Случилось так, что судно, на котором Галлу следовало отплыть из Иудеи, не было готово к отплытию, так что Галл приказал разбить лагерь на окраине Старого Тира (Paleotyrus) и, в силу странной случайности, в самом саду, принадлежавшем некогда старому Бенони.
   Здесь были разбиты палатки, при чем палатка Мириам с ее старой рабыней была раскинута на берегу моря, и подле шатра ее покровителя. Эту ночь Мириам спала хорошо и, пробудившись на рассвете, заслышав рокот волн, вышла в сад. Весь лагерь еще спал, и море, и все кругом было спокойно. Вот, прорвав дымку тумана, дневное светило всплыло над горизонтом, залив своим светом сверкающую синеву моря и темную линию его берегов. И вдруг в мозгу бедной больной просветлело, разум возвратился к ней, так что, когда проснувшийся Галл подошел к ней, она признала сад и гордые линии древнего Тира, расположенного на острове. Вон та пальма, под которой она с Нехуштой любила отдыхать, вон скала, близ которой растут лилии и где она получила послание от Марка, и инстинктивно она поднесла руку к ожерелью. Да, ожерелье и теперь было у нее на шее, и на нем она ощупала свой перстень, который старая рабыня нашла в ее волосах и для сохранности надела на ожерелье.
   Мириам сняла его оттуда и надела на палец. Затем дошла до той скалы и, сев на большой камень, принялась припоминать, что с нею было. Но вскоре все ее воспоминания потонули в каком-то кровавом хаосе, в котором она совершенно не могла разобраться.
   Встав поутру, Галл как всегда прошел к палатке Мириам, чтобы осведомиться, как она спала, и узнал от ее прислужницы, что она уже вышла. Осмотревшись кругом, он увидел ее у скалы и, опираясь на свой костыль, так как рана его еще не зажила и нога не действовала, побрел к ней.
   – С добрым утром, дочь моя, – сказал он, – как ты изволила ночевать?
   – Благодарю тебя, господин, я сегодня хорошо спала! Но скажи и, этот город, который я там вижу, не Тир? А этот сад, не деда моего Бенони, где я бродила много времени тому назад? Но с тех пор случилось так много разных ужасных событий, которых я теперь не могу припомнить… Да, не могу! – она приложила руку ко лбу и тихо застонала.
   – И не надо, не припоминай их! – весело сказал Галл. – В жизни много такого, что лучше забыть совсем… Да, это Тир, а это сад Бенони! Вчера, когда мы прибыли сюда, ты не узнала этих мест, было уже темно!
   Говоря это, он следил за нею, не веря своим ушам, не веря себе, что к ней вернулся рассудок. Мириам, со своей стороны, не спускала глаз с его лица, точно стараясь уловить в них нечто знакомое ей, и вдруг воскликнула:
   – Да, теперь я вспомнила! Ты – римлянин Галл, тот военачальник римский, который привез мне письмо… – и она стала искать у себя на груди это письмо. – Оно пропало! Куда оно могло деваться?.. Дайте мне вспомнить…
   – Нет, нет. не надо вспоминать! – поспешил прервать ее мысли Галл. – Да, я, действительно, тот самый человек, который несколько лет тому назад привез тебе письмо от моего друга Марка, прозванного Фортунатом, а также и эти безделушки, что вижу у тебя на шее и на пальце. Но мы обо всем этом поговорим после, а теперь тебе нора покушать, а мне надо будет перевязать мою рану. А там мы с тобой побеседуем!
   Но в это утро Галл не показывался, боясь, чтобы Мириам не переутомилась, напрягая свои мысли. Не видя его, она до самого обеда пробродила одна по саду, любуясь синим простором моря и прислушиваясь к его однообразному плеску.
   Мало-помалу в ее мозгу воскресли воспоминания того ужасного прошлого, которое поначалу, казалось, совершенно изгладилось из ее памяти. Наконец, старая служанка пришла звать ее обедать и провела в столовую. На пути к этой палатке она увидела несколько десятков римских солдат, которые как будто преграждали ей дорогу.
   Мириам испугалась и готова была бежать от них. но старуха-рабыня успокоила ее:
   – Не бойся их, они ничего тебе не сделают, все они любят свою Жемчужину и собрались здесь, чтобы приветствовать тебя, так как слышали, что ты поправилась, и все они этому рады!
   – Жемчужину? Что это значит?
   – Так они тебя называют из-за твоего жемчужного ожерелья.
   Действительно, при ее приближении эти грубые, суровые легионеры осыпали приветствиями и хлопали в ладоши, выражая свою радость, а один из них даже поднес ей пучок полевых цветов, которые в это время года были уже редки, и потому ему стоило не малого труда набрать их. Услыхав из своего шатра радостные крики и приветствия легионеров, Галл вышел и, чтобы почтить этот день выздоровления их общей любимицы, приказал выдать солдатам бочонок доброго ливанского вина, чтобы они распили его за здоровье Мириам.
   Затем, взяв ее за руку, Галл повел ее в палатку, где был накрыт обед. За обедом Мириам рассказала Галлу свою историю и затем спросила, что ожидает ее в Риме.
   – До возвращения Тита ты останешься у меня, – отвечал тот, – а затем должна будешь идти за его триумфальной колесницей. А там, если он не изменит своего решения, чего трудно ожидать, так как Тит гордится тем, что никогда не отменял ни одного своего декрета, не изменял своего суждения или решения, как бы поспешно оно ни было принято, ты должна будешь быть продана с публичного торга на форуме!
   – Продана в рабство, как скотина на базаре! Продана с публичного торга! О, Галл, какая печальная, какая позорная участь!
   – Не будем думать об этом, дитя мое, будем лучше надеяться, что и в этом, как во всем остальном, судьба будет благоприятствовать тебе!
   – Я желала бы только, чтобы Марк узнал о том, что меня ожидает в Риме!
   – Ты этого желаешь, но как же это сделать, даже если он еще жив? Завтра, перед наступлением ночи, судно наше уходит в море. Что же могу я сделать?
   – Пошли гонца к Марку с посылкой и вестью от меня!
   – Гонца? Но кто же сумеет отыскать его? Я могу отправить только одного из моих солдат, но он не сумеет открыть убежища ессеев, о котором ты говорила мне!
   – У меня есть друзья в этом городе и, если бы я могла свидеться с ними, то нашла бы подходящего человека, который сумел бы исполнить мое поручение. Если бы я могла повидать кого-нибудь из христиан или ессеев, то уверена, что они сделали бы для меня то, о чем я их попрошу! – сказала Мириам.
   Галл призадумался и затем решил послать старую невольницу в город с поручением отыскать кого-нибудь из христиан или ессеев, пообещав ей в награду свободу.
   Старуха, ловкая и хитрая, пустилась бродить по городу и перед закатом возвратилась, заявив, что христиан никого в городе не осталось, но что ей после долгих поисков удалось, наконец, встретить одного молодого ессея, который обещал прийти в римский лагерь, когда совсем стемнеет.
   Действительно, спустя часа два после заката, ессей явился и был проведен старой рабыней в шатер Мириам.
   Этот брат Самуил находился в отсутствии из селения на берегу Иордана в то время, когда ессеи принуждены были бежать оттуда, отпросившись в Тир, чтобы проститься со своей умирающей матерью; брат Самуил, узнав о бегстве братства в Иерусалим и не зная, где именно они укрылись, но слыша об ужасах, происходивших в Иерусалиме, решил остаться при матери, которая тогда еще была жива и не отпускала его от себя. Таким образом ему удалось избегнуть всех ужасов осады Иерусалима, а теперь, схоронив свою мать, он собирался разыскать свое братство, если только кто-нибудь из них еще уцелел.
   Убедившись в том, что этот брат Самуил действительно ессей, Мириам рассказала ему все, что ей было известно о тайном убежище ессеев, и вручила кольцо, присланное ей некогда Марком, прося его передать это кольцо римлянину, пленнику ессеев, если он жив, а также сообщить ему об участи, ожидающей ее в Риме. Если же пленника этого, по имени Марк, уже нет в живых или среди ессеев, то отдать кольцо и ту же весть старой ливийской женщине Нехуште, а если и ее он не найдет, то дяде ее Итиэлю, ессею, или же тому человеку, который в данный момент будет считаться главою и председателем совета братства ессеев.
   Чтобы брат Самуил не забыл просьбы, Мириам изложила все это в письме, которое и вручила ему. Письмо ее было подписано «Мириам, из дома Бенони», но к кому оно писано, об этом она умолчала из боязни, чтобы письмо ее не попало в чужие руки и не навлекло беды на тех, к кому оно было обращено.
   Когда все это было сделано, Галл, вернувшийся теперь в шатер Мириам, осведомился, сколько брату ессею нужно будет денег на путевые издержки и затем, сколько он желает Получить за свои труды, и был крайне поражен, когда тот объявил, что никакого вознаграждения он не желает, и что это противно правилам его братства, предписывающим оказывать безвозмездно всякую услугу каждому, кто в ней нуждается.
   После того брат Самуил удалился, и Мириам никогда более не видала его, но, как оказалось впоследствии, он добросовестно исполнил возложенное на него поручение и тем оказал ей громадную услугу. По его уходе, Галл, по просьбе Мириам, также написал письмо к одному своему товарищу по службе, с вложением письма к Марку и просьбой доставить ему это письмо, если только Марк жив и вернется в армию.
   – Ну, дочь моя, мы теперь сделали все, что от нас зависело! Остальное надо предоставить судьбе.
   В тот же вечер они сели на большую римскую галеру и на 30 сутки пришли в Региум, откуда сухим путем двинулись к Риму.

XIX. О МАРКЕ И ХАЛЕВЕ

   В то время как Нехушта, напрягая все свои силы, старалась втащить упавшего от изнеможения Марка в тайный ход старой башни, она не видела, как Мириам отскочила от камня, чтобы выбить светильник из рук стража, и потому, услыхав глухой звук захлопнувшейся двери, со вздохом облегчения воскликнула:
   – Ну, как раз вовремя! Кажется, никто нас не видел!
   Но ответа не было, и с воплем отчаяния Нехушта добавила:
   – Госпожа! Где ты, отзовись, Христа ради! Где ты, госпожа?!
   Но опять то же безмолвие могилы, опять ни звука.
   – Что случилось? – спросил пришедший в себя Марк. – Где я, Мириам?
   – Случилось то, что Мириам в руках евреев, проклятый римлянин!.. Чтобы спасти тебя, она пожертвовала собою!.. Они распнут ее за то, что она помогла бежать тебе, римлянину!..
   Дверь захлопнулась за ней, и теперь мы ничего поделать не можем! – хриплым от бешенства и отчаяния голосом восклицала верная служанка.
   – О, не говори так! Отопри эту дверь, я еще жив, могу отстоять ее… – но, вспомнив, что у него нет меча, добавил: – Или хоть умереть вместе с ней!
   – Отпереть дверь? Ключ у нее! Я ничего не могу сделать!
   – Так я помогу тебе выломать ее!
   – Выломать эту дверь?.. Каменную плиту в 3 фута толщиною… Ха! Ха!
   Но, говоря эти слова, несчастная женщина, как безумная, старалась запустить в узкую скважину свои тонкие пальцы, те хрустели, мясо отставало от костей. В то же время Марк в бессильном отчаянии старался сдвинуть плечом тяжелую глыбу, но, сознавая свою немощность, с отчаянием упал.
   – Погибла! Из-за меня, о Боги!.. Из-за меня! – и он принимался рыдать и дико хохотал в бреду, пока не лишился сознания.
   – Убить бы его! – мелькнуло в озлобленном сердце Нехушты. – Проклятый римлянин, из-за него… Нет, нет, она его любила, лучше покончить с самой собой, без нее на что мне жизнь? Пусть это грех, мне это все равно!
   И измученная, разбитая, опустилась Нехушта на каменную ступень лестницы, бессмысленно уставившись глазами в одну точку. Вдруг впереди замигал огонек. То был брат Итиэль. Нехушта встала и посмотрела ему в лицо.
   – Ну, хвала Богу! – произнес старик. – Вы здесь, а я уж третий раз прихожу искать вас сюда, мы беспокоимся, почему Мириам не идет!
   – И она никогда больше не придет! – с рыданием воскликнула несчастная женщина. – Взамен себя она оставила нам этого проклятого римлянина, римского префекта Марка!
   – Что? Что ты говоришь? Где Мириам?
   – В руках евреев! – ответила она и рассказала ему все, что было.
   – Помочь ей – увы! – мы не можем. Пусть Бог поможет ей!.. – простонал Итиэль.
   – А что мы будем делать с этим человеком?
   – Постараемся сделать для него все, что в наших силах, ведь она, пожертвовавшая собою ради него, рассчитывала, что мы поможем ему, кроме того, много лет назад он был нашим гостем и другом!
   Итиэль ушел и призвал более сильных и молодых братьев, которые отнесли Марка в пещерку, служившую помещением Мириам, где бедный больной пролежал не одну неделю в безумном бреду, не подавая даже надежды на выздоровление. Только благодаря необычайному искусству братьев-врачевателей и неусыпному уходу Нехушты, удалось спасти ему жизнь.
   Между тем ессеям удалось узнать, что и Иерусалим, и гора Сиоп пали, что Мириам была осуждена Синедрионом и прикована к позорному столбу на вратах Никанора, но что с нею сталось дальше, они не знали.
   К этому времени их запасы стали приходить к концу, и так как стража римлян теперь, была не столь бдительна, как раньше, а евреи, если они были не в плену и не в тюрьмах, прятались, как совы, боясь показаться на свет Божий, и их опасаться не было нужды, ессеи решили покинуть свое подземное убежище и попытаться вернуться к берегам Иордана.
   Однажды ночью вереница бледных людей, за которыми несли ряд носилок с больными, осторожно вышла из подземелья и направилась по дороге к Иерихону. Вся эта местность, всегда довольно пустынная, теперь окончательно вымерла, так что они с трудом питались в пути кореньями и последними крохами своих запасов.
   Ни при выходе из подземелья, ни на пути никто не остановил и не потревожил их.
   Прибыв в Иерихон, ессеи убедились, что город представлял из себя только груду развалин, и не останавливаясь, направились к своему бывшему селению. Почти все дома и сады их были сожжены и разрушены, но несколько пещер в песчаном холме сзади селения, служивших им в качестве житниц и складов, остались нетронутыми, к великой их радости даже запасы, хранившиеся там, уцелели.
   Здесь они временно поселились, принявшись вновь возделывать свои поля, виноградники и отстраивать дома. Но теперь их было почти наполовину меньше прежнего, и работа шла медленно.
   Пленника своего, Марка, они принесли с собою и послали за Нехуштой, ухаживавшей за ним в одной из пещер, Головная рана его зажила теперь, но повреждение колена было так серьезно, что он не мог ходить без костыля и вообще был слаб и беспомощен, как ребенок. Кроме того, душевное состояние его было настолько безнадежно, что он по целым часам просиживал неподвижно в бывшем садике Мириам, не спуская глаз с того навеса, где была ее мастерская, он почти ни с кем не говорил, никогда не улыбался и, видимо, неутешно горевал о любимой им девушке.
   Слухи доходили, что Тит, окончательно разорив и разрушив Иерусалим, двинулся со своими войсками к Цезарее, где зимовал, устраивая великолепные зрелища в амфитеатре и почти ежедневно обрекая на смерть на арене десятки и сотни своих еврейских пленников. Но Марк не имел возможности да и не хотел дать знать о себе Титу, отчасти из опасения навлечь беду на своих благодетелей ессеев, а отчасти и потому еще, что для римлянина считалось позором быть захваченным в плен живым, как это случилось с ним.
   Между тем ессей, брат Самуил, покинув Тир с намерением исполнить поручение Мириам и прибыв в Иерусалим, где он застал только груды трупов и развалин и стаи хищных птиц, верный своему обещанию, приложил все старания, чтобы отыскать убежище ессеев, но, несмотря на упорное усердие, это ему не удавалось. Тех примет, о которых ему говорила Мириам, уже не было и следа, повсюду валялась масса камней и обломков скал, шакалы успели наделать столько нор, что разобраться в них не было никакой возможности. В конце концов, он был схвачен римским патрулем, которому он показался подозрительным, и подвергнут допросу, после чего его включили в число пленных невольников, работавших над разрушением остатков стен Иерусалимских, так как Тит решил сравнять их с землей. Здесь он проработал более четырех месяцев, получая только насущный хлеб да бесчисленные побои и брань. В числе его товарищей, работавших подобно ему, под кнутом победителей, был один брат ессей, который сообщил, что их единоверцы вернулись на берега Иордана. Когда Самуилу удалось бежать из-под надзора римлян, он направился прямо в бывшее селение ессеев близ Иерихона. Прибыв благополучно к своим, он осведомился, у них ли еще находится раненый римлянин, префект Марк, к которому он имеет поручение от Мириам, внучки Бенони, прозванной королевой ессеев.
   Разузнав о ней все, что им мог сообщить Самуил, ессей проводили его в бывший садик Мириам, где проводил целые дни Марк в обществе старой Нехушты, которая теперь ни на шаг не отходила от него. Она первая заметила приближавшегося Самуила.
   – Кого ты ищешь? – спросила она.
   – Благородного Марка, римского префекта, к которому я имею поручение от Мириам, внучки старого Бенони! – ответил Самуил.
   При этих словах его и Марк, и Нехушта вскочили на ноги.
   – Какое ты представишь доказательство в том? – воскликнул Марк, весь бледный, едва держась на ногах.
   – Вот это! – промолвил Самуил, подавая ему кольцо, и передал все, что ему было поручено, добавив, что у него было собственноручное письмо Мириам к Марку, но римские солдаты отняли его.
   – А давно ли ты видел ее? – спросила Нехушта.
   – Около пяти месяцев тому назад! – сказал Самуил.
   – Около пяти месяцев! А Тит покинул Иудею? – тревожно осведомился Марк.
   – Да, я слышал, что он отплыл из Александрии в Рим!
   – Женщина, нам нельзя терять ни минуты! – воскликнул Марк. – Тит на пути в Рим!
   – Да! – отозвалась Нехушта. – Нам остается только поблагодарить этого человека, который принес эту весть, и так как мы не в силах вознаградить его за эту услугу, сказать, что Бог вознаградит его за нас!
   – Да, пусть боги вознаградят тебя, добрый человек, а мы благодарим тебя от всей души! – сказал Марк и, опережая
   Самуила, направился с Нехуштой сообщить радостную и вместе тревожную весть умирающему Итиэлю.
   Выслушав их, старец возблагодарил Бога за его беспредельное милосердие и в ответ на высказанные Марком опасения сказал:
   – Бог, спасший ее на вратах Никанора, спасет и от позора на форуме! Но что же ты собственно желаешь, благородный Марк?
   – Я прошу братьев ессеев не ради себя, а ради нее даровать мне свободу и отпустить меня немедленно в Рим, чтобы я мог спасти ее от продажи на торжище или хоть купить ее, если только не опоздаю!
   – Купить ее себе в невольницы?
   – Нет, чтобы даровать ей свободу!
   – Мы сейчас созовем совет и обсудим твою просьбу на совете! – сказал старик.
   По зрелом и всестороннем обсуждении, совет ессеев решил даровать Марку свободу и даже снабдить его необходимыми на время путешествия деньгами, поручив передать Мириам, когда он увидит ее, их благословение.
   После того Марк и Нехушта сердечно простились со всей общиной ессеев и со стариком Итиэлем еще отдельно.
   – Я уминаю, друзья мои, и прежде чем вы прибудете в Рим, меня уже не будет в живых! – проговорил Итиэль. – Передайте Мириам, возлюбленной племяннице моей, что дух мой всегда невидимо будет охранять ее в ожидании радостного свидания с ней в другом, лучшем мире!
   Простившись с ним, Марк и Нехушта в ту же ночь на лошадях отправились в Яффу, где, на их счастье, застали судно, готовившееся к отплытию в Александрию. В этом портовом городе было немало всяких судов, и на одном из них Марк и Нехушта, в самый день прибытия в Александрию, отплыли в Региум.
   В страшную ночь пожара храма Иерусалимского Халев вместе с Симоном-Зилотом и несколькими сотнями других евреев скрылся в Верхнем городе, где, разрушив за собою мост, еще долго держались остатки еврейского народа. Во время этого поспешного бегства из ограды горящего храма Халев несколько раз пытался вернуться назад к вратам Никанора и, рискуя своею жизнью, спасти, если еще не поздно, любимую им девушку. Но римляне уже заняли эти врата и мост, который евреи спешили уничтожить, чтобы отрезать Верхний город от собственно Иерусалима и храма, занятых неприятелем. Тогда у Халева явилась уверенность, что Мириам погибла, и такое горькое отчаяние овладело его душой при мысли об утрате той, которая была ему всего дороже на свете, что в продолжение шести дней он непрестанно искал себе смерти. Но смерть бежала от него, как назло, кругом умирали сотни и тысячи, а он оставался жив. На седьмые сутки он получил вести о той. которую он так оплакивал. Одному еврею, долго скрывавшемуся в развалинах стен храма, удалось наконец бежать в Верхний город. От этого человека Халев узнал, что женщина, прикованная к столбу на вратах Никанора, была приведена к Титу, который отдал ее на попечение одному из своих военачальников.
   С этого момента Халев решил отступиться от дела евреев и бежать из Верхнего города. Но это было не так-то легко, так как здесь все защитники были наперечет, а Халев был слишком выдающимся борцом, чтобы его исчезновение могло остаться незамеченным. Однако в конце концов он все-таки бежал и, переодевшись в платье одного убитого крестьянина, ночью добрался до того места, где у него были зарыты деньги. На эти деньги он купил у встретившегося ему поселянина, получившего разрешение от римлян продавать зелень и овощи в римском лагере, как это разрешение, так и овощи, и отправился вместо него продавать свой товар. Таким образом он обходил один за другим лагери различных легионов, стараясь разузнать, в каком из них находилась еврейская пленница.
   В лагере, расположенном в долине Кедрона, против развалин бывших Золотых ворот Халев, разговорившись с одним из воинов, узнал от него, что в лагере на Масличной горе находилась молодая пленница-еврейка, отданная на попечение старому Галлу самим цезарем Титом и прозванная «Жемчужиной» за ее красоту и драгоценное жемчужное ожерелье, которое она носила на шее. От него же Халев узнал, что, несколько дней тому назад Галл со своей пленницей и значительной частью сокровищ, забранных в храме Иерусалимском, покинул лагерь и отправился в Тир, откуда должен отплыть, согласно распоряжению Тита, в Рим.
   – Быть может, ты пожелаешь отправиться туда продавать свой лук и капусту? – насмешливо добавил римлянин, уловив то волнение, с каким торговец выслушал весть об отъезде еврейской пленницы в Рим.
   – Да, пожалуй! Когда вы, римляне, уйдете отсюда, то нам, огородникам, будет здесь плохое житье: здесь после вас, кроме сов и летучих мышей, не останется ни одного живого существа, а летучие мыши и совы плохие потребители овощей!
   – Ты прав! – согласился римлянин. – Цезарь знает, как обращаться с метлой и выметает все начисто! – и он с самодовольным видом указал на развалины храма и Иерусалима. – Так сколько же тебе следует за эту корзину овощей?
   – Ничего мне не надо, возьми их себе! – сказал Халев и быстро скрылся в роще олив.
   Еще долго смотрел ему вслед римлянин, рассуждая мысленно о том, что могло побудить еврея отдать что-нибудь за ничто, да еще римлянину и, наконец, решил, что, вероятно, этот торговец овощами – возлюбленный или жених «Жемчужины».
   Между тем Халев, не теряя ни минуты, за громадные деньги купил коня и чуть не во весь опор помчался по холмам и долинам по дороге в Тир, в надежде захватить там Мириам и успеть повидать ее.
   Но, увы! Когда он к закату въезжал в Тир, красивая римская галера с белоснежными парусами плавно выходила из гавани в открытое море. У первого встречного он справился, что это за галера, и узнал, что на ней отправляется в Рим римский военачальник Галл с сокровищами храма Иерусалимского.
   Горько стало на душе у Халева при мысли, что он прибыл сюда слишком поздно, но не такой он был человек, чтобы падать духом и признать себя побежденным. Как человек по природе своей предусмотрительный и рассудительный, он еще при начале этой войны, в ту пору, когда успех был на стороне евреев, позаботился все свое недвижимое имущество обратить в деньги и драгоценные камни, которые зарыл в потайном месте в Тире. Впоследствии он еще несколько раз добавлял к этим скрытым сокровищам новые, являвшиеся его военною добычей, в том числе был и один весьма крупный выкуп, полученный им за богатого римского всадника, захваченного им в плен.
   Теперь, отрыв все свои сокровища, Халев тщательно упаковал их в тюки персидских ковров, и затем крестьянин, прибывший в Тир по делу о смерти брата, бесследно исчез, а вместо него появился богатый египетский купец Деметрий, который покупал много всякого товара и с первым отправлявшимся из Тира судном отплыл в Александрию. Здесь он накупил еще больше товара для Римского рынка и нагрузил им галеру, стоявшую в гавани близ Фароса и отправлявшуюся в Сиракузы, а оттуда – в Региум.
   Наконец судно это вышло в море, держа путь на Крит, но в пути было захвачено сильною бурей и прибито к Кипру, где, несмотря на все усилия купца Деметрия, капитан галеры, а равно и весь его экипаж упорно отказались продолжать путь до наступления весны. Прозимовав на Кипре и должным образом отпраздновав здесь весенний праздник Венеры, галера, наконец, вышла в море и, зайдя в Родос и на Крит, а оттуда в Ситеры и Сиракузы в Сицилии, наконец вошла в гавань Региума. Здесь, перегрузив свой товар на судно, отправлявшееся в порт Gentum Cellae, оттуда сухим путем Деметрий доставил его в Рим, сопровождая сам лично свой караван.
   Отсюда до Рима было около сорока миль пути. И это было уже почти ничто в сравнении с тем долгим путешествием, которое Халев принужден был совершить от Иерусалима до Рима в надежде узнать здесь что-нибудь о Мириам и, если возможно, вырвать ее из рук римлян.