Харин Николай. Д'Артаньян в Бастилии (Снова три мушкетера - 2)

   - Мне кажется, что пехота приближается, - невозмутимо произнес Атос.
   Словно в подтверждение его слов, несколько пуль на излете упали совсем близко от их импровизированного укрытия.
   По равнине неслись друг на друга кавалерийские эскадроны, отчаянно сшибались всадники, поднимались в воздух сабли и палаши, блестя в солнечных лучах и молниями опускаясь на шлемы и головы, плечи и конские крупы, нанося смертельные раны, сбрасывая всадников с коней, увеча лошадей. Солдаты, уперев сошки мушкетов в землю, густо покрытую еще зеленой травой, целились друг в друга и спускали курок, посылая пулю за пулей. Пикинеры и алебардщики схватывались в рукопашной. Словом, шел ожесточенный бой, вошедший в историю как битва при Кастельнодари.
   - Смотрите! - взревел Портос. - Это же плащи мушкетеров!
   - Где?!
   - Да вон же. Проклятие, они отступают!
   Теперь уже вся четверка ясно видела, что в направлении, указанном Портосом, движутся мушкетеры, построенные в несколько шеренг и ведущие огонь по противнику. Первая шеренга давала залп из мушкетов и, разделившись на две части, отступала назад, обходя боевой порядок полка с флангов. Там они образовывали заднюю линию и имели время на перезарядку мушкетов, пока каждая последующая шеренга выполняла тот же маневр и очередь снова доходила первой.
   Таким образом, мушкетеры медленно отступали, ведя бесперебойную стрельбу и сохраняя строй.
   Увидев это отступление - медленное, достойное, при котором противнику наносился немалый урон, но все же отступление, д'Артаньян позабыл обо всем на свете. Д'Артаньян был мушкетером. Мало того, он был лейтенантом этого славного полка лучших королевских гвардейцев.
   - Мушкетеры, вперед! - закричал гасконец.
   С этими словами он бросился вниз по отлогому склону холма, где четверка друзей устроила наблюдательный пункт.
   Навстречу пехоте мятежной армии герцога Орлеанского.
   Это была отборная испанская пехота, проделавшая с принцем Гастоном весь путь от Брюсселя до Кастельнодари. Ее тяжкая поступь в те времена слышалась на многих дорогах Европы и нагоняла страх на армии других королевств.
   Испанские пехотинцы по праву считались одними из лучших на континенте. Таким образом, д'Артаньян и его друзья волею судьбы оказались в том месте, где могла решиться судьба сражения, - на самом ответственном участке позиции королевских войск. Вполне естественно, что его оборона была доверена мушкетерам г-на де Тревиля.
   Бывалые воины, испанцы все же растерялись, увидев, что с холма, заходя им во фланг, несется с обнаженной шпагой в руке мушкетер в мундире офицера. Мушкетер, словно выскочивший из-под земли. За ним показался второй, третий...
   Испанцы решили, что их обошли с фланга. Их ряды смешались, дрогнули. Никто не мог знать, скольких мушкетеров скрывала от их глаз верхушка холма.
   Увидели д'Артаньяна и его солдаты.
   - Наш лейтенант! Лейтенант! - пронеслось по их рядам. - Господин д'Артаньян! Ура!! Вперед!!
   - Мушкетеры, вперед! - снова прогремел призыв гасконца. На мгновение он перекрыл звуки ружейной пальбы.
   Небесного цвета плащи пришли в движение. Первые шеренги мушкетеров, увидев перед собой д'Артаньяна, буквально врезавшегося в испанские ряды, ринулись вперед, обгоняя друг друга.
   - Ура! За короля! Мушкетеры, вперед! - неслось над полем боя, набирая силу с каждой минутой.
   Атака мушкетеров была стремительной и неудержимой.
   Д'Артаньян возглавил ее, оторвавшись от передних рядов своих солдат на добрых полсотни шагов. Но испанцы, смущенные его неожиданным появлением и тем, какое впечатление оно произвело на мушкетеров, уже не могли оправиться и отступали все быстрее. Впрочем, несколько разрозненных выстрелов прозвучали из их рядов, но ни одна из пуль не причинила д'Артаньяну ни малейшего вреда.
   - Получи, любезный, - сказал д'Артаньян, протыкая шпагой промахнувшегося стрелка, который замешкался и не успел отступить.
   - Кажется, наш гасконец снова в своей стихии, - заметил Атос, помогая Портосу спуститься с холма.
   - Уф! Благодарю вас, Атос, - отдуваясь, выговорил дю Баллон, утвердившись на ногах у подножия холма. - Все это прекрасно, но я никак не могу понять одной вещи...
   - Какой?
   - Помните, там, в монастыре, один из этих ученых господ.., кажется, его звали господин Паскаль...
   - Так что же?
   - Он утверждал, что чем большим объемом обладает тело, тем большая поддерживающая сила действует на него... Мое тело несомненно обладает самым большим объемом из нас четверых, а между тем спуск с этого проклятого холма убеждает меня в обратном!
   - Вы так полагаете?
   - Черт побери, ну конечно! Судите сами. Д'Артаньян обогнал нас на сотню шагов, прыгая как кузнечик, вы легко спускаетесь вниз, да еще помогаете мне не провалиться сквозь эту размягченную почву, а наш хрупкий изящный аббат, кажется, и вовсе растворился в воздухе... Только один я! О, проклятие!
   - Присядьте-ка и отдохните, - предложил Атос.
   - Ну уж нет! Должен же я на ком-нибудь отвести душу, - пророкотал Портос.
   - На ком же вы собираетесь ее отвести?
   - Тысяча чертей! Вы еще спрашиваете, Атос. На испанцах, разумеется.
   - Я тоже собираюсь присоединиться к нашему другу и знаете почему?
   - Потому что д'Артаньян - наш друг, черт побери!
   - Это верно, - с улыбкой ответил Атос. - Но Арамис - тоже.
   - Что вы этим хотите сказать?!
   - Вы только что оглядывались вокруг в поисках нашего испарившегося в воздухе аббата.
   - Да, конечно, ума не приложу, куда он подевался...
   - Тогда приглядитесь-ка повнимательнее к той группе всадников в рядах мятежников. Видите вон того, на белой лошади. Ее только что подвели к нему, и он легко вскочил в седло. Видимо, с ним все в порядке!
   - Ах, это же наш аббат!
   - Наконец-то узнали.
   - Арамис - среди испанцев! Уму непостижимо! Уж не попал ли он в плен?!
   - Напротив, думаю ему лучше и впредь оставаться там, где он сейчас. Ведь король не простил его, а кардинал разыскивает повсюду. Кстати, тот дворянин в черном, что гарцует рядом с ним, он вам никого не напоминает?
   - Пожалуй, только не могу понять кого?
   - Это дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза. Хорошо, что вы не дали мне вызвать его на дуэль в ту ночь. А то наш аббат попал бы между двух огней!
   - Вы правы, Атос. Теперь и я вижу, что Арамису лучше пока побыть со своим новым знакомым.
   - Вы хотите сказать - "со старым знакомым", потому что, думаю, знают они друг друга давно. Теперь вы сами видите, что наши друзья - по разные стороны линии огня.
   Д'Артаньян - с этой, Арамис - с другой.
   - Тысяча чертей, вы правы, Атос!
   - Но Арамис и его спутник уже поворачивают коней вспять, думаю, скоро они будут далеко отсюда. А на нас мушкетерская форма, и мне вовсе не улыбается выглядеть малодушным или, того хуже, дезертиром.
   - Как я мог позабыть! - хлопнул Портос себя по лбу. - Мы ведь явились в монастырь в мундирах мушкетеров, а я так привык носить свой, не снимая, что не обратил внимания...
   - Зато на нас его уже обращают! Когда это дю Баллон и де Ла Фер были в задних рядах?!
   - Итак - вперед!
   - Вперед!
   И г-н дю Баллон, сломавший на ходу ствол молодого деревца, чтобы превратить его в дубину, а также граф де Ла Фер, с обнаженной шпагой в руке, ринулись на отступающих испанцев, нанося удар в направлении, противоположном тому, где находился Арамис.
   Глава шестьдесят вторая,
   в которой герцог Орлеанский убеждается, что его дело пропало, а
   кардинал - что д'Артаньян не участвует в заговоре
   Герцог Орлеанский наблюдал за ходом сражения с небольшого холма. Горячий конь под ним гарцевал, всхрапывал при звуках выстрелов и рвался в бой. Но принц Гастон хладнокровно решил, что ему лучше оставаться вне досягаемости пуль и ядер королевских войск, и сдерживал своего ретивого скакуна.
   Принц Гастон Орлеанский, младший брат короля Людовика XIII, всю жизнь мечтавший о престоле и не имевший смелости открыто его добиваться, оправившись от заговора, стоившего жизни Шале, снова возглавил партию противников кардинала. Принц в ту пору был еще очень молод, но уже успел принять участие в нескольких придворных заговорах и интригах, всякий раз после их провала оставаясь как бы ни при чем и отрекаясь от своих соратников. Так, несколько лет назад, он со своим неизменным хладнокровием, которое ему было нетрудно демонстрировать, сознавая, что Людовик XIII не допустит гибели единокровного брата, отрекся от Шале, окончившего жизнь на эшафоте. Принц Гастон с детства отличался большой гордостью, компенсировавшей ему недостатки воспитания, и как-то раз, еще будучи мальчиком, приказал бросить в канал в Фонтенбло придворного, который показался ему непочтительным. Из всего этого следует, что во главе мятежной армии стоял неважный предводитель.
   Впрочем, после того, как принц Орлеанский был разбит королевскими войсками у горы Сент-Андре, а его потрепанная армия соединилась в Пезена с войском Монморанси, фактическим предводителем объединенных сил все считали последнего. Принц Гастон был знаменем мятежников, а душой мятежной армии стал мятежный губернатор Лангедока.
   Сейчас он находился возле герцога Орлеанского, также верхом, в кирасе и с плюмажем из ярких перьев. Генрих Монморанси имел вид блестящий и воинственный, и вся армия охотно признавала в нем своего полководца. Под стать ему был и граф Море - третья по важности фигура в стане мятежной армии. Он командовал войсками, находясь в огне, принимал участие в кавалерийских сшибках и уже не раз сегодня обагрил свою шпагу неприятельской кровью.
   - Пока все идет неплохо, не так ли? - обратился принц Гастон к герцогу.
   - Да, разумеется, - рассеянно отвечал ему тот. Казалось, храбрец Монморанси думает не столько о происходящем сражении, сколько о чем-то своем.
   - Что с вами, герцог? - спросил Гастон, подъезжая ближе. - Вас гнетут дурные предчувствия?
   Герцог Орлеанский был неважным воином, но утонченным и наблюдательным аристократом и заметил то, чего не замечали лихо скачущие в атаку мимо своего военачальника лангедокские кавалеристы.
   - Да, принц. Я вынужден признать, что это так.
   - Но разве для этого есть какие-либо основания? Смотрите, даже королевские мушкетеры и те отступают с поля сражения.
   - Не это меня беспокоит, ваше высочество. Сегодня ночью мне вспомнилась одна странная история. Она случилась со мной больше трех лет назад, и я было совсем уже забыл про нее.
   - Расскажите мне ее, Генрих.
   - Право, не стоит, ваше высочество, мне неловко, что я поддался минутной слабости.
   - И все же!
   - Хорошо, вот эта история. Как вы помните, в начале тысяча шестьсот двадцать девятого года мне и моему дяде, маркизу де Порту, был поручен сильный корпус и приказано было выступить в Виваре. Его величество же с семнадцатитысячным войском отправился в Савойю на помощь к герцогу Мантуанскому, который вел войну с герцогом Савойским и королем Испанским. Кардинал тогда сопровождал его величество.
   Овладев Сузой и попутно подписав мир с Англией, королевские дружины также отправились в Виваре и подступили к стенам Прива. Наш корпус действовал успешно, и четвертого мая король изволил принимать нас с дядей, поздравив последнего со званием маршала. Мне тогда показалось, что королю хотелось обидеть меня, так как я не был удостоен никаких отличий, но я был искренне рад за дядю и не выказал никакого неудовольствия, что испортило настроение королю.
   - Это так похоже на братца Людовика! - рассмеялся Гастон. - Продолжайте же, герцог.
   - В ту же ночь, с четвертого на пятое мая, я спал в своей палатке, как вдруг был разбужен дядей. Он предстал передо мной бледный, со слезами на глазах и с головой, повязанной окровавленным платком. "Что случилось, дядюшка?'" - воскликнул я, не понимая со сна, что передо мной не человек из плоти и крови, а призрак. "Я пришел напомнить тебе о разговоре, который когда-то был у нас с тобой, о жизни за гробом и о клятве, которую мы дали друг другу, чтобы тот из нас, кто умрет прежде, уведомил пережившего.
   Я сдержал слово. Я теперь всего лишь дух... Надеюсь на милосердие Господне, - прошептал призрак. - Но ты, ты мой бедный друг... До свидания! Через тысячу двести семьдесят два дня - вечность!"
   После этого он исчез. Я тотчас же разбудил слуг и послал в лагерь к маркизу де Порту. Вскоре посланные возвратились и доложили, что около восьми часов вечера дядя был ранен в голову выстрелом из мушкета и без четверти двенадцать скончался... Последние сутки этот случай не идет у меня из головы, ваше высочество, - закончил герцог Монморанси свой рассказ.
   Принц Орлеанский обладал недюжинной сообразительностью.
   - Постойте-ка, - сказал он. - Вы сказали "тысячу двести семьдесят два"? Какого числа умер ваш дядя?
   - В ночь на пятое мая тысяча шестьсот двадцать девятого года, - отвечал Монморанси.
   - Так-так, - раздумывая, проговорил герцог Орлеанский. - Выходит прошло тысяча двести... Минутку. Всего тысяча двести семнадцать дней. Но сегодня вам ничто не грозит, Генрих.
   - Вы совершенно правы, - печально улыбнулся Монморанси. - Но что это там такое? Какой-то громадный шар падает вниз!
   - Да-да, и я вижу.
   - Прямо в ряды испанской пехоты!
   - Проклятие! Это какая-то военная хитрость этой лисы де Ла Форса!!
   - Смотрите, испанцы отступают! Того хуже - бегут!
   - Aа.., дьявол! Это лучшие войска во всей армии!
   - Я поскачу туда! - крикнул Монморанси, пришпоривая коня.
   - Да-да, конечно! Остановите их, мой милый Генрих, - напутствовал его Гастон. - В конце концов, у него есть еще пятьдесят пять дней в запасе, пробормотал он вслед уезжавшему.
   - А вы, Море! Почему вы вернулись так рано, - вместо приветствия сказал герцог Орлеанский графу Море, только что вернувшемуся с поля боя, чтобы лично сообщить принцу о ходе сражения. - Скачите туда, ваш вид воодушевляет мою армию! Дело еще далеко не кончено.
   Однако принц ошибался. Чаши весов заколебались, и та, на которую был брошен такой веский аргумент, как вступление в бой наших героев, конечно, перевесила. Появление друзей внесло перелом в ход сражения, мушкетеры, увлекаемые д'Артаньяном, пошли в атаку, и их натиск был неудержим. Все было кончено за полчаса. Битва при Кастельнодари завершилась смертью графа Море, бегством принца Гастона и пленением отважного Монморанси, получившего семнадцать ран.
   Гастон не мог знать, что Монморанси жив, а не убит.
   Отступающие мятежники видели только, как герцог, весь израненный, упал с коня под копыта королевской конницы. Об этом и сообщили герцогу Орлеанскому.
   Получив известие о гибели своих приверженцев, Гастон протяжно свистнул и проронил:
   - Пропало мое дело!
   Курьеры понеслись в Париж, чтобы известить короля, а главное кардинала - о победе королевских войск и полном разгроме армии мятежников.
   Получив сообщение о битве при Кастельнодари и выслушав подробное ее описание, его высокопреосвященство благосклонно кивнул головой и спросил;
   - Кто же тот храбрец, что возглавил атаку королевских войск и одним своим видом привел в смятение испанскую пехоту. Надеюсь, он не погиб в бою?
   - К сожалению, я затрудняюсь ответить на вопрос вашего высокопреосвященства, так как маршал де Ла Форс приказал мне скакать прямо с поля битвы, не жалея коня, как только поражение мятежников стало очевидным, - отвечал усталый курьер.
   - Хорошо, я распоряжусь о том, чтобы этого молодца наградили. Вы можете отдыхать, вы не щадили не только коня, но и себя, - милостиво произнес кардинал. - Вот вам чек на тысячу ливров, предъявите его казначею.
   Гонец рассыпался в изъявлениях благодарности и, низко кланяясь, удалился, а кардинал довольно потер руки: "Кажется, с этим молокососом Гастоном покончено, - подумал он. - Теперь пора заняться теми, кто поближе!"
   Конечно, его высокопреосвященство подразумевал королеву-мать. Но Мария Медичи, узнав от своего духовника, что Бежар арестован, не стала дожидаться, пока арестуют и ее. В панике она бежала за границу. Сюффрен, верный солдат Ордена, последовал за ней. Он не знал о пропаже ларца, украденного Бежаром у него из-под носа, и полагал, что Мария Медичи увозит драгоценный ларец с собой. Но королева-мать была до такой степени напугана, что, в спешке покидая Люксембургский дворец, даже не вспомнила о тайнике.
   Ришелье не скрывал своей радости. Сбежав за границу, королева-мать признала себя виновной, а лучшего исхода он и желать не мог. Людовик XIII никогда бы не смог отправить родную мать ни на эшафот, ни в Бастилию. Он снова отправил бы ее в ссылку, а нет такой ссылки, откуда бы склонная к интригам флорентийка не сумела бы сбежать, как она уже бежала из Блуа. Из-за границы же интриговать против кардинала было трудно, а подослать к ней своих шпионов кардинал мог с такой же легкостью, как и во Франции (что он и делал неоднократно, например, выманив Шале из Брюсселя при помощи переодетого капуцином Рошфора, или, подослав убийцу к герцогу Бэкингему).
   Итак, королева-мать не могла поступить лучше, чтобы доставить кардиналу повод торжествовать. Оставалось выбить из Бежара показания. Это было сделано без особых затруднений. Ларец же, с которым был арестован алхимик, был доставлен кардиналу.
   - Узнайте-ка, что это за вещица, Жозеф? Пусть он объяснит, зачем ему понадобилось красть ее у Медичи, - приказал кардинал.
   Но тут Бежар молчал. Напрасно подручные отца Жозефа старались развязать отравителю язык в мрачных застенках.
   Сама мысль о том, что кардинал сможет проникнуть в тайну "золотого элексира", была невыносима для Бежара, и он упорно молчал, перенося пытки.
   - Но теперь у меня есть отец и дочь Перье! - вспомнил кардинал. Пошлете-ка за ними в Пор-Руаяль, Рошфор. Да возьмите карету получше, а конвоя побольше. И обращайтесь с ними почтительно.
   Когда старого астролога и его дочь, облаченную в монашеское одеяние сестер монастыря Святого Причастия, ввели в его кабинет, Ришелье вышел из-за стола им навстречу. Такой чести редко удостаивались принцы крови. Их его высокопреосвященство предпочитал отправлять на более или менее длительные сроки в Бастилию.
   - Ваше высокопреосвященство, что станет с моим несчастным братом? спросил Антуан Перье.
   - То, чего заслуживает человек, замышлявший отравить первого министра, - отвечал кардинал. - Мне доложили, что, если бы я принял лекарство, врученное мне вашим братом, я умер бы в течение получаса.
   - Ах, Анри! Несчастный безумец, что ты наделал! - горестно простонал Перье. - Это все проклятый эликсир!
   С тех пор как он вбил себе в голову, что должен постичь тайну этого магического снадобья, он сильно изменился. Он ведь не всегда был таким, таким...
   - - Негодяем, - подсказал кардинал. - Не сокрушайтесь о нем, месье Перье. - Он заранее обрек вас на гибель.
   Только счастливый случай и зоркие глаза верных мне людей спасли вас от эшафота. Ведь он подсылал снотворное в вино, которое пили вы и его горбатый слуга, а затем нацепил себе фальшивый горб, положил вам в карман тот странный документ с вашей подписью и бежал, прихватив с собой вот этот загадочный ларец. Он похитил его из Люксембургского дворца. Из-за него я и побеспокоил вас и вашу дочь.
   Старик Перье только горестно вздыхал.
   - Я сам никак не пойму, откуда взялась эта бумага и зачем это ему понадобилось... Я помню, что подписал один документ, но это было всего лишь обязательство не предъявлять к нему никаких материальных претензий, как к высокопоставленной особе - придворному медику. Но я и так никогда бы не стал ничего у него просить. Он сам велел мне приехать в Париж...
   - ..чтобы подставить вас вместо себя, - закончил кардинал. - Думаю, я догадываюсь, кого он боялся. Его руками действовали другие.., особы, которым и нужен был тот документ, чтобы связать ему руки. Месье Бежар, видимо, не слишком доверял этим своим.., нанимателям, он опасался, что от него впоследствии захотят избавиться, что весьма вероятно, принимая во внимание их обыкновение не оставлять свидетелей. Вот он и решил исчезнуть, подсунув им вас вместо себя. А бумагу он, конечно, переписал заново, обработав ее каким-то составом. Такое возможно, не правда ли?
   - Да, Анри - хороший алхимик... - с содроганием произнес Перье.
   - Видите, жалеть его не следует, - жестко продолжал кардинал. - Но хватит об этом. Бежару осталось недолго.
   Меня интересует другое - этот ларец. Как вы думаете, что в нем?
   - Значит, ключ утерян? - спросил Перье.
   - По всей видимости, да. Иначе этот мерзавец, конечно же, не устоял бы перед искушением открыть его. Но меня уверяют, что ларец не открывали долгие годы.
   - Я рискну высказать одно предположение, ваше высокопреосвященство... Но это всего лишь моя догадка.
   - Говорите смело, месье Перье, я затем и пригласил вас.
   - Мне приходилось слышать, что секрет напитка, якобы дающего бессмертие, был известен мальтийским рыцарям.
   Существовало лишь несколько копий рецепта. Одна досталась греку Макропулосу, придворному врачу императора Рудольфа, и последний приказал медику приготовить "золотой напиток" для него, предварительно испробовав его на своей дочери.
   - Вы верите в бессмертие, Перье? - скептически улыбнувшись, спросил кардинал.
   - В бессмертие тела - нет. Но - в бессмертие духа.
   - Вот именно - духа! Здесь же, судя по всему, речь идет именно о телесном, физическом бессмертии.
   - Да, так говорят! По слухам, одна из копий рецепта попала во Флоренцию и осела в тайниках семьи Медичи.
   Когда король Генрих Четвертый женился на Марии Медичи, она привезла с собой в качестве приданного ларец, где якобы хранится рецепт мальтийского Ордена. Однако не похоже, чтобы король и сама королева придавали большое значение этой легенде.
   - Зато ваш младший брат, видно, был склонен придавать ей слишком большое значение. Это его и погубило! Закономерный финал, не правда ли?
   - К несчастью - да, ваше высокопреосвященство.
   Я полагаю, что это - не напиток бессмертия. Ему больше подходит название - "напиток погибели". Человек, посвятивший себя поискам его секрета, подпадает под власть дьявольского наваждения и, чем больше стремится овладеть тайной, тем больше его душой овладевает сатана. Я не раз предупреждал брата об этом, но он только смеялся надо мной, а потом 9-го стало его раздражать. Думаю, в конце концов он и сам понял мою правоту, но был уже не в силах отказаться от этих пагубных поисков и возненавидел меня за упреки.
   - Очень может быть, - задумчиво проговорил Ришелье, глядя на ларец. - А как вы пришли к этим выводам, месье Перье? Вы что, знали еще кого-нибудь, кто также посвятил себя поискам рецепта бессмертия?
   - Мне приходилось встречать еще одного такого человека, - тихо произнес астролог. - Это была женщина. Ее звали Элина Маркое <В первой книге этой эпопеи рассказывается о том, как кардинал узнает, что инквизиция Клермон-Феррана приговорила к сожжению на костре ведьму-гречанку по имени Элина Маркое, но лейтенант мушкетеров д'Артаньян спас ее и скрылся вместе с нею. Кардинал узнает, что иезуиты давно ищут Елену Макропулос (таково подлинное имя гречанки), и начинает подозревать д'Артаньяна в участии в заговоре иезуитов, так как его друг Арамис стал членом Ордена.>.
   Кардинал вздрогнул. Его прекрасно организованный ум тотчас же услужливо преподнес ему все, связанное с этим именем, что нашлось в кладовых памяти.
   - Расскажите подробнее, - попросил Ришелье.
   И увидел, как лицо молчавшей до сих пор Анны Перье побледнело.
   - Я расскажу вам сама, ваше высокопреосвященство, если мне будет позволено, - произнесла девушка с усилием.
   - Я буду вам только признателен, мадемуазель Перье.
   Признаюсь, ваши способности произвели на меня сильное впечатление. Я понял, что вам доступно то, что неподвластно ни королям, ни их министрам.
   - К несчастью, мне открыто лишь немногое... И только то, что касается судеб других, посторонних мне людей.
   Свою же судьбу, судьбу своих близких я не знаю... Ох, ваше высокопреосвященство, я только что совершила грех и прошу вас отпустить его мне!
   - В чем же ваш грех, Анна? - мягко спросил удивленный Ришелье. Это имя напоминало ему о королеве, любви которой он безуспешно добивался несколько лет тому назад.
   - Я сказала - "к несчастью"! Я позволила себе роптать. Это большой грех, нам следует со смирением принимать все, что посылает нам Господь.
   - Ах, вот вы о чем! Я отпускаю вам это прегрешение.
   Итак, какое же отношение имеет к вам эта гречанка?
   - Мы познакомились с ней в дороге, и она показалась мне испуганной и несчастной. Вместе с тем в ней было что-то ускользающее, непонятное... Она сказала, что ее преследует один иезуит, что Орден хочет получить от нее сведения о каких-то секретных знаниях, которыми якобы обладал ее отец, но она ничего не знает. Гречанка предложила ехать вместе с ней в Марсель, откуда она собиралась то ли в Италию, то ли к себе на родину в Грецию, - я так и не поняла.
   Мы с отцом тогда согласились, наш дом сожгли во время сражения...
   - Кто?
   - Какие-то солдаты. Я право не знаю, ваше высокопреосвященство, были это гугеноты герцога Рогана или люди де Субиза... Может быть, это сделали королевские солдаты... Война не разбирает. Они не виноваты, но нам с отцом негде было жить, и мы решили двинуться на юг, там не так холодно. Настоящее имя ее оказалось Елена Макропулос. От нее-то мы и узнали эту историю про "золотой эликсир" императора Рудольфа. Ту самую, что сейчас рассказал вам отец. Но нам она сказала, что на самом деле никакого эликсира не существует, что это просто сильное возбуждающее средство.
   - Конечно, так оно и есть в действительности, - усмехнулся Ришелье. Тем более что и император Рудольф и его лейб-медик, якобы обладающий рецептом напитка бессмертия, благополучно умерли.