Страница:
Он наваливался на дверь вновь и вновь, но та больше не поддавалась его усилиям. Наконец он отступил назад, насколько позволяла ширина коридора, разбежался и со всей силы саданул плечом по деревянной панели. Совершенно неожиданно дверь распахнулась безо всякого сопротивления, так что Брент с разгона потерял равновесие и головой вперед влетел в дверной проем. Падая на пол, он лишь старался не разбить полную керосина лампу, чтобы не устроить пожар в театре и не сгореть тут, чего доброго, живьем. Справившись с этой задачей, он только и успел заметить, как закутанная в черное фигура прошмыгнула в распахнутую настежь дверь.
Пользуясь слабым отблеском света, даваемого лампой, Андреа что есть духу неслась обратно по коридору к боковому выходу из театра, пребывая в тем большем смятении, что успела разглядеть ворвавшегося вслед за нею в комнату человека. Она чуть не лишилась чувств, узнав в нем Брента! Она еще не успела добежать до выхода, когда услыхала, что он уже снова гонится за нею. Зацепившийся за что-то шарф чуть не задушил ее, но она рванулась и освободилась, оставив на торчавшем в стене гвозде клочок материи.
Понимая, что ей не успеть добежать до двери, Андреа попыталась свернуть налево. Взлетев по короткой лестнице, она выбежала на сцену, по пятам преследуемая Брентом, освещавшим дорогу себе – и ей – спасенной им лампой. Он был так близко, что она ясно слышала его тяжелое дыхание, и при желании он, наверное, мог бы огреть ее этой ужасной дубинкой, которую сжимал в руке. И тут позади нее вдруг раздался шорох, странный клацающий звук и еще более странное жужжание. Все это сопровождалось градом ругательств из уст Брента, причем было такое ощущение, что его голос удаляется и доносится откуда-то сверху.
Прикрывая лицо краем капюшона, Андреа рискнула бросить короткий взгляд через плечо. То, что она разглядела, заставило ее остановиться и в изумлении уставиться на представшую перед ней картину. В шести футах над сценой беспомощно висел Брент, одной ногой угодивший в петлю тянувшейся откуда-то сверху веревки. Судя по тому, как он ругался, он не был ранен – если не считать его мужского самолюбия. По какому-то чудесному стечению обстоятельств, он все еще держал в руках лампу, освещавшую сию занимательную сцену.
Несколько секунд Андреа в немом изумлении взирала на Брента, извивавшегося на веревке и описывавшего у нее над головой широкие круги. Затем, собравшись с духом и постаравшись говорить как можно более низким и хриплым голосом, она прорычала:
– Ты в порядке?
– Черт бы тебя побрал! – донесся ответный рев. – Конечно нет! Сними меня отсюда!
– Черт бы тебя побрал! – отвечала она все тем же хриплым басом. – Ты что думаешь, я чокнутый? Нет уж, оставайся-ка ты там, наверху, тогда и моя шкура будет целее.
Брент сделал героическое усилие, чтобы говорить спокойно.
– Если ты поможешь мне спуститься, я обещаю, что помогу тебе получить самый мягкий приговор. Я адвокат. И для меня не секрет, как проделать такую штуку.
– Да будь ты хоть сам папа римский. Я не могу спустить тебя оттуда, потому как понятия не имею, как это делается. Я и сейчас не знаю, как тебя вообще угораздило так попасться.
– Я споткнулся о какую-то веревку – судя по всему, это часть от механизма поднятия декораций, – и от толчка почему-то сработала лебедка. Если ты поищешь хорошенько за кулисами, то наверняка найдешь ее и сможешь опустить веревку.
– Гони лампу, не то мне ничего не найти, – грубо потребовала она.
– Отлично. Вот возьми. И поторопись, ладно? Кровь уже прилила у меня к голове.
Найдя среди реквизита какую-то скамеечку, Андреа взобралась на нее и, старательно прикрывая лицо от Брента, взяла у него лампу. Потом поставила ее в дальний угол сцены и осведомилась:
– Эй, мистер, у тебя есть нож?
– Да, у меня есть маленький складной ножичек. А в чем дело?
– Да в том, что придется тебе пустить его в ход, чтобы себя освободить. По моему разумению, минут за двадцать ты справишься.
– Но это не входило в наш уговор! – возмутился Брент.
– А я с тобой и не думал ни о чем уговариваться, – заявила Андреа. – Но ты слушай сюда. Я такой добрый, что не оставлю под тобой лампу, и ты не брякнешься прямо на весь этот горящий керосин. А к тому же я постараюсь сделать твое приземление помягче.
Стараясь не вслушиваться в эпитеты, раздавшиеся в ответ из уст Брента, Андреа кое-как выволокла из скопившегося за кулисами хлама кровать, на которой по счастью оказались достаточно мягкий матрац и одеяло.
– Желаю мягкой посадки, законничек! – с издевательским хохотом прохрипела она. – Живи себе покуда!
– Стой! – заорал Брент ей вслед. – Наглец, ты что же, оставишь меня болтаться на этой чертовой веревке, как будто я мартышка на ветке!
– Похоже, мозгов у тебя поменьше, чем у той самой мартышки, не то ты бы уж давно сам оттуда спустился! – отвечала она. – Давай-ка работай головой, адвокат ученый!
Будучи уверенной в том, что Бренту не доставит особого труда выбраться из ловушки, Андреа бегом вернулась в отель, где без приключений добралась до своего номера и присоединила последнюю добычу к накопленным ранее сокровищам. Наконец-то она была в безопасности, причем к тому же и в полной уверенности, что Брент не узнал ее. О, если бы это было не так, он наверняка разъярился бы в десять раз сильнее. Ей оставалось лишь благодарить судьбу за чудесное спасение и радоваться тому, что теперь она сможет оставить свой отвратительный промысел – тем паче что она, похоже, исчерпала все возможности своего ангела-хранителя.
Брент кое-как добрел до отеля и ввалился к себе в номер, все еще разъяренный донельзя и к тому же со страшной головной болью – результатом столь долгого пребывания в подвешенном вниз головой состоянии. Ух, добраться бы ему только до этого недоростка – проклятый бандюга заплатил бы за все! Брент рухнул поперек кровати, не в силах даже снять с себя одежду. Он все еще изобретал различные способы мести так унизившему его воришке, когда на него навалилось благотворное забытье.
На следующее утро Брент по-прежнему страдал как духовно, так и физически. Он умылся, переоделся и, вынимая из кармана измятого и испачканного в последней переделке костюма ключи, бумажник и всякие мелочи, наткнулся на клочок черного атласного шарфа. Он видел, как убегавший вор зацепился за гвоздь, торчавший из стены в злополучном коридоре, и машинально сунул обрывок в карман, а потом по вполне понятным причинам позабыл об этой улике. Теребя в руках шелковистую ткань, он размышлял, что мог бы установить с помощью этой улики, как вдруг почувствовал нечто странное, ужасно знакомое. Поднеся обрывок шарфа к носу, он старательно принюхался. Боже правый! Ведь именно так пахли те самые духи, которые он подарил ей вчера утром. Те самые духи, которые мучили его на протяжении всего дня, ведь он просто сгорал от желания прижать к себе в страстном объятии так манившее его тело, источавшее этот аромат!
Ошеломленный, Брент рухнул в оказавшееся под рукой кресло в полной прострации. Нет, этого не может быть! Наверняка это всего лишь необычайное совпадение! Или он не ошибся? Внезапно в его памяти всплыли все случаи, когда Андреа старалась распрощаться с ним пораньше – с тем только, чтобы потом неожиданно столкнуться с нею в гораздо более поздний час. Но у нее всегда находилось достаточно логичное – или похожее на логичное? – объяснение столь странным столкновениям. И он готов был прозакладывать свой последний доллар за то, что именно ее увидел в свете уличного фонаря прошлым вечером, когда бросил игру в карты и ринулся в ее номер, где она встретила его в ночной рубашке, по всем признакам, только что поднявшись со смятой постели! Боже, что за спектакль она ухитрилась перед ним разыграть!
Более того – стало быть, именно она чуть не попалась ему в руки прошлой ночью в театре! Именно она оставила его болтаться вверх ногами, а сама преспокойненько удалилась к себе в отель! Вспоминая обстоятельства этой злополучной ночи, он был теперь уверен, что успел заметить белоснежную кружевную сборку, на мгновение выглянувшую из-под края бесформенного черного плаща. Конечно, у него в тот момент была не лучшая точка для наблюдения, но он готов поклясться, что прошлой ночью гонялся за женщиной!
Нет, это уж слишком! Хитроумный воришка, благополучно избегавший всех приготовленных для него ловушек, оказался не кем иным, как его обожаемой, несравненной невестой!!! Она так нагло водила его за нос все это время, а он был абсолютно слеп от любви – и как последний дурак ничего не замечал! Какой же он болван! И как, должно быть, она потешалась над ним за его спиной! Тысяча чертей, она наверняка и сейчас смеется над ним – после вчерашнего-то вечера!
– Ну уж нет, будь я проклят! – прорычал Брент в ярости, сжимая в кулаке шарф. Он вскочил с кресла и ринулся к двери. – Больше ей не придется смеяться надо мной!
ГЛАВА 17
Пользуясь слабым отблеском света, даваемого лампой, Андреа что есть духу неслась обратно по коридору к боковому выходу из театра, пребывая в тем большем смятении, что успела разглядеть ворвавшегося вслед за нею в комнату человека. Она чуть не лишилась чувств, узнав в нем Брента! Она еще не успела добежать до выхода, когда услыхала, что он уже снова гонится за нею. Зацепившийся за что-то шарф чуть не задушил ее, но она рванулась и освободилась, оставив на торчавшем в стене гвозде клочок материи.
Понимая, что ей не успеть добежать до двери, Андреа попыталась свернуть налево. Взлетев по короткой лестнице, она выбежала на сцену, по пятам преследуемая Брентом, освещавшим дорогу себе – и ей – спасенной им лампой. Он был так близко, что она ясно слышала его тяжелое дыхание, и при желании он, наверное, мог бы огреть ее этой ужасной дубинкой, которую сжимал в руке. И тут позади нее вдруг раздался шорох, странный клацающий звук и еще более странное жужжание. Все это сопровождалось градом ругательств из уст Брента, причем было такое ощущение, что его голос удаляется и доносится откуда-то сверху.
Прикрывая лицо краем капюшона, Андреа рискнула бросить короткий взгляд через плечо. То, что она разглядела, заставило ее остановиться и в изумлении уставиться на представшую перед ней картину. В шести футах над сценой беспомощно висел Брент, одной ногой угодивший в петлю тянувшейся откуда-то сверху веревки. Судя по тому, как он ругался, он не был ранен – если не считать его мужского самолюбия. По какому-то чудесному стечению обстоятельств, он все еще держал в руках лампу, освещавшую сию занимательную сцену.
Несколько секунд Андреа в немом изумлении взирала на Брента, извивавшегося на веревке и описывавшего у нее над головой широкие круги. Затем, собравшись с духом и постаравшись говорить как можно более низким и хриплым голосом, она прорычала:
– Ты в порядке?
– Черт бы тебя побрал! – донесся ответный рев. – Конечно нет! Сними меня отсюда!
– Черт бы тебя побрал! – отвечала она все тем же хриплым басом. – Ты что думаешь, я чокнутый? Нет уж, оставайся-ка ты там, наверху, тогда и моя шкура будет целее.
Брент сделал героическое усилие, чтобы говорить спокойно.
– Если ты поможешь мне спуститься, я обещаю, что помогу тебе получить самый мягкий приговор. Я адвокат. И для меня не секрет, как проделать такую штуку.
– Да будь ты хоть сам папа римский. Я не могу спустить тебя оттуда, потому как понятия не имею, как это делается. Я и сейчас не знаю, как тебя вообще угораздило так попасться.
– Я споткнулся о какую-то веревку – судя по всему, это часть от механизма поднятия декораций, – и от толчка почему-то сработала лебедка. Если ты поищешь хорошенько за кулисами, то наверняка найдешь ее и сможешь опустить веревку.
– Гони лампу, не то мне ничего не найти, – грубо потребовала она.
– Отлично. Вот возьми. И поторопись, ладно? Кровь уже прилила у меня к голове.
Найдя среди реквизита какую-то скамеечку, Андреа взобралась на нее и, старательно прикрывая лицо от Брента, взяла у него лампу. Потом поставила ее в дальний угол сцены и осведомилась:
– Эй, мистер, у тебя есть нож?
– Да, у меня есть маленький складной ножичек. А в чем дело?
– Да в том, что придется тебе пустить его в ход, чтобы себя освободить. По моему разумению, минут за двадцать ты справишься.
– Но это не входило в наш уговор! – возмутился Брент.
– А я с тобой и не думал ни о чем уговариваться, – заявила Андреа. – Но ты слушай сюда. Я такой добрый, что не оставлю под тобой лампу, и ты не брякнешься прямо на весь этот горящий керосин. А к тому же я постараюсь сделать твое приземление помягче.
Стараясь не вслушиваться в эпитеты, раздавшиеся в ответ из уст Брента, Андреа кое-как выволокла из скопившегося за кулисами хлама кровать, на которой по счастью оказались достаточно мягкий матрац и одеяло.
– Желаю мягкой посадки, законничек! – с издевательским хохотом прохрипела она. – Живи себе покуда!
– Стой! – заорал Брент ей вслед. – Наглец, ты что же, оставишь меня болтаться на этой чертовой веревке, как будто я мартышка на ветке!
– Похоже, мозгов у тебя поменьше, чем у той самой мартышки, не то ты бы уж давно сам оттуда спустился! – отвечала она. – Давай-ка работай головой, адвокат ученый!
Будучи уверенной в том, что Бренту не доставит особого труда выбраться из ловушки, Андреа бегом вернулась в отель, где без приключений добралась до своего номера и присоединила последнюю добычу к накопленным ранее сокровищам. Наконец-то она была в безопасности, причем к тому же и в полной уверенности, что Брент не узнал ее. О, если бы это было не так, он наверняка разъярился бы в десять раз сильнее. Ей оставалось лишь благодарить судьбу за чудесное спасение и радоваться тому, что теперь она сможет оставить свой отвратительный промысел – тем паче что она, похоже, исчерпала все возможности своего ангела-хранителя.
Брент кое-как добрел до отеля и ввалился к себе в номер, все еще разъяренный донельзя и к тому же со страшной головной болью – результатом столь долгого пребывания в подвешенном вниз головой состоянии. Ух, добраться бы ему только до этого недоростка – проклятый бандюга заплатил бы за все! Брент рухнул поперек кровати, не в силах даже снять с себя одежду. Он все еще изобретал различные способы мести так унизившему его воришке, когда на него навалилось благотворное забытье.
На следующее утро Брент по-прежнему страдал как духовно, так и физически. Он умылся, переоделся и, вынимая из кармана измятого и испачканного в последней переделке костюма ключи, бумажник и всякие мелочи, наткнулся на клочок черного атласного шарфа. Он видел, как убегавший вор зацепился за гвоздь, торчавший из стены в злополучном коридоре, и машинально сунул обрывок в карман, а потом по вполне понятным причинам позабыл об этой улике. Теребя в руках шелковистую ткань, он размышлял, что мог бы установить с помощью этой улики, как вдруг почувствовал нечто странное, ужасно знакомое. Поднеся обрывок шарфа к носу, он старательно принюхался. Боже правый! Ведь именно так пахли те самые духи, которые он подарил ей вчера утром. Те самые духи, которые мучили его на протяжении всего дня, ведь он просто сгорал от желания прижать к себе в страстном объятии так манившее его тело, источавшее этот аромат!
Ошеломленный, Брент рухнул в оказавшееся под рукой кресло в полной прострации. Нет, этого не может быть! Наверняка это всего лишь необычайное совпадение! Или он не ошибся? Внезапно в его памяти всплыли все случаи, когда Андреа старалась распрощаться с ним пораньше – с тем только, чтобы потом неожиданно столкнуться с нею в гораздо более поздний час. Но у нее всегда находилось достаточно логичное – или похожее на логичное? – объяснение столь странным столкновениям. И он готов был прозакладывать свой последний доллар за то, что именно ее увидел в свете уличного фонаря прошлым вечером, когда бросил игру в карты и ринулся в ее номер, где она встретила его в ночной рубашке, по всем признакам, только что поднявшись со смятой постели! Боже, что за спектакль она ухитрилась перед ним разыграть!
Более того – стало быть, именно она чуть не попалась ему в руки прошлой ночью в театре! Именно она оставила его болтаться вверх ногами, а сама преспокойненько удалилась к себе в отель! Вспоминая обстоятельства этой злополучной ночи, он был теперь уверен, что успел заметить белоснежную кружевную сборку, на мгновение выглянувшую из-под края бесформенного черного плаща. Конечно, у него в тот момент была не лучшая точка для наблюдения, но он готов поклясться, что прошлой ночью гонялся за женщиной!
Нет, это уж слишком! Хитроумный воришка, благополучно избегавший всех приготовленных для него ловушек, оказался не кем иным, как его обожаемой, несравненной невестой!!! Она так нагло водила его за нос все это время, а он был абсолютно слеп от любви – и как последний дурак ничего не замечал! Какой же он болван! И как, должно быть, она потешалась над ним за его спиной! Тысяча чертей, она наверняка и сейчас смеется над ним – после вчерашнего-то вечера!
– Ну уж нет, будь я проклят! – прорычал Брент в ярости, сжимая в кулаке шарф. Он вскочил с кресла и ринулся к двери. – Больше ей не придется смеяться надо мной!
ГЛАВА 17
Как только Андреа открыла на стук, Брент ворвался в номер, несмотря на то, что девушка выглядела совершенно сонной и явно только что поднялась с постели.
– Да закройте же вы эту проклятую дверь! – рявкнул он. – Не то весь отель узнает о вашей двуличной игре!
Не в силах отвести от него взгляд, полный немого испуга, Андреа повиновалась. Застигнутая врасплох, завороженная диким блеском в его золотистых глазах, она невольно отступила, тогда как он шаг за шагом безотрывно преследовал ее, кружа по всей комнате.
– Во имя всего святого, что с вами случилось? – спросила она дрожащим голосом.
– Вам не знакома вот эта вещь, моя дорогая? – грубо спросил он, сунув ей под нос обрывок черного атласа. Прежде чем она успела предугадать его следующий поступок, он накинул шарф ей на шею и за свободные концы притянул поближе к себе. Другой рукой он ударил ее по трясущимся губам. – Экие у вас сладенькие губки. И какая медовая ложь сочилась с них!
И он изо всей силы отпихнул ее, словно ему было отвратительно находиться так близко от столь презренного создания. Андреа совершенно безвольно рухнула на диван, причем обрывок черного шарфа все еще оставался у нее на шее. Разбудив в ней самые худшие опасения, он осуждающе посмотрел на нее и произнес:
– Я знаю, что прошлой ночью в театре это были вы, Андреа. Я знаю, что и все предыдущие ночи, когда вы удивляли меня своими поздними прогулками, вы просто-напросто возвращались из ваших воровских эскапад. Я не знаю лишь одного: почему. Почему вы это делали, Андреа?
Не успела Андреа произнести и слова, как из своей спальни выскочила Мэдди, на ходу продевая руки в рукава халата, с абсолютно растрепанной шевелюрой.
– Из-за чего на сей раз вы развели весь этот шум? – строго осведомилась она.
– Из-за предательства любимой мною женщины, – отвечал ей Брент. – Из-за привычки Андреа шляться по чужим номерам в отелях и тешить себя, крадя драгоценности у честных людей! А потом жаловаться и причитать! У нее даже хватило нахальства вернуть мне мои часы после того, как она украла их у меня! – Он снова обратился к Андреа. – Надеюсь, это развеселило вас? Вам доставляло радость делать из меня дурака?
– Нет! – воскликнула она, едва удерживаясь от истерики, в которую ее повергли обвинения Брента. – Пожалуйста! Поверьте, я совсем не хотела этого! Вы же ничего не знаете!
– Тысяча чертей, я действительно ничего не знаю! Ну а теперь – вы уже готовы дать мне объяснения? Вы уже сочинили какую-нибудь сладенькую ложь, снимающую с вас вину за ваше вероломство?
Не дожидаясь ответа, Брент направился в спальню к Андреа и принялся рыться в стенных шкафах, вышвыривая на пол все их содержимое.
– Где ваш тайник, Андреа? Скажите мне сейчас же, не то я разнесу всю вашу комнату! Клянусь, я не успокоюсь, пока не найду его!
– Я… Это в синем дорожном саквояже в углу в туалете, – подавленно прошептала она.
Мэдди тихонько вскрикнула, совершенно ошеломленная тем, что случилось в следующее мгновение. Перед ее изумленным взором Брент вытащил из туалета саквояж, расстегнул и вытряхнул на пол в гостиной его содержимое для всеобщего обозрения. Звенящая, блестящая всеми цветами радуги куча драгоценностей произвела впечатление даже на готового к этому Брента. Мэдди же просто лишилась дара речи.
– Почему, Андреа? – снова спросил Брент, с трудом выдавливая из себя слова сквозь стиснутые от горя зубы. – Я с нетерпением жду ваших объяснений, какими бы хитроумными они ни оказались. И все же хочу вас предупредить: мне надоела ваша изворотливость и ложь. Хотя бы один раз за свою никчемную жизнь постарайтесь сказать мне правду – если только для вас еще что-то значит это слово!
Андреа, обливавшаяся безмолвными слезами, попыталась стереть их со щек трясущимися пальцами и умоляюще взглянула на него.
– Я не хотела это делать, – произнесла она наконец низким, прерывистым от рыдания голосом. – Я никогда не думала, что мне придется красть. И я ненавидела себя за все эти поступки, особенно когда приходилось красть у друзей Мэдди – и они даже одно время подозревали ее.
Он лишь презрительно усмехнулся, взмахнув рукой в сторону сверкавшей на полу кучи:
– Судя по этому, вы довольно успешно справились с угрызениями совести.
– Похоже, что он прав! – пробормотала Мэдди, переведя потрясенный взор с Андреа на ее добычу и обратно. – Но зачем, дорогая моя девочка? Что толкнуло тебя на это?
Андреа закрыла глаза, не в силах вынести сочувствующего взгляда Мэдди. Затем, набравшись духа, она посмотрела прямо в лицо Мэдди и Бренту.
– Я должна была это сделать! Не ради себя, а ради Стиви. Чтобы спасти его…
– Спасти от чего, Андреа? – не выдержав, фыркнул Брент. – От необходимости зарабатывать себе на хлеб насущный в течение всей своей взрослой жизни? Чтобы иметь возможность скупить для него все мыслимые и немыслимые игрушки на свете? Или чтобы воплотить в жизнь его собственную фантазию о доме, полном слуг, которые будут сбегаться по первому его зову? И развлекать малютку, чтобы он не плакал?!
– Нет! – вскричала она, поражая их обоих неожиданной силой, прозвучавшей в ее голосе. – Чтобы спасти ему жизнь! Да, спасти ему жизнь, черт бы вас побрал! Ральф похитил его и угрожал всяческими ужасами! И он отказывался вернуть Стиви до тех пор, пока я не заплачу выкупа за него! И я должна была это сделать, неужели не ясно?! У меня не было выбора! Я должна была вернуть Стиви до того, как Ральф приведет свои угрозы в действие!
– Хватит, я не желаю больше это слушать, – рявкнул Брент, угрожающе взмахнув рукой. – Вы что, в самом деле надеетесь уверить меня в том, что этот человек решится навредить собственному сыну?! Что он такое чудовище и способен требовать выкуп за выдачу своего ребенка в чужие руки?!
– Да! – отвечала Андреа. – Он требует с меня двадцать пять тысяч долларов или эквивалентное им количество драгоценностей, которые он перепродает какому-то малому, которого зовет своим «скупщиком» и который дает цену, вдвое меньшую, чем действительно стоят приносимые ему вещи. И я должна была за какие-то несчастные несколько недель собрать всю эту сумму выкупа, и сделать это как можно быстрее, пока Ральф не изуродовал Стиви, или перепродал его, или не натворил еще чего-нибудь похуже.
– Дорогая моя девочка, почему же ты не сказала ничего мне? – воскликнула Мэдди, опускаясь на диван подле Андреа. – Почему ты не попросила денег у меня?
– Ах, я не могла так поступить, Мэдди! Я знаю, что ты непременно постаралась бы мне помочь, но ведь для меня не секрет, что ты вовсе не так богата, как считают многие твои знакомые. Да к тому же Ральф запретил мне жаловаться в полицию и вообще кому бы то ни было. Он пообещал, что мне никогда больше не видеть Стиви, если я пророню хоть одно лишнее словечко. Я… Я… Я боюсь, что под этим он подразумевал, что убьет Стиви!..
– Свою собственную плоть и кровь? – недоверчиво прервал ее исповедь Брент. – Одумайтесь, Андреа. Не слишком ли вы драматизируете ситуацию? Этот малый, скорее всего, хотел сказать, что запретит вам встречаться с племянником – если все то, что вы сейчас наговорили, содержит хотя бы долю правды – а я в этом сильно сомневаюсь.
– Я рассказала правду! – твердо заявила она. – От первого до последнего слова! И к тому же у меня есть доказательство!
– Вот как? – Брент недоверчиво приподнял брови. – Умоляю, не держите же нас дальше в неведении, моя милая лгунья. Если у вас имеются доказательства, предъявите же их нам.
Андреа поднялась и прошла в спальню. Порывшись в разоренном шкафу, она извлекла оттуда письмо, которое недавно прислал Ральф, и протянула его Бренту.
– Вот. Прочтите это, и тогда вы, возможно, поверите в то, что я не лгу.
– Но ведь по нему нельзя сказать ничего определенного, – хмуро заключил он, быстро пробежавшись глазами по строчкам. – Во всяком случае, здесь нет ни одной настоящей угрозы, не так ли? Любой, кто прочтет письмо, может прийти к совершенно различным выводам, и вовсе не обязательно точно таким же, какие сделали вы.
– Но к каким же еще выводам можно здесь прийти? – пыталась настоять на своем Андреа. Она вырвала у Брента письмо и ткнула пальцем в его первые строчки. – Неужели не ясно, что за «добро» я должна для него «набрать»? А посмотрите вот здесь, в самом конце, – снова показала она. – Он намекает, что цена становится все выше. Неужели это не доказывает вам, что я рассказала чистую правду, что я вынуждена была заниматься воровством для того, чтобы собрать выкуп за Стиви?
– Ну, под «добром» можно подразумевать все что угодно, Андреа. Может, он просто пишет про всякие диковинки, которые он надеется получить после вашего посещения выставки. А по поводу повышения цены он мог просто намекнуть о той плате, которую намерен стребовать с вас за попечение о Стиви в день вашего возвращения в Вашингтон.
– Да нет же! Неужели вы ничего не поняли! Ведь он все время обзывает Стиви крысенком и откровенно угрожает ему!
– Я, конечно, согласен, что вряд ли его можно назвать примерным отцом, с любовью заботящемся о своем сыне, – упрямо качая головой, возразил Брент. – Скорее он просто кажется вам чересчур строгим, но…
– Он грозился продать мальчика цыганам! – не выдержала Андреа его рассудительного тона.
– Ну, такие угрозы можно услышать от многих родителей, недовольных своим потомством, но ведь никому и в голову не приходит приводить их в действие, – не согласился Брент. – Да что уж, честно говоря, мой собственный брат неоднократно грозился повесить своих деток на первом же попавшемся суку, чтобы они наконец прекратили свои несносные шалости. Но ведь все это пустая болтовня, не подкрепленные ничем пустые угрозы. Откуда вы взяли, что он готов поступить именно так, как пообещал.
– Но Ральф именно так и поступит! – убеждала его Андреа, в отчаянии схватив его за рукав. – Пожалуйста, Брент! Я знаю, что вы ужасны злы на меня, и я сама во всем виновата, но не позволяйте гневу повлиять на ваше решение. Я умоляю вас, не заставляйте Стиви расплачиваться за мои выходки. Он в опасности, и я одна могу спасти его! – разрыдалась она. – И я должна была сделать все – все, что в моих силах, – чтобы вернуть ему свободу!
– Я верю ей, Брент, – тихонько сказала Мэдди. – Я знаю Андреа вот уже на протяжении более чем двух лет. Это заботливая, нежная натура и… она безусловно порядочная.
Несмотря на явное недоверие, сквозившее на лице Брента, Мэдди продолжала все тем же задушевным тоном:
– Я видела, как Андреа обращается со Стивеном, и тут нет никакого сомнения: она любит его как родного сына. Я не сомневаюсь также, что при необходимости она способна отдать за него свою жизнь. И только в последнее время, на протяжении нескольких недель или вроде того, она стала вести себя весьма странно: то парит в небесах, то разговаривает сама с собой, словно не в силах перенести снедавшее ее беспокойство, о причине которого так ничего мне и не сказала, хотя я долго ждала ее исповеди. Теперь я понимаю причину столь странного поведения и сожалею, что не проявила в свое время должной настойчивости и не добилась ее признания. Сделай она его раньше – нам, пожалуй, удалось бы избежать многих неприятных моментов вроде этого. Как бы то ни было, я не намерена изменить нашей дружбе, мои симпатии на ее стороне, и я в любом случае постараюсь помочь ей всем, чем могу… как, я надеюсь, поступите и вы, – закончила Мэдди, пытливо заглядывая Бренту в глаза.
– Да вы хоть имеете представление о том, что требуете от меня? – с нескрываемым возмущением воскликнул он. – Ради всего святого, Мэдди, ведь я – адвокат! И я потомок целой череды уважаемых всеми юристов!
– Да будь вы хоть потомком целой череды бабуинов! – презрительно парировала Мэдди. – Андреа, между прочим, ваша невеста, и помочь ей сейчас – для вас долг чести!
– В свете последних событий, я думаю, нашу помолвку можно считать расторгнутой, – тихо, но решительно вмешалась Андреа. Голос ее звенел от сдерживаемых слез. Она неохотно сняла с пальца бриллиантовое кольцо и протянула его Бренту. – Надеюсь, вам вернут уплаченные за него деньги. Как бы то ни было, все, что ни делается, – к лучшему, – попыталась пошутить она, но тут же рыдания подступили к самому горлу, и она молча смотрела на него, ожидая подтверждения их разрыва.
Его рука сжала ее пальцы так, что кольцо каким-то образом вновь оказалось на старом месте.
– Попрошу держать ваше кольцо при себе до той поры, пока я сам не скажу вам, что с ним делать, – рявкнул он. – И не надейтесь, что я потащу его скупщику!
– Хорошо, не буду, – покорно согласилась Андреа, слишком разбитая, чтобы усмотреть в его словах проблеск надежды.
Его ярость разгорелась, судя по всему, с новой силой, и он принялся упрекать ее:
– Вы хотя бы отдаленно представляете положение, в которое я угодил по вашей милости? Ведь я приглашен агентством Пинкертона специально для расследования этого дела! Понятно вам? Я призван стоять на страже закона, а не нарушать его – и не потакать в подобных попытках кому-то другому! – Он принялся метаться по комнате, словно тигр в клетке, взад и вперед. – Если я возьмусь помогать вам, я поставлю под угрозу свою карьеру, не говоря уж о жизненных принципах, которые исповедаю. Если для вас и этого мало, тогда будет вам известно, что две из ваших многочисленных жертв оказались клиентами нашей фамильной фирмы. Одного из них вы обокрали прошлой ночью. А другим был конгрессмен из Нью-Йорка, который не так давно поехал по делам в Вашингтон, где вы только начинали свою воровскую карьеру. Что же, скажите мне на милость, я должен теперь со всем этим делать?!
– Позабыть обо всем, – неожиданно предложила Мэдди. – По крайней мере на время, пока мы не составим своего рода план по вызволению Андреа из всей этой заварухи?
– И освободим Стиви? – со снова вспыхнувшей надеждой вмешалась Андреа.
– Если только нам удастся найти способ привлечь Ральфа Маттона к ответственности за все эти кражи – как оно на самом деле и есть, по большому счету, – продолжила Мэдди. – Возможно, если мы дадим себе труд подумать вместе, мы сможем найти выход из создавшегося положения без необходимости нарушать вам, Брент, слишком уж много законов. Возможно, нам лишь придется в некоторых случаях слегка исказить их в свою пользу, как это принято у вас, адвокатов. Я уверена, что если вы захотите, то вполне преуспеете в этом деле.
– Если это можно считать комплиментом, то он весьма двусмыслен, – заметил с недовольной гримасой Брент. – Однако в вашем предложении есть рациональное зерно – если только Андреа поведала нам правду о характере Ральфа Маттона и его угрозах.
– Я готова поклясться в том, – заверила она. – Он даже снабдил меня приспособлениями для воровского промысла и объяснил, как ими пользоваться.
– Преспособлениями? – переспросил Брент. – Что это еще такое?
– Натурально, это воровской инструмент. Им пользуются и взломщики, и карманники. Он дал мне отмычки, чтобы я могла справиться с любыми замками, и воровские кусачки, конечно.
– Кусачки? – в один голос повторили за нею Брент и Мэдди.
– Ну, те странные щипчики, про которые я сказала, что ими удобно распарывать швы, – кивая, поучительно произнесла Андреа. – Они предназначены для того, чтобы перекусывать цепочки и застежки украшений.
– И бывают очень кстати, когда надо кого-нибудь проткнуть насквозь, – осуждающе глядя на Андреа, напомнил Брент.
Тут он обратил внимание на то, что она нервическими движениями упорно старается разгладить бахрому на краю чехла, надетого на диванный валик, аккуратно выкладывая один к одному витые шнуры так, чтобы их края выстроились в ровную линию.
– Послушайте, будьте так любезны и оставьте наконец в покое эту несчастную тряпку! – нетерпеливо воскликнул он, вызывая у нее неподдельное изумление своей нетерпимостью к столь безобидным, на ее взгляд, действиям.
– Простите! – отвечала она. – Наверное, я делала это машинально. Я люблю, чтобы вещи выглядели аккуратно и занимали отведенные для них места.
– Я это слишком хорошо знаю! – со зловещей ухмылкой заверил Брент. – Если бы я не вляпался в сплетенную вами паутину и не почивал, как последний дурень, на розовых облаках, я бы с самого начала должен был заподозрить именно вас. Кому еще могло бы прийти в голову приводить в порядок обокраденную им шкатулку с драгоценностями или тратить время на уборку в помещении, ставшем местом преступления? Да к тому же вот это, – добавил он, кивая на множество миниатюрных резных и бронзовых изображений животных, валявшихся на полу вперемешку с драгоценностями, – могло послужить великолепной уликой. Умоляю вас, раскройте перед нами еще одну тайну. Почему вам приспичило красть эти никчемные игрушки столь же старательно, как и наиболее ценные вещи из вашей «коллекции»? Вам ни за что не удастся убедить меня, что Ральф мог бы на них позариться.
– Да закройте же вы эту проклятую дверь! – рявкнул он. – Не то весь отель узнает о вашей двуличной игре!
Не в силах отвести от него взгляд, полный немого испуга, Андреа повиновалась. Застигнутая врасплох, завороженная диким блеском в его золотистых глазах, она невольно отступила, тогда как он шаг за шагом безотрывно преследовал ее, кружа по всей комнате.
– Во имя всего святого, что с вами случилось? – спросила она дрожащим голосом.
– Вам не знакома вот эта вещь, моя дорогая? – грубо спросил он, сунув ей под нос обрывок черного атласа. Прежде чем она успела предугадать его следующий поступок, он накинул шарф ей на шею и за свободные концы притянул поближе к себе. Другой рукой он ударил ее по трясущимся губам. – Экие у вас сладенькие губки. И какая медовая ложь сочилась с них!
И он изо всей силы отпихнул ее, словно ему было отвратительно находиться так близко от столь презренного создания. Андреа совершенно безвольно рухнула на диван, причем обрывок черного шарфа все еще оставался у нее на шее. Разбудив в ней самые худшие опасения, он осуждающе посмотрел на нее и произнес:
– Я знаю, что прошлой ночью в театре это были вы, Андреа. Я знаю, что и все предыдущие ночи, когда вы удивляли меня своими поздними прогулками, вы просто-напросто возвращались из ваших воровских эскапад. Я не знаю лишь одного: почему. Почему вы это делали, Андреа?
Не успела Андреа произнести и слова, как из своей спальни выскочила Мэдди, на ходу продевая руки в рукава халата, с абсолютно растрепанной шевелюрой.
– Из-за чего на сей раз вы развели весь этот шум? – строго осведомилась она.
– Из-за предательства любимой мною женщины, – отвечал ей Брент. – Из-за привычки Андреа шляться по чужим номерам в отелях и тешить себя, крадя драгоценности у честных людей! А потом жаловаться и причитать! У нее даже хватило нахальства вернуть мне мои часы после того, как она украла их у меня! – Он снова обратился к Андреа. – Надеюсь, это развеселило вас? Вам доставляло радость делать из меня дурака?
– Нет! – воскликнула она, едва удерживаясь от истерики, в которую ее повергли обвинения Брента. – Пожалуйста! Поверьте, я совсем не хотела этого! Вы же ничего не знаете!
– Тысяча чертей, я действительно ничего не знаю! Ну а теперь – вы уже готовы дать мне объяснения? Вы уже сочинили какую-нибудь сладенькую ложь, снимающую с вас вину за ваше вероломство?
Не дожидаясь ответа, Брент направился в спальню к Андреа и принялся рыться в стенных шкафах, вышвыривая на пол все их содержимое.
– Где ваш тайник, Андреа? Скажите мне сейчас же, не то я разнесу всю вашу комнату! Клянусь, я не успокоюсь, пока не найду его!
– Я… Это в синем дорожном саквояже в углу в туалете, – подавленно прошептала она.
Мэдди тихонько вскрикнула, совершенно ошеломленная тем, что случилось в следующее мгновение. Перед ее изумленным взором Брент вытащил из туалета саквояж, расстегнул и вытряхнул на пол в гостиной его содержимое для всеобщего обозрения. Звенящая, блестящая всеми цветами радуги куча драгоценностей произвела впечатление даже на готового к этому Брента. Мэдди же просто лишилась дара речи.
– Почему, Андреа? – снова спросил Брент, с трудом выдавливая из себя слова сквозь стиснутые от горя зубы. – Я с нетерпением жду ваших объяснений, какими бы хитроумными они ни оказались. И все же хочу вас предупредить: мне надоела ваша изворотливость и ложь. Хотя бы один раз за свою никчемную жизнь постарайтесь сказать мне правду – если только для вас еще что-то значит это слово!
Андреа, обливавшаяся безмолвными слезами, попыталась стереть их со щек трясущимися пальцами и умоляюще взглянула на него.
– Я не хотела это делать, – произнесла она наконец низким, прерывистым от рыдания голосом. – Я никогда не думала, что мне придется красть. И я ненавидела себя за все эти поступки, особенно когда приходилось красть у друзей Мэдди – и они даже одно время подозревали ее.
Он лишь презрительно усмехнулся, взмахнув рукой в сторону сверкавшей на полу кучи:
– Судя по этому, вы довольно успешно справились с угрызениями совести.
– Похоже, что он прав! – пробормотала Мэдди, переведя потрясенный взор с Андреа на ее добычу и обратно. – Но зачем, дорогая моя девочка? Что толкнуло тебя на это?
Андреа закрыла глаза, не в силах вынести сочувствующего взгляда Мэдди. Затем, набравшись духа, она посмотрела прямо в лицо Мэдди и Бренту.
– Я должна была это сделать! Не ради себя, а ради Стиви. Чтобы спасти его…
– Спасти от чего, Андреа? – не выдержав, фыркнул Брент. – От необходимости зарабатывать себе на хлеб насущный в течение всей своей взрослой жизни? Чтобы иметь возможность скупить для него все мыслимые и немыслимые игрушки на свете? Или чтобы воплотить в жизнь его собственную фантазию о доме, полном слуг, которые будут сбегаться по первому его зову? И развлекать малютку, чтобы он не плакал?!
– Нет! – вскричала она, поражая их обоих неожиданной силой, прозвучавшей в ее голосе. – Чтобы спасти ему жизнь! Да, спасти ему жизнь, черт бы вас побрал! Ральф похитил его и угрожал всяческими ужасами! И он отказывался вернуть Стиви до тех пор, пока я не заплачу выкупа за него! И я должна была это сделать, неужели не ясно?! У меня не было выбора! Я должна была вернуть Стиви до того, как Ральф приведет свои угрозы в действие!
– Хватит, я не желаю больше это слушать, – рявкнул Брент, угрожающе взмахнув рукой. – Вы что, в самом деле надеетесь уверить меня в том, что этот человек решится навредить собственному сыну?! Что он такое чудовище и способен требовать выкуп за выдачу своего ребенка в чужие руки?!
– Да! – отвечала Андреа. – Он требует с меня двадцать пять тысяч долларов или эквивалентное им количество драгоценностей, которые он перепродает какому-то малому, которого зовет своим «скупщиком» и который дает цену, вдвое меньшую, чем действительно стоят приносимые ему вещи. И я должна была за какие-то несчастные несколько недель собрать всю эту сумму выкупа, и сделать это как можно быстрее, пока Ральф не изуродовал Стиви, или перепродал его, или не натворил еще чего-нибудь похуже.
– Дорогая моя девочка, почему же ты не сказала ничего мне? – воскликнула Мэдди, опускаясь на диван подле Андреа. – Почему ты не попросила денег у меня?
– Ах, я не могла так поступить, Мэдди! Я знаю, что ты непременно постаралась бы мне помочь, но ведь для меня не секрет, что ты вовсе не так богата, как считают многие твои знакомые. Да к тому же Ральф запретил мне жаловаться в полицию и вообще кому бы то ни было. Он пообещал, что мне никогда больше не видеть Стиви, если я пророню хоть одно лишнее словечко. Я… Я… Я боюсь, что под этим он подразумевал, что убьет Стиви!..
– Свою собственную плоть и кровь? – недоверчиво прервал ее исповедь Брент. – Одумайтесь, Андреа. Не слишком ли вы драматизируете ситуацию? Этот малый, скорее всего, хотел сказать, что запретит вам встречаться с племянником – если все то, что вы сейчас наговорили, содержит хотя бы долю правды – а я в этом сильно сомневаюсь.
– Я рассказала правду! – твердо заявила она. – От первого до последнего слова! И к тому же у меня есть доказательство!
– Вот как? – Брент недоверчиво приподнял брови. – Умоляю, не держите же нас дальше в неведении, моя милая лгунья. Если у вас имеются доказательства, предъявите же их нам.
Андреа поднялась и прошла в спальню. Порывшись в разоренном шкафу, она извлекла оттуда письмо, которое недавно прислал Ральф, и протянула его Бренту.
– Вот. Прочтите это, и тогда вы, возможно, поверите в то, что я не лгу.
– Но ведь по нему нельзя сказать ничего определенного, – хмуро заключил он, быстро пробежавшись глазами по строчкам. – Во всяком случае, здесь нет ни одной настоящей угрозы, не так ли? Любой, кто прочтет письмо, может прийти к совершенно различным выводам, и вовсе не обязательно точно таким же, какие сделали вы.
– Но к каким же еще выводам можно здесь прийти? – пыталась настоять на своем Андреа. Она вырвала у Брента письмо и ткнула пальцем в его первые строчки. – Неужели не ясно, что за «добро» я должна для него «набрать»? А посмотрите вот здесь, в самом конце, – снова показала она. – Он намекает, что цена становится все выше. Неужели это не доказывает вам, что я рассказала чистую правду, что я вынуждена была заниматься воровством для того, чтобы собрать выкуп за Стиви?
– Ну, под «добром» можно подразумевать все что угодно, Андреа. Может, он просто пишет про всякие диковинки, которые он надеется получить после вашего посещения выставки. А по поводу повышения цены он мог просто намекнуть о той плате, которую намерен стребовать с вас за попечение о Стиви в день вашего возвращения в Вашингтон.
– Да нет же! Неужели вы ничего не поняли! Ведь он все время обзывает Стиви крысенком и откровенно угрожает ему!
– Я, конечно, согласен, что вряд ли его можно назвать примерным отцом, с любовью заботящемся о своем сыне, – упрямо качая головой, возразил Брент. – Скорее он просто кажется вам чересчур строгим, но…
– Он грозился продать мальчика цыганам! – не выдержала Андреа его рассудительного тона.
– Ну, такие угрозы можно услышать от многих родителей, недовольных своим потомством, но ведь никому и в голову не приходит приводить их в действие, – не согласился Брент. – Да что уж, честно говоря, мой собственный брат неоднократно грозился повесить своих деток на первом же попавшемся суку, чтобы они наконец прекратили свои несносные шалости. Но ведь все это пустая болтовня, не подкрепленные ничем пустые угрозы. Откуда вы взяли, что он готов поступить именно так, как пообещал.
– Но Ральф именно так и поступит! – убеждала его Андреа, в отчаянии схватив его за рукав. – Пожалуйста, Брент! Я знаю, что вы ужасны злы на меня, и я сама во всем виновата, но не позволяйте гневу повлиять на ваше решение. Я умоляю вас, не заставляйте Стиви расплачиваться за мои выходки. Он в опасности, и я одна могу спасти его! – разрыдалась она. – И я должна была сделать все – все, что в моих силах, – чтобы вернуть ему свободу!
– Я верю ей, Брент, – тихонько сказала Мэдди. – Я знаю Андреа вот уже на протяжении более чем двух лет. Это заботливая, нежная натура и… она безусловно порядочная.
Несмотря на явное недоверие, сквозившее на лице Брента, Мэдди продолжала все тем же задушевным тоном:
– Я видела, как Андреа обращается со Стивеном, и тут нет никакого сомнения: она любит его как родного сына. Я не сомневаюсь также, что при необходимости она способна отдать за него свою жизнь. И только в последнее время, на протяжении нескольких недель или вроде того, она стала вести себя весьма странно: то парит в небесах, то разговаривает сама с собой, словно не в силах перенести снедавшее ее беспокойство, о причине которого так ничего мне и не сказала, хотя я долго ждала ее исповеди. Теперь я понимаю причину столь странного поведения и сожалею, что не проявила в свое время должной настойчивости и не добилась ее признания. Сделай она его раньше – нам, пожалуй, удалось бы избежать многих неприятных моментов вроде этого. Как бы то ни было, я не намерена изменить нашей дружбе, мои симпатии на ее стороне, и я в любом случае постараюсь помочь ей всем, чем могу… как, я надеюсь, поступите и вы, – закончила Мэдди, пытливо заглядывая Бренту в глаза.
– Да вы хоть имеете представление о том, что требуете от меня? – с нескрываемым возмущением воскликнул он. – Ради всего святого, Мэдди, ведь я – адвокат! И я потомок целой череды уважаемых всеми юристов!
– Да будь вы хоть потомком целой череды бабуинов! – презрительно парировала Мэдди. – Андреа, между прочим, ваша невеста, и помочь ей сейчас – для вас долг чести!
– В свете последних событий, я думаю, нашу помолвку можно считать расторгнутой, – тихо, но решительно вмешалась Андреа. Голос ее звенел от сдерживаемых слез. Она неохотно сняла с пальца бриллиантовое кольцо и протянула его Бренту. – Надеюсь, вам вернут уплаченные за него деньги. Как бы то ни было, все, что ни делается, – к лучшему, – попыталась пошутить она, но тут же рыдания подступили к самому горлу, и она молча смотрела на него, ожидая подтверждения их разрыва.
Его рука сжала ее пальцы так, что кольцо каким-то образом вновь оказалось на старом месте.
– Попрошу держать ваше кольцо при себе до той поры, пока я сам не скажу вам, что с ним делать, – рявкнул он. – И не надейтесь, что я потащу его скупщику!
– Хорошо, не буду, – покорно согласилась Андреа, слишком разбитая, чтобы усмотреть в его словах проблеск надежды.
Его ярость разгорелась, судя по всему, с новой силой, и он принялся упрекать ее:
– Вы хотя бы отдаленно представляете положение, в которое я угодил по вашей милости? Ведь я приглашен агентством Пинкертона специально для расследования этого дела! Понятно вам? Я призван стоять на страже закона, а не нарушать его – и не потакать в подобных попытках кому-то другому! – Он принялся метаться по комнате, словно тигр в клетке, взад и вперед. – Если я возьмусь помогать вам, я поставлю под угрозу свою карьеру, не говоря уж о жизненных принципах, которые исповедаю. Если для вас и этого мало, тогда будет вам известно, что две из ваших многочисленных жертв оказались клиентами нашей фамильной фирмы. Одного из них вы обокрали прошлой ночью. А другим был конгрессмен из Нью-Йорка, который не так давно поехал по делам в Вашингтон, где вы только начинали свою воровскую карьеру. Что же, скажите мне на милость, я должен теперь со всем этим делать?!
– Позабыть обо всем, – неожиданно предложила Мэдди. – По крайней мере на время, пока мы не составим своего рода план по вызволению Андреа из всей этой заварухи?
– И освободим Стиви? – со снова вспыхнувшей надеждой вмешалась Андреа.
– Если только нам удастся найти способ привлечь Ральфа Маттона к ответственности за все эти кражи – как оно на самом деле и есть, по большому счету, – продолжила Мэдди. – Возможно, если мы дадим себе труд подумать вместе, мы сможем найти выход из создавшегося положения без необходимости нарушать вам, Брент, слишком уж много законов. Возможно, нам лишь придется в некоторых случаях слегка исказить их в свою пользу, как это принято у вас, адвокатов. Я уверена, что если вы захотите, то вполне преуспеете в этом деле.
– Если это можно считать комплиментом, то он весьма двусмыслен, – заметил с недовольной гримасой Брент. – Однако в вашем предложении есть рациональное зерно – если только Андреа поведала нам правду о характере Ральфа Маттона и его угрозах.
– Я готова поклясться в том, – заверила она. – Он даже снабдил меня приспособлениями для воровского промысла и объяснил, как ими пользоваться.
– Преспособлениями? – переспросил Брент. – Что это еще такое?
– Натурально, это воровской инструмент. Им пользуются и взломщики, и карманники. Он дал мне отмычки, чтобы я могла справиться с любыми замками, и воровские кусачки, конечно.
– Кусачки? – в один голос повторили за нею Брент и Мэдди.
– Ну, те странные щипчики, про которые я сказала, что ими удобно распарывать швы, – кивая, поучительно произнесла Андреа. – Они предназначены для того, чтобы перекусывать цепочки и застежки украшений.
– И бывают очень кстати, когда надо кого-нибудь проткнуть насквозь, – осуждающе глядя на Андреа, напомнил Брент.
Тут он обратил внимание на то, что она нервическими движениями упорно старается разгладить бахрому на краю чехла, надетого на диванный валик, аккуратно выкладывая один к одному витые шнуры так, чтобы их края выстроились в ровную линию.
– Послушайте, будьте так любезны и оставьте наконец в покое эту несчастную тряпку! – нетерпеливо воскликнул он, вызывая у нее неподдельное изумление своей нетерпимостью к столь безобидным, на ее взгляд, действиям.
– Простите! – отвечала она. – Наверное, я делала это машинально. Я люблю, чтобы вещи выглядели аккуратно и занимали отведенные для них места.
– Я это слишком хорошо знаю! – со зловещей ухмылкой заверил Брент. – Если бы я не вляпался в сплетенную вами паутину и не почивал, как последний дурень, на розовых облаках, я бы с самого начала должен был заподозрить именно вас. Кому еще могло бы прийти в голову приводить в порядок обокраденную им шкатулку с драгоценностями или тратить время на уборку в помещении, ставшем местом преступления? Да к тому же вот это, – добавил он, кивая на множество миниатюрных резных и бронзовых изображений животных, валявшихся на полу вперемешку с драгоценностями, – могло послужить великолепной уликой. Умоляю вас, раскройте перед нами еще одну тайну. Почему вам приспичило красть эти никчемные игрушки столь же старательно, как и наиболее ценные вещи из вашей «коллекции»? Вам ни за что не удастся убедить меня, что Ральф мог бы на них позариться.