Страница:
Слева от него припало к земле низкое, приземистое здание, от него к монастырю вела крытая галерея. На крыше дома высилась узкая колокольня, и чахлые побеги плюща цеплялись за холодные каменные стены в последней отчаянной попытке выжить. Откуда-то изнутри до Колта и его спутников донеслись неясные звуки нежных женских голосов, поющих псалом. Если бы не это пение, монастырь казался бы вымершим.
Старый запор на железных воротах не выдержал удара прикладом винчестера, и дверь с резким, пронзительным скрежетом отворилась. Колт с некоторой опаской вошел внутрь, махнув рукой Бриане и Бранчу, чтобы не отставали.
Как будто в ожидании их прихода, из-за утла церкви вынырнула кругленькая приземистая женщина и заторопилась им навстречу. Из-под жестко накрахмаленного белоснежного чепца не выбивалось ни единого волоса, плотная ткань туго обтягивала скулы и подбородок, а на плечи монашки спускалась короткая белая пелерина.
Когда женщина подошла ближе, путешественники убедились, что в ее неприветливом лице нет и намека на гостеприимство. За толстыми стеклами очков прятались холодные, острые, как буравчики, глаза, а тонкие губы были плотно сжаты. Широко, по-мужски шагая, женщина направлялась прямо к ним.
– Что вам здесь нужно? – резко спросила она по-французски.
Как можно мягче Колт объяснил, что он разыскивает Даниэллу Колтрейн, свою сестру, которая не так давно стала монахиней в здешней обители.
– Послушницей, – быстро поправила Бриана.
Глаза пожилой монахини остановились на лице молодой девушки, удивление во взгляде быстро уступило место презрению. Бриана опустила глаза и ахнула: на ней по-прежнему были одолженные у Бранча брюки, и она, невольно съежившись, почувствовала себя на редкость неуютно.
– Моя сестра, – напомнил Колт, – я бы хотел поговорить с ней.
Монахиня смерила его негодующим взглядом:
– Мне ничего не известно об этом. А вы спрашивали разрешения у матери-настоятельницы?
За спиной Колта послышался тихий шепот Брианы: «Она, возможно, не имеет права признаться, что Дани здесь. Или сама не знает об этом. Вступая в монастырь, девушка отказывается от всего земного, даже от своего имени, и получает взамен другое.
Прежнее ее имя вряд ли кому-нибудь известно».
Колт с сомнением покачал головой и снова повернулся к монахине:
– Послушайте, во что бы то ни стало мне нужно увидеть сестру, и я добьюсь этого!
Монахиня, в испуге вытаращив глаза, отшатнулась: за сорок два года, проведенные в обители Пресвятой Богородицы, ей ни разу не приходилось сталкиваться с непокорностью. По освященным столетиями монастырским правилам, любого странника, постучавшего в двери святой обители, впускали и досыта кормили, но затем как можно быстрее отсылали прочь из монастыря. Никто не мог рассчитывать на большее и, насколько ей было известно, так было всегда, с того момента, как пятьсот лет назад на суровых неприступных скалах выросли стены этой женской обители.
Не колеблясь ни минуты, сестра Мария направилась к воротам и указала на узенькую тропинку, сбегающую круто вниз с Желтой горы.
– Ступай с миром, сын мой. Что сделано, то сделано, – как можно мягче произнесла она. – Здесь больше нет той, которую ты мог бы назвать своей сестрой.
Глухой стон вырвался у Колта сквозь стиснутые зубы. Ну что ж, пусть будет так! Он решительно направился к церкви.
За ним по пятам семенила сестра Мария, жалобно причитая:
– Нет, нет! Немедленно уезжайте! Сюда нельзя!
Голос ее пресекся. Ну почему он не слушает?! Все вступившие в монастырь давали обет отказаться от мира, забыть о своих семьях и всех, кого они любили. Господь становился их семьей – их единственной семьей! И те, кого сестры навсегда оставляли, приходя сюда, должны были смириться с этим обстоятельством, каким бы жестоким оно ни казалось.
Спеша за широко шагающим Колтом, сестра Мария в отчаянии ломала пухлые руки.
– Послушайте же! – безнадежно взывала она. Наконец он повернулся и с высоты своего роста уставился на нее. – Она не сможет даже поговорить с вами, ведь пойти на это – значит нарушить свой обет! Это строжайше запрещено. Вы только принесете ей горе, если…
Колт резко отвернулся от задыхающейся женщины и ринулся вперед. Остановившись перед тяжелыми двойными дверями церкви, он одним движением резко распахнул их.
Пение смолкло, и сорок пар глаз в замешательстве уставились на него. Колт никогда, даже в глубине души не смог бы признаться себе, какое на него действие оказала атмосфера, царившая в церкви, куда сквозь высокие стрельчатые витражи робко проникали солнечные лучи, бросая разноцветные отблески на вереницу коленопреклоненных женщин в белых одеяниях со склоненными головами и покорно сложенными руками.
Напротив входа стояла статуя Девы Марии и трех других святых, а над алтарем – большое распятие красного дерева с серебряной фигурой Спасителя. Легкий шепот пролетел по церкви над склоненными головами монахинь, и у ног Колта заколыхались белые волны чепцов.
Под этими удивленными и встревоженными взглядами незнакомых женщин, казавшихся ему похожими друг на Друга, как сестры, Колт похолодел от страха, чувствуя, что никогда в жизни не сможет узнать, которая из них Дани. Он вышел на середину церкви и глухо пробормотал:
– Прошу прощения, что нарушил ваш покой. Но я ищу свою сестру, Даниэллу Колтрейн. – Он пробежался взглядом по обращенным к нему женским лицам, стараясь увидеть лицо своей сестры, но так и не найдя его, тихо спросил:
– Где же ты, Дани? Ты так нужна мне!
Наступила тишина. Все затаили дыхание.
Стоявшая в дверях сестра Мария испуганно заголосила:
– Она не сможет ответить вам! Она дала обет, и ей не позволено разговаривать с вами.
– Она кое-чем обязана мне, – коротко ответил Колт. – Я ее брат, и она нужна мне. И я уверен, Что это не менее важно, чем данный ею обет.
Сестры склонили головы, и вновь по церкви пронесся тихий взволнованный шепот. Вдруг краем глаза Колт заметил какое-то движение и резко повернулся: одна из монахинь тихо, но решительно направлялась прямо к нему.
Белое озеро монашеских чепцов заколыхалось, будто подернутое рябью.
На Колта не мигая смотрели глаза цвета темного янтаря, которые он помнил с детства, и тихий, словно летний ветерок, голос произнес:
– Да, Джон Тревис, это я. Чем я могу помочь тебе?
Широко раскрыв глаза, оцепеневший Колт смотрел на сестру.
Глава 27
Старый запор на железных воротах не выдержал удара прикладом винчестера, и дверь с резким, пронзительным скрежетом отворилась. Колт с некоторой опаской вошел внутрь, махнув рукой Бриане и Бранчу, чтобы не отставали.
Как будто в ожидании их прихода, из-за утла церкви вынырнула кругленькая приземистая женщина и заторопилась им навстречу. Из-под жестко накрахмаленного белоснежного чепца не выбивалось ни единого волоса, плотная ткань туго обтягивала скулы и подбородок, а на плечи монашки спускалась короткая белая пелерина.
Когда женщина подошла ближе, путешественники убедились, что в ее неприветливом лице нет и намека на гостеприимство. За толстыми стеклами очков прятались холодные, острые, как буравчики, глаза, а тонкие губы были плотно сжаты. Широко, по-мужски шагая, женщина направлялась прямо к ним.
– Что вам здесь нужно? – резко спросила она по-французски.
Как можно мягче Колт объяснил, что он разыскивает Даниэллу Колтрейн, свою сестру, которая не так давно стала монахиней в здешней обители.
– Послушницей, – быстро поправила Бриана.
Глаза пожилой монахини остановились на лице молодой девушки, удивление во взгляде быстро уступило место презрению. Бриана опустила глаза и ахнула: на ней по-прежнему были одолженные у Бранча брюки, и она, невольно съежившись, почувствовала себя на редкость неуютно.
– Моя сестра, – напомнил Колт, – я бы хотел поговорить с ней.
Монахиня смерила его негодующим взглядом:
– Мне ничего не известно об этом. А вы спрашивали разрешения у матери-настоятельницы?
За спиной Колта послышался тихий шепот Брианы: «Она, возможно, не имеет права признаться, что Дани здесь. Или сама не знает об этом. Вступая в монастырь, девушка отказывается от всего земного, даже от своего имени, и получает взамен другое.
Прежнее ее имя вряд ли кому-нибудь известно».
Колт с сомнением покачал головой и снова повернулся к монахине:
– Послушайте, во что бы то ни стало мне нужно увидеть сестру, и я добьюсь этого!
Монахиня, в испуге вытаращив глаза, отшатнулась: за сорок два года, проведенные в обители Пресвятой Богородицы, ей ни разу не приходилось сталкиваться с непокорностью. По освященным столетиями монастырским правилам, любого странника, постучавшего в двери святой обители, впускали и досыта кормили, но затем как можно быстрее отсылали прочь из монастыря. Никто не мог рассчитывать на большее и, насколько ей было известно, так было всегда, с того момента, как пятьсот лет назад на суровых неприступных скалах выросли стены этой женской обители.
Не колеблясь ни минуты, сестра Мария направилась к воротам и указала на узенькую тропинку, сбегающую круто вниз с Желтой горы.
– Ступай с миром, сын мой. Что сделано, то сделано, – как можно мягче произнесла она. – Здесь больше нет той, которую ты мог бы назвать своей сестрой.
Глухой стон вырвался у Колта сквозь стиснутые зубы. Ну что ж, пусть будет так! Он решительно направился к церкви.
За ним по пятам семенила сестра Мария, жалобно причитая:
– Нет, нет! Немедленно уезжайте! Сюда нельзя!
Голос ее пресекся. Ну почему он не слушает?! Все вступившие в монастырь давали обет отказаться от мира, забыть о своих семьях и всех, кого они любили. Господь становился их семьей – их единственной семьей! И те, кого сестры навсегда оставляли, приходя сюда, должны были смириться с этим обстоятельством, каким бы жестоким оно ни казалось.
Спеша за широко шагающим Колтом, сестра Мария в отчаянии ломала пухлые руки.
– Послушайте же! – безнадежно взывала она. Наконец он повернулся и с высоты своего роста уставился на нее. – Она не сможет даже поговорить с вами, ведь пойти на это – значит нарушить свой обет! Это строжайше запрещено. Вы только принесете ей горе, если…
Колт резко отвернулся от задыхающейся женщины и ринулся вперед. Остановившись перед тяжелыми двойными дверями церкви, он одним движением резко распахнул их.
Пение смолкло, и сорок пар глаз в замешательстве уставились на него. Колт никогда, даже в глубине души не смог бы признаться себе, какое на него действие оказала атмосфера, царившая в церкви, куда сквозь высокие стрельчатые витражи робко проникали солнечные лучи, бросая разноцветные отблески на вереницу коленопреклоненных женщин в белых одеяниях со склоненными головами и покорно сложенными руками.
Напротив входа стояла статуя Девы Марии и трех других святых, а над алтарем – большое распятие красного дерева с серебряной фигурой Спасителя. Легкий шепот пролетел по церкви над склоненными головами монахинь, и у ног Колта заколыхались белые волны чепцов.
Под этими удивленными и встревоженными взглядами незнакомых женщин, казавшихся ему похожими друг на Друга, как сестры, Колт похолодел от страха, чувствуя, что никогда в жизни не сможет узнать, которая из них Дани. Он вышел на середину церкви и глухо пробормотал:
– Прошу прощения, что нарушил ваш покой. Но я ищу свою сестру, Даниэллу Колтрейн. – Он пробежался взглядом по обращенным к нему женским лицам, стараясь увидеть лицо своей сестры, но так и не найдя его, тихо спросил:
– Где же ты, Дани? Ты так нужна мне!
Наступила тишина. Все затаили дыхание.
Стоявшая в дверях сестра Мария испуганно заголосила:
– Она не сможет ответить вам! Она дала обет, и ей не позволено разговаривать с вами.
– Она кое-чем обязана мне, – коротко ответил Колт. – Я ее брат, и она нужна мне. И я уверен, Что это не менее важно, чем данный ею обет.
Сестры склонили головы, и вновь по церкви пронесся тихий взволнованный шепот. Вдруг краем глаза Колт заметил какое-то движение и резко повернулся: одна из монахинь тихо, но решительно направлялась прямо к нему.
Белое озеро монашеских чепцов заколыхалось, будто подернутое рябью.
На Колта не мигая смотрели глаза цвета темного янтаря, которые он помнил с детства, и тихий, словно летний ветерок, голос произнес:
– Да, Джон Тревис, это я. Чем я могу помочь тебе?
Широко раскрыв глаза, оцепеневший Колт смотрел на сестру.
Глава 27
Горечь разрыва с семьей, воспоминания о старых ссорах и детских обидах – все было забыто в одно мгновение, и брат с сестрой припали друг к другу под сводами старого монастыря.
Казалось, время вернулось вспять и они снова стали детьми.
Скрипучий злобный голос сестры Марии вернул их к действительности, и они вздрогнули, будто пробудившись от волшебного сна.
– Ты совершила грех, – набросилась она на Дани, – ты осмелилась прервать службу и нарушить обет молчания. Ты говорила с незнакомым человеком!
Дани понимала, что та права. Но ведь ее святой обязанностью было молиться за спасение и обращение заблудших душ, в чем же тогда ее грех?! И когда ее брат в отчаянии пришел к ней, разве не было ее долгом помочь ему?!
Сестра Мария обняла ее поникшие плечи.
– Подумай о моих словах, – она ласково встряхнула девушку, – отвернись от него, дитя мое, так же, как ты отвернулась от всего мира.
Дани украдкой бросила взгляд на стоявшего поодаль Колта и содрогнулась, заметив, какой мукой искажено его лицо.
Она ни минуты не сомневалась, что его привели сюда исключительные обстоятельства. Должно быть, случилось что-то очень серьезное. И вдруг Дани заметила выглядывающую из-за спины Колта встревоженную Бриану. Теперь она уже не сомневалась. Что бы там ни было, она не откажет в помощи брату и единственной подруге.
Дани бережно сняла руку старой женщины со своего плеча.
– Я должна поступить так, как мне подсказывает совесть.
Не думаю, что вы сможете понять меня, сестра, но брат мне слишком дорог, чтобы я смогла оттолкнуть его, когда он нуждается в помощи. – Она повернулась к Колту и потянула его за руку:
– Пойдем со мной.
Колт кивнул Бранчу и Бриане, и все четверо покинули церковь, чтобы не мешать монахиням продолжать службу.
Дани пересекла внутренний двор и привела их в маленький садик у монастырской стены, где вокруг крошечного пруда стояли несколько каменных скамей. Торопливо обняв Бриану, Дани заставила их сесть.
– А теперь рассказывай, зачем вы приехали. Думаю, что-то случилось, иначе бы тебя здесь не было.
Колт решил рассказать все с самого начала, но, когда он добрался до мошенничества Брианы, сестра мягко, но решительно остановила его.
– Ты действительно это сделала? – Голос ее дрогнул. – Ты решила потребовать мою долю наследства? И почему же мне никто не рассказал о письме отца? Ведь это же было первое письмо от него за все четырнадцать лет!
Бриана уже открыла рот, чтобы попытаться все объяснить, но Колт не дал ей ничего сказать, коротко буркнув, что это было далеко не первое письмо.
– Он постоянно писал тебе. Дани, только ты ни разу не ответила.
Дани опустила глаза, лишь крепко стиснутые пальцы выдавали ее волнение.
– Я никогда не получала писем от отца, – в отчаянии прошептала она. – Я писала ему не раз и никак не могла понять, почему он не отвечает мне.
И тут Колта осенило. Их взгляды встретились, и он гневно воскликнул:
– Это Элейн! Это ее рук дело! Наверняка она все сделала для того, чтобы вы с отцом никогда ничего не знали друг о Друге!
– Как она могла так поступить! – горько вздохнула Дани и перевела взгляд на притихшую Бриану:
– Ну а что заставило тебя участвовать в этом? Я ведь всегда была тебе верным другом, всегда верила тебе!
– Шарль, – одними губами произнесла Бриана.
Заглянув в ее потемневшие глаза. Дани вздохнула:
– Понятно. И где он сейчас?
Со слезами на глазах, Бриана пробормотала, что Шарля отправили в приют. Она коротко упомянула об операции.
– Ну, слава Богу, хоть какая-то радость. – Прежняя ласковая улыбка осветила печальное лицо Дани, и Бриана вспыхнула от радости, узнав в строгой послушнице любимую подругу – Она что-то говорила о том, что у нее брат – калека, – вмешался Колт, – но я не поверил.
Дани подтвердила каждое слово Брианы.
– Ты должен простить ее. – Она подняла на брата умоляющий взгляд.
Колт испуганно покосился на нее, он был явно ошеломлен.
– Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть это.
– Ты должен, поверь мне. – Сестра потянулась к нему, и ее нежный поцелуй заставил Колта вздрогнуть. Никогда прежде она не делала этого. – Только когда мы прощаем обиду, мир воцаряется в наших душах. – Она помолчала, потом решительно взглянула ему в глаза. – За этим я и пришла сюда и теперь обрела покой.
Колт недоверчиво обвел взглядом угрюмые стены и покачал головой. Что за безрадостное место! Но если Дани считает по-другому, он ей не судья.
– Прости, если доставил тебе неприятности. По-моему, строгая монахиня очень разозлилась.
Но Дани, похоже, это ничуть не встревожило.
– Если Господь привел тебя сюда, да свершится его святая воля! Я помогу тебе, только скажи как.
– Я уже узнал от тебя все, что хотел, – улыбнулся Колт. – Прости, но единственное, что мне было нужно, это убедиться, что ты ничего не подозреваешь об этой подлости. А теперь я могу отправиться в Монако и вернуть свое золото. Если хочешь, я положу твою часть в банк на твое имя.
Дани слегка улыбнулась:
– Не торопись. Церковь не обеднеет, если не получит этих денег прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты забрал их и выкупил назад и землю, и рудник. Пусть они пока побудут у тебя, распоряжайся ими, как своей собственностью. Может быть, это хоть немного поможет тебе забыть все то, что произошло с тобой. Я хочу, чтобы мои деньги по-прежнему принадлежали Колтрейнам.
– Ты совсем не обязана делать это! – решительно перебил ее Колт. – Ведь ты ни в чем не виновата!
Сжав его пальцы, Дани печально вздохнула:
– Это не совсем так. Будь я сильнее духом, Элейн никогда бы не удалось оторвать меня от семьи. Так что позволь мне хоть как-то помочь тебе. Забери мою долю и поступай с ней, как сочтешь нужным.
– Спасибо, мисс, – не выдержал молчавший до сих пор Бранч. – Это очень благородно с вашей стороны.
Колт окинул его свирепым взглядом, и Бранч смущенно притих.
– Не волнуйся. Дани, – робко предложила Бриана, покраснев до слез. – Я тоже сделаю, что смогу.
Колт застыл от удивления, услышав ее слова, а Дани, вдруг что-то вспомнив, удивилась:
– А для чего ты переписал на мое имя свою долю папиного наследства? Конечно, ты считал, что Бриана – твоя сестра, но почему ты решил отказаться от всего, что имел, ради нее?!
Бранч смущенно отвел глаза. По тому, как вели себя эти двое, он уже давно догадывался, что между ними происходит что-то неладное. А теперь достаточно было только взглянуть на их лица, чтобы убедиться, что его подозрения оказались верны.
Даже Дани, которая почти всю жизнь провела возле Элейн, внезапно поняла, почему после ее слов брат и Бриана вдруг неловко потупились. Она побледнела и впилась в них испытующим взглядом.
В эту минуту Бриана чуть было не сказала правду им в лицо. Но разве это поможет? Колт только почувствует себя полным дураком, узнав, что его дважды обвели вокруг пальца.
Растерянная и смущенная, Бриана не знала, что делать. А если Колт еще больше возненавидит ее?! И потом, как она сможет смотреть ему в глаза?!
Воцарилось неловкое молчание, и Дани наконец робко предложила:
– А может быть, стоит сообщить отцу? Он наверняка что-нибудь придумает! Кроме того, тебе может потребоваться его помощь – не так-то просто будет отобрать у Гевина золото.
Поверь, он может быть по-настоящему опасен, уж я-то знаю!
Я буду волноваться за тебя, Джон Тревис.
Колт презрительно фыркнул:
– Плевать мне на Гевина! И меньше всего мне хотелось бы, чтобы отец хоть что-то проведал прежде, чем я сам все улажу. Пожалуйста, поверь мне, Дани, я справлюсь сам!
Дани поняла, что задела его самолюбие.
Они снова замолчали, каждый погрузился в собственные невеселые мысли. Слезы душили Дани, никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной. Оказывается, отец не забыл ее, все эти долгие годы он тосковал по ней, и только злая воля Элейн не дала им вновь стать одной семьей. Она помолится за душу тетки, но вряд ли Господь сможет простить ей страшный грех, подумала бедная Дани.
А у Бранча от жалости и сочувствия просто сердце разрывалось. Он переводил взгляд с одного убитого горем лица на другое и мечтал только о том, чтобы поскорее закончился весь этот кошмар и они с Колтом собрались бы в обратный путь.
Надо ведь еще вернуть золото и благополучно доставить его домой. А Колт справится, Бранч был уверен в этом. И снова все будет хорошо. Главное, поскорее вернуться.
Колт угрюмо смотрел себе под ноги, зная, что пришло Время прощаться. Должно быть, Элейн уже обнаружили и в эту самую минуту проклятый Гевин собирается бежать с его золотом. Нельзя было терять ни минуты, и все же он не мог заставить себя уйти. Ведь рядом была его сестра, и Бог знает, когда ему доведется увидеть ее вновь! Похоже, она никогда не покинет монастырь, а ему сюда путь заказан. Как не хотелось ему уезжать, как хотелось подольше побыть с ней, вволю насмотреться на поднятое к нему прелестное, родное лицо.
И вдруг, обнимая сестру, Колт внезапно подумал, что никогда не смотрел на сестру, как на женщину, хотя она, несомненно, очень хороша собой. Он любил ее, но в этой любви не было ничего плотского и не могло быть, он ни минуты не сомневался в этом.
Но та обжигающая страсть, которая, как магнитом, притягивала его к Бриане, не имела ничего общего с родственными чувствами. Он безумно желал Бриану, как только мужчина может желать женщину. И сознание этого вернуло ему душевный покой.
Но внезапно Дани, выпустив ладонь брата, со страхом посмотрела поверх его плеча. Колт обернулся и увидел торопливо направлявшихся к ним двух монахинь, в одной из которых он с неприязнью узнал сестру Марию. Вторая, по всей видимости, была сама настоятельница. Когда женщины подошли поближе, он заметил неодобрительную гримасу на лице старшей монахини и невольно подумал, было ли время, когда она выглядела не такой хмурой, или опущенные уголки рта и жесткое выражение напряженного лица просто отражали суровый нрав, присущий ей от природы?
Дани торопливо вскочила, заметив приближающихся монахинь. Покорно склонив голову, она робко прошептала:
– Матушка!
Монахини замерли в двух шагах от молодых людей, и вдруг настоятельница шагнула вперед, остановилась прямо перед склонившейся в почтительном поклоне Дани и метнула на нее разъяренный взгляд.
– Ты погрешила против святого устава нашей обители, дочь моя, и я вынуждена пожаловаться на тебя епископу, – сурово произнесла она. – Пусть он решит, как следует поступить с тобой. – Она перевела дыхание и взглянула на девушку, чтобы убедиться, что та уже достаточно напугана ее словами. – Возможно, тебе прикажут покинуть монастырь – ведь ты нарушила данный тобой обет отрешиться от всего земного и посвятить себя Господу!
Но, похоже. Дани было не так-то легко испугать.
– Матушка, – почтительно, но твердо произнесла она, – это мой брат, с которым мы не виделись почти четырнадцать лет. Он приехал просить меня о помощи, и я…
– Это ничего не значит! – сурово оборвала ее монахиня. – Ты дала обет отрешиться от мира, а стоило этому молодому человеку ворваться в церковь и позвать тебя, так ты забыла обо всем! А тебе бы следовало опасаться его, как самого сатаны!
– Матушка, – не выдержал Колт, – я, конечно, не самый примерный христианин, но тем не менее мне не очень-то приятно, когда вы сравниваете меня с сатаной! И если уж кто-то виноват в случившемся, так это я. Дани поступила, как любой человек на ее месте.
Лицо матери-настоятельницы побагровело от ярости, и она истошно завопила:
– Немедленно убирайтесь, молодой человек! Чтобы и духу вашего здесь не было!
Колт уже собрался было ответить, как вдруг почувствовал, что дрожащие пальцы Дани стиснули его руку.
– Тебе лучше уйти, Джон Тревис, а то будет еще хуже.
Ему очень хотелось хоть еще раз на прощание обнять сестру, но мысль о том, что эти чудовища будут преследовать ее, заставила его отступить. Он тяжело вздохнул:
– Не волнуйся. Дани, я все объясню отцу. По крайней мере теперь он будет знать, что ты ни в чем не виновата, и поймет…
– Ничего вы не передадите! – Голос настоятельницы сорвался на визг. – Я запрещаю вам разговаривать с вашей сестрой! Понимаете, запрещаю!
Колт поймал себя на шальной мысли, что мир ничего не потерял, когда эта старая мегера решила посвятить себя Богу.
Повезло, наверное, какому-то бедняге, ведь жизнь с ней на земле похуже, чем ад после смерти. Нет ничего дурного в том, что человек хранит верность данным обетам, но неужели же любовь к Христу должна непременно исключать жалость и сострадание к людям?!
Но вряд ли имело смысл обсуждать это с настоятельницей, которая в этот момент была больше похожа на огнедышащего дракона, чем на кроткую овечку Христову. Да и Дани это вряд ли поможет, а вот навредит наверняка. Поэтому Колт только бросил на сестру прощальный взгляд, от души надеясь, что она догадается о той трепетной и нежной любви, что снизошла на его душу.
Наконец он коротко кивнул Бранчу:
– Идем.
Они уходили неохотно, каждому было страшно оставлять Дани, ведь только Богу известно, как отразится на ней их приезд.
Усевшись на лошадь позади Колта, Бриана устало прислонилась к его широкой спине, пока они осторожно спускались вниз по узкой, извилистой тропе. Она безвольно склонила голову, совершенно не отдавая себе отчета, что ее пышная грудь при каждом движении лошади прикасается к его спине, а Колт, чувствуя, как упругие бедра мягко обхватили его сзади, мучительно напрягся.
Всю дорогу до Монако Колт, до боли стиснув поводья, бормотал сквозь зубы едва слышные проклятия, давая себе зарок как можно скорее избавиться от девушки, пока он еще владеет собой. Однако у него из головы не выходила одна мысль: ведь он же занимался с ней любовью, и, похоже, не один раз, так почему же он совершенно ничего не помнит об этом?!
Неужели он когда-то ласкал губами эти нежные упругие соски, которые сейчас так соблазнительно трутся о его спину, осыпал поцелуями роскошную грудь, а потом просто забыл обо всем?! Нет, это невозможно, немыслимо!
«И за это ты мне заплатишь», – подумал обезумевший от ярости Колт.
Спустившись наконец в долину, он заметил неподалеку от дороги весело журчащий ручей, бравший свое начало где-то высоко, среди мрачных отрогов гор.
Колт туго натянул поводья и бросил задумчивый взгляд на тенистый, поросший сочной высокой травой берег ручья. Обернувшись к ехавшему за ним Бранчу, он указал рукой на тропинку, терявшуюся далеко в зарослях кустов.
– Подожди нас внизу, – сухо скомандовал он. – Мы еще не все обсудили.
Коротко кивнув, Бранч поскакал вперед, дав им возможность остаться вдвоем.
Не сказав ни слова, Колт спешился и подхватил Бриану на руки, крепко прижав к мускулистой груди. Заглянув в широко распахнутые глаза цвета темного янтаря, он почувствовал, что окончательно теряет голову. Его руки еще крепче сомкнулись вокруг нее, а жаркие и нежные губы коснулись ее уст.
Несколько мгновений Бриана, ничего не понимая, только молча удивленно смотрела на него. Голова ее кружилась, сердце готово было выскочить из груди. Она уперлась руками в широкую, твердую как скала грудь, но не успела даже ахнуть, как Колт легко, словно перышко, подхватил ее и перекинул через плечо. Он молча нес ее в сторону от тропы, туда, где ласково зеленела трава и тенистый берег ручья манил прохладой.
Короткий, сдавленный крик вырвался у Брианы, но, услышав резкий смешок Колта, она испуганно затихла. Опустив ее на траву, он склонился над ней, и тяжелое тело крепко прижало ее к земле. Она в ужасе почувствовала, как его руки проворно стягивают с нее платье.
– Когда-то ты воспользовалась тем, что я был мертвецки пьян, дорогая, но я ничего не могу вспомнить, – пробормотал о» – И теперь, после того ада, через который мне по твоей милости пришлось пройти, самое малое, чем ты можешь загладить свою вину, – это позволить мне вволю насладиться твоим телом!
Она отчаянно извивалась, пытаясь вырваться на свободу.
– Нет! Ты не посмеешь! Ты…
– Еще как посмею. – Он насмешливо ухмыльнулся.
У Брианы оставалась последняя надежда на спасение.
– Нет! – отчаянно закричала она. – Мы никогда не были любовниками. Послушай, Колт, я только заставила тебя поверить в это! Я никогда бы не смогла поступить так с тобой… – И рыдание сорвалось с ее губ.
Отбросив в сторону платье, Колт на секунду отстранился и голодным взглядом окинул ее дрожащее тело. Боже милостивый, он никогда не видел такой красавицы! Его глаза пожирали ее, он не мог оторвать жадных рук от восхитительных изгибов и округлостей ее тела. Должно быть, и впрямь он был в ту ночь не в себе, если смог забыть такую женщину!
Бриана подняла к нему залитое слезами лицо.
– Пожалуйста, – умоляюще выдохнула она, – ты должен поверить мне, Колт. Мы никогда не занимались любовью. Я только сделала так, что ты поверил в это. Ладида подлила какое-то снадобье тебе в вино, а потом ты уснул, и мне достаточно было раздеться и лечь рядом, чтобы, проснувшись утром, ты поверил в то, что обладал моим телом. Но на самом деле ничего этого не было.
Колт насмешливо покачал головой. Лукавая, маленькая шлюха, как таких только земля носит?!
Большое, тяжелое тело придавило ее к земле, лишив возможности сопротивляться. Темная голова склонилась над дерзко торчащей восхитительно упругой девичьей грудью, и горячие губы мягко обхватили нежный, похожий на бутон, сосок, заставив его расцвести на глазах.
Бриана тяжело дышала, чувствуя сквозь охватившее ее смущение, как острое, щекочущее желание накрывает ее горячей волной. Она и представить себе не могла, что прикосновения мужских губ могут заставить ее сердце забиться в восторженном ожидании.
Бриана отчаянно замолотила кулаками по спине Колта, но с таким же успехом она могла стучать по гранитной скале.
Он сжимал ее в железных объятиях, и девушка поняла, что пропала…
– Ну пожалуйста, Колт, послушай меня. Я так боюсь, ведь я никогда не была с мужчиной!..
Но Колт уже ничего не слышал. Горячая, напрягшаяся плоть с силой прижалась к ее бедру, и Бриана сдавленно ахнула. Она испуганно забилась в его руках, отчаянно стараясь освободиться, столкнуть с себя тяжелое, обжигающее тело, но все оказалось напрасно. Он воспользовался ее паникой, чтобы резко раздвинуть ей ноги и удобно устроиться между ними.
– Ну, – сдавленно прохрипел он, – этот миг мы запомним оба.
Одним сильным толчком он рванулся вперед и грубо проник в нее. Бриана отчаянно закричала, извиваясь и отталкивая его от себя. В затуманенном страстью сознании Колта еще успела промелькнуть мысль о том, как бессмысленно с ее стороны изображать из себя недотрогу.
И вдруг он почувствовал, что что-то мешает ему войти глубже в теплое, дрожащее тело. Колт недовольно нахмурился. Наверное, просто неудобное положение, слишком стремительно пришлось ему действовать. Да и притом никогда раньше не приходилось ему силой брать женщину.
Казалось, время вернулось вспять и они снова стали детьми.
Скрипучий злобный голос сестры Марии вернул их к действительности, и они вздрогнули, будто пробудившись от волшебного сна.
– Ты совершила грех, – набросилась она на Дани, – ты осмелилась прервать службу и нарушить обет молчания. Ты говорила с незнакомым человеком!
Дани понимала, что та права. Но ведь ее святой обязанностью было молиться за спасение и обращение заблудших душ, в чем же тогда ее грех?! И когда ее брат в отчаянии пришел к ней, разве не было ее долгом помочь ему?!
Сестра Мария обняла ее поникшие плечи.
– Подумай о моих словах, – она ласково встряхнула девушку, – отвернись от него, дитя мое, так же, как ты отвернулась от всего мира.
Дани украдкой бросила взгляд на стоявшего поодаль Колта и содрогнулась, заметив, какой мукой искажено его лицо.
Она ни минуты не сомневалась, что его привели сюда исключительные обстоятельства. Должно быть, случилось что-то очень серьезное. И вдруг Дани заметила выглядывающую из-за спины Колта встревоженную Бриану. Теперь она уже не сомневалась. Что бы там ни было, она не откажет в помощи брату и единственной подруге.
Дани бережно сняла руку старой женщины со своего плеча.
– Я должна поступить так, как мне подсказывает совесть.
Не думаю, что вы сможете понять меня, сестра, но брат мне слишком дорог, чтобы я смогла оттолкнуть его, когда он нуждается в помощи. – Она повернулась к Колту и потянула его за руку:
– Пойдем со мной.
Колт кивнул Бранчу и Бриане, и все четверо покинули церковь, чтобы не мешать монахиням продолжать службу.
Дани пересекла внутренний двор и привела их в маленький садик у монастырской стены, где вокруг крошечного пруда стояли несколько каменных скамей. Торопливо обняв Бриану, Дани заставила их сесть.
– А теперь рассказывай, зачем вы приехали. Думаю, что-то случилось, иначе бы тебя здесь не было.
Колт решил рассказать все с самого начала, но, когда он добрался до мошенничества Брианы, сестра мягко, но решительно остановила его.
– Ты действительно это сделала? – Голос ее дрогнул. – Ты решила потребовать мою долю наследства? И почему же мне никто не рассказал о письме отца? Ведь это же было первое письмо от него за все четырнадцать лет!
Бриана уже открыла рот, чтобы попытаться все объяснить, но Колт не дал ей ничего сказать, коротко буркнув, что это было далеко не первое письмо.
– Он постоянно писал тебе. Дани, только ты ни разу не ответила.
Дани опустила глаза, лишь крепко стиснутые пальцы выдавали ее волнение.
– Я никогда не получала писем от отца, – в отчаянии прошептала она. – Я писала ему не раз и никак не могла понять, почему он не отвечает мне.
И тут Колта осенило. Их взгляды встретились, и он гневно воскликнул:
– Это Элейн! Это ее рук дело! Наверняка она все сделала для того, чтобы вы с отцом никогда ничего не знали друг о Друге!
– Как она могла так поступить! – горько вздохнула Дани и перевела взгляд на притихшую Бриану:
– Ну а что заставило тебя участвовать в этом? Я ведь всегда была тебе верным другом, всегда верила тебе!
– Шарль, – одними губами произнесла Бриана.
Заглянув в ее потемневшие глаза. Дани вздохнула:
– Понятно. И где он сейчас?
Со слезами на глазах, Бриана пробормотала, что Шарля отправили в приют. Она коротко упомянула об операции.
– Ну, слава Богу, хоть какая-то радость. – Прежняя ласковая улыбка осветила печальное лицо Дани, и Бриана вспыхнула от радости, узнав в строгой послушнице любимую подругу – Она что-то говорила о том, что у нее брат – калека, – вмешался Колт, – но я не поверил.
Дани подтвердила каждое слово Брианы.
– Ты должен простить ее. – Она подняла на брата умоляющий взгляд.
Колт испуганно покосился на нее, он был явно ошеломлен.
– Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть это.
– Ты должен, поверь мне. – Сестра потянулась к нему, и ее нежный поцелуй заставил Колта вздрогнуть. Никогда прежде она не делала этого. – Только когда мы прощаем обиду, мир воцаряется в наших душах. – Она помолчала, потом решительно взглянула ему в глаза. – За этим я и пришла сюда и теперь обрела покой.
Колт недоверчиво обвел взглядом угрюмые стены и покачал головой. Что за безрадостное место! Но если Дани считает по-другому, он ей не судья.
– Прости, если доставил тебе неприятности. По-моему, строгая монахиня очень разозлилась.
Но Дани, похоже, это ничуть не встревожило.
– Если Господь привел тебя сюда, да свершится его святая воля! Я помогу тебе, только скажи как.
– Я уже узнал от тебя все, что хотел, – улыбнулся Колт. – Прости, но единственное, что мне было нужно, это убедиться, что ты ничего не подозреваешь об этой подлости. А теперь я могу отправиться в Монако и вернуть свое золото. Если хочешь, я положу твою часть в банк на твое имя.
Дани слегка улыбнулась:
– Не торопись. Церковь не обеднеет, если не получит этих денег прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты забрал их и выкупил назад и землю, и рудник. Пусть они пока побудут у тебя, распоряжайся ими, как своей собственностью. Может быть, это хоть немного поможет тебе забыть все то, что произошло с тобой. Я хочу, чтобы мои деньги по-прежнему принадлежали Колтрейнам.
– Ты совсем не обязана делать это! – решительно перебил ее Колт. – Ведь ты ни в чем не виновата!
Сжав его пальцы, Дани печально вздохнула:
– Это не совсем так. Будь я сильнее духом, Элейн никогда бы не удалось оторвать меня от семьи. Так что позволь мне хоть как-то помочь тебе. Забери мою долю и поступай с ней, как сочтешь нужным.
– Спасибо, мисс, – не выдержал молчавший до сих пор Бранч. – Это очень благородно с вашей стороны.
Колт окинул его свирепым взглядом, и Бранч смущенно притих.
– Не волнуйся. Дани, – робко предложила Бриана, покраснев до слез. – Я тоже сделаю, что смогу.
Колт застыл от удивления, услышав ее слова, а Дани, вдруг что-то вспомнив, удивилась:
– А для чего ты переписал на мое имя свою долю папиного наследства? Конечно, ты считал, что Бриана – твоя сестра, но почему ты решил отказаться от всего, что имел, ради нее?!
Бранч смущенно отвел глаза. По тому, как вели себя эти двое, он уже давно догадывался, что между ними происходит что-то неладное. А теперь достаточно было только взглянуть на их лица, чтобы убедиться, что его подозрения оказались верны.
Даже Дани, которая почти всю жизнь провела возле Элейн, внезапно поняла, почему после ее слов брат и Бриана вдруг неловко потупились. Она побледнела и впилась в них испытующим взглядом.
В эту минуту Бриана чуть было не сказала правду им в лицо. Но разве это поможет? Колт только почувствует себя полным дураком, узнав, что его дважды обвели вокруг пальца.
Растерянная и смущенная, Бриана не знала, что делать. А если Колт еще больше возненавидит ее?! И потом, как она сможет смотреть ему в глаза?!
Воцарилось неловкое молчание, и Дани наконец робко предложила:
– А может быть, стоит сообщить отцу? Он наверняка что-нибудь придумает! Кроме того, тебе может потребоваться его помощь – не так-то просто будет отобрать у Гевина золото.
Поверь, он может быть по-настоящему опасен, уж я-то знаю!
Я буду волноваться за тебя, Джон Тревис.
Колт презрительно фыркнул:
– Плевать мне на Гевина! И меньше всего мне хотелось бы, чтобы отец хоть что-то проведал прежде, чем я сам все улажу. Пожалуйста, поверь мне, Дани, я справлюсь сам!
Дани поняла, что задела его самолюбие.
Они снова замолчали, каждый погрузился в собственные невеселые мысли. Слезы душили Дани, никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной. Оказывается, отец не забыл ее, все эти долгие годы он тосковал по ней, и только злая воля Элейн не дала им вновь стать одной семьей. Она помолится за душу тетки, но вряд ли Господь сможет простить ей страшный грех, подумала бедная Дани.
А у Бранча от жалости и сочувствия просто сердце разрывалось. Он переводил взгляд с одного убитого горем лица на другое и мечтал только о том, чтобы поскорее закончился весь этот кошмар и они с Колтом собрались бы в обратный путь.
Надо ведь еще вернуть золото и благополучно доставить его домой. А Колт справится, Бранч был уверен в этом. И снова все будет хорошо. Главное, поскорее вернуться.
Колт угрюмо смотрел себе под ноги, зная, что пришло Время прощаться. Должно быть, Элейн уже обнаружили и в эту самую минуту проклятый Гевин собирается бежать с его золотом. Нельзя было терять ни минуты, и все же он не мог заставить себя уйти. Ведь рядом была его сестра, и Бог знает, когда ему доведется увидеть ее вновь! Похоже, она никогда не покинет монастырь, а ему сюда путь заказан. Как не хотелось ему уезжать, как хотелось подольше побыть с ней, вволю насмотреться на поднятое к нему прелестное, родное лицо.
И вдруг, обнимая сестру, Колт внезапно подумал, что никогда не смотрел на сестру, как на женщину, хотя она, несомненно, очень хороша собой. Он любил ее, но в этой любви не было ничего плотского и не могло быть, он ни минуты не сомневался в этом.
Но та обжигающая страсть, которая, как магнитом, притягивала его к Бриане, не имела ничего общего с родственными чувствами. Он безумно желал Бриану, как только мужчина может желать женщину. И сознание этого вернуло ему душевный покой.
Но внезапно Дани, выпустив ладонь брата, со страхом посмотрела поверх его плеча. Колт обернулся и увидел торопливо направлявшихся к ним двух монахинь, в одной из которых он с неприязнью узнал сестру Марию. Вторая, по всей видимости, была сама настоятельница. Когда женщины подошли поближе, он заметил неодобрительную гримасу на лице старшей монахини и невольно подумал, было ли время, когда она выглядела не такой хмурой, или опущенные уголки рта и жесткое выражение напряженного лица просто отражали суровый нрав, присущий ей от природы?
Дани торопливо вскочила, заметив приближающихся монахинь. Покорно склонив голову, она робко прошептала:
– Матушка!
Монахини замерли в двух шагах от молодых людей, и вдруг настоятельница шагнула вперед, остановилась прямо перед склонившейся в почтительном поклоне Дани и метнула на нее разъяренный взгляд.
– Ты погрешила против святого устава нашей обители, дочь моя, и я вынуждена пожаловаться на тебя епископу, – сурово произнесла она. – Пусть он решит, как следует поступить с тобой. – Она перевела дыхание и взглянула на девушку, чтобы убедиться, что та уже достаточно напугана ее словами. – Возможно, тебе прикажут покинуть монастырь – ведь ты нарушила данный тобой обет отрешиться от всего земного и посвятить себя Господу!
Но, похоже. Дани было не так-то легко испугать.
– Матушка, – почтительно, но твердо произнесла она, – это мой брат, с которым мы не виделись почти четырнадцать лет. Он приехал просить меня о помощи, и я…
– Это ничего не значит! – сурово оборвала ее монахиня. – Ты дала обет отрешиться от мира, а стоило этому молодому человеку ворваться в церковь и позвать тебя, так ты забыла обо всем! А тебе бы следовало опасаться его, как самого сатаны!
– Матушка, – не выдержал Колт, – я, конечно, не самый примерный христианин, но тем не менее мне не очень-то приятно, когда вы сравниваете меня с сатаной! И если уж кто-то виноват в случившемся, так это я. Дани поступила, как любой человек на ее месте.
Лицо матери-настоятельницы побагровело от ярости, и она истошно завопила:
– Немедленно убирайтесь, молодой человек! Чтобы и духу вашего здесь не было!
Колт уже собрался было ответить, как вдруг почувствовал, что дрожащие пальцы Дани стиснули его руку.
– Тебе лучше уйти, Джон Тревис, а то будет еще хуже.
Ему очень хотелось хоть еще раз на прощание обнять сестру, но мысль о том, что эти чудовища будут преследовать ее, заставила его отступить. Он тяжело вздохнул:
– Не волнуйся. Дани, я все объясню отцу. По крайней мере теперь он будет знать, что ты ни в чем не виновата, и поймет…
– Ничего вы не передадите! – Голос настоятельницы сорвался на визг. – Я запрещаю вам разговаривать с вашей сестрой! Понимаете, запрещаю!
Колт поймал себя на шальной мысли, что мир ничего не потерял, когда эта старая мегера решила посвятить себя Богу.
Повезло, наверное, какому-то бедняге, ведь жизнь с ней на земле похуже, чем ад после смерти. Нет ничего дурного в том, что человек хранит верность данным обетам, но неужели же любовь к Христу должна непременно исключать жалость и сострадание к людям?!
Но вряд ли имело смысл обсуждать это с настоятельницей, которая в этот момент была больше похожа на огнедышащего дракона, чем на кроткую овечку Христову. Да и Дани это вряд ли поможет, а вот навредит наверняка. Поэтому Колт только бросил на сестру прощальный взгляд, от души надеясь, что она догадается о той трепетной и нежной любви, что снизошла на его душу.
Наконец он коротко кивнул Бранчу:
– Идем.
Они уходили неохотно, каждому было страшно оставлять Дани, ведь только Богу известно, как отразится на ней их приезд.
Усевшись на лошадь позади Колта, Бриана устало прислонилась к его широкой спине, пока они осторожно спускались вниз по узкой, извилистой тропе. Она безвольно склонила голову, совершенно не отдавая себе отчета, что ее пышная грудь при каждом движении лошади прикасается к его спине, а Колт, чувствуя, как упругие бедра мягко обхватили его сзади, мучительно напрягся.
Всю дорогу до Монако Колт, до боли стиснув поводья, бормотал сквозь зубы едва слышные проклятия, давая себе зарок как можно скорее избавиться от девушки, пока он еще владеет собой. Однако у него из головы не выходила одна мысль: ведь он же занимался с ней любовью, и, похоже, не один раз, так почему же он совершенно ничего не помнит об этом?!
Неужели он когда-то ласкал губами эти нежные упругие соски, которые сейчас так соблазнительно трутся о его спину, осыпал поцелуями роскошную грудь, а потом просто забыл обо всем?! Нет, это невозможно, немыслимо!
«И за это ты мне заплатишь», – подумал обезумевший от ярости Колт.
Спустившись наконец в долину, он заметил неподалеку от дороги весело журчащий ручей, бравший свое начало где-то высоко, среди мрачных отрогов гор.
Колт туго натянул поводья и бросил задумчивый взгляд на тенистый, поросший сочной высокой травой берег ручья. Обернувшись к ехавшему за ним Бранчу, он указал рукой на тропинку, терявшуюся далеко в зарослях кустов.
– Подожди нас внизу, – сухо скомандовал он. – Мы еще не все обсудили.
Коротко кивнув, Бранч поскакал вперед, дав им возможность остаться вдвоем.
Не сказав ни слова, Колт спешился и подхватил Бриану на руки, крепко прижав к мускулистой груди. Заглянув в широко распахнутые глаза цвета темного янтаря, он почувствовал, что окончательно теряет голову. Его руки еще крепче сомкнулись вокруг нее, а жаркие и нежные губы коснулись ее уст.
Несколько мгновений Бриана, ничего не понимая, только молча удивленно смотрела на него. Голова ее кружилась, сердце готово было выскочить из груди. Она уперлась руками в широкую, твердую как скала грудь, но не успела даже ахнуть, как Колт легко, словно перышко, подхватил ее и перекинул через плечо. Он молча нес ее в сторону от тропы, туда, где ласково зеленела трава и тенистый берег ручья манил прохладой.
Короткий, сдавленный крик вырвался у Брианы, но, услышав резкий смешок Колта, она испуганно затихла. Опустив ее на траву, он склонился над ней, и тяжелое тело крепко прижало ее к земле. Она в ужасе почувствовала, как его руки проворно стягивают с нее платье.
– Когда-то ты воспользовалась тем, что я был мертвецки пьян, дорогая, но я ничего не могу вспомнить, – пробормотал о» – И теперь, после того ада, через который мне по твоей милости пришлось пройти, самое малое, чем ты можешь загладить свою вину, – это позволить мне вволю насладиться твоим телом!
Она отчаянно извивалась, пытаясь вырваться на свободу.
– Нет! Ты не посмеешь! Ты…
– Еще как посмею. – Он насмешливо ухмыльнулся.
У Брианы оставалась последняя надежда на спасение.
– Нет! – отчаянно закричала она. – Мы никогда не были любовниками. Послушай, Колт, я только заставила тебя поверить в это! Я никогда бы не смогла поступить так с тобой… – И рыдание сорвалось с ее губ.
Отбросив в сторону платье, Колт на секунду отстранился и голодным взглядом окинул ее дрожащее тело. Боже милостивый, он никогда не видел такой красавицы! Его глаза пожирали ее, он не мог оторвать жадных рук от восхитительных изгибов и округлостей ее тела. Должно быть, и впрямь он был в ту ночь не в себе, если смог забыть такую женщину!
Бриана подняла к нему залитое слезами лицо.
– Пожалуйста, – умоляюще выдохнула она, – ты должен поверить мне, Колт. Мы никогда не занимались любовью. Я только сделала так, что ты поверил в это. Ладида подлила какое-то снадобье тебе в вино, а потом ты уснул, и мне достаточно было раздеться и лечь рядом, чтобы, проснувшись утром, ты поверил в то, что обладал моим телом. Но на самом деле ничего этого не было.
Колт насмешливо покачал головой. Лукавая, маленькая шлюха, как таких только земля носит?!
Большое, тяжелое тело придавило ее к земле, лишив возможности сопротивляться. Темная голова склонилась над дерзко торчащей восхитительно упругой девичьей грудью, и горячие губы мягко обхватили нежный, похожий на бутон, сосок, заставив его расцвести на глазах.
Бриана тяжело дышала, чувствуя сквозь охватившее ее смущение, как острое, щекочущее желание накрывает ее горячей волной. Она и представить себе не могла, что прикосновения мужских губ могут заставить ее сердце забиться в восторженном ожидании.
Бриана отчаянно замолотила кулаками по спине Колта, но с таким же успехом она могла стучать по гранитной скале.
Он сжимал ее в железных объятиях, и девушка поняла, что пропала…
– Ну пожалуйста, Колт, послушай меня. Я так боюсь, ведь я никогда не была с мужчиной!..
Но Колт уже ничего не слышал. Горячая, напрягшаяся плоть с силой прижалась к ее бедру, и Бриана сдавленно ахнула. Она испуганно забилась в его руках, отчаянно стараясь освободиться, столкнуть с себя тяжелое, обжигающее тело, но все оказалось напрасно. Он воспользовался ее паникой, чтобы резко раздвинуть ей ноги и удобно устроиться между ними.
– Ну, – сдавленно прохрипел он, – этот миг мы запомним оба.
Одним сильным толчком он рванулся вперед и грубо проник в нее. Бриана отчаянно закричала, извиваясь и отталкивая его от себя. В затуманенном страстью сознании Колта еще успела промелькнуть мысль о том, как бессмысленно с ее стороны изображать из себя недотрогу.
И вдруг он почувствовал, что что-то мешает ему войти глубже в теплое, дрожащее тело. Колт недовольно нахмурился. Наверное, просто неудобное положение, слишком стремительно пришлось ему действовать. Да и притом никогда раньше не приходилось ему силой брать женщину.