - Чужеземцев, мне сказали, двое. Один
- тень. Отвечать будешь ты.
Синяка почувствовал, как начинает ежиться под пристальным, недобрым
взглядом Фарзоя. Пришелец был слишком темным, слишком рослым, слишком
чужим. Вождь видел в нем неотесанного нищего бездельника - и в своем роде
был совершенно прав.
Синяка вдруг понял, что несмотря на все варварские законы
гостеприимства, эти люди никогда не будут считать его ровней себе.
Асантао осторожно тронула его за руку.
- Я объясню тебе, - сказала она. - Вот Лось. Хорс ездит на нем по
небу. - Она указала на солнце. - Глаз Хорса смотрит на тебя сверху. Лось
слушает твои слова. Он из золота. Золото той же породы, что и свет.
Поэтому не лги, чужеземец.
Щурясь от ярких бликов, Синяка посмотрел на Золотого Лося, главную
святыню племени, и подумал вдруг о Косматом Бьярни. Чертов пират, которого
он отправил в преисподнюю, перебил бы со своими головорезами все это
маленькое племя, не задумываясь, лишь бы завладеть таким огромным
количеством золота. Хорошо, что Бьярни больше нет. И Синяка в очередной
раз решительно подавил угрызения совести, терзавшие его при любом
вспоминании о капитане "Медведя".
Фарзой спросил:
- Откуда ты родом?
Удобнее было бы солгать, назвав какую-нибудь отдаленную страну, где
живут темнокожие люди, - тогда ему не пришлось бы ничего объяснять. Но у
Синяки вдруг появилось предчувствие, мгновенно ставшее уверенностью, что
Хорс действительно смотрит на него, а Золотой Лось действительно его
слышит, и что в их присутствии солгать не удастся. Поэтому он ответил
правду.
- Я из Ахена.
Несмотря на изоляцию, в которой жил народ Фарзоя, вождю кое-что было
известно об обитателях побережья. Бросив взгляд на Золотого Лося, он
сказал:
- Мне странно, что ты не лжешь. Но ведь жители Ахена - люди с белой
кожей.
Как объяснить, не слишком уклоняясь от истины, но и не приближаясь к
ней на опасно близкое расстояние, что маги его рода, торопясь вложить в
него силу, попросту опоили его ею, как лекарством, и что это навсегда
сожгло его кожу?
- Я был отравлен в детстве, - коротко сказал Синяка.
- Никогда не слыхал о подобных ядах, - заметил Фарзой, покосившись на
Асантао, но колдунья стояла с бесстрастным лицом, скрестив руки на поясе.
- Кто твои родители? - спросил вождь.
- Я их не помню.
- Где же ты вырос, в таком случае?
- У добрых людей, - усмехнувшись при воспоминании о приюте для
неполноценных детей, ответил Синяка.
В тот же миг Золотой Лось вспыхнул алым, как будто его облили кровью.
Ложь была вопиющей, хотя на сей раз Синяка не собирался никого обманывать.
Фарзой понял это и не стал ничего говорить. Он решил дать чужому человеку
возможность исправить неловкие слова.
- Я вырос в приюте, - сказал Синяка, - у злого, жадного хозяина,
которого ненавижу до сих пор, хотя он и не дал мне умереть от голода.
Алый свет, исходивший от небесного Лося, медленно угас. Фарзой
кивнул, удовлетворенный.
- Чем ты занимаешься?
Отчаянно косясь на Лося, Синяка очень осторожно ответил:
- Бродяжничаю...
Это было правдой, хотя и не полной. Но, к счастью, даже Хорсу не
уследить за каждым, кто недоговаривает, - правильно говорил Мела, у бога
только один глаз.
- Кто твоя тень?
- Великан, только небольшой. Он давно уже не людоед.
- Почему он следует за тобой?
- Мне его подарили.
На этот раз вождь позволил себе выразительно поднять бровь, однако
комментировать синякины слова не стал. Вместо этого он поднялся,
выпрямившись во весь рост. Котел глухо загудел под звериной шкурой, когда
вождь резко ударил по нему ногой.
- Ты бродяга без роду и племени, - спокойно сказал Фарзой. Он не
собирался никого оскорблять и просто, подводя итоги, называл вещи своими
именами. - Ты не похож на людей внешним обликом. Ты неграмотен и
безоружен. Для нашего народа ты бесполезен. Ты высокий, твоя тень -
великан, вы будете много есть. Я хочу, чтобы вы ушли.
Он прав, подумал Синяка. Если люди Ахена не признавали в нем
полноценного человека, если добрые и веселые братья из Ордена Закуски не
захотели делить с ним свою жизнь, то почему его должен принимать маленький
болотный народец? Синяка наклонил голову, чувствуя странную горечь.
Неожиданно у него вырвалось:
- Позволь хотя бы моему великану залечить свою рану!
- Нет, - сказал Фарзой.
Синяка взглянул на воинов, но они стояли неподвижно. Он вздрогнул,
услышав из-за своего плеча голос:
- Позволь ему остаться, Фарзой.
Все глаза обратились в сторону колдуньи. Что-то в том, как она