Страница:
Заинтригованный Алексис выскочил на балкон.
– Это тебе не пальцами шевелить… – задумчиво промычал он наконец, созерцая финальную сцену «поединка». – Никогда бы не подумал, что этот малыш такой шустрый! Если он на тебя вот так сверху скакнет, от тебя только мокрое место останется! – заключил Алексис, скаля зубы от удовольствия, которое ему доставила воображаемая картина.
Алексису доводилось много раз бить других людей руками и ногами. Не меньше били и его самого. Алексис по достоинству оценил разрушительную мощь ударов, которыми граф покончил с тигром-людоедом, и решил, что раньше недооценивал графа. Когда им с Шакалом удавалось подсмотреть утренние занятия Луиса и графа, удары выполнял Луис, а граф действительно делал то, что издалека могло показаться шевелением пальцев, – утонченную и сложную гимнастику для рук.
Шакал беззвучно смеялся, дергаясь на месте, и льстиво заглядывал в глаза Алексису, а потом вдруг боязливо прошептал, глядя куда-то в сторону:
– Да и тебе будет, это самое, в общем, плохо, если доктор тебя стукнет.
– Ладно, не болтай! Я его за ноги поймаю и головой об стенку! Нашел Брюса Ли1! – Оскал Алексиса мгновенно приобрел злобное выражение. Он слабо верил в то, что говорил. Чутье подсказывало ему, что с такими людьми, как «доктор» и «профессор», ему никогда не приходилось иметь дела. Алексиса пугала неизвестность, пугали эти странные упражнения, которыми Луис и граф, судя по всему, занимаются регулярно; особенно пугало и угнетало бестолковое руководство Лысана, который сам не знал, как подступиться к делу, и, по мнению Алексиса, был круглым идиотом. Сам воздух Эль-Параисо казался ему чужим и тяжелым.
– Нужно тряхнуть их как следует и уматывать отсюда! – неожиданно мягко, почти по-товарищески поделился Алексис своими мыслями с Шакалом, который с подобострастием замотал головой в знак безоговорочного согласия. – Торчим здесь десять дней всухомятку, а толку никакого! Пойди посмотри на макароны и открой тушенку! Сам-то в ресторане жрет… – Алексис поперхнулся, перехватив горящий от нетерпения взгляд Шакала.
«Стукач паршивый!» – пронеслось в его большой кокосовой голове, и он сплюнул вниз на резвящихся вокруг бассейна чернокожих детей обслуживающего персонала гостиницы «Подкова». После неудачного похищения Луиса Лысан запретил своим соратникам покидать номер. «Вы тут и так, значит, светились достаточно!» – объяснил он свое решение и отправился в магазин покупать макароны и тушенку.
Питание всухомятку раздражало Алексиса больше всего. Алексис любил есть. Почти все свои деньги он тратил на то, чтобы насытить утробу, а то, что оставалось, откладывал на «черный день», опять-таки чтобы было чем набить брюхо потом, когда он окажется на мели. Но Алексис любил не только еду. Была у него и мечта, которая занимала почетное второе место в иерархии основных ценностей жизни. Алексис мечтал добыть денег и открыть в Боготе небольшой дом свиданий с почасовой оплатой. Это был самый надежный источник существования из всех возможных! Случиться может все что угодно: переворот, диктатура, война, эпидемия, солнечное затмение, а «этого самого» людям будет хотеться всегда! И он, Алексис, предложит им свои небольшие комнатки за относительно малую цену… Бедным влюбленным пришлось бы платить в гостинице за целые сутки, хотя они прекрасно справятся со своими делами за полтора-два часа. Алексис давно придумал заветное, удачливое имя, которое он даст своему заведению. Оно будет называться «Голубятня»…
Мечта есть мечта, а в реальности шансов накопить денег для ее осуществления у Алексиса было немного. Платили ему неплохо, но для большой мечты нужно много, очень много денег! Отрадой Алексиса, поддержкой в трудные дни была мысль, что судьба улыбнется и даст возможность сорвать куш.
Надежда на куш согревала Алексиса, когда самолет швыряло и трясло над океаном по дороге сюда, в эту проклятую страну, где все почему-то довольны так, словно нет в мире более счастливых людей, чем мулаты Эль-Параисо.
Надежда приняла реальные очертания в Боготе, в кабинете старого Суареса, где их наставляли перед отъездом. Суарес не только обещал вознаграждение в случае успеха, но и обронил фразу, всколыхнувшую всю душу Алексиса. Он сказал, что если они перехватят посылку, то это будет их трофей! Лысан получит пятьдесят процентов, а они с Шакалом – по двадцать пять. Причем Суарес сразу выплатит стоимость «порошка» чистой монетой…
Мечтательная усмешка ползла по лицу Алексиса. Оптовая цена «порошка» – полторы тысячи за унцию. В хорошей посылке может быть сто, двести, пятьсот унций… У Алексиса голова шла кругом от таких цифр. Суарес даст оптовую цену сразу, чистой монетой! Это вам не работа в публичном доме «Черная кошечка», которой Алексис занимался последние годы, которую знал до тонкостей и даже любил, но…
Пока Алексис погружался в мечты, Шакал аккуратно подбирал макароны и тушенку из банки. С точностью, достойной лучшего применения, Шакал разделил макароны и тушенку пополам и уже заканчивал свою часть. Запах еды вернул Алексиса к суровой действительности. Он повернулся к столу, бросил на Шакала злобный взгляд и приступил к еде. Порция показалась ему оскорбительно маленькой.
Хлопнула дверь, и в комнату вбежал, как всегда спотыкаясь, Лысан. По его голой голове катились капли пота.
– Едите, значит! Кушаете! – набросился он на подчиненных, хотя сам только что пообедал в ресторане. – А меня эта черная внизу спрашивает, когда мы отсюда уедем! Они, видите ли, гостиницу закрывают на ремонт!.. – Лысан выругался. – Чего ей нужно? Зачем ей знать, когда мы уедем? Эту гостиницу сто лет не ремонтировали и не будут, пока она не развалится! Наследили… – Лысан снова выругался. – А как на меня смотрела коридорная! Как на… вора или педераста! Это значит, вы, друзья, нагадили и вами тут занялись!
Лысану нельзя было отказать в профессиональной наблюдательности, а его замечание по поводу ремонта было очень близко к истине. Здания и машины в Эль-Параисо, в самом деле, начинали ремонтировать, когда это было уже невозможно или крайне нерентабельно. И гостинице «Подкова», где кирпичи пока еще не падали на головы гостей, ремонт не грозил даже в отдаленном будущем.
Не логичен, однако, был вывод о том, что «нагадили» Алексис с Шакалом и «занялись» ими. Спрашивали об отъезде его, Лысана, и смотрели, как на педераста, тоже на него, не говоря уже о том, что Шакал и Алексис раболепно следовали во всем указаниям Лысана. Создавшаяся ситуация была плодом идей и фантазий Лысана, воплощенных в жизнь.
Вопрос хорошенькой негритянки – дежурного администратора гостиницы – действительно был обусловлен утренним визитом толстого Гидо в «Подкову», его настойчивой просьбой задать этот вопрос Лысану. И хотя всем, кого расспрашивал Гидо, было строжайшим образом указано на необходимость соблюдать секретность и, не дай бог, сболтнуть кому-нибудь об этом конфиденциальном разговоре, персонал гостиницы кипел от любопытства и нетерпения. Детали расспросов Гидо обсуждались, сопоставлялись и анализировались коллективно.
В отношении персонала гостиницы к Лысану и его людям в считанные часы вдруг появилось нечто совсем не свойственное национальному характеру и самому духу Эль-Параисо, страны, известной на весь мир великолепным, удивительно доброжелательным сервисом. Если до визита Гидо все необычности и странности в поведении обитателей номера 184 бездумно воспринимались как обычные чудачества иностранцев, к которым в Ринкон Иносенте привыкли и были безгранично терпимы, то после долгого опроса Гидо всем стало вдруг понятно, что эти люди замешаны в чем-то серьезном. Иначе зачем пограничная служба проявила бы к ним такой сильный интерес?
И в разговорах прислуги внезапно появились открыто насмешливые, почти презрительные ноты. Могло сложиться впечатление, что визит Гидо открыл персоналу гостиницы гораздо больше, чем ему самому. Припоминали все больше и больше неприятных и смешных черт в поведении подозрительных гостей и все злее высмеивали их так, как умеют высмеять только в Эль-Параисо.
– Послушай, чико! Эти парни наверняка педерасты! – авторитетно утверждал официант Ридель.
– Если так, их вышлют! – оживленно отзывался собеседник Риделя, слесарь-универсал, умевший за пять минут разобрать любой механизм, от кондиционера до унитаза, после чего он начинал собирать эти устройства, ремонтировать их, и на это уходили уже месяцы и годы.
– Бедные педики! Говорят, они сидят на мели! Это правда, чико? Ходят в ресторан по очереди! И едят одни макароны! Правда, чико, что этот угрюмый тип берет три раза в день макароны с сыром и считает сдачу до сентаво1?
– Самое интересное не это, чико! – с жаром отзывался Ридель. – Те двое варят макароны в номере, а лысый – нет! Ходит в ресторан, но тоже берет макароны! Это какая-то чертовщина! Ел бы в номере… А сдачу… – Ридель сделал жест пальцами, словно пытаясь отогнать надоедливое насекомое – в данный момент этот жест заменял фразу: «Даже не спрашивай!» – Он каждый раз спрашивает, сколько стоят макароны с сыром! Надеется, что подешевеют! – И собеседники оглушительно хохотали, хлопая друг друга по плечам.
Лысан и в самом деле предпочитал макароны с сыром всем прочим блюдам, представленным в меню ресторана гостиницы «Подкова». Но его страсть к макаронам объяснялась отнюдь не тем, что он «сидел на мели», а имела более серьезную, принципиальную основу. Лысан был скуп, а ничего дешевле макарон с сыром в ресторане не было. Есть же макароны из одной кастрюли с Шакалом и Алексисом он считал ниже своего достоинства. По его мнению, такое панибратство нанесло бы огромный вред его авторитету руководителя. Но запах тушенки безжалостно дразнил Лысана и ожесточал его и без того жестокое сердце.
Высказав подчиненным решительно все, что он думает об их происхождении и о нравственности их матерей, Лысан почувствовал еще более сильный голод, и запах тушенки сломил его волю. Шакал с Алексисом виновато смотрели в пол, и каждый, в меру своего таланта, изображал раскаяние.
Между тем Лысана осенило, он понял, как следует обставить предстоящую трапезу, чтобы его авторитет руководителя остался девственно чистым и ненарушенным.
– Хватит нам, значит, ругани! – миролюбиво завершил вдруг Лысан свое яростное выступление. – Давай принеси-ка из холодильника бутылку! – обратился он к Шакалу. – Посидим, значит, подумаем вместе! Ты ведь парень хитрющий! Да и Алексис у нас башковитый! – сострил Лысан, деликатно намекая на размеры головы Алексиса. – И сообрази закусить чего-нибудь, тушенки, значит, открой… – небрежно добавил он в спину метнувшемуся к холодильнику Шакалу.
Бутылка и тушенка на тарелке появились на столе с волшебной быстротой. Шакал суетился, разыскивая и отмывая бокалы. Между тем Лысан рассеянно взял вилку и наколол на нее огромный кусок облепленного застывшим белым жиром тушеного мяса…
Застолье закончилось быстро. Минут через пятнадцать бутылка была пуста, как, впрочем, и тарелка. Тушенку Лысан съел сам. В каком-то смысле он предвосхитил, если не сказать украл, мечту у Алексиса. Банка тушенки была последней.
Прежде чем разбрестись по своим комнатам, обитатели номера 184 провели что-то вроде небольшого демократического военного совета, на котором Алексис, не дожидаясь, пока Шакал его опередит, высказал свое недавнее мнение, что «пора как следует потрясти их и уносить ноги». Лысан отнесся к этой точке зрения критически и приклеил Алексису ярлык «паникер-пораженец». Шакалу было велено подготовить к работе портативный передатчик, вмонтированный в пишущую машинку «Гермес» и беспрепятственно провезенный через бдительную таможню.
– Будем, значит, ждать, когда этот профессор очухается! На днях выйдем на связь с Суаресом, изложим ситуацию, попросим инструкции. По моим, значит, каналам знаю, что второй день не встает с кровати! – Лысан многозначительно умолк. Он хотел дать подчиненным прочувствовать сообщение, что у него имеются свои секретные каналы даже здесь, в Ринкон Иносенте. Это была неправда. О болезни Луиса Лысан узнал совершенно случайно.
– Вот до чего ваши фокусы с таблетками доводят! – продолжил он, постепенно раздражаясь. – Сказано было: две, а ты сколько бросил? – Лысан проницательно всматривался в честное лицо Алексиса. Его слабостью было несколько раз спрашивать об одном и том же и пронзать собеседника догадливым взглядом.
Алексис просительно изломил совиные брови и ответил грубым баском:
– Вы же сказали – две!
Когда Алексису было приказано бросить две крохотные таблетки в «дайкири» Луиса, он рассудил, что кашу маслом не испортишь, и бросил три. В своем решении он в точности повторил ход мыслей Лысана, решившего, что одной таблетки, то есть обычной дозы, может не хватить, и поэтому лучше – две. Так нормальная доза «катализатора» была превышена в три раза. Луиса спасло то, что в «дайкири» успело раствориться не все количество препарата…
Несмотря на сытость и выпитый ром, Лысан никак не мог уснуть. Весь ход дела, с самого начала, ему не нравился. Чем больше он узнавал о Луисе, тем больше терзали его дурные предчувствия. Лысану казалось, что его послали бороться с противником неведомым, страшным и значительно более сильным, чем он сам.
За свою довольно длинную жизнь Лысан видел и знал десятки и сотни людей, составлявших самые разные звенья цепочек, по которым «порошок» путешествовал из дремучих лесов в североамериканские города. Образ жизни Луиса ничем не выдавал принадлежности к такой цепочке.
Поставить же под сомнение утверждение Суареса, что именно Луис Хорхе Каррера – «их резидент» в Эль-Параисо, открывший новые безопасные пути для транспорта «порошка» в огромных размерах, Лысан не осмеливался. Суарес словами не бросается и имеет в своем распоряжении службу информации, которой могли бы позавидовать многие правительства этих банановых республик.
«Профессор» – коварный враг, которого не берет даже «катализатор истины», который живет и действует открыто, легально, в Эль-Параисо, куда пока не рискует совать нос по поводу «порошка» никто. Какова должна быть степень могущества этого «профессора», умеющего водить за нос слишком хорошо известную пограничную службу или, что более вероятно, подкупившего кого-то из высокопоставленных чиновников этой службы… Что можно предпринять против такого врага, имея в распоряжении немного денег да двух олухов в придачу!..
За тонкой стенкой в соседней комнате задремавший Алексис вновь проснулся от кошмара. Кондиционер опять не работал. Первым порывом Алексиса было выломать дверь в комнату Шакала и расправиться с ним немедленно. Но он поборол себя, понимая, что шум неизбежно разбудит Лысана и расправа будет прервана на самом интересном месте. Полный мстительных планов, Алексис побрел на кухню к щитку с предохранителями.
История повторялась, как все в этом мире. Через пять минут кондиционер опять отключился, потом еще и еще раз, пока Алексис не плюнул и не улегся спать прямо в холле под открытым настежь балконом. Ночь только начиналась, и сквозь шум прибоя ветер доносил праздничный гомон счастливых веселых людей, каждый вечер заполняющих собой улицы и площади Эль-Параисо.
Выпив по рюмке многолетнего французского коньяка и закусив холодными оранжевыми ломтиками манго, они навестили Луиса и сделали это так тихо, что худосочный молодой человек, спавший на диване и одновременно охранявший сон больного, даже не проснулся. Это отчасти рассердило майора, и он посетовал на то, что с каждым годом присылают людей все более зеленых и разболтанных и что, в сущности, никто не запрещал этому юноше спать, но следовало хотя бы закрыть входную дверь.
Луиса они нашли в удовлетворительном, как выразился граф, состоянии. Пульс Луиса графу понравился.
Покидая дом, майор все же разбудил сторожа, который вскочил на ноги, неумело изображая смущение на заспанном лице. Майор похлопал его по спине, посоветовав или закрыть дверь на защелку, или спать более чутко. В ответ агент заверил, что он и не думал спать, а просто прилег…
Совет майора недозрелый агент выполнил сразу же после ухода шефа. Он закрыл дверь на символическую защелку и продолжил свой сон, ничуть не угрызаясь по поводу случившегося. В Эль-Параисо не принято угрызаться.
Замечательно было то, что граф не позволил себе ни малейшего намека на иронию, хотя ситуация была достаточно забавна. Перед тем как войти в дом, майор вполне серьезно уверял собеседника, что его люди надежно прикрывают Луиса. Не позволил себе граф и ни одного вопроса о ходе расследования. Он никогда не спрашивал Роберто о чем-либо, связанном с его профессиональной деятельностью. Эта тема была табу, причем табу это было установлено не майором, а графом. В глубине души Хуан всегда сожалел о том, что Роберто не нашел себе в жизни занятия более простого и доброго, чем работа в пограничной службе. Поэтому граф отталкивал от себя любую информацию, так или иначе напоминавшую ему, что майор Кастельянос причастен к высшим сферам политики и власти.
Однако ход расследования волновал Хуана. Это было не праздное любопытство, а интерес человека, ищущего выход из опасной ситуации, в которую попал другой, близкий ему человек.
И Роберто сообщил ему нечто, представляющее несомненную служебную тайну. Майор рассказал все или почти все, что было известно ему самому, включая результаты визита Гидо в гостиницу «Подкова».
– Ты догадываешься, Хуан, куда я сейчас еду! – завершил рассказ майор, кивая в сторону окна, в которое был виден благородно поблескивающий корпус «мерседеса» – машины, доставшейся ему после смерти отца. На «мерседесе» майор ездил только в столицу, используя для местных передвижений потрепанный «форд». – Я планирую вернуться завтра или, в крайнем случае, послезавтра. – Майор умолк и продолжил без какого-либо перехода:– Сам видишь, как можно полагаться на этого соню! Я велю Гидо сменить его. Но я хотел бы попросить тебя, поскольку ты всегда здесь, рядом… – Майор замялся. – Разумеется, я не прошу тебя следить за домом Луиса, хотя из твоего окна он прекрасно просматривается! – Роберто радостно заулыбался. – Я прошу тебя просто присмотреть за нашим Луиси в мое отсутствие. Не хотелось бы, чтобы его травили, как таракана. Ты можешь располагать Гидо и его людьми в мое отсутствие, отдавать им любые распоряжения, если это понадобится для безопасности Луиса! – Голос майора стал почти торжественным. – Эти гости – люди серьезные. У нас, в Ринкон Иносенте, такие люди не появлялись очень давно. Прямое наблюдение за ними я считаю пока невозможным. Парни такого сорта обнаружат за собой «хвост» в считанные часы и запрутся в скорлупу, как улитки.
Майор подбирался к тому, ради чего был начат разговор. Но тема была деликатна, щекотлива, и майор мучительно искал осторожные, круглые слова, которые, казалось, уже были у него на кончике языка, а затем куда-то пропадали.
– Я хотел посоветоваться с тобой, Роберто! – видя замешательство майора, граф поспешил помочь ему. – Завтра Луис уже начнет ходить. Судя по его пульсу, это более чем возможно. Имею ли я право сообщить ему то, что ты рассказал сейчас мне? И если да, то все или какую-то часть? Насколько я понимаю, речь идет о секретах, которыми ты любезно поделился со мной. Я хотел бы получить от тебя ясный и определенный ответ. – Хуан говорил так спокойно и буднично, словно решать судьбы самых разных секретов ему приходилось каждый день.
– Благодаря нашему дипломату Гидо эти секреты завтра будет знать каждая старуха в Ринкон Иносенте! – плавно взмахнул смуглой ладонью майор. – Но если оставить в стороне шутки, я сам ума не приложу, как быть! Ты знаешь Луиса лучше, чем я… Я не думаю, чтобы он оставил без внимания все, что с ним случилось. При его темпераменте и азарте… Он пойдет искать их! Ты же сам, кажется, говорил, что он обещал разобраться во всем сам… – Роберто сделал паузу. – Постоянный контроль за этими парнями пока невозможен, потому что рано… Мне страшно, Хуан! Я боюсь Луиси больше, чем этих бандитов, карахо! Он еще мальчишка… – Роберто Кастельянос был на десять лет старше Луиса. – Самое страшное – он действительно может найти их! Когда такой детектив-любитель берется за расследование первый раз, ему всегда улыбается удача! К тому же Луиси умнее нас с тобой, меня, по крайней мере. Он видит людей насквозь. Что он будет делать, если найдет их? Как бы он не полез напролом в одиночку, наш романтик Луиси!.. Мафия рождает людей особого покроя, Хуан. С ними нужно уметь обращаться. Конечно, он умный парень, но… Пойми меня правильно! Луиси – человек излишне резкий, прямой, откровенный, слишком благородный, если хочешь, для такого дела… – Майор тщательно отбирал слова. – Я боюсь вмешательства Луиси! Боюсь до дрожи в коленках! – заключил он.
Граф ощутил всю неловкость положения майора. Говорить Луису правду опасно, не говорить тоже. А если все-таки сказать? Хуан представил себе, как Луис громко удивится, потом сделает вид, что все это его не интересует. А потом пойдет по следу, и угадать его путь будет очень сложно, потому что Луис действительно человек редкой проницательности и ума, человек поступка.
– Лучше всего, если бы ты сам поговорил с ним, Роберто. Я согласен, Луиса нельзя оставить наедине со всем этим. Он не сделает ничего плохого, но он опять подвергнется риску! Оставить же его в неведении – не значит ли это подвергнуть его еще большему риску? – Граф сделал паузу. – Если хочешь знать мое мнение, Луис как партнер был бы тебе полезен. Он человек с воображением и мог бы по-настоящему помочь…
– Конечно, конечно, Хуан! – с жаром подхватил майор. – Мы ему все расскажем! Я очень рассчитываю на его помощь, но пока он болен… – Майор запнулся и добавил уже другим тоном: – Речь идет только о двух днях, пока меня не будет!.. – Он улыбался, как мальчик, ласково и простодушно. – Кстати, все же лучше, по-моему, чтобы пока он не имел той информации, которой располагаем мы. Послезавтра мы будем знать об этих людях в пять раз больше, и Луиси не придется напрасно ломать себе голову… И потом, если рассказать ему все завтра, он может очень возбудиться и наломать дров. Скажи ему только, что его отравили мафиози – и потом его трактор не удержит! – Роберто замолчал и, так как граф не спешил высказываться, взглянул на часы и поспешно произнес:– Я рад, что мы с тобой придерживаемся одного мнения! – Его, похоже, не смущало, что граф не высказал своего мнения, а лишь задал вопрос. – Давай решим так: пока Луиси не говорить ничего и постараться, чтобы он не покидал дом. Если его болезнь на самом деле опасна, ты, как врач, можешь запретить ему прогулки, предписать лежать дома и пить холодное молоко…
– Но это отнюдь не означает, что он меня послушается! – без тени улыбки ответил граф. – Я постараюсь убедить Луиси побыть эти два дня дома, насколько это будет возможно. Но здесь не должно быть иллюзий. Как только он придет в себя, он займется этим сам. – Такова была последняя фраза графа, ясно дававшая понять, что решение так и не найдено.
Несмотря на это, майор поднялся с кресла и начал прощаться, нарочито суетливо поглядывая на часы, чем чрезвычайно удивил и огорчил графа. Проводив майора до машины, Хуан, как всегда, восхитился «мерседесом». Зная, что майору это приятно, он сделал комплименты машине традицией.
В «мерседесе» Роберто было автоматизировано абсолютно все: от коробки передач до превращения салона в комфортабельное ложе. Триста километров прекрасной автомагистрали – пять полос движения в каждую сторону – он покрывал за два часа с минутами, и средняя скорость сто пятьдесят километров в час для «мерседеса» была не в тягость. Роберто любил шутить, что, выезжая на Главную национальную автомагистраль, он ставит ногу на педаль акселератора, включает вмонтированный в панель цветной телевизор и смотрит программу, незаметно коротая время. Это была, конечно, только шутка. Езда на большой скорости требовала напряжения, которое майор переносил легко, почти с удовольствием. Телевизор он действительно включал, поглядывая в него краем глаза, чтобы подразнить себя или пассажиров, которыми почему-то всегда оказывались хорошенькие девушки…
Сейчас майор ехал по Главной автомагистрали в сторону столицы со скоростью не больше ста километров в час и телевизор не включал, так как был занят другим неотложным делом. Роберто Кастельянос ругал себя последними словами, с большим чувством и темпераментом, как умеют ругать только в Эль-Параисо.
– Паршивый ублюдок! – обращался он сам к себе, добавляя целый ряд замысловатых негритянских ругательств. – Кого ты хотел водить за нос! Доктора Хуана Сантоса! Если бы тебе бог отпустил десятую часть того, что подарил Хуану, ты был бы первым человеком в Эль-Параисо! Но ты – подонок, грязный подонок уже только потому, что способен подозревать Луиса в том, чего этот мальчик никогда не сделал бы!
Роберто настолько вошел во вкус самокритики, что остановил машину и начал бить кулаками по обшитому мягкой кожей рулевому колесу.
– Нужно быть стопроцентным кретином, чтобы думать, что Хуана Сантоса можно обмануть! И если это может кто-нибудь сделать, то никак не ты! – В таком духе майор продолжал обвинительную речь против самого себя еще некоторое время, пока совсем не успокоился и не вернулся к обычному, трезвому и цепкому взгляду на вещи.
– Это тебе не пальцами шевелить… – задумчиво промычал он наконец, созерцая финальную сцену «поединка». – Никогда бы не подумал, что этот малыш такой шустрый! Если он на тебя вот так сверху скакнет, от тебя только мокрое место останется! – заключил Алексис, скаля зубы от удовольствия, которое ему доставила воображаемая картина.
Алексису доводилось много раз бить других людей руками и ногами. Не меньше били и его самого. Алексис по достоинству оценил разрушительную мощь ударов, которыми граф покончил с тигром-людоедом, и решил, что раньше недооценивал графа. Когда им с Шакалом удавалось подсмотреть утренние занятия Луиса и графа, удары выполнял Луис, а граф действительно делал то, что издалека могло показаться шевелением пальцев, – утонченную и сложную гимнастику для рук.
Шакал беззвучно смеялся, дергаясь на месте, и льстиво заглядывал в глаза Алексису, а потом вдруг боязливо прошептал, глядя куда-то в сторону:
– Да и тебе будет, это самое, в общем, плохо, если доктор тебя стукнет.
– Ладно, не болтай! Я его за ноги поймаю и головой об стенку! Нашел Брюса Ли1! – Оскал Алексиса мгновенно приобрел злобное выражение. Он слабо верил в то, что говорил. Чутье подсказывало ему, что с такими людьми, как «доктор» и «профессор», ему никогда не приходилось иметь дела. Алексиса пугала неизвестность, пугали эти странные упражнения, которыми Луис и граф, судя по всему, занимаются регулярно; особенно пугало и угнетало бестолковое руководство Лысана, который сам не знал, как подступиться к делу, и, по мнению Алексиса, был круглым идиотом. Сам воздух Эль-Параисо казался ему чужим и тяжелым.
– Нужно тряхнуть их как следует и уматывать отсюда! – неожиданно мягко, почти по-товарищески поделился Алексис своими мыслями с Шакалом, который с подобострастием замотал головой в знак безоговорочного согласия. – Торчим здесь десять дней всухомятку, а толку никакого! Пойди посмотри на макароны и открой тушенку! Сам-то в ресторане жрет… – Алексис поперхнулся, перехватив горящий от нетерпения взгляд Шакала.
«Стукач паршивый!» – пронеслось в его большой кокосовой голове, и он сплюнул вниз на резвящихся вокруг бассейна чернокожих детей обслуживающего персонала гостиницы «Подкова». После неудачного похищения Луиса Лысан запретил своим соратникам покидать номер. «Вы тут и так, значит, светились достаточно!» – объяснил он свое решение и отправился в магазин покупать макароны и тушенку.
Питание всухомятку раздражало Алексиса больше всего. Алексис любил есть. Почти все свои деньги он тратил на то, чтобы насытить утробу, а то, что оставалось, откладывал на «черный день», опять-таки чтобы было чем набить брюхо потом, когда он окажется на мели. Но Алексис любил не только еду. Была у него и мечта, которая занимала почетное второе место в иерархии основных ценностей жизни. Алексис мечтал добыть денег и открыть в Боготе небольшой дом свиданий с почасовой оплатой. Это был самый надежный источник существования из всех возможных! Случиться может все что угодно: переворот, диктатура, война, эпидемия, солнечное затмение, а «этого самого» людям будет хотеться всегда! И он, Алексис, предложит им свои небольшие комнатки за относительно малую цену… Бедным влюбленным пришлось бы платить в гостинице за целые сутки, хотя они прекрасно справятся со своими делами за полтора-два часа. Алексис давно придумал заветное, удачливое имя, которое он даст своему заведению. Оно будет называться «Голубятня»…
Мечта есть мечта, а в реальности шансов накопить денег для ее осуществления у Алексиса было немного. Платили ему неплохо, но для большой мечты нужно много, очень много денег! Отрадой Алексиса, поддержкой в трудные дни была мысль, что судьба улыбнется и даст возможность сорвать куш.
Надежда на куш согревала Алексиса, когда самолет швыряло и трясло над океаном по дороге сюда, в эту проклятую страну, где все почему-то довольны так, словно нет в мире более счастливых людей, чем мулаты Эль-Параисо.
Надежда приняла реальные очертания в Боготе, в кабинете старого Суареса, где их наставляли перед отъездом. Суарес не только обещал вознаграждение в случае успеха, но и обронил фразу, всколыхнувшую всю душу Алексиса. Он сказал, что если они перехватят посылку, то это будет их трофей! Лысан получит пятьдесят процентов, а они с Шакалом – по двадцать пять. Причем Суарес сразу выплатит стоимость «порошка» чистой монетой…
Мечтательная усмешка ползла по лицу Алексиса. Оптовая цена «порошка» – полторы тысячи за унцию. В хорошей посылке может быть сто, двести, пятьсот унций… У Алексиса голова шла кругом от таких цифр. Суарес даст оптовую цену сразу, чистой монетой! Это вам не работа в публичном доме «Черная кошечка», которой Алексис занимался последние годы, которую знал до тонкостей и даже любил, но…
Пока Алексис погружался в мечты, Шакал аккуратно подбирал макароны и тушенку из банки. С точностью, достойной лучшего применения, Шакал разделил макароны и тушенку пополам и уже заканчивал свою часть. Запах еды вернул Алексиса к суровой действительности. Он повернулся к столу, бросил на Шакала злобный взгляд и приступил к еде. Порция показалась ему оскорбительно маленькой.
Хлопнула дверь, и в комнату вбежал, как всегда спотыкаясь, Лысан. По его голой голове катились капли пота.
– Едите, значит! Кушаете! – набросился он на подчиненных, хотя сам только что пообедал в ресторане. – А меня эта черная внизу спрашивает, когда мы отсюда уедем! Они, видите ли, гостиницу закрывают на ремонт!.. – Лысан выругался. – Чего ей нужно? Зачем ей знать, когда мы уедем? Эту гостиницу сто лет не ремонтировали и не будут, пока она не развалится! Наследили… – Лысан снова выругался. – А как на меня смотрела коридорная! Как на… вора или педераста! Это значит, вы, друзья, нагадили и вами тут занялись!
Лысану нельзя было отказать в профессиональной наблюдательности, а его замечание по поводу ремонта было очень близко к истине. Здания и машины в Эль-Параисо, в самом деле, начинали ремонтировать, когда это было уже невозможно или крайне нерентабельно. И гостинице «Подкова», где кирпичи пока еще не падали на головы гостей, ремонт не грозил даже в отдаленном будущем.
Не логичен, однако, был вывод о том, что «нагадили» Алексис с Шакалом и «занялись» ими. Спрашивали об отъезде его, Лысана, и смотрели, как на педераста, тоже на него, не говоря уже о том, что Шакал и Алексис раболепно следовали во всем указаниям Лысана. Создавшаяся ситуация была плодом идей и фантазий Лысана, воплощенных в жизнь.
Вопрос хорошенькой негритянки – дежурного администратора гостиницы – действительно был обусловлен утренним визитом толстого Гидо в «Подкову», его настойчивой просьбой задать этот вопрос Лысану. И хотя всем, кого расспрашивал Гидо, было строжайшим образом указано на необходимость соблюдать секретность и, не дай бог, сболтнуть кому-нибудь об этом конфиденциальном разговоре, персонал гостиницы кипел от любопытства и нетерпения. Детали расспросов Гидо обсуждались, сопоставлялись и анализировались коллективно.
В отношении персонала гостиницы к Лысану и его людям в считанные часы вдруг появилось нечто совсем не свойственное национальному характеру и самому духу Эль-Параисо, страны, известной на весь мир великолепным, удивительно доброжелательным сервисом. Если до визита Гидо все необычности и странности в поведении обитателей номера 184 бездумно воспринимались как обычные чудачества иностранцев, к которым в Ринкон Иносенте привыкли и были безгранично терпимы, то после долгого опроса Гидо всем стало вдруг понятно, что эти люди замешаны в чем-то серьезном. Иначе зачем пограничная служба проявила бы к ним такой сильный интерес?
И в разговорах прислуги внезапно появились открыто насмешливые, почти презрительные ноты. Могло сложиться впечатление, что визит Гидо открыл персоналу гостиницы гораздо больше, чем ему самому. Припоминали все больше и больше неприятных и смешных черт в поведении подозрительных гостей и все злее высмеивали их так, как умеют высмеять только в Эль-Параисо.
– Послушай, чико! Эти парни наверняка педерасты! – авторитетно утверждал официант Ридель.
– Если так, их вышлют! – оживленно отзывался собеседник Риделя, слесарь-универсал, умевший за пять минут разобрать любой механизм, от кондиционера до унитаза, после чего он начинал собирать эти устройства, ремонтировать их, и на это уходили уже месяцы и годы.
– Бедные педики! Говорят, они сидят на мели! Это правда, чико? Ходят в ресторан по очереди! И едят одни макароны! Правда, чико, что этот угрюмый тип берет три раза в день макароны с сыром и считает сдачу до сентаво1?
– Самое интересное не это, чико! – с жаром отзывался Ридель. – Те двое варят макароны в номере, а лысый – нет! Ходит в ресторан, но тоже берет макароны! Это какая-то чертовщина! Ел бы в номере… А сдачу… – Ридель сделал жест пальцами, словно пытаясь отогнать надоедливое насекомое – в данный момент этот жест заменял фразу: «Даже не спрашивай!» – Он каждый раз спрашивает, сколько стоят макароны с сыром! Надеется, что подешевеют! – И собеседники оглушительно хохотали, хлопая друг друга по плечам.
Лысан и в самом деле предпочитал макароны с сыром всем прочим блюдам, представленным в меню ресторана гостиницы «Подкова». Но его страсть к макаронам объяснялась отнюдь не тем, что он «сидел на мели», а имела более серьезную, принципиальную основу. Лысан был скуп, а ничего дешевле макарон с сыром в ресторане не было. Есть же макароны из одной кастрюли с Шакалом и Алексисом он считал ниже своего достоинства. По его мнению, такое панибратство нанесло бы огромный вред его авторитету руководителя. Но запах тушенки безжалостно дразнил Лысана и ожесточал его и без того жестокое сердце.
Высказав подчиненным решительно все, что он думает об их происхождении и о нравственности их матерей, Лысан почувствовал еще более сильный голод, и запах тушенки сломил его волю. Шакал с Алексисом виновато смотрели в пол, и каждый, в меру своего таланта, изображал раскаяние.
Между тем Лысана осенило, он понял, как следует обставить предстоящую трапезу, чтобы его авторитет руководителя остался девственно чистым и ненарушенным.
– Хватит нам, значит, ругани! – миролюбиво завершил вдруг Лысан свое яростное выступление. – Давай принеси-ка из холодильника бутылку! – обратился он к Шакалу. – Посидим, значит, подумаем вместе! Ты ведь парень хитрющий! Да и Алексис у нас башковитый! – сострил Лысан, деликатно намекая на размеры головы Алексиса. – И сообрази закусить чего-нибудь, тушенки, значит, открой… – небрежно добавил он в спину метнувшемуся к холодильнику Шакалу.
Бутылка и тушенка на тарелке появились на столе с волшебной быстротой. Шакал суетился, разыскивая и отмывая бокалы. Между тем Лысан рассеянно взял вилку и наколол на нее огромный кусок облепленного застывшим белым жиром тушеного мяса…
Застолье закончилось быстро. Минут через пятнадцать бутылка была пуста, как, впрочем, и тарелка. Тушенку Лысан съел сам. В каком-то смысле он предвосхитил, если не сказать украл, мечту у Алексиса. Банка тушенки была последней.
Прежде чем разбрестись по своим комнатам, обитатели номера 184 провели что-то вроде небольшого демократического военного совета, на котором Алексис, не дожидаясь, пока Шакал его опередит, высказал свое недавнее мнение, что «пора как следует потрясти их и уносить ноги». Лысан отнесся к этой точке зрения критически и приклеил Алексису ярлык «паникер-пораженец». Шакалу было велено подготовить к работе портативный передатчик, вмонтированный в пишущую машинку «Гермес» и беспрепятственно провезенный через бдительную таможню.
– Будем, значит, ждать, когда этот профессор очухается! На днях выйдем на связь с Суаресом, изложим ситуацию, попросим инструкции. По моим, значит, каналам знаю, что второй день не встает с кровати! – Лысан многозначительно умолк. Он хотел дать подчиненным прочувствовать сообщение, что у него имеются свои секретные каналы даже здесь, в Ринкон Иносенте. Это была неправда. О болезни Луиса Лысан узнал совершенно случайно.
– Вот до чего ваши фокусы с таблетками доводят! – продолжил он, постепенно раздражаясь. – Сказано было: две, а ты сколько бросил? – Лысан проницательно всматривался в честное лицо Алексиса. Его слабостью было несколько раз спрашивать об одном и том же и пронзать собеседника догадливым взглядом.
Алексис просительно изломил совиные брови и ответил грубым баском:
– Вы же сказали – две!
Когда Алексису было приказано бросить две крохотные таблетки в «дайкири» Луиса, он рассудил, что кашу маслом не испортишь, и бросил три. В своем решении он в точности повторил ход мыслей Лысана, решившего, что одной таблетки, то есть обычной дозы, может не хватить, и поэтому лучше – две. Так нормальная доза «катализатора» была превышена в три раза. Луиса спасло то, что в «дайкири» успело раствориться не все количество препарата…
Несмотря на сытость и выпитый ром, Лысан никак не мог уснуть. Весь ход дела, с самого начала, ему не нравился. Чем больше он узнавал о Луисе, тем больше терзали его дурные предчувствия. Лысану казалось, что его послали бороться с противником неведомым, страшным и значительно более сильным, чем он сам.
За свою довольно длинную жизнь Лысан видел и знал десятки и сотни людей, составлявших самые разные звенья цепочек, по которым «порошок» путешествовал из дремучих лесов в североамериканские города. Образ жизни Луиса ничем не выдавал принадлежности к такой цепочке.
Поставить же под сомнение утверждение Суареса, что именно Луис Хорхе Каррера – «их резидент» в Эль-Параисо, открывший новые безопасные пути для транспорта «порошка» в огромных размерах, Лысан не осмеливался. Суарес словами не бросается и имеет в своем распоряжении службу информации, которой могли бы позавидовать многие правительства этих банановых республик.
«Профессор» – коварный враг, которого не берет даже «катализатор истины», который живет и действует открыто, легально, в Эль-Параисо, куда пока не рискует совать нос по поводу «порошка» никто. Какова должна быть степень могущества этого «профессора», умеющего водить за нос слишком хорошо известную пограничную службу или, что более вероятно, подкупившего кого-то из высокопоставленных чиновников этой службы… Что можно предпринять против такого врага, имея в распоряжении немного денег да двух олухов в придачу!..
За тонкой стенкой в соседней комнате задремавший Алексис вновь проснулся от кошмара. Кондиционер опять не работал. Первым порывом Алексиса было выломать дверь в комнату Шакала и расправиться с ним немедленно. Но он поборол себя, понимая, что шум неизбежно разбудит Лысана и расправа будет прервана на самом интересном месте. Полный мстительных планов, Алексис побрел на кухню к щитку с предохранителями.
История повторялась, как все в этом мире. Через пять минут кондиционер опять отключился, потом еще и еще раз, пока Алексис не плюнул и не улегся спать прямо в холле под открытым настежь балконом. Ночь только начиналась, и сквозь шум прибоя ветер доносил праздничный гомон счастливых веселых людей, каждый вечер заполняющих собой улицы и площади Эль-Параисо.
* * *
Майор Роберто Кастельянос вошел в дом графа поздно вечером. Извиняясь за опоздание, он ссылался на неотложные дела, что само по себе было удивительно. В Эль-Параисо не принято иметь «неотложные дела», само словосочетание почти неизвестно жителям этой страны.Выпив по рюмке многолетнего французского коньяка и закусив холодными оранжевыми ломтиками манго, они навестили Луиса и сделали это так тихо, что худосочный молодой человек, спавший на диване и одновременно охранявший сон больного, даже не проснулся. Это отчасти рассердило майора, и он посетовал на то, что с каждым годом присылают людей все более зеленых и разболтанных и что, в сущности, никто не запрещал этому юноше спать, но следовало хотя бы закрыть входную дверь.
Луиса они нашли в удовлетворительном, как выразился граф, состоянии. Пульс Луиса графу понравился.
Покидая дом, майор все же разбудил сторожа, который вскочил на ноги, неумело изображая смущение на заспанном лице. Майор похлопал его по спине, посоветовав или закрыть дверь на защелку, или спать более чутко. В ответ агент заверил, что он и не думал спать, а просто прилег…
Совет майора недозрелый агент выполнил сразу же после ухода шефа. Он закрыл дверь на символическую защелку и продолжил свой сон, ничуть не угрызаясь по поводу случившегося. В Эль-Параисо не принято угрызаться.
Замечательно было то, что граф не позволил себе ни малейшего намека на иронию, хотя ситуация была достаточно забавна. Перед тем как войти в дом, майор вполне серьезно уверял собеседника, что его люди надежно прикрывают Луиса. Не позволил себе граф и ни одного вопроса о ходе расследования. Он никогда не спрашивал Роберто о чем-либо, связанном с его профессиональной деятельностью. Эта тема была табу, причем табу это было установлено не майором, а графом. В глубине души Хуан всегда сожалел о том, что Роберто не нашел себе в жизни занятия более простого и доброго, чем работа в пограничной службе. Поэтому граф отталкивал от себя любую информацию, так или иначе напоминавшую ему, что майор Кастельянос причастен к высшим сферам политики и власти.
Однако ход расследования волновал Хуана. Это было не праздное любопытство, а интерес человека, ищущего выход из опасной ситуации, в которую попал другой, близкий ему человек.
И Роберто сообщил ему нечто, представляющее несомненную служебную тайну. Майор рассказал все или почти все, что было известно ему самому, включая результаты визита Гидо в гостиницу «Подкова».
– Ты догадываешься, Хуан, куда я сейчас еду! – завершил рассказ майор, кивая в сторону окна, в которое был виден благородно поблескивающий корпус «мерседеса» – машины, доставшейся ему после смерти отца. На «мерседесе» майор ездил только в столицу, используя для местных передвижений потрепанный «форд». – Я планирую вернуться завтра или, в крайнем случае, послезавтра. – Майор умолк и продолжил без какого-либо перехода:– Сам видишь, как можно полагаться на этого соню! Я велю Гидо сменить его. Но я хотел бы попросить тебя, поскольку ты всегда здесь, рядом… – Майор замялся. – Разумеется, я не прошу тебя следить за домом Луиса, хотя из твоего окна он прекрасно просматривается! – Роберто радостно заулыбался. – Я прошу тебя просто присмотреть за нашим Луиси в мое отсутствие. Не хотелось бы, чтобы его травили, как таракана. Ты можешь располагать Гидо и его людьми в мое отсутствие, отдавать им любые распоряжения, если это понадобится для безопасности Луиса! – Голос майора стал почти торжественным. – Эти гости – люди серьезные. У нас, в Ринкон Иносенте, такие люди не появлялись очень давно. Прямое наблюдение за ними я считаю пока невозможным. Парни такого сорта обнаружат за собой «хвост» в считанные часы и запрутся в скорлупу, как улитки.
Майор подбирался к тому, ради чего был начат разговор. Но тема была деликатна, щекотлива, и майор мучительно искал осторожные, круглые слова, которые, казалось, уже были у него на кончике языка, а затем куда-то пропадали.
– Я хотел посоветоваться с тобой, Роберто! – видя замешательство майора, граф поспешил помочь ему. – Завтра Луис уже начнет ходить. Судя по его пульсу, это более чем возможно. Имею ли я право сообщить ему то, что ты рассказал сейчас мне? И если да, то все или какую-то часть? Насколько я понимаю, речь идет о секретах, которыми ты любезно поделился со мной. Я хотел бы получить от тебя ясный и определенный ответ. – Хуан говорил так спокойно и буднично, словно решать судьбы самых разных секретов ему приходилось каждый день.
– Благодаря нашему дипломату Гидо эти секреты завтра будет знать каждая старуха в Ринкон Иносенте! – плавно взмахнул смуглой ладонью майор. – Но если оставить в стороне шутки, я сам ума не приложу, как быть! Ты знаешь Луиса лучше, чем я… Я не думаю, чтобы он оставил без внимания все, что с ним случилось. При его темпераменте и азарте… Он пойдет искать их! Ты же сам, кажется, говорил, что он обещал разобраться во всем сам… – Роберто сделал паузу. – Постоянный контроль за этими парнями пока невозможен, потому что рано… Мне страшно, Хуан! Я боюсь Луиси больше, чем этих бандитов, карахо! Он еще мальчишка… – Роберто Кастельянос был на десять лет старше Луиса. – Самое страшное – он действительно может найти их! Когда такой детектив-любитель берется за расследование первый раз, ему всегда улыбается удача! К тому же Луиси умнее нас с тобой, меня, по крайней мере. Он видит людей насквозь. Что он будет делать, если найдет их? Как бы он не полез напролом в одиночку, наш романтик Луиси!.. Мафия рождает людей особого покроя, Хуан. С ними нужно уметь обращаться. Конечно, он умный парень, но… Пойми меня правильно! Луиси – человек излишне резкий, прямой, откровенный, слишком благородный, если хочешь, для такого дела… – Майор тщательно отбирал слова. – Я боюсь вмешательства Луиси! Боюсь до дрожи в коленках! – заключил он.
Граф ощутил всю неловкость положения майора. Говорить Луису правду опасно, не говорить тоже. А если все-таки сказать? Хуан представил себе, как Луис громко удивится, потом сделает вид, что все это его не интересует. А потом пойдет по следу, и угадать его путь будет очень сложно, потому что Луис действительно человек редкой проницательности и ума, человек поступка.
– Лучше всего, если бы ты сам поговорил с ним, Роберто. Я согласен, Луиса нельзя оставить наедине со всем этим. Он не сделает ничего плохого, но он опять подвергнется риску! Оставить же его в неведении – не значит ли это подвергнуть его еще большему риску? – Граф сделал паузу. – Если хочешь знать мое мнение, Луис как партнер был бы тебе полезен. Он человек с воображением и мог бы по-настоящему помочь…
– Конечно, конечно, Хуан! – с жаром подхватил майор. – Мы ему все расскажем! Я очень рассчитываю на его помощь, но пока он болен… – Майор запнулся и добавил уже другим тоном: – Речь идет только о двух днях, пока меня не будет!.. – Он улыбался, как мальчик, ласково и простодушно. – Кстати, все же лучше, по-моему, чтобы пока он не имел той информации, которой располагаем мы. Послезавтра мы будем знать об этих людях в пять раз больше, и Луиси не придется напрасно ломать себе голову… И потом, если рассказать ему все завтра, он может очень возбудиться и наломать дров. Скажи ему только, что его отравили мафиози – и потом его трактор не удержит! – Роберто замолчал и, так как граф не спешил высказываться, взглянул на часы и поспешно произнес:– Я рад, что мы с тобой придерживаемся одного мнения! – Его, похоже, не смущало, что граф не высказал своего мнения, а лишь задал вопрос. – Давай решим так: пока Луиси не говорить ничего и постараться, чтобы он не покидал дом. Если его болезнь на самом деле опасна, ты, как врач, можешь запретить ему прогулки, предписать лежать дома и пить холодное молоко…
– Но это отнюдь не означает, что он меня послушается! – без тени улыбки ответил граф. – Я постараюсь убедить Луиси побыть эти два дня дома, насколько это будет возможно. Но здесь не должно быть иллюзий. Как только он придет в себя, он займется этим сам. – Такова была последняя фраза графа, ясно дававшая понять, что решение так и не найдено.
Несмотря на это, майор поднялся с кресла и начал прощаться, нарочито суетливо поглядывая на часы, чем чрезвычайно удивил и огорчил графа. Проводив майора до машины, Хуан, как всегда, восхитился «мерседесом». Зная, что майору это приятно, он сделал комплименты машине традицией.
В «мерседесе» Роберто было автоматизировано абсолютно все: от коробки передач до превращения салона в комфортабельное ложе. Триста километров прекрасной автомагистрали – пять полос движения в каждую сторону – он покрывал за два часа с минутами, и средняя скорость сто пятьдесят километров в час для «мерседеса» была не в тягость. Роберто любил шутить, что, выезжая на Главную национальную автомагистраль, он ставит ногу на педаль акселератора, включает вмонтированный в панель цветной телевизор и смотрит программу, незаметно коротая время. Это была, конечно, только шутка. Езда на большой скорости требовала напряжения, которое майор переносил легко, почти с удовольствием. Телевизор он действительно включал, поглядывая в него краем глаза, чтобы подразнить себя или пассажиров, которыми почему-то всегда оказывались хорошенькие девушки…
Сейчас майор ехал по Главной автомагистрали в сторону столицы со скоростью не больше ста километров в час и телевизор не включал, так как был занят другим неотложным делом. Роберто Кастельянос ругал себя последними словами, с большим чувством и темпераментом, как умеют ругать только в Эль-Параисо.
– Паршивый ублюдок! – обращался он сам к себе, добавляя целый ряд замысловатых негритянских ругательств. – Кого ты хотел водить за нос! Доктора Хуана Сантоса! Если бы тебе бог отпустил десятую часть того, что подарил Хуану, ты был бы первым человеком в Эль-Параисо! Но ты – подонок, грязный подонок уже только потому, что способен подозревать Луиса в том, чего этот мальчик никогда не сделал бы!
Роберто настолько вошел во вкус самокритики, что остановил машину и начал бить кулаками по обшитому мягкой кожей рулевому колесу.
– Нужно быть стопроцентным кретином, чтобы думать, что Хуана Сантоса можно обмануть! И если это может кто-нибудь сделать, то никак не ты! – В таком духе майор продолжал обвинительную речь против самого себя еще некоторое время, пока совсем не успокоился и не вернулся к обычному, трезвому и цепкому взгляду на вещи.