Страница:
– Вы найдете духовника королевы-матери и покажете ему этот перстень. Пусть он выйдет из дворца и свернет на улицу Вожирар, я буду ждать его у фонаря за первым поворотом.
Видимо, молодой минорит хорошо усвоил, что праздное любопытство – порок, а может быть, отец Мерсенн, известный среди монахов этого Ордена, напутствовал служку соответствующим образом, – во всяком случае, он ничем не обнаружил своего отношения к странной просьбе. Арамис же, явно не желавший появляться в таком многолюдном месте, как королевский дворец, даже если это всего лишь дворец опальной матери короля, повернулся и направился вдоль улицы Вожирар к указанному им месту.
На этот раз дело пошло быстрее. Не прошло и пяти минут, как из дворца появился иезуит, торопливо зашагавший к первому повороту, о котором упоминал Арамис. По всей видимости, это и был духовник Марии Медичи.
Арамис выступил из тени здания, они приветствовали друг друга как члены Ордена, разговор продолжался вполголоса, по-латыни.
Он был недолгим, но напряженным. Собеседники энергичным шепотом обсудили какой-то важный вопрос и расстались в полном согласии.
Арамис не спешил возвратиться в «Сосновую шишку», где его дожидались друзья. Вместо этого он отправился на поиски какого-то дома, время от времени обращаясь с расспросами к прохожим, среди которых он предпочитал молодых дам. Поиски привели его к дому старой постройки на узенькой улице Лаферронери. Это обстоятельство, казалось, чем-то поразило бывшего мушкетера. Однако настроение его нисколько не ухудшилось, скорее напротив.
Потратив много времени на поиски этого дома, Арамис, видимо, не собирался входить в него. Ему нужно было лишь удостовериться, что он не ошибся и это именно тот дом, который он искал. Поэтому, как ни хотелось ему быть по возможности незаметным, все же пришлось заняться расспросами. Только после того, как у Арамиса исчезли все сомнения относительно того или тех, кто обитал в скромном доме на улице Лаферронери, он решил позволить себе отдых и отправился в «Сосновую шишку».
– Где вы пропадали, Арамис?! – воскликнул Портос, едва завидев его на пороге комнаты. – Мы уже не знали, что и думать!
Атос не сказал ничего. Он только вопросительно посмотрел на вошедшего. В ответ Арамис слегка покачал головой.
Потом он отбросил в сторону шляпу, небрежным жестом скинул с плеч плащ и сел, с наслаждением вытянув ноги в пропыленных ботфортах.
Портос в полном недоумении переводил взгляд с Арамиса на Атоса и обратно.
– Признаться, меня страшно бесят все эти ваши тайны! – с обидой в голосе сказал он наконец.
– Портос, у меня нет тайн от вас с Атосом. Нет никаких тайн, кроме тех, что мне не принадлежат. И я бы не хотел, чтобы они принадлежали и вам, они слишком опасны.
– Ну хорошо, сдаюсь! – согласился Портос. – Но посвятите нас в то, во что можете.
– Вы спрашивали меня, на что я надеюсь, когда собираюсь увидеть д'Артаньяна на свободе. Помните – по дороге в Париж?
– Я и сейчас готов повторить свой вопрос.
– Помните, что я ответил вам тогда, Портос?
– Вы сказали, что «уповаете на промысел Божий»,..
– Ну так вот – я продолжаю уповать на него.
– Но…
– Но предначертания Господни исполняются здесь, на земле, руками людей, хотите вы сказать?
– Ну… примерно… это самое, – смущенно подтвердил Портос.
– Так вот сегодня я уже повидался с одним таким человеком. И скоро надеюсь увидеть другого. Мы неодиноки в своих надеждах, друзья мои!
– Понимаю, есть еще господин де Тревиль, королева…
– Вы несете чепуху, Портос! При чем тут королева?!
– Но ведь д'Артаньян когда-то выручил ее из беды, значит…
– Во-первых, королева ничего не решает. Разве вы не слышали, что сказал господин де Тревиль? Камердинера королевы Ла Порта отправили в Бастилию. А это был наиболее преданный ей человек! И она ничего не смогла поделать.
– А во-вторых? – спросил Атос.
– Что – во-вторых?
– Просто вы сказали: «Во-первых, королева ничего не решает…»
– Да, конечно! Вы, как всегда, правы, Атос. Я имел в виду вот что…
– Итак, во-вторых?
– Во-вторых, я вовсе не имею в виду д'Артаньяна.
– Как не имеете в виду д'Артаньяна?!! – громовым голосом воскликнул Портос. – А что же вы имеете в виду?!!
– Я имею в виду, что воля тех, кто по своей прихоти заточает в Бастилию, – ничто в сравнении с волей провидения! А небеса могут избрать своим орудием людей.
Атос тревожно посмотрел на Арамиса. Он понял все с полуслова.
– Вы хотите сказать… – медленно начал Портос.
– Я хочу сказать, что началась охота на «красного зверя». На лису. И это лучшее средство уберечь кур в курятнике.
Ворота Бастилии могут в скором времени распахнуться для всех, кто оказался там по прихоти тирана.
– Я не совсем разделяю ваши взгляды, друг мой. Заговоры, а тем более убийства – это не по мне, но ваше решение – это наше решение. Я уважаю ваше мужество и ваш выбор, как бы к нему не относился, – проговорил Атос.
Портос же тем временем яростно крутил усы.
– Друзья мои, – мягко произнес Арамис. – Вы преувеличиваете мое мужество. Я всего лишь сочувствующий наблюдатель в предстоящей охоте, не более. В лучшем случае меня пригласят подержать разряженное ружье. Охотников много и без меня, и они принадлежат к числу сильных мира сего. Правда, это может уберечь их от плахи в случае неудачи, а моя участь сомнений не вызывает. Меня тогда спасет лишь незаметность, да, быть может, быстрота.
Арамис помолчал, затем, подойдя к друзьям, пожал им руки.
– Но я не простил бы себе, если бы впутал вас в это дело. Именно по этой причине я вам больше ничего не скажу, а жить буду отдельно, поселившись в келье миноритского монаха.
– Вот еще, Арамис! – взволнованно проговорил Портос. – Мы ведь знали, что в Париже нам могут поцарапать шкуру. И вы, и мы с Атосом приехали сюда ради д'Артаньяна.
– Отлично сказано, Портос, – одобрительно отозвался Атос. – А что касается прочего: будет охота удачной – что ж, тогда, надеюсь, мы скоро обнимем нашего друга, а если нет, тогда нам придется найти другое решение. И вот об атом я предлагаю всем подумать. И обсудить возможные пути освобождения д'Артаньяна.
– К моему несчастью, я уповаю лишь на кару небес, которая свершится через кого-либо из избранных для этой цели, – сказал Арамис. – И всеми силами стараюсь помочь им. Но вы правы, Атос. Нам нужно иметь кое-что в запасе, я потому и позвал вас. Вместе мы можем что-то предпринять, если лиса опять ускользнет из расставленных капканов.
– Надо посоветоваться с господином де Тревилем, – задумчиво проговорил Атос. – Пока, во всяком случае, моя голова пуста, как вот эта бутылка!
– А у меня возникла идея! – громко объявил Портос.
– Превосходно! Рассказывайте… – И трое друзей сдвинули стулья и наклонились друг к другу, предложив Портосу излагать свой план шепотом.
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Видимо, молодой минорит хорошо усвоил, что праздное любопытство – порок, а может быть, отец Мерсенн, известный среди монахов этого Ордена, напутствовал служку соответствующим образом, – во всяком случае, он ничем не обнаружил своего отношения к странной просьбе. Арамис же, явно не желавший появляться в таком многолюдном месте, как королевский дворец, даже если это всего лишь дворец опальной матери короля, повернулся и направился вдоль улицы Вожирар к указанному им месту.
На этот раз дело пошло быстрее. Не прошло и пяти минут, как из дворца появился иезуит, торопливо зашагавший к первому повороту, о котором упоминал Арамис. По всей видимости, это и был духовник Марии Медичи.
Арамис выступил из тени здания, они приветствовали друг друга как члены Ордена, разговор продолжался вполголоса, по-латыни.
Он был недолгим, но напряженным. Собеседники энергичным шепотом обсудили какой-то важный вопрос и расстались в полном согласии.
Арамис не спешил возвратиться в «Сосновую шишку», где его дожидались друзья. Вместо этого он отправился на поиски какого-то дома, время от времени обращаясь с расспросами к прохожим, среди которых он предпочитал молодых дам. Поиски привели его к дому старой постройки на узенькой улице Лаферронери. Это обстоятельство, казалось, чем-то поразило бывшего мушкетера. Однако настроение его нисколько не ухудшилось, скорее напротив.
Потратив много времени на поиски этого дома, Арамис, видимо, не собирался входить в него. Ему нужно было лишь удостовериться, что он не ошибся и это именно тот дом, который он искал. Поэтому, как ни хотелось ему быть по возможности незаметным, все же пришлось заняться расспросами. Только после того, как у Арамиса исчезли все сомнения относительно того или тех, кто обитал в скромном доме на улице Лаферронери, он решил позволить себе отдых и отправился в «Сосновую шишку».
– Где вы пропадали, Арамис?! – воскликнул Портос, едва завидев его на пороге комнаты. – Мы уже не знали, что и думать!
Атос не сказал ничего. Он только вопросительно посмотрел на вошедшего. В ответ Арамис слегка покачал головой.
Потом он отбросил в сторону шляпу, небрежным жестом скинул с плеч плащ и сел, с наслаждением вытянув ноги в пропыленных ботфортах.
Портос в полном недоумении переводил взгляд с Арамиса на Атоса и обратно.
– Признаться, меня страшно бесят все эти ваши тайны! – с обидой в голосе сказал он наконец.
– Портос, у меня нет тайн от вас с Атосом. Нет никаких тайн, кроме тех, что мне не принадлежат. И я бы не хотел, чтобы они принадлежали и вам, они слишком опасны.
– Ну хорошо, сдаюсь! – согласился Портос. – Но посвятите нас в то, во что можете.
– Вы спрашивали меня, на что я надеюсь, когда собираюсь увидеть д'Артаньяна на свободе. Помните – по дороге в Париж?
– Я и сейчас готов повторить свой вопрос.
– Помните, что я ответил вам тогда, Портос?
– Вы сказали, что «уповаете на промысел Божий»,..
– Ну так вот – я продолжаю уповать на него.
– Но…
– Но предначертания Господни исполняются здесь, на земле, руками людей, хотите вы сказать?
– Ну… примерно… это самое, – смущенно подтвердил Портос.
– Так вот сегодня я уже повидался с одним таким человеком. И скоро надеюсь увидеть другого. Мы неодиноки в своих надеждах, друзья мои!
– Понимаю, есть еще господин де Тревиль, королева…
– Вы несете чепуху, Портос! При чем тут королева?!
– Но ведь д'Артаньян когда-то выручил ее из беды, значит…
– Во-первых, королева ничего не решает. Разве вы не слышали, что сказал господин де Тревиль? Камердинера королевы Ла Порта отправили в Бастилию. А это был наиболее преданный ей человек! И она ничего не смогла поделать.
– А во-вторых? – спросил Атос.
– Что – во-вторых?
– Просто вы сказали: «Во-первых, королева ничего не решает…»
– Да, конечно! Вы, как всегда, правы, Атос. Я имел в виду вот что…
– Итак, во-вторых?
– Во-вторых, я вовсе не имею в виду д'Артаньяна.
– Как не имеете в виду д'Артаньяна?!! – громовым голосом воскликнул Портос. – А что же вы имеете в виду?!!
– Я имею в виду, что воля тех, кто по своей прихоти заточает в Бастилию, – ничто в сравнении с волей провидения! А небеса могут избрать своим орудием людей.
Атос тревожно посмотрел на Арамиса. Он понял все с полуслова.
– Вы хотите сказать… – медленно начал Портос.
– Я хочу сказать, что началась охота на «красного зверя». На лису. И это лучшее средство уберечь кур в курятнике.
Ворота Бастилии могут в скором времени распахнуться для всех, кто оказался там по прихоти тирана.
– Я не совсем разделяю ваши взгляды, друг мой. Заговоры, а тем более убийства – это не по мне, но ваше решение – это наше решение. Я уважаю ваше мужество и ваш выбор, как бы к нему не относился, – проговорил Атос.
Портос же тем временем яростно крутил усы.
– Друзья мои, – мягко произнес Арамис. – Вы преувеличиваете мое мужество. Я всего лишь сочувствующий наблюдатель в предстоящей охоте, не более. В лучшем случае меня пригласят подержать разряженное ружье. Охотников много и без меня, и они принадлежат к числу сильных мира сего. Правда, это может уберечь их от плахи в случае неудачи, а моя участь сомнений не вызывает. Меня тогда спасет лишь незаметность, да, быть может, быстрота.
Арамис помолчал, затем, подойдя к друзьям, пожал им руки.
– Но я не простил бы себе, если бы впутал вас в это дело. Именно по этой причине я вам больше ничего не скажу, а жить буду отдельно, поселившись в келье миноритского монаха.
– Вот еще, Арамис! – взволнованно проговорил Портос. – Мы ведь знали, что в Париже нам могут поцарапать шкуру. И вы, и мы с Атосом приехали сюда ради д'Артаньяна.
– Отлично сказано, Портос, – одобрительно отозвался Атос. – А что касается прочего: будет охота удачной – что ж, тогда, надеюсь, мы скоро обнимем нашего друга, а если нет, тогда нам придется найти другое решение. И вот об атом я предлагаю всем подумать. И обсудить возможные пути освобождения д'Артаньяна.
– К моему несчастью, я уповаю лишь на кару небес, которая свершится через кого-либо из избранных для этой цели, – сказал Арамис. – И всеми силами стараюсь помочь им. Но вы правы, Атос. Нам нужно иметь кое-что в запасе, я потому и позвал вас. Вместе мы можем что-то предпринять, если лиса опять ускользнет из расставленных капканов.
– Надо посоветоваться с господином де Тревилем, – задумчиво проговорил Атос. – Пока, во всяком случае, моя голова пуста, как вот эта бутылка!
– А у меня возникла идея! – громко объявил Портос.
– Превосходно! Рассказывайте… – И трое друзей сдвинули стулья и наклонились друг к другу, предложив Портосу излагать свой план шепотом.
Глава двадцать третья
Ла Порт
Д'Артаньян продолжал жить в Бастилии и, так как тюремная камера была слишком тесна для его широкой натуры, никогда не пренебрегал ежедневной прогулкой для арестантов, какой бы ни была погода. Прогуливались арестанты по крыше башни, откуда открывался прекрасный вид на город. Стаи голубей кружились над шпилями церквей. А узники угрюмо вышагивали взад-вперед.
Поднявшись наверх для очередной прогулки, д'Артаньян увидел, что их привычная компания, состоящая из полусумасшедшего старика с седыми как лунь прядями длинных волос, двух заключенных неопределенного возраста и соответствующей внешности и дворянина с гордой осанкой и гневным блеском в глазах, пополнилась новым лицом. И лицо это показалось д'Артаньяну очень знакомым. Он не раз видел этого человека во время своих дежурств в Лувре. Особенно часто гасконцу случалось встречать его, когда он дежурил в галерее, примыкающей к покоям королевы.
Д'Артаньян не любил откладывать решения вопросов в долгий ящик. Он огляделся по сторонам и подошел к новому арестанту поближе.
– Сударь, или вы камердинер ее величества господин Ла Порт, или я сильно ошибаюсь, – сказал он.
Новый постоялец Бастилии внимательно вгляделся в черты мушкетера. Продолжительный пост, благодаря которому д'Артаньян снискал себе полное расположение двух своих тюремщиков, придал его физиономии аскетическое выражение, но все же не изменил до неузнаваемости.
– А вы, сударь, лейтенант мушкетеров роты де Тревиля господин д'Артаньян, кажется, так? – спросил Ла Порт.
– Тысяча чертей! Святая правда.
– Чертей целая тысяча, а святая правда – только одна, – рассмеялся Ла Порт. – Вот теперь я уверен, что разговариваю с мушкетером!
– Э-э, господин Ла Порт, я сижу тут больше семи недель и поневоле забыл все изящные манеры!
Д'Артаньян не знал, что его собеседнику предстоит оставаться в Бастилии почти семь лет – до того времени, когда г-н де Шавиньи, использовав хорошее настроение короля, вызванное известием о долгожданной беременности королевы, исхлопочет приказ об освобождении верного ее камердинера, и 13 мая 1638 года двери тюрьмы откроются для бедняги.
– Вы как попали сюда? – спросил Ла Порт.
– Полагаю – как и вы!
– Кардинал?
– Он самый.
– Чума его побери! – с чувством произнес Ла Порт.
Теперь пришла очередь д'Артаньяна расхохотаться:
– Как видно, воздух Бастилии стремительно меняет и ваши манеры, любезный господин Ла Порт.
– Похоже на то.
– Вы уже получили номер?
– Что?
– Номер. Здесь все заключенные имеют свои номера.
– Нет еще. А вы?
– Я тоже нет.
В этот момент голос тюремщика нарушил их беседу:
– Прогулка окончена, спускайтесь вниз!
– Надеюсь, мы еще увидимся, – с чисто гасконским юмором заметил д'Артаньян на прощание.
И оба арестанта, несмотря на их незавидное положение, снова расхохотались.
На следующий день погода испортилась. Небо затянули низкие облака, а ко времени обычной прогулки арестантов начался дождь. Разумеется, дождь не был помехой такому человеку, как д'Артаньян. Он с неизменной точностью появлялся на крыше башни первым из ее обитателей и последним спускался вниз.
Мелкий моросящий дождь прогнал узников в свои камеры, где было почти так же сыро, но имелось по крайней мере одно преимущество – за ворот не текла вода. Однако, стоя на башне и созерцая панораму Парижа сквозь косую сетку серого дождя, д'Артаньян услышал слова, обращенные к нему:
– Доброе утро, господин д'Артаньян.
Он обернулся: это был Ла Порт.
– Вы, я вижу, тоже цените свежий воздух, – заметил д'Артаньян, обменявшись приветствиями с камердинером королевы.
– Приятное общество – в еще большей мере, – с легким поклоном отвечал Ла Порт. Так как наверху не было больше никого, кроме них да тюремщика, стоявшего поодаль, гасконец по праву мог отнести комплимент на свой счет.
– Мне также приятно, что его высокопреосвященство позаботился обо мне и послал составить мне компанию такого любезного и достойного человека, как вы, господин Ла Порт.
– Разумеется, я предпочел бы оставаться на свободе, но раз уж пришлось очутиться здесь, то лучшего собеседника, полагаю, мне не сыскать, – в тон д'Артаньяну сказал Ла Порт.
– Посмотрел бы на нас кто-нибудь со стороны! – подхватил д'Артаньян. – Двое заключенных стоят под дождем на верхушке самой мрачной башни Бастилии и отпускают друг другу светские комплименты!
Взрыв хохота, казалось бы совершенно неуместный в данной ситуации, заставил тюремщика насторожиться и с подозрительным видом подойти поближе.
Прислушавшись к их болтовне, он совершенно успокоился, а немного погодя и вовсе спустился вниз, так как дождь усилился. Присутствие сторожа на крыше действительно было излишним, поскольку заключенным не удалось бы покинуть башню никаким путем, если только они бы не превратились в птиц. Поэтому страж предоставил Ла Порту и д'Артаньяну мокнуть на крыше в одиночестве. Зато теперь они могли поговорить без помехи.
– Конечно, мне приятна беседа с вами, сударь, но ваше появление в этих гостеприимных стенах – плохой признак для меня, – заметил д'Артаньян.
– Это еще почему?
– Если уж ее величество допустила, чтобы арестовали ее приближенного, то мне и вовсе не на что надеяться.
– Отнюдь. Ведь господин де Тревиль имеет на короля куда большее влияние, чем ее величество королева Анна.
– Но ведь за всем этим видна красная мантия кардинала.
И господину де Тревилю тоже ничего сделать для меня не удалось.
Ла Порт сочувственно поглядел на мушкетера, но тот не ответил на его взгляд. Д'Артаньян внимательно разглядывал тюремный двор. Очевидно, что-то или кто-то внизу сильно заинтересовал его.
– Проклятие! – пробормотал д'Артаньян. – Глазам своим не верю.
– Что вы там такое увидели? – спросил Ла Порт, подходя к мушкетеру.
– Дворянин, захваченный в плен в бою, не преступник.
Он – военнопленный, не так ли, Ла Порт? – продолжал д'Артаньян.
– Без сомнения, так, – подтвердил Ла Порт, прослеживая направление взгляда д'Артаньяна. Гасконец смотрел на группу заключенных, которые под надзором двух тюремщиков совершали свою прогулку по тюремному двору. Они монотонно бродили по его обширному пространству, и высокие стены и башни крепости отбрасывали на них свою мрачную тень, отгораживая собой от внешнего мира.
– Вон там! Видите вы тех людей, – проговорил д'Артаньян, указывая на эту группу узников Бастилии.
– Вижу.
– А видите вы вон того дворянина, по виду – испанца?
– Несомненно это дворянин. И, вполне возможно, испанец.
– Это дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза. Я взял его в плен под Казале. Идальго храбро сражался, но против меня ему было не устоять, – объяснил д'Артаньян, покручивая ус. – Впрочем, мне помог Атос. Он уложил троих, если мне не изменяет память, пока мы по всем правилам фехтовали с доном Алонсо. Выходит, его высокопреосвященство и этого беднягу засадил сюда.
– Тиран свирепствует, – вполголоса произнес Ла Порт. – Опасаюсь, мы тут загостимся.
Неожиданно гасконец, продолжавший рассматривать прогуливающихся по двору заключенных, расхохотался.
– Что вас так рассмешило? – осведомился Ла Порт, удивленный такой неожиданной реакцией д'Артаньяна на его последнее замечание.
– Рядом с доном Алонсо я вижу еще одного человечка! – продолжал д'Артаньян. – Эта каналья таки получил свое.
– Вы говорите о том низеньком толстяке, который семенит по двору и все время озирается по сторонам?
– Да-да, о нем. Это бывший галантерейщик Бонасье.
Его нечистая совесть не дает ему покоя – вот он и озирается.
И д'Артаньян, положение которого невольно располагало пофилософствовать, надолго умолк, раздумывая о превратностях судьбы, собравшей воедино и победителя, и плененного им противника, и кардиналиста Бонасье, и роялиста Ла Порта, и уравнявшей всех в правах, сделав заключенными Бастилии. Д'Артаньяну предоставилась полная возможность поразмышлять об этих материях в уединении, так как время прогулки подошло к концу и грубоватый тюремщик велел им спускаться вниз, что оба незамедлительно выполнили, так как дождь усилился.
Оставшись в одиночестве, д'Артаньян, изрядно промокший и озябший, попытался развести огонь поярче, но отсыревшие дрова дымили и почти не давали тепла. Это обстоятельство усилило философское настроение д'Артаньяна и, так как ему давно уже не хотелось стучать в дверь кулаками или швырять в стену табуретом, он глубоко задумался и провел в таком задумчивом состоянии остаток дня.
Поднявшись наверх для очередной прогулки, д'Артаньян увидел, что их привычная компания, состоящая из полусумасшедшего старика с седыми как лунь прядями длинных волос, двух заключенных неопределенного возраста и соответствующей внешности и дворянина с гордой осанкой и гневным блеском в глазах, пополнилась новым лицом. И лицо это показалось д'Артаньяну очень знакомым. Он не раз видел этого человека во время своих дежурств в Лувре. Особенно часто гасконцу случалось встречать его, когда он дежурил в галерее, примыкающей к покоям королевы.
Д'Артаньян не любил откладывать решения вопросов в долгий ящик. Он огляделся по сторонам и подошел к новому арестанту поближе.
– Сударь, или вы камердинер ее величества господин Ла Порт, или я сильно ошибаюсь, – сказал он.
Новый постоялец Бастилии внимательно вгляделся в черты мушкетера. Продолжительный пост, благодаря которому д'Артаньян снискал себе полное расположение двух своих тюремщиков, придал его физиономии аскетическое выражение, но все же не изменил до неузнаваемости.
– А вы, сударь, лейтенант мушкетеров роты де Тревиля господин д'Артаньян, кажется, так? – спросил Ла Порт.
– Тысяча чертей! Святая правда.
– Чертей целая тысяча, а святая правда – только одна, – рассмеялся Ла Порт. – Вот теперь я уверен, что разговариваю с мушкетером!
– Э-э, господин Ла Порт, я сижу тут больше семи недель и поневоле забыл все изящные манеры!
Д'Артаньян не знал, что его собеседнику предстоит оставаться в Бастилии почти семь лет – до того времени, когда г-н де Шавиньи, использовав хорошее настроение короля, вызванное известием о долгожданной беременности королевы, исхлопочет приказ об освобождении верного ее камердинера, и 13 мая 1638 года двери тюрьмы откроются для бедняги.
– Вы как попали сюда? – спросил Ла Порт.
– Полагаю – как и вы!
– Кардинал?
– Он самый.
– Чума его побери! – с чувством произнес Ла Порт.
Теперь пришла очередь д'Артаньяна расхохотаться:
– Как видно, воздух Бастилии стремительно меняет и ваши манеры, любезный господин Ла Порт.
– Похоже на то.
– Вы уже получили номер?
– Что?
– Номер. Здесь все заключенные имеют свои номера.
– Нет еще. А вы?
– Я тоже нет.
В этот момент голос тюремщика нарушил их беседу:
– Прогулка окончена, спускайтесь вниз!
– Надеюсь, мы еще увидимся, – с чисто гасконским юмором заметил д'Артаньян на прощание.
И оба арестанта, несмотря на их незавидное положение, снова расхохотались.
На следующий день погода испортилась. Небо затянули низкие облака, а ко времени обычной прогулки арестантов начался дождь. Разумеется, дождь не был помехой такому человеку, как д'Артаньян. Он с неизменной точностью появлялся на крыше башни первым из ее обитателей и последним спускался вниз.
Мелкий моросящий дождь прогнал узников в свои камеры, где было почти так же сыро, но имелось по крайней мере одно преимущество – за ворот не текла вода. Однако, стоя на башне и созерцая панораму Парижа сквозь косую сетку серого дождя, д'Артаньян услышал слова, обращенные к нему:
– Доброе утро, господин д'Артаньян.
Он обернулся: это был Ла Порт.
– Вы, я вижу, тоже цените свежий воздух, – заметил д'Артаньян, обменявшись приветствиями с камердинером королевы.
– Приятное общество – в еще большей мере, – с легким поклоном отвечал Ла Порт. Так как наверху не было больше никого, кроме них да тюремщика, стоявшего поодаль, гасконец по праву мог отнести комплимент на свой счет.
– Мне также приятно, что его высокопреосвященство позаботился обо мне и послал составить мне компанию такого любезного и достойного человека, как вы, господин Ла Порт.
– Разумеется, я предпочел бы оставаться на свободе, но раз уж пришлось очутиться здесь, то лучшего собеседника, полагаю, мне не сыскать, – в тон д'Артаньяну сказал Ла Порт.
– Посмотрел бы на нас кто-нибудь со стороны! – подхватил д'Артаньян. – Двое заключенных стоят под дождем на верхушке самой мрачной башни Бастилии и отпускают друг другу светские комплименты!
Взрыв хохота, казалось бы совершенно неуместный в данной ситуации, заставил тюремщика насторожиться и с подозрительным видом подойти поближе.
Прислушавшись к их болтовне, он совершенно успокоился, а немного погодя и вовсе спустился вниз, так как дождь усилился. Присутствие сторожа на крыше действительно было излишним, поскольку заключенным не удалось бы покинуть башню никаким путем, если только они бы не превратились в птиц. Поэтому страж предоставил Ла Порту и д'Артаньяну мокнуть на крыше в одиночестве. Зато теперь они могли поговорить без помехи.
– Конечно, мне приятна беседа с вами, сударь, но ваше появление в этих гостеприимных стенах – плохой признак для меня, – заметил д'Артаньян.
– Это еще почему?
– Если уж ее величество допустила, чтобы арестовали ее приближенного, то мне и вовсе не на что надеяться.
– Отнюдь. Ведь господин де Тревиль имеет на короля куда большее влияние, чем ее величество королева Анна.
– Но ведь за всем этим видна красная мантия кардинала.
И господину де Тревилю тоже ничего сделать для меня не удалось.
Ла Порт сочувственно поглядел на мушкетера, но тот не ответил на его взгляд. Д'Артаньян внимательно разглядывал тюремный двор. Очевидно, что-то или кто-то внизу сильно заинтересовал его.
– Проклятие! – пробормотал д'Артаньян. – Глазам своим не верю.
– Что вы там такое увидели? – спросил Ла Порт, подходя к мушкетеру.
– Дворянин, захваченный в плен в бою, не преступник.
Он – военнопленный, не так ли, Ла Порт? – продолжал д'Артаньян.
– Без сомнения, так, – подтвердил Ла Порт, прослеживая направление взгляда д'Артаньяна. Гасконец смотрел на группу заключенных, которые под надзором двух тюремщиков совершали свою прогулку по тюремному двору. Они монотонно бродили по его обширному пространству, и высокие стены и башни крепости отбрасывали на них свою мрачную тень, отгораживая собой от внешнего мира.
– Вон там! Видите вы тех людей, – проговорил д'Артаньян, указывая на эту группу узников Бастилии.
– Вижу.
– А видите вы вон того дворянина, по виду – испанца?
– Несомненно это дворянин. И, вполне возможно, испанец.
– Это дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза. Я взял его в плен под Казале. Идальго храбро сражался, но против меня ему было не устоять, – объяснил д'Артаньян, покручивая ус. – Впрочем, мне помог Атос. Он уложил троих, если мне не изменяет память, пока мы по всем правилам фехтовали с доном Алонсо. Выходит, его высокопреосвященство и этого беднягу засадил сюда.
– Тиран свирепствует, – вполголоса произнес Ла Порт. – Опасаюсь, мы тут загостимся.
Неожиданно гасконец, продолжавший рассматривать прогуливающихся по двору заключенных, расхохотался.
– Что вас так рассмешило? – осведомился Ла Порт, удивленный такой неожиданной реакцией д'Артаньяна на его последнее замечание.
– Рядом с доном Алонсо я вижу еще одного человечка! – продолжал д'Артаньян. – Эта каналья таки получил свое.
– Вы говорите о том низеньком толстяке, который семенит по двору и все время озирается по сторонам?
– Да-да, о нем. Это бывший галантерейщик Бонасье.
Его нечистая совесть не дает ему покоя – вот он и озирается.
И д'Артаньян, положение которого невольно располагало пофилософствовать, надолго умолк, раздумывая о превратностях судьбы, собравшей воедино и победителя, и плененного им противника, и кардиналиста Бонасье, и роялиста Ла Порта, и уравнявшей всех в правах, сделав заключенными Бастилии. Д'Артаньяну предоставилась полная возможность поразмышлять об этих материях в уединении, так как время прогулки подошло к концу и грубоватый тюремщик велел им спускаться вниз, что оба незамедлительно выполнили, так как дождь усилился.
Оставшись в одиночестве, д'Артаньян, изрядно промокший и озябший, попытался развести огонь поярче, но отсыревшие дрова дымили и почти не давали тепла. Это обстоятельство усилило философское настроение д'Артаньяна и, так как ему давно уже не хотелось стучать в дверь кулаками или швырять в стену табуретом, он глубоко задумался и провел в таком задумчивом состоянии остаток дня.
Глава двадцать четвертая
План Портоса
Энергия Портоса, если он начинал действовать, могла сравниться только с его же исполинской силой. Он взялся за дело с удвоенным рвением, поскольку речь шла о д'Артаньяне. Первым делом великан отправился к нему домой, где обнаружил вовсе не Планше, как он ожидал, а какого-то неизвестного малого, готовившего себе скудный обед с непередаваемым выражением лица. На этом лице чувство долга боролось с желанием пообедать как следует, что было трудно выполнимо для лакея, хозяин которого долгое время находится в тюрьме и, следовательно, лишен возможности платить ему жалованье.
Итак, Портос посетил опустевшую квартиру своего друга как раз в тот момент, когда чувство долга, призывавшее Жемблу (а это был он) сохранять верность хозяину, вместо того чтобы дать стрекача, готово было капитулировать перед чувством голода.
– Может быть, тебе известно, где находится один парень по имени Планше, любезный? – пробасил Портос, убедившись, что названное лицо в квартире на улице Могильщиков, вне всяких сомнений, отсутствует.
– Этот лоботряс, сударь?! – живо откликнулся малый, скорчив кислую мину. – В своей казарме, где же еще! С тех пор как он стал сержантом Пьемонтского полка, он там днюет и ночует, а дом-то сторожу я.
– И кто же ты такой?
– Меня зовут Жемблу, сударь. А вы случайно не полицейский комиссар?
– Ты хочешь сказать, что я похож на комиссара полиции, бездельник?!
– Нет-нет, я сказал не подумав, сударь! По вашему виду всякий поймет, что вы настоящий вельможа!
– Какого же дьявола ты тогда задаешь такие дурацкие вопросы ?!
– Просто я опасаюсь визитов, сударь. Боюсь, что полиция и до меня доберется.
– А зачем ты ей нужен? Украл что-нибудь?!
– Вот уж нет, сударь! Никогда! Разве что в годы ранней юности. В настоящий момент я предпочитаю честно брать взаймы у простаков с Нового Моста.
– Отчего же ты боишься полиции?
– Да уж больно полицейские любят этот дом. Наш хозяин, ну тот, который сдавал нам квартиру, чем-то им не угодил: они упекли его за решетку. Затем настала очередь моего хозяина. Соседи говорят, что еще раньше полиция забрала жену бывшего хозяина дома, хотя та и состояла при бельевой королевы в Лувре и приходилась крестницей господину Ла Порту. доверенному лицу ее величества.
– Ну, теперь добрались и до самого Ла Порта, – сказал Портос.
– Эх, вот напасть! Всех пересажали! Но главное – мой хозяин в Бастилии, а я остался тут сторожить дом. На этого индюка Планше нет никакой надежды, хоть он и появляется тут пару раз на неделе только затем, чтобы придраться ко мне из-за какой-нибудь ерунды.
– О, теперь я все понял, – сказал Портос. – Ты, верно, новый слуга д'Артаньяна. Мушкетон рассказывал мне про тебя. Как, говоришь, тебя зовут?
– Жемблу, к вашим услугам, сударь.
– Это ведь ты научил Мушкетона обращению с затяжной петлей?
– Да, сударь. В Новом Свете ее называют лассо.
– Ага… тем лучше. В таком случае я тебе кое-чем обязан, парень, – сказал Портос добродушно. В его памяти всплыли воспоминания о бутылках, добытых Мушкетоном через отдушину погреба постоялого двора в Шантильи, благодаря науке, преподанной ему Жемблу.
– Вовсе нет! Что вы такое говорите, сударь!
– Ладно, Жемблу, речь сейчас не об этом. Твое умение может пригодиться.
Произнеся эти слова, Портос глубоко задумался, пытаясь сообразить, какую пользу можно извлечь из Жемблу. Кроме того, ему стало ясно, что первоначальный план должен быть скорректирован с учетом вновь открывшихся обстоятельств.
– Так ты говоришь, что Планше надо искать в казармах пьемонтцев?
– Правильно, сударь.
– Отлично. Хочешь помочь своему господину?
– Еще бы, сударь, – искренне отвечал Жемблу, вспомнивший о невыплаченном жалованье.
– В таком случае ты отправишься в эти самые казармы, разыщешь Планше и приведешь его сюда.
– Но, сударь…
– Ты еще здесь?!
– Почтительнейше осмелюсь заметить…
– Мне нравится твой тон, но претит нерасторопность.
Чего ты хочешь, говори, да побыстрее!
– Я в некотором роде единственный сторож… э-э, весь дом на мне.
Портос расхохотался:
– Ступай, любезный, я обещаю, что ничего не утащу в твое отсутствие, а наоборот, покараулю.
– Это будет очень кстати, сударь, если я и в самом деле отлучусь ненадолго, надо же, чтобы за домом кто-нибудь присмотрел…
– Что же ты медлишь?! Поторапливайся! Я не люблю повторять дважды.
– Ох, сударь, я это вижу, но все же осмелюсь почтительнейше заметить, что мне будет спокойнее… если…
– Если?!!
– …если вы сообщите ваше имя.
– В любом другом случае я собственноручно бы удавил тебя за дерзость, мошенник, но сейчас не время потакать своим желаниям. Ведь д'Артаньян еще не на свободе. Сначала – дело, а уж потом – удовольствие.
Выслушав эту тираду, Жемблу побледнел и отступил на шаг к дверям, но сумел справиться с желанием поспешно ретироваться.
– И все же, сударь, прошу простить мою невольную дерзость, но раз уж вы не полицейский комиссар и не кардиналист, вам, верно, не составит труда назвать свое имя?
– Меня зовут дю Валлоном! – проревел Портос, надвигаясь на несчастного Жемблу. – И если я не дождусь Планше через тридцать, нет, двадцать минут, д'Артаньян, бедняга, уже сегодня недосчитается одного из своих лакеев, и этим лакеем будешь…
– Лечу, сударь! – на бегу крикнул Жемблу и выскочил вон.
– Это, наверное, нелегко, господин дю Валлон, ведь арбалетами не пользовались уже во времена Лиги, но, если постараться, достанем.
– А может ли стрела, выпущенная из арбалета, попасть в окно тюремной камеры, если стрелять снизу вверх с расстояния в триста – четыреста шагов?
– Если стрелок хороший, сударь.
– Ты, например.
– Господь с вами, сударь. В Пьемонтском полку я командую копейщиками.
– Вспомни зимний поход, Планше, – вмешался Атос. – Ты потому и сделался сержантом копейщиков, что стрелял без промаха.
– Когда речь шла о драгоценной жизни кавалера Рошфора, – ядовито присовокупил Арамис.
– Ах, сударь! – вскричал расстроенный Планше. – Нельзя же все время попрекать человека его ошибками. Я сам казню себя с тех самых пор, как мне случилось совершить такой непростительный промах!
– Как раз промаха-то и не было, любезный. Была исключительно меткая стрельба с твоей стороны. Но оставим это.
Ты хочешь помочь своему господину?
– Да разве же я… Да ведь я, сударь!!.
– Да или нет?!
– Да, сударь, но ведь Бастилия…
– Понятно, – сказал Атос с брезгливым выражением на лице. – Он струсил и думает только о своей шкуре. Слово «Бастилия» лишило его рассудка.
– Ах, сударь!
– Понятно, – пробасил Портос. – Он был слугой нашего друга, а сделался сержантишкой какого-то дрянного полка.
Он предал д'Артаньяна.
– Ох, сударь!!
– Яснее ясного! – мелодичным голосом подвел итог Арамис. – Он впал в грех отступничества, забыв руку, кормящую его. Лучше бы тебе сделаться реформатом, милейший.
Даже тогда твое прегрешение было бы не столь непростительно.
– Эх, сударь!!!
– Но, друзья мои, к счастью, у нас есть этот парень, Жемблу. Он поможет нам освободить д'Артаньяна.
– Этот бездельник? II – завопил несчастный Планше. – Да лучше я возьму Бастилию штурмом вместе с моими ребятами, чем уступлю ему честь вызволить господина д'Артаньяна из беды!! Как вы только могли подумать!.. Вы, господин Атос, вы видели меня в деле! Вы, господин Портос, ведь это вы привели меня к господину д'Артаньяну, верно оценив меня с первого взгляда! Вы, господин Арамис, ведь это я, рискуя жизнью, доставил написанное вами письмо лорду Винтеру в Лондон III И Планше заплакал. Совсем как в былые времена.
– Ну, полно, полно, Планше, – сказал Атос, подходя к обиженному. – Я знаю, ты не трус. Но ты заколебался, и мне хотелось встряхнуть тебя, чтобы твои душевные силы восстановились в полной мере.
Портос также подошел к Планше, который шумно сморкался в обширный полотняный платок, извлеченный им из кармана.
– Утешься, старина Планше, – произнес он своим громовым голосом. – Я не забыл, как нашел тебя на мосту Ла-Турнель, где ты плевал в воду, наблюдая круги на воде. Мне показалось, что подобное занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности. Поэтому я рекомендовал тебя д'Артаньяну и не ошибся. Просто я опасался, что по прошествии времени ты сделался чересчур рассудительным.
– Благодарю вас, сударь, – проговорил Планше, прекратив свое шумное занятие. – Я знал, что вы и господин Атос не можете думать обо мне так плохо…
– Планше, ты куда лучше этой размазни Базена, от которого, впрочем, тоже иногда бывает польза. Я готов извиниться перед тобой, – проговорил Арамис участливым тоном, не слишком свойственным ему.
Таким образом, душевное равновесие Планше было восстановлено, и обсуждение плана предстоящей операции продолжалось.
– Итак, ты, Планше, раздобудешь арбалет, – говорил Портос, настроение которого было превосходным. Еще бы – он придумал план кампании, и его друзья приняли этот план.
За неимением лучшего, добавим мы.
Однако Портосу план представлялся отличным. По его мнению, в нем не было слабых мест.
Итак, Портос посетил опустевшую квартиру своего друга как раз в тот момент, когда чувство долга, призывавшее Жемблу (а это был он) сохранять верность хозяину, вместо того чтобы дать стрекача, готово было капитулировать перед чувством голода.
– Может быть, тебе известно, где находится один парень по имени Планше, любезный? – пробасил Портос, убедившись, что названное лицо в квартире на улице Могильщиков, вне всяких сомнений, отсутствует.
– Этот лоботряс, сударь?! – живо откликнулся малый, скорчив кислую мину. – В своей казарме, где же еще! С тех пор как он стал сержантом Пьемонтского полка, он там днюет и ночует, а дом-то сторожу я.
– И кто же ты такой?
– Меня зовут Жемблу, сударь. А вы случайно не полицейский комиссар?
– Ты хочешь сказать, что я похож на комиссара полиции, бездельник?!
– Нет-нет, я сказал не подумав, сударь! По вашему виду всякий поймет, что вы настоящий вельможа!
– Какого же дьявола ты тогда задаешь такие дурацкие вопросы ?!
– Просто я опасаюсь визитов, сударь. Боюсь, что полиция и до меня доберется.
– А зачем ты ей нужен? Украл что-нибудь?!
– Вот уж нет, сударь! Никогда! Разве что в годы ранней юности. В настоящий момент я предпочитаю честно брать взаймы у простаков с Нового Моста.
– Отчего же ты боишься полиции?
– Да уж больно полицейские любят этот дом. Наш хозяин, ну тот, который сдавал нам квартиру, чем-то им не угодил: они упекли его за решетку. Затем настала очередь моего хозяина. Соседи говорят, что еще раньше полиция забрала жену бывшего хозяина дома, хотя та и состояла при бельевой королевы в Лувре и приходилась крестницей господину Ла Порту. доверенному лицу ее величества.
– Ну, теперь добрались и до самого Ла Порта, – сказал Портос.
– Эх, вот напасть! Всех пересажали! Но главное – мой хозяин в Бастилии, а я остался тут сторожить дом. На этого индюка Планше нет никакой надежды, хоть он и появляется тут пару раз на неделе только затем, чтобы придраться ко мне из-за какой-нибудь ерунды.
– О, теперь я все понял, – сказал Портос. – Ты, верно, новый слуга д'Артаньяна. Мушкетон рассказывал мне про тебя. Как, говоришь, тебя зовут?
– Жемблу, к вашим услугам, сударь.
– Это ведь ты научил Мушкетона обращению с затяжной петлей?
– Да, сударь. В Новом Свете ее называют лассо.
– Ага… тем лучше. В таком случае я тебе кое-чем обязан, парень, – сказал Портос добродушно. В его памяти всплыли воспоминания о бутылках, добытых Мушкетоном через отдушину погреба постоялого двора в Шантильи, благодаря науке, преподанной ему Жемблу.
– Вовсе нет! Что вы такое говорите, сударь!
– Ладно, Жемблу, речь сейчас не об этом. Твое умение может пригодиться.
Произнеся эти слова, Портос глубоко задумался, пытаясь сообразить, какую пользу можно извлечь из Жемблу. Кроме того, ему стало ясно, что первоначальный план должен быть скорректирован с учетом вновь открывшихся обстоятельств.
– Так ты говоришь, что Планше надо искать в казармах пьемонтцев?
– Правильно, сударь.
– Отлично. Хочешь помочь своему господину?
– Еще бы, сударь, – искренне отвечал Жемблу, вспомнивший о невыплаченном жалованье.
– В таком случае ты отправишься в эти самые казармы, разыщешь Планше и приведешь его сюда.
– Но, сударь…
– Ты еще здесь?!
– Почтительнейше осмелюсь заметить…
– Мне нравится твой тон, но претит нерасторопность.
Чего ты хочешь, говори, да побыстрее!
– Я в некотором роде единственный сторож… э-э, весь дом на мне.
Портос расхохотался:
– Ступай, любезный, я обещаю, что ничего не утащу в твое отсутствие, а наоборот, покараулю.
– Это будет очень кстати, сударь, если я и в самом деле отлучусь ненадолго, надо же, чтобы за домом кто-нибудь присмотрел…
– Что же ты медлишь?! Поторапливайся! Я не люблю повторять дважды.
– Ох, сударь, я это вижу, но все же осмелюсь почтительнейше заметить, что мне будет спокойнее… если…
– Если?!!
– …если вы сообщите ваше имя.
– В любом другом случае я собственноручно бы удавил тебя за дерзость, мошенник, но сейчас не время потакать своим желаниям. Ведь д'Артаньян еще не на свободе. Сначала – дело, а уж потом – удовольствие.
Выслушав эту тираду, Жемблу побледнел и отступил на шаг к дверям, но сумел справиться с желанием поспешно ретироваться.
– И все же, сударь, прошу простить мою невольную дерзость, но раз уж вы не полицейский комиссар и не кардиналист, вам, верно, не составит труда назвать свое имя?
– Меня зовут дю Валлоном! – проревел Портос, надвигаясь на несчастного Жемблу. – И если я не дождусь Планше через тридцать, нет, двадцать минут, д'Артаньян, бедняга, уже сегодня недосчитается одного из своих лакеев, и этим лакеем будешь…
– Лечу, сударь! – на бегу крикнул Жемблу и выскочил вон.
* * *
– Как ты думаешь, Планше, трудно ли раздобыть в Париже арбалет?– Это, наверное, нелегко, господин дю Валлон, ведь арбалетами не пользовались уже во времена Лиги, но, если постараться, достанем.
– А может ли стрела, выпущенная из арбалета, попасть в окно тюремной камеры, если стрелять снизу вверх с расстояния в триста – четыреста шагов?
– Если стрелок хороший, сударь.
– Ты, например.
– Господь с вами, сударь. В Пьемонтском полку я командую копейщиками.
– Вспомни зимний поход, Планше, – вмешался Атос. – Ты потому и сделался сержантом копейщиков, что стрелял без промаха.
– Когда речь шла о драгоценной жизни кавалера Рошфора, – ядовито присовокупил Арамис.
– Ах, сударь! – вскричал расстроенный Планше. – Нельзя же все время попрекать человека его ошибками. Я сам казню себя с тех самых пор, как мне случилось совершить такой непростительный промах!
– Как раз промаха-то и не было, любезный. Была исключительно меткая стрельба с твоей стороны. Но оставим это.
Ты хочешь помочь своему господину?
– Да разве же я… Да ведь я, сударь!!.
– Да или нет?!
– Да, сударь, но ведь Бастилия…
– Понятно, – сказал Атос с брезгливым выражением на лице. – Он струсил и думает только о своей шкуре. Слово «Бастилия» лишило его рассудка.
– Ах, сударь!
– Понятно, – пробасил Портос. – Он был слугой нашего друга, а сделался сержантишкой какого-то дрянного полка.
Он предал д'Артаньяна.
– Ох, сударь!!
– Яснее ясного! – мелодичным голосом подвел итог Арамис. – Он впал в грех отступничества, забыв руку, кормящую его. Лучше бы тебе сделаться реформатом, милейший.
Даже тогда твое прегрешение было бы не столь непростительно.
– Эх, сударь!!!
– Но, друзья мои, к счастью, у нас есть этот парень, Жемблу. Он поможет нам освободить д'Артаньяна.
– Этот бездельник? II – завопил несчастный Планше. – Да лучше я возьму Бастилию штурмом вместе с моими ребятами, чем уступлю ему честь вызволить господина д'Артаньяна из беды!! Как вы только могли подумать!.. Вы, господин Атос, вы видели меня в деле! Вы, господин Портос, ведь это вы привели меня к господину д'Артаньяну, верно оценив меня с первого взгляда! Вы, господин Арамис, ведь это я, рискуя жизнью, доставил написанное вами письмо лорду Винтеру в Лондон III И Планше заплакал. Совсем как в былые времена.
– Ну, полно, полно, Планше, – сказал Атос, подходя к обиженному. – Я знаю, ты не трус. Но ты заколебался, и мне хотелось встряхнуть тебя, чтобы твои душевные силы восстановились в полной мере.
Портос также подошел к Планше, который шумно сморкался в обширный полотняный платок, извлеченный им из кармана.
– Утешься, старина Планше, – произнес он своим громовым голосом. – Я не забыл, как нашел тебя на мосту Ла-Турнель, где ты плевал в воду, наблюдая круги на воде. Мне показалось, что подобное занятие свидетельствует о склонности к созерцанию и рассудительности. Поэтому я рекомендовал тебя д'Артаньяну и не ошибся. Просто я опасался, что по прошествии времени ты сделался чересчур рассудительным.
– Благодарю вас, сударь, – проговорил Планше, прекратив свое шумное занятие. – Я знал, что вы и господин Атос не можете думать обо мне так плохо…
– Планше, ты куда лучше этой размазни Базена, от которого, впрочем, тоже иногда бывает польза. Я готов извиниться перед тобой, – проговорил Арамис участливым тоном, не слишком свойственным ему.
Таким образом, душевное равновесие Планше было восстановлено, и обсуждение плана предстоящей операции продолжалось.
– Итак, ты, Планше, раздобудешь арбалет, – говорил Портос, настроение которого было превосходным. Еще бы – он придумал план кампании, и его друзья приняли этот план.
За неимением лучшего, добавим мы.
Однако Портосу план представлялся отличным. По его мнению, в нем не было слабых мест.