— Я оставил ее… несколько взволнованной, госпожа.
   Элеонора рассмеялась:
   — Твоя жена, похоже, еще не привыкла к узде и все норовит закусить удила!
   Род поцеловал руку Деми. Та явно расстроилась из-за отсутствия подруги.
   — Почему вы не привезли Розамонд, сэр Роджер?
   — Дорогая, — вмешалась ее мать, — мужчины собрались, чтобы обсудить важные дела. Нам следует поскорее удалиться и оставить их одних.
   — Я передам письмо Розамонд, — с улыбкой пообещал Род.
   На щеках Деми появились задорные ямочки.
   — Спасибо, господин.
   Дождавшись, пока за женщинами закрылась дверь, Симон спросил:
   — Что сказал вам Ричард Корнуэльский?
   — Заявил, что никакой сессии не будет, но я объяснил ему, что вы не собираетесь уступать и, как неоспоримый предводитель баронов, будете правы. И что я добавил свою подпись к Оксфордским провизиям.
   — А он?
   — Ответил, что мой отец просил папу освободить его от клятвы. Я возразил, что провизии объединят, а не разделят Англию.
   — Ричард скрыл от тебя правду. Генрих уже получил папскую буллу и спешит домой. Сейчас он, должно быть, в Дувре.
   Эдуард подумал о своем брате Эдмунде, командующем Дуврской крепостью.
   — Когда приедет король, обещаю поговорить с ним. Уверен, сумею убедить его в необходимости соблюдать провизии. Мой отец не желает войны. Он всегда отступал, стоило баронам бросить ему вызов, а если к их голосам присоединится и мой, он скорее всего образумится.
   — А если нет, Эдуард?
   — В таком случае Англии пора сменить повелителя. Стране нужен сильный монарх, который никогда не выкажет слабости. Англия — мое наследие.
   Роджер де Лейберн затаил дыхание, жалея, что Эдуард так поспешно открыл карты. Граф Симон спокойно ответил:
   — Я реалист. Возвращение короля расколет баронов. Я составляю список тех, на кого могу рассчитывать.
   Эдуард и Роджер прочли список. Первым стояло имя Симона де Монфора, графа Лестера. За ним шли маршал Байгод, граф Норфолк; де Уоррен, граф Суррей; Джон де Вески, граф Нортамберленд; два воинственных епископа, Эли и Вустер, и три приграничных барона, Клиффорд, Хей и Монтгомери.
   — Вы забыли Ричарда Глостера и Гарри, — напомнил Эдуард.
   — Неужели? — цинично усмехнулся Симон. — Я давно не полагаюсь на особ королевской крови. Слишком часто они меняют свои убеждения.
   — Именно поэтому вы и послали за мной соглядатая! — вспылил Эдуард.
   — Но я ничего подобного не делал, хотя, может, и следовало бы!
   Роджер поспешил вмешаться:
   — Это моя вина — я позволил негодяю улизнуть! Думаю, это был наемник Ричарда Корнуэльского.
   Леди Элеонора ошеломленно застыла в дверях.
   — Ричард? Мой брат Ричард в Лондоне?
   — Он в Вестминстере — я вчера с ним говорил, — сообщил Эдуард.
   Элеонора обратила на мужа осуждающий взгляд.
   — Ты намеренно скрыл это от меня, Симон!
   — Черт возьми, Эдуард, неужели вы не могли придержать язык? — бросил граф и, обернувшись к Элеоноре, добавил: — Скажи я, что Ричард здесь, ты помчалась бы в Вестминстерский дворец. Не хватало еще, чтобы ты вмешивалась в дела мужчин!
   — Как ты смеешь обращаться со мной как с ничтожеством?! — возмутилась Элеонора. Принцесса крови, сейчас она держалась так, словно была властительницей вселенной.
   — Плантагенеты воображают, что правят миром, их гордость граничит с безумием. Меня всегда поражает, как легко вы забываете, кто хозяин в доме, мадам!
   Элеонора, уже готовая ответить уничтожающей репликой, заметила, каким суровым стало лицо мужа, и опустила ресницы, чтобы скрыть гнев.
   — Эдуард посчитает нас дикарями.
   — Я тоже Плантагенет и привык к подобным поединкам, — заверил Эдуард.
   — Не стоит ли вернуться к списку? — вставил Роджер. — Приграничные бароны, запад страны и вся округа Кенилуорта на нашей стороне.
   Граф Симон кивнул:
   — Как и Нортхемптон: там замок моего сына Симона. Трудно сказать насчет пяти портов, но они жизненно необходимы, если мы хотим обеспечить выход к морю. После открытия сессии парламента я созову военный совет.
   — Нет! — запротестовал Эдуард. — Сначала я потолкую с королем. Переговоры лучше объявления войны.
   — Никаких поблажек! — бешено вскинулся граф. — Время уступок и компромиссов прошло! В стране может быть только один вождь, тот, кто отдает приказы и ждет повиновения. Этот человек — я!
   Багровая ярость застилала глаза Эдуарда. Мужчины стояли друг против друга, обмениваясь решительными взглядами. Ни один не желал уступать. Неожиданно осознав, что де Монфор не намерен уступать ему трон, принц с трудом обуздал гнев.
   — Парламент решит, — обронил он.
   — Да, — кивнул граф, — бароны уже съезжаются.
 
   Отъехав на почтительное расстояние от Дарем-Хауса, Эдуард поделился своими мыслями с Роджером:
   — Он носит в душе глубоко укоренившуюся ненависть к Плантагенетам. Я думал, им движет любовь к Англии, но, очевидно, ошибался.
   — Он не питает к вам ненависти, господин мой, — возразил Роджер.
   — Но и любви тоже.
   — Граф Симон уважает ваше воинское искусство, способность вести за собой людей, видит энергию, ум, честолюбие и понимает, что скоро вы станете во всем ему ровней. Вам не хватает лишь его многолетнего опыта. Может, он завидует и боится вашей молодости.
   — Если он станет моим врагом, пусть бережется!
   Добравшись до Ладгейта, западных ворот Лондона, рыцари увидели, что они закрыты.
   — Эй, там! Отворите ворота! — крикнул Эдуард стражникам.
   — Нельзя! Въезд в город запрещен.
   — По чьему приказу? — спросил Эдуард, заметив, что стражники вооружены до зубов.
   — По приказу короля.
   — Я Эдуард Плантагенет, откройте ворота! — скомандовал он.
   — Городские ворота закрыты для графа Лестера, лорда Эдуарда и любого их союзника, — последовал ответ.
   — Это люди судьи, они носят гербы Боуна, — подсказал Роджер и, осмотрев стену, заметил расставленных на ней воинов.
   — Поехали к другим воротам. Я назовусь другим именем, — предложил принц.
   — Тебя знает каждый, Эдуард. Пойди поищи другого гиганта с золотистыми волосами и бородой!
   Но и все остальные ворота также оказались запертыми. Стража не желала ничего слушать. Эдуард и Роджер в бессильном гневе наблюдали, как обыскивают каждую крестьянскую телегу. Пришлось пришпорить коней и помчаться к Тауэру. Они все еще отказывались верить, что Лондон для них закрыт.
   Но Тауэр оказался совершенно неприступен. Обычная охрана была усилена людьми Боуна, и рыцари наконец поняли, что их весьма умело отсекли от войска Гарри Олмейна и даже оруженосцев. Эдуард проклинал всех — от судьи до короля.
   — Дарем-Хаус или Вестминстер? — спросил Роджер.
   — Вестминстер. Шпионы Симона уже обо всем ему донесли.
   К тому времени как они въехали во двор старого дворца, взмыленные кони еле плелись. Они отдали поводья груму с наказом дать им остыть и напоить, а сами отправились на поиски Ричарда Корнуэльского. Его нигде не было видно, но мужчины постарались унять нетерпение, зная, как обширен дворец. Эдуард решил подняться в покои королевы. Кровь его кипела, и в таком состоянии никто не мог помешать ему встретиться со своей женой.
   Королевские апартаменты были пусты, ни камеристки, ни даже фрейлины. Эдуард рвал и метал. Он был уверен, что найдет здесь мать и жену!
   Выйдя из комнаты, он зашагал в свои покои, чтобы расспросить слуг, но, получив в ответ непонимающие взгляды, приказал принести эля
   Дверь смежной комнаты открылась, послышались легкие шаги. Эдуард обернулся, и его озаренное надеждой лицо мгновенно омрачилось.
   — Дорогой, откуда ты так быстро узнал, что я здесь? До чего же ты порывист, Эдуард, я приехала только утром!
   — Алиса, какого дьявола ты здесь делаешь? — буркнул он.
   — Принесла вам эль, господин, чтобы утолить нестерпимую жажду.
   Род покачал головой, гадая, почему даже слово «эль» в ее устах звучит как чувственная ласка.
   — Где все? Где Ричард Корнуэльский? А королева? Где моя мать?
   В своем кроваво-красном наряде с раскинутыми по плечам черными волосами Алиса казалась волшебницей из сказки. Ее губы дрогнули в призывной улыбке. Она думала, что Эдуард забавляется в Виндзоре со своей девчонкой-невестой, но, к счастью, ошиблась.
   — Как много вопросов! Но тебе придется потрудиться, чтобы получись ответы Какими средствами ты воспользуешься, чтобы развязать мой язык? — томно прошептала Алиса, облизывая соблазнительные губки.
   — Может, хорошей трепки будет достаточно? — пригрозил Эдуард.
   — Может… если твоя палка по-прежнему крепка, — простонала Алиса.
   Эдуард взглянул на Роджера поверх ее головы, безмолвно взывая о помощи. Роджер пожал плечами и кивком указал на спальню. Мгновенно поняв, что к чему, принц повел Алису в спальню.

Глава 16

   Розамонд помогла Нэн разобрать сундуки Роджера и повесить одежду в гардеробной. Запах сандалового дерева щекотал ноздри, стоило прикоснуться к дорогим тканям.
   — У него прекрасная фигура: камзолы не нуждаются в подплечниках, — размышляла вслух Нэн, поглядывая на хозяйку. Она слышала, как вчера ночью новобрачные обменялись резкими словами.
   Но Розамонд не спешила удовлетворить любопытство Нэн.
   — Поскольку королева уехала, лучшей возможности осмотреть королевские покои не представится. Не хочешь пойти со мной?
   — Нет, слуги любят сплетничать, а мне там нечего делать. У вас есть право, как у жены управителя А я пока распакую постельное белье, госпожа.
   Следующие два часа Розамонд бродила по покоям короля с королевой и принца Эдуарда. Роскошь казалась невероятной. Леди Элеонора де Монфор была права: Виндзорский замок действительно великолепен. Надев плащ, Розамонд отправилась в церковь, а потом разыскала кладовую, с потолка которой свисали связки трав. Выйдя, пересекла средний двор и через ворота, охраняемые двойными башнями, зашагала к реке, туда, где вчера наблюдала за королевской баркой. Не прошло и нескольких минут, как она столкнулась с оруженосцами Гриффином и Оуэном. Бедняги, насквозь промокшие и жалкие, низко поклонились.
   — Леди Розамонд! — хором воскликнули они. Она ошарашенно смотрела на них.
   — Где это вы были?
   — Поднялись по реке на лодке, госпожа.
   — Скорее уж плыли от самого Лондона!
   — Пришлось окунуться в воду, — признался Гриффин.
   — А сэр Роджер и лорд Эдуард тоже плыли вместе с вами? — спросила Розамонд.
   Гриффин кивнул, а Оуэн покачал головой. Из ее расспросов оруженосцы поняли, что их надежды напрасны — рыцарей в Виндзоре не было.
   — Вне всякого сомнения, им пришлось окунуться как следует, чтобы избавиться от запаха спиртного и шлюх, — ехидно бросила Розамонд, не скрывая раздражения.
   По ее словам оруженосцы поняли, что лорд Эдуард и сэр Роджер вчера возвращались сюда.
   Гриффин был приучен держать рот на замке и ничем не выдавать своего настроения. Он и словом не обмолвился о беде, в которую попали оба рыцаря из-за своего союза с де Монфором. Проснувшись, валлийские оруженосцы обнаружили, что заперты в Тауэре, а стража не пускает в город никого из союзников де Монфора. Тогда они бросились в Темзу, переплыли на другой берег, а потом наняли лодку до Виндзора.
   Поскольку Гриффин ничем не мог помочь хозяину, то решил по крайней мере смягчить сердце госпожи. Заговорщически понизив голос, он объяснил:
   — Обязанностью сэра Роджера как управителя было доставить людям еду и вино, чтобы отпраздновать победу валлийской кампании и Новый год, но ни он, ни лорд Эдуард не остались на пир, леди Розамонд. Выпив по чаше вина, они оставили нас и вернулись в Виндзор. Сознаюсь, головы у нас были маленько затуманены, но холодная вода в два счета их прояснила.
   — Вижу, — кивнула умиротворенная Розамонд. — Но вы свалитесь с лихорадкой, если немедленно не переоденетесь, молодые глупцы!
   Она повела парней в новую башню. На сердце стало немного легче. Почему, спрашивается, Роджер не потрудился ничего объяснить? Наверное, слишком горд, чтобы оправдываться перед женщиной, особенно если эта женщина — его жена.
   Розамонд улыбнулась.
   Когда Роджер вернется, она загладит обиды, причиненные ее острым языком, и сумеет вознаградить его за вчерашнее терпение.
 
   — Отец! — заплетающимся языком пробормотал Гарри Олмейн, пытаясь сесть на разворошенной постели. Ладони его уперлись в чьи-то мягкие животы. Фанни открыла глаза, а Фанси просто скатилась на пол.
   — Подумать только, — зевнула Фанни.
   Гарри, покачиваясь, поднялся и вспыхнул до корней волос, увидев отца. За его спиной стоял Глостер.
   — Ричард! — хрипло выдавил бедняга.
   Хотя на Глостера явно произвел впечатление размах оргии, но, покосившись на отца, он поспешно изобразил негодование. Ричард Корнуэльский, однако, пришел в негодование.
   — Фу, какой смрад! Немедленно одевайся и иди вниз, — приказал он, поворачиваясь.
   Пойманный на месте преступления, Гарри беспрекословно повиновался.
   — Отец, позволь мне объяснить…
   — Я не прошу тебя объяснить присутствие шлюх, мне нужно знать, почему ты предал кровь Плантагенетов, которая течет и в твоих жилах!
   — Я не предатель! — горячо возразил Гарри.
   — Ты стакнулся с врагами короля, своего отца и всей семьи, поддерживая де Монфора!
   — Граф Симон выступает от имени баронов, пытаясь заставить Генриха следовать провизиям. Ричард, ты тоже был в Кенилуорте, скажи ему, что мы не замышляли ничего плохого!
   — Обстоятельства изменились, Гарри. Папа освободил короля от клятвы, и Генрих возвращается в Англию. Он призвал сотню верных баронов готовиться к войне. Судья Боун уже в Лондоне, он закрыл ворота перед де Монфором и его приспешниками.
   Гарри недоверчиво уставился на брата.
   — Ты отступник! — воскликнул он.
   — Ричард — первый пэр королевства, — поправил отец. — И теперь он возглавляет новый тайный совет. Это ты — жалкий ренегат, Гарри. Похоже, ты совершенно забыл о принадлежности к роду Плантагенетов.
   Гарри поперхнулся желчью. Вчерашняя выпивка явно просилась обратно.
   — Как насчет Эдуарда? Он наследник престола и все же заключил союз с сэром Симоном.
   — Эдуард проницательнее и предусмотрительнее тебя, Гарри, — спокойно заметил отец. — Он уже отступился от де Монфора. — Ричард пристально наблюдал за сыном. Проглотил ли он наживку? Не заподозрил ли лжи?
   Гарри в отчаянии обернулся к Глостеру. Тот не опустился до прямого обмана, но косвенно все же подтверди, слова отца:
   — Кровь гуще водицы, особенно кровь Плантагенетов.
   Гарри с отвращением оглядел сводного брата.
   — Твой собственный сын Гилберт никогда не отречется от Симона. Он сделан из теста покруче!
   — Какая разница, чью сторону примет Гилберт, — отмахнулся Глостер. — Не он поведет людей в бой, да и некого ему вести. Войска у него все равно нет.
   — Кстати, о войске: я привез деньги для твоих людей, сообщил Ричард.
   Услышав о деньгах, Гарри повел себя по-другому. Распрямив плечи, он торжественно объявил:
   — Я сам поеду и скажу графу Симону, что не предам свою семью, но заверю также, что никогда не подниму оружия против него.
   Отец дружески ударил его по плечу.
   — Чего у тебя не отнять, так это благородства. Я горжусь тобой, Гарри. А теперь убери шлюх из Тауэра. Королева и принцесса Элеонора поселились в королевских покоях.
   Он вышел, но Ричард не последовал за отцом. Ему не терпелось удовлетворить любопытство.
   — Гарри, насчет шлюх…
   — Они сестры и обычно делят одного клиента на двоих. Не мог же я разбить идеально подобранную упряжку, — смущенно объяснил Гарри.
   — Женщины! — презрительно бросил лорд Эдуард сэру Роджеру, выезжая из Вестминстерского дворца. — Двухчасовые труды — и никаких сведений! Она ухитрилась не произнести ни одного лишнего слова! Ее губы сомкнуты крепче, чем устричная раковина, широко раздвинуты только бедра.
   — Так она ничего не сказала?
   — Есть только плохие новости, — мрачно обронил Эдуард. — Глостер сопровождал Алису. А вызвал его Ричард Корнуэльский.
   — Иисусе! Глостер нас предал!
   — Совершенно верно. Симон был прав, не доверяя ему. Глостер оценил обстановку и перебежал на сторону Плантагенетов. За ним, вне всякого сомнения, потянутся остальные бароны, — заключил Эдуард.
   Роджер де Лейберн, превосходный знаток человеческой натуры, мгновенно понял, что лорд Эдуард сейчас колеблется, решая, как поступить.
   — Алиса знает, куда королева увезла твою жену?
   — Клянется, что понятия не имеет, но мы с тобой знаем, какая она лживая сучка. И гадать бесполезно: у нас столько резиденций, что мать могла спрятать Элеонору где угодно.
   — Куда теперь? В Виндзор или в Дарем-Хаус?
   — В Дарем-Хаус, — решительно велел Эдуард.
   Де Монфора не оказалось дома. Он сам отправился к городским воротам посмотреть, насколько крепко Лондон заперт для него. Пока они дожидались его возвращения, Демуазель де Монфор передала сэру Роджеру письмо для Розамонд.
   — Хорошо бы она приехала! Мы могли бы вместе посмотреть Лондон.
   Выходит, Деми ничего не знает!
   Род, галантно улыбнувшись, сунул письмо за пазуху.
   — Розамонд будет счастлива получить твое послание.
   Сэр Симон вернулся примерно через час. Он был в ярости, и сэр Роджер заметил, что его глаза фанатично блестят. Лицо казалось мрачным и осунувшимся.
   — Глостера вызывали в Вестминстер, — сдержанно сообщил Эдуард.
   — Да, — прошипел Симон, — и меня уже успел навестить Гарри Олмейн, его жалкий братец. Объяснил, что долг перед отцом и королем не позволяет ему присоединиться ко мне, но он никогда не пойдет и против меня, — невесело рассмеялся Симон.
   — Значит, они добрались до Гарри, черти бы его унесли!
   Симон взирал на Эдуарда с таким видом, словно перед ним стоял сам сатана.
   — Он по крайней мере имел мужество сказать мне это в лицо, ты же ударишь меня в спину!
   — Ложь! — прогремел Эдуард.
   — Сегодняшняя ложь завтра станет истиной! Твой отец высадился в Дувре, и его наемники покоряют морские порты вдоль Ла-Манша! Поскольку Лондон для меня закрыт, я проведу военный совет в Оксфорде. Вас же, лорд Эдуард, я туда не приглашаю. Не хватало еще ожидать удара кинжалом от подлых Плантагенетов!
   Эдуард смерил его холодным взглядом.
   — Ты пользовался полной моей поддержкой, и вдруг все разительно переменилось. Надеешься выиграть войну против отца, чтобы самому управлять слабым королем? Значит, понял, что никогда не сумеешь добиться этого, если на троне буду я.
   Роджер в изнеможении прикрыл глаза. Два умнейших и самых могущественных человека в стране на его глазах разорвали дружбу. Он хотел бы принять сторону графа Симона, потому что тот, как человек прямой и неподкупный, намеревался бороться против несправедливости и бед, причиненных стране бессильным монархом. Но его долг — служить Эдуарду. К тому же де Монфор не станет уважать перебежчика.
   На обратном пути Эдуард Плантагенет и Роджер де Лейберн не обменялись ни словом. Оба были погружены в невеселые мысли. Принц строил планы на будущее, управитель же думал о более земных вещах. Он представлял, в какое отчаяние придет Розамонд, узнав о ссоре принца с де Монфором, ее любимым опекуном.
   Роджер долго мучился, прежде чем решил, что в его интересах как можно дольше держать жену в неизвестности.
   Розамонд вернулась в кладовую Виндзорского замка за драконовым семенем — травой, предохраняющей от зачатия. Самое главное, чтобы не узнала Нэн: как большинство женщин, она считала стремление уберечься от беременности большим грехом. Нельзя сказать, что Розамонд не хотела ребенка, но она боялась родить малыша, а потом потерять. Лучше с самого начала избегать риска!
   Выкупавшись, она надела светло-зеленое нижнее платье. В нем она показалась себе такой женственной, что решила обойтись без темно-зеленой туники. Открыв сундучок с драгоценностями, она сразу увидела кельтскую гривну. До сих пор Розамонд ее не носила, но сейчас великолепный изумруд словно подмигивал ей, и к тому же Роджер будет доволен, увидев на ней свой подарок.
   Подойдя к окну, она заметила принца и Роджера, въезжавших в Нижний двор. К ним уже бежали конюхи. За ними мчались оруженосцы. Они принялись что-то горячо втолковывать господам, и все четверо направились в башню. Розамонд позвала слугу и велела принести ужин для себя и сэра Роджера, а сама зажгла душистые свечи и принялась ждать.
   Однако прошло не менее часа, прежде чем она услышала шаги. Подбежав к порогу, Розамонд нетерпеливо распахнула дверь, но увидела только слугу с подносом. Пришлось набраться терпения и гадать, не случилось ли чего.
   Наконец он пришел, и в первую минуту Розамонд показалось, что все беды мира обрушились на плечи мужа. Когда же он увидел ее, его лицо просветлело. Розамонд не двигалась, маня его взглядом. Роджер шагнул к очагу и коснулся сначала ее волос, золотых в отблеске пламени, потом зеленого камня.
   — Ты так прекрасна, что у меня дух захватывает.
   — Прости за прошлую ночь. Гриффин сказал, ты не остался на праздник. Роджер, я стараюсь поверить в тебя…
   Роджер едва сдержал тяжелый вздох. Она выбрала не тот день!
   — Не воображай меня святым, Розамонд, потому что перед тобой дьявол!
   — Я приказала принести ужин.
   Роджер с трудом выдавил улыбку.
   — Ты хорошая жена… утоляешь все мои аппетиты…
   Он коснулся ее губ губами и, когда она приникла к нему, крепко поцеловал.
   Они сели у очага, поставив перед собой огромный поднос. Подняв серебряные крышки, Роджер принялся за пирог с голубями, жареную оленину и йоркширский пудинг. Когда он потянулся к артишокам, Розамонд рассмеялась:
   — Я думала, что-то неладно, но, судя по тому, как ты голоден, видно, ошиблась.
   — Ты чересчур проницательна, любовь моя. Я ем только потому, что у меня крошки не было во рту со вчерашнего дня. Артишоки — хорошие афродизьяки, — поддразнил он. — Не желаешь попробовать?
   Она взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы:
   — Как насчет вина?
   И без того возбужденный, Роджер ощутил, что его плоть напряглась, когда он вспомнил о том, как она умащивала вином соски.
   — Вино не афродизьяк, оно просто притупляет сознание, согревает кровь и заставляет забыть о скромности, — сказал он.
   — Я не знала, что таково действие вина… думала, это ты так умело меня соблазняешь.
   — А я не знал, что ты способна так ловко льстить! Снова пытаешься меня соблазнить?
   Розамонд покачала головой:
   — Нет, мне нравится, когда это делаешь ты…
   Он обжег ее страстным взглядом. Глаза его скользнули к ее груди, и Розамонд заметила, как его губы сжались.
   Она ощутила, как внизу живота запылал огонь. Род вытер руки салфеткой и обошел вокруг стола, и она задрожала, зная, что муж сейчас коснется ее.
   Он приподнял ее и опустился на стул, так что она оказалась у него на коленях, жар его твердых бедер начал проникать через тонкую ткань платья.
   Его нетерпеливые пальцы скользнули под юбку и погладили белоснежную кожу.
   — У кого самые длинные, самые красивые ноги в мире? — прошептал Род.
   — У меня, — застенчиво пробормотала Розамонд.
   — А у кого между стройными ножками спрятан золотой клад?
   — У меня, — выдохнула она, когда он накрыл ладонью ее холмик.
   — А кто отыщет это сокровище? — поддразнил он.
   — Оно зарыто глубоко и достанется только самому храброму. — Сунув руки под его камзол, чтобы погладить грудь, она нащупала пергамент. — Неудивительно, что ты нашел его сразу: у тебя есть карта, дьявол ты этакий!
   Род мысленно проклял себя. Он совсем забыл о письме! Розамонд развернула записку и с радостной улыбкой стала читать.
   — Ты был в Дарем-Хаусе? Спасибо, Род, ты такой заботливый. Все время думаешь обо мне.
   О, как она ошибалась! В его мыслях царили обман, двуличие, хитрость… хорошо, что он в .совершенстве постиг искусство притворства!
   Роджер взял записку и небрежно положил на поднос.
   — Не пытайся отвлечь меня от грешных мыслей!
   — Я не сдамся без борьбы, — прошептала она.
   — Подобные обещания лишь разжигают мой пыл, — хрипловато засмеялся он, готовый предаваться любовным играм хоть всю ночь.
   Он спустил Розамонд на пол, поставил туда же поднос и медленно снял камзол и рубашку. Потом стащил с жены платье, посадил ее на стол и устроился между ее шелковистыми бедрами.
   — Род!
   Род отстегнул гульфик, и его распаленная плоть восстала во всем великолепии.
   — Подходящее прозвище, не так ли? — Он запустил пальцы в ее волосы и завладел губами. — Какой сладостный аромат…
   — А от тебя пахнет сандаловым деревом и… жеребцом, что возбуждает куда сильнее любых артишоков.
   — Я провел в седле почти весь день.
   — Бедный Род, сумеешь выдержать последнюю скачку?
   Он одарил ее широкой улыбкой.
   — Если я помогу тебе взобраться на рыбака, можешь погонять меня хоть до утра.
   — Когда-то я заявила, что непокорные молодые жеребцы нуждаются в хлысте. Не боитесь меня, господин?
   — Боюсь. Боюсь, что потеряю разум, сердце и душу, зачарованный твоим колдовством.
   — Я жажду твоей силы и власти, а не сердца, господин.
   — Не стоит недооценивать меня, Розамонд. Боюсь, ты совершаешь ошибку.
   Она провела пальцами по заросшему щетиной лицу мужа и, к своему удивлению, поняла, что даже сейчас находит его неотразимо привлекательным.