Страница:
Возможно, все это было пока недостаточно продумано, но для начала годилось.
Он опять достал рюкзак Бернарда, чтобы внимательно просмотреть последние записи в дневнике. Запись от 5 октября гласила: “Иногда мне кажется, что я уже умер. От меня осталось ровно столько, чтобы осознать, что моя личность распалась и куда-то исчезла. Я никогда не был Дерваттом. Но являюсь ли я теперь Бернардом Тафтсом?”
Это, конечно, нельзя было оставить, и пришлось вырвать всю страницу.
Рядом с некоторыми рисунками в альбоме имелись примечания. Многие из них касались зеленого оттенка зальцбургских зданий. “У могилы Моцарта людно и шумно. И ни одного портрета, который можно было бы назвать хорошим”, — прочел Том. Или: “Я часто гляжу на реку. Течение быстрое, и смотреть на него приятно. Может быть, лучшее, что я могу сделать, — это прыгнуть с моста как-нибудь ночью, когда поблизости никого не будет и никто не крикнет “Остановите его!””
Это было как раз то, что нужно. Том захлопнул альбом и сунул его обратно в мешок.
Но он забыл проверить, нет ли там каких-либо записей, касающихся его самого. Он еще раз просмотрел альбом, затем открыл коричневый блокнот. В нем были по преимуществу выдержки из записных книжек Дерватта, а последняя из собственных записей Бернарда была датирована тем числом, когда он был еще в Лондоне. Том Рипли там не упоминался.
Том спустился в ресторан. Время было позднее, но что-то заказать было можно. Приступив к еде, Том сразу почувствовал себя лучше, а охлажденное белое вино стимулировало мысль. Он вполне может улететь уже завтра. Если его спросят насчет вчерашнего звонка Джеффу, он скажет, что хотел сообщить Джеффу о том, что Дерватт в Зальцбурге и поделиться с ним своим беспокойством по поводу художника. Он попросил Джеффа не сообщать никому, где находится Дерватт, — в первую очередь “широкой публике”. Что касается Бернарда, то почему бы ему было не сказать Джеффу, что тот тоже в Зальцбурге, — Бернарда полиция не разыскивала. А в ночь после того, как они кремировали Дерватта, Бернард исчез, — по видимому, утопился в Зальцахе. Будет убедительнее, если сказать, что Бернард участвовал в кремации.
Том понимал, что его обвинят в содействии самоубийству. Какое наказание за это полагается? Дерватт собирался принять большую дозу снотворного, скажет Том. Утром они втроем гуляли по лесу. Дерватт принял несколько таблеток еще до того, как встретился с ними. Они не смогли помешать ему принять остальные, и кроме того — в этом придется признаться — Том и не хотел противиться столь сильному желанию Дерватта, и Бернард тоже.
Том вернулся в номер, открыл окно и достал чемоданчик из свиной кожи. Он вытащил из него сверток с зубами Бернарда — по весу не больше грейпфрута — и добавил вместо него немного газет. Он тут же закрыл чемоданчик — могла войти горничная (правда, постель уже была приготовлена). Оставив окно приоткрытым, он вышел на улицу, неся свой маленький сверток. Том прошел на тот мост, где он встретил Бернарда накануне, и прислонился к перилам так же, как и он. Когда рядом никого не было, Том разжал руки, и сверток упал в воду. Вслед за ним Том бросил кольцо Бернарда.
На следующее утро Том заказал билеты на самолет и прошелся по магазинам в поисках подарков для Элоизы. Он выбрал зеленый жилет, шерстяной жакет такого же небесно-голубого оттенка, как пачка “Голуаз”, и белую блузку с оборками, а себе купил более темный зеленый жилет и пару охотничьих ножей.
На этот раз он летел на “Людвиге ван Бетховене”.
В восемь вечера Том был в Орли. Он показал пограничникам собственный паспорт, на который они взглянули мельком. Печатей не ставили. До Вильперса он доехал на такси. Он боялся, что у Элоизы будут гости, и оказался прав. Перед домом стоял приземистый старенький темно-красный “ситроен” супругов Грэ.
Они ужинали в столовой. В камине уютно горел огонь.
— Почему ты не позвонил? — упрекнула его Элоиза, но он видел, что она очень рада его возвращению.
— Не прерывайте своей трапезы, — сказал он.
— А мы как раз закончили, — отозвалась Аньес Грэ.
И правда, они уже собирались перейти в гостиную пить кофе.
— Вы ужинали, мсье Тоом? — спросила мадам Аннет.
Том сказал, что ужинал, но кофе выпьет с удовольствием. Он объяснил гостям — как ему показалось, вполне убедительно, — что был в Париже у своего друга, чтобы помочь ему разрешить кое-какие проблемы. Чета Грэ не страдала излишним любопытством. Том спросил, каким образом Антуан, у которого было столько дел в Париже, оказался среди недели в Вильперсе.
— Такая хорошая погода, что я решил сегодня поработать за городом, — ответил Антуан. — Делаю вид, что занимаюсь расчетами нового здания, а сам проектирую камин для одной из наших комнат.
Похоже, только Элоиза заметила, что Том пребывает в не совсем обычном настроении.
— Как прошла вечеринка у Ноэль? — поинтересовался он.
— Очень весело! Всем не хватало тебя.
— А как насчет этого таинственного Мёрчисона? — спросил Антуан. — Есть что-нибудь новое?
— Да нет, они все еще ищут его. Миссис Мёрчисон приезжала к нам, чтобы поговорить со мной, — но Элоиза, наверное, вам об этом уже рассказала.
— Нет, — ответила Аньес.
— Я мало чем смог ей помочь, — сказал Том. — В Орли, между прочим, украли также принадлежавшую ее мужу картину Дерватта. — Об этом он мог говорить свободно, потому что это было правдой и к тому же сообщалось в газетах.
После кофе Том попросил разрешения на минуту удалиться, чтобы распаковать чемодан. К его досаде, мадам Аннет уже отнесла вещи наверх, не обратив внимания на его просьбу оставить чемоданы внизу. Но он с облегчением увидел, что она не открывала чемоданы — наверное, потому, что у нее было много дел на кухне. Новый чемоданчик из свиной кожи Том засунул поглубже в шкаф, а большой чемодан с подарками открыл. Затем он спустился к гостям.
Грэ были жаворонками и еще до одиннадцати отправились домой.
— Уэбстер больше не звонил? — спросил Том.
— Нет, — мягко ответила Элоиза по-английски. — Я могу сказать мадам Аннет, что ты был в Зальцбурге?
Том улыбнулся с облегчением, поняв, что Элоиза на его стороне.
— Да, и даже нужно ей это сказать. — Он хотел бы объяснить Элоизе, почему это нужно, но не мог говорить с ней об останках Бернарда-Дерватта в эту ночь — да и ни в какую другую. — Я объясню позже. А сейчас мне необходимо позвонить в Лондон. — Он заказал разговор со студией Джеффа.
— Что было в Зальцбурге? Ты видел этого чокнутого? — спросила Элоиза, больше беспокоясь за Тома, нежели интересуясь Бернардом.
Том бросил взгляд в сторону кухни, но мадам Аннет, пожелав им спокойной ночи, отправилась на покой и закрыла за собой дверь.
— Чокнутого больше нет. Покончил с собой.
— Vraiment? [79] Ты не шутишь?
Но Элоиза видела, что он не шутит.
— Нужно, чтобы все знали, что я ездил в Зальцбург, — сказал Том. Он опустился на пол рядом с ее стулом, положил на секунду голову к ней на колени, затем поднялся и поцеловал ее по очереди в обе щеки. — И кроме того, дорогая, я должен всем говорить, что Дерватт тоже умер в Зальцбурге. А если тебя спросят, то скажи, что Дерватт звонил из Лондона и хотел увидеться со мной, а ты ответила ему, что я уехал в Зальцбург. Запомнишь? Это нетрудно, потому что правда.
Элоиза искоса взглянула на него с лукавым выражением в глазах.
— Что такое правда и что неправда? — произнесла она философски. Это и в самом деле был философский вопрос, и Том предпочел оставить ответ на него философам.
— Давай поднимемся, и я докажу тебе, что был в Зальцбурге. — Взяв ее за руки, он поднял ее со стула.
В комнате Том показал ей подарки. Элоиза примерила зеленый жилет и голубой жакет. Все было ей впору.
— Ты купил новый чемодан! — сказала Элоиза, заглянув в шкаф.
— Да, но в нем нет ничего интересного, — сказал Том по-французски, и в это время зазвонил телефон. Он замахал на Элоизу, чтобы она оставила коричневый чемоданчик в покое. Телефонистка сообщила, что студия Джеффа не отвечает. Он велел ей дозвониться во что бы то ни стало. Время шло к полуночи.
Том залез под душ, продолжая разговаривать с Элоизой.
— Так, значит, Бернард мертв? — спросила она.
Том был несказанно рад, что он дома, что он чувствует под ногами знакомую ванну. Он надел шелковую пижаму. Надо было объясниться с Элоизой, но он не знал, с чего начать. В это время опять зазвонил телефон.
— Если ты будешь внимательно слушать, то все поймешь, — сказал он.
— Алло? — раздался голос Джеффа.
Том выпрямился и произнес торжественным тоном:
— Алло, это Том. Я звоню, чтобы сообщить, что Дерватт умер… В Зальцбурге.
Джефф начал заикаться и мекать, как будто его телефон прослушивался. Том продолжал разыгрывать обыкновенного законопослушного гражданина:
— Я еще не сообщал полиции. О смерти… Об обстоятельствах, в которых это произошло, я не могу говорить по телефону.
— Ты… едешь в Лондон?
— Нет, не еду. Сообщи, пожалуйста, Уэбстеру, что я тебе звонил и что я ездил в Зальцбург искать Бернарда… Но в связи с Бернардом сейчас важно только одно: надо обязательно сходить к нему домой и уничтожить все следы Дерватта. Ты сможешь?
Джефф понял, что он имеет в виду. Они с Эдом были знакомы с консьержем и могли взять у него ключи от квартиры, сказав, что Бернард просил их переслать ему кое-что из вещей. Том надеялся, что им удастся вынести все наброски и, может быть, незаконченные картины, которые они найдут там.
— Обыщите квартиру как следует, — сказал Том. — Теперь о Дерватте. Он звонил несколько дней назад моей жене, и она сказала ему, что я в Зальцбурге.
— А зачем Дерватт…
Том понял, что Джефф хочет спросить, зачем Дерватт поехал в Зальцбург.
— Это неважно. Главное, скажи Уэбстеру, что я хотел бы увидеться с ним. У меня есть новости для него.
Том положил трубку и повернулся к Элоизе. Он неуверенно улыбнулся ей, не зная, как она восприняла все это. Но, в конце концов, он же справился с проблемой, разве не так?
— Каким образом, — спросила Элоиза по-английски, — Дерватт мог умереть в Зальцбурге, если он умер три года назад в Греции, как ты говорил мне?
— Понимаешь, дорогая, надо доказать, что он умер. Я проделал все это, чтобы сохранить добрую память о Филипе Дерватте.
— Но как можно похоронить человека, давно утопившегося?
— Оставь эти заботы мне. Я должен… — Он взглянул на свои часы, лежавшие на ночном столике. — Я должен кое-что сделать. Это займет полчаса, а потом я буду свободен и…
— Что сделать?
— Кое-какие мелочи. — Господи, неужели женщине надо объяснять, как важны бывают кое-какие мелочи?
— А они не могут подождать до утра?
— Утром может явиться инспектор Уэбстер. Иди, дорогая. Ты не успеешь раздеться, как я уже буду с тобой. — Он поднял ее с кресла. Она не сопротивлялась — стало быть, не сердилась на него. — А что нового у Papa?
Элоиза разразилась целой тирадой на французском, смысл которой сводился к тому, что все новости Papa не идут ни в какое сравнение со смертью двух художников в Зальцбурге.
— Или одного? А может быть, вообще никто не умирал, cheri?
Том рассмеялся, видя, что Элоиза придает всему этому не больше значения, чем он сам. Она лишь притворялась примерной девочкой — в противном случае она не вышла бы за него замуж.
Когда Элоиза ушла к себе, Том достал из своего чемодана дневник и альбом Бернарда и аккуратно пристроил их на письменном столе. Еще в Зальцбурге он выкинул брюки и рубашки Бернарда в один из мусорных ящиков, а его рюкзак — в другой. Он скажет, что Бернард попросил его взять его вещи на время, пока он не подыщет какую-нибудь гостиницу. А когда Бернард так и не вернулся, Том оставил только то, что представляло ценность. Затем Том достал из шкатулки с запонками мексиканское кольцо, которое надевал в Лондоне, когда представлялся Дерваттом в первый раз. Босиком он торжественно отнес кольцо в столовую и положил его в камин среди еще не угаснувших угольков. Наверное, кольцо расплавится и станет шариком — мексиканское серебро было мягким, высокой пробы. Тогда Том положит его вместе с останками Бернарда — или Дерватта, — ведь что-то еще должно от него остаться. Надо будет подняться завтра пораньше, пока мадам Аннет не выгребет пепел из камина.
Элоиза курила в постели. Ее сигареты Тому не нравились, но нравилось вдыхать запах дыма, когда она курила. Выключив свет и крепко обняв Элоизу, Том вспомнил, что не сжег паспорт Роберта Маккея. О господи, ни минуты покоя.
25
Он опять достал рюкзак Бернарда, чтобы внимательно просмотреть последние записи в дневнике. Запись от 5 октября гласила: “Иногда мне кажется, что я уже умер. От меня осталось ровно столько, чтобы осознать, что моя личность распалась и куда-то исчезла. Я никогда не был Дерваттом. Но являюсь ли я теперь Бернардом Тафтсом?”
Это, конечно, нельзя было оставить, и пришлось вырвать всю страницу.
Рядом с некоторыми рисунками в альбоме имелись примечания. Многие из них касались зеленого оттенка зальцбургских зданий. “У могилы Моцарта людно и шумно. И ни одного портрета, который можно было бы назвать хорошим”, — прочел Том. Или: “Я часто гляжу на реку. Течение быстрое, и смотреть на него приятно. Может быть, лучшее, что я могу сделать, — это прыгнуть с моста как-нибудь ночью, когда поблизости никого не будет и никто не крикнет “Остановите его!””
Это было как раз то, что нужно. Том захлопнул альбом и сунул его обратно в мешок.
Но он забыл проверить, нет ли там каких-либо записей, касающихся его самого. Он еще раз просмотрел альбом, затем открыл коричневый блокнот. В нем были по преимуществу выдержки из записных книжек Дерватта, а последняя из собственных записей Бернарда была датирована тем числом, когда он был еще в Лондоне. Том Рипли там не упоминался.
Том спустился в ресторан. Время было позднее, но что-то заказать было можно. Приступив к еде, Том сразу почувствовал себя лучше, а охлажденное белое вино стимулировало мысль. Он вполне может улететь уже завтра. Если его спросят насчет вчерашнего звонка Джеффу, он скажет, что хотел сообщить Джеффу о том, что Дерватт в Зальцбурге и поделиться с ним своим беспокойством по поводу художника. Он попросил Джеффа не сообщать никому, где находится Дерватт, — в первую очередь “широкой публике”. Что касается Бернарда, то почему бы ему было не сказать Джеффу, что тот тоже в Зальцбурге, — Бернарда полиция не разыскивала. А в ночь после того, как они кремировали Дерватта, Бернард исчез, — по видимому, утопился в Зальцахе. Будет убедительнее, если сказать, что Бернард участвовал в кремации.
Том понимал, что его обвинят в содействии самоубийству. Какое наказание за это полагается? Дерватт собирался принять большую дозу снотворного, скажет Том. Утром они втроем гуляли по лесу. Дерватт принял несколько таблеток еще до того, как встретился с ними. Они не смогли помешать ему принять остальные, и кроме того — в этом придется признаться — Том и не хотел противиться столь сильному желанию Дерватта, и Бернард тоже.
Том вернулся в номер, открыл окно и достал чемоданчик из свиной кожи. Он вытащил из него сверток с зубами Бернарда — по весу не больше грейпфрута — и добавил вместо него немного газет. Он тут же закрыл чемоданчик — могла войти горничная (правда, постель уже была приготовлена). Оставив окно приоткрытым, он вышел на улицу, неся свой маленький сверток. Том прошел на тот мост, где он встретил Бернарда накануне, и прислонился к перилам так же, как и он. Когда рядом никого не было, Том разжал руки, и сверток упал в воду. Вслед за ним Том бросил кольцо Бернарда.
На следующее утро Том заказал билеты на самолет и прошелся по магазинам в поисках подарков для Элоизы. Он выбрал зеленый жилет, шерстяной жакет такого же небесно-голубого оттенка, как пачка “Голуаз”, и белую блузку с оборками, а себе купил более темный зеленый жилет и пару охотничьих ножей.
На этот раз он летел на “Людвиге ван Бетховене”.
В восемь вечера Том был в Орли. Он показал пограничникам собственный паспорт, на который они взглянули мельком. Печатей не ставили. До Вильперса он доехал на такси. Он боялся, что у Элоизы будут гости, и оказался прав. Перед домом стоял приземистый старенький темно-красный “ситроен” супругов Грэ.
Они ужинали в столовой. В камине уютно горел огонь.
— Почему ты не позвонил? — упрекнула его Элоиза, но он видел, что она очень рада его возвращению.
— Не прерывайте своей трапезы, — сказал он.
— А мы как раз закончили, — отозвалась Аньес Грэ.
И правда, они уже собирались перейти в гостиную пить кофе.
— Вы ужинали, мсье Тоом? — спросила мадам Аннет.
Том сказал, что ужинал, но кофе выпьет с удовольствием. Он объяснил гостям — как ему показалось, вполне убедительно, — что был в Париже у своего друга, чтобы помочь ему разрешить кое-какие проблемы. Чета Грэ не страдала излишним любопытством. Том спросил, каким образом Антуан, у которого было столько дел в Париже, оказался среди недели в Вильперсе.
— Такая хорошая погода, что я решил сегодня поработать за городом, — ответил Антуан. — Делаю вид, что занимаюсь расчетами нового здания, а сам проектирую камин для одной из наших комнат.
Похоже, только Элоиза заметила, что Том пребывает в не совсем обычном настроении.
— Как прошла вечеринка у Ноэль? — поинтересовался он.
— Очень весело! Всем не хватало тебя.
— А как насчет этого таинственного Мёрчисона? — спросил Антуан. — Есть что-нибудь новое?
— Да нет, они все еще ищут его. Миссис Мёрчисон приезжала к нам, чтобы поговорить со мной, — но Элоиза, наверное, вам об этом уже рассказала.
— Нет, — ответила Аньес.
— Я мало чем смог ей помочь, — сказал Том. — В Орли, между прочим, украли также принадлежавшую ее мужу картину Дерватта. — Об этом он мог говорить свободно, потому что это было правдой и к тому же сообщалось в газетах.
После кофе Том попросил разрешения на минуту удалиться, чтобы распаковать чемодан. К его досаде, мадам Аннет уже отнесла вещи наверх, не обратив внимания на его просьбу оставить чемоданы внизу. Но он с облегчением увидел, что она не открывала чемоданы — наверное, потому, что у нее было много дел на кухне. Новый чемоданчик из свиной кожи Том засунул поглубже в шкаф, а большой чемодан с подарками открыл. Затем он спустился к гостям.
Грэ были жаворонками и еще до одиннадцати отправились домой.
— Уэбстер больше не звонил? — спросил Том.
— Нет, — мягко ответила Элоиза по-английски. — Я могу сказать мадам Аннет, что ты был в Зальцбурге?
Том улыбнулся с облегчением, поняв, что Элоиза на его стороне.
— Да, и даже нужно ей это сказать. — Он хотел бы объяснить Элоизе, почему это нужно, но не мог говорить с ней об останках Бернарда-Дерватта в эту ночь — да и ни в какую другую. — Я объясню позже. А сейчас мне необходимо позвонить в Лондон. — Он заказал разговор со студией Джеффа.
— Что было в Зальцбурге? Ты видел этого чокнутого? — спросила Элоиза, больше беспокоясь за Тома, нежели интересуясь Бернардом.
Том бросил взгляд в сторону кухни, но мадам Аннет, пожелав им спокойной ночи, отправилась на покой и закрыла за собой дверь.
— Чокнутого больше нет. Покончил с собой.
— Vraiment? [79] Ты не шутишь?
Но Элоиза видела, что он не шутит.
— Нужно, чтобы все знали, что я ездил в Зальцбург, — сказал Том. Он опустился на пол рядом с ее стулом, положил на секунду голову к ней на колени, затем поднялся и поцеловал ее по очереди в обе щеки. — И кроме того, дорогая, я должен всем говорить, что Дерватт тоже умер в Зальцбурге. А если тебя спросят, то скажи, что Дерватт звонил из Лондона и хотел увидеться со мной, а ты ответила ему, что я уехал в Зальцбург. Запомнишь? Это нетрудно, потому что правда.
Элоиза искоса взглянула на него с лукавым выражением в глазах.
— Что такое правда и что неправда? — произнесла она философски. Это и в самом деле был философский вопрос, и Том предпочел оставить ответ на него философам.
— Давай поднимемся, и я докажу тебе, что был в Зальцбурге. — Взяв ее за руки, он поднял ее со стула.
В комнате Том показал ей подарки. Элоиза примерила зеленый жилет и голубой жакет. Все было ей впору.
— Ты купил новый чемодан! — сказала Элоиза, заглянув в шкаф.
— Да, но в нем нет ничего интересного, — сказал Том по-французски, и в это время зазвонил телефон. Он замахал на Элоизу, чтобы она оставила коричневый чемоданчик в покое. Телефонистка сообщила, что студия Джеффа не отвечает. Он велел ей дозвониться во что бы то ни стало. Время шло к полуночи.
Том залез под душ, продолжая разговаривать с Элоизой.
— Так, значит, Бернард мертв? — спросила она.
Том был несказанно рад, что он дома, что он чувствует под ногами знакомую ванну. Он надел шелковую пижаму. Надо было объясниться с Элоизой, но он не знал, с чего начать. В это время опять зазвонил телефон.
— Если ты будешь внимательно слушать, то все поймешь, — сказал он.
— Алло? — раздался голос Джеффа.
Том выпрямился и произнес торжественным тоном:
— Алло, это Том. Я звоню, чтобы сообщить, что Дерватт умер… В Зальцбурге.
Джефф начал заикаться и мекать, как будто его телефон прослушивался. Том продолжал разыгрывать обыкновенного законопослушного гражданина:
— Я еще не сообщал полиции. О смерти… Об обстоятельствах, в которых это произошло, я не могу говорить по телефону.
— Ты… едешь в Лондон?
— Нет, не еду. Сообщи, пожалуйста, Уэбстеру, что я тебе звонил и что я ездил в Зальцбург искать Бернарда… Но в связи с Бернардом сейчас важно только одно: надо обязательно сходить к нему домой и уничтожить все следы Дерватта. Ты сможешь?
Джефф понял, что он имеет в виду. Они с Эдом были знакомы с консьержем и могли взять у него ключи от квартиры, сказав, что Бернард просил их переслать ему кое-что из вещей. Том надеялся, что им удастся вынести все наброски и, может быть, незаконченные картины, которые они найдут там.
— Обыщите квартиру как следует, — сказал Том. — Теперь о Дерватте. Он звонил несколько дней назад моей жене, и она сказала ему, что я в Зальцбурге.
— А зачем Дерватт…
Том понял, что Джефф хочет спросить, зачем Дерватт поехал в Зальцбург.
— Это неважно. Главное, скажи Уэбстеру, что я хотел бы увидеться с ним. У меня есть новости для него.
Том положил трубку и повернулся к Элоизе. Он неуверенно улыбнулся ей, не зная, как она восприняла все это. Но, в конце концов, он же справился с проблемой, разве не так?
— Каким образом, — спросила Элоиза по-английски, — Дерватт мог умереть в Зальцбурге, если он умер три года назад в Греции, как ты говорил мне?
— Понимаешь, дорогая, надо доказать, что он умер. Я проделал все это, чтобы сохранить добрую память о Филипе Дерватте.
— Но как можно похоронить человека, давно утопившегося?
— Оставь эти заботы мне. Я должен… — Он взглянул на свои часы, лежавшие на ночном столике. — Я должен кое-что сделать. Это займет полчаса, а потом я буду свободен и…
— Что сделать?
— Кое-какие мелочи. — Господи, неужели женщине надо объяснять, как важны бывают кое-какие мелочи?
— А они не могут подождать до утра?
— Утром может явиться инспектор Уэбстер. Иди, дорогая. Ты не успеешь раздеться, как я уже буду с тобой. — Он поднял ее с кресла. Она не сопротивлялась — стало быть, не сердилась на него. — А что нового у Papa?
Элоиза разразилась целой тирадой на французском, смысл которой сводился к тому, что все новости Papa не идут ни в какое сравнение со смертью двух художников в Зальцбурге.
— Или одного? А может быть, вообще никто не умирал, cheri?
Том рассмеялся, видя, что Элоиза придает всему этому не больше значения, чем он сам. Она лишь притворялась примерной девочкой — в противном случае она не вышла бы за него замуж.
Когда Элоиза ушла к себе, Том достал из своего чемодана дневник и альбом Бернарда и аккуратно пристроил их на письменном столе. Еще в Зальцбурге он выкинул брюки и рубашки Бернарда в один из мусорных ящиков, а его рюкзак — в другой. Он скажет, что Бернард попросил его взять его вещи на время, пока он не подыщет какую-нибудь гостиницу. А когда Бернард так и не вернулся, Том оставил только то, что представляло ценность. Затем Том достал из шкатулки с запонками мексиканское кольцо, которое надевал в Лондоне, когда представлялся Дерваттом в первый раз. Босиком он торжественно отнес кольцо в столовую и положил его в камин среди еще не угаснувших угольков. Наверное, кольцо расплавится и станет шариком — мексиканское серебро было мягким, высокой пробы. Тогда Том положит его вместе с останками Бернарда — или Дерватта, — ведь что-то еще должно от него остаться. Надо будет подняться завтра пораньше, пока мадам Аннет не выгребет пепел из камина.
Элоиза курила в постели. Ее сигареты Тому не нравились, но нравилось вдыхать запах дыма, когда она курила. Выключив свет и крепко обняв Элоизу, Том вспомнил, что не сжег паспорт Роберта Маккея. О господи, ни минуты покоя.
25
Том высвободился из объятий спящей Элоизы, вытащив руку из-под ее шеи, осторожно повернул ее и поцеловал в грудь, после чего выбрался из постели. Элоиза проснулась лишь наполовину и, скорее всего, решила, что ему понадобилось в туалет. Том босиком прошел к себе в комнату и достал паспорт Маккея из кармана пиджака.
Он спустился на первый этаж. Часы возле телефона показывали без четверти семь. В камине был белый пепел, но он, несомненно, еще не остыл. Том поковырял в куче пепла прутиком в поисках кольца, в то же время пряча в руке зеленый паспорт на случай, если вдруг войдет мадам Аннет. Кольцо почернело и отчасти утратило свою форму, но не до конца, как он ожидал. Он положил его на плиту под очагом, помешал покрытые пеплом угольки и разорвал паспорт на несколько частей, после чего сжег его, подбрасывая спички для ускорения процесса. Затем он отнес кольцо в свою комнату и положил его в зальцбургский чемоданчик из свиной кожи вместе с находившейся там бесформенной черно-красной массой.
Зазвонил телефон, и Том поспешил схватить трубку.
— А, инспектор Уэбстер, здравствуйте!.. Все в порядке, я уже встал.
— Если я правильно понял мистера Константа, мистер Дерватт умер?
Пока Том подыскивал ответ, инспектор добавил:
— Мистер Констант позвонил вчера вечером в управление и оставил для меня это сообщение.
— Он покончил с собой в Зальцбурге, — сказал Том. — Я только что вернулся оттуда.
— Мне нужно повидаться с вами, мистер Рипли, и звоню я так рано потому, что хотел бы успеть на девятичасовой самолет. Вы не возражаете, если я подъеду к вам часам к одиннадцати?
Том охотно согласился.
Затем он вернулся к Элоизе. Через час — если он уснет — мадам Аннет разбудит их, принеся чай для Элоизы и кофе для него. Мадам Аннет частенько обнаруживала их вместе в одной из двух спален. Уснуть Тому не удалось, но и отдых рядом с Элоизой восстанавливал силы не хуже сна.
Мадам Аннет явилась в половине девятого. Том жестом показал ей, что он кофе выпьет, а мадам Элоиза еще немного поспит. Потягивая кофе, он думал, как ему следует держаться с Уэбстером, что говорить. Самое главное — честность. Дерватт позвонил в Бель-Омбр, так как очень беспокоился в связи с исчезновением Мёрчисона. (Подобная чрезмерная озабоченность выглядела странно, но часто именно чье-то нелогичное поведение, неожиданная реакция не вызывали у людей подозрений.) Дерватт хотел повидаться с Томом, и Элоиза сказала ему, что Том уехал в Зальцбург на поиски Бернарда Тафтса. Да, надо, чтобы Элоиза назвала Уэбстеру имя Бернарда. Он был старым другом Дерватта, и художник не мог оставить это сообщение без внимания. В Зальцбурге же их с Дерваттом интересовала в первую очередь судьба Бернарда, а не исчезновение Мёрчисона.
Когда Элоиза зашевелилась, Том спустился к мадам Аннет и попросил ее заварить Элоизе свежий чай. Была уже половина десятого.
Том сходил в лес проведать бывшую могилу Мёрчисона. С тех пор как он видел ее в последний раз, прошло несколько дождей. Он не стал трогать ветки, упавшие на могилу, — они лежали естественно, а не так, будто кто-то пытался замаскировать могилу. Да и с какой стати ему маскировать работу полицейских?
Около десяти мадам Аннет отправилась за покупками.
Том сказал Элоизе, что приезжает инспектор и что он хотел бы, чтобы она присутствовала при их разговоре.
— Ты можешь совершенно правдиво сообщить ему, что я отправился в Зальцбург искать Бернарда.
— Мсье Уэбстер может обвинить тебя в чем-нибудь?
— Ему не в чем меня обвинять, — ответил Том с улыбкой.
Уэбстер приехал без четверти одиннадцать. Он вошел со своим чемоданчиком деловитой походкой, как доктор, прибывший к больному.
— Вы уже встречались с моей женой, — сказал Том, принимая у инспектора пальто.
Инспектор устроился на диване. Прежде всего он записал все даты. Когда Том в первый раз беседовал с Дерваттом? Том ответил, что вроде бы в воскресенье, третьего ноября.
— Сначала он позвонил сюда и говорил с моей женой — я был уже в Зальцбурге.
— Так вы разговаривали с Дерваттом? — обратился инспектор к Элоизе.
— Да. Ему нужен был Тоом, но я сказала ему, что Тоом уехал в Зальцбург, чтобы найти Бернарда.
— Так-так… А где вы останавливались в Зальцбурге? — спросил инспектор Тома со своей обычной приятной улыбкой. По веселому выражению его лица трудно было сказать, что речь идет о чьей-то неожиданной смерти.
— В отеле “Гольденер Хирш”, — ответил Том. — Но сначала я отправился наугад искать Бернарда Тафтса в Париже, а уже потом поехал в Зальцбург, потому что он упоминал его в разговоре. Он говорил, что хотел бы побывать там еще раз. Зальцбург — небольшой город, и человека там нетрудно найти. Во всяком случае, я нашел Бернарда уже на следующий день после приезда.
— Кого вы встретили первым — Бернарда или Дерватта?
— Бернарда конечно, — я ведь искал его, а о том, что Дерватт в Зальцбурге, я даже не знал.
— А как… Но продолжайте, — сказал Уэбстер.
Том наклонился вперед, упершись руками в колени.
— Ну, сначала раз или два я виделся с Бернардом и с Дерваттом по отдельности, а затем мы встречались несколько раз вместе. Они были старыми друзьями. Мне казалось, что Бернард угнетен даже больше Дерватта. Его лондонская знакомая, Цинтия, отвергла его. А Дерватт… — Том поколебался. — Было такое впечатление, что Дерватта больше заботит состояние Бернарда, нежели свое собственное. У меня, кстати, есть пара блокнотов Бернарда — надо, наверное, показать их вам. — Он поднялся, но Уэбстер остановил его:
— Давайте сначала проясним кое-какие факты. Каким образом Бернард покончил с собой?
— Просто исчез. Сразу после самоубийства Дерватта. Судя по записям в его дневнике, он мог утопиться в реке. Но я не был в этом уверен, и потому не стал сообщать об этом местной полиции — сначала я хотел поговорить с вами.
У инспектора был несколько озадаченный вид, и это не удивляло Тома.
— Да, конечно, меня очень интересуют дневники Бернарда, но давайте сначала выясним вопрос с Дерваттом — что с ним произошло?
Том взглянул на Элоизу.
— Ну, мы втроем встретились в десять утра во вторник. Дерватт сказал, что он принял снотворное. Он уже и до этого высказывал намерение покончить с собой и просил нас — Бернарда и меня — кремировать его. Сначала я не принял это всерьез, но во вторник было видно, что он наглотался таблеток, и пока мы ходили вместе, он принял еще несколько. Он был в шутливо-беспечном настроении. Дерватт настоял, чтобы мы отправились в лес. — Том обратился к Элоизе: — Если ты не хочешь этого слушать, дорогая, то поднимись наверх. Мне необходимо рассказать эти малоприятные вещи.
— Я хочу услышать это. — Элоиза на секунду закрыла лицо руками, затем отняла их и встала. — Я попрошу мадам Аннет приготовить чай, ладно?
— Замечательно, — отозвался Том. — Дерватт спрыгнул с утеса на камни, — сообщил он инспектору. — Он, можно сказать, дважды покончил с собой — приняв снотворное и прыгнув с утеса, — а потом был еще и сожжен. Но к тому моменту он, разумеется, был уже мертв. Умер он в результате падения. Мы с Бернардом вернулись на это место на следующий день и сожгли труп, насколько это было возможно, а останки похоронили.
Элоиза вернулась в гостиную.
— Значит, на следующий день, — сказал Уэбстер, делая записи, — в среду, шестого ноября. А где Бернард останавливался в Зальцбурге?
Том назвал “Голубое что-то” на Линцергассе, но сказал, что не уверен, оставался ли Бернард там же после среды. Когда и где они достали бензин? В среду, в полдень, но точное место Том не смог бы назвать. Где проживал Дерватт? Этого Том даже и не пытался выяснить.
— Мы договорились с Бернардом встретиться в половине десятого в четверг у Старого рынка. Накануне вечером Бернард дал мне свой рюкзак и попросил подержать его у себя, пока он не найдет какую-нибудь другую гостиницу. Я предложил ему поселиться в моем отеле, но он не захотел. Утром в четверг он не пришел на встречу; я прождал его целый час. Больше я его так и не видел. Никаких записок для меня в “Гольденер Хирше” он не оставил. Я подозревал, что он не хотел меня видеть и, возможно, покончил с собой — может быть, прыгнул с моста. Я пошел к себе в отель.
Уэбстер несколько медленнее обычного раскурил сигарету.
— Вы договорились, что его рюкзак останется у вас до четверга?
— Нет, не обязательно. Бернард знал, как меня найти, и я ожидал, что он зайдет за вещами в среду вечером, но на всякий случай сказал, что если он не придет, то мы встретимся утром.
— Вы не справлялись о нем вчера утром в гостиницах?
— Нет… Я был расстроен и, в общем-то, уверен, что он покончил с собой.
Мадам Аннет подала им чай, обменявшись приветствием с Уэбстером.
— За несколько дней до этого, — сказал Том, — Бернард символически повесился в моем погребе, в виде собственного манекена — прицепил с помощью ремня свой костюм к потолку и оставил записку. Его обнаружила моя жена, и это было для нее настоящим шоком. — Он взглянул на Элоизу. — Прости, дорогая.
Элоиза прикусила губу и пожала плечами. Ее реакция была искренней. Да, все так и произошло, но воспоминания об этом не доставляли ей никакого удовольствия.
— У вас сохранилась эта записка? — спросил инспектор.
— Да. Кажется, она в кармане моего халата. Принести вам ее?
— Да, пожалуйста, но сначала скажите, — на лице Уэбстера опять появилась было улыбка, но он ее прогнал, — зачем вы все-таки поехали в Зальцбург?
— Я беспокоился о Бернарде. Он говорил, что хочет съездить туда, и я боялся, что он подумывает о самоубийстве. Я спрашивал себя, с чего вдруг ему захотелось приехать ко мне. Он знал, что у меня есть две картины Дерватта, но мы, собственно, даже не были знакомы. Однако, приехав сюда, он говорил со мной очень откровенно, и мне казалось, что я смогу помочь ему. А потом случилось это — они оба покончили с собой. В таких случаях как-то боишься вмешиваться — по крайней мере, когда имеешь дело с таким человеком, как Дерватт. Это представляется неправильным… — ну, не совсем неправильным, конечно, — я имею в виду, ты чувствуешь, что бесполезно отговаривать человека, он все равно сделает по-своему, если уж решился на это. Я считаю, что нельзя винить человека за то, что он не сказал чего-либо, раз он знал, что это бессмысленно. — Том сделал паузу.
Уэбстер слушал очень внимательно.
— После того символического самоубийства в погребе Бернард уехал — по всей вероятности, в Париж, — а потом опять вернулся. На этот раз тут уже была Элоиза.
Инспектор спросил, какого числа Бернард вернулся в Бель-Омбр. Насколько Том помнил, это было 25 октября.
— Я пытался успокоить Бернарда и сказал ему, что его подружка Цинтия, возможно, помирится с ним. Правда, я сам сомневался в этом, судя по тому, что он говорил. Но надо было как-то отвлечь его от мрачных мыслей. Наверное, Дерватт тоже старался сделать это. Я уверен, что в Зальцбурге они встречались несколько раз вдвоем. Дерватт относился к Бернарду с большой теплотой. Ты понимаешь, что я говорю, дорогая? — обратился он к Элоизе.
Элоиза кивнула. Возможно, она действительно хорошо понимала его.
— А чем был так подавлен сам Дерватт? Том задумался.
— Его угнетала вся наша действительность, весь мир. Я не знаю, может быть, у него были для этого и личные причины — что-нибудь в Мексике. Он упоминал какую-то мексиканскую девушку, которая вышла замуж и уехала. Не знаю, насколько это было для него важно. Было похоже, что он расстроен также в связи со своим приездом в Англию. Он сказал, что это было ошибкой.
Уэбстер наконец покончил со своими записями.
— Может быть, поднимемся теперь в вашу комнату?
Том проводил инспектора к себе и достал из шкафа чемоданчик.
— Я не хочу, чтобы жена это видела, — сказал он, открывая чемоданчик.
Останки были завернуты в австрийские и немецкие газеты, купленные Томом. Он заметил, что Уэбстер взглянул на даты выпуска газет, прежде чем вытащить сверток и положить его на ковер. На всякий случай он подложил под него еще газет, но Том знал, что сверток не оставляет следов. Инспектор развернул газеты.
Он спустился на первый этаж. Часы возле телефона показывали без четверти семь. В камине был белый пепел, но он, несомненно, еще не остыл. Том поковырял в куче пепла прутиком в поисках кольца, в то же время пряча в руке зеленый паспорт на случай, если вдруг войдет мадам Аннет. Кольцо почернело и отчасти утратило свою форму, но не до конца, как он ожидал. Он положил его на плиту под очагом, помешал покрытые пеплом угольки и разорвал паспорт на несколько частей, после чего сжег его, подбрасывая спички для ускорения процесса. Затем он отнес кольцо в свою комнату и положил его в зальцбургский чемоданчик из свиной кожи вместе с находившейся там бесформенной черно-красной массой.
Зазвонил телефон, и Том поспешил схватить трубку.
— А, инспектор Уэбстер, здравствуйте!.. Все в порядке, я уже встал.
— Если я правильно понял мистера Константа, мистер Дерватт умер?
Пока Том подыскивал ответ, инспектор добавил:
— Мистер Констант позвонил вчера вечером в управление и оставил для меня это сообщение.
— Он покончил с собой в Зальцбурге, — сказал Том. — Я только что вернулся оттуда.
— Мне нужно повидаться с вами, мистер Рипли, и звоню я так рано потому, что хотел бы успеть на девятичасовой самолет. Вы не возражаете, если я подъеду к вам часам к одиннадцати?
Том охотно согласился.
Затем он вернулся к Элоизе. Через час — если он уснет — мадам Аннет разбудит их, принеся чай для Элоизы и кофе для него. Мадам Аннет частенько обнаруживала их вместе в одной из двух спален. Уснуть Тому не удалось, но и отдых рядом с Элоизой восстанавливал силы не хуже сна.
Мадам Аннет явилась в половине девятого. Том жестом показал ей, что он кофе выпьет, а мадам Элоиза еще немного поспит. Потягивая кофе, он думал, как ему следует держаться с Уэбстером, что говорить. Самое главное — честность. Дерватт позвонил в Бель-Омбр, так как очень беспокоился в связи с исчезновением Мёрчисона. (Подобная чрезмерная озабоченность выглядела странно, но часто именно чье-то нелогичное поведение, неожиданная реакция не вызывали у людей подозрений.) Дерватт хотел повидаться с Томом, и Элоиза сказала ему, что Том уехал в Зальцбург на поиски Бернарда Тафтса. Да, надо, чтобы Элоиза назвала Уэбстеру имя Бернарда. Он был старым другом Дерватта, и художник не мог оставить это сообщение без внимания. В Зальцбурге же их с Дерваттом интересовала в первую очередь судьба Бернарда, а не исчезновение Мёрчисона.
Когда Элоиза зашевелилась, Том спустился к мадам Аннет и попросил ее заварить Элоизе свежий чай. Была уже половина десятого.
Том сходил в лес проведать бывшую могилу Мёрчисона. С тех пор как он видел ее в последний раз, прошло несколько дождей. Он не стал трогать ветки, упавшие на могилу, — они лежали естественно, а не так, будто кто-то пытался замаскировать могилу. Да и с какой стати ему маскировать работу полицейских?
Около десяти мадам Аннет отправилась за покупками.
Том сказал Элоизе, что приезжает инспектор и что он хотел бы, чтобы она присутствовала при их разговоре.
— Ты можешь совершенно правдиво сообщить ему, что я отправился в Зальцбург искать Бернарда.
— Мсье Уэбстер может обвинить тебя в чем-нибудь?
— Ему не в чем меня обвинять, — ответил Том с улыбкой.
Уэбстер приехал без четверти одиннадцать. Он вошел со своим чемоданчиком деловитой походкой, как доктор, прибывший к больному.
— Вы уже встречались с моей женой, — сказал Том, принимая у инспектора пальто.
Инспектор устроился на диване. Прежде всего он записал все даты. Когда Том в первый раз беседовал с Дерваттом? Том ответил, что вроде бы в воскресенье, третьего ноября.
— Сначала он позвонил сюда и говорил с моей женой — я был уже в Зальцбурге.
— Так вы разговаривали с Дерваттом? — обратился инспектор к Элоизе.
— Да. Ему нужен был Тоом, но я сказала ему, что Тоом уехал в Зальцбург, чтобы найти Бернарда.
— Так-так… А где вы останавливались в Зальцбурге? — спросил инспектор Тома со своей обычной приятной улыбкой. По веселому выражению его лица трудно было сказать, что речь идет о чьей-то неожиданной смерти.
— В отеле “Гольденер Хирш”, — ответил Том. — Но сначала я отправился наугад искать Бернарда Тафтса в Париже, а уже потом поехал в Зальцбург, потому что он упоминал его в разговоре. Он говорил, что хотел бы побывать там еще раз. Зальцбург — небольшой город, и человека там нетрудно найти. Во всяком случае, я нашел Бернарда уже на следующий день после приезда.
— Кого вы встретили первым — Бернарда или Дерватта?
— Бернарда конечно, — я ведь искал его, а о том, что Дерватт в Зальцбурге, я даже не знал.
— А как… Но продолжайте, — сказал Уэбстер.
Том наклонился вперед, упершись руками в колени.
— Ну, сначала раз или два я виделся с Бернардом и с Дерваттом по отдельности, а затем мы встречались несколько раз вместе. Они были старыми друзьями. Мне казалось, что Бернард угнетен даже больше Дерватта. Его лондонская знакомая, Цинтия, отвергла его. А Дерватт… — Том поколебался. — Было такое впечатление, что Дерватта больше заботит состояние Бернарда, нежели свое собственное. У меня, кстати, есть пара блокнотов Бернарда — надо, наверное, показать их вам. — Он поднялся, но Уэбстер остановил его:
— Давайте сначала проясним кое-какие факты. Каким образом Бернард покончил с собой?
— Просто исчез. Сразу после самоубийства Дерватта. Судя по записям в его дневнике, он мог утопиться в реке. Но я не был в этом уверен, и потому не стал сообщать об этом местной полиции — сначала я хотел поговорить с вами.
У инспектора был несколько озадаченный вид, и это не удивляло Тома.
— Да, конечно, меня очень интересуют дневники Бернарда, но давайте сначала выясним вопрос с Дерваттом — что с ним произошло?
Том взглянул на Элоизу.
— Ну, мы втроем встретились в десять утра во вторник. Дерватт сказал, что он принял снотворное. Он уже и до этого высказывал намерение покончить с собой и просил нас — Бернарда и меня — кремировать его. Сначала я не принял это всерьез, но во вторник было видно, что он наглотался таблеток, и пока мы ходили вместе, он принял еще несколько. Он был в шутливо-беспечном настроении. Дерватт настоял, чтобы мы отправились в лес. — Том обратился к Элоизе: — Если ты не хочешь этого слушать, дорогая, то поднимись наверх. Мне необходимо рассказать эти малоприятные вещи.
— Я хочу услышать это. — Элоиза на секунду закрыла лицо руками, затем отняла их и встала. — Я попрошу мадам Аннет приготовить чай, ладно?
— Замечательно, — отозвался Том. — Дерватт спрыгнул с утеса на камни, — сообщил он инспектору. — Он, можно сказать, дважды покончил с собой — приняв снотворное и прыгнув с утеса, — а потом был еще и сожжен. Но к тому моменту он, разумеется, был уже мертв. Умер он в результате падения. Мы с Бернардом вернулись на это место на следующий день и сожгли труп, насколько это было возможно, а останки похоронили.
Элоиза вернулась в гостиную.
— Значит, на следующий день, — сказал Уэбстер, делая записи, — в среду, шестого ноября. А где Бернард останавливался в Зальцбурге?
Том назвал “Голубое что-то” на Линцергассе, но сказал, что не уверен, оставался ли Бернард там же после среды. Когда и где они достали бензин? В среду, в полдень, но точное место Том не смог бы назвать. Где проживал Дерватт? Этого Том даже и не пытался выяснить.
— Мы договорились с Бернардом встретиться в половине десятого в четверг у Старого рынка. Накануне вечером Бернард дал мне свой рюкзак и попросил подержать его у себя, пока он не найдет какую-нибудь другую гостиницу. Я предложил ему поселиться в моем отеле, но он не захотел. Утром в четверг он не пришел на встречу; я прождал его целый час. Больше я его так и не видел. Никаких записок для меня в “Гольденер Хирше” он не оставил. Я подозревал, что он не хотел меня видеть и, возможно, покончил с собой — может быть, прыгнул с моста. Я пошел к себе в отель.
Уэбстер несколько медленнее обычного раскурил сигарету.
— Вы договорились, что его рюкзак останется у вас до четверга?
— Нет, не обязательно. Бернард знал, как меня найти, и я ожидал, что он зайдет за вещами в среду вечером, но на всякий случай сказал, что если он не придет, то мы встретимся утром.
— Вы не справлялись о нем вчера утром в гостиницах?
— Нет… Я был расстроен и, в общем-то, уверен, что он покончил с собой.
Мадам Аннет подала им чай, обменявшись приветствием с Уэбстером.
— За несколько дней до этого, — сказал Том, — Бернард символически повесился в моем погребе, в виде собственного манекена — прицепил с помощью ремня свой костюм к потолку и оставил записку. Его обнаружила моя жена, и это было для нее настоящим шоком. — Он взглянул на Элоизу. — Прости, дорогая.
Элоиза прикусила губу и пожала плечами. Ее реакция была искренней. Да, все так и произошло, но воспоминания об этом не доставляли ей никакого удовольствия.
— У вас сохранилась эта записка? — спросил инспектор.
— Да. Кажется, она в кармане моего халата. Принести вам ее?
— Да, пожалуйста, но сначала скажите, — на лице Уэбстера опять появилась было улыбка, но он ее прогнал, — зачем вы все-таки поехали в Зальцбург?
— Я беспокоился о Бернарде. Он говорил, что хочет съездить туда, и я боялся, что он подумывает о самоубийстве. Я спрашивал себя, с чего вдруг ему захотелось приехать ко мне. Он знал, что у меня есть две картины Дерватта, но мы, собственно, даже не были знакомы. Однако, приехав сюда, он говорил со мной очень откровенно, и мне казалось, что я смогу помочь ему. А потом случилось это — они оба покончили с собой. В таких случаях как-то боишься вмешиваться — по крайней мере, когда имеешь дело с таким человеком, как Дерватт. Это представляется неправильным… — ну, не совсем неправильным, конечно, — я имею в виду, ты чувствуешь, что бесполезно отговаривать человека, он все равно сделает по-своему, если уж решился на это. Я считаю, что нельзя винить человека за то, что он не сказал чего-либо, раз он знал, что это бессмысленно. — Том сделал паузу.
Уэбстер слушал очень внимательно.
— После того символического самоубийства в погребе Бернард уехал — по всей вероятности, в Париж, — а потом опять вернулся. На этот раз тут уже была Элоиза.
Инспектор спросил, какого числа Бернард вернулся в Бель-Омбр. Насколько Том помнил, это было 25 октября.
— Я пытался успокоить Бернарда и сказал ему, что его подружка Цинтия, возможно, помирится с ним. Правда, я сам сомневался в этом, судя по тому, что он говорил. Но надо было как-то отвлечь его от мрачных мыслей. Наверное, Дерватт тоже старался сделать это. Я уверен, что в Зальцбурге они встречались несколько раз вдвоем. Дерватт относился к Бернарду с большой теплотой. Ты понимаешь, что я говорю, дорогая? — обратился он к Элоизе.
Элоиза кивнула. Возможно, она действительно хорошо понимала его.
— А чем был так подавлен сам Дерватт? Том задумался.
— Его угнетала вся наша действительность, весь мир. Я не знаю, может быть, у него были для этого и личные причины — что-нибудь в Мексике. Он упоминал какую-то мексиканскую девушку, которая вышла замуж и уехала. Не знаю, насколько это было для него важно. Было похоже, что он расстроен также в связи со своим приездом в Англию. Он сказал, что это было ошибкой.
Уэбстер наконец покончил со своими записями.
— Может быть, поднимемся теперь в вашу комнату?
Том проводил инспектора к себе и достал из шкафа чемоданчик.
— Я не хочу, чтобы жена это видела, — сказал он, открывая чемоданчик.
Останки были завернуты в австрийские и немецкие газеты, купленные Томом. Он заметил, что Уэбстер взглянул на даты выпуска газет, прежде чем вытащить сверток и положить его на ковер. На всякий случай он подложил под него еще газет, но Том знал, что сверток не оставляет следов. Инспектор развернул газеты.