Страница:
– Может, от кого-то другого – от слуг, от ее горничной Джейн, от Найджела Кенвуда, наконец…
– За всю неделю она лишь раз виделась с Найджелом, когда Пен ездила к нему с визитом. Они там были не одни, а, следовательно, он не мог…
– Да от кого угодно, Данте! Положим, кто-то ей рассказал о тебе. Если ты не дал ей понять, что у тебя честные намерения, она вправе предположить, будто ты преследуешь ее с другой целью.
Данте выпрямился.
– В таком случае мне нанесено оскорбление.
– Все равно…
– Я не подлец.
– Советую тебе объясниться с ней. Если она тебя неправильно поняла, то теперь станет избегать.
Данте поднялся и вернулся к окну.
– Ты, конечно, прав. Однако если я сделаю ей предложение, а она мне откажет, все будет кончено. И если я попытаюсь объясниться с ней, но предложения не сделаю, результат будет тем же – все девушки одинаковы, и мужчина, который ухаживает за ними без взаимности, выглядит дураком. Правда, в библиотеке я подумал: «А что, если одно не противоречит другому…»
– Никак не возьму в толк, о чем ты.
– Что, если она на самом деле невинная девушка, но обладает очень страстной натурой, а мужчина, который поможет реализовать ей это ее второе «я», крепко привяжет ее к себе? Если нам нужно обделать дело поскорее, то почему бы…
– Нет.
– Ну, я же не имею в виду что-то низкое, Верджил, просто легкий флирт, который сэкономит нам массу времени.
– Ты не сделаешь ничего такого, что могло бы ее скомпрометировать.
– Боюсь, ты слишком непрактичен и чересчур озабочен соблюдением приличий. И не тебе ли первому пришла в голову эта идея? Брак станет неизбежным, если Бьянка будет скомпрометирована.
И тут вдруг против возмутительного предложения Данте в Верджиле восстало не только его вечное стремление к соблюдению правил приличия, а еще какое-то другое, связанное с инстинктами чувство, порожденное постоянным кипением в крови, ароматом лаванды и мелодичным голосом, который не переставал звучать в его голове всю неделю. Он, разумеется, не откажется от своих намерений устроить этот брак, но и не позволит Данте заманить Бьянку в ловушку.
– Видишь ли, брат, мужчине, привычному к быстрым победам и немедленному удовлетворению своих страстей, усилия, потраченные, чтобы покорить женщину и заслужить ее истинную любовь, могут показаться слишком обременительными. Но если ты действительно хочешь завоевать Бьянку, тебе следует действовать именно таким образом.
– Можно подумать, хоть кто-то в этой семье, черт возьми, способен испытывать страсть! Между тобой и Милтоном…
При упоминании имени покойного брата Верджил напрягся.
– В разговорах, касающихся удовлетворения твоих низменных потребностей тебе следует с осторожностью упоминать имя Милтона.
Лицо Данте потемнело от обиды.
– Ты винишь меня за то, чего я не мог предвидеть.
– Неправда, я вовсе не виню тебя – ты не мог знать, что было на уме у Милтона; однако нам лучше не упоминать о нем в наших разговорах. Можешь обвинять меня в жестокосердии, но только, сделай милость, оставь в покое имя брата – случившееся тогда не имеет ровно никакого отношения к мисс Кенвуд и твоему поведению с ней.
– Ах да, прекрасная Бьянка! В своих заботах о ней, Вердж, у тебя слишком расплывчатые границы между тем, что дозволено, и тем, что не дозволено. Опекая ее, ты проявляешь странную избирательность и недальновидность. Ты не желаешь, чтобы твою подопечную компрометировали, но, тем не менее, хочешь на всю жизнь связать ее с человеком, которого сам презираешь.
Эти слова Данте на удивление точно попали в цель, и запали Верджилу в душу.
– Но я вовсе не презираю тебя…
– Неужто? Стало быть, ты и не винишь меня, но и простить не можешь?
В этот миг на прекрасном, всегда безмятежном лице брата Верджил заметил страдание. Ему следовало быть более чутким и понять, что смерть Милтона породила у Данте чувство вины. Как странно! Разговор о девушке, которая не имела ни малейшего отношения к этому трагическому случаю, каким-то образом свелся именно к нему.
– Я, может, и не одобряю жизнь, которую ты ведешь, но мое осуждение не связано с той ролью, которую ты по воле рока сыграл в прошлогодней катастрофе. Тебе ни от кого не требуется никакого прощения, Данте, потому что незнание не есть грех. Если я никогда раньше не заговаривал с тобой об этом, то не из-за того, что винил тебя, а лишь потому, что хотел избегнуть терзающих душу воспоминаний. Возможно, мое молчание было несправедливостью по отношению к тебе.
Как ни пытался Данте казаться хладнокровным, его глаза лихорадочно сверкали.
– Я был там и ужинал с ним. Я должен был видеть…
– Хорошо, что ты оказался рядом с ним в его последний час; думаю, он и на небесах тебе за это благодарен.
Неожиданная откровенность, сгустив окружающее пространство, тесно сблизила братьев. Пропасть, образовавшаяся между ними после смерти Милтона, оказалась преодоленной, и все это странным образом было связано с присутствием в этом доме Бьянки Кенвуд.
Только теперь Верджил по-новому взглянул на младшего брата и под маской беззаботного волокиты рассмотрел тщательно оберегаемую ранимую душу. А ведь могло бы быть хуже.
Данте криво улыбнулся и лениво направился к двери.
– Я сделаю так, как ты хочешь, Вердж. Возможно, платоническая любовь сможет меня заинтересовать, хотя это и налагает на меня несправедливые ограничения – ведь, в конце концов, мне нечего предложить девушке, кроме удовольствия.
Час назад Верджил с этим охотно бы согласился.
Глава 6
– За всю неделю она лишь раз виделась с Найджелом, когда Пен ездила к нему с визитом. Они там были не одни, а, следовательно, он не мог…
– Да от кого угодно, Данте! Положим, кто-то ей рассказал о тебе. Если ты не дал ей понять, что у тебя честные намерения, она вправе предположить, будто ты преследуешь ее с другой целью.
Данте выпрямился.
– В таком случае мне нанесено оскорбление.
– Все равно…
– Я не подлец.
– Советую тебе объясниться с ней. Если она тебя неправильно поняла, то теперь станет избегать.
Данте поднялся и вернулся к окну.
– Ты, конечно, прав. Однако если я сделаю ей предложение, а она мне откажет, все будет кончено. И если я попытаюсь объясниться с ней, но предложения не сделаю, результат будет тем же – все девушки одинаковы, и мужчина, который ухаживает за ними без взаимности, выглядит дураком. Правда, в библиотеке я подумал: «А что, если одно не противоречит другому…»
– Никак не возьму в толк, о чем ты.
– Что, если она на самом деле невинная девушка, но обладает очень страстной натурой, а мужчина, который поможет реализовать ей это ее второе «я», крепко привяжет ее к себе? Если нам нужно обделать дело поскорее, то почему бы…
– Нет.
– Ну, я же не имею в виду что-то низкое, Верджил, просто легкий флирт, который сэкономит нам массу времени.
– Ты не сделаешь ничего такого, что могло бы ее скомпрометировать.
– Боюсь, ты слишком непрактичен и чересчур озабочен соблюдением приличий. И не тебе ли первому пришла в голову эта идея? Брак станет неизбежным, если Бьянка будет скомпрометирована.
И тут вдруг против возмутительного предложения Данте в Верджиле восстало не только его вечное стремление к соблюдению правил приличия, а еще какое-то другое, связанное с инстинктами чувство, порожденное постоянным кипением в крови, ароматом лаванды и мелодичным голосом, который не переставал звучать в его голове всю неделю. Он, разумеется, не откажется от своих намерений устроить этот брак, но и не позволит Данте заманить Бьянку в ловушку.
– Видишь ли, брат, мужчине, привычному к быстрым победам и немедленному удовлетворению своих страстей, усилия, потраченные, чтобы покорить женщину и заслужить ее истинную любовь, могут показаться слишком обременительными. Но если ты действительно хочешь завоевать Бьянку, тебе следует действовать именно таким образом.
– Можно подумать, хоть кто-то в этой семье, черт возьми, способен испытывать страсть! Между тобой и Милтоном…
При упоминании имени покойного брата Верджил напрягся.
– В разговорах, касающихся удовлетворения твоих низменных потребностей тебе следует с осторожностью упоминать имя Милтона.
Лицо Данте потемнело от обиды.
– Ты винишь меня за то, чего я не мог предвидеть.
– Неправда, я вовсе не виню тебя – ты не мог знать, что было на уме у Милтона; однако нам лучше не упоминать о нем в наших разговорах. Можешь обвинять меня в жестокосердии, но только, сделай милость, оставь в покое имя брата – случившееся тогда не имеет ровно никакого отношения к мисс Кенвуд и твоему поведению с ней.
– Ах да, прекрасная Бьянка! В своих заботах о ней, Вердж, у тебя слишком расплывчатые границы между тем, что дозволено, и тем, что не дозволено. Опекая ее, ты проявляешь странную избирательность и недальновидность. Ты не желаешь, чтобы твою подопечную компрометировали, но, тем не менее, хочешь на всю жизнь связать ее с человеком, которого сам презираешь.
Эти слова Данте на удивление точно попали в цель, и запали Верджилу в душу.
– Но я вовсе не презираю тебя…
– Неужто? Стало быть, ты и не винишь меня, но и простить не можешь?
В этот миг на прекрасном, всегда безмятежном лице брата Верджил заметил страдание. Ему следовало быть более чутким и понять, что смерть Милтона породила у Данте чувство вины. Как странно! Разговор о девушке, которая не имела ни малейшего отношения к этому трагическому случаю, каким-то образом свелся именно к нему.
– Я, может, и не одобряю жизнь, которую ты ведешь, но мое осуждение не связано с той ролью, которую ты по воле рока сыграл в прошлогодней катастрофе. Тебе ни от кого не требуется никакого прощения, Данте, потому что незнание не есть грех. Если я никогда раньше не заговаривал с тобой об этом, то не из-за того, что винил тебя, а лишь потому, что хотел избегнуть терзающих душу воспоминаний. Возможно, мое молчание было несправедливостью по отношению к тебе.
Как ни пытался Данте казаться хладнокровным, его глаза лихорадочно сверкали.
– Я был там и ужинал с ним. Я должен был видеть…
– Хорошо, что ты оказался рядом с ним в его последний час; думаю, он и на небесах тебе за это благодарен.
Неожиданная откровенность, сгустив окружающее пространство, тесно сблизила братьев. Пропасть, образовавшаяся между ними после смерти Милтона, оказалась преодоленной, и все это странным образом было связано с присутствием в этом доме Бьянки Кенвуд.
Только теперь Верджил по-новому взглянул на младшего брата и под маской беззаботного волокиты рассмотрел тщательно оберегаемую ранимую душу. А ведь могло бы быть хуже.
Данте криво улыбнулся и лениво направился к двери.
– Я сделаю так, как ты хочешь, Вердж. Возможно, платоническая любовь сможет меня заинтересовать, хотя это и налагает на меня несправедливые ограничения – ведь, в конце концов, мне нечего предложить девушке, кроме удовольствия.
Час назад Верджил с этим охотно бы согласился.
Глава 6
На следующее утро виконт первым спустился к завтраку: ему хотелось прогуляться верхом до того, как проснутся гости. Сидя перед тарелкой, он уловил краем глаза, как что-то зеленовато-золотистое промелькнуло мимо окна. Белокурая девушка со стройной фигуркой тотчас исчезла в кустах. Никак Бьянка Кенвуд снова поднялась на рассвете! Верджил с досадой отвернулся от окна. Данте уверял, будто она виделась с Найджелом Кенвудом лишь раз, но Данте не знает, что она вечно где-то бродит спозаранку. Быть может, они с Найджелом уже целую неделю встречаются тайно.
Верджил возвел мысленную преграду образу, который начал возникать в его воображении. Никаких доказательств того, что Бьянка бегала на свидания с кузеном, не имелось. Но ходила же она куда-то в парк на заре, несмотря на опасность, которой однажды подверглась, упав с лошади после выстрелов браконьеров. Обычная молодая женщина больше и шагу бы туда не сделала, разве что под охраной целой армии.
Стало быть, обычной женщиной ее назвать нельзя. Оставив завтрак, Верджил тихо вышел во двор и направился вслед за Бьянкой.
– Леклер!
Внезапно услышав чей-то голос позади, Верджил резко обернулся – по дорожке, ведущей от конюшен, к нему решительно шагал Корнелл Уидерби.
В это время спустившаяся вниз по тропинке Бьянка, сверкнув золотым и зеленым, исчезла в лесу.
– Только не говори, что ты всю ночь скакал верхом, Уидерби!
Новоприбывший гость был одет в коричневую куртку для верховой езды и бежевые брюки. Сапоги Уидерби, по-видимому, были приобретены совсем недавно, а светлые локоны, выглядывавшие из-под шляпы, уложены по новой моде. В целом Уидерби имел весьма франтоватый вид и, похоже, пребывал в чертовски веселом настроении.
– Я отправился вчера после полудня и большую часть пути одолел верхом, а переночевал на постоялом дворе.
– Не терпелось поскорее добраться?
– Последние несколько дней весь город просто охрип – каждый день демонстрации, аресты. Свежий деревенский воздух должен пойти мне на пользу. Когда кругом беспорядки, муза становится несговорчивой.
– Здесь, полагаю, никаких беспорядков не будет. Тебя ждет завтрак, но дать пищу твоей музе пока некому: сестра еще не встала и потому не может оказать тебе хозяйское гостеприимство.
При упоминании о Пенелопе по лицу Уидерби скользнула мечтательная улыбка. Верджилу, разумеется, известно, что происходит между ним и его сестрой, но он никогда не позволял себе обсуждать личную жизнь своей замужней сестры, даже если ее поклонником оказался его старинный друг.
– Состав гостей тебя порадует. В основном это люди искусства. Ничего удивительного: ведь приглашала их Пен, – насмешливо заметил Верджил.
– Приемы, устраиваемые графиней, всегда восхитительны, а этот, как мне кажется, превзойдет все мыслимые ожидания.
Верджил решил не вдаваться в рассуждения о том, как много восхитительного может здесь для себя найти Уидерби: в большом и спокойном загородном доме были все возможности для интимного уединения.
Верджил решительно отогнал от себя эти мысли.
– О, на тебе костюм для верховой езды, – заметил Уидерби. – Стало быть, я задерживаю тебя.
– Ну да, я собрался пройтись немного, а потом, пожалуй, проедусь верхом. А ты иди, располагайся, чувствуй себя как дома. Здесь, кстати, Сент-Джон, он тоже рано встает, так что тебе, скорее всего не придется долго скучать в одиночестве.
Энергичной, свободной походкой Уидерби направился к дому, а Верджил, подождав, пока тот скроется из виду, круто повернулся и поспешил вслед за Бьянкой.
Когда, наконец, вдалеке показалась ее фигурка, Верджил, чтобы оставаться незамеченным, замедлил шаг.
Он был вынужден признаться себе, что преследовал девушку, не столько беспокоясь о ее безопасности, сколько желая проверить, не поджидает ли ее где-нибудь Найджел.
Пройдя по лесу с милю, Бьянка свернула на тропу, ведущую на восток, и Верджилу стало ясно, что она направляется к руинам старого замка. Это дурной знак: средневековый замок являлся идеальным местом для тайных свиданий.
Когда Верджил вступил в высокую траву, которой заросли развалины древних укреплений Леклер-Парка, Бьянка снова пропала из виду. От старой крепости остались лишь развалины и часть зубчатой стены с бойницами. Стена местами обвалилась, местами осыпалась, на заросшей поляне, некогда служившей двором замка, в беспорядке валялись огромные камни. Из всего строения более-менее невредимой оставалась лишь одна квадратная сторожевая башня.
Ностальгия по далекому детству, воспоминания об играх, которые устраивались здесь, внезапно охватили Верджила, и он с горечью пожалел о беспечно утраченных и почти разрушенных близких отношениях, некогда связывавших их с Данте.
Он огляделся вокруг в поисках мисс Кенвуд и вдруг в утренней тиши услышал слегка приглушенный, мелодичный голос. Голос то поднимался ввысь, то опускался мягкой волной и маленькими вихрями кружил вокруг. Определив, что пение доносилось из сторожевой башни, Верджил переступил через каменный порог.
Всем своим существом он внимал звуку этого голоса, который, отражаясь от стен и каменных сводов, становился все насыщеннее. Наверху, в гарнизонном помещении мисс Кенвуд пела гаммы. С каждой следующей, более высокой, нотой ее голос обретал новую силу. Виконт застыл на месте, прислушиваясь к звучанию этого бесценного инструмента, которое становилось все увереннее и точнее.
Бьянка перестала петь, и Верджил услышал, как она заговорила. С Найджелом? Он мог заманить ее сюда под предлогом занятия музыкой. Если так, то ей ничто не грозит. Сомнительно, чтобы Бьянка могла забыть о своей истинной страсти в угоду другой, более земной.
Сверху вновь послышалось пение. Звук голоса волной лился вниз по ступеням. На сей раз это были не гаммы, а ария из оперы Россини.
Пение произвело на Верджила совсем особое, непостижимое впечатление. Точно и непогрешимо, как прихотливые рулады тонкой птичьей трели, пленительные звуки глубоко проникали в его сознание и заполняли сердце, рождая в душе неизъяснимые эмоции. Голос Бьянки пробуждал в Верджиле именно те чувства, которые он старательно, но тщетно пытался подавить в себе.
Повинуясь безотчетному порыву, Верджил поднялся вверх по темной лестнице, влекомый пением сирены, которая, сама того не ведая, манила его к запретным берегам.
Бьянка была в зале одна: стоя спиной к Верджилу, она словно в раме застыла между стенами башни, которые сужались кверху и заканчивались каменным сводчатым потолком. Найджела рядом с ней не было – должно быть, Бьянка разговаривала сама с собой.
Верджил остановился и, прислонившись плечом к портальной раме, продолжил слушать ее пение. Ему захотелось увидеть ее глаза, но и без этого сияющее лицо девушки навсегда запечатлелось в его памяти с того самого дня, как он впервые увидел ее на сцене игорного дома.
Не пытаясь более сопротивляться охватившим его чувствам, осознав тщетность этой борьбы, Верджил полностью отдался им, позволил ее чистой, невинной страсти и своему непреодолимому и настойчивому желанию заполнить все вокруг.
Бьянка чувствовала себя на седьмом небе, уносясь в заоблачные выси; она вся сияла. Ее голос взял власть над телом, и она полностью растворилась в звуках. Исчезло все, кроме музыки. Великолепная акустика каменных руин превосходила акустику любого концертного зала, потрясающе обогащая звук. Слышала бы ее сейчас Каталани!
Ария показалась ей слишком короткой, и Бьянка с сожалением тянула последнюю ноту дольше, чем требовала партитура. Нота повисла в воздухе, словно последняя капля нектара из волшебного бутона, который пила ее обнажившаяся душа. Но вот и конец. Бьянка почувствовала опустошение и грусть. Вдруг она явственно ощутила чье-то присутствие и, испугавшись, что это Данте выследил ее, обернулась.
Виконт стоял в непринужденной позе, опершись плечом о портальную раму, и наблюдал за ней. Он был поразительно красив в этой театральной обстановке; в его небрежной позе чувствовалась скрытая сила.
– Дядя Верджил, вы что, шпионите за мной?
– Да, если угодно. Но я делаю это с одной лишь целью – защитить вас.
– В вашем Леклер-Парке я в полной безопасности – доблестные браконьеры, должно быть, переместились в другое место или стали пользоваться капканами. За последнюю неделю не прозвучало ни единого выстрела.
– Если вы об этом заявляете с такой определенностью, значит, часто здесь бываете. И всегда только для того, чтобы петь?
Окно в стене было ужасно узким, не шире бойницы для лучников, но все жё Бьянка отошла к нему, подальше от Верджила. Эхо каменных стен придавало тону Верджила излишнюю резкость, и девушка слегка оробела. К тому же в глазах виконта таилось нечто непонятное для нее, и Бьянка вдруг почувствовала исходящую от него опасность. Ее испуг ей самой показался смехотворным, но освободиться от этого чувства она никак не могла.
Бьянка отвернулась и, чтобы не смотреть на Верджила, который не сводил с нее глаз, уставилась в окно на открывавшийся перед ней вид.
– Я не желаю, чтобы вы устраивали мне допросы. Да, я часто прихожу сюда, обычно по утрам, как сейчас. Однажды, прогуливаясь верхом, я наткнулась на эту башню и теперь пою здесь.
– Одна?
Бьянка оглянулась на него.
– А вы, верно, решили, что у меня тут тайные встречи с Найджелом, и следите за мной, чтобы предотвратить какие-либо неподобающие поступки с моей стороны? – От этой мысли Бьянка развеселилась и не смогла сдержать смешок. Он печется о ее девичьей чести, преследуя ее по всей округе, тогда как в библиотеке его собственного дома ее гнусно домогался его брат. – Напрасно вы пожертвовали своей утренней верховой прогулкой. Мне никогда не приходило в голову, что эта башня – удобное место для свиданий. Буду иметь это в виду.
– Сомневаюсь, что вы решитесь на свидание, ибо тогда у вас не останется времени для занятий. Я никогда раньше не замечал, что в этом зале такая замечательная акустика, не хуже, чем в древних норманнских храмах. Какое бы влечение вы ни испытали к своему кузену, эти камни для вас много важнее.
– Может быть, когда-нибудь он тоже придет послушать, как и вы.
Верджил оторвался от стены и чуть улыбнулся.
– Раз так, то защита вам непременно понадобится.
Верджил небрежной походкой приблизился к Бьянке, и она поймала себя на том, что старается осторожно отойти от него в сторону. Девушка сознавала, как глупо ведет себя, но произошедшая в виконте перемена была очевидна: сила, исходящая от него, порабощала ее волю и одновременно сбивала с толку.
– Пен объявила, что нынче вечером вы намерены петь. Готовитесь к выступлению перед Каталани, хотите увериться, что будете в своей лучшей форме?
– Да.
– У вас с ней минувшим вечером состоялся долгий разговор тет-а-тет. Полагаю, вы сообщили ей о ваших намерениях?
– Не волнуйтесь, я не поставила вас с Пен в неловкое положение. Я ни с кем больше об этом не говорила, а Каталани, я полагаю, знает о необходимости соблюдать сдержанность с гостями виконта.
Верджил, оглядываясь по сторонам, будто давно здесь не был, продолжал мерить шагами зал, отчего Бьянке еще больше хотелось сбежать.
– И что же Каталани вам посоветовала?
– Она подтвердила: чтобы получить самое лучшее образование, мне нужно ехать в Италию или же пригласить опытного преподавателя вокала сюда. На этот случай она порекомендовала мне синьора Барди, который мог бы поработать со мной в Лондоне, – он преподает бельканто лучшим столичным певцам.
– Других советов не последовало? Что-то не верится, чтобы Каталани оказалась столь неразговорчива.
– Она спросила, понимаю ли я, что такое жизнь певицы, и какие неудобства эта жизнь влечет за собой.
– И что же? Вы понимаете?
– Я знаю, что это упорный труд, а еще переезды, необходимость выступать, несмотря на сильную усталость, и тому подобное.
– Она имела в виду другое.
Бьянка покраснела.
– Я знаю, что она имела в виду.
– По-моему, нет. Вы не представляете себе в полной мере, что значит быть женщиной, с которой приличные дамы никогда не завяжут дружеских отношений. Эту оперную певицу – Каталани – принимают, но она исключение. У вас, скорее всего все сложится иначе. В Англии или Италии рядом с вами не будет бабушки Эдит, которая могла бы оградить вас от презрительного отношения окружающих.
Бьянка почувствовала раздражение, которое лишь усилило ее упрямство.
– Я знаю, что думают так называемые приличные люди о таких женщинах, – мне самой приходилось наблюдать, как весьма приличные мужчины время от времени подбирались к моей матери. Повзрослев, я поняла, что им от нее было нужно, и теперь стану поступать с ними так же, как поступала моя мать. Что ж, по-вашему, из-за каких-то нелепых предрассудков я должна отказаться от того, что необходимо мне как воздух?
Верджил продолжал ходить по залу кругами. Высокий рост вынуждал его держаться ближе к середине, как раз к тому месту, где стояла Бьянка. Круги мало-помалу сужались, пока он, наконец, не оказался к ней совсем близко. Если бы он не являлся образцом благопристойности и не вел себя так непринужденно, Бьянка поддалась бы не оставлявшему ее ощущению опасности и решила, что она в ловушке.
– Предубеждения относительно большинства актрис и певиц имеют под собой весьма твердые основания. – Верджил говорил так, словно обсуждение женщин с дурной репутацией являлось вполне приемлемой темой для беседы.
– Жизнь полна опасностей, и, мне кажется, многие артистки просто вынуждены принимать предложенное им покровительство.
– Полагаете, что это отчаяние и бедность вынуждают женщин становиться любовницами и куртизанками, а вас наследство избавит от подобной участи? Боюсь, вы судите об этом слишком однобоко. Насколько я понимаю, большинство из них толкает на это одиночество. Приличное замужество для них почти невозможно. Ни одного из тех никчемных людей, прожигателей жизни, которые будут делать вам предложение, вы не пожелаете видеть рядом с собой в качестве супруга.
Бестактный, граничащий с неприличным разговор теперь коснулся ее лично. Ну что ж…
– Это мне тоже известно. Однако порой приходится чем-то жертвовать.
– Жертвовать целой жизнью? Это вы так думаете сейчас, а что будет лет через десять – пятнадцать? Ни мужа, ни детей, ни дома. То обстоятельство, что для большинства этих женщин настает день, когда они все же принимают предложенную им видимость любви, я нахожу скорее прискорбным, нежели постыдным. И не важно, что они думают про себя, совершая этот шаг: после затянувшегося противоестественного одиночества такой выбор, возможно, попросту неизбежен.
– Не смейте предрекать мне столь унылую и омерзительную будущность! В высшей степени цинично утверждать, что карьера певицы предрешает мое падение! К тому же я никак не возьму в толк: вам-то что за дело?
Верджил перестал расхаживать по залу и остановился в нескольких шагах от Бьянки.
– Я несу за вас ответственность.
– Стало быть, вы будете вмешиваться в мою жизнь, чтобы ограждать меня от меня же самой все эти десять месяцев?
– Дольше, если найду для этого способ. Дольше!
– Только попробуйте помешать мне! Я этого не потерплю!
– Ваша решимость не оставляет мне выбора, и вот что я вам скажу: если угодно, можете надеяться всю жизнь прожить монашкой, но я сомневаюсь, что вас хватит надолго.
– Ваши намеки возмутительны и оскорбительны для меня!
– Я ничуть не оскорбляю вас. А возмутительной ситуацию можно будет назвать лишь в том случае, если вы, в конце концов, сделаетесь чьей-нибудь любовницей, а не законной супругой.
– Вы переступили грань, сэр. Подобные разговоры со мной неуместны, даже если я и нахожусь под вашей опекой.
Верджил вскинул голову и насмешливо улыбнулся.
– Я переступил грань? Бесспорно, это так. Сам себе поражаюсь.
Верджил огляделся вокруг, словно только что осознал, где находится.
– Вы закончили или будете заниматься еще?
– Я хочу прорепетировать арию еще раз, а потом сразу вернусь.
– Тогда я дождусь вас и провожу домой. – Верджил снова отошел к стене и, приняв расслабленную позу, приготовился слушать.
Бьянка почувствовала странное смущение. Она хотела отвернуться от Верджила, но он отрицательно покачал головой.
– Если вы не можете репетировать, когда на вас смотрит один человек, то как же вы собираетесь выступать на оперной сцене, перед полным зрительным залом?
Но то же совсем другое дело! – воскликнула она про себя. Может быть, это нелогично, но полный зрительный зал и впрямь нечто совсем иное. Взгляд этих глаз смущал Бьянку гораздо больше, чем целое море лиц или до отказа забитый зрительный зал. Если бы здесь присутствовал еще кто-то, ей определенно стало бы легче – ведь ничего подобного она не испытывала, когда пела в доме и Верджил присутствовал там в числе других слушателей.
Бьянка отвела взгляд, тщетно пытаясь забыть о присутствии виконта, но все впустую; из-за этого начало арии прозвучало слабо, словно какая-то преграда затрудняла ей дыхание. Вероятно, этой преградой было ее неровно стучащее сердце. Как глупо!
Однако постепенно негодование Бьянки на беспардонное вмешательство Верджила в ее жизнь придало ей силы, и голос зазвучал увереннее. Полностью отдавшись пению, девушка сосредоточилась на технике и подвластных ей выразительных средствах. Пьянящий восторг охватил ее. На этот раз ария звучала по-другому. Близкое присутствие еще одной души, неотступно сопровождавшей Бьянку во время пения, волновало ее. Ария близилась к завершению, и Бьянка, не удержавшись, взглянула на Верджила: он стоял с отрешенным видом, опустив глаза, словно учтивый джентльмен, выжидающий время, прежде чем приступить к важным делам.
Верджил поднял глаза, и их взгляды встретились. Бьянка чуть не сбилась с такта: его глаза неожиданно потрясли ее. В этих глазах горел огонь, в них таилось что-то дикое… и еще читался явный мужской интерес. От их покровительственной надменности или холодного равнодушия не осталось и следа.
Боже! Неужто это сделало с ним ее пение?
Несмотря на смятение, восторг дрожью пробежал по телу Бьянки. Теперь она не могла отвести от Верджила глаз. Ария соединила их, создав между ними особую духовную, чувственную, почти эротическую связь. Упоение собственной силой кружило ей голову, но душу терзала тревога. Бьянка ощущала, как эта завораживающая связь трансформируется, приобретая явный физический характер.
В этот миг ей стало понятно, что разорвать эти узы она не могла бы, даже если бы очень захотела. Неведомые ей эмоции, проникавшие в ее голос, сообщали ему еще большую страстность. Заканчивая пение, она прикрыла глаза, чтобы сдержать переполнявшие ее чувства и в полной мере насладиться финалом.
Последние звуки арии еще долго эхом отражались от древних каменных стен. Бьянке не хотелось открывать глаза. За то время, пока она пела, произошло нечто, в чем она не могла себе признаться, не могла выразить словами. Это нечто, не подтвержденное прикосновениями, казалось ей гораздо более непристойным, чем поцелуй Данте. Возможно, она была недостаточно осмотрительной – с самого начала этому следовало положить конец. Бьянка решила не смотреть на виконта, пока не уляжется это ужасное, пугающее волнение.
Едва заметное движение воздуха заставило ее приоткрыть глаза, и она совсем рядом, возле края своей юбки, увидела начищенные сапоги Верджила. Протянув сильную руку, он взял ее ладонь и поднес к губам, запечатлев на ней легкий поцелуй.
– Ваше пение – настоящее волшебство, мисс Кенвуд. Каталани нынче вечером будет поражена.
Бьянке пришлось-таки поднять глаза: Верджил учтиво указывал жестом по направлению к лестнице; его лицо вновь приняло обычное выражение сдержанности и высокомерия. Однако новое, рожденное ее пением чувство еще не совсем покинуло его и словно бы проглядывало сквозь прозрачную маску самообладания.
Верджил возвел мысленную преграду образу, который начал возникать в его воображении. Никаких доказательств того, что Бьянка бегала на свидания с кузеном, не имелось. Но ходила же она куда-то в парк на заре, несмотря на опасность, которой однажды подверглась, упав с лошади после выстрелов браконьеров. Обычная молодая женщина больше и шагу бы туда не сделала, разве что под охраной целой армии.
Стало быть, обычной женщиной ее назвать нельзя. Оставив завтрак, Верджил тихо вышел во двор и направился вслед за Бьянкой.
– Леклер!
Внезапно услышав чей-то голос позади, Верджил резко обернулся – по дорожке, ведущей от конюшен, к нему решительно шагал Корнелл Уидерби.
В это время спустившаяся вниз по тропинке Бьянка, сверкнув золотым и зеленым, исчезла в лесу.
– Только не говори, что ты всю ночь скакал верхом, Уидерби!
Новоприбывший гость был одет в коричневую куртку для верховой езды и бежевые брюки. Сапоги Уидерби, по-видимому, были приобретены совсем недавно, а светлые локоны, выглядывавшие из-под шляпы, уложены по новой моде. В целом Уидерби имел весьма франтоватый вид и, похоже, пребывал в чертовски веселом настроении.
– Я отправился вчера после полудня и большую часть пути одолел верхом, а переночевал на постоялом дворе.
– Не терпелось поскорее добраться?
– Последние несколько дней весь город просто охрип – каждый день демонстрации, аресты. Свежий деревенский воздух должен пойти мне на пользу. Когда кругом беспорядки, муза становится несговорчивой.
– Здесь, полагаю, никаких беспорядков не будет. Тебя ждет завтрак, но дать пищу твоей музе пока некому: сестра еще не встала и потому не может оказать тебе хозяйское гостеприимство.
При упоминании о Пенелопе по лицу Уидерби скользнула мечтательная улыбка. Верджилу, разумеется, известно, что происходит между ним и его сестрой, но он никогда не позволял себе обсуждать личную жизнь своей замужней сестры, даже если ее поклонником оказался его старинный друг.
– Состав гостей тебя порадует. В основном это люди искусства. Ничего удивительного: ведь приглашала их Пен, – насмешливо заметил Верджил.
– Приемы, устраиваемые графиней, всегда восхитительны, а этот, как мне кажется, превзойдет все мыслимые ожидания.
Верджил решил не вдаваться в рассуждения о том, как много восхитительного может здесь для себя найти Уидерби: в большом и спокойном загородном доме были все возможности для интимного уединения.
Верджил решительно отогнал от себя эти мысли.
– О, на тебе костюм для верховой езды, – заметил Уидерби. – Стало быть, я задерживаю тебя.
– Ну да, я собрался пройтись немного, а потом, пожалуй, проедусь верхом. А ты иди, располагайся, чувствуй себя как дома. Здесь, кстати, Сент-Джон, он тоже рано встает, так что тебе, скорее всего не придется долго скучать в одиночестве.
Энергичной, свободной походкой Уидерби направился к дому, а Верджил, подождав, пока тот скроется из виду, круто повернулся и поспешил вслед за Бьянкой.
Когда, наконец, вдалеке показалась ее фигурка, Верджил, чтобы оставаться незамеченным, замедлил шаг.
Он был вынужден признаться себе, что преследовал девушку, не столько беспокоясь о ее безопасности, сколько желая проверить, не поджидает ли ее где-нибудь Найджел.
Пройдя по лесу с милю, Бьянка свернула на тропу, ведущую на восток, и Верджилу стало ясно, что она направляется к руинам старого замка. Это дурной знак: средневековый замок являлся идеальным местом для тайных свиданий.
Когда Верджил вступил в высокую траву, которой заросли развалины древних укреплений Леклер-Парка, Бьянка снова пропала из виду. От старой крепости остались лишь развалины и часть зубчатой стены с бойницами. Стена местами обвалилась, местами осыпалась, на заросшей поляне, некогда служившей двором замка, в беспорядке валялись огромные камни. Из всего строения более-менее невредимой оставалась лишь одна квадратная сторожевая башня.
Ностальгия по далекому детству, воспоминания об играх, которые устраивались здесь, внезапно охватили Верджила, и он с горечью пожалел о беспечно утраченных и почти разрушенных близких отношениях, некогда связывавших их с Данте.
Он огляделся вокруг в поисках мисс Кенвуд и вдруг в утренней тиши услышал слегка приглушенный, мелодичный голос. Голос то поднимался ввысь, то опускался мягкой волной и маленькими вихрями кружил вокруг. Определив, что пение доносилось из сторожевой башни, Верджил переступил через каменный порог.
Всем своим существом он внимал звуку этого голоса, который, отражаясь от стен и каменных сводов, становился все насыщеннее. Наверху, в гарнизонном помещении мисс Кенвуд пела гаммы. С каждой следующей, более высокой, нотой ее голос обретал новую силу. Виконт застыл на месте, прислушиваясь к звучанию этого бесценного инструмента, которое становилось все увереннее и точнее.
Бьянка перестала петь, и Верджил услышал, как она заговорила. С Найджелом? Он мог заманить ее сюда под предлогом занятия музыкой. Если так, то ей ничто не грозит. Сомнительно, чтобы Бьянка могла забыть о своей истинной страсти в угоду другой, более земной.
Сверху вновь послышалось пение. Звук голоса волной лился вниз по ступеням. На сей раз это были не гаммы, а ария из оперы Россини.
Пение произвело на Верджила совсем особое, непостижимое впечатление. Точно и непогрешимо, как прихотливые рулады тонкой птичьей трели, пленительные звуки глубоко проникали в его сознание и заполняли сердце, рождая в душе неизъяснимые эмоции. Голос Бьянки пробуждал в Верджиле именно те чувства, которые он старательно, но тщетно пытался подавить в себе.
Повинуясь безотчетному порыву, Верджил поднялся вверх по темной лестнице, влекомый пением сирены, которая, сама того не ведая, манила его к запретным берегам.
Бьянка была в зале одна: стоя спиной к Верджилу, она словно в раме застыла между стенами башни, которые сужались кверху и заканчивались каменным сводчатым потолком. Найджела рядом с ней не было – должно быть, Бьянка разговаривала сама с собой.
Верджил остановился и, прислонившись плечом к портальной раме, продолжил слушать ее пение. Ему захотелось увидеть ее глаза, но и без этого сияющее лицо девушки навсегда запечатлелось в его памяти с того самого дня, как он впервые увидел ее на сцене игорного дома.
Не пытаясь более сопротивляться охватившим его чувствам, осознав тщетность этой борьбы, Верджил полностью отдался им, позволил ее чистой, невинной страсти и своему непреодолимому и настойчивому желанию заполнить все вокруг.
Бьянка чувствовала себя на седьмом небе, уносясь в заоблачные выси; она вся сияла. Ее голос взял власть над телом, и она полностью растворилась в звуках. Исчезло все, кроме музыки. Великолепная акустика каменных руин превосходила акустику любого концертного зала, потрясающе обогащая звук. Слышала бы ее сейчас Каталани!
Ария показалась ей слишком короткой, и Бьянка с сожалением тянула последнюю ноту дольше, чем требовала партитура. Нота повисла в воздухе, словно последняя капля нектара из волшебного бутона, который пила ее обнажившаяся душа. Но вот и конец. Бьянка почувствовала опустошение и грусть. Вдруг она явственно ощутила чье-то присутствие и, испугавшись, что это Данте выследил ее, обернулась.
Виконт стоял в непринужденной позе, опершись плечом о портальную раму, и наблюдал за ней. Он был поразительно красив в этой театральной обстановке; в его небрежной позе чувствовалась скрытая сила.
– Дядя Верджил, вы что, шпионите за мной?
– Да, если угодно. Но я делаю это с одной лишь целью – защитить вас.
– В вашем Леклер-Парке я в полной безопасности – доблестные браконьеры, должно быть, переместились в другое место или стали пользоваться капканами. За последнюю неделю не прозвучало ни единого выстрела.
– Если вы об этом заявляете с такой определенностью, значит, часто здесь бываете. И всегда только для того, чтобы петь?
Окно в стене было ужасно узким, не шире бойницы для лучников, но все жё Бьянка отошла к нему, подальше от Верджила. Эхо каменных стен придавало тону Верджила излишнюю резкость, и девушка слегка оробела. К тому же в глазах виконта таилось нечто непонятное для нее, и Бьянка вдруг почувствовала исходящую от него опасность. Ее испуг ей самой показался смехотворным, но освободиться от этого чувства она никак не могла.
Бьянка отвернулась и, чтобы не смотреть на Верджила, который не сводил с нее глаз, уставилась в окно на открывавшийся перед ней вид.
– Я не желаю, чтобы вы устраивали мне допросы. Да, я часто прихожу сюда, обычно по утрам, как сейчас. Однажды, прогуливаясь верхом, я наткнулась на эту башню и теперь пою здесь.
– Одна?
Бьянка оглянулась на него.
– А вы, верно, решили, что у меня тут тайные встречи с Найджелом, и следите за мной, чтобы предотвратить какие-либо неподобающие поступки с моей стороны? – От этой мысли Бьянка развеселилась и не смогла сдержать смешок. Он печется о ее девичьей чести, преследуя ее по всей округе, тогда как в библиотеке его собственного дома ее гнусно домогался его брат. – Напрасно вы пожертвовали своей утренней верховой прогулкой. Мне никогда не приходило в голову, что эта башня – удобное место для свиданий. Буду иметь это в виду.
– Сомневаюсь, что вы решитесь на свидание, ибо тогда у вас не останется времени для занятий. Я никогда раньше не замечал, что в этом зале такая замечательная акустика, не хуже, чем в древних норманнских храмах. Какое бы влечение вы ни испытали к своему кузену, эти камни для вас много важнее.
– Может быть, когда-нибудь он тоже придет послушать, как и вы.
Верджил оторвался от стены и чуть улыбнулся.
– Раз так, то защита вам непременно понадобится.
Верджил небрежной походкой приблизился к Бьянке, и она поймала себя на том, что старается осторожно отойти от него в сторону. Девушка сознавала, как глупо ведет себя, но произошедшая в виконте перемена была очевидна: сила, исходящая от него, порабощала ее волю и одновременно сбивала с толку.
– Пен объявила, что нынче вечером вы намерены петь. Готовитесь к выступлению перед Каталани, хотите увериться, что будете в своей лучшей форме?
– Да.
– У вас с ней минувшим вечером состоялся долгий разговор тет-а-тет. Полагаю, вы сообщили ей о ваших намерениях?
– Не волнуйтесь, я не поставила вас с Пен в неловкое положение. Я ни с кем больше об этом не говорила, а Каталани, я полагаю, знает о необходимости соблюдать сдержанность с гостями виконта.
Верджил, оглядываясь по сторонам, будто давно здесь не был, продолжал мерить шагами зал, отчего Бьянке еще больше хотелось сбежать.
– И что же Каталани вам посоветовала?
– Она подтвердила: чтобы получить самое лучшее образование, мне нужно ехать в Италию или же пригласить опытного преподавателя вокала сюда. На этот случай она порекомендовала мне синьора Барди, который мог бы поработать со мной в Лондоне, – он преподает бельканто лучшим столичным певцам.
– Других советов не последовало? Что-то не верится, чтобы Каталани оказалась столь неразговорчива.
– Она спросила, понимаю ли я, что такое жизнь певицы, и какие неудобства эта жизнь влечет за собой.
– И что же? Вы понимаете?
– Я знаю, что это упорный труд, а еще переезды, необходимость выступать, несмотря на сильную усталость, и тому подобное.
– Она имела в виду другое.
Бьянка покраснела.
– Я знаю, что она имела в виду.
– По-моему, нет. Вы не представляете себе в полной мере, что значит быть женщиной, с которой приличные дамы никогда не завяжут дружеских отношений. Эту оперную певицу – Каталани – принимают, но она исключение. У вас, скорее всего все сложится иначе. В Англии или Италии рядом с вами не будет бабушки Эдит, которая могла бы оградить вас от презрительного отношения окружающих.
Бьянка почувствовала раздражение, которое лишь усилило ее упрямство.
– Я знаю, что думают так называемые приличные люди о таких женщинах, – мне самой приходилось наблюдать, как весьма приличные мужчины время от времени подбирались к моей матери. Повзрослев, я поняла, что им от нее было нужно, и теперь стану поступать с ними так же, как поступала моя мать. Что ж, по-вашему, из-за каких-то нелепых предрассудков я должна отказаться от того, что необходимо мне как воздух?
Верджил продолжал ходить по залу кругами. Высокий рост вынуждал его держаться ближе к середине, как раз к тому месту, где стояла Бьянка. Круги мало-помалу сужались, пока он, наконец, не оказался к ней совсем близко. Если бы он не являлся образцом благопристойности и не вел себя так непринужденно, Бьянка поддалась бы не оставлявшему ее ощущению опасности и решила, что она в ловушке.
– Предубеждения относительно большинства актрис и певиц имеют под собой весьма твердые основания. – Верджил говорил так, словно обсуждение женщин с дурной репутацией являлось вполне приемлемой темой для беседы.
– Жизнь полна опасностей, и, мне кажется, многие артистки просто вынуждены принимать предложенное им покровительство.
– Полагаете, что это отчаяние и бедность вынуждают женщин становиться любовницами и куртизанками, а вас наследство избавит от подобной участи? Боюсь, вы судите об этом слишком однобоко. Насколько я понимаю, большинство из них толкает на это одиночество. Приличное замужество для них почти невозможно. Ни одного из тех никчемных людей, прожигателей жизни, которые будут делать вам предложение, вы не пожелаете видеть рядом с собой в качестве супруга.
Бестактный, граничащий с неприличным разговор теперь коснулся ее лично. Ну что ж…
– Это мне тоже известно. Однако порой приходится чем-то жертвовать.
– Жертвовать целой жизнью? Это вы так думаете сейчас, а что будет лет через десять – пятнадцать? Ни мужа, ни детей, ни дома. То обстоятельство, что для большинства этих женщин настает день, когда они все же принимают предложенную им видимость любви, я нахожу скорее прискорбным, нежели постыдным. И не важно, что они думают про себя, совершая этот шаг: после затянувшегося противоестественного одиночества такой выбор, возможно, попросту неизбежен.
– Не смейте предрекать мне столь унылую и омерзительную будущность! В высшей степени цинично утверждать, что карьера певицы предрешает мое падение! К тому же я никак не возьму в толк: вам-то что за дело?
Верджил перестал расхаживать по залу и остановился в нескольких шагах от Бьянки.
– Я несу за вас ответственность.
– Стало быть, вы будете вмешиваться в мою жизнь, чтобы ограждать меня от меня же самой все эти десять месяцев?
– Дольше, если найду для этого способ. Дольше!
– Только попробуйте помешать мне! Я этого не потерплю!
– Ваша решимость не оставляет мне выбора, и вот что я вам скажу: если угодно, можете надеяться всю жизнь прожить монашкой, но я сомневаюсь, что вас хватит надолго.
– Ваши намеки возмутительны и оскорбительны для меня!
– Я ничуть не оскорбляю вас. А возмутительной ситуацию можно будет назвать лишь в том случае, если вы, в конце концов, сделаетесь чьей-нибудь любовницей, а не законной супругой.
– Вы переступили грань, сэр. Подобные разговоры со мной неуместны, даже если я и нахожусь под вашей опекой.
Верджил вскинул голову и насмешливо улыбнулся.
– Я переступил грань? Бесспорно, это так. Сам себе поражаюсь.
Верджил огляделся вокруг, словно только что осознал, где находится.
– Вы закончили или будете заниматься еще?
– Я хочу прорепетировать арию еще раз, а потом сразу вернусь.
– Тогда я дождусь вас и провожу домой. – Верджил снова отошел к стене и, приняв расслабленную позу, приготовился слушать.
Бьянка почувствовала странное смущение. Она хотела отвернуться от Верджила, но он отрицательно покачал головой.
– Если вы не можете репетировать, когда на вас смотрит один человек, то как же вы собираетесь выступать на оперной сцене, перед полным зрительным залом?
Но то же совсем другое дело! – воскликнула она про себя. Может быть, это нелогично, но полный зрительный зал и впрямь нечто совсем иное. Взгляд этих глаз смущал Бьянку гораздо больше, чем целое море лиц или до отказа забитый зрительный зал. Если бы здесь присутствовал еще кто-то, ей определенно стало бы легче – ведь ничего подобного она не испытывала, когда пела в доме и Верджил присутствовал там в числе других слушателей.
Бьянка отвела взгляд, тщетно пытаясь забыть о присутствии виконта, но все впустую; из-за этого начало арии прозвучало слабо, словно какая-то преграда затрудняла ей дыхание. Вероятно, этой преградой было ее неровно стучащее сердце. Как глупо!
Однако постепенно негодование Бьянки на беспардонное вмешательство Верджила в ее жизнь придало ей силы, и голос зазвучал увереннее. Полностью отдавшись пению, девушка сосредоточилась на технике и подвластных ей выразительных средствах. Пьянящий восторг охватил ее. На этот раз ария звучала по-другому. Близкое присутствие еще одной души, неотступно сопровождавшей Бьянку во время пения, волновало ее. Ария близилась к завершению, и Бьянка, не удержавшись, взглянула на Верджила: он стоял с отрешенным видом, опустив глаза, словно учтивый джентльмен, выжидающий время, прежде чем приступить к важным делам.
Верджил поднял глаза, и их взгляды встретились. Бьянка чуть не сбилась с такта: его глаза неожиданно потрясли ее. В этих глазах горел огонь, в них таилось что-то дикое… и еще читался явный мужской интерес. От их покровительственной надменности или холодного равнодушия не осталось и следа.
Боже! Неужто это сделало с ним ее пение?
Несмотря на смятение, восторг дрожью пробежал по телу Бьянки. Теперь она не могла отвести от Верджила глаз. Ария соединила их, создав между ними особую духовную, чувственную, почти эротическую связь. Упоение собственной силой кружило ей голову, но душу терзала тревога. Бьянка ощущала, как эта завораживающая связь трансформируется, приобретая явный физический характер.
В этот миг ей стало понятно, что разорвать эти узы она не могла бы, даже если бы очень захотела. Неведомые ей эмоции, проникавшие в ее голос, сообщали ему еще большую страстность. Заканчивая пение, она прикрыла глаза, чтобы сдержать переполнявшие ее чувства и в полной мере насладиться финалом.
Последние звуки арии еще долго эхом отражались от древних каменных стен. Бьянке не хотелось открывать глаза. За то время, пока она пела, произошло нечто, в чем она не могла себе признаться, не могла выразить словами. Это нечто, не подтвержденное прикосновениями, казалось ей гораздо более непристойным, чем поцелуй Данте. Возможно, она была недостаточно осмотрительной – с самого начала этому следовало положить конец. Бьянка решила не смотреть на виконта, пока не уляжется это ужасное, пугающее волнение.
Едва заметное движение воздуха заставило ее приоткрыть глаза, и она совсем рядом, возле края своей юбки, увидела начищенные сапоги Верджила. Протянув сильную руку, он взял ее ладонь и поднес к губам, запечатлев на ней легкий поцелуй.
– Ваше пение – настоящее волшебство, мисс Кенвуд. Каталани нынче вечером будет поражена.
Бьянке пришлось-таки поднять глаза: Верджил учтиво указывал жестом по направлению к лестнице; его лицо вновь приняло обычное выражение сдержанности и высокомерия. Однако новое, рожденное ее пением чувство еще не совсем покинуло его и словно бы проглядывало сквозь прозрачную маску самообладания.