Страница:
– Сейчас я все улажу, Данте.
Повернувшись, Бьянка в упор посмотрела на виконта:
– Очень скоро вы обнаружите, что улаживать со мной нечего, тем более вам. Непростительно принуждать своего брата, родную кровь, идти на этот шаг из-за такого пустяка.
– Так вы считаете произошедшее пустяком? Дамы оказались свидетельницами не легкого флирта. Вы лежали на земле обнявшись. Хуже было бы лишь в том случае, если бы вы были в дезабилье. Как к этому, скажите, отнеслись бы в Балтиморе?
– Думаю, если бы был жив отец, он бы застрелил Данте.
– Вы хотите сказать, что мне лучше пристрелить собственного брата?
– Я хочу сказать, что в данных обстоятельствах я не выйду замуж – за столь незначительную провинность не осуждают на пожизненное наказание. – «Я ведь уже объясняла вам все это раньше. Помните?»
Верджил хотел что-то ответить, но Данте жестом остановил его, взял руки Бьянки в свои и заглянул ей в глаза.
– Дорогая Бьянка, уверяю вас, это не наказание; напротив, это исполнение моей мечты. Но ради вас я желал бы, чтобы обстоятельства были иными. Вы сразу же завладели моим сердцем. Все эти недели я молил Бога, чтобы вы обратили на меня внимание. Создавшиеся обстоятельства лишь ускоряют исполнение моего сокровенного желания, на осуществление которого я не смел и надеяться.
Сердце Бьянки упало. Он говорил вполне серьезно. Не о том, конечно, что она якобы завладела его сердцем, но, в общем и целом он не лгал и был вовсе не прочь жениться на ней. Впрочем…
Бьянка краем глаза взглянула на Верджила – тот был зол и имел решительный вид, но ничуть не выглядел удивленным.
Так вот оно что! Все это задумано заранее! Вот почему Данте приехал в деревню, откуда Верджил не отпускает ее. Он решил поженить их с Данте! Ее пребывание в Леклер-Парке своего рода ловушка, в которую она по собственной глупости попалась.
– Не будем более об искуплении вины. – Данте поднес руки Бьянки к своим губам. – Через несколько дней мы поженимся, и я сделаю все, чтобы вы почувствовали себя счастливой, дорогая. И не стоит это рассматривать как наказание. – В ласковом голосе Данте отчетливо слышались интонации соблазнителя, и Верджил стиснул зубы.
Бьянка ощутила, как к горлу начинает подступать тошнота, и высвободила руку.
– Вы сделали мне честь, открыв свое сердце, но я, тем не менее, вынуждена вам отказать.
За этой резкой фразой последовало молчание: казалось, в атмосфере возникло напряжение, готовое, наподобие натянутых нитей, в любой момент с треском лопнуть. Замешательство Данте сначала сменилось изумлением, а потом раздражением, промелькнувшим в его глазах.
– Данте, будь добр, оставь нас – мне нужно поговорить с моей подопечной наедине.
– Да, конечно, – ответил Данте. – Бьянка… то есть мисс Кенвуд! – Данте слегка поклонился и вышел из кабинета.
Бьянка пристально смотрела на Верджила, с вызовом ожидая продолжения фарса, а он поднялся со своего места и направился к окну.
– Ваша мать давно скончалась, а ваша тетка не замужем, поэтому вы не получили должного воспитания. Простите меня, если я с вами более груб, чем мужчине позволено в обращении с женщинами. Вас видели лежащей на земле под моим братом, вы производили впечатление пары, занимающейся любовью. Когда подобное получит огласку, единственный достойный выход из ситуации для мужчины и единственное спасение для женщины – пожениться. Я допускаю, что вы не нуждаетесь в компенсации за произошедшее, мисс Кенвуд, но ее требует общество.
– Как помнится, я собиралась заняться любовью с вами, и вы приняли мой отказ выйти за вас замуж. Стало быть, следуя вашей логике, вы сохранили свою честь, а я свою погубила. Превосходно! И точно так же я поступлю с Данте.
– Не надо… Это другое. Вас видели. Последствий не избежать.
– Так значит, подобное поведение считается постыдным только потому, что нас видели? Данте не повезло. Но на его счастье, я не настолько привержена правилам приличия.
– Вы не слушаете меня. В случае с моим братом страсть ослепила вас. Если о вашем поведении станет известно всем, последствия будут непредсказуемыми.
– Отчего вы решили, что страсть меня ослепила? Я что-то этого не припомню.
Верджил круто обернулся со странным выражением… Что это – потрясение? Облегчение?
– Вы хотите сказать, он домогался вас? Принудил вас силой?
В голосе Верджила зазвучала надежда, и на миг его лицо потеряло суровость. Бьянка почувствовала прилив нежности и острой тоски. Он казался таким… беззащитным. Эти мимолетные впечатления показались ей странными, но именно таким она видела Верджила в эту минуту. Если бы она только могла каким-то образом отменить этот авантюрный план! Но что в том проку, тем более теперь, когда она знала, отчего он с такой настойчивостью удерживал ее в семье.
– Я этого не говорю. Да и что за дело до этого здешнему обществу?
– Никакого.
«И тебе никакого. Абсолютно никакого, несмотря на этот взгляд. Наше влечение друг к другу было страшной ошибкой, которая могла все испортить. Ведь ты сам решил, что я назначена Данте».
Несмотря на то, что на душе ее скребли кошки, а сердце терзала невыносимая боль, Бьянка попыталась изобразить беспечное веселье.
– Я тоже так думаю. Вы все толкуете о скандале, киваете на общество, тогда как мне ни до одного, ни до другого нет дела. Вы, кажется, забыли, что я к этому обществу не принадлежу.
– Но вы в этом обществе сейчас живете.
– Временно. Вы спрашивали, каковы были бы последствия, если бы такое случилось в Балтиморе. Дуэль или свадьба – то же самое, что и здесь. Требования семей одинаковы. Но могло быть и по-другому: меня могли отослать куда-нибудь. Предлагаю и вам рассмотреть эту возможность.
Лицо Верджила прояснилось: на этот раз на нем явственно отразилось облегчение.
– А-а-а, понимаю. Ну конечно! А я-то все ломал голову, гадал, зачем вы это затеяли. Все ясно. Вы с самого начала стремились к независимости и до сих пор не можете распроститься с этой идеей. Однако вы перестарались.
«И ты этому рад. Рад, что я попалась в ловушку. Рад, что я буду принадлежать Данте. Эх, Леклер…»
– Уверяю вас, я сделала это потому, что сама захотела. Теперь я полагаю, вы позволите мне уехать. Я не намерена выходить замуж за вашего брата, чтобы только сохранить видимость благопристойности, – скандал так скандал! Надеюсь, он будет грандиозным. Однако если я вскоре уеду, все будут считать виноватой только меня. Мы всем расскажем, что Данте проявил благородство, сделав мне предложение, а я ему отказала. Как только я уеду, все тотчас забудется.
– Вы так решительно настроены, что ради достижения своей цели готовы принять главный удар на себя?
– Я бы согласилась на что угодно, если бы это мне помогло. Вам действительно следует отпустить меня, иначе ваша семья может оказаться в центре разного рода скандалов. – Бьянка высокомерно вскинула подбородок.
Последовало молчание. Обернувшись, она увидела, что Верджил стоит прямо за спинкой ее стула. Выражение приятного удивления сошло с его лица.
– Вы не посмеете.
– Я уже посмела. Сначала с вами, а потом и с вашим братом. Вам уже давно пора понять, что я не та, за кого вы меня принимаете.
– Что это значит?
– Раскройте глаза, Леклер. Какая женщина будет, как я, метаться от одного мужчины к другому?
– Вот и скажите мне, мисс Кенвуд, какая? – Виконт говорил так тихо, что Бьянке стало не по себе.
– Женщина слишком свободного поведения, с которой не избежать скандала в вашем обществе чрезвычайно благовоспитанных людей. Вы со мной не согласны?
– Я еще не решил.
– А что тут решать? Вы же согласны, что мое поведение было непристойным, и я об этом ничуть не сожалею. Мою честь не нужно спасать, я в этом не нуждаюсь. Следовательно, вы должны составить обо мне весьма нелестное мнение. Но меня это не заботит.
– И что же, по-вашему, это за мнение?
Негодяй, он хотел, чтобы она все ему сказала напрямик. Бьянка поднялась со стула – ей показалось, что, став выше, она станет смелее.
– Что обществу приличных женщин я гораздо больше предпочитаю общество мужчин. Что я слишком… опытна, чтобы стать частью английского респектабельного общества.
Верджил приподнял бровь.
– Опытна?
– Опасна, как говорят в Балтиморе.
– Так. Теперь еще и опасна.
– Да-да, опасна. На самом деле обо мне говорят… Я слышала, что некоторые считают меня… падшей.
– О, вы утверждаете, что у вас были и другие мужчины?
Играть непринужденность и легкомыслие Бьянке становилось все труднее. В присутствии Верджила она ощущала неловкость, которая выражалась в каком-то глупом возбуждении.
Глаза Верджила потемнели; в них появилось нечто, что напомнило Бьянке того Верджила, которого она видела тогда, среди руин. Хотя она могла и ошибиться – возможно, его попросту ужаснуло ее признание.
– Другие мужчины? Вы имеете в виду кого-то еще помимо Данте и вас?
– Помимо меня. Брат рассказал, что между вами ничего не было.
Эта подробность, видимо, доставила ему большое удовольствие. Захлестнувшая Бьянку волна раздражения придала ей силы.
– Ну, разумеется, были и другие. Не думаете же вы, что я потеряла голову, вдохнув воздух Англии. Удушливая атмосфера вашей страны менее всего располагает женщину к подобным поступкам. Да, у меня было много мужчин.
Верджилу ответ явно не понравился. Вот и хорошо. Он помолчал, глядя на нее сверху вниз, затем, приблизив свое лицо к лицу Бьянки, спросил:
– Много?
– Много. Десятки.
– Десятки?
– Сотни.
Так они стояли вплотную друг к другу, нога к ноге, нос к носу, сверкая друг на друга глазами, пока наконец губы Верджила не дрогнули в улыбке.
– Сотни? Вы превосходная актриса и, наверное, на сцене выглядели бы великолепно, но сотни…
– Да, сотни.
Верджил не выдержал и расхохотался.
– Вам следовало бы остановиться на многих или, по крайней мере, на десятках. Но сотни…
– Так вы не верите?
– Нисколько.
Он был так хорош собой, когда улыбался, в его глазах загорались такие веселые искорки! Невероятно красив. И спокоен. Если уж на то пошло, он просто ликовал! Бьянку это чрезвычайно рассердило, и она подавила излишние эмоции, овладевшие ею в ответ на эту улыбку. Она ввязалась в неприятности, рисковала быть изнасилованной этим видавшим виды распутником, вызвала скандал, от которого, несмотря на все ее стремление добиться своего, стало хуже только ей, и после всего этого он отказывался считать ее женщиной с сомнительной репутацией, хотя она прямо сказала ему об этом! Это привело девушку в бешенство, но ее сердце самым глупым образом пело от восторга.
– Вы не хотите верить мне оттого, что это уязвляет ваше мужское самолюбие, и только. Гордость не позволяет вам смириться с тем, что вы – лишь один из сотен, вот и все.
– О, я совершенно уверен, что не являюсь ни одним из сотен, ни одним из десятков. У меня сильное подозрение, что я даже не один из многих и, скорее всего, даже не один из двух. Полно! Прекратите ваш спектакль.
У Бьянки внутри вдруг что-то взорвалось. Что-то мятежное, необузданное и даже угрожающее внезапно вырвалось на волю.
Она схватила Верджила за голову, притянула к себе и, крепко прижавшись губами к его губам, отстранилась только тогда, когда ей стало не хватать воздуха.
Опустив руки, Бьянка отступила назад, прежде чем виконт окончательно пришел в себя.
– Сотни, дядя Верджил. Я пользуюсь дурной славой совратительницы сотен святых. – Она повернулась, собираясь уйти, и вдруг почувствовала, что его крепкая рука сомкнулась у нее на запястье.
Ахнув, девушка резко обернулась, и тут же Верджил привлек ее к себе, обняв за талию. Теперь на Бьянку смотрел тот самый Верджил, который был с ней рядом в развалинах замка, и его взгляд снова таил опасность.
– Вы заставляете меня желать, чтобы это было правдой, – проговорил он и, подняв Бьянку вверх так, что ей пришлось встать на цыпочки, наклонил к ней голову.
Бьянка попыталась оттолкнуть его, но руки не слушались ее, а сознание словно окутал туман. Она судорожно пыталась подобрать слова, чтобы поставить Верджила на место, но сердце своим стуком заглушало ее мысли.
Теплые губы виконта коснулись ее губ, и она совсем потеряла голову. Когда настойчиво и страстно Верджил приник к ее губам, поток постыдных и сладких ощущений обрушился на Бьянку, а жар его крепких объятий окончательно затмил ее рассудок.
Верджил уткнулся лицом в изгиб ее шеи, осыпая ее поцелуями и теребя губами трепещущую жилку. Ласки отдавались у Бьянки в груди, в бедрах и даже в пальцах ног. Он вновь настойчиво поцеловал ее. На сей раз Бьянка разомкнула губы, поощряя его сладостное вторжение.
Вскоре объятия перешли в упоительные прикосновения. Он вел себя с ней как собственник, через слой одежды ласкал ее бедра, спину, ягодицы, пробуждая в Бьянке бесстыдные желания и приводя ее в восторженный трепет. Его рука скользнула к ее груди, и она, охваченная сумасшедшей страстью, стала про себя молить его поторопиться и удовлетворить ее мучительное желание.
Вдруг Верджил резко, как будто от пощечины, остановился. Его губы оторвались от ее губ, и он поднял голову. Он не выпустил Бьянку из своих рук, но продолжал обнимать молча и нежно, поглаживал ее по спине, словно успокаивая…
Неистовство мало-помалу улеглось, и Бьянка вновь почувствовала себя прежней мисс Кенвуд, оказавшейся в объятиях мужчины, которого она должна была ненавидеть. Но даже теперь она не могла оторваться от него и стояла, склонив голову ему на грудь, наслаждалась дружеской нежностью его прикосновений, которые сдерживали в ней самые дурные из всех смущающих ее чувств.
Когда она подняла голову, невидящий взор Верджила был устремлен в окно. Наконец он взглянул на Бьянку, дотронулся до ее лица и отстранился.
– Я, кажется, снова забылся…
По-видимому, виконт хотел, чтобы они вновь стали играть назначенные им роли: он – властного опекуна, она – непокорной подопечной. Чего еще ему желать? Что ж, тем лучше: лишь бы он так целовал ее и нежно обнимал каждый день; тогда все остальное в жизни могло бы потерять для нее значение.
Бьянка не увидела в лице Верджила осуждения, но после того, что она только что ему сказала, можно было вообразить, о чем он думает. Даже если он и не поверил ей, его мнение о ней, безусловно, переменилось. «Скажи же что-нибудь!»
Ну конечно, он ничего не скажет. А ведь ей так хотелось, чтобы он поговорил с ней, сказал о том, что думает, не важно, насколько это хорошо или плохо для нее. Ей безумно хотелось узнать этого человека поближе, кем бы он ни был на самом деле – согрешившим праведником или низким притворщиком. Она желала не только разделить его страсть, но хоть ненадолго стать его другом, пусть даже в итоге ей и придется услышать приговор таким женщинам, к которым она только что причислила себя.
Сознание того, что ей никогда не стать для него чем-то большим, чем объект страсти, причиняло Бьянке невыразимую боль.
– Вам следует отпустить меня, – мягко проговорила она. – Вас должно обеспокоить мое дурное влияние на Шарлотту. К тому же вам стоит позаботиться и о себе, если я вас провоцирую на неподобающие поступки. Теперь совершенно очевидно, что я должна покинуть вашу семью.
Верджил молчал и задумчиво смотрел на Бьянку.
– Я не выйду замуж за вашего брата. Если вы не позволите мне уехать, о вашей семье пойдет скандальная слава. О вас будут сплетничать в обществе, осуждая за то, что вы держите у себя такую безнравственную женщину, а репутация Шарлотты пострадает из-за дружбы со мной. Если вы не берете в расчет ни себя, ни меня, подумайте хотя бы об интересах вашей сестры – ради нее вы должны принять это единственно правильное решение.
Верджил по-прежнему молчал, вероятно, оттого, что ему просто нечего было сказать.
Бьянка отвернулась. Слезы застилали ей глаза. Выйдя из кабинета, она с трудом добралась до своей комнаты.
На сей раз совесть не мучила его. Не было ни потрясения, ни сожаления.
Он был даже рад, что дерзкий, порывистый поцелуй Бьянки прорвал плотину, которая до той поры сдерживала бурный поток чувств, заставил его дать волю своим с трудом подавляемым эмоциям. По сути, ее поцелуй стал для него оправданием, за которое он тотчас ухватился. Но он никогда не унизил бы Бьянку, обвинив ее в намеренном обольщении.
Однако как быстро разум подчинился желаниям страсти! Кровь закипела в его жилах, и вот она уже в его объятиях.
Конечно, в ней нет ничего порочного, но она, безусловно, опасна. По крайней мере, для него.
Она права. Ей нужно уехать. Через день о них с Данте узнают в этом доме, а через месяц об этом будут шептаться все кому не лень. Уроки Пен о правилах поведения в английском высшем обществе не прошли для нее даром, и она все учла, чтобы шантажировать его угрозой скандала.
Но скандал – это всего лишь одна из причин, по которой ей необходимо уехать, и она это тоже отлично сознавала. Хорошего же она, должно быть, о нем мнения! Праведник, который наставляет на путь истинный и тут же посягает на ее честь. В лучшем случае фигура комическая, в худшем – развращенный тип.
Верджил поднял свинцовый шарик и пустил его по игрушечной дорожке. Поймав шарик, он снова бросил его. Маленькие механизмы лязгали и позвякивали в такт его мыслям.
Надо бы отослать ее, как она того желает, но он не мог этого сделать. Она должна оставаться в его власти как можно дольше, и не только потому, что ее присутствие так волнует кровь, пробуждая его к новой жизни.
Верджил приблизился к столу и выудил из кучи разложенных на нем документов письмо. Он развернул его и еще раз прочитал извещение, присланное ему адвокатом Адама Кенвуда.
Как все запуталось!
Он не должен отпускать ее потому, что ей может грозить опасность. Он не должен отпускать ее в надежде любым способом привязать к своей семье и не должен отпускать, потому что его жизнь без нее будет пуста…
Но она поставила его в безвыходное положение, так что отпустить ее все равно придется.
Верджил улыбнулся; в его улыбке присутствовали и восхищение, и сожаление одновременно. Она перестаралась, но тем самым укрепила его.
Дверь отворилась, и в проеме показалась темноволосая голова Пенелопы.
– Верджил, мы можем с тобой поговорить?
– Конечно, Пен.
Другими составляющими этого «мы» оказались Мария Каталани и Флер.
Флер села на кресло возле окна, а остальные расположились на стульях, после чего Пенелопа глубоко вздохнула.
– Пренеприятное происшествие. А ведь я тебя предупреждала. Ты не смеешь от этого отказываться.
– Правда, Пен. Я не смею от этого отказываться.
– Я полагаю, Данте попросил ее руки, когда они оба были у тебя в кабинете.
– Я не приставлял дула к его виску, если тебя это беспокоит. Данте питает очень нежные чувства к мисс Кенвуд, и собирался сделать ей предложение в любом случае.
– Правда? Любопытно, но меня волнует не это. Или скорее нас. – Пенелопа нервным жестом указала на Каталани и Флер. – Бьянка слишком наивна и не в силах защитить себя от таких, как Данте. Нам следовало предостеречь ее. Беда в том, что она, по-моему, нежных чувств к нему не питает, а посему, если Бьянку принудят к этому браку, жизнь для нее обернется большим несчастьем.
– Не несчастьем, а целой трагедией, – поддержала ее Каталани. – Сомневаюсь, чтобы в планы этой девушки входил брак с вашим братом, Леклер.
– Планы порой меняются.
– Вот вам мужское высокомерие и пренебрежительное отношение к предпочтениям молодой женщины! А замужество! Мужчина использует в своих интересах невинность девушки, а потом все в один голос требуют от нее: «Выходи за него замуж». Варварство! Хотя в моей стране положение еще хуже.
– Словом, мы считаем, что в данном случае замужество не выход, – обобщила Пен.
– Хорошо, дамы. Полагаю, вам более по вкусу, если я, спасая ее честь, убью Данте.
Каталани одобрительно закивала, зато Пен слегка растерялась.
– Ты нас неправильно понял! Мы все подробно обсудили. Разумеется, для предотвращения скандала нужна свадьба, но мы пришли к тебе сказать, что скандала может и не быть.
– А я склонен думать, что скандал будет, и преграндиозный.
– Вовсе нет. Мари, Флер и я решили…
– Что мы ничего не видели, – торжествующе закончила за нее Каталани.
Верджил опустился на стул и недоверчиво уставился на женщин.
– Так вы ничего не видели?
– Именно, Леклер. Ничегошеньки. Вот и весь разговор. Abbastanza.[8]
– А мне казалось, вы что-то все-таки видели.
– О нет, – разуверила его Пен. – Мария рассказывала о новом покрое рукава, который входит в моду в Милане, и мы были слишком поглощены беседой, чтобы что-то заметить. Пока вы втроем не поднялись на вершину холма, мы даже и не подозревали, что Бьянка с Данте где-то поблизости.
– Итак, все останется между вами?
– Ну да. Хотя нам и скрывать-то нечего. А если бы и было, мы никогда не заговорили бы об этом за пределами этой комнаты, даже между собой. Только мы ничего не видели, я ведь уже сказала.
Верджил мог бы воспротивиться этому предложению в надежде на то, что Бьянка изменит свое решение; однако облегчение, с которым он услышал о плане Пен, ясно говорило об одном: он принял бы это предложение, даже если бы Бьянка сразу и безоговорочно согласилась на брак.
В этот миг Верджил окончательно понял, что не желает свадьбы Бьянки и Данте. Он не хотел ее свадьбы вообще, ни с одним мужчиной… кроме себя.
А это было невозможно.
Верджил повернулся к Флер, и та заметила на себе его взгляд.
– Я менее всех склонна принуждать девушку к замужеству, Леклер.
Неожиданно Верджил обрадовался этой отсрочке приговора. Ей не нужно уезжать. Она будет в безопасности. У него еще есть возможность изменить ситуацию.
Он будет видеть ее.
– Я никогда не слышал, чтобы женщины в таких случаях держали язык за зубами, как, впрочем, и мужчины; однако, если вы считаете, будто вас на это хватит, можно попытаться избежать катастрофы.
– Могила! Я могу молчать, когда это оправдано обстоятельствами, – сказала Каталани, со значением вскинув брови.
– Дело улажено. Пора переодеваться к ужину. – Пен встала. – Очень благородно с твоей стороны проявить такое понимание, Верджил. Обещаю: ни одна живая душа никогда не узнает, что ты один раз пренебрег правилами.
– Вот и славно, Пен. Знать об этом, безусловно, никому не нужно.
Верджил нашел Данте в библиотеке.
– Кажется, ты спасен. Дамы утверждают, будто ничего не видели. Если мисс Кенвуд не станет распространять о себе слухи сама, что, даже несмотря на ее смелость, маловероятно, нужда в браке отпадает.
Данте с досадой взмахнул рукой.
– Ты что, забыл: мы хотим как раз обратного!
– Я уже ясно дал понять: мнение нужно, чтобы девушка угодила в ловушку помимо своей воли.
– Да не расставлял я никаких ловушек, черт побери! Это она поймала меня в ловушку!
– Тебе лучше уехать завтра вместе со всеми. Пройдет время, и она, возможно, снова благосклонно примет твои ухаживания.
– У меня нет твоего упорства. Если ты сам не слышал, что она сказала, то я повторю тебе: она мне только что отказала.
– Бывает, молодые женщины отказывают, не желая делать что-то под принуждением обстоятельств.
– Для меня безразлично, по каким причинам она дала мне отставку. Это оскорбительно, тем более что перспективы ее после этого ожидают довольно мрачные – она почти в открытую сказала, что выйти за меня замуж для нее равносильно смерти и что я не являюсь предметом ее воздыханий… Если бы не наследство, я послал бы тебя к черту с твоими затеями!
– Пен скоро повезет их с Шарлоттой в Лондон: думаю, они пробудут там, по крайней мере, две недели. Я рассчитываю сопровождать их и останусь с ними на несколько дней. После моего отъезда ты заменишь меня. Поощрит мисс Кенвуд тебя или нет, я в любом случае не хочу, чтобы в городе с ней рядом оставалась только Пен. У мисс Кенвуд очень независимый характер, и неизвестно, к чему могут привести ее попытки обрести самостоятельность.
– Смею предположить, что, как только Пен начнет вывозить ее, вокруг появится достаточно кавалеров, не сводящих с нее глаз.
– Вот именно, Данте. Раз уж она отказала тебе, я бы не хотел, чтобы она вышла замуж за кого-то другого. В особенности нежелательно оставлять ее наедине с Найджелом. Так что изволь проследить за тем, чтобы мисс Кенвуд не влипла в какую-нибудь историю. Если повезет, она позволит тебе продолжить твои ухаживания.
Сам Верджил в это почти не верил; он лишь хотел, чтобы Данте продолжил оказывать ей внимание: после того, что недавно произошло в кабинете, постоянный надзор за ней превратился в насущную необходимость.
Было очевидно, что Данте почти потерял к девушке интерес, и это ободряло Верджила, снимая с него вину. Вот если бы его брат влюбился в нее…
– Лучше всего, если ты попытаешься осторожно восстановить с ней прежние отношения, – добавил он.
– Я знаю, как обращаться с женщинами, Вердж.
– Ну да, конечно. Прими мои извинения.
– Я буду действовать аккуратно. Чрезвычайно аккуратно! Мне вовсе не хочется, чтобы меня снова выставили дураком.
Верджил вышел из библиотеки и отправился на поиски Флер. Если повезет, Данте все исполнит так осторожно, что Бьянка и не заметит, как он следит за ней.
Флер сидела на скамье в саду, где они иногда встречались, рассчитывая поговорить вдали от переполненных надеждой глаз ее матушки. Она была, как всегда, прекрасна. При взгляде на нее представлялась фарфоровая статуэтка или портрет кисти великого живописца. Заслышав шаги виконта, она обернулась и насмешливо улыбнулась.
Повернувшись, Бьянка в упор посмотрела на виконта:
– Очень скоро вы обнаружите, что улаживать со мной нечего, тем более вам. Непростительно принуждать своего брата, родную кровь, идти на этот шаг из-за такого пустяка.
– Так вы считаете произошедшее пустяком? Дамы оказались свидетельницами не легкого флирта. Вы лежали на земле обнявшись. Хуже было бы лишь в том случае, если бы вы были в дезабилье. Как к этому, скажите, отнеслись бы в Балтиморе?
– Думаю, если бы был жив отец, он бы застрелил Данте.
– Вы хотите сказать, что мне лучше пристрелить собственного брата?
– Я хочу сказать, что в данных обстоятельствах я не выйду замуж – за столь незначительную провинность не осуждают на пожизненное наказание. – «Я ведь уже объясняла вам все это раньше. Помните?»
Верджил хотел что-то ответить, но Данте жестом остановил его, взял руки Бьянки в свои и заглянул ей в глаза.
– Дорогая Бьянка, уверяю вас, это не наказание; напротив, это исполнение моей мечты. Но ради вас я желал бы, чтобы обстоятельства были иными. Вы сразу же завладели моим сердцем. Все эти недели я молил Бога, чтобы вы обратили на меня внимание. Создавшиеся обстоятельства лишь ускоряют исполнение моего сокровенного желания, на осуществление которого я не смел и надеяться.
Сердце Бьянки упало. Он говорил вполне серьезно. Не о том, конечно, что она якобы завладела его сердцем, но, в общем и целом он не лгал и был вовсе не прочь жениться на ней. Впрочем…
Бьянка краем глаза взглянула на Верджила – тот был зол и имел решительный вид, но ничуть не выглядел удивленным.
Так вот оно что! Все это задумано заранее! Вот почему Данте приехал в деревню, откуда Верджил не отпускает ее. Он решил поженить их с Данте! Ее пребывание в Леклер-Парке своего рода ловушка, в которую она по собственной глупости попалась.
– Не будем более об искуплении вины. – Данте поднес руки Бьянки к своим губам. – Через несколько дней мы поженимся, и я сделаю все, чтобы вы почувствовали себя счастливой, дорогая. И не стоит это рассматривать как наказание. – В ласковом голосе Данте отчетливо слышались интонации соблазнителя, и Верджил стиснул зубы.
Бьянка ощутила, как к горлу начинает подступать тошнота, и высвободила руку.
– Вы сделали мне честь, открыв свое сердце, но я, тем не менее, вынуждена вам отказать.
За этой резкой фразой последовало молчание: казалось, в атмосфере возникло напряжение, готовое, наподобие натянутых нитей, в любой момент с треском лопнуть. Замешательство Данте сначала сменилось изумлением, а потом раздражением, промелькнувшим в его глазах.
– Данте, будь добр, оставь нас – мне нужно поговорить с моей подопечной наедине.
– Да, конечно, – ответил Данте. – Бьянка… то есть мисс Кенвуд! – Данте слегка поклонился и вышел из кабинета.
Бьянка пристально смотрела на Верджила, с вызовом ожидая продолжения фарса, а он поднялся со своего места и направился к окну.
– Ваша мать давно скончалась, а ваша тетка не замужем, поэтому вы не получили должного воспитания. Простите меня, если я с вами более груб, чем мужчине позволено в обращении с женщинами. Вас видели лежащей на земле под моим братом, вы производили впечатление пары, занимающейся любовью. Когда подобное получит огласку, единственный достойный выход из ситуации для мужчины и единственное спасение для женщины – пожениться. Я допускаю, что вы не нуждаетесь в компенсации за произошедшее, мисс Кенвуд, но ее требует общество.
– Как помнится, я собиралась заняться любовью с вами, и вы приняли мой отказ выйти за вас замуж. Стало быть, следуя вашей логике, вы сохранили свою честь, а я свою погубила. Превосходно! И точно так же я поступлю с Данте.
– Не надо… Это другое. Вас видели. Последствий не избежать.
– Так значит, подобное поведение считается постыдным только потому, что нас видели? Данте не повезло. Но на его счастье, я не настолько привержена правилам приличия.
– Вы не слушаете меня. В случае с моим братом страсть ослепила вас. Если о вашем поведении станет известно всем, последствия будут непредсказуемыми.
– Отчего вы решили, что страсть меня ослепила? Я что-то этого не припомню.
Верджил круто обернулся со странным выражением… Что это – потрясение? Облегчение?
– Вы хотите сказать, он домогался вас? Принудил вас силой?
В голосе Верджила зазвучала надежда, и на миг его лицо потеряло суровость. Бьянка почувствовала прилив нежности и острой тоски. Он казался таким… беззащитным. Эти мимолетные впечатления показались ей странными, но именно таким она видела Верджила в эту минуту. Если бы она только могла каким-то образом отменить этот авантюрный план! Но что в том проку, тем более теперь, когда она знала, отчего он с такой настойчивостью удерживал ее в семье.
– Я этого не говорю. Да и что за дело до этого здешнему обществу?
– Никакого.
«И тебе никакого. Абсолютно никакого, несмотря на этот взгляд. Наше влечение друг к другу было страшной ошибкой, которая могла все испортить. Ведь ты сам решил, что я назначена Данте».
Несмотря на то, что на душе ее скребли кошки, а сердце терзала невыносимая боль, Бьянка попыталась изобразить беспечное веселье.
– Я тоже так думаю. Вы все толкуете о скандале, киваете на общество, тогда как мне ни до одного, ни до другого нет дела. Вы, кажется, забыли, что я к этому обществу не принадлежу.
– Но вы в этом обществе сейчас живете.
– Временно. Вы спрашивали, каковы были бы последствия, если бы такое случилось в Балтиморе. Дуэль или свадьба – то же самое, что и здесь. Требования семей одинаковы. Но могло быть и по-другому: меня могли отослать куда-нибудь. Предлагаю и вам рассмотреть эту возможность.
Лицо Верджила прояснилось: на этот раз на нем явственно отразилось облегчение.
– А-а-а, понимаю. Ну конечно! А я-то все ломал голову, гадал, зачем вы это затеяли. Все ясно. Вы с самого начала стремились к независимости и до сих пор не можете распроститься с этой идеей. Однако вы перестарались.
«И ты этому рад. Рад, что я попалась в ловушку. Рад, что я буду принадлежать Данте. Эх, Леклер…»
– Уверяю вас, я сделала это потому, что сама захотела. Теперь я полагаю, вы позволите мне уехать. Я не намерена выходить замуж за вашего брата, чтобы только сохранить видимость благопристойности, – скандал так скандал! Надеюсь, он будет грандиозным. Однако если я вскоре уеду, все будут считать виноватой только меня. Мы всем расскажем, что Данте проявил благородство, сделав мне предложение, а я ему отказала. Как только я уеду, все тотчас забудется.
– Вы так решительно настроены, что ради достижения своей цели готовы принять главный удар на себя?
– Я бы согласилась на что угодно, если бы это мне помогло. Вам действительно следует отпустить меня, иначе ваша семья может оказаться в центре разного рода скандалов. – Бьянка высокомерно вскинула подбородок.
Последовало молчание. Обернувшись, она увидела, что Верджил стоит прямо за спинкой ее стула. Выражение приятного удивления сошло с его лица.
– Вы не посмеете.
– Я уже посмела. Сначала с вами, а потом и с вашим братом. Вам уже давно пора понять, что я не та, за кого вы меня принимаете.
– Что это значит?
– Раскройте глаза, Леклер. Какая женщина будет, как я, метаться от одного мужчины к другому?
– Вот и скажите мне, мисс Кенвуд, какая? – Виконт говорил так тихо, что Бьянке стало не по себе.
– Женщина слишком свободного поведения, с которой не избежать скандала в вашем обществе чрезвычайно благовоспитанных людей. Вы со мной не согласны?
– Я еще не решил.
– А что тут решать? Вы же согласны, что мое поведение было непристойным, и я об этом ничуть не сожалею. Мою честь не нужно спасать, я в этом не нуждаюсь. Следовательно, вы должны составить обо мне весьма нелестное мнение. Но меня это не заботит.
– И что же, по-вашему, это за мнение?
Негодяй, он хотел, чтобы она все ему сказала напрямик. Бьянка поднялась со стула – ей показалось, что, став выше, она станет смелее.
– Что обществу приличных женщин я гораздо больше предпочитаю общество мужчин. Что я слишком… опытна, чтобы стать частью английского респектабельного общества.
Верджил приподнял бровь.
– Опытна?
– Опасна, как говорят в Балтиморе.
– Так. Теперь еще и опасна.
– Да-да, опасна. На самом деле обо мне говорят… Я слышала, что некоторые считают меня… падшей.
– О, вы утверждаете, что у вас были и другие мужчины?
Играть непринужденность и легкомыслие Бьянке становилось все труднее. В присутствии Верджила она ощущала неловкость, которая выражалась в каком-то глупом возбуждении.
Глаза Верджила потемнели; в них появилось нечто, что напомнило Бьянке того Верджила, которого она видела тогда, среди руин. Хотя она могла и ошибиться – возможно, его попросту ужаснуло ее признание.
– Другие мужчины? Вы имеете в виду кого-то еще помимо Данте и вас?
– Помимо меня. Брат рассказал, что между вами ничего не было.
Эта подробность, видимо, доставила ему большое удовольствие. Захлестнувшая Бьянку волна раздражения придала ей силы.
– Ну, разумеется, были и другие. Не думаете же вы, что я потеряла голову, вдохнув воздух Англии. Удушливая атмосфера вашей страны менее всего располагает женщину к подобным поступкам. Да, у меня было много мужчин.
Верджилу ответ явно не понравился. Вот и хорошо. Он помолчал, глядя на нее сверху вниз, затем, приблизив свое лицо к лицу Бьянки, спросил:
– Много?
– Много. Десятки.
– Десятки?
– Сотни.
Так они стояли вплотную друг к другу, нога к ноге, нос к носу, сверкая друг на друга глазами, пока наконец губы Верджила не дрогнули в улыбке.
– Сотни? Вы превосходная актриса и, наверное, на сцене выглядели бы великолепно, но сотни…
– Да, сотни.
Верджил не выдержал и расхохотался.
– Вам следовало бы остановиться на многих или, по крайней мере, на десятках. Но сотни…
– Так вы не верите?
– Нисколько.
Он был так хорош собой, когда улыбался, в его глазах загорались такие веселые искорки! Невероятно красив. И спокоен. Если уж на то пошло, он просто ликовал! Бьянку это чрезвычайно рассердило, и она подавила излишние эмоции, овладевшие ею в ответ на эту улыбку. Она ввязалась в неприятности, рисковала быть изнасилованной этим видавшим виды распутником, вызвала скандал, от которого, несмотря на все ее стремление добиться своего, стало хуже только ей, и после всего этого он отказывался считать ее женщиной с сомнительной репутацией, хотя она прямо сказала ему об этом! Это привело девушку в бешенство, но ее сердце самым глупым образом пело от восторга.
– Вы не хотите верить мне оттого, что это уязвляет ваше мужское самолюбие, и только. Гордость не позволяет вам смириться с тем, что вы – лишь один из сотен, вот и все.
– О, я совершенно уверен, что не являюсь ни одним из сотен, ни одним из десятков. У меня сильное подозрение, что я даже не один из многих и, скорее всего, даже не один из двух. Полно! Прекратите ваш спектакль.
У Бьянки внутри вдруг что-то взорвалось. Что-то мятежное, необузданное и даже угрожающее внезапно вырвалось на волю.
Она схватила Верджила за голову, притянула к себе и, крепко прижавшись губами к его губам, отстранилась только тогда, когда ей стало не хватать воздуха.
Опустив руки, Бьянка отступила назад, прежде чем виконт окончательно пришел в себя.
– Сотни, дядя Верджил. Я пользуюсь дурной славой совратительницы сотен святых. – Она повернулась, собираясь уйти, и вдруг почувствовала, что его крепкая рука сомкнулась у нее на запястье.
Ахнув, девушка резко обернулась, и тут же Верджил привлек ее к себе, обняв за талию. Теперь на Бьянку смотрел тот самый Верджил, который был с ней рядом в развалинах замка, и его взгляд снова таил опасность.
– Вы заставляете меня желать, чтобы это было правдой, – проговорил он и, подняв Бьянку вверх так, что ей пришлось встать на цыпочки, наклонил к ней голову.
Бьянка попыталась оттолкнуть его, но руки не слушались ее, а сознание словно окутал туман. Она судорожно пыталась подобрать слова, чтобы поставить Верджила на место, но сердце своим стуком заглушало ее мысли.
Теплые губы виконта коснулись ее губ, и она совсем потеряла голову. Когда настойчиво и страстно Верджил приник к ее губам, поток постыдных и сладких ощущений обрушился на Бьянку, а жар его крепких объятий окончательно затмил ее рассудок.
Верджил уткнулся лицом в изгиб ее шеи, осыпая ее поцелуями и теребя губами трепещущую жилку. Ласки отдавались у Бьянки в груди, в бедрах и даже в пальцах ног. Он вновь настойчиво поцеловал ее. На сей раз Бьянка разомкнула губы, поощряя его сладостное вторжение.
Вскоре объятия перешли в упоительные прикосновения. Он вел себя с ней как собственник, через слой одежды ласкал ее бедра, спину, ягодицы, пробуждая в Бьянке бесстыдные желания и приводя ее в восторженный трепет. Его рука скользнула к ее груди, и она, охваченная сумасшедшей страстью, стала про себя молить его поторопиться и удовлетворить ее мучительное желание.
Вдруг Верджил резко, как будто от пощечины, остановился. Его губы оторвались от ее губ, и он поднял голову. Он не выпустил Бьянку из своих рук, но продолжал обнимать молча и нежно, поглаживал ее по спине, словно успокаивая…
Неистовство мало-помалу улеглось, и Бьянка вновь почувствовала себя прежней мисс Кенвуд, оказавшейся в объятиях мужчины, которого она должна была ненавидеть. Но даже теперь она не могла оторваться от него и стояла, склонив голову ему на грудь, наслаждалась дружеской нежностью его прикосновений, которые сдерживали в ней самые дурные из всех смущающих ее чувств.
Когда она подняла голову, невидящий взор Верджила был устремлен в окно. Наконец он взглянул на Бьянку, дотронулся до ее лица и отстранился.
– Я, кажется, снова забылся…
По-видимому, виконт хотел, чтобы они вновь стали играть назначенные им роли: он – властного опекуна, она – непокорной подопечной. Чего еще ему желать? Что ж, тем лучше: лишь бы он так целовал ее и нежно обнимал каждый день; тогда все остальное в жизни могло бы потерять для нее значение.
Бьянка не увидела в лице Верджила осуждения, но после того, что она только что ему сказала, можно было вообразить, о чем он думает. Даже если он и не поверил ей, его мнение о ней, безусловно, переменилось. «Скажи же что-нибудь!»
Ну конечно, он ничего не скажет. А ведь ей так хотелось, чтобы он поговорил с ней, сказал о том, что думает, не важно, насколько это хорошо или плохо для нее. Ей безумно хотелось узнать этого человека поближе, кем бы он ни был на самом деле – согрешившим праведником или низким притворщиком. Она желала не только разделить его страсть, но хоть ненадолго стать его другом, пусть даже в итоге ей и придется услышать приговор таким женщинам, к которым она только что причислила себя.
Сознание того, что ей никогда не стать для него чем-то большим, чем объект страсти, причиняло Бьянке невыразимую боль.
– Вам следует отпустить меня, – мягко проговорила она. – Вас должно обеспокоить мое дурное влияние на Шарлотту. К тому же вам стоит позаботиться и о себе, если я вас провоцирую на неподобающие поступки. Теперь совершенно очевидно, что я должна покинуть вашу семью.
Верджил молчал и задумчиво смотрел на Бьянку.
– Я не выйду замуж за вашего брата. Если вы не позволите мне уехать, о вашей семье пойдет скандальная слава. О вас будут сплетничать в обществе, осуждая за то, что вы держите у себя такую безнравственную женщину, а репутация Шарлотты пострадает из-за дружбы со мной. Если вы не берете в расчет ни себя, ни меня, подумайте хотя бы об интересах вашей сестры – ради нее вы должны принять это единственно правильное решение.
Верджил по-прежнему молчал, вероятно, оттого, что ему просто нечего было сказать.
Бьянка отвернулась. Слезы застилали ей глаза. Выйдя из кабинета, она с трудом добралась до своей комнаты.
На сей раз совесть не мучила его. Не было ни потрясения, ни сожаления.
Он был даже рад, что дерзкий, порывистый поцелуй Бьянки прорвал плотину, которая до той поры сдерживала бурный поток чувств, заставил его дать волю своим с трудом подавляемым эмоциям. По сути, ее поцелуй стал для него оправданием, за которое он тотчас ухватился. Но он никогда не унизил бы Бьянку, обвинив ее в намеренном обольщении.
Однако как быстро разум подчинился желаниям страсти! Кровь закипела в его жилах, и вот она уже в его объятиях.
Конечно, в ней нет ничего порочного, но она, безусловно, опасна. По крайней мере, для него.
Она права. Ей нужно уехать. Через день о них с Данте узнают в этом доме, а через месяц об этом будут шептаться все кому не лень. Уроки Пен о правилах поведения в английском высшем обществе не прошли для нее даром, и она все учла, чтобы шантажировать его угрозой скандала.
Но скандал – это всего лишь одна из причин, по которой ей необходимо уехать, и она это тоже отлично сознавала. Хорошего же она, должно быть, о нем мнения! Праведник, который наставляет на путь истинный и тут же посягает на ее честь. В лучшем случае фигура комическая, в худшем – развращенный тип.
Верджил поднял свинцовый шарик и пустил его по игрушечной дорожке. Поймав шарик, он снова бросил его. Маленькие механизмы лязгали и позвякивали в такт его мыслям.
Надо бы отослать ее, как она того желает, но он не мог этого сделать. Она должна оставаться в его власти как можно дольше, и не только потому, что ее присутствие так волнует кровь, пробуждая его к новой жизни.
Верджил приблизился к столу и выудил из кучи разложенных на нем документов письмо. Он развернул его и еще раз прочитал извещение, присланное ему адвокатом Адама Кенвуда.
Как все запуталось!
Он не должен отпускать ее потому, что ей может грозить опасность. Он не должен отпускать ее в надежде любым способом привязать к своей семье и не должен отпускать, потому что его жизнь без нее будет пуста…
Но она поставила его в безвыходное положение, так что отпустить ее все равно придется.
Верджил улыбнулся; в его улыбке присутствовали и восхищение, и сожаление одновременно. Она перестаралась, но тем самым укрепила его.
Дверь отворилась, и в проеме показалась темноволосая голова Пенелопы.
– Верджил, мы можем с тобой поговорить?
– Конечно, Пен.
Другими составляющими этого «мы» оказались Мария Каталани и Флер.
Флер села на кресло возле окна, а остальные расположились на стульях, после чего Пенелопа глубоко вздохнула.
– Пренеприятное происшествие. А ведь я тебя предупреждала. Ты не смеешь от этого отказываться.
– Правда, Пен. Я не смею от этого отказываться.
– Я полагаю, Данте попросил ее руки, когда они оба были у тебя в кабинете.
– Я не приставлял дула к его виску, если тебя это беспокоит. Данте питает очень нежные чувства к мисс Кенвуд, и собирался сделать ей предложение в любом случае.
– Правда? Любопытно, но меня волнует не это. Или скорее нас. – Пенелопа нервным жестом указала на Каталани и Флер. – Бьянка слишком наивна и не в силах защитить себя от таких, как Данте. Нам следовало предостеречь ее. Беда в том, что она, по-моему, нежных чувств к нему не питает, а посему, если Бьянку принудят к этому браку, жизнь для нее обернется большим несчастьем.
– Не несчастьем, а целой трагедией, – поддержала ее Каталани. – Сомневаюсь, чтобы в планы этой девушки входил брак с вашим братом, Леклер.
– Планы порой меняются.
– Вот вам мужское высокомерие и пренебрежительное отношение к предпочтениям молодой женщины! А замужество! Мужчина использует в своих интересах невинность девушки, а потом все в один голос требуют от нее: «Выходи за него замуж». Варварство! Хотя в моей стране положение еще хуже.
– Словом, мы считаем, что в данном случае замужество не выход, – обобщила Пен.
– Хорошо, дамы. Полагаю, вам более по вкусу, если я, спасая ее честь, убью Данте.
Каталани одобрительно закивала, зато Пен слегка растерялась.
– Ты нас неправильно понял! Мы все подробно обсудили. Разумеется, для предотвращения скандала нужна свадьба, но мы пришли к тебе сказать, что скандала может и не быть.
– А я склонен думать, что скандал будет, и преграндиозный.
– Вовсе нет. Мари, Флер и я решили…
– Что мы ничего не видели, – торжествующе закончила за нее Каталани.
Верджил опустился на стул и недоверчиво уставился на женщин.
– Так вы ничего не видели?
– Именно, Леклер. Ничегошеньки. Вот и весь разговор. Abbastanza.[8]
– А мне казалось, вы что-то все-таки видели.
– О нет, – разуверила его Пен. – Мария рассказывала о новом покрое рукава, который входит в моду в Милане, и мы были слишком поглощены беседой, чтобы что-то заметить. Пока вы втроем не поднялись на вершину холма, мы даже и не подозревали, что Бьянка с Данте где-то поблизости.
– Итак, все останется между вами?
– Ну да. Хотя нам и скрывать-то нечего. А если бы и было, мы никогда не заговорили бы об этом за пределами этой комнаты, даже между собой. Только мы ничего не видели, я ведь уже сказала.
Верджил мог бы воспротивиться этому предложению в надежде на то, что Бьянка изменит свое решение; однако облегчение, с которым он услышал о плане Пен, ясно говорило об одном: он принял бы это предложение, даже если бы Бьянка сразу и безоговорочно согласилась на брак.
В этот миг Верджил окончательно понял, что не желает свадьбы Бьянки и Данте. Он не хотел ее свадьбы вообще, ни с одним мужчиной… кроме себя.
А это было невозможно.
Верджил повернулся к Флер, и та заметила на себе его взгляд.
– Я менее всех склонна принуждать девушку к замужеству, Леклер.
Неожиданно Верджил обрадовался этой отсрочке приговора. Ей не нужно уезжать. Она будет в безопасности. У него еще есть возможность изменить ситуацию.
Он будет видеть ее.
– Я никогда не слышал, чтобы женщины в таких случаях держали язык за зубами, как, впрочем, и мужчины; однако, если вы считаете, будто вас на это хватит, можно попытаться избежать катастрофы.
– Могила! Я могу молчать, когда это оправдано обстоятельствами, – сказала Каталани, со значением вскинув брови.
– Дело улажено. Пора переодеваться к ужину. – Пен встала. – Очень благородно с твоей стороны проявить такое понимание, Верджил. Обещаю: ни одна живая душа никогда не узнает, что ты один раз пренебрег правилами.
– Вот и славно, Пен. Знать об этом, безусловно, никому не нужно.
Верджил нашел Данте в библиотеке.
– Кажется, ты спасен. Дамы утверждают, будто ничего не видели. Если мисс Кенвуд не станет распространять о себе слухи сама, что, даже несмотря на ее смелость, маловероятно, нужда в браке отпадает.
Данте с досадой взмахнул рукой.
– Ты что, забыл: мы хотим как раз обратного!
– Я уже ясно дал понять: мнение нужно, чтобы девушка угодила в ловушку помимо своей воли.
– Да не расставлял я никаких ловушек, черт побери! Это она поймала меня в ловушку!
– Тебе лучше уехать завтра вместе со всеми. Пройдет время, и она, возможно, снова благосклонно примет твои ухаживания.
– У меня нет твоего упорства. Если ты сам не слышал, что она сказала, то я повторю тебе: она мне только что отказала.
– Бывает, молодые женщины отказывают, не желая делать что-то под принуждением обстоятельств.
– Для меня безразлично, по каким причинам она дала мне отставку. Это оскорбительно, тем более что перспективы ее после этого ожидают довольно мрачные – она почти в открытую сказала, что выйти за меня замуж для нее равносильно смерти и что я не являюсь предметом ее воздыханий… Если бы не наследство, я послал бы тебя к черту с твоими затеями!
– Пен скоро повезет их с Шарлоттой в Лондон: думаю, они пробудут там, по крайней мере, две недели. Я рассчитываю сопровождать их и останусь с ними на несколько дней. После моего отъезда ты заменишь меня. Поощрит мисс Кенвуд тебя или нет, я в любом случае не хочу, чтобы в городе с ней рядом оставалась только Пен. У мисс Кенвуд очень независимый характер, и неизвестно, к чему могут привести ее попытки обрести самостоятельность.
– Смею предположить, что, как только Пен начнет вывозить ее, вокруг появится достаточно кавалеров, не сводящих с нее глаз.
– Вот именно, Данте. Раз уж она отказала тебе, я бы не хотел, чтобы она вышла замуж за кого-то другого. В особенности нежелательно оставлять ее наедине с Найджелом. Так что изволь проследить за тем, чтобы мисс Кенвуд не влипла в какую-нибудь историю. Если повезет, она позволит тебе продолжить твои ухаживания.
Сам Верджил в это почти не верил; он лишь хотел, чтобы Данте продолжил оказывать ей внимание: после того, что недавно произошло в кабинете, постоянный надзор за ней превратился в насущную необходимость.
Было очевидно, что Данте почти потерял к девушке интерес, и это ободряло Верджила, снимая с него вину. Вот если бы его брат влюбился в нее…
– Лучше всего, если ты попытаешься осторожно восстановить с ней прежние отношения, – добавил он.
– Я знаю, как обращаться с женщинами, Вердж.
– Ну да, конечно. Прими мои извинения.
– Я буду действовать аккуратно. Чрезвычайно аккуратно! Мне вовсе не хочется, чтобы меня снова выставили дураком.
Верджил вышел из библиотеки и отправился на поиски Флер. Если повезет, Данте все исполнит так осторожно, что Бьянка и не заметит, как он следит за ней.
Флер сидела на скамье в саду, где они иногда встречались, рассчитывая поговорить вдали от переполненных надеждой глаз ее матушки. Она была, как всегда, прекрасна. При взгляде на нее представлялась фарфоровая статуэтка или портрет кисти великого живописца. Заслышав шаги виконта, она обернулась и насмешливо улыбнулась.