Коров, свиней и овощи с фруктами давно съели, теперь все трупы людей, своих и врагов, превращаем в биологические массы и перерабатываем в пищевые продукты… И все сыты! Когда-то критиковали бедных людоедов! А сейчас говорим: использование биологической массы намного разумнее, чем закапывать врагов, как это делали раньше. В газетах пишут, что у войны появляется какое-то подобие разумной цели. Добыть пищу и спасти раненных на поле боя воинов… Да, это разумная цель…
А из-за чего началась война, уже никто не помнит. То ли мы заняли остров, который они считали своим, то ли они сказали по радио, что наш президент болван… У нас знают, что они варвары, нелюди, на нас нападали время от времени, а теперь напали всерьез. Но они говорят о нас то же самое? Теми же словами, как будто эти слова придумал кто-то один! Тут есть даже что-то забавное.
Не так давно мы и «варвары», с которыми сейчас сражаемся, воевали вместе против кого-то еще. И победили. Это было уже после Цикла Больших войн, когда отказались от термоядерного оружия окончательно, потому что девяносто процентов поверхности Земли стало непригодно для существования. Все термоядерные боеприпасы торжественно вышвырнули в космос, поплакали над десятью миллиардами погибших и поклялись оставить себе минимум оружия – старые конвенционные боевые средства и нейтронные боезапасы на самый ответственный случай.
Тогда же подсчитали, что один человек, если его превратить в биологическую массу и переработать в пищу, может кормить собой другого почти целый год! Это было открытие века, после него и начали смотреть на войну совсем другими глазами…
Когда люди верили в бога, они не были так жестоки! Эти мясники, эти врачи из Анатомической Зоны! От них шарахаются все как от прокаженных… А те из них, кто не сходит с ума, страшнее прокаженных. К ним привозят подростков, которые неделю или две кричали от ужаса, пока их везли. Этих детей упаковывают а специальный станок, отключают болевой центр, но сознание остается. До последнего удара сердца они в полном сознании. Так качество продукции выше… Они видят, как у них выбирают и удаляют внутренние органы, берут и консервируют кожу, железы – все, что можно, потом выпускают кровь до последней капли. Если сердце хорошее, берут сердце. Их обрабатывают полтора-два часа, и они все это время знают, что с ними делают. Кричать им, правда, не дают, перевязывают голосовые связки. Говорят, где-то есть галерея фотографий – лица пленных во время разборки… То, что остается после разборки, отправляют на переработку, и получаются питательные консервы «завтрак бойца»…
Феликс еще застал отголоски дискуссии о том, как и чем будут питаться люди в условиях тотального радиоактивного заражения. Сейчас об этом глупом споре никто не вспоминает. Все решилось само собой. Основным продуктом питания человека стал человек. Конечно, кое-что еще ловят в море, обеззараживают водоросли, ищут и иногда находят планктон, но это все намного сложнее, чем открыть банку с «завтраком бойца». Вкус, цвет, аромат натуральной ветчины…
– Куда мы? – голос Андреса вернул Феликса к действительности.
Боевая машина была на вершине холма, а вокруг лежала до последнего куста знакомая земля, на которой сейчас в мозаичном порядке были разбросаны очаги нейтронного заражения. Эти очаги будут рассеиваться несколько часов. Феликс взялся за штурвал и направил машину к реке. Боевая машина «Убийца-113В» вошла в воду, и Феликс включил водомет.
– Феликс! – прошептал Андрес. – Меня тошнит…
«Еще бы! – подумал Феликс. – Семьсот нейтрон…» – Сейчас приедем! Выпей еще таблетки.
Машина неслась по течению. По левому берегу показались первые дома. До их улицы, где рядом с аккуратными домиками в бункерах десятиметровой глубины отсиживались сейчас их семьи, было уже недалеко. Там, под землей, есть все, чтобы отсидеться несколько дней, а то и неделю. Уже давно люди спорят, что считать настоящим домом: сам дом или такие вот норы.
Феликс нащупал во внутреннем кармане «семейную» рацию. Стоит нажать на эту кнопку, и можно будет пять минут говорить с Анной, Люси и Мартином. Нет, с Мартином еще трудно. В полгода человек говорит непонятно! Ладно, с ними можно будет поговорить, когда сделают трансплантацию. Потом – комиссия, и он, Феликс Вагнер, досрочно покинет Зону Войны и вместе с семьей переселится в Зону Безопасности. Вообще положено провести в Зоне Войны семь лет – тогда ты и твоя семья получают такое право. Но до этого срока твоя семья должна жить в Зоне Войны. Они – заложники. Зато в Зоне Безопасности тебя не тронет никто! За пятьдесят лет ее существования туда не упала ни одна бомба.
Феликсу оставалось полтора года до выслуги. Но сейчас у него как у полного кавалера ордена Благородного Легиона есть право просить комиссию после тяжелого нейтронного поражения отправить их в Зону Безопасности досрочно. Нужно будет обдумать, куда именно. Жена и дочь Андреса могут поехать с ними: семьи с честью павших воинов эвакуируются вне очереди.
Хорошо придумано с этими Зонами Безопасности! Их никто не охраняет. Говорят, где-то в Африке, на Кенийском плато, наша и их Зоны находятся рядом. Говорят, что живущие там даже ходят друг к другу в гости, даже женятся между собой! Странно, зачем мы тогда воюем? Это по-настоящему необъяснимо! Можно понять, почему Зоны Безопасности не бомбят, – это межгосударственный Договор на высочайшем уровне. На Договоре держится мир. Если отменить такие Зоны, жизнь потеряет последний смысл и наступит хаос. Но там, в этих Зонах, живут мирно те, кто прошел семь лет войны. Они не убивают друг друга, да еще и ухитряются уживаться бок о бок с этими варварами, с которыми мы ведем беспощадную войну. Самым смелым фантастам сто лет назад не снилось такое…
– Феликс, меня тошнит… – лицо Андреса стало совсем белым.
– Ничего, осталось чуть-чуть!
Машина плыла уже вдоль городской набережной. Феликс то и дело оборачивался к Андресу, который корчился на полу, двумя руками держась за живот.
Вдруг снаружи донесся новый звук. Так кричат пленные, когда их подвозят к Анатомической Зоне. Это был истошный, полный ужаса вопль. Феликс заглушил двигатель и стал искать источник звука с помощью направленного микрофона. Очень скоро он понял, откуда идет крик. Это было одно из публичных противонейтронных убежищ, расположенное на перекрестке двух больших улиц. Когда Феликс навел искатель на приоткрытую дверь убежища, индикатор микрофона указал наибольшую силу звука. Он посмотрел на датчик наружного дозиметра: уровень радиации небольшой. Даже если открылась дверь, так кричать не стали бы.
– Эй, слышишь? – позвал он Андреса. – Там что-то не то. С чего бы они так кричали? – Андрес с трудом разогнулся и непонимающе смотрел на Феликса.
Крики усилились. – Я пойду посмотрю, а ты посиди в машине!
Разогнавшаяся по воде боевая машина «Убиица-113В» выпрыгнула на набережную, как лягушка. Феликс направил машину к двери убежища и убавил громкость микрофона: крик бил по ушам.
– Феликс, послушай, поехали домой, а? – голос Андреса дрожал. – Нам нужно быстрее! Тебе на трансплантацию, а мне… Я протяну еще часа два, не больше, я чувствую… Плохо мне, Феликс! Вижу перед собой только Лину…
– Сядь за пульт и смотри по сторонам, здесь что-то не то! Я быстро!
Феликс взял винтовку и распахнул люк. В два прыжка он достиг двери в убежище и стал медленно спускаться по лестнице. Крик нарастал, но уже почти не пугал. Феликс привык. Вторая и третья двери в убежище также были незаперты, и когда перед его глазами открылось первое внутреннее помещение, он увидел лежавшую у самой двери девочку лет двенадцати, на которой были остатки одежды. Она лежала в луже крови и дрожащими руками прикрывала низ живота. Из-под ее пальцев были видны тонкие, разноцветные кишки. Казалось, она пытается не дать им выпасть из живота, осторожно вправить их на место. Она делала это и очень тихо стонала. Рвущий слух крик доносился из-за угла, из соседнего отсека.
Феликс оцепенел. За пять с половиной лет войны он не испытывал такого ужаса. «Ей вспороли живот изнутри! – догадался он. – Но кто?» Странное предчувствие толкнуло его назад к выходу, но крик властно звал к себе. Крик вытеснял страх. Феликс подполз к краю стены и заглянул в соседний отсек. Сначала он ничего не понял. Рядом, в каких-нибудь двух шагах от него, лежал залитый кровью труп женщины, чуть дальше был такой же окровавленный труп старика. Их убили совсем недавно – кровь не успела свернуться. Люди сбились в кучу у дальней стены. Посреди зала на полу билась кричавшая женщина, у нее были связаны руки. А рядом с ней стояли несколько мужчин в форме. В одном из них Феликс сразу узнал Борова. В руках он держал младенца нескольких месяцев от роду. На лице Борова было блаженство. Он что-то сказал другому солдату, и тот засунул в рот кричавшей женщины тряпку. Крик захлебнулся и перешел в нестерпимо страшное мычание. Стал слышен слабый писк ребенка.
– Значит, так! – пьяно хохотал Боров. – Ты за одну ногу, а я за другую – и медленно!.. Ты понял? Медленно-медленно… Чтобы не забрызгаться! Но до конца! Посмотрим, как он разделится!.. А мамаша переживает! Расстраивается! Она не знает, что мы с ней самой сделаем… Давай, берись, только не сильно, понял, а то все испортишь.
Солдат, в котором Феликс узнал одного из подсвинков, неохотно подошел к Борову. Он колебался.
– Давай, берись! – рявкнул Боров. – Не трусь, мамаша! Мы тебе сейчас двух сыночков вместо одного сделаем! Ну-ка, подержи его, я еще хлебну! – Боров передал ребенка подсвинку и направился к бутылке, стоявшей на столе.
Двенадцать разрывных пуль превратили Борова в кровавое месиво раньше, чем он успел упасть. Солдаты, их было четверо, не считая Борова, одновременно вскрикнули. Следующей очередью Феликс свалил тех двух, что держали под прицелом сгрудившихся у стены людей, и крикнул пытавшемуся поднять винтовку подсвинку:
– Руки! – стрелять в подсвинка Феликс не стал: за его спиной были люди. Подсвинок поднял руки. – Иди к стене! Руки на стену! – Феликс подошел к другому подсвинку, который растерянно топтался с ребенком на руках. – Отдай ребенка кому-нибудь! – подсвинок суетливо передал ребенка в протянутые руки. – К стене! Рядом с тем! Быстро!
Феликс вытащил изо рта женщины тряпку и перерезал ремень, связывавший ее руки. Женщина молча бросилась в толпу, выхватила малыша и вместе с ним скрылась за спинами людей.
– Повернитесь! – Феликс отступал спиной назад, туда, где сгрудились у стены люди. – Медленно идите ко мне! Медленно! Ближе, ближе! Стоп! Стойте и не двигайтесь, вы меня знаете! Одно движение – и вы будете такие же красивые, как он! – Феликс кивнул в сторону Борова.
– Что с ними сделать? – закричал Феликс людям, стоявшим за его спиной. Ответом ему была тишина. Люди молчали. – Что с вами сделать? – обратился он к подсвинкам. – Вы воевали ради них на фронте. Почему… Что они вам сделали… Почему! Я хочу понять…
Один из подсвинков стряхнул с себя оцепенение и закричал рыдающим голосом:
– Это Боров!.. У нас у всех по пятьсот нейтрон! Крышка всем, значит! Никто возиться с нами не станет! Сначала мы пленных искали, а потом он сказал, давайте в убежище пойдем, хоть потешимся! Терять нам, говорит, нечего, а они попрятались как крысы по норам. А нам теперь из-за них подыхать… Сказал, что нам всем жить от силы сутки. И самое большее, что можно еще получить от жизни – это вот так… Пощекотать этих' крыс! – голос подсвинка окреп. – Послушай, сержант! Ты ведь тоже получил шестьсот! Ты – как мы! Ведь он прав, Боров! Ничего лучше не придумаешь… Мы подыхаем, а они попрятались по убежищам и остаются жить, и смеются над нами! Подожди, не стреляй, пораскинь мозгами сам! Еще ведь не поздно вместе за них взяться!..
Изумленный Феликс слушал подсвинка и вдруг вспомнил, что где-то читал об этом. Лет триста назад был такой врач Фрейд, который писал, что, мучая других, человек должен испытывать наслаждение. Об этом писали тогда как об открытии. И все спорили, что такого не может быть. А вот эти подсвинки в последние свои часы хотят не вина, даже не женщин, а крови. Как можно больше крови! Они согласны утонуть в чужой крови.
Висевшая на шее Феликса портативная рация запищала. Его вызывал Андрес.
– Феликс, что там такое? Что за стрельба? Ты слышишь меня?
– Слышу…
– Феликс, я ничего не понимаю! Там машина! Они кричат, чтобы я пропустил их в убежище!
– Кто они?
– Из нашего батальона! Они на обычном грузовике. Кричат, что хотят вместе с нами в убежище…
– Андрес! Слушай меня внимательно. Разверни машину так, чтобы она прикрыла дверь в убежище, и открой мне люк. Если кто-нибудь попробует приблизиться, стреляй не раздумывая. Я сейчас иду. Разворачивай машину…
Феликс поднял винтовку.
– Молиться вас учили?
– У меня бабушка молилась, я помню… – пробормотал один из них. – Сейчас вспомню, подожди! Она говорила… Подожди, сержант. Мы с тобой защищать их будем, слышишь! Мы лучше будем их защищать…
Феликс выстрелил в каждого по два раза. Разрывные пули тем хороши, что каждое попадание смертельно.
– Мужчины есть? – обратился он к людям.
– Мужчин они увели в подвал и расстреляли сразу! Сказали, что дадут им оружие, и увели! – из толпы вышла худая некрасивая девушка.
– Тогда слушайте! Вот ты, – он обратился к девушке, – ты будешь здесь старшей, и все вы будете слушать ее. Я оставляю рацию. Наверху наша машина, я иду туда. Была фронтальная нейтронная атака, и, может быть, таких кровожадных много… Оружие этих пусть возьмут те, кто умеет стрелять. Нас наверху только двое. Я и мой друг. Он получил семьсот нейтрон… Так что я один…
– Давайте сюда вашего друга, – предложила девушка, получившая от Феликса рацию. – Я врач, и здесь есть еще врачи. Мы поможем ему.
Феликс кивнул.
– Я поднимусь и скажу, когда можно будет. Две женщины покрепче и ты заберете его. И… девочку, там, у двери… Сделайте ей укол! Она не выживет… – Феликс резко повернулся и направился к выходу.
«Наверное, эти убитые ее мать и дед…» – подумал он, кинув взгляд на лежавшие неподалеку от девочки тела. Она была еще жива и продолжала еле слышно, нестерпимо жалобно стонать…
Андрес был совершенно белым. Он сидел в кресле боевого пульта и двумя руками держался за поручни. В салоне стоял тяжелый, тошнотворный запах рвоты.
– Ну, что они? – Феликс закурил, чтобы перебить запах.
– Вон смотри сам… Приехали еще две машины. Но они ничего пока не говорят. Просто стоят… Мне плохо, Феликс… Я умираю. Сейчас, уже скоро… Расскажешь моим… Что там внизу?
– Там Боров, подсвинки и еще пара таких же подонков устроили резню. Не нашли пленных и решили отыграться на своих. И я боюсь, что эти на машинах хотят того же. – Феликс поднес к губам микрофон и сказал: – Эй, как тебя зовут, давайте сюда, быстро!
– Сейчас идем! Меня зовут Кэрол. А вас? – вопрос девушки показался ему нелепым.
– Феликс… Скорее забирайте его! – он подтащил Андреса к люку и передал в руки Кэрол и двух женщин. – Это врачи. Они помогут…
– Не оставляй их… – прошептал Андрес. – Я бы твоих ни за что не оставил…
– Все будет в порядке… – Феликс говорил чужим голосом.
Бортовая рация машины замигала. Это означало, что на связи кто-то из их дивизии.
– «Убийца-113В», вас вызывает командир батальона! – Феликс узнал голос майора.
– Старший сержант Вагнер слушает вас!
– Что вы делаете, Вагнер? – злым голосом спросил майор.
– Весь экипаж получил большие дозы! Мы направились искать полевой госпиталь, но наткнулись на это убежище. Здесь несколько подонков устроили такое, что страшно рассказывать. Короче, они начали убивать своих, потому что не нашли пленных…
– А вы?
– Я перебил их…
Майор надолго замолчал. Затем заговорил задыхающимся голосом:
– От лица командования я благодарю вас, Вагнер! Вы поступили как настоящий солдат! Вы будете представлены к ордену Благородного Легиона.
– Я уже полный кавалер…
– Тем лучше! А вы, какую дозу получили вы?
– Триста пятьдесят.
– Не теряйте времени, Вагнер! Отправляйтесь в госпиталь! Ваше место уже в Зоне Безопасности! Я лично подам рапорт генералу о вашем благородном поведении. Сейчас подъедет машина, и езжайте! Об охране убежища мы позаботимся сами…
Феликс улыбался во весь рот. Он был счастлив. Ожидать можно было чего угодно. Бог знает, как могли отнестись в штабе дивизии к тому, что он перебил Борова и всех остальных. А если майор сам направит рапорт, это снимает все вопросы…
– Сейчас мой адъютант примет у вас боевую машину, и поезжайте! – нетерпеливо повторил майор.
В микрофоне послышалась какая-то возня, и Феликс услышал пьяный голос:
– Сейчас приму машину… Слюнтяй же ты, Вагнер! Щенок сопливый! Из-за тебя мы потеряли уже полчаса! Кретин! Вылазь из машины к чертовой матери и убирайся!.. – пьяный голос оборвался, и Феликс снова услышал майора:
– Не обращайте внимания, Вагнер! Тут у нас один раненый в машине. Сошел с ума! Захватите заодно и его в госпиталь! А лучше знаете что, Вагнер, оставьте машину на месте и идите к нам! Мы сейчас подъедем… – голос майора начал пресекаться. Он задыхался от волнения.
– Сколько у вас, майор? – тихо спросил Феликс.
– Чего сколько?
– Сколько нейтрон? Только не лгите, майор. Или вам это будет дорого стоить! – майор молчал. – Я вас понял, майор. Вам тоже захотелось… А если где-то здесь рядом режут на куски ваших детей? Что тогда, майор! – Феликс перешел на крик.
– И пусть режут! Идиот! Мы все подыхаем! Если ты не уберешься, мы разнесем на куски машину вместе с тобой! Чего ты добиваешься? Получил свои триста пятьдесят – и отвали! Твое место в Африке, под солнцем! А у меня шестьсот пятьдесят! У меня всего три часа, не больше! – майор громко дышал в микрофон.
– Ладно, я ухожу… – медленно произнес Феликс. Он приник к электронному прицелу. – Но я уйду вместе с машиной – так безопаснее! – скорострельная ракетная установка «Смерч» была готова открыть огонь в режиме самонаведения.
– Майор, он целится! – донесся крик из микрофона, и Феликс нажал кнопку. Стая ракет превратила машины в пылающие обломки. Феликс вывел «Убий-цу-113В» на перекресток, остановился и равнодушно посмотрел туда, где только что стояли машины.
«Воевать против родной доблестной армии тоже можно…» – подумал он, и растерянная улыбка искривила его губы. Теперь самое разумное спрятаться в госпитале. Феликс бросил взгляд на плакат – такие плакаты в обязательном порядке размещают в салонах боевых машин, ибо они поднимают дух. «Зона Безопасности – цель настоящего солдата!» – говорил, широко улыбаясь, белозубый мужчина, сфотографированный на склоне зеленого холма в Африке, окруженный смеющимися детьми. Феликс был уже почти у цели. «Трансплантация! Как можно скорее трансплантация!» – он е неожиданной тоской посмотрел на часы: полтора часа с момента поражения уже прошло. Ждать нельзя. Ни минуты!
Он переключил бортовую рацию на связь с Кэрол.
– Что там происходит? – спросила она.
– Ничего! Как Андрес?
– Я уколола ему наркотик. Он отходит… Еще несколько минут… Жалко. У него хорошее лицо.
– Послушай меня, Кэрол. Я останусь на перекрестке еще пятнадцать минут и прикрою вас, но только пятнадцать минут! Мне тоже нужно… У меня есть дети… Потом я уйду. Вы должны разбежаться и спрятаться! Ты поняла? Объясни это всем! Разбегайтесь! Вместе вы будете приманкой…
– Я поняла вас, Феликс! Мы так благодарны…
Феликс выключил рацию и повернулся к панорамному перископу. Пока все отлично. Вокруг никого. Скорее, пусть они скорее выбираются! Из двери убежища показались люди. При свете дня он смог хорошо рассмотреть их. Старухи, дети и несколько молодых женщин. Потом вышла мать с младенцем на руках. Она отошла несколько шагов от двери, остановилась и начала махать рукой в сторону боевой машины «Убий-ца-113В».
Феликс заулыбался и вдруг зарыдал коротким, похожим на лай, плачем. Как они могли… Он убивал бы Борова снова и снова…
Перед глазами Феликса появился Мартин. Как умеют улыбаться полугодовалые, беззубые малыши! Словно они точно знают, что весь мир любит их, готов носить их на руках, целовать, восхищаться ими! Словно они могут одарить весь мир такой же нежностью… Мартин почти не знал отца. За те короткие часы, которые Феликсу удавалось украсть у войны, Мартин не успевал к нему привыкнуть и каждый раз, встречаясь с отцом глазами, отворачивался и улыбался застенчиво и нежно. Где он сумел научиться так нежно улыбаться, беззубый малыш?.. Десять тысяч раз убить Борова! Загрызть зубами!
Кэрол вышла последней. Она держала в руке портативную рацию. Феликс услышал ее голос:
– Феликс, подождите немного! Можно мне залезть в вашу машину? Мне нужно сказать вам что-то важное!
– Хорошо, я открываю люк! – Девушка проворно влезла и, сев на кресло рядом с боевым пультом, тихо произнесла:
– Тут рядом, в двух кварталах отсюда, другое убежище. Там мой ребенок. Это по дороге в госпиталь. Я вам покажу…
Феликс изумленно смотрел на девушку. Потом выругался и заорал:
– Ты спятила, дура! Ты что, решила, что тут появился рыцарь, который будет спасать всю нацию от ее же солдат? С меня хватит!
– Вы меня не поняли, Феликс! Просто подвезите меня! Так будет быстрее… И можно, я возьму это… – она потянулась к лежавшей на полу винтовке Андреса.
– Показывай дорогу! – прорычал Феликс.
Боевая машина «Убийца-113В» понеслась по мертвым улицам. Вход в убежище они увидели издалека. Два «Убийцы» и один грузовик стояли у искореженной взрывом двери. Девушка мелко задрожала, схватила Феликса за руку и потребовала:
– Притормозите! Я выскочу, а вы скорее уезжайте! Я думаю, они все внутри… – Кэрол взвела затвор винтовки и бросилась к люку. Феликс молча открыл люк и выпустил ее. Девушка спрыгнула на землю и побежала к входу в убежище. Он проводил ее взглядом. Потом вдруг страшно выругался и побежал следом. Он услышал крики детей, и страх покинул его. Десять тысяч раз убивать Борова! Загрызть его зубами!
«А ведь машины нашего батальона…» – это была последняя мысль, которая родилась в его голове.
Они были убиты одной очередью. Лежавший внизу у входа в основной отсек часовой доживал последние минуты. Его оставили у двери, вложили винтовку в холодеющие руки. Падая на ступеньки, Феликс всем телом надавил на кнопку «семейной» рации. Он был уже мертв, когда из его кармана донесся тревожно-радостный голос жены:
– Феликс, наконец-то! Где ты? По радио передают такие страшные вещи! Что с тобой? – и взволнованный голос старшей дочери Люси: – Папочка, ты где! Па-а-а-п! Мы так боимся! Мама плачет даже…
А там внизу, в убежище, заглушаемый криками детей, суровый голос предупреждал по городской радиосети:
– Внимание, внимание! Военный комендант передает экстренное сообщение! На нашем участке Линии Фронта произошла беспрецедентная за всю историю войны нейтронная атака! Эти варвары вероломно нарушили Договор, и тысячи наших солдат получили смертельные дозы радиации. Возникла угрожающая ситуация, известная под названием «психоз обреченных». Военный комендант рекомендует населению города рассредоточиться. Избегайте публичных убежищ! Постарайтесь спрятаться! Командованием принимаются меры с тем, чтобы вернуть контроль над ситуацией. В городе находятся военнослужащие, охваченные кровожадными намерениями. Генеральный штаб перебрасывает по воздуху войска, и в ближайшие несколько часов город будет очищен! Призываем к осторожности!.. Внимание, внимание! Военный комендант передает предупреждение…
– Да… – признался я. – Мне казалось, что в рассказе нет ничего крамольного. Кстати, его чуть не напечатали. Правда, главный редактор потребовал, чтобы я написал, что так жестоко ведут себя представители вконец разложившихся империалистических государств, погрязших в кровавых войнах. Стыдно признаться, но я пошел на это, сделал вступление, в котором именно этими словами написал все, что хотел этот чиновник. Знаете, что он сказал? Сначала он похвалил вступление, а потом запричитал:
– Нет, мы не можем так пугать наших читателей! Получается, если выжили империалисты, то нас, мира социализма уже нет! Зачем мы будем пугать своего читателя такой перспективой!
– Но это вы сами велели написать, что они империалисты! – возразил я – и вообще, какая разница, как это называть! Они просто люди, которые дошли до логического завершения того пути, по которому идет человечество сегодня…
– Ну, знаете! – завопил он. – Я думал, вы про империализм, а это уже пахнет черт знает чем!
Он струхнул, что чуть было не напечатал это. Я забрал рассказ и перестал с ним здороваться. Но логика этого литературного фельдфебеля и сейчас сводит меня с ума. Это логика проститутки, испугавшейся вдруг, что может не угодить старому клиенту.
– Конечно, я не критик и не возьмусь даже судить о литературных достоинствах, но… – учитель запнулся. – Ваш рассказ когда-нибудь напечатают, поверьте мне.
– Вы меня утешаете! – рассмеялся я. – Этот экземпляр я забрал из почтового ящика, когда уезжал сюда. Вернули из еще одного журнала с рецензией.
– А вы не позволите взглянуть? – попросил учитель. – Любопытно, что они пишут!
А из-за чего началась война, уже никто не помнит. То ли мы заняли остров, который они считали своим, то ли они сказали по радио, что наш президент болван… У нас знают, что они варвары, нелюди, на нас нападали время от времени, а теперь напали всерьез. Но они говорят о нас то же самое? Теми же словами, как будто эти слова придумал кто-то один! Тут есть даже что-то забавное.
Не так давно мы и «варвары», с которыми сейчас сражаемся, воевали вместе против кого-то еще. И победили. Это было уже после Цикла Больших войн, когда отказались от термоядерного оружия окончательно, потому что девяносто процентов поверхности Земли стало непригодно для существования. Все термоядерные боеприпасы торжественно вышвырнули в космос, поплакали над десятью миллиардами погибших и поклялись оставить себе минимум оружия – старые конвенционные боевые средства и нейтронные боезапасы на самый ответственный случай.
Тогда же подсчитали, что один человек, если его превратить в биологическую массу и переработать в пищу, может кормить собой другого почти целый год! Это было открытие века, после него и начали смотреть на войну совсем другими глазами…
Когда люди верили в бога, они не были так жестоки! Эти мясники, эти врачи из Анатомической Зоны! От них шарахаются все как от прокаженных… А те из них, кто не сходит с ума, страшнее прокаженных. К ним привозят подростков, которые неделю или две кричали от ужаса, пока их везли. Этих детей упаковывают а специальный станок, отключают болевой центр, но сознание остается. До последнего удара сердца они в полном сознании. Так качество продукции выше… Они видят, как у них выбирают и удаляют внутренние органы, берут и консервируют кожу, железы – все, что можно, потом выпускают кровь до последней капли. Если сердце хорошее, берут сердце. Их обрабатывают полтора-два часа, и они все это время знают, что с ними делают. Кричать им, правда, не дают, перевязывают голосовые связки. Говорят, где-то есть галерея фотографий – лица пленных во время разборки… То, что остается после разборки, отправляют на переработку, и получаются питательные консервы «завтрак бойца»…
Феликс еще застал отголоски дискуссии о том, как и чем будут питаться люди в условиях тотального радиоактивного заражения. Сейчас об этом глупом споре никто не вспоминает. Все решилось само собой. Основным продуктом питания человека стал человек. Конечно, кое-что еще ловят в море, обеззараживают водоросли, ищут и иногда находят планктон, но это все намного сложнее, чем открыть банку с «завтраком бойца». Вкус, цвет, аромат натуральной ветчины…
– Куда мы? – голос Андреса вернул Феликса к действительности.
Боевая машина была на вершине холма, а вокруг лежала до последнего куста знакомая земля, на которой сейчас в мозаичном порядке были разбросаны очаги нейтронного заражения. Эти очаги будут рассеиваться несколько часов. Феликс взялся за штурвал и направил машину к реке. Боевая машина «Убийца-113В» вошла в воду, и Феликс включил водомет.
– Феликс! – прошептал Андрес. – Меня тошнит…
«Еще бы! – подумал Феликс. – Семьсот нейтрон…» – Сейчас приедем! Выпей еще таблетки.
Машина неслась по течению. По левому берегу показались первые дома. До их улицы, где рядом с аккуратными домиками в бункерах десятиметровой глубины отсиживались сейчас их семьи, было уже недалеко. Там, под землей, есть все, чтобы отсидеться несколько дней, а то и неделю. Уже давно люди спорят, что считать настоящим домом: сам дом или такие вот норы.
Феликс нащупал во внутреннем кармане «семейную» рацию. Стоит нажать на эту кнопку, и можно будет пять минут говорить с Анной, Люси и Мартином. Нет, с Мартином еще трудно. В полгода человек говорит непонятно! Ладно, с ними можно будет поговорить, когда сделают трансплантацию. Потом – комиссия, и он, Феликс Вагнер, досрочно покинет Зону Войны и вместе с семьей переселится в Зону Безопасности. Вообще положено провести в Зоне Войны семь лет – тогда ты и твоя семья получают такое право. Но до этого срока твоя семья должна жить в Зоне Войны. Они – заложники. Зато в Зоне Безопасности тебя не тронет никто! За пятьдесят лет ее существования туда не упала ни одна бомба.
Феликсу оставалось полтора года до выслуги. Но сейчас у него как у полного кавалера ордена Благородного Легиона есть право просить комиссию после тяжелого нейтронного поражения отправить их в Зону Безопасности досрочно. Нужно будет обдумать, куда именно. Жена и дочь Андреса могут поехать с ними: семьи с честью павших воинов эвакуируются вне очереди.
Хорошо придумано с этими Зонами Безопасности! Их никто не охраняет. Говорят, где-то в Африке, на Кенийском плато, наша и их Зоны находятся рядом. Говорят, что живущие там даже ходят друг к другу в гости, даже женятся между собой! Странно, зачем мы тогда воюем? Это по-настоящему необъяснимо! Можно понять, почему Зоны Безопасности не бомбят, – это межгосударственный Договор на высочайшем уровне. На Договоре держится мир. Если отменить такие Зоны, жизнь потеряет последний смысл и наступит хаос. Но там, в этих Зонах, живут мирно те, кто прошел семь лет войны. Они не убивают друг друга, да еще и ухитряются уживаться бок о бок с этими варварами, с которыми мы ведем беспощадную войну. Самым смелым фантастам сто лет назад не снилось такое…
– Феликс, меня тошнит… – лицо Андреса стало совсем белым.
– Ничего, осталось чуть-чуть!
Машина плыла уже вдоль городской набережной. Феликс то и дело оборачивался к Андресу, который корчился на полу, двумя руками держась за живот.
Вдруг снаружи донесся новый звук. Так кричат пленные, когда их подвозят к Анатомической Зоне. Это был истошный, полный ужаса вопль. Феликс заглушил двигатель и стал искать источник звука с помощью направленного микрофона. Очень скоро он понял, откуда идет крик. Это было одно из публичных противонейтронных убежищ, расположенное на перекрестке двух больших улиц. Когда Феликс навел искатель на приоткрытую дверь убежища, индикатор микрофона указал наибольшую силу звука. Он посмотрел на датчик наружного дозиметра: уровень радиации небольшой. Даже если открылась дверь, так кричать не стали бы.
– Эй, слышишь? – позвал он Андреса. – Там что-то не то. С чего бы они так кричали? – Андрес с трудом разогнулся и непонимающе смотрел на Феликса.
Крики усилились. – Я пойду посмотрю, а ты посиди в машине!
Разогнавшаяся по воде боевая машина «Убиица-113В» выпрыгнула на набережную, как лягушка. Феликс направил машину к двери убежища и убавил громкость микрофона: крик бил по ушам.
– Феликс, послушай, поехали домой, а? – голос Андреса дрожал. – Нам нужно быстрее! Тебе на трансплантацию, а мне… Я протяну еще часа два, не больше, я чувствую… Плохо мне, Феликс! Вижу перед собой только Лину…
– Сядь за пульт и смотри по сторонам, здесь что-то не то! Я быстро!
Феликс взял винтовку и распахнул люк. В два прыжка он достиг двери в убежище и стал медленно спускаться по лестнице. Крик нарастал, но уже почти не пугал. Феликс привык. Вторая и третья двери в убежище также были незаперты, и когда перед его глазами открылось первое внутреннее помещение, он увидел лежавшую у самой двери девочку лет двенадцати, на которой были остатки одежды. Она лежала в луже крови и дрожащими руками прикрывала низ живота. Из-под ее пальцев были видны тонкие, разноцветные кишки. Казалось, она пытается не дать им выпасть из живота, осторожно вправить их на место. Она делала это и очень тихо стонала. Рвущий слух крик доносился из-за угла, из соседнего отсека.
Феликс оцепенел. За пять с половиной лет войны он не испытывал такого ужаса. «Ей вспороли живот изнутри! – догадался он. – Но кто?» Странное предчувствие толкнуло его назад к выходу, но крик властно звал к себе. Крик вытеснял страх. Феликс подполз к краю стены и заглянул в соседний отсек. Сначала он ничего не понял. Рядом, в каких-нибудь двух шагах от него, лежал залитый кровью труп женщины, чуть дальше был такой же окровавленный труп старика. Их убили совсем недавно – кровь не успела свернуться. Люди сбились в кучу у дальней стены. Посреди зала на полу билась кричавшая женщина, у нее были связаны руки. А рядом с ней стояли несколько мужчин в форме. В одном из них Феликс сразу узнал Борова. В руках он держал младенца нескольких месяцев от роду. На лице Борова было блаженство. Он что-то сказал другому солдату, и тот засунул в рот кричавшей женщины тряпку. Крик захлебнулся и перешел в нестерпимо страшное мычание. Стал слышен слабый писк ребенка.
– Значит, так! – пьяно хохотал Боров. – Ты за одну ногу, а я за другую – и медленно!.. Ты понял? Медленно-медленно… Чтобы не забрызгаться! Но до конца! Посмотрим, как он разделится!.. А мамаша переживает! Расстраивается! Она не знает, что мы с ней самой сделаем… Давай, берись, только не сильно, понял, а то все испортишь.
Солдат, в котором Феликс узнал одного из подсвинков, неохотно подошел к Борову. Он колебался.
– Давай, берись! – рявкнул Боров. – Не трусь, мамаша! Мы тебе сейчас двух сыночков вместо одного сделаем! Ну-ка, подержи его, я еще хлебну! – Боров передал ребенка подсвинку и направился к бутылке, стоявшей на столе.
Двенадцать разрывных пуль превратили Борова в кровавое месиво раньше, чем он успел упасть. Солдаты, их было четверо, не считая Борова, одновременно вскрикнули. Следующей очередью Феликс свалил тех двух, что держали под прицелом сгрудившихся у стены людей, и крикнул пытавшемуся поднять винтовку подсвинку:
– Руки! – стрелять в подсвинка Феликс не стал: за его спиной были люди. Подсвинок поднял руки. – Иди к стене! Руки на стену! – Феликс подошел к другому подсвинку, который растерянно топтался с ребенком на руках. – Отдай ребенка кому-нибудь! – подсвинок суетливо передал ребенка в протянутые руки. – К стене! Рядом с тем! Быстро!
Феликс вытащил изо рта женщины тряпку и перерезал ремень, связывавший ее руки. Женщина молча бросилась в толпу, выхватила малыша и вместе с ним скрылась за спинами людей.
– Повернитесь! – Феликс отступал спиной назад, туда, где сгрудились у стены люди. – Медленно идите ко мне! Медленно! Ближе, ближе! Стоп! Стойте и не двигайтесь, вы меня знаете! Одно движение – и вы будете такие же красивые, как он! – Феликс кивнул в сторону Борова.
– Что с ними сделать? – закричал Феликс людям, стоявшим за его спиной. Ответом ему была тишина. Люди молчали. – Что с вами сделать? – обратился он к подсвинкам. – Вы воевали ради них на фронте. Почему… Что они вам сделали… Почему! Я хочу понять…
Один из подсвинков стряхнул с себя оцепенение и закричал рыдающим голосом:
– Это Боров!.. У нас у всех по пятьсот нейтрон! Крышка всем, значит! Никто возиться с нами не станет! Сначала мы пленных искали, а потом он сказал, давайте в убежище пойдем, хоть потешимся! Терять нам, говорит, нечего, а они попрятались как крысы по норам. А нам теперь из-за них подыхать… Сказал, что нам всем жить от силы сутки. И самое большее, что можно еще получить от жизни – это вот так… Пощекотать этих' крыс! – голос подсвинка окреп. – Послушай, сержант! Ты ведь тоже получил шестьсот! Ты – как мы! Ведь он прав, Боров! Ничего лучше не придумаешь… Мы подыхаем, а они попрятались по убежищам и остаются жить, и смеются над нами! Подожди, не стреляй, пораскинь мозгами сам! Еще ведь не поздно вместе за них взяться!..
Изумленный Феликс слушал подсвинка и вдруг вспомнил, что где-то читал об этом. Лет триста назад был такой врач Фрейд, который писал, что, мучая других, человек должен испытывать наслаждение. Об этом писали тогда как об открытии. И все спорили, что такого не может быть. А вот эти подсвинки в последние свои часы хотят не вина, даже не женщин, а крови. Как можно больше крови! Они согласны утонуть в чужой крови.
Висевшая на шее Феликса портативная рация запищала. Его вызывал Андрес.
– Феликс, что там такое? Что за стрельба? Ты слышишь меня?
– Слышу…
– Феликс, я ничего не понимаю! Там машина! Они кричат, чтобы я пропустил их в убежище!
– Кто они?
– Из нашего батальона! Они на обычном грузовике. Кричат, что хотят вместе с нами в убежище…
– Андрес! Слушай меня внимательно. Разверни машину так, чтобы она прикрыла дверь в убежище, и открой мне люк. Если кто-нибудь попробует приблизиться, стреляй не раздумывая. Я сейчас иду. Разворачивай машину…
Феликс поднял винтовку.
– Молиться вас учили?
– У меня бабушка молилась, я помню… – пробормотал один из них. – Сейчас вспомню, подожди! Она говорила… Подожди, сержант. Мы с тобой защищать их будем, слышишь! Мы лучше будем их защищать…
Феликс выстрелил в каждого по два раза. Разрывные пули тем хороши, что каждое попадание смертельно.
– Мужчины есть? – обратился он к людям.
– Мужчин они увели в подвал и расстреляли сразу! Сказали, что дадут им оружие, и увели! – из толпы вышла худая некрасивая девушка.
– Тогда слушайте! Вот ты, – он обратился к девушке, – ты будешь здесь старшей, и все вы будете слушать ее. Я оставляю рацию. Наверху наша машина, я иду туда. Была фронтальная нейтронная атака, и, может быть, таких кровожадных много… Оружие этих пусть возьмут те, кто умеет стрелять. Нас наверху только двое. Я и мой друг. Он получил семьсот нейтрон… Так что я один…
– Давайте сюда вашего друга, – предложила девушка, получившая от Феликса рацию. – Я врач, и здесь есть еще врачи. Мы поможем ему.
Феликс кивнул.
– Я поднимусь и скажу, когда можно будет. Две женщины покрепче и ты заберете его. И… девочку, там, у двери… Сделайте ей укол! Она не выживет… – Феликс резко повернулся и направился к выходу.
«Наверное, эти убитые ее мать и дед…» – подумал он, кинув взгляд на лежавшие неподалеку от девочки тела. Она была еще жива и продолжала еле слышно, нестерпимо жалобно стонать…
Андрес был совершенно белым. Он сидел в кресле боевого пульта и двумя руками держался за поручни. В салоне стоял тяжелый, тошнотворный запах рвоты.
– Ну, что они? – Феликс закурил, чтобы перебить запах.
– Вон смотри сам… Приехали еще две машины. Но они ничего пока не говорят. Просто стоят… Мне плохо, Феликс… Я умираю. Сейчас, уже скоро… Расскажешь моим… Что там внизу?
– Там Боров, подсвинки и еще пара таких же подонков устроили резню. Не нашли пленных и решили отыграться на своих. И я боюсь, что эти на машинах хотят того же. – Феликс поднес к губам микрофон и сказал: – Эй, как тебя зовут, давайте сюда, быстро!
– Сейчас идем! Меня зовут Кэрол. А вас? – вопрос девушки показался ему нелепым.
– Феликс… Скорее забирайте его! – он подтащил Андреса к люку и передал в руки Кэрол и двух женщин. – Это врачи. Они помогут…
– Не оставляй их… – прошептал Андрес. – Я бы твоих ни за что не оставил…
– Все будет в порядке… – Феликс говорил чужим голосом.
Бортовая рация машины замигала. Это означало, что на связи кто-то из их дивизии.
– «Убийца-113В», вас вызывает командир батальона! – Феликс узнал голос майора.
– Старший сержант Вагнер слушает вас!
– Что вы делаете, Вагнер? – злым голосом спросил майор.
– Весь экипаж получил большие дозы! Мы направились искать полевой госпиталь, но наткнулись на это убежище. Здесь несколько подонков устроили такое, что страшно рассказывать. Короче, они начали убивать своих, потому что не нашли пленных…
– А вы?
– Я перебил их…
Майор надолго замолчал. Затем заговорил задыхающимся голосом:
– От лица командования я благодарю вас, Вагнер! Вы поступили как настоящий солдат! Вы будете представлены к ордену Благородного Легиона.
– Я уже полный кавалер…
– Тем лучше! А вы, какую дозу получили вы?
– Триста пятьдесят.
– Не теряйте времени, Вагнер! Отправляйтесь в госпиталь! Ваше место уже в Зоне Безопасности! Я лично подам рапорт генералу о вашем благородном поведении. Сейчас подъедет машина, и езжайте! Об охране убежища мы позаботимся сами…
Феликс улыбался во весь рот. Он был счастлив. Ожидать можно было чего угодно. Бог знает, как могли отнестись в штабе дивизии к тому, что он перебил Борова и всех остальных. А если майор сам направит рапорт, это снимает все вопросы…
– Сейчас мой адъютант примет у вас боевую машину, и поезжайте! – нетерпеливо повторил майор.
В микрофоне послышалась какая-то возня, и Феликс услышал пьяный голос:
– Сейчас приму машину… Слюнтяй же ты, Вагнер! Щенок сопливый! Из-за тебя мы потеряли уже полчаса! Кретин! Вылазь из машины к чертовой матери и убирайся!.. – пьяный голос оборвался, и Феликс снова услышал майора:
– Не обращайте внимания, Вагнер! Тут у нас один раненый в машине. Сошел с ума! Захватите заодно и его в госпиталь! А лучше знаете что, Вагнер, оставьте машину на месте и идите к нам! Мы сейчас подъедем… – голос майора начал пресекаться. Он задыхался от волнения.
– Сколько у вас, майор? – тихо спросил Феликс.
– Чего сколько?
– Сколько нейтрон? Только не лгите, майор. Или вам это будет дорого стоить! – майор молчал. – Я вас понял, майор. Вам тоже захотелось… А если где-то здесь рядом режут на куски ваших детей? Что тогда, майор! – Феликс перешел на крик.
– И пусть режут! Идиот! Мы все подыхаем! Если ты не уберешься, мы разнесем на куски машину вместе с тобой! Чего ты добиваешься? Получил свои триста пятьдесят – и отвали! Твое место в Африке, под солнцем! А у меня шестьсот пятьдесят! У меня всего три часа, не больше! – майор громко дышал в микрофон.
– Ладно, я ухожу… – медленно произнес Феликс. Он приник к электронному прицелу. – Но я уйду вместе с машиной – так безопаснее! – скорострельная ракетная установка «Смерч» была готова открыть огонь в режиме самонаведения.
– Майор, он целится! – донесся крик из микрофона, и Феликс нажал кнопку. Стая ракет превратила машины в пылающие обломки. Феликс вывел «Убий-цу-113В» на перекресток, остановился и равнодушно посмотрел туда, где только что стояли машины.
«Воевать против родной доблестной армии тоже можно…» – подумал он, и растерянная улыбка искривила его губы. Теперь самое разумное спрятаться в госпитале. Феликс бросил взгляд на плакат – такие плакаты в обязательном порядке размещают в салонах боевых машин, ибо они поднимают дух. «Зона Безопасности – цель настоящего солдата!» – говорил, широко улыбаясь, белозубый мужчина, сфотографированный на склоне зеленого холма в Африке, окруженный смеющимися детьми. Феликс был уже почти у цели. «Трансплантация! Как можно скорее трансплантация!» – он е неожиданной тоской посмотрел на часы: полтора часа с момента поражения уже прошло. Ждать нельзя. Ни минуты!
Он переключил бортовую рацию на связь с Кэрол.
– Что там происходит? – спросила она.
– Ничего! Как Андрес?
– Я уколола ему наркотик. Он отходит… Еще несколько минут… Жалко. У него хорошее лицо.
– Послушай меня, Кэрол. Я останусь на перекрестке еще пятнадцать минут и прикрою вас, но только пятнадцать минут! Мне тоже нужно… У меня есть дети… Потом я уйду. Вы должны разбежаться и спрятаться! Ты поняла? Объясни это всем! Разбегайтесь! Вместе вы будете приманкой…
– Я поняла вас, Феликс! Мы так благодарны…
Феликс выключил рацию и повернулся к панорамному перископу. Пока все отлично. Вокруг никого. Скорее, пусть они скорее выбираются! Из двери убежища показались люди. При свете дня он смог хорошо рассмотреть их. Старухи, дети и несколько молодых женщин. Потом вышла мать с младенцем на руках. Она отошла несколько шагов от двери, остановилась и начала махать рукой в сторону боевой машины «Убий-ца-113В».
Феликс заулыбался и вдруг зарыдал коротким, похожим на лай, плачем. Как они могли… Он убивал бы Борова снова и снова…
Перед глазами Феликса появился Мартин. Как умеют улыбаться полугодовалые, беззубые малыши! Словно они точно знают, что весь мир любит их, готов носить их на руках, целовать, восхищаться ими! Словно они могут одарить весь мир такой же нежностью… Мартин почти не знал отца. За те короткие часы, которые Феликсу удавалось украсть у войны, Мартин не успевал к нему привыкнуть и каждый раз, встречаясь с отцом глазами, отворачивался и улыбался застенчиво и нежно. Где он сумел научиться так нежно улыбаться, беззубый малыш?.. Десять тысяч раз убить Борова! Загрызть зубами!
Кэрол вышла последней. Она держала в руке портативную рацию. Феликс услышал ее голос:
– Феликс, подождите немного! Можно мне залезть в вашу машину? Мне нужно сказать вам что-то важное!
– Хорошо, я открываю люк! – Девушка проворно влезла и, сев на кресло рядом с боевым пультом, тихо произнесла:
– Тут рядом, в двух кварталах отсюда, другое убежище. Там мой ребенок. Это по дороге в госпиталь. Я вам покажу…
Феликс изумленно смотрел на девушку. Потом выругался и заорал:
– Ты спятила, дура! Ты что, решила, что тут появился рыцарь, который будет спасать всю нацию от ее же солдат? С меня хватит!
– Вы меня не поняли, Феликс! Просто подвезите меня! Так будет быстрее… И можно, я возьму это… – она потянулась к лежавшей на полу винтовке Андреса.
– Показывай дорогу! – прорычал Феликс.
Боевая машина «Убийца-113В» понеслась по мертвым улицам. Вход в убежище они увидели издалека. Два «Убийцы» и один грузовик стояли у искореженной взрывом двери. Девушка мелко задрожала, схватила Феликса за руку и потребовала:
– Притормозите! Я выскочу, а вы скорее уезжайте! Я думаю, они все внутри… – Кэрол взвела затвор винтовки и бросилась к люку. Феликс молча открыл люк и выпустил ее. Девушка спрыгнула на землю и побежала к входу в убежище. Он проводил ее взглядом. Потом вдруг страшно выругался и побежал следом. Он услышал крики детей, и страх покинул его. Десять тысяч раз убивать Борова! Загрызть его зубами!
«А ведь машины нашего батальона…» – это была последняя мысль, которая родилась в его голове.
Они были убиты одной очередью. Лежавший внизу у входа в основной отсек часовой доживал последние минуты. Его оставили у двери, вложили винтовку в холодеющие руки. Падая на ступеньки, Феликс всем телом надавил на кнопку «семейной» рации. Он был уже мертв, когда из его кармана донесся тревожно-радостный голос жены:
– Феликс, наконец-то! Где ты? По радио передают такие страшные вещи! Что с тобой? – и взволнованный голос старшей дочери Люси: – Папочка, ты где! Па-а-а-п! Мы так боимся! Мама плачет даже…
А там внизу, в убежище, заглушаемый криками детей, суровый голос предупреждал по городской радиосети:
– Внимание, внимание! Военный комендант передает экстренное сообщение! На нашем участке Линии Фронта произошла беспрецедентная за всю историю войны нейтронная атака! Эти варвары вероломно нарушили Договор, и тысячи наших солдат получили смертельные дозы радиации. Возникла угрожающая ситуация, известная под названием «психоз обреченных». Военный комендант рекомендует населению города рассредоточиться. Избегайте публичных убежищ! Постарайтесь спрятаться! Командованием принимаются меры с тем, чтобы вернуть контроль над ситуацией. В городе находятся военнослужащие, охваченные кровожадными намерениями. Генеральный штаб перебрасывает по воздуху войска, и в ближайшие несколько часов город будет очищен! Призываем к осторожности!.. Внимание, внимание! Военный комендант передает предупреждение…
* * *
– Вы в самом деле надеялись это напечатать? – спросил учитель.– Да… – признался я. – Мне казалось, что в рассказе нет ничего крамольного. Кстати, его чуть не напечатали. Правда, главный редактор потребовал, чтобы я написал, что так жестоко ведут себя представители вконец разложившихся империалистических государств, погрязших в кровавых войнах. Стыдно признаться, но я пошел на это, сделал вступление, в котором именно этими словами написал все, что хотел этот чиновник. Знаете, что он сказал? Сначала он похвалил вступление, а потом запричитал:
– Нет, мы не можем так пугать наших читателей! Получается, если выжили империалисты, то нас, мира социализма уже нет! Зачем мы будем пугать своего читателя такой перспективой!
– Но это вы сами велели написать, что они империалисты! – возразил я – и вообще, какая разница, как это называть! Они просто люди, которые дошли до логического завершения того пути, по которому идет человечество сегодня…
– Ну, знаете! – завопил он. – Я думал, вы про империализм, а это уже пахнет черт знает чем!
Он струхнул, что чуть было не напечатал это. Я забрал рассказ и перестал с ним здороваться. Но логика этого литературного фельдфебеля и сейчас сводит меня с ума. Это логика проститутки, испугавшейся вдруг, что может не угодить старому клиенту.
– Конечно, я не критик и не возьмусь даже судить о литературных достоинствах, но… – учитель запнулся. – Ваш рассказ когда-нибудь напечатают, поверьте мне.
– Вы меня утешаете! – рассмеялся я. – Этот экземпляр я забрал из почтового ящика, когда уезжал сюда. Вернули из еще одного журнала с рецензией.
– А вы не позволите взглянуть? – попросил учитель. – Любопытно, что они пишут!