Хаецкая Елена Владимировна. Возвращение в Ахен

для погребального костра. Оказавшись среди людей, объединенных общим
чувством потери, Синяка все яснее понимал, что никогда не сможет войти в
жизнь этого племени. Пузан, казалось, был мудрее в житейских вопросах, чем
его всемогущий хозяин, поскольку предусмотрительно уклонился от участия в
церемонии. Синяке вспомнился сожалеющий взгляд, которым проводил великан,
когда он направлялся к костру, и на ум ему пришли слова Асантао: "Он тебя
любит".
Мела стоял по правую руку от вождя - бледный, сосредоточенный. Сейчас
он выглядел намного старше своих лет.
Никто не проронил ни слезинки, когда четверых погибших уложили на
костер и стали обкладывать связками сухой травы. По углам кострища
воткнули четыре стрелы и привязали к ним яркие ленты.
Подняв факел над низко опущенной головой, колдунья в черных одеждах
начала медленно обходить костер. Волосы ее, густо припорошенные пеплом и
оттого ставшие седыми, в беспорядке падали ей на плечи. Когда она
обернулась к толпе, Синяка неожиданно понял, что она полностью слилась с
Черной Тиргатао, о которой как-то рассказывала ему. В это было почти
невозможно поверить. Но она не просто надела на себя темные одежды и
изменила цвет своих волос. И не для того, чтобы выразить свою печаль,
обвела углем круги вокруг глаз. Какой бы ни была богиня смерти, бродящая
по полям сражений с огненным рогом в руке, сейчас она неведомым образом
вселилась в тело чародейки, и это наложило отпечаток мрачного торжества на
мягкие, немного грустные черты Асантао.
Синяка не мог даже предположить, каким образом это произошло. Сам он
не нуждался в том, чтобы увеличивать свою силу, допуская в себя дух
божества или демона, и потому не задумывался о подобных вещах.
Перед притихшей толпой с факелом в руке стояла Черная Тиргатао -
озаренная пламенем, с разметавшимися по плащу седыми космами, с огромными
провалами черных глаз. Она вскинула руки, и люди отозвались ей тихим
гулом. Тиргатао испытующе оглядела толпу, словно отыскивая хотя бы одного
непокорного. Но все глаза были сухими, все губы сжатыми, и каждый склонял
перед ней голову. Сейчас нельзя было сердить Смерть. Она должна забрать к
себе погибших.
Вспыхнула и яростно кивнула Смерти Фрат. Тень девушки, рогатая от
стрел, торчащих в узле ее волос, метнулась по земле при этом движении. А
потом глаза Смерти остановились на Синяке.
Асантао не могла заглянуть в душу незнакомца слишком глубоко. У нее
не хватало на это сил; добрая и сострадательная, она сумела лишь понять,
что он одинок и очень устал. Но Черная Тиргатао была куда более
могущественной, чем знахарка из дикого болотного племени. И сейчас она
столкнулась с тем, чего не встречала никогда: перед ней был некто,
неподвластный ее силе. И хотя это длилось всего одно мгновение, Тиргатао
дрогнула.
Резкий порыв ветра пронесся между ними, словно высшие силы хотели
положить преграду между этими двумя, наделенными могуществом. Бездонные
черные глаза Смерти смотрели прямо на Синяку, и он сжался и склонился с
деланным смирением. И тогда Смерть отвернулась, утратив к нему интерес.
Теперь она стояла лицом к костру, направляя на него свой факел. Пламя
побежало по веточкам, лизнуло кору и вспыхнуло, охватывая тела погибших.
Синяка все еще дрожал. Почему Смерть испугалась его? Неужели он
никогда не умрет? Смерть что-то увидела. Хотел бы он знать, что. И что
увидела Асантао, когда в первую их встречу сказала: "Скоро его не станет?"
Огонь ревел, взлетая в темное ночное небо. С воздетыми руками в
багровом свете стояла Смерть. Фарзой в ослепительном белом плаще шагнул к
ней навстречу. Справа от вождя шел Мела, слева - Фрат, оба с обнаженными
мечами в руках. Вождь остановился перед богиней.
- Я забираю твоих погибших, вождь, - сказала Смерть своим глухим
низким голосом.
- Мой народ в долгу перед тобой, Черная Тиргатао.
- Я хочу знать имя того, кто так почтителен.
- Велика твоя мудрость, Смерть, - ответил вождь, - но велика и
осмотрительность смертных. Я был вождем тех, кого вручаю тебе. Их имена
отныне принадлежат тебе: Меса, Кой, Алким и Афан.
- Хорошо. - Тиргатао протянула руку. - Плати, вождь. Что ты дашь мне
за их покой? Ждать ли мне человеческой крови, пролитой в погребальный
костер, как было в старину?
- Нет, - ответил Фарзой, - я дам тебе не кровь - золото.
Молодой воин выступил из толпы, подошел к Фарзою с берестяной
коробкой в руках. Вождь взял ее, раскрыл - и замер. Метнув взгляд в его
сторону, вздрогнула Фрат. Мела же не шелохнулся.
Молчание нарушила Тиргатао.
- Ты даришь мне простой камень?
Впервые за все это время Смерть заговорила угрожающим тоном.
Фарзой швырнул коробку себе под ноги.
- Прости мою забывчивость, Черная Тиргатао с огненным рогом, - сказал
он, снимая с шеи витую гривну. Руки его подрагивали. - Я не хотел
прогневать тебя. Золото, предназначенное тебе в дар, было у меня на шее.
Тиргатао приняла подношение и громко рассмеялась.
- Ты угодил мне, вождь маленького народа! - прокричала она своим
хриплым голосом. - Ты угодил мне!
- А теперь уходи, - сказал вождь, резко меняя тон. - Уходи от нас,
Тиргатао!
Толпа загудела. В темноте застучали о щиты рукояти мечей и кинжалов,
голоса росли, сливаясь в один оглушительный крик:
- Уходи от нас, Смерть! Уходи!
Фрат и Мела шагнули вперед, направляя на Смерть свои мечи. Выронив
факел, Тиргатао отступила. Ее черный силуэт резко выделялся на фоне
пылающего костра. Умершие уже исчезли в огне.
- Уходи от нас, Тиргатао!
Два меча скрестились перед лицом Смерти, преграждая ей путь к живым.
Она качнулась, сделала еще несколько шагов назад и внезапно скрылась в
бушующем пламени погребального костра.
Громкий ликующий вопль пронесся над деревней. Фрат и Мела опустили
мечи.
Синяка поднес ладони к горлу. Он подумал, что Асантао, одержимая
духом Смерти, сгорела, и клял себя за то, что не остановил ее.
Но никто вокруг, казалось, не сожалел о гибели колдуньи. Несколько
человек обступили вождя. Фарзой, уже забыв о погибших и Смерти, сидел на
земле, рассматривая берестяную коробку и камень, положенный в нее вместо
золотых украшений - ритуального подарка для Черной Тиргатао. Он не хотел
верить своим глазам. Кто-то украл из коробки золото еще до начала
погребального обряда, а чтобы пропажа не была обнаружена сразу, положил
вместо золота камень. Воровство само по себе было в деревне вещью
невозможной, но здесь вор еще и опозорил вождя в глазах Смерти.
Фарзой взял в руки камень. Все это было немыслимо, невероятно...
- Слушайте! - сказал он, обращаясь к своему маленькому народу, и люди
деревни затихли, глядя на вождя.
Мела, стоявший справа от него, видел, как побагровел уродливый шрам
на лице Фарзоя. Фрат, стиснув зубы, неподвижно смотрела на толпу. Позор
жег ее так, словно она сама была виновна в преступлении, и ее злое лицо
казалось вдохновенным при свете костра.
- Я не поверил бы в это, - говорил вождь, - если бы не увидел своими
глазами. Вы знаете, что Смерти нужно платить, иначе она спалит дотла наши
души и зальет пепелище слезами, превращая сердца наши в слякоть, и тогда
мы будем уже не способны ни жить, ни любить, ни мстить. Ей нужно платить
кровью. Так поступали наши предки, пока не узнали, что превыше крови
Черная Тиргатао любит жаркое золото. Сегодня я подарил ей, сняв с себя,
знаки власти, потому что тот дар, что был приготовлен для нашей гостьи,
исчез, и вместо него в коробке лежал камень.
Толпа зловеще молчала. Фарзой медленно обвел глазами своих людей, и
взгляд его был таким же тяжелым и испытующим, как у самой Тиргатао.
- Кем бы ни был этот вор, он умрет, - негромко сказал Фарзой.
Стало совсем тихо. Синяка увидел, что Фрат улыбнулась.
- Он умрет, - повторил Фарзой, - и за него Тиргатао не получит
ничего. Пусть делает с его душой, что захочет.
Он резко повернулся и пошел прочь от костра, оставив камень и
берестяную коробку лежать на земле.
Разговоры возобновились. Несколько женщин уже готовили мясо для
пиршества, молодые воины устанавливали длинные столы. Решение было
принято, а что оно принесет - покажет утро.
Синяка возвращался к дому на рассвете, прихватив несколько кусков
мяса для Пузана. Он знал, что великан будет долго переживать из-за
упущенной возможности обожраться. Ну что ж, подумал Синяка, если дрыхнуть
целыми днями, то можно, в конце концов, проспать что-нибудь стоящее.
Но великан не спал. Растерянной тенью он громоздился на пороге дома
Асантао, бережно держа в своих лапах женщину. Сперва Синяке показалось,
что она мертва. Он бросился к великану и споткнулся на ступеньке о
саламандру - ящерка, изрядно разжиревшая, развалилась перед крыльцом и
вкушала прелести отдыха. Когда Синяка налетел на нее, она зашипела и,
лениво волоча хвост, отползла в сторону.
Синяка коснулся ладонью лица женщины. Она тихо дышала, бессильно
прижавшись щекой к широкой великаньей груди. Черные круги, нарисованные
углем, резко выделялись на ее бледной коже, светлые волосы, осыпанные
золой, оставляли серые пятна на черном плаще. Но это была Асантао - все
еще не расставшаяся со зловещим ритуальным обликом, однако уже свободная
от вселявшейся в нее богини. Ни волоска не обгорело на ее голове, ни
лоскутка одежды не тронуло пламя. Она прошла сквозь костер, оставив там
Смерть, и вышла в ночь маленькой колдуньей маленького болотного народа.
- Где ты нашел ее, Пузан? - шепотом спросил Синяка.
- Да вот... господин Синяка, они ведь без чувств, - многозначительно
сказал Пузан.
- Вижу, - нетерпеливо оборвал его чародей.
Великан жалостливо дернул носом.
- Господин Синяка, я это... если вы в немилостивом расположении, то
не осмелюсь... но вот они без чувств и совершенно непонятно... Они шли к
себе домой, а их шатало, точно они набрались, как эта винная бочка,
Торфинн, чтобы ему и на том свете... И дрожали они изрядно.
- Кто "они"?
- Госпожа Асантао. Они потом упали, я их поймал, конечно, и вот
теперь не знаю, чего делать. Они спят, я их держу.
Великан шумно вздохнул, отвернув лицо от спящей Асантао, чтобы не
потревожить ее.
- А там пируют, - добавил он дрогнувшим голосом.
- Иди пируй, - сказал ему Синяка. - Давай мне ее и иди.
Великан засуетился. Синяка снял с себя плащ, сел на пороге и принял
Асантао из рук великана. Она сильно вздрогнула во сне.
- Вот, под голову, значит, подложить, - бормотал великан. - И холодно
тут... Вы уж закутайте ее, как следует... И сами тоже...
Он потоптался немного и побрел прочь от крыльца на запах съестного.
Синяка отер краем плаща уголь с усталого лица колдуньи, пригладил ее
волосы. Потом тихонько свистнул саламандре.
Огненный дух приподнял голову как бы в недоумении. Свист повторился.
Саламандра пришла к выводу, что господин Синяка просто насвистывает ради
своего удовольствия, и с облегчением снова растянулась на ступеньках.
- Слушай ты, ленивая тварь...
Теперь господин Синяка заговорил. Но не саламандру же, в самом деле,
он называет "ленивой тварью"? Ящерка не шелохнулась.
Синяка осторожно вытянул ногу и потыкал в нее носком. Проклятье, это
же надо иметь такие длинные ноги. И зачем людям такие длинные ноги?
Некоторое время саламандра размышляла над этим. Но тут Синяка дал ей
основательного пинка, так что она подскочила.
- Мне нужен огонь, живо, - резко сказал он. - И нечего делать вид,
что сил у тебя не хватает.
С подчеркнутой обидой саламандра свернулась в кольцо и раздраженно
запылала.
Постепенно согреваясь, Асантао начала дышать спокойнее. Синяка уже
подумывал о том, чтобы отнести ее в дом и уложить в постель, как из
рассветных сумерек бесшумно выступил Мела. Он хмуро посмотрел на костер,
горевший без дров, и сел рядом с чародеем.
- Хочешь мяса? - спросил Синяка.
Мела взял остывший кусок, подержал возле огня и рассеянно принялся
жевать. Казалось, он раздумывал над чем-то.
Асантао пошевелилась во сне и еле слышно вздохнула. Мела засунул в
рот остатки мяса, обтер руки о штаны. Вдвоем с Синякой они отнесли Асантао
в дом, уложили ее на ворох звериных шкур, служивших постелью. Синяка
впервые был в доме колдуньи и с интересом осматривался по сторонам.
Центром всего сооружения был большой деревянный столб, на котором
висели связки сушеных трав, костяные ножи с плоскими рукоятками, на
которые углем были нанесены знаки, дощечки с резьбой, изображавшей
Хозяина, Огненную Старуху, ясную Ран в окружении ее дочерей-волн. Все это
было испещрено магическими знаками, из которых Синяка знал только знак
Солнца. На полках среди кухонной посуды стояли глиняные бутылки с
запечатанными горлышками, а над ними на крюке висела большая гадательная
чаша. В доме пахло пылью и горьковатыми травами.
Мела поправил постель и укрыл колдунью лоскутным одеялом, которое
снял со скамьи у окна, потом, встав на колени и коснувшись лицом пола,
поклонился спящей и вышел. Синяка последовал за ним.
Был уже рассвет, и по-утреннему холодной казалась трава, влажная от
тумана. Воспользовавшись отсутствием хозяина, саламандра погасила костерок
и теперь мирно спала, свернувшись кольцом.
- Мела, - сказал Синяка негромко, - ты говорил вождю, что твой брат
не погиб, что он в плену?
- Да, - ответил Мела с видимым равнодушием. - Он там и останется.
Как Синяка ни пытался отгородиться от мира чувств и оставаться
исключительно в мире внешних проявлений, откуда-то из потаенных глубин
души старшего брата на него плеснуло нестерпимой болью.
Синяка владел собой куда хуже, чем Мела. Он переспросил севшим
голосом:
- Они знают, что мальчик жив, и не попытаются его спасти?
- Аэйт всего лишь тень, - сказал Мела. - Ради него Фарзой и пальцем
не шевельнет. - Он помолчал, подождав, пока уляжется горечь, и, желая быть
справедливым, добавил: - Фарзой не стал бы делать этого ни для кого.
Погубить несколько человек ради того, чтобы спасти одного...
Синяка кивнул. Неожиданно он подумал о Тиргатао: тем, кого опалит ее
пламя, даже родниковая вода уже не покажется сладкой. Так говорила ему
Асантао, спящая в доме. Синяка искоса поглядел на Мелу. Он потерял брата.
Но когда Синяка заговорил об этом, осторожно подбирая слова, чтобы не
задеть Мелу слишком больно, молодой воин ответил:
- Черной Тиргатао нечего делать в моей душе. Аэйт еще жив, и я не
собираюсь хоронить его.


Фрат остановилась, передав великану легкий круглый щит.
- Повесь его на ветку, - сказала она.
Великан нерешительно повертел щит в своих толстых лапах, заросших
рыжим волосом.
- Так это... Госпожа Фрат, оно же вещь... Я хочу сказать, предмет...
И вдруг по нему стрелять? Вы как хотите, а у меня рука не поднимется.
Они стояли в лесу, в двух милях от деревни.
Во время поминального пира после изгнания Смерти девушка заметила
Пузана, который неловко топтался в сторонке, вздыхал, громко глотал слюни
и с невероятной тоской следил за тем, как куски исчезают с длинного
деревянного стола, установленного возле дымящегося кострища. Одна из
женщин, поглядев на Пузана, что-то сказала, и все рассмеялись.
Все, кроме Фрат. Она нахмурилась, встала. Увидев ее суровое лицо,
великан даже забыл о том, что ростом Фрат едва доходила ему до пояса, и в
испуге присел. Она махнула ему рукой. Из опасения развалить скамью, Пузан
пристроился возле нее на земле, а Фрат время от времени подавала ему мясо,
выбирая куски побольше. Великан хватал их зубами, отрезал ножом все, что
не влезало в рот с первого раза, жевал, после чего заталкивал в свою
обширную пасть вторую половину куска, иногда помогая себе пальцем.
Наблюдая за ним, Фрат, в конце концов, решила, что из великана может
еще получиться настоящий воин, поскольку обжирался он по-богатырски.
Покраснев от удовольствия, Пузан изъявил согласие посоревноваться с
маленькой воительницей в стрельбе из лука. Ради Фрат он согласился бы на
что угодно. При этом поставил только одно условие: соревнование должно
происходить в стороне от деревни. Чтобы никто не стал свидетелем позора
проигравшего. По правде говоря, Пузан смущался и отчаянно трусил, ибо
отродясь лука в руках не держал. Ну разве что топор...
Фрат вынула из волос стрелы, уложила их в колчанное отделение, а
волосы заплела в две косы. Принесла из дома старый круглый щит. На коже
щита были нарисованы зеленые и красные круги, а в центре помещалась медная
пластина. Этот-то щит она и вручила великану с приказом повесить на дерево
в качестве мишени. Пузан же мялся.
- Ну так в чем дело? - нетерпеливо сказала Фрат. - Будь другом,
повесь его на ветку. Тебе же ничего не стоит дотянуться.
- Да... оно так... - Пузан вздохнул. - Это нам раз плюнуть... все
равно как по харе смазать... - Он внезапно осекся, бросив быстрый косой
взгляд на девушку, и мучительно покраснел. - То есть, я хочу сказать,
госпожа Фрат, что никаких затруднений.
Фрат склонила голову набок и посмотрела на Пузана снизу вверх.
- Чудной ты, - сказала она.
Пузан осторожно поерзал, не зная, как принимать эти слова, но на
всякий случай тяжело вздохнул.
- Вещь ведь попортим, - пояснил великан.
- Это старый щит, - утешила его Фрат.
Великан побрел вешать щит на ветку. Вдруг он замер, вглядываясь
сквозь ветви на тропу.
- Идет кто-то, - пробормотал он, снова краснея. - Наблюдать будет,
это как пить дать. И издеваться станет, собака...
По лесу шел человек в плаще. Шел он, видимо, торопясь и не слишком
заботясь о том, чтобы его не заметили.
- Что ты там бормочешь, Пузан? - спросила Фрат.
- Да вот, шляется тут... В смущение меня вводит... Эдак и рука
дрогнуть может... Ну, случайно...
Фрат вгляделась в зелень леса - как казалось Пузану, сплошную.
- Это Мела, - уверенно сказала она и позвала: - Мела! Иди сюда!
Пузан налился мрачностью, как грозовая туча свинцом. Меньше всего ему
хотелось, чтобы свидетелем их богатырской потехи стал этот великаноубийца,
коварный Мела с Элизабетинских болот.
Мела, казалось, тоже не был в восторге от этой встречи. Он
остановился, раздумывая, не пренебречь ли ему приглашением, но Фрат
окликнула его снова, и он с видимой неохотой подошел.
- Свет Хорса на твоей дороге, Фрат, - вежливо сказал Мела.
- И тебе удачи и доброго дня, - отозвалась Фрат.
Пузан проворчал нечто нечленораздельное. Мела смотрел на них хмуро.
Великан подумал о том, что этот парень слишком уж редко улыбается. По
некотором размышлении он пришел к выводу, что подобное наблюдение может
послужить зачином для дружеской беседы, и сказал:
- Больно ты мрачный, Мела. Так нельзя. Конечно, ничего хорошего нет в
том, что эти вонючие зумпфы схватили твоего брата и посадили его на цепь,
как говорится. Ничего был парнишка, обходительный, - добавил Пузан, явно
желая сделать Меле приятное. - Жалко, что они его зарежут... Но жизнь-то
продолжается, так-то вот.
Он перевел дыхание, утомленный такой торжественной и связной тирадой.
Мела побледнел до синевы, словно сама Тиргатао задела его полой своего
плаща, но не сказал ни слова. Фрат посмотрела на великана, на Мелу, однако
промолчала и вместо того, чтобы тратить время на бесполезные слова
утешения, напомнила Пузану о щите.
Мела сел в траву, наблюдая за тем, как Фрат готовится к выстрелу. Ее
красные стрелы летели в цель без промаха. Он поймал себя на том, что с
удовольствием смотрит на ее длинные белые косы, черные брови, густые
ресницы, в тени которых голубые глаза Фрат иногда казались почти черными.
У нее было скуластое лицо, покатые, немного тяжеловатые плечи.
Аккуратно послав стрелы так, что они легли вокруг медной бляхи щита
треугольником, Фрат улыбнулась. Мела еле заметно улыбнулся ей в ответ.
Красивая девушка, снова подумал он, и на душе у него стало тяжело.
Пролетел ветер, по лицу Мелы скользнули тени. Он поднялся на ноги.
- Ты вызываешь у меня зависть, Фрат, - сказал он.
Фрат вспыхнула от удовольствия. Солнечный луч упал ей в глаза, и она
прищурилась. На Мелу словно брызнуло голубым светом.
- Я рада, что ты говоришь это, Мела, - сказала Фрат, передавая ему
лук. - Но я совсем не верю тебе.
Мела подержал лук в руках, а потом сказал:
- Я не хочу нарушать порядок вашего состязания. Пусть стреляет Пузан,
как вы и договаривались.
Пузан, поначалу разъяренный тем, что о нем забыли, теперь разозлился
оттого, что о нем вспомнили.
- Нет уж, - язвительно произнес он. - Пусть непревзойденный господин
Мела стреляют попервости. А то как в живое, извините, мясо палить - это мы
завсегда. А как мастерство показать, сноровку и умение - это мы в кусты.
Пущай Пузан, стало быть, отдувается. А у Пузана, кстати говоря, еще раны
не зажили, предательски нанесенные из-за угла... То есть, из-за куста, -
поправился великан, который даже в гневе желал быть точным. - И могут
открыться в любую минуту, очень даже запросто, от чрезмерного напряжения
мышц... - Он повертел лук в руках, поводил по нему зачем-то носом и
заключил чуть не умоляюще: - Да и сломаю я его...
Мела, почти не глядя, выпустил одну за другой три стрелы. Две попали
в цель, третья вонзилась в ствол дерева.
Издалека донеслись чьи-то голоса. Мела подошел к своим стрелам, вынул
их и протянул девушке. Из ранки на стволе сосны потекла смола.
- Прощай, Фрат, - сказал Мела и повернулся, чтобы идти.
Фрат удивленно вскинула на него глаза. Она вдруг растерялась. Пузан,
преисполненный благодарности к этой девушке, которая одна во всей деревне
была к нему добра, осторожно прикрыл лапой ее плечо.
- Пущай идет, коли ноги носят, - прогудел он. - Подумаешь, антик с
хризантемой. Всего-навсего болотная поросль, а туда же - в амбиции входит.
Иди-иди, скучать не будем. Пальни еще по какому-нибудь доверчивому,
беззащитному великану, не промахнешься... А вы, госпожа Фрат, зря
расстраиваетесь. И получше имеются, и очень даже...
Фрат не слушала утешений чудовища. Мела уже ушел, невозмутимый, как
всегда.
Голоса приближались. Несколько человек из деревни шли по той же
тропинке, что и Мела, обходя Фрат и Пузана слева. Они возбужденно
переговаривались.
- Похоже, они идут по следу врага, - сказала Фрат, сразу взяв себя в
руки. - Проклятье! Неужели враги добрались уже до наших окраин?
Она поспешно поправила пояс с мечом.
- Подай мне щит, Пузан.
- Он дырявый, госпожа Фрат! - всполошился великан. - Я сбегаю за
новым, а? - Он сделал уже движение, словно собирался бежать к деревне, но
гневное выражение на лице девушки пригвоздило его к земле. Вдохновение
угасло в великаньей душе, и он послушно подал воительнице ее щит с
торчащими из него красными стрелами. - Там же опасно, - сказал он жалобно,
- чего вам идти... И без вас, поди, справятся с супостатом...
- Мела не знает, что зумпфы вышли к околице, - ответила Фрат. - Я
должна предупредить его. Они хоть и дикари, но ловушки устраивать еще не
разучились. Не бойся, Пузан. - Она погладила его по локтю и исчезла в
зарослях.


Мела быстро шел по тропинке. Голоса приближались. Он не
останавливался. Если кто-нибудь и мог сейчас обнаружить его, выделив его
силуэт среди пестрой зелени, пронизанной светом, так это Аэйт. Но братишка
в плену, и никто на всех болотах (дальше реки Элизабет Мела не заглядывал
даже в мыслях) не шевельнет пальцем, чтобы вызволить его. Так что бояться
некого.
- Мела!
Кричала Фрат. Кричала совсем близко, уверенная в том, что он слышит.
И те, что шли сзади, слышали ее тоже.
- Мела! Будь осторожен! Тут опасно!
Он нахмурился и замер. Золотистые пятна света пробежали по его лицу,
не выделяя, а скрывая его. Голос Фрат вдруг сорвался:
- Мела! Великий Хорс, жив ли ты?.. Мела...
Мела сильно прикусил губу. Как некстати... И Фрат меньше, чем кто бы
то ни было, заслужила такое...
Бесстрашная воительница всхлипнула. Он увидел ее на тропе. Она
прошептала так, словно он уже умер и она разговаривала с его душой:
- Зачем ты был так неосторожен, Мела?
Он вздрогнул - и это движение выдало его. Фрат застыла с широко
раскрытыми глазами, а потом, отбросив в сторону щит, побежала к нему.
Беспомощно опустив руки, Мела смотрел, как она летит по тропинке, легко и
сильно отталкиваясь от земли. Корни сосен, проползающие под толстым
хвойным ковром, золотые солнечные пятна, маленькие ноги, обутые в ременные
сандалии...
Она не успела добежать до него. Грубые руки схватили Мелу, отобрали
меч, заломили локти за спину и поставили на колени. Мела не сопротивлялся.
Фрат замерла, точно наткнувшись на стену. Стоя на коленях, Мела
смотрел снизу вверх, как меняется ее лицо по мере того, как она узнает
тех, кто держит его. Она стала тяжело дышать. И тут, словно желая дать
ответ на все невысказанные вопросы, один из схвативших Мелу нащупал на его
шее кожаный шнурок, сильно дернул и сорвал маленький мешочек. Очень
медленно развязал тонкие завязки и вытряхнул на широкую ладонь содержимое
мешочка. Нестерпимо ярким блеском сверкнуло золото, уничтожая последнюю
надежду.
Это были тяжелые женские серьги с пластинами, изображавшими лебедя и
его отражение, - ритуальный дар для Черной Тиргатао.


Мела стоял посреди деревенской площади между двух воинов, вооруженных
длинными копьями. Он казался спокойным, как обычно, и только был очень
бледен. Оружие у него отобрали, все украшения сняли. Обнаженный до пояса,
босой, со связанными руками, он стоял перед Фарзоем и, не мигая, смотрел
на вознесенного в яркое небо Золотого Лося.
Фрат и ее отец стояли по правую руку от вождя, девушка на полшага
позади мужчины, как и подобает тени воина. Лица обоих были бесстрастны, и
никто не видел, как Фрат, таясь от всех, до боли жмет пальцы Фратака.