Страница:
Йоханнес красноречиво отверг это предложение. Профессор Пэнкхерст и мистер Хэнкок, сказал он, должны на следующий день успеть на важную встречу в Аддис-Абебе, которую нельзя отложить ни под каким предлогом. Поэтому мы должны попасть на Дебра Сион сегодня.
Продолжая спорить, мы прошли в конец пирса и попробовали усесться в крошечной лодчонке. Мы ухитрились разместиться в ней, рассевшись по бортам, хотя наш суммарный вес и погрузил ее довольно глубоко в воду.
Что делать? Работников министерства явно обуревали сомнения, но в конце концов они решили пойти у нас на поводу. Суденышко — наше. Они предоставят лоцмана. Никакой платы. Но мы сами должны побеспокоиться о топливе. Может, отправите своего водителя в ближайший город с канистрой?
Мы так и поступили. Мучительно потянулось время. Прошел один час, потом другой. Горя нетерпением, я стоял на конце пирса и знакомился с аистами марабу: огромные печальные, длинноклювые, лысоголовые птицы явно вели свое происхождение от птеродактилей. В конце концов наш водитель вернулся с топливом, и — где-то уже после одиннадцати — мы завели подвесной мотор и отчалили.
Мы медленно плыли по покрытой рябью воде, обходя один густо заросший растительностью остров за другим. Обрамленный камышами берег отступал и затем исчезал за нашими спинами, не было даже признака Дебра Сион, солнце стояло прямо над головами. А наше суденышко протекало довольно заметно.
Тут-то, Йоханнес Берхану и напомнил мне, что озеро кишит гиппопотамами (которых он описал как «очень агрессивных и недружелюбных животных»). Сам он, заметил я, напялил спасательный жилет, который ухитрился раздобыть перед нашим отплытием. Тем временем нос Ричарда Пэнкхерста приобрел интересный розовый цвет вареного рака. А я… я скрежетал зубами и пытался не обращать внимания на переполненный мочевой пузырь. Где же этот чертов остров? Когда же мы наконец доплывем до него? Бросая нетерпеливые взгляды на часы, я вдруг осознал весь комизм нашего положения. Я имею в виду: одно дело — «Искатели утраченного ковчега» и совсем другое дело — «Трое в одной лодке».
Плавание до Дебра Сион не заняло столько времени, как нам предрекали, но все же было достаточно долгим. И я первым выскочил на берег, пробежал мимо депутации пришедших поприветствовать нас монахов и спрятался за ближайшим кустом, из-за которого выбрался через несколько минут в гораздо лучшем настроении.
Когда я присоединился к остальным, они уже что-то обсуждали с «комитетом по встрече». Я обратил внимание на несколько лодок из папируса и камыша, выстроившихся у берега. Они казались идентичными во всех отношениях виденными нами на озере Тана. Я было уже собрался спросить о них, когда Йоханнес прервал мои размышления, возбужденно воскликнув:
— Грэм? Здесь происходит что-то странное. Похоже, здешние люди говорят на тигринья.
Это действительно было странно. Мы находились в южной части провинции Шоа, население которой говорило на амхарском. С другой стороны, тигринья был родным языком жителей священного города Аксум и провинции Тиграи — в сотнях миль к северу. Из собственного опыта я знал, что в Эфиопии региональные, в частности лингвистические, отличия имеют очень большое значение (достаточно серьезное, чтобы приводить к гражданским войнам). Поэтому так поразительно было то, что амхарский не был родным языком монахов с Дебра Сион.
Как оказалось позже, не только монахов. Вскоре мы установили, что все жители острова, включая крестьян и — рыбаков, говорили обычно на одном из диалектов тигринья, а амхарским (который многие из них знали лишь поверхностно) пользовались лишь в тех редких случаях, когда их посещали правительственные чиновники.
Пока мы поднимались вьющейся по склону тропинкой к вершине холма, где находилась главная церковь острова, я задал вопрос:
— Как так случилось, что все вы говорите на тигринья?
— Наши предки — выходцы из Тиграи, — ответили монахи с помощью Йоханнеса.
— Когда они перебрались сюда?
— Это было около тысячи тридцати лет назад.
Я быстро посчитал в уме: 1989 минус 1030 равняется 959 год н. э. Десятый век, думал я. Столетие, в котором царица Гудит свергла династию Соломона, а ковчег завета был, предположительно, вывезен из Аксума на сохранение на Дебра Сион. Я даже не начал еще никого допрашивать с пристрастием, как уже стала отчетливо прорисовываться обоснованность предания, о котором мне рассказывал Белаи Гедаи.
— Почему они прибыли сюда? — спросил я. — Пусть обязательно скажут, как и почему они перебрались сюда.
Йоханнес передал монахам мой вопрос и перевел их ответ:
— Видите ли, их потомки прибыли сюда с таботом.Это было во времена Гудит. Она атаковала христиан в Тиграи. Велись ожесточенные бои. Они бежали от нее. И прибыли сюда с таботом.
— Каким таботом'?
— Говорят, таботом из церкви Святой Марии Сионской в Аксуме.
— Имеют ли они в виду подлинный табот,доставленный Менеликом в Эфиопию из Иерусалима? Иными словами, ковчег завета. Или они говорят о каком-то другом таботе?Я хочу полной ясности по этому вопросу.
Йоханнес мужественно вступил на это минное поле перевода, пока мы продолжали подниматься по крутому склону. Последовал долгий спор, прежде чем он наконец высказался:
— Я не уверен, что им самим это ясно до конца. Но они утверждают, что это записано… Все это записано в книге, хранящейся здесь, в церкви, и мы сможем обсудить этот вопрос со старшим священником.
УКРАДЕННАЯ ИСТОРИЯ
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ СЛЕД
О ПОЛЬЗЕ ТЕРПЕНИЯ
Продолжая спорить, мы прошли в конец пирса и попробовали усесться в крошечной лодчонке. Мы ухитрились разместиться в ней, рассевшись по бортам, хотя наш суммарный вес и погрузил ее довольно глубоко в воду.
Что делать? Работников министерства явно обуревали сомнения, но в конце концов они решили пойти у нас на поводу. Суденышко — наше. Они предоставят лоцмана. Никакой платы. Но мы сами должны побеспокоиться о топливе. Может, отправите своего водителя в ближайший город с канистрой?
Мы так и поступили. Мучительно потянулось время. Прошел один час, потом другой. Горя нетерпением, я стоял на конце пирса и знакомился с аистами марабу: огромные печальные, длинноклювые, лысоголовые птицы явно вели свое происхождение от птеродактилей. В конце концов наш водитель вернулся с топливом, и — где-то уже после одиннадцати — мы завели подвесной мотор и отчалили.
Мы медленно плыли по покрытой рябью воде, обходя один густо заросший растительностью остров за другим. Обрамленный камышами берег отступал и затем исчезал за нашими спинами, не было даже признака Дебра Сион, солнце стояло прямо над головами. А наше суденышко протекало довольно заметно.
Тут-то, Йоханнес Берхану и напомнил мне, что озеро кишит гиппопотамами (которых он описал как «очень агрессивных и недружелюбных животных»). Сам он, заметил я, напялил спасательный жилет, который ухитрился раздобыть перед нашим отплытием. Тем временем нос Ричарда Пэнкхерста приобрел интересный розовый цвет вареного рака. А я… я скрежетал зубами и пытался не обращать внимания на переполненный мочевой пузырь. Где же этот чертов остров? Когда же мы наконец доплывем до него? Бросая нетерпеливые взгляды на часы, я вдруг осознал весь комизм нашего положения. Я имею в виду: одно дело — «Искатели утраченного ковчега» и совсем другое дело — «Трое в одной лодке».
Плавание до Дебра Сион не заняло столько времени, как нам предрекали, но все же было достаточно долгим. И я первым выскочил на берег, пробежал мимо депутации пришедших поприветствовать нас монахов и спрятался за ближайшим кустом, из-за которого выбрался через несколько минут в гораздо лучшем настроении.
Когда я присоединился к остальным, они уже что-то обсуждали с «комитетом по встрече». Я обратил внимание на несколько лодок из папируса и камыша, выстроившихся у берега. Они казались идентичными во всех отношениях виденными нами на озере Тана. Я было уже собрался спросить о них, когда Йоханнес прервал мои размышления, возбужденно воскликнув:
— Грэм? Здесь происходит что-то странное. Похоже, здешние люди говорят на тигринья.
Это действительно было странно. Мы находились в южной части провинции Шоа, население которой говорило на амхарском. С другой стороны, тигринья был родным языком жителей священного города Аксум и провинции Тиграи — в сотнях миль к северу. Из собственного опыта я знал, что в Эфиопии региональные, в частности лингвистические, отличия имеют очень большое значение (достаточно серьезное, чтобы приводить к гражданским войнам). Поэтому так поразительно было то, что амхарский не был родным языком монахов с Дебра Сион.
Как оказалось позже, не только монахов. Вскоре мы установили, что все жители острова, включая крестьян и — рыбаков, говорили обычно на одном из диалектов тигринья, а амхарским (который многие из них знали лишь поверхностно) пользовались лишь в тех редких случаях, когда их посещали правительственные чиновники.
Пока мы поднимались вьющейся по склону тропинкой к вершине холма, где находилась главная церковь острова, я задал вопрос:
— Как так случилось, что все вы говорите на тигринья?
— Наши предки — выходцы из Тиграи, — ответили монахи с помощью Йоханнеса.
— Когда они перебрались сюда?
— Это было около тысячи тридцати лет назад.
Я быстро посчитал в уме: 1989 минус 1030 равняется 959 год н. э. Десятый век, думал я. Столетие, в котором царица Гудит свергла династию Соломона, а ковчег завета был, предположительно, вывезен из Аксума на сохранение на Дебра Сион. Я даже не начал еще никого допрашивать с пристрастием, как уже стала отчетливо прорисовываться обоснованность предания, о котором мне рассказывал Белаи Гедаи.
— Почему они прибыли сюда? — спросил я. — Пусть обязательно скажут, как и почему они перебрались сюда.
Йоханнес передал монахам мой вопрос и перевел их ответ:
— Видите ли, их потомки прибыли сюда с таботом.Это было во времена Гудит. Она атаковала христиан в Тиграи. Велись ожесточенные бои. Они бежали от нее. И прибыли сюда с таботом.
— Каким таботом'?
— Говорят, таботом из церкви Святой Марии Сионской в Аксуме.
— Имеют ли они в виду подлинный табот,доставленный Менеликом в Эфиопию из Иерусалима? Иными словами, ковчег завета. Или они говорят о каком-то другом таботе?Я хочу полной ясности по этому вопросу.
Йоханнес мужественно вступил на это минное поле перевода, пока мы продолжали подниматься по крутому склону. Последовал долгий спор, прежде чем он наконец высказался:
— Я не уверен, что им самим это ясно до конца. Но они утверждают, что это записано… Все это записано в книге, хранящейся здесь, в церкви, и мы сможем обсудить этот вопрос со старшим священником.
УКРАДЕННАЯ ИСТОРИЯ
Через пять минут мы подошли к церкви, которая посвящена — узнал я без особого удивления — Святой Марии Сионской. Это простенькая, без претензий, мазанка, побеленная снаружи, с простым крестом наверху. Отсюда, с вершины холма, открывается потрясающий вид, дающий представление о размерах этого большого острова. За нашими спинами, там, откуда мы пришли, вьется тропинка среди полей, местами отмеченных убогими хижинами крестьян. Перед нами крутой обрыв к берегу озера, заросший акацией и кактусами.
Перед нами предстал старший священник Абба Гебра Христос. Невысокий, жилистый мужчина лет семидесяти, с узкой седой бородой, в поношенном костюме-двойке, на плечи которого накинута белая хлопчатобумажная ткань в типичном для нагорья стиле. Его манеры были достаточно приветливыми и радушными, но в нем также проглядывало что-то лисье, расчетливое, предвещающее неминуемый торг.
Я нервно нащупал в кармане пачку засаленных быров, которой запасся в Аддис-Абебе, и решил платить только за качественную информацию. Затем, без дальнейших проволочек я включил диктофон и задал свой первый вопрос: известна ли ему история о том, как Менелик похитил ковчег завета из храма Соломона в Иерусалиме.
— Да, — перевел Йоханнес. — Разумеется, известна.
— А знает ли он, что случилось дальше?
— Менелик, — отвечал священник, — доставил ковчег в Эфиопию, где он и находится по сию пору.
— Он уверен, — спросил я, — что это был подлинный ковчег завета с десятью заповедями, написанными пальцем Бога на скрижалях?
Йоханнес перевел вопрос, и Абба Гебра Христос веско ответил:
— Да, я уверен.
— Ладно. Хорошо. А теперь скажите мне, привозился ли когда-нибудь этот самый подлинный ковчег на озеро Звай, на Дебра Сион?
— Да, — отвечает священник, — во времена Гудит ковчег был привезен сюда из Аксума.
— Но почему его доставили сюда? — спрашиваю я. — Почему именно сюда? Почему так далеко? Наверняка есть сотни потаенных мест в Тиграи, где можно было бы спрятать ковчег?
— Послушайте… Эта Гудит… Она была сущим дьяволом. Она сожгла в Тиграи множество церквей. И в других регионах страны. То было время жестоких боев и большой опасности. Наши праотцы очень боялись, что она захватит ковчег. Поэтому они вывезли его из Аксума на Звай, где, они были уверены, его смогут сохранить. Они передвигались только по ночам, прячась днем в лесах и пещерах. Они очень боялись, говорю вам! Но таким образом они ускользнули от ее воинов и доставили ковчег на Звай и на этот остров.
— Вы знаете, как долго он находился здесь? Без какого-либо колебания Абба Гебра Христос ответил:
— Через семьдесят два года его вернули в Аксум.
Пришло время, подумал я, задать самый трудный главный вопрос:
— Были ли еще случаи, когда ковчег привозили сюда для сохранения? Быть может, недавно?
Опять без какого-либо колебания:
— Никогда.
— И, насколько вызнаете, он все еще находится в Аксуме?
— Да.
— Даже сейчас, когда в Тиграи идет война?
Абба пожал плечами:
— Я так думаю. Но это лишь мое личное мнение. Если хотите знать наверняка, спросите у людей из Аксума.
Мне в голову пришла другая идея.
— Когда мы поднимались сюда, — сказал я, — кто-то из монахов сообщил, что у вас есть древняя книга, в которой записана история того, как ковчег был доставлен на Дебра Сион во времена Гудит. Это верно? У вас есть такая книга?
Пока Йоханнес переводил мои вопросы, на сморщенном лице Абба Гебра Христоса промелькнуло выражение человека, неожиданно попробовавшего что-то горькое. Однако ответил он с достаточной готовностью:
— Да, есть такая книга.
— Можно ее посмотреть?
После минутного колебания:
— Да… Но в ней уже нет того места, где описывается история с ковчегом.
— Жаль. Но я не понимаю, что именно вы хотите этим сказать?
— Лет двадцать назад сюда явился один человек, вырезал несколько страниц из книги и забрал их с собой.
Как раз те страницы, на которых рассказывалась история ковчега.
— Тот человек… он был иноземцем или эфиопом?
— Ну, эфиопом. Но с тех пор мы так и не смогли разыскать его.
Пытаясь понять значение последнего ответа, я не мог не задуматься над причудливым и запутанным характером своего нынешнего занятия. Должно ли меня заботить то, что какой-то неизвестный вырезал неизвестное число страниц из неизвестной мне книги? Или это не имеет никакого отношения к моему делу? Не напал ли я на следы чьего-то еще поиска ковчега завета? Или здесь речь идет лишь о местном охотнике за рукописями, заработавшем двадцать лет назад, продав несколько иллюстрированных томов на рынке древностей?
Я заподозрил, что никогда этого не узнаю. Охота за ковчегом в Эфиопии оказывалась гораздо более обескураживающей и трудной, чем я мог вообразить. Это и в самом деле походило на преследование призрака в лабиринте. Казавшиеся многообещающими и открытыми проспекты при ближайшем рассмотрении оказывались непроходимыми тупиками, и, напротив, явные тупики не раз становились путями к пониманию.
Вздохнув, я постарался сосредоточиться на обсуждаемом вопросе и сказал Абба Гебра Христосу, что, несмотря на отсутствие самых важных страниц, я все равно хотел бы посмотреть упомянутую книгу и даже, если мне разрешат, сфотографировать ее.
Моя просьба вызвала поток нервных возражений. Нет, заявил престарелый священник, он не может позволить нам сделать это. О фотографиях не может быть и речи, если только не будет получено письменное разрешение патриарха эфиопской православной церкви в Аддис-Абебе. Есть ли у нас такое разрешение?
У нас его не было.
Тогда мы не сможем сфотографировать книгу. Но мы можем посмотреть ее, если хотим.
Я заметил, что мы будем благодарны и за эту малую милость. Абба Гебра Христос кивнул с мудрым видом, провёл нас внутрь церкви и прошел к шкафу в глубине убогого здания. Последовала потрясающая пантомима — старик искал по своим карманам нужным ключ и через пару минут признался, что не может найти его.
Был призван молодой дьякон и послан куда-то. Спустя десять минут, запыхавшийся юноша вернулся с внушительной связкой, по крайней мере, из двадцати ключей. Один за другим они были опробованы, и в конце концов — к моему немалому удивлению — дверца была открыта. Шкаф был практически пуст. Хранившаяся в нем книга оказалась изданием начала XX века, подаренным церкви дочерью императора Менелика II принцессой Заудиту.
В этот момент Абба Гебра Христос вдруг вспомнил важный факт: рукопись, которую мы желали посмотреть, хранится вовсе не в церкви. Несколько недель назад он сам отнес ее в хранилище, расположенное в другом здании на некотором расстоянии от церкви. Если мы соизволим сопровождать его, он покажет нам ее в хранилище.
Я бросил взгляд на часы, решил, что у нас есть еще время до отплытия с острова, и согласился. После долгой пешей прогулки мы добрались до ветхого двухэтажного каменного здания. Священник с величественным видом провел нас в сырую и затхлую заднюю комнату, вдоль стен которой стояли — дюжины деревянных ящиков и кричащего цвета цинковые сундуки. После мгновенного колебания Абба подошел к одному из сундуков и откинул крышку, под которой мы увидели кучу книг. Он достал самую верхнюю — тяжелый том со страницами из пергамента — и протянул ее мне.
Ричард Пэнкхерст и Йоханнес сгрудились вокруг меня, когда я раскрыл книгу, и сразу же подтвердили, что она написана на геэз. К тому же она, несомненно, была очень старой.
— Судя по стилю иллюстраций и по обложке, я бы датировал её тринадцатым веком, — высказался Ричард. — Точно не позднее четырнадцатого. Это, несомненно, очень старая книга. Вероятно, очень ценная.
Мы принялись нетерпеливо листать страницы. Нигде не было и намека на то, что из книги что-то выдрано. Насколько мы могли судить, рукопись не была повреждена. Мы указали на это Абба Гебра Христосу, стоявшему рядом и молча наблюдавшему за нами, и спросили: уверен ли он в том, что рассказывал нам именно об этой книге?
Как оказалось, нет. Извинившись, старик порылся в других ящиках, передавая нам несколько древних рукописей.
— Поразительно, — заметил Ричард. — Столько старых книг. Настоящая коллекция сокровищ. И они разбросаны здесь в полном беспорядке. Они могут размокнуть. Их могут украсть. Да с ними может случиться что угодно. Как бы я хотел перевезти их все в институт.
Последней мы осмотрели заключенную в деревянную обложку и прекрасно иллюстрированную копию эфиопского Жития Святых. Она также не была повреждена. Когда мы пролистали ее, Ричард ткнул меня локтем в бок.
— Я думаю, — сказал он, — что здесь мы ничего не добьемся.
— Думаю, ты прав, — кивнул я. — К тому же уже поздно. Нам пора отчаливать, иначе придется плыть в темноте.
Прежде чем откланяться, я все же попросил Йоханнеса сделать еще одну, последнюю попытку нажать на старого священника. Находится ли книга, в которой рассказывается история ковчега, здесь, или нет?
Разумеется, она здесь, стоял на своем Абба Гебра Христос. Конечно, она здесь. Проблема в том, что он просто не помнит, в какой ящик спрятал ее. Если мы подождем немного — еще чуть-чуть — он наверняка найдет ее.
Я почел за лучшее отказаться от подобного предложения. Мне показалось, что старик преднамеренно скрывал от нас что-то. Если это так, тогда можно предположить, что ему было что прятать. Но что? Не сам же ковчег, размышлял я. Быть может, даже и не пресловутую книгу. Но что-то он точно прячет.
Озадаченный и немного уязвленный возвращался я к моторке. Мы вежливо попрощались. Имея еще примерно час светлого времени, мы поплыли по спокойным водам озера Звай.
В своем блокноте я записал:
«Не думаю, что есть смысл тратить время на дальнейшее изыскание на Дебра Сион. После беседы с монахами и старшим священником я практически уверен, что значение острова лишь в притягательной силе древних, преданий о ковчеге завета. В широком смысле слова эти предания вроде бы подтверждают сказанное мне Белаи Гедаи по телефону, а именно: ковчег привозили на Дебра Сион в десятом веке ради спасения его от Гудит, он хранился здесь около семидесяти двух лет и затем был возвращен в Аксум.
Тот факт, что родной язык всех обитателей острова — тигринья, а не амхарский, — веское свидетельство в поддержку истории, рассказанной мне, ибо единственное логическое объяснение подобной этнографической особенности может состоять в том, что в отдаленном прошлом действительно имело место перемещение населения из Аксума на Дебра Сион. Нечто исключительно важное, вроде необходимости доставки ковчега в надежное место, могло определенно вызвать подобную миграцию. Больше того, если реликвия хранилась здесь более семидесяти лет до ее возвращения в Аксум, тогда легко понять, почему потомки первых переселенцев пожелали остаться на острове, ставшем для них единственным домом. Также можно было ожидать, что они сохранят народную память о славных событиях, в которых участвовали их праотцы.
Именно с народной памятью я и имел дело большую часть вечера. В процессе выявились некоторые интригующие местные тайны. И даже на минуточку у меня не возникло ощущения, что ковчег и сейчас может находиться здесь. Напротив, я был уверен, что его здесь нет, и больше того — не было здесь по меньшей мере последнюю тысячу лет.
Поскольку то же самое можно сказать и об островах на озере Тана, становится практически очевидным, что Аксум остается самым вероятным местонахождением ковчега. Иными словами, хочу я того или нет, мне придется отправиться в Аксум. Наиболее подходящее время для этого — январь, время празднования Тимката, единственная благоприятная возможность оказаться вблизи от ковчега, не пытаясь проникнуть в святая святых. И именно во время Тимката в 1770 году: там находился Брюс — предположительно с той же целью».
Захлопнув блокнот, я посмотрел на Ричарда и Йоханнеса.
— Как вы думаете, существует ли вероятность, — спросил я, — что-правительство овладеет Аксумом к январю? Я бы очень хотел побывать там во время следующего Тимката;.
Йоханнес промолчал. Ричард состроил гимасу:
— Прекрасная идея. Но это все равно, что планировать полет на Луну.
— Ну что ж, хотеть-то не запретишь, — отозвался я.
Уже в полном темноте мы причалили к пристани министерства рыболовства и только к десяти часам вечера въехали в дальние пригороды Аддис-Абебы. Мы попросили водителя отвезти нас прямо к конторе Йоханнеса в центре города, где утром припарковали свои машины (оставалось еще два часа до комендантского часа, и мы мечтали перехватить что-нибудь в соседнем ресторане). Выходя из «лендкруизера», мы услышали долгие автоматные очереди, доносившиеся, казалось, из многоквартирного дома на противоположной стороне улицы. Через несколько секунд раздались выстрелы из другого оружия. Затем установилась мертвая тишина.
— Что это было? — спросил я.
— Наверное, ничего серьезного, — предположил Ричард. — Такие изолированные стычки происходят здесь после провалившегося мятежа. Постреливают. Но ничего страшного.
— И все же, — вступил в разговор Йоханнес, — я полагаю, что вам лучше забыть об ужине. Давайте-ка по домам.
Перед нами предстал старший священник Абба Гебра Христос. Невысокий, жилистый мужчина лет семидесяти, с узкой седой бородой, в поношенном костюме-двойке, на плечи которого накинута белая хлопчатобумажная ткань в типичном для нагорья стиле. Его манеры были достаточно приветливыми и радушными, но в нем также проглядывало что-то лисье, расчетливое, предвещающее неминуемый торг.
Я нервно нащупал в кармане пачку засаленных быров, которой запасся в Аддис-Абебе, и решил платить только за качественную информацию. Затем, без дальнейших проволочек я включил диктофон и задал свой первый вопрос: известна ли ему история о том, как Менелик похитил ковчег завета из храма Соломона в Иерусалиме.
— Да, — перевел Йоханнес. — Разумеется, известна.
— А знает ли он, что случилось дальше?
— Менелик, — отвечал священник, — доставил ковчег в Эфиопию, где он и находится по сию пору.
— Он уверен, — спросил я, — что это был подлинный ковчег завета с десятью заповедями, написанными пальцем Бога на скрижалях?
Йоханнес перевел вопрос, и Абба Гебра Христос веско ответил:
— Да, я уверен.
— Ладно. Хорошо. А теперь скажите мне, привозился ли когда-нибудь этот самый подлинный ковчег на озеро Звай, на Дебра Сион?
— Да, — отвечает священник, — во времена Гудит ковчег был привезен сюда из Аксума.
— Но почему его доставили сюда? — спрашиваю я. — Почему именно сюда? Почему так далеко? Наверняка есть сотни потаенных мест в Тиграи, где можно было бы спрятать ковчег?
— Послушайте… Эта Гудит… Она была сущим дьяволом. Она сожгла в Тиграи множество церквей. И в других регионах страны. То было время жестоких боев и большой опасности. Наши праотцы очень боялись, что она захватит ковчег. Поэтому они вывезли его из Аксума на Звай, где, они были уверены, его смогут сохранить. Они передвигались только по ночам, прячась днем в лесах и пещерах. Они очень боялись, говорю вам! Но таким образом они ускользнули от ее воинов и доставили ковчег на Звай и на этот остров.
— Вы знаете, как долго он находился здесь? Без какого-либо колебания Абба Гебра Христос ответил:
— Через семьдесят два года его вернули в Аксум.
Пришло время, подумал я, задать самый трудный главный вопрос:
— Были ли еще случаи, когда ковчег привозили сюда для сохранения? Быть может, недавно?
Опять без какого-либо колебания:
— Никогда.
— И, насколько вызнаете, он все еще находится в Аксуме?
— Да.
— Даже сейчас, когда в Тиграи идет война?
Абба пожал плечами:
— Я так думаю. Но это лишь мое личное мнение. Если хотите знать наверняка, спросите у людей из Аксума.
Мне в голову пришла другая идея.
— Когда мы поднимались сюда, — сказал я, — кто-то из монахов сообщил, что у вас есть древняя книга, в которой записана история того, как ковчег был доставлен на Дебра Сион во времена Гудит. Это верно? У вас есть такая книга?
Пока Йоханнес переводил мои вопросы, на сморщенном лице Абба Гебра Христоса промелькнуло выражение человека, неожиданно попробовавшего что-то горькое. Однако ответил он с достаточной готовностью:
— Да, есть такая книга.
— Можно ее посмотреть?
После минутного колебания:
— Да… Но в ней уже нет того места, где описывается история с ковчегом.
— Жаль. Но я не понимаю, что именно вы хотите этим сказать?
— Лет двадцать назад сюда явился один человек, вырезал несколько страниц из книги и забрал их с собой.
Как раз те страницы, на которых рассказывалась история ковчега.
— Тот человек… он был иноземцем или эфиопом?
— Ну, эфиопом. Но с тех пор мы так и не смогли разыскать его.
Пытаясь понять значение последнего ответа, я не мог не задуматься над причудливым и запутанным характером своего нынешнего занятия. Должно ли меня заботить то, что какой-то неизвестный вырезал неизвестное число страниц из неизвестной мне книги? Или это не имеет никакого отношения к моему делу? Не напал ли я на следы чьего-то еще поиска ковчега завета? Или здесь речь идет лишь о местном охотнике за рукописями, заработавшем двадцать лет назад, продав несколько иллюстрированных томов на рынке древностей?
Я заподозрил, что никогда этого не узнаю. Охота за ковчегом в Эфиопии оказывалась гораздо более обескураживающей и трудной, чем я мог вообразить. Это и в самом деле походило на преследование призрака в лабиринте. Казавшиеся многообещающими и открытыми проспекты при ближайшем рассмотрении оказывались непроходимыми тупиками, и, напротив, явные тупики не раз становились путями к пониманию.
Вздохнув, я постарался сосредоточиться на обсуждаемом вопросе и сказал Абба Гебра Христосу, что, несмотря на отсутствие самых важных страниц, я все равно хотел бы посмотреть упомянутую книгу и даже, если мне разрешат, сфотографировать ее.
Моя просьба вызвала поток нервных возражений. Нет, заявил престарелый священник, он не может позволить нам сделать это. О фотографиях не может быть и речи, если только не будет получено письменное разрешение патриарха эфиопской православной церкви в Аддис-Абебе. Есть ли у нас такое разрешение?
У нас его не было.
Тогда мы не сможем сфотографировать книгу. Но мы можем посмотреть ее, если хотим.
Я заметил, что мы будем благодарны и за эту малую милость. Абба Гебра Христос кивнул с мудрым видом, провёл нас внутрь церкви и прошел к шкафу в глубине убогого здания. Последовала потрясающая пантомима — старик искал по своим карманам нужным ключ и через пару минут признался, что не может найти его.
Был призван молодой дьякон и послан куда-то. Спустя десять минут, запыхавшийся юноша вернулся с внушительной связкой, по крайней мере, из двадцати ключей. Один за другим они были опробованы, и в конце концов — к моему немалому удивлению — дверца была открыта. Шкаф был практически пуст. Хранившаяся в нем книга оказалась изданием начала XX века, подаренным церкви дочерью императора Менелика II принцессой Заудиту.
В этот момент Абба Гебра Христос вдруг вспомнил важный факт: рукопись, которую мы желали посмотреть, хранится вовсе не в церкви. Несколько недель назад он сам отнес ее в хранилище, расположенное в другом здании на некотором расстоянии от церкви. Если мы соизволим сопровождать его, он покажет нам ее в хранилище.
Я бросил взгляд на часы, решил, что у нас есть еще время до отплытия с острова, и согласился. После долгой пешей прогулки мы добрались до ветхого двухэтажного каменного здания. Священник с величественным видом провел нас в сырую и затхлую заднюю комнату, вдоль стен которой стояли — дюжины деревянных ящиков и кричащего цвета цинковые сундуки. После мгновенного колебания Абба подошел к одному из сундуков и откинул крышку, под которой мы увидели кучу книг. Он достал самую верхнюю — тяжелый том со страницами из пергамента — и протянул ее мне.
Ричард Пэнкхерст и Йоханнес сгрудились вокруг меня, когда я раскрыл книгу, и сразу же подтвердили, что она написана на геэз. К тому же она, несомненно, была очень старой.
— Судя по стилю иллюстраций и по обложке, я бы датировал её тринадцатым веком, — высказался Ричард. — Точно не позднее четырнадцатого. Это, несомненно, очень старая книга. Вероятно, очень ценная.
Мы принялись нетерпеливо листать страницы. Нигде не было и намека на то, что из книги что-то выдрано. Насколько мы могли судить, рукопись не была повреждена. Мы указали на это Абба Гебра Христосу, стоявшему рядом и молча наблюдавшему за нами, и спросили: уверен ли он в том, что рассказывал нам именно об этой книге?
Как оказалось, нет. Извинившись, старик порылся в других ящиках, передавая нам несколько древних рукописей.
— Поразительно, — заметил Ричард. — Столько старых книг. Настоящая коллекция сокровищ. И они разбросаны здесь в полном беспорядке. Они могут размокнуть. Их могут украсть. Да с ними может случиться что угодно. Как бы я хотел перевезти их все в институт.
Последней мы осмотрели заключенную в деревянную обложку и прекрасно иллюстрированную копию эфиопского Жития Святых. Она также не была повреждена. Когда мы пролистали ее, Ричард ткнул меня локтем в бок.
— Я думаю, — сказал он, — что здесь мы ничего не добьемся.
— Думаю, ты прав, — кивнул я. — К тому же уже поздно. Нам пора отчаливать, иначе придется плыть в темноте.
Прежде чем откланяться, я все же попросил Йоханнеса сделать еще одну, последнюю попытку нажать на старого священника. Находится ли книга, в которой рассказывается история ковчега, здесь, или нет?
Разумеется, она здесь, стоял на своем Абба Гебра Христос. Конечно, она здесь. Проблема в том, что он просто не помнит, в какой ящик спрятал ее. Если мы подождем немного — еще чуть-чуть — он наверняка найдет ее.
Я почел за лучшее отказаться от подобного предложения. Мне показалось, что старик преднамеренно скрывал от нас что-то. Если это так, тогда можно предположить, что ему было что прятать. Но что? Не сам же ковчег, размышлял я. Быть может, даже и не пресловутую книгу. Но что-то он точно прячет.
Озадаченный и немного уязвленный возвращался я к моторке. Мы вежливо попрощались. Имея еще примерно час светлого времени, мы поплыли по спокойным водам озера Звай.
В своем блокноте я записал:
«Не думаю, что есть смысл тратить время на дальнейшее изыскание на Дебра Сион. После беседы с монахами и старшим священником я практически уверен, что значение острова лишь в притягательной силе древних, преданий о ковчеге завета. В широком смысле слова эти предания вроде бы подтверждают сказанное мне Белаи Гедаи по телефону, а именно: ковчег привозили на Дебра Сион в десятом веке ради спасения его от Гудит, он хранился здесь около семидесяти двух лет и затем был возвращен в Аксум.
Тот факт, что родной язык всех обитателей острова — тигринья, а не амхарский, — веское свидетельство в поддержку истории, рассказанной мне, ибо единственное логическое объяснение подобной этнографической особенности может состоять в том, что в отдаленном прошлом действительно имело место перемещение населения из Аксума на Дебра Сион. Нечто исключительно важное, вроде необходимости доставки ковчега в надежное место, могло определенно вызвать подобную миграцию. Больше того, если реликвия хранилась здесь более семидесяти лет до ее возвращения в Аксум, тогда легко понять, почему потомки первых переселенцев пожелали остаться на острове, ставшем для них единственным домом. Также можно было ожидать, что они сохранят народную память о славных событиях, в которых участвовали их праотцы.
Именно с народной памятью я и имел дело большую часть вечера. В процессе выявились некоторые интригующие местные тайны. И даже на минуточку у меня не возникло ощущения, что ковчег и сейчас может находиться здесь. Напротив, я был уверен, что его здесь нет, и больше того — не было здесь по меньшей мере последнюю тысячу лет.
Поскольку то же самое можно сказать и об островах на озере Тана, становится практически очевидным, что Аксум остается самым вероятным местонахождением ковчега. Иными словами, хочу я того или нет, мне придется отправиться в Аксум. Наиболее подходящее время для этого — январь, время празднования Тимката, единственная благоприятная возможность оказаться вблизи от ковчега, не пытаясь проникнуть в святая святых. И именно во время Тимката в 1770 году: там находился Брюс — предположительно с той же целью».
Захлопнув блокнот, я посмотрел на Ричарда и Йоханнеса.
— Как вы думаете, существует ли вероятность, — спросил я, — что-правительство овладеет Аксумом к январю? Я бы очень хотел побывать там во время следующего Тимката;.
Йоханнес промолчал. Ричард состроил гимасу:
— Прекрасная идея. Но это все равно, что планировать полет на Луну.
— Ну что ж, хотеть-то не запретишь, — отозвался я.
Уже в полном темноте мы причалили к пристани министерства рыболовства и только к десяти часам вечера въехали в дальние пригороды Аддис-Абебы. Мы попросили водителя отвезти нас прямо к конторе Йоханнеса в центре города, где утром припарковали свои машины (оставалось еще два часа до комендантского часа, и мы мечтали перехватить что-нибудь в соседнем ресторане). Выходя из «лендкруизера», мы услышали долгие автоматные очереди, доносившиеся, казалось, из многоквартирного дома на противоположной стороне улицы. Через несколько секунд раздались выстрелы из другого оружия. Затем установилась мертвая тишина.
— Что это было? — спросил я.
— Наверное, ничего серьезного, — предположил Ричард. — Такие изолированные стычки происходят здесь после провалившегося мятежа. Постреливают. Но ничего страшного.
— И все же, — вступил в разговор Йоханнес, — я полагаю, что вам лучше забыть об ужине. Давайте-ка по домам.
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ СЛЕД
Вернувшись в «Хилтон», я сладко проспал до семи утра пятницы 24 ноября. Поплескавшись в бассейне и позавтракав, я позвонил в контору Шимелиса Мазенгия. Член политбюро просил Ричарда и меня доложить ему о результатах наших поездок на озера Тана и Звай. Его секретарь сообщила, что ожидала моего звонка и назначила нам встречу с ним на три часа пополудни.
Решив обязательно спросить Шимелиса о Тимкате и Аксуме, несмотря на пессимизм Ричарда, я поехал в Институт эфиопских исследований.
В среду 22-го мне удалось установить достоверность маршрута Нил-Тэкэзе, упомянутого в «Кебра Нагаст» и подтвержденного священником на Тана Киркос 52. Сейчас же я намеревался проверить гипотезу, сформировавшуюся в общих чертах в моей голове. Если Менелик и Первенцы старцев Израиля действительно доставили ковчег на Тана Киркос, следуя по реке Тэкэзе, то это сказалось бы на распространении иудаизма в Эфиопии. Если в этой легенде есть хоть крупица правды, рассуждал я, тогда традиционный эпицентр фалашского населения должен находиться между Тэкэзе и озером Тана, поскольку именно в этом районе Менелик должен был начать обращение местного населения в иудаизм. Если же легенды врут, тогда можно надеяться, что большинство фалаша жили где-то еще — скорее всего, гораздо дальше к северу, ближе к Красному морю (поскольку консервативные академики утверждают, что их праотцы были обращены в иудаизм еврейскими иммигрантами из Йемена).
В первую очередь я обратился к Джеймсу Брюсу, чей давний труд по фалаша еще раньше произвел на меня большое впечатление. В третьем томе своих «Путешествий» шотландский автор посвятил одну главу тому, что можно было бы назвать «социальной географией» Эфиопии XVIII века. Я не очень хорошо помнил содержание этой главы, но надеялся найти там сведения об основных местах расселения фалаша.
И меня не разочаровал сделанный Брюсом обзор. Он начинался с севера Эфиопии — с порта Массауа на Красном море и шел в глубь страны. Рассказывалось о нескольких этнических группах, но фалаша в связи с Эритреей или Тиграи даже не упоминались. После «перехода через Тэкэзе», однако, местность к югу и западу от нее вплоть до озера Тана описывалась так:
Современные источники, к которым я затем обратился, рисуют ту же картину. Подавляющее большинство эфиопских евреев обитают на территории к западу и югу от реки Тэкэзе: она была их традиционной родиной с незапамятных времен. Одно авторитетное и особенно подробное — исследование включало карту, на которой был заштрихован весь район расселения фалаша — длинная, но относительно узкая полоса, протянувшаяся на юго-запад от Тэкэзе через Симиенские горы и город Гондэр и далее без перерыва вокруг озера Тана.
Трудно было бы найти более убедительное подтверждение моей гипотезы о том, что именно здесь — благодаря уникальному влиянию присутствия ковчега на Тана Киркос — сосредоточилось обращение абиссинцев в иудаизм. На основе собственного исследования (см. главу 6) я уже начал сомневаться в академической теории, утверждавшей, что иудейская вера была сначала завезена на дальний север Эфиопии из Йемена где-то после 70 года н. э. До сих пор моя неудовлетворенность подобными представлениями проистекала главным образом из неспособности академиков объяснить крайне архаичный характер верований и обрядов фалаша (опять же см. главу 6). Теперь же этнографическое доказательство еще более подкрепило доводы против «йеменского следа»: район расселения фалаша выпукло выделялся на карте как отпечаток пальца, подтверждающий, что религия Соломона могла внедриться в Эфиопию только с запада — через Египет и Судан, следуя древними торговыми путями по рекам Нилу и Тэкэзе.
Решив обязательно спросить Шимелиса о Тимкате и Аксуме, несмотря на пессимизм Ричарда, я поехал в Институт эфиопских исследований.
В среду 22-го мне удалось установить достоверность маршрута Нил-Тэкэзе, упомянутого в «Кебра Нагаст» и подтвержденного священником на Тана Киркос 52. Сейчас же я намеревался проверить гипотезу, сформировавшуюся в общих чертах в моей голове. Если Менелик и Первенцы старцев Израиля действительно доставили ковчег на Тана Киркос, следуя по реке Тэкэзе, то это сказалось бы на распространении иудаизма в Эфиопии. Если в этой легенде есть хоть крупица правды, рассуждал я, тогда традиционный эпицентр фалашского населения должен находиться между Тэкэзе и озером Тана, поскольку именно в этом районе Менелик должен был начать обращение местного населения в иудаизм. Если же легенды врут, тогда можно надеяться, что большинство фалаша жили где-то еще — скорее всего, гораздо дальше к северу, ближе к Красному морю (поскольку консервативные академики утверждают, что их праотцы были обращены в иудаизм еврейскими иммигрантами из Йемена).
В первую очередь я обратился к Джеймсу Брюсу, чей давний труд по фалаша еще раньше произвел на меня большое впечатление. В третьем томе своих «Путешествий» шотландский автор посвятил одну главу тому, что можно было бы назвать «социальной географией» Эфиопии XVIII века. Я не очень хорошо помнил содержание этой главы, но надеялся найти там сведения об основных местах расселения фалаша.
И меня не разочаровал сделанный Брюсом обзор. Он начинался с севера Эфиопии — с порта Массауа на Красном море и шел в глубь страны. Рассказывалось о нескольких этнических группах, но фалаша в связи с Эритреей или Тиграи даже не упоминались. После «перехода через Тэкэзе», однако, местность к югу и западу от нее вплоть до озера Тана описывалась так:
«В большей своей части она заселена евреями, и там царь и царица этой нации, как они говорят, принадлежат к дому Иуды и сохраняют с очень давних времен свой древний суверенитет и религию».В XIX веке (около восьмидесяти лет после Брюса) немецкий миссионер Мартин Флад зафиксировал такое же распределение населения, указав, что «фалаша живут в четырнадцати провинциях, расположенных к западу от Тэкэзе».
Современные источники, к которым я затем обратился, рисуют ту же картину. Подавляющее большинство эфиопских евреев обитают на территории к западу и югу от реки Тэкэзе: она была их традиционной родиной с незапамятных времен. Одно авторитетное и особенно подробное — исследование включало карту, на которой был заштрихован весь район расселения фалаша — длинная, но относительно узкая полоса, протянувшаяся на юго-запад от Тэкэзе через Симиенские горы и город Гондэр и далее без перерыва вокруг озера Тана.
Трудно было бы найти более убедительное подтверждение моей гипотезы о том, что именно здесь — благодаря уникальному влиянию присутствия ковчега на Тана Киркос — сосредоточилось обращение абиссинцев в иудаизм. На основе собственного исследования (см. главу 6) я уже начал сомневаться в академической теории, утверждавшей, что иудейская вера была сначала завезена на дальний север Эфиопии из Йемена где-то после 70 года н. э. До сих пор моя неудовлетворенность подобными представлениями проистекала главным образом из неспособности академиков объяснить крайне архаичный характер верований и обрядов фалаша (опять же см. главу 6). Теперь же этнографическое доказательство еще более подкрепило доводы против «йеменского следа»: район расселения фалаша выпукло выделялся на карте как отпечаток пальца, подтверждающий, что религия Соломона могла внедриться в Эфиопию только с запада — через Египет и Судан, следуя древними торговыми путями по рекам Нилу и Тэкэзе.
О ПОЛЬЗЕ ТЕРПЕНИЯ
Ровно в три мы с Ричардом явились на встречу с Шимелисом Мазенгия. Член политбюро пожелал прежде всего услышать о том, как прошли наши поездки на озера Тана и Звай. Увенчались ли они успехом? Нашли ли мы что-нибудь?
Я ответил в том духе, что наши открытия на острове Тана Киркос и рассказанные нам там странные архаические предания произвели глубокое воздействие на мое мнение. Теперь я был почти убежден в том, что ковчег завета был доставлен именно в этот район прежде, чем в Аксум.
— Так вы теперь верите, что ковчег у нас? — с улыбкой спросил Шимелис.
— Я все больше верю в это. Постоянно растет число доказательств… — Поколебавшись, я вернул ему вопрос:
— А вы как думаете?
— Я думаю, что в храме в Аксуме хранится нечто особенное. Не обязательно ковчег, но что-то очень особенное. Таково древнее поверье. Им нельзя полностью пренебрегать.
Я поинтересовался, предпринимало ли его правительство какие-либо попытки установить, действительно ли здесь хранится священная и поистине бесценная реликвия. Ведь члены Партии трудящихся — марксисты и не отягощены реакционными предрассудками. И Аксум они совсем недавно отдали ФНОТ. Неужели до этого они даже не попытались взглянуть на нее.
— Мы никогда не интересовались этим, — ответил Шимелись., — Ни разу… Если бы мы этого захотели, то, полагаю, — он иронично улыбнулся, — произошла бы революция. Наш народ очень привержен традициям, как вы знаете, и если бы какой-нибудь правительственный чиновник занялся этим, последовал бы взрыв.
— Вы полагаете, что ФНОТ занимает ту же позицию? — поинтересовался я. — Сейчас, когда он захватил Аксум?
Член политбюро пожал плечами:
— Не мне об этом говорить, но они не славятся религиозными чувствами…
Не без колебания задал я следующий вопрос:
— Не сочтите за дерзость, но я просто должен спросить. Есть ли хоть какой-нибудь шанс, что вы сможете отвоевать город в ближайшем будущем?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что я пришел к выводу, что мне необходимо будет побывать там. Я хотел бы оказаться там на следующем праздновании Тимката.
— Вы говорите о январе?
Я кивнул.
— Невозможно, — резко бросил Шимелись, — да и зачем так торопиться? Если вы правы, то ковчег уже находится в нашей стране на протяжении трех тысячелетий. Через год, самое большее — два мы отвоюем Аксум, и я обещаю вам, что вы будете первым иностранцем, который посетит этот город. Так что будьте терпеливы. Вы получите свой шанс.
Я ответил в том духе, что наши открытия на острове Тана Киркос и рассказанные нам там странные архаические предания произвели глубокое воздействие на мое мнение. Теперь я был почти убежден в том, что ковчег завета был доставлен именно в этот район прежде, чем в Аксум.
— Так вы теперь верите, что ковчег у нас? — с улыбкой спросил Шимелис.
— Я все больше верю в это. Постоянно растет число доказательств… — Поколебавшись, я вернул ему вопрос:
— А вы как думаете?
— Я думаю, что в храме в Аксуме хранится нечто особенное. Не обязательно ковчег, но что-то очень особенное. Таково древнее поверье. Им нельзя полностью пренебрегать.
Я поинтересовался, предпринимало ли его правительство какие-либо попытки установить, действительно ли здесь хранится священная и поистине бесценная реликвия. Ведь члены Партии трудящихся — марксисты и не отягощены реакционными предрассудками. И Аксум они совсем недавно отдали ФНОТ. Неужели до этого они даже не попытались взглянуть на нее.
— Мы никогда не интересовались этим, — ответил Шимелись., — Ни разу… Если бы мы этого захотели, то, полагаю, — он иронично улыбнулся, — произошла бы революция. Наш народ очень привержен традициям, как вы знаете, и если бы какой-нибудь правительственный чиновник занялся этим, последовал бы взрыв.
— Вы полагаете, что ФНОТ занимает ту же позицию? — поинтересовался я. — Сейчас, когда он захватил Аксум?
Член политбюро пожал плечами:
— Не мне об этом говорить, но они не славятся религиозными чувствами…
Не без колебания задал я следующий вопрос:
— Не сочтите за дерзость, но я просто должен спросить. Есть ли хоть какой-нибудь шанс, что вы сможете отвоевать город в ближайшем будущем?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что я пришел к выводу, что мне необходимо будет побывать там. Я хотел бы оказаться там на следующем праздновании Тимката.
— Вы говорите о январе?
Я кивнул.
— Невозможно, — резко бросил Шимелись, — да и зачем так торопиться? Если вы правы, то ковчег уже находится в нашей стране на протяжении трех тысячелетий. Через год, самое большее — два мы отвоюем Аксум, и я обещаю вам, что вы будете первым иностранцем, который посетит этот город. Так что будьте терпеливы. Вы получите свой шанс.