Страница:
— Дорогая, я очень сожалею. Ты возьмешь машину или отвезти тебя на станцию?
— Я поеду на “альфе” в Шантильи. Между прочим, с телефоном все в порядке. Я только что проверила у тебя в комнате.
— Вероятно, звонок из полиции сразу помог устранить неисправность.
— Более вероятно, что они солгали. Просто они хотели застать нас врасплох. — Элоиза помолчала, укладывая в чемодан рубашку. — Что ты натворил, Том? Ты что-нибудь сделал с этим Мёрчисоном?
— Нет, ты что?! — воскликнул Том.
— Ты ведь знаешь, отец не потерпит еще одного скандала.
Она намекала на Дикки Гринлифа. Тому удалось тогда полностью оправдаться, но кое-какие подозрения остались. Люди латинской расы любили порой довольно остро пошутить, и, что любопытно, их шутки каким-то образом становились латинскими истинами. Как знать, может быть, Том и убил Дикки. По крайней мере, всем было известно — как ни пытался Том это скрыть, — что после смерти Дикки Тому досталась кругленькая сумма. Элоиза знала, что он получал определенный доход от наследства Дикки, и ее отец тоже знал. И хотя в ходе деловой активности мсье Плиссону не удалось сохранить руки абсолютно чистыми, крови на них не было. Nan olet pecunia, sed sanguis… [57]
— Никаких скандалов больше не будет, — сказал он. — Если бы ты знала, какие усилия я прилагаю к тому, чтобы избежать скандала. Именно к этому я и стремлюсь.
Элоиза закрыла чемодан.
— Я никогда не знаю, что ты делаешь.
Том взял чемодан. Затем поставил его, и они обнялись.
— Я очень хотел бы быть с тобой сегодня ночью.
Элоиза тоже хотела этого, и ей не требовалось слов, чтобы дать это понять. Но сейчас возобладала другая сторона ее натуры, которую можно было назвать fous-moi-le-camp! [58] На этот раз она выразилась в том, что Элоиза пожелала уехать. Француженкам в таких случаях надо было выйти из комнаты, уехать из дома или потребовать, чтобы кто-то другой ушел или уехал, и чем больше неудобств это доставляло другому, тем больше им это нравилось. Правда, эти неудобства не шли ни в какое сравнение с их разъяренными воплями. Том называл это “французским законом перемещения”.
— Ты позвонила родителям?
— Если их не будет дома, будут слуги. Ей придется ехать почти два часа.
— Ты позвонишь мне, когда приедешь?
— Аu revoir, Bernard! [59] — крикнула Элоиза из дверей и уже после этого ответила Тому, вышедшему ее проводить: — Non!
Том с горьким чувством смотрел, как красные огни “альфа-ромео” повернули за воротами налево и исчезли.
Бернард сидел в гостиной и курил. Из кухни донеслось слабое звяканье крышки мусорного ведра. Том взял фонарик на столе в передней и прошел в запасной туалет. Спустившись в погреб, он осмотрел то место за бочкой, где был Мёрчисон. К счастью, никаких пятен там не было. Том вернулся в гостиную.
— Знаешь, Бернард, я не против, чтобы ты остался на ночь, но завтра вернутся полицейские, чтобы обыскать дом более тщательно. — И лес тоже, подумал он вдруг. — Возможно, они станут задавать тебе всякие неприятные вопросы. Может быть, тебе лучше уехать до их появления?
— Посмотрим.
Было уже почти десять. Вошла мадам Аннет и поинтересовалась, не хотят ли они кофе. Оба отказались.
— Мадам Элоиза уехала? — спросила мадам Аннет.
— Она решила навестить родителей, — ответил Том.
— В такой поздний час? Ох уж эта мадам Элоиза! — Она собрала грязные кофейные чашки. Том чувствовал, что Бернард ей не нравится и она не доверяет ему — точно так же, как Элоиза. “Очень жаль, подумал Том, — что Бернард не умеет проявить свой истинный характер и отталкивает от себя большинство людей”. Том понимал, что Бернард не может понравиться ни Элоизе, ни мадам Аннет, так как они ничего не знают о нем, о его преданности Дерватту. Они, возможно, увидели бы во всем этом лишь стремление использовать имя Дерватта в личных целях. А главное, ни Элоиза, ни мадам Аннет, при всей разнице в их социальном положении, никогда не смогли бы оценить по достоинству путь, пройденный Бернардом от рабочего паренька (как говорили Джефф и Эд) до почти гениального художника — хотя и подписывавшего свои работы чужим именем. Бернарда абсолютно не заботила материальная сторона дела, и это опять же было непостижимо для мадам Аннет и Элоизы. Мадам Аннет приняла недовольный вид — насколько она могла позволить себе это — и постаралась покинуть гостиную побыстрее.
— Я хочу рассказать тебе кое-что, — произнес Бернард. — В ночь после того, как Дерватт умер, — а узнали мы об этом только через сутки — я… у меня было видение… — я увидел Дерватта, стоящего в моей спальне. В окно светила луна. Накануне вечером я отказался от свидания с Цинтией, так как мне хотелось побыть одному. Я не только видел Дерватта у себя в комнате, но и чувствовал его присутствие. Он даже улыбался. “Не волнуйся, Бернард, — сказал он, — Мне не так уж плохо. Я не чувствую боли”. Трудно поверить, что мне привиделось нечто столь пророческое, а между тем, я действительно видел его.
Том воспринял этот рассказ с полным доверием. Бернард, несомненно, слышал внутренний голос.
— С минуту я сидел в постели, наблюдая за Дерваттом. Он как бы плавал у меня в комнате — там, где я сплю и иногда пишу свои картины. — Бернард имел в виду картины Тафтса, не Дерватта.
— Он сказал: “Продолжай, Бернард. Я ни о чем не сожалею”. Очевидно, он имел в виду, что не сожалеет о самоубийстве, а мне пожелал просто жить дальше. То есть, — Бернард впервые с тех пор, как начал свой рассказ, взглянул на Тома, — он хотел сказать “живи, пока живется, пока судьба позволяет тебе жить”. Иначе говоря, это не в моей власти.
— У Дерватта… — Том поколебался. — У Дерватта было развито чувство юмора. Джефф говорит, что Дерватту могло бы понравиться, что ты подделываешь его с таким успехом. — Это замечание, к счастью, не вызвало у Бернарда протеста.
— До определенного предела. Да, он мог бы отнестись к подделкам как к профессиональной шутке. Чего он не принял бы — так это извлечения материальной выгоды из этого. Деньги могли точно так же побудить его к самоубийству, как и их отсутствие.
Том почувствовал, что мысли Бернарда приняли прежнее направление, враждебное ему, Тому.
Может быть, распрощаться на этом и пожелать Бернарду спокойной ночи? Или он воспримет это как оскорбление?
— Эти чертовы ищейки прибудут ни свет ни заря, — сказал он. — Наверное, пора ложиться спать.
Бернард наклонился вперед.
— Ты не понял, что я имел в виду, когда сказал, что это провал. С этим инспектором, я имею в виду, — когда я пытался объяснить ему, кто такой Дерватт.
— Но никакого провала не было. Крис понял тебя прекрасно. И Уэбстер сказал, что это впечатляет.
— И после этого все равно не отказался от мысли, что фальсификация творится с ведома и одобрения Дерватта. Я не смог даже объяснить ему, что за человек был Дерватт. Я пытался изо всех сил, но провалился.
— У инспектора совершенно определенная цель. Он ищет Мёрчисона, а вовсе не Дерватта, — сказал Том, но понял, что направить мысли Бернарда в нужное русло ему не удастся. — Ну, все. Я пошел спать.
У себя в комнате Том надел пижаму. Приоткрыл сверху окно на сантиметр и лег в постель, которую мадам Аннет на ночь сегодня не застилала. Он чувствовал какую-то тревогу и подумал, не запереть ли дверь. Но это, пожалуй, глупо. Или разумно? Во всяком случае, это было похоже на трусость. Том не стал запираться. Он принялся было за “Социальную историю Англии” Тревильяна, которую дочитал уже до середины, но затем отложил ее и взял вместо этого словарь Харрапа. Открыл слово to forge [60]. Старофранцузское forge означало мастерскую, faber — мастерового. Во французском forge имело отношение только к обработке металла, a forgery [61], передавалось на французском как falsification [62] или как contrefacon [63]. Все это Тому было известно. Он закрыл словарь.
Примерно час он лежал без сна. Каждые несколько секунд кровь начинала шуметь у него в ушах с возрастающей силой. Он вздрагивал, пробуждался, и у него появлялось ощущение, что он падает с большой высоты.
Фосфоресцирующие стрелки на его часах показывали половину первого. Не позвонить ли Элоизе? Он хотел бы поговорить с ней, но боялся усугубить недовольство Papa столь поздним звонком. Эти окружающие — сущее несчастье.
Затем Том почувствовал, что его дернули за плечи и чьи-то пальцы сдавили его горло. Схватив руки Бернарда, он тщетно пытался оторвать их и одновременно выбраться из-под одеяла. Наконец, ему удалось освободить ноги, и он с силой оттолкнул Бернарда. Рук на его горле больше не было. Бернард громко шлепнулся на пол и сидел, ловя ртом воздух. Том включил лампу на тумбочке, едва не уронив ее, и опрокинул стакан с водой, разлившейся по голубому восточному ковру.
Бернард с трудом приходил в себя.
Том тоже, хотя и несколько по-иному.
— Ну ты даешь, Бернард, — проговорил Том.
Бернард ничего не ответил — может быть, не мог. Он сидел на полу, опершись на одну руку, в позе “Умирающего галла” [64]. “А что если он опять набросится, когда восстановит силы?” — подумал Том. Он встал с постели и закурил “Голуаз”. — Знаешь, Бернард, это просто идиотская затея! — Том засмеялся и поперхнулся дымом. — Тебя же обязательно сцапали бы, у тебя не было ни малейшего шанса! Мадам Аннет знает, что ты ночуешь здесь, да и полиция тоже. — Том следил за Бернардом, поднимавшимся на ноги. Нечасто бывает, подумал Том, чтобы человек, едва избежавший смерти, сразу после этого спокойно курил, расхаживая босиком вокруг того, кто только что пытался его убить. — Больше не делай этого, пожалуйста. — Том понимал, что его слова звучат нелепо. Бернарда уже не волновало, что с ним произойдет. — Может, ты все-таки скажешь что-нибудь?
— Да, — произнес Бернард. — Я ненавижу тебя. Все это из-за тебя. Конечно, мне не следовало на это соглашаться. Но придумал это ты.
Ну, ясно. Мистическим источником зла был именно он.
— Мы все теперь стараемся свернуть это дело, а не продолжать его.
— Со мной все кончено. Цинтия… Том выпустил струю дыма.
— Ты говорил, что иногда, когда пишешь, чувствуешь себя Дерваттом. Подумай, сколько ты сделал для его имени! Он ведь был почти не известен, когда умер.
— Вы все извратили, — сказал Бернард. Это прозвучало как глас судьбы. Бернард открыл дверь и вышел. Вид у него был необычайно решительный.
“Что он собирается делать?” — подумал Том. Бернард еще не раздевался, хотя было уже больше трех. Пойдет бродить по улицам или, может быть, подожжет дом?
Он запер дверь на ключ. Если Бернард вернется, ему придется постучать, — и Том его, конечно, впустит, но предпочтительнее знать о его приходе заранее.
И что делать с Бернардом, когда утром явится полиция?
16
— Я поеду на “альфе” в Шантильи. Между прочим, с телефоном все в порядке. Я только что проверила у тебя в комнате.
— Вероятно, звонок из полиции сразу помог устранить неисправность.
— Более вероятно, что они солгали. Просто они хотели застать нас врасплох. — Элоиза помолчала, укладывая в чемодан рубашку. — Что ты натворил, Том? Ты что-нибудь сделал с этим Мёрчисоном?
— Нет, ты что?! — воскликнул Том.
— Ты ведь знаешь, отец не потерпит еще одного скандала.
Она намекала на Дикки Гринлифа. Тому удалось тогда полностью оправдаться, но кое-какие подозрения остались. Люди латинской расы любили порой довольно остро пошутить, и, что любопытно, их шутки каким-то образом становились латинскими истинами. Как знать, может быть, Том и убил Дикки. По крайней мере, всем было известно — как ни пытался Том это скрыть, — что после смерти Дикки Тому досталась кругленькая сумма. Элоиза знала, что он получал определенный доход от наследства Дикки, и ее отец тоже знал. И хотя в ходе деловой активности мсье Плиссону не удалось сохранить руки абсолютно чистыми, крови на них не было. Nan olet pecunia, sed sanguis… [57]
— Никаких скандалов больше не будет, — сказал он. — Если бы ты знала, какие усилия я прилагаю к тому, чтобы избежать скандала. Именно к этому я и стремлюсь.
Элоиза закрыла чемодан.
— Я никогда не знаю, что ты делаешь.
Том взял чемодан. Затем поставил его, и они обнялись.
— Я очень хотел бы быть с тобой сегодня ночью.
Элоиза тоже хотела этого, и ей не требовалось слов, чтобы дать это понять. Но сейчас возобладала другая сторона ее натуры, которую можно было назвать fous-moi-le-camp! [58] На этот раз она выразилась в том, что Элоиза пожелала уехать. Француженкам в таких случаях надо было выйти из комнаты, уехать из дома или потребовать, чтобы кто-то другой ушел или уехал, и чем больше неудобств это доставляло другому, тем больше им это нравилось. Правда, эти неудобства не шли ни в какое сравнение с их разъяренными воплями. Том называл это “французским законом перемещения”.
— Ты позвонила родителям?
— Если их не будет дома, будут слуги. Ей придется ехать почти два часа.
— Ты позвонишь мне, когда приедешь?
— Аu revoir, Bernard! [59] — крикнула Элоиза из дверей и уже после этого ответила Тому, вышедшему ее проводить: — Non!
Том с горьким чувством смотрел, как красные огни “альфа-ромео” повернули за воротами налево и исчезли.
Бернард сидел в гостиной и курил. Из кухни донеслось слабое звяканье крышки мусорного ведра. Том взял фонарик на столе в передней и прошел в запасной туалет. Спустившись в погреб, он осмотрел то место за бочкой, где был Мёрчисон. К счастью, никаких пятен там не было. Том вернулся в гостиную.
— Знаешь, Бернард, я не против, чтобы ты остался на ночь, но завтра вернутся полицейские, чтобы обыскать дом более тщательно. — И лес тоже, подумал он вдруг. — Возможно, они станут задавать тебе всякие неприятные вопросы. Может быть, тебе лучше уехать до их появления?
— Посмотрим.
Было уже почти десять. Вошла мадам Аннет и поинтересовалась, не хотят ли они кофе. Оба отказались.
— Мадам Элоиза уехала? — спросила мадам Аннет.
— Она решила навестить родителей, — ответил Том.
— В такой поздний час? Ох уж эта мадам Элоиза! — Она собрала грязные кофейные чашки. Том чувствовал, что Бернард ей не нравится и она не доверяет ему — точно так же, как Элоиза. “Очень жаль, подумал Том, — что Бернард не умеет проявить свой истинный характер и отталкивает от себя большинство людей”. Том понимал, что Бернард не может понравиться ни Элоизе, ни мадам Аннет, так как они ничего не знают о нем, о его преданности Дерватту. Они, возможно, увидели бы во всем этом лишь стремление использовать имя Дерватта в личных целях. А главное, ни Элоиза, ни мадам Аннет, при всей разнице в их социальном положении, никогда не смогли бы оценить по достоинству путь, пройденный Бернардом от рабочего паренька (как говорили Джефф и Эд) до почти гениального художника — хотя и подписывавшего свои работы чужим именем. Бернарда абсолютно не заботила материальная сторона дела, и это опять же было непостижимо для мадам Аннет и Элоизы. Мадам Аннет приняла недовольный вид — насколько она могла позволить себе это — и постаралась покинуть гостиную побыстрее.
— Я хочу рассказать тебе кое-что, — произнес Бернард. — В ночь после того, как Дерватт умер, — а узнали мы об этом только через сутки — я… у меня было видение… — я увидел Дерватта, стоящего в моей спальне. В окно светила луна. Накануне вечером я отказался от свидания с Цинтией, так как мне хотелось побыть одному. Я не только видел Дерватта у себя в комнате, но и чувствовал его присутствие. Он даже улыбался. “Не волнуйся, Бернард, — сказал он, — Мне не так уж плохо. Я не чувствую боли”. Трудно поверить, что мне привиделось нечто столь пророческое, а между тем, я действительно видел его.
Том воспринял этот рассказ с полным доверием. Бернард, несомненно, слышал внутренний голос.
— С минуту я сидел в постели, наблюдая за Дерваттом. Он как бы плавал у меня в комнате — там, где я сплю и иногда пишу свои картины. — Бернард имел в виду картины Тафтса, не Дерватта.
— Он сказал: “Продолжай, Бернард. Я ни о чем не сожалею”. Очевидно, он имел в виду, что не сожалеет о самоубийстве, а мне пожелал просто жить дальше. То есть, — Бернард впервые с тех пор, как начал свой рассказ, взглянул на Тома, — он хотел сказать “живи, пока живется, пока судьба позволяет тебе жить”. Иначе говоря, это не в моей власти.
— У Дерватта… — Том поколебался. — У Дерватта было развито чувство юмора. Джефф говорит, что Дерватту могло бы понравиться, что ты подделываешь его с таким успехом. — Это замечание, к счастью, не вызвало у Бернарда протеста.
— До определенного предела. Да, он мог бы отнестись к подделкам как к профессиональной шутке. Чего он не принял бы — так это извлечения материальной выгоды из этого. Деньги могли точно так же побудить его к самоубийству, как и их отсутствие.
Том почувствовал, что мысли Бернарда приняли прежнее направление, враждебное ему, Тому.
Может быть, распрощаться на этом и пожелать Бернарду спокойной ночи? Или он воспримет это как оскорбление?
— Эти чертовы ищейки прибудут ни свет ни заря, — сказал он. — Наверное, пора ложиться спать.
Бернард наклонился вперед.
— Ты не понял, что я имел в виду, когда сказал, что это провал. С этим инспектором, я имею в виду, — когда я пытался объяснить ему, кто такой Дерватт.
— Но никакого провала не было. Крис понял тебя прекрасно. И Уэбстер сказал, что это впечатляет.
— И после этого все равно не отказался от мысли, что фальсификация творится с ведома и одобрения Дерватта. Я не смог даже объяснить ему, что за человек был Дерватт. Я пытался изо всех сил, но провалился.
— У инспектора совершенно определенная цель. Он ищет Мёрчисона, а вовсе не Дерватта, — сказал Том, но понял, что направить мысли Бернарда в нужное русло ему не удастся. — Ну, все. Я пошел спать.
У себя в комнате Том надел пижаму. Приоткрыл сверху окно на сантиметр и лег в постель, которую мадам Аннет на ночь сегодня не застилала. Он чувствовал какую-то тревогу и подумал, не запереть ли дверь. Но это, пожалуй, глупо. Или разумно? Во всяком случае, это было похоже на трусость. Том не стал запираться. Он принялся было за “Социальную историю Англии” Тревильяна, которую дочитал уже до середины, но затем отложил ее и взял вместо этого словарь Харрапа. Открыл слово to forge [60]. Старофранцузское forge означало мастерскую, faber — мастерового. Во французском forge имело отношение только к обработке металла, a forgery [61], передавалось на французском как falsification [62] или как contrefacon [63]. Все это Тому было известно. Он закрыл словарь.
Примерно час он лежал без сна. Каждые несколько секунд кровь начинала шуметь у него в ушах с возрастающей силой. Он вздрагивал, пробуждался, и у него появлялось ощущение, что он падает с большой высоты.
Фосфоресцирующие стрелки на его часах показывали половину первого. Не позвонить ли Элоизе? Он хотел бы поговорить с ней, но боялся усугубить недовольство Papa столь поздним звонком. Эти окружающие — сущее несчастье.
Затем Том почувствовал, что его дернули за плечи и чьи-то пальцы сдавили его горло. Схватив руки Бернарда, он тщетно пытался оторвать их и одновременно выбраться из-под одеяла. Наконец, ему удалось освободить ноги, и он с силой оттолкнул Бернарда. Рук на его горле больше не было. Бернард громко шлепнулся на пол и сидел, ловя ртом воздух. Том включил лампу на тумбочке, едва не уронив ее, и опрокинул стакан с водой, разлившейся по голубому восточному ковру.
Бернард с трудом приходил в себя.
Том тоже, хотя и несколько по-иному.
— Ну ты даешь, Бернард, — проговорил Том.
Бернард ничего не ответил — может быть, не мог. Он сидел на полу, опершись на одну руку, в позе “Умирающего галла” [64]. “А что если он опять набросится, когда восстановит силы?” — подумал Том. Он встал с постели и закурил “Голуаз”. — Знаешь, Бернард, это просто идиотская затея! — Том засмеялся и поперхнулся дымом. — Тебя же обязательно сцапали бы, у тебя не было ни малейшего шанса! Мадам Аннет знает, что ты ночуешь здесь, да и полиция тоже. — Том следил за Бернардом, поднимавшимся на ноги. Нечасто бывает, подумал Том, чтобы человек, едва избежавший смерти, сразу после этого спокойно курил, расхаживая босиком вокруг того, кто только что пытался его убить. — Больше не делай этого, пожалуйста. — Том понимал, что его слова звучат нелепо. Бернарда уже не волновало, что с ним произойдет. — Может, ты все-таки скажешь что-нибудь?
— Да, — произнес Бернард. — Я ненавижу тебя. Все это из-за тебя. Конечно, мне не следовало на это соглашаться. Но придумал это ты.
Ну, ясно. Мистическим источником зла был именно он.
— Мы все теперь стараемся свернуть это дело, а не продолжать его.
— Со мной все кончено. Цинтия… Том выпустил струю дыма.
— Ты говорил, что иногда, когда пишешь, чувствуешь себя Дерваттом. Подумай, сколько ты сделал для его имени! Он ведь был почти не известен, когда умер.
— Вы все извратили, — сказал Бернард. Это прозвучало как глас судьбы. Бернард открыл дверь и вышел. Вид у него был необычайно решительный.
“Что он собирается делать?” — подумал Том. Бернард еще не раздевался, хотя было уже больше трех. Пойдет бродить по улицам или, может быть, подожжет дом?
Он запер дверь на ключ. Если Бернард вернется, ему придется постучать, — и Том его, конечно, впустит, но предпочтительнее знать о его приходе заранее.
И что делать с Бернардом, когда утром явится полиция?
16
В субботу 26 октября в 9.15 утра Том стоял в гостиной перед стеклянными дверьми и смотрел в сторону леса, где полицейские начали раскапывать бывшую могилу Мёрчисона. Позади него бесшумно и безостановочно мерил шагами гостиную Бернард. В руках Том держал официальное письмо от Бакмастерской галереи, в котором Джеффри Констант наводил справки о местонахождении Томаса Мёрчисона.
Полицейских было трое. Двух из них Том видел впервые, а третьим был комиссар Делони. Последний вряд ли собирался сам что-нибудь копать, думал Том. “Вы не знаете, что это за яма была вырыта недавно в лесу?” — спросил один из жандармов. Том ответил, что не знает. Лес ему не принадлежит. Жандарм прошел через лужайку к своим товарищам, и они о чем-то посовещались. Они уже успели вторично осмотреть дом.
С утренней почтой пришло также письмо от Криса Гринлифа, которое он еще не вскрывал.
Полицейские трудились в лесу уже минут десять.
Том перечитал письмо Джеффа более внимательно. Очевидно, Джефф писал столь официально, боясь, что почта Тома просматривается. А может быть, ему просто вздумалось так пошутить. Но Том полагал, что более вероятно первое.
“Бакмастерская галерея
Бонд-стрит W I
24 окт. 19..
Томасу П. Рипли, эскв.
Бель-Омбр
Вильперс 77
Уважаемый м-р Рипли,
Согласно полученному нами сообщению, инспектор полиции Уэбстер посетил Вас недавно в связи с исчезновением м-ра Томаса Мёрчисона, который в среду сопровождал Вас в поездке во Францию. Мы не получали известий от м-ра Мёрчисона со вторника — т. е. 15-го числа сего месяца, когда он был у нас в галерее.
Нам известно, что м-р Мёрчисон намеревался до своего отъезда в Соединенные Штаты встретиться с Дерваттом. Мы не знаем, где именно находится Дерватт в данный момент, но думаем, что он свяжется с нами перед возвращением в Мексику. Возможно, Дерватт договорился о встрече с м-ром Мёрчисоном, но не поставил нас в известность. (“Чай вдвоем в загробном мире”, — подумал Том.)
Мы, как и полиция, обеспокоены исчезновением картины Дерватта под названием “Часы”.
Пожалуйста, позвоните нам, если Вы обладаете какой-либо информацией по этому делу. Разговор будет нами оплачен.
Искренне Ваш,
Джеффри Констант”.
Том ощутил — пусть и кратковременно — прилив бодрости и какой-то задор и обернулся к Бернарду. Угрюмая замкнутость Бернарда действовала ему на нервы. “Послушай, старина, — хотелось ему сказать, — какого черта, в конце концов, ты тут болтаешься?” Но он знал, какого черта Бернард тут болтается. Он выжидал подходящего момента, чтобы снова напасть на Тома. Так что Том только задержал на секунду дыхание и улыбнулся Бернарду, который даже не смотрел на него. Том прислушался к синицам, щебечущим над кусочком сала, который мадам Аннет положила в кормушку на дереве; одновременно до него доносились звуки транзистора мадам Аннет с кухни и отдаленное позвякивание лопаты в лесу.
Тем же холодно-официальным тоном, в каком было написано письмо Джеффа, Том произнес:
— Они не найдут там следов Мёрчисона.
— Им надо поискать в реке, — отозвался Бернард.
— Ты собираешься посоветовать им это?
— Нет.
— И потом, в какой именно реке? Я даже не помню ее названия. — Он был уверен, что Бернард не помнит тем более.
Том ждал, когда вернутся полицейские и скажут, что ничего не нашли. А может быть, они не сочтут нужным говорить это. Или продолжат поиски где-нибудь подальше в лесу. Не исключено, что у них уйдет на это весь день. Что ж, для полиции это не худшее времяпровождение в такую погоду. Пообедают в деревне — или, скорее, у себя дома, — а потом снова в лес. Том распечатал письмо Криса.
“24 окт. 19..
Дорогой Том!
Спасибо Вам еще раз за шикарное время, проведенное в Вашем доме. Это такой контраст с тем убогим обиталищем, в котором я сейчас нахожусь! Но, в общем, мне здесь нравится. Вчера вечером у меня было небольшое приключение. Я встретил девушку в кафе на Сен-Жермен-де-Пре. Ее звали Валери. Я спросил, не хочет ли она пройти со мной в отель выпить стаканчик вина (ха-ха!). Она согласилась. Со мной был Джеральд, но он тактично испарился, как истинный джентльмен, каким он порой бывает. Валери поднялась ко мне в номер через несколько минут после меня. Она решила, что так будет лучше, но, по-моему, портье внизу было наплевать. Она спросила, не может ли она помыться. Я объяснил, что у меня нет ванны — только умывальник, и сказал, что могу выйти из номера, пока она моется. Когда через некоторое время я постучал, она спросила, нет ли в отеле настоящей ванной. Я ответил, что есть, но мне надо взять ключ от нее. Она скрылась в ванной и пробыла там не меньше пятнадцати минут. Вернувшись, она опять захотела мыться и попросила меня выйти. Я, конечно, вышел, хотя на этот раз порядком удивился — что еще, черт возьми, понадобилось ей мыть? Я ждал внизу на тротуаре. Когда я опять поднялся к себе, комната была пуста — она исчезла! Я поискал ее там и сям, но ее нигде не было. Смылась в буквальном смысле слова! Наверное, я держал себя с ней как-то не так. Ну ладно, повезет в другой раз.
Возможно, теперь мы с Джеральдом съездим в Рим…”
Том выглянул из окна.
— Интересно, сколько еще они там провозятся?.. Ага, они как раз возвращаются. Смотри! Размахивают бесполезными лопатами.
Бернард не стал смотреть.
Том с удобством расположился на желтом диване.
Полицейские постучали в стеклянную дверь. Том жестом пригласил их войти, затем вскочил и сам распахнул дверь перед ними.
— Вот. Единственное, что нашли. — Комиссар Делони протянул на ладони маленькую медную монетку в 20 сантимов. — Выпуска 1965 года. — Он улыбнулся.
Том улыбнулся в ответ.
— Забавная находка.
— Награда нам за труды, — сказал Делони, пряча монету в карман. — Яма была вырыта недавно. Очень странно. По размеру в самый раз для трупа, а трупа нет. Вы не видели, чтобы кто-нибудь там копался в последнее время?
— Нет, ничего такого не было. Но ведь отсюда и не видно из-за деревьев.
Том прошел на кухню, чтобы поговорить с мадам Аннет, но ее там не оказалось. Очевидно, ушла за покупками и будет отсутствовать дольше обычного, так как ей надо поделиться с двумя-тремя знакомыми новостью о том, что прибыла полиция и обыскивает дом в поисках мсье Мёрчисона, чей портрет был помещен в газетах. Том достал холодного пива и бутылку вина и, взяв поднос, отнес выпивку в гостиную. Один из полицейских беседовал с Бернардом о живописи.
— Кто пользуется этим лесом? — спросил Делони.
— Местные жители — время от времени, — ответил Том. — Ходят туда за дровами. Я редко вижу кого-нибудь на этой дороге.
— А в последнее время? Том подумал.
— Никого не помню.
Полицейские отбыли, установив несколько фактов: телефон Тома теперь работал; une femme de menage [65] ушла по магазинам (Том сказал, что они, вероятно, смогут найти ее в деревне, если захотят поговорить с ней); Элоиза уехала навестить родителей в Шантильи. Адреса Делони не спросил.
— Надо проветрить, — сказал Том после их ухода. Он открыл входную дверь и стеклянные двери гостиной.
Бернард холода не чувствовал.
— Пойду посмотрю, что они там накопали, — сказал Том и направился через лужайку в лес. Какое приятное облегчение испытываешь, когда представители закона покидают твой дом ни с чем!
Могила была закопана. Красновато-бурая земля возвышалась на этом месте горкой, но яму они засыпали очень аккуратно. Том пошел обратно. Господи боже мой, подумал он, сколько еще обысков и допросов ему предстоит пережить? Только одно радовало его: Бернард больше не ныл от жалости к себе, а направил свой гнев против него, Тома. Это, по крайней мере, была совершенно определенная, конструктивная позиция.
— Итак, — сказал Том, входя в гостиную, — они проделали работу очень тщательно и вполне заслужили свои двадцать сантимов. Почему бы нам не отправиться…
В этот момент из кухни вышла мадам Аннет — Том услышал это, стоя к дверям спиной. Он тут же обратился к ней:
— Итак, мадам Аннет, агенты удалились. Никаких улик они, увы, не нашли. — Говорить ей о могиле в лесу он не собирался.
— Все это очень странно! — тут же откликнулась мадам Аннет. У французов эта фраза часто подразумевала нечто худшее. — По-моему, у нас тут произошла какая-то таинственная история, вы так не считаете?
— Таинственная история произошла не у нас, а в Орли или в Париже, — ответил Том.
— Вы с мсье Бернардом будете обедать дома?
— Нет, сегодня — нет, — сказал Том. — Мы поедем куда-нибудь. И насчет ужина не беспокойтесь. Если будет звонить мадам Элоиза, скажите ей, пожалуйста, что вечером я сам позвоню, ладно? Или даже еще до пяти. А почему бы, кстати, вам не взять внеочередной выходной до конца дня?
— Я тут как раз купила отбивных на всякий случай. И договорилась с мадам Ивонной…
— Вот и замечательно! — прервал ее Том. Он повернулся к Бернарду: — Съездим куда-нибудь?
Но Бернард не мог поехать сразу. Ему надо кое-что сделать в своей комнате, сказал он. Том стал ждать. Мадам Аннет отправилась на обед к подруге. Спустя некоторое время Том постучал к Бернарду.
Тот писал что-то, сидя за столом.
— Если ты хочешь побыть один…
— Да нет, не хочу, — сказал Бернард, с готовностью вставая.
Том терялся в догадках. “О чем ты собираешься говорить со мной? Почему ты не уезжаешь?” — хотелось ему спросить, но он не мог заставить себя задать эти вопросы.
— Давай спустимся, — сказал он. Бернард сошел вниз вместе с ним.
Том хотел позвонить Элоизе. Половина первого. Он мог поймать ее перед ленчем — у них дома ленч всегда подавали ровно в 13.00. Но когда они с Бернардом вошли в гостиную, раздался телефонный звонок. — Может быть, это Элоиза, — сказал Том, снимая трубку.
— Vous etes… би-и-п… Ne quittez pas. Londres vous appelle… [66]
Послышался голос Джеффа.
— Привет, Том! Я звоню с почты. Ты не мог бы опять приехать?
— Том понял, что он имеет в виду — под видом Дерватта.
— Здесь Бернард, — сказал он.
— Мы так и думали. Как он там?
— Ну… как обычно. — Том не думал, что Бернард, уставившийся через стеклянные двери в сад, слушает разговор, но не был уверен в этом.
— Сейчас я не могу, — сказал он. Неужели они не понимают, что он убил Мёрчисона?
— Может быть, тебе все-таки как-нибудь удастся, а?
— Меня здесь держат определенные дела. А что там у вас происходит?
— Да этот инспектор заходил. Допытывался, где Дерватт. Проверял наши книги. — Джефф проглотил комок в горле и понизил голос — очевидно, бессознательно боялся болтать о секретных вещах. Хотя, с другой стороны, в его голосе сквозило такое отчаяние, что он, возможно, уже не заботился о том, кто слышит и понимает его. — Мы с Эдом составили списки работ Дерватта и сказали инспектору, что вели дела без лишних бюрократических проволочек, и до сих пор ни одна картина не пропала. По-моему, все сошло успешно. Что их действительно интересует — так это сам Дерватт, и если бы ты мог… проделать это еще раз…
— Вряд ли это было бы разумно, — сказал Том.
— Но ты мог бы подтвердить подлинность записей в книгах…
Провались они, эти их книги, подумал Том, вместе с их доходами. Можно подумать, что Мёрчисон — его сугубо личная головная боль. А как насчет Бернарда, его жизни? В какой-то момент, когда Том даже не думал о Бернарде, ему вдруг пришла безотчетная мысль, что Бернард покончит с собой, что он хочет совершить самоубийство. А Джеффа с Эдом беспокоили только их доходы, их репутация, угроза тюрьмы.
— Мне надо закончить кое-какие дела. Я никак не могу уехать в Лондон. — Джефф обескураженно молчал. Воспользовавшись паузой, Том спросил: — Ты не знаешь, жена Мёрчисона не собирается приехать?
— Мы ничего об этом не слышали.
— Дерватт где-то прячется, и очень хорошо. Может, у него есть друг с собственным самолетом, — рассмеялся Том.
— Кстати, — спросил Джефф, чуть оживившись, — что случилось с “Часами”? Их что, действительно украли?
— Да. Забавно, правда? Интересно, кто теперь наслаждается этим сокровищем?
Но Джефф все же был очень разочарован отказом Тома. На этой ноте они и распрощались.
— Давай пройдемся, — сказал Бернард.
Ну вот, а он как раз собрался звонить Элоизе. Том хотел было предложить Бернарду подождать минут десять, пока он сбегает в свою комнату и позвонит, но потом решил, что лучше не испытывать его терпение.
— Сейчас, только куртку надену.
Они прогулялись по деревне. Бернард не хотел ни кофе, ни вина, ни еды. Они прошли по дороге километр или два, затем повернули обратно, отступая время от времени на обочину, чтобы пропустить широкий фермерский грузовик или телегу с впряженными в нее першеронами.
Бернард говорил о Ван Гоге и Арле, где он побывал дважды.
— …Винсенту, как и всем смертным, был отпущен определенный срок, и больше ничего у него не было. Невозможно представить себе Моцарта, дожившего до восьмидесяти лет. Где я хотел бы снова побывать, так это в Зальцбурге. Там есть одно кафе — “Томазелли”, кофе у них первоклассный. А ты можешь себе представить, чтобы Бах, например, умер в двадцать шесть лет? Все это доказывает только одно: человек — это то, что он успел сделать, не больше и не меньше. Вспоминая человека, мы всегда говорим о его работе, а не о нем самом…
Собирался дождь. Том уже давно поднял воротник куртки.
— И Дерватту был отпущен свой срок. Моя попытка продлить его — это абсурд. Да, по сути, я этого и не сделал. Все это можно исправить. — Бернард произнес это, как судья, выносящий приговор — мудрый и единственно возможный, — с его точки зрения.
Том вытащил руки из карманов и подышал на них, затем опять засунул поглубже.
Дома Том заварил чай и достал виски и бренди. Выпивка либо успокоит Бернарда, либо, наоборот, сделает его агрессивнее, и тогда, может быть, наконец наступит кризис, что-то произойдет.
— Мне надо позвонить жене. Выпей пока чего хочешь, — сказал Том и взбежал наверх. Если даже Элоиза все еще сердита, то, по крайней мере, не безумна.
Том назвал телефонистке номер в Шантильи. Начался дождь. Он мягко стучал в окно. Ветра не было. Том вздохнул.
Полицейских было трое. Двух из них Том видел впервые, а третьим был комиссар Делони. Последний вряд ли собирался сам что-нибудь копать, думал Том. “Вы не знаете, что это за яма была вырыта недавно в лесу?” — спросил один из жандармов. Том ответил, что не знает. Лес ему не принадлежит. Жандарм прошел через лужайку к своим товарищам, и они о чем-то посовещались. Они уже успели вторично осмотреть дом.
С утренней почтой пришло также письмо от Криса Гринлифа, которое он еще не вскрывал.
Полицейские трудились в лесу уже минут десять.
Том перечитал письмо Джеффа более внимательно. Очевидно, Джефф писал столь официально, боясь, что почта Тома просматривается. А может быть, ему просто вздумалось так пошутить. Но Том полагал, что более вероятно первое.
“Бакмастерская галерея
Бонд-стрит W I
24 окт. 19..
Томасу П. Рипли, эскв.
Бель-Омбр
Вильперс 77
Уважаемый м-р Рипли,
Согласно полученному нами сообщению, инспектор полиции Уэбстер посетил Вас недавно в связи с исчезновением м-ра Томаса Мёрчисона, который в среду сопровождал Вас в поездке во Францию. Мы не получали известий от м-ра Мёрчисона со вторника — т. е. 15-го числа сего месяца, когда он был у нас в галерее.
Нам известно, что м-р Мёрчисон намеревался до своего отъезда в Соединенные Штаты встретиться с Дерваттом. Мы не знаем, где именно находится Дерватт в данный момент, но думаем, что он свяжется с нами перед возвращением в Мексику. Возможно, Дерватт договорился о встрече с м-ром Мёрчисоном, но не поставил нас в известность. (“Чай вдвоем в загробном мире”, — подумал Том.)
Мы, как и полиция, обеспокоены исчезновением картины Дерватта под названием “Часы”.
Пожалуйста, позвоните нам, если Вы обладаете какой-либо информацией по этому делу. Разговор будет нами оплачен.
Искренне Ваш,
Джеффри Констант”.
Том ощутил — пусть и кратковременно — прилив бодрости и какой-то задор и обернулся к Бернарду. Угрюмая замкнутость Бернарда действовала ему на нервы. “Послушай, старина, — хотелось ему сказать, — какого черта, в конце концов, ты тут болтаешься?” Но он знал, какого черта Бернард тут болтается. Он выжидал подходящего момента, чтобы снова напасть на Тома. Так что Том только задержал на секунду дыхание и улыбнулся Бернарду, который даже не смотрел на него. Том прислушался к синицам, щебечущим над кусочком сала, который мадам Аннет положила в кормушку на дереве; одновременно до него доносились звуки транзистора мадам Аннет с кухни и отдаленное позвякивание лопаты в лесу.
Тем же холодно-официальным тоном, в каком было написано письмо Джеффа, Том произнес:
— Они не найдут там следов Мёрчисона.
— Им надо поискать в реке, — отозвался Бернард.
— Ты собираешься посоветовать им это?
— Нет.
— И потом, в какой именно реке? Я даже не помню ее названия. — Он был уверен, что Бернард не помнит тем более.
Том ждал, когда вернутся полицейские и скажут, что ничего не нашли. А может быть, они не сочтут нужным говорить это. Или продолжат поиски где-нибудь подальше в лесу. Не исключено, что у них уйдет на это весь день. Что ж, для полиции это не худшее времяпровождение в такую погоду. Пообедают в деревне — или, скорее, у себя дома, — а потом снова в лес. Том распечатал письмо Криса.
“24 окт. 19..
Дорогой Том!
Спасибо Вам еще раз за шикарное время, проведенное в Вашем доме. Это такой контраст с тем убогим обиталищем, в котором я сейчас нахожусь! Но, в общем, мне здесь нравится. Вчера вечером у меня было небольшое приключение. Я встретил девушку в кафе на Сен-Жермен-де-Пре. Ее звали Валери. Я спросил, не хочет ли она пройти со мной в отель выпить стаканчик вина (ха-ха!). Она согласилась. Со мной был Джеральд, но он тактично испарился, как истинный джентльмен, каким он порой бывает. Валери поднялась ко мне в номер через несколько минут после меня. Она решила, что так будет лучше, но, по-моему, портье внизу было наплевать. Она спросила, не может ли она помыться. Я объяснил, что у меня нет ванны — только умывальник, и сказал, что могу выйти из номера, пока она моется. Когда через некоторое время я постучал, она спросила, нет ли в отеле настоящей ванной. Я ответил, что есть, но мне надо взять ключ от нее. Она скрылась в ванной и пробыла там не меньше пятнадцати минут. Вернувшись, она опять захотела мыться и попросила меня выйти. Я, конечно, вышел, хотя на этот раз порядком удивился — что еще, черт возьми, понадобилось ей мыть? Я ждал внизу на тротуаре. Когда я опять поднялся к себе, комната была пуста — она исчезла! Я поискал ее там и сям, но ее нигде не было. Смылась в буквальном смысле слова! Наверное, я держал себя с ней как-то не так. Ну ладно, повезет в другой раз.
Возможно, теперь мы с Джеральдом съездим в Рим…”
Том выглянул из окна.
— Интересно, сколько еще они там провозятся?.. Ага, они как раз возвращаются. Смотри! Размахивают бесполезными лопатами.
Бернард не стал смотреть.
Том с удобством расположился на желтом диване.
Полицейские постучали в стеклянную дверь. Том жестом пригласил их войти, затем вскочил и сам распахнул дверь перед ними.
— Вот. Единственное, что нашли. — Комиссар Делони протянул на ладони маленькую медную монетку в 20 сантимов. — Выпуска 1965 года. — Он улыбнулся.
Том улыбнулся в ответ.
— Забавная находка.
— Награда нам за труды, — сказал Делони, пряча монету в карман. — Яма была вырыта недавно. Очень странно. По размеру в самый раз для трупа, а трупа нет. Вы не видели, чтобы кто-нибудь там копался в последнее время?
— Нет, ничего такого не было. Но ведь отсюда и не видно из-за деревьев.
Том прошел на кухню, чтобы поговорить с мадам Аннет, но ее там не оказалось. Очевидно, ушла за покупками и будет отсутствовать дольше обычного, так как ей надо поделиться с двумя-тремя знакомыми новостью о том, что прибыла полиция и обыскивает дом в поисках мсье Мёрчисона, чей портрет был помещен в газетах. Том достал холодного пива и бутылку вина и, взяв поднос, отнес выпивку в гостиную. Один из полицейских беседовал с Бернардом о живописи.
— Кто пользуется этим лесом? — спросил Делони.
— Местные жители — время от времени, — ответил Том. — Ходят туда за дровами. Я редко вижу кого-нибудь на этой дороге.
— А в последнее время? Том подумал.
— Никого не помню.
Полицейские отбыли, установив несколько фактов: телефон Тома теперь работал; une femme de menage [65] ушла по магазинам (Том сказал, что они, вероятно, смогут найти ее в деревне, если захотят поговорить с ней); Элоиза уехала навестить родителей в Шантильи. Адреса Делони не спросил.
— Надо проветрить, — сказал Том после их ухода. Он открыл входную дверь и стеклянные двери гостиной.
Бернард холода не чувствовал.
— Пойду посмотрю, что они там накопали, — сказал Том и направился через лужайку в лес. Какое приятное облегчение испытываешь, когда представители закона покидают твой дом ни с чем!
Могила была закопана. Красновато-бурая земля возвышалась на этом месте горкой, но яму они засыпали очень аккуратно. Том пошел обратно. Господи боже мой, подумал он, сколько еще обысков и допросов ему предстоит пережить? Только одно радовало его: Бернард больше не ныл от жалости к себе, а направил свой гнев против него, Тома. Это, по крайней мере, была совершенно определенная, конструктивная позиция.
— Итак, — сказал Том, входя в гостиную, — они проделали работу очень тщательно и вполне заслужили свои двадцать сантимов. Почему бы нам не отправиться…
В этот момент из кухни вышла мадам Аннет — Том услышал это, стоя к дверям спиной. Он тут же обратился к ней:
— Итак, мадам Аннет, агенты удалились. Никаких улик они, увы, не нашли. — Говорить ей о могиле в лесу он не собирался.
— Все это очень странно! — тут же откликнулась мадам Аннет. У французов эта фраза часто подразумевала нечто худшее. — По-моему, у нас тут произошла какая-то таинственная история, вы так не считаете?
— Таинственная история произошла не у нас, а в Орли или в Париже, — ответил Том.
— Вы с мсье Бернардом будете обедать дома?
— Нет, сегодня — нет, — сказал Том. — Мы поедем куда-нибудь. И насчет ужина не беспокойтесь. Если будет звонить мадам Элоиза, скажите ей, пожалуйста, что вечером я сам позвоню, ладно? Или даже еще до пяти. А почему бы, кстати, вам не взять внеочередной выходной до конца дня?
— Я тут как раз купила отбивных на всякий случай. И договорилась с мадам Ивонной…
— Вот и замечательно! — прервал ее Том. Он повернулся к Бернарду: — Съездим куда-нибудь?
Но Бернард не мог поехать сразу. Ему надо кое-что сделать в своей комнате, сказал он. Том стал ждать. Мадам Аннет отправилась на обед к подруге. Спустя некоторое время Том постучал к Бернарду.
Тот писал что-то, сидя за столом.
— Если ты хочешь побыть один…
— Да нет, не хочу, — сказал Бернард, с готовностью вставая.
Том терялся в догадках. “О чем ты собираешься говорить со мной? Почему ты не уезжаешь?” — хотелось ему спросить, но он не мог заставить себя задать эти вопросы.
— Давай спустимся, — сказал он. Бернард сошел вниз вместе с ним.
Том хотел позвонить Элоизе. Половина первого. Он мог поймать ее перед ленчем — у них дома ленч всегда подавали ровно в 13.00. Но когда они с Бернардом вошли в гостиную, раздался телефонный звонок. — Может быть, это Элоиза, — сказал Том, снимая трубку.
— Vous etes… би-и-п… Ne quittez pas. Londres vous appelle… [66]
Послышался голос Джеффа.
— Привет, Том! Я звоню с почты. Ты не мог бы опять приехать?
— Том понял, что он имеет в виду — под видом Дерватта.
— Здесь Бернард, — сказал он.
— Мы так и думали. Как он там?
— Ну… как обычно. — Том не думал, что Бернард, уставившийся через стеклянные двери в сад, слушает разговор, но не был уверен в этом.
— Сейчас я не могу, — сказал он. Неужели они не понимают, что он убил Мёрчисона?
— Может быть, тебе все-таки как-нибудь удастся, а?
— Меня здесь держат определенные дела. А что там у вас происходит?
— Да этот инспектор заходил. Допытывался, где Дерватт. Проверял наши книги. — Джефф проглотил комок в горле и понизил голос — очевидно, бессознательно боялся болтать о секретных вещах. Хотя, с другой стороны, в его голосе сквозило такое отчаяние, что он, возможно, уже не заботился о том, кто слышит и понимает его. — Мы с Эдом составили списки работ Дерватта и сказали инспектору, что вели дела без лишних бюрократических проволочек, и до сих пор ни одна картина не пропала. По-моему, все сошло успешно. Что их действительно интересует — так это сам Дерватт, и если бы ты мог… проделать это еще раз…
— Вряд ли это было бы разумно, — сказал Том.
— Но ты мог бы подтвердить подлинность записей в книгах…
Провались они, эти их книги, подумал Том, вместе с их доходами. Можно подумать, что Мёрчисон — его сугубо личная головная боль. А как насчет Бернарда, его жизни? В какой-то момент, когда Том даже не думал о Бернарде, ему вдруг пришла безотчетная мысль, что Бернард покончит с собой, что он хочет совершить самоубийство. А Джеффа с Эдом беспокоили только их доходы, их репутация, угроза тюрьмы.
— Мне надо закончить кое-какие дела. Я никак не могу уехать в Лондон. — Джефф обескураженно молчал. Воспользовавшись паузой, Том спросил: — Ты не знаешь, жена Мёрчисона не собирается приехать?
— Мы ничего об этом не слышали.
— Дерватт где-то прячется, и очень хорошо. Может, у него есть друг с собственным самолетом, — рассмеялся Том.
— Кстати, — спросил Джефф, чуть оживившись, — что случилось с “Часами”? Их что, действительно украли?
— Да. Забавно, правда? Интересно, кто теперь наслаждается этим сокровищем?
Но Джефф все же был очень разочарован отказом Тома. На этой ноте они и распрощались.
— Давай пройдемся, — сказал Бернард.
Ну вот, а он как раз собрался звонить Элоизе. Том хотел было предложить Бернарду подождать минут десять, пока он сбегает в свою комнату и позвонит, но потом решил, что лучше не испытывать его терпение.
— Сейчас, только куртку надену.
Они прогулялись по деревне. Бернард не хотел ни кофе, ни вина, ни еды. Они прошли по дороге километр или два, затем повернули обратно, отступая время от времени на обочину, чтобы пропустить широкий фермерский грузовик или телегу с впряженными в нее першеронами.
Бернард говорил о Ван Гоге и Арле, где он побывал дважды.
— …Винсенту, как и всем смертным, был отпущен определенный срок, и больше ничего у него не было. Невозможно представить себе Моцарта, дожившего до восьмидесяти лет. Где я хотел бы снова побывать, так это в Зальцбурге. Там есть одно кафе — “Томазелли”, кофе у них первоклассный. А ты можешь себе представить, чтобы Бах, например, умер в двадцать шесть лет? Все это доказывает только одно: человек — это то, что он успел сделать, не больше и не меньше. Вспоминая человека, мы всегда говорим о его работе, а не о нем самом…
Собирался дождь. Том уже давно поднял воротник куртки.
— И Дерватту был отпущен свой срок. Моя попытка продлить его — это абсурд. Да, по сути, я этого и не сделал. Все это можно исправить. — Бернард произнес это, как судья, выносящий приговор — мудрый и единственно возможный, — с его точки зрения.
Том вытащил руки из карманов и подышал на них, затем опять засунул поглубже.
Дома Том заварил чай и достал виски и бренди. Выпивка либо успокоит Бернарда, либо, наоборот, сделает его агрессивнее, и тогда, может быть, наконец наступит кризис, что-то произойдет.
— Мне надо позвонить жене. Выпей пока чего хочешь, — сказал Том и взбежал наверх. Если даже Элоиза все еще сердита, то, по крайней мере, не безумна.
Том назвал телефонистке номер в Шантильи. Начался дождь. Он мягко стучал в окно. Ветра не было. Том вздохнул.