Хенли Вирджиния. Брачный приз

   Признав правоту друга, Эдуард последовал его совету, а сам вместе со своими рыцарями укрылся в замке Джона де Уоррена.
   Улицы Льюиса, заваленные мертвыми телами и усеянные ранеными, походили в ту ночь на скотобойню. Симон де Монфор окружил монастырь и замок, но решил обойтись без дальнейшего кровопролития и потребовал капитуляции. Всю ночь посредники сновали между монастырем, замком и лагерем де Монфора, обсуждая условия заключения перемирия.
   Эдуард сидел поодаль от своих рыцарей, никого не желая видеть. Эта ночь стала самой унизительной в его жизни. Он был уверен, что может помериться силами с крестным, у которого учился воинскому искусству, но проиграл битву, увлекшись погоней за врагом. В эту минуту он ненавидел себя и с еще большей силой ненавидел непобедимого воина Симона де Монфора.
   Только один рыцарь посмел приблизиться к лорду Эдуарду, так и не снявшему окровавленных доспехов.
   — Не вини себя, Эдуард, ты храбро сражался, — тихо обронил Роджер.
   — Кого мне еще винить? — мрачно буркнул тот. — Только слабый кивает на соседа, объясняя собственные неудачи его происками. Сегодня я сделал немало ошибок. Но урок не пройдет даром. Больше это не повторится! — поклялся он.
   Род никогда еще не восхищался Эдуардом сильнее, чем в миг поражения.
   — Соглашаясь на условия капитуляции, думай о будущем, — напомнил он.
   — Пусть мой отец обещает все на свете, но со мной такое не пройдет! — Он посмотрел в сторону Гарри, неподвижно сидевшего в углу, и сделал ему знак подойти. — Гарри, ты вместе со мной согласишься стать заложником? Я хочу, чтобы освободили моих рыцарей: Роджера, де Уорренов и, самое главное, приграничных баронов. Их ни в коем случае нельзя оставлять в плену. Я скажу де Монфору, что без них валлийцы снова затеют мятеж.
   — Мы попробуем заставить Симона отпустить вас обоих, — заверил Роджер, — а если ничего не получится, устроим побег! — На смуглом лице блеснули белые зубы: Род был способен улыбаться даже в такой ситуации.
   Принц Эдуард, Ричард Корнуэльский и Гарри Олмейн были переправлены сначала в Дуврский замок, а в конце мая, поскольку бароны опасались, что эти сиятельные особы могут сбежать во Францию через Ла-Манш, их переселили в Кенилуорт. Симон де Монфор отвез короля в Лондон, в собор Святого Павла, где нашла убежище королева. Сам он образовал новое правительство, объявив себя лордом-протектором, но, как человек мудрый, не издавал ни одного указа без королевской подписи.
   Теперь замок Кенилуорт, где безраздельно правила леди Элеонора, напоминал королевский двор. То и дело его посещали самые знатные люди государства. Трое курьеров непрерывно курсировали между Дарем-Хаусом и Кенилуортом. Часто наведывался и сам хозяин во главе отряда из ста пятидесяти рыцарей. Вот и сегодня, едва проехав под опускной решеткой, Симон обвел взглядом стены в поисках жены. Ему сразу стало легче при виде Элеоноры. Принцесса, как всегда, открыла ему свои объятия.
   — Я горжусь тобой, Симон, — прошептала она.
   — Нет, любимая, это я горжусь тобой. Я никогда не победил бы без твоей любви и поддержки. Хотя ты принадлежишь к семье Плантагенетов, все же не предала меня, и я чувствую, что недостоин тебя. Даже кажусь себе униженным и смиренным.
   — Смиренным? Какой вздор! — рассмеялась она. — Ни один из нас не способен на что-то подобное!
   Элеонора прекрасно знала, насколько честолюбив супруг. Но ведь и она желала многого.
   — Ты неизменно давала мне мудрые советы, Элеонора. Я никогда не говорил тебе этого, но всегда считал тебя ровней. Отныне я желаю видеть твою подпись на всех официальных документах.
   Принцесса была безмерно польщена словами мужа и предвкушала момент, когда увидит свою подпись рядом с подписью графа Симона де Монфора, протектора Англии.
   Восхищенно улыбнувшись, Элеонора коснулась его щеки:
   — Я твоя… навсегда.
 
   Де Монфор захватил королевские замки и поставил своего сына Генри править Херефордом, а второго сына, Симона, — командовать силами Суррея и Суссекса. Кроме того, он отправил своих людей на восточное побережье следить, чтобы зять короля Генриха, Людовик Французский, не вторгся в Англию.
   Пытаясь заключить мир с Уэльсом, Симон пригласил самозваного валлийского короля Ллевелина в Кенилуорт в надежде заключить с ним мирный договор на два года. Великий военачальник постепенно становился государственным мужем, занятым делами с рассвета до заката. Но при этом он ни на минуту не забывал о принце Эдуарде. В битве при Льюисе Симон впервые понял, что воспитал достойного ученика. Он увидел его умение сражаться, силу, решимость и энергию. Но более всего де Монфора тревожил дар Эдуарда вести за собой людей. Оставалось лишь гадать, долго ли выдержит молодой лев в заточении.

Глава 22

   Розамонд раздирали противоречивые эмоции. Из послания мужа она узнала о случившемся, и теперь разум твердил, что нужно радоваться победе Симона де Монфора при Льюисе. Но непослушное сердце ныло и страдало за Эдуарда и Роджера. Что будет теперь, когда все члены королевской семьи стали пленниками?
   Розамонд каждую минуту ожидала возвращения мужа. Она была уже на шестом месяце, и хотя широкие одеяния скрывали беременность, талия раздалась, а груди налились. Когда муж увидит ее обнаженной, сразу же все поймет!
   В начале мая Чирк ощенилась тремя крохотными созданиями. Розамонд была вне себя от тревоги, опасаясь за жизнь собачки. Но, к ее огромному облегчению, все обошлось, зато теперь она боялась, что щенята не выживут. Беспокоилась, что их разорвут большие собаки, растопчут лошади или кто-нибудь из троицы свалится в колодец, но Чирк усердно оберегала их от опасности, и Розамонд успокоилась.
   Наступил прекрасный месяц июнь. Солнце безмятежно сияло на голубом небе, с деревьев плавно слетали лепестки боярышника, когда в Виндзор въехал Роджер де Лейберн. Розамонд и Элеонора играли с собаками у озера и, увидев его, поспешили навстречу. Хотя принцесса пыталась быть храброй, все же разразилась слезами, когда управитель отдал ей записку от мужа.
   — Мне не вынести разлуки! Бедный Эдуард! Каково ему приходится в плену!
   — Он предложил себя в заложники, чтобы освободить своих рыцарей, — объяснил Роджер.
   — Ах, он так храбр! — всхлипнула Элеонора.
   — Вы должны учиться мужеству у него. Принца отвезли в Кенилуорт вместе с Гарри и Ричардом Корнуэльским. Графиня Элеонора примет их как почетных гостей, хотя и велит охранять денно и нощно.
   Розамонд знала способность Роджера всегда найти правильные слова и не удивилась, когда Элеонора перестала плакать и даже улыбнулась. Она не могла отвести глаз от мужа: он был куда выше, чем она помнила, и вдвое красивее.
   Первым делом Розамонд взволнованно оглядела его, боясь увидеть рану или увечье.
   — Ты здоров, господин мой?
   — Твоя тревога меня радует, хотя я надеялся, что ты подбежишь и бросишься в мои объятия, — лукаво усмехнулся он. — Но уверяю, все члены моего тела невредимы.
   Фиалковые глаза задорно сверкнули.
   — Все такой же дьявол! Но мне нравятся твои потуги на остроумие, хотя и не так, как редкие попытки помолчать.
   Посмотрев на щенят, он понимающе кивнул и обратился к Бебе:
   — Так вот кто совратил нашу Чирк! Видишь, к чему приводит неразборчивость в связях! Пусть это послужит тебе уроком!
   — Они прекрасны! — горячо запротестовала Розамонд, но, тут же поняв, что Роджер ее дразнит, осознала, как рада видеть его. Она безумно тосковала по мужу.
   Едва они остались одни, Род, по своему обыкновению, насмешливо изогнул бровь:
   — Если бы я не знал тебя довольно хорошо, то вообразил бы, что ты счастлива меня видеть.
   — Но так и есть! Ты мне очень нужен… — Глаза ее внезапно наполнились слезами.
   Род обнял жену и только сейчас, внимательно присмотревшись к ее фигуре, понял все.
   — О, дорогая! У тебя будет ребенок! Розамонд, какие чудесные новости! Я никогда не был так счастлив!
   Розамонд судорожно вцепилась в его руки.
   — Я боюсь! — призналась она. Муж поцеловал ее в лоб.
   — Понимаю, милая. Роды — это всегда боль, и женщины обычно страшатся, особенно в первый раз.
   Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.
   — Роджер, я боюсь не родов! Ради Господа Бога, когда это я не могла вынести боли! Но как подумаю, что могу потерять малыша… Сколько их появляется на свет уже мертвыми и погибает в раннем детстве! — Единственное, что сейчас могло спасти ее от рыданий, был гнев. Она нашла спасение в том, что принялась яростно бить мужа кулачками в грудь. — Это ты во всем виноват! Я не хотела выходить замуж! Не хотела ребенка!
   Проглотив ругательство, он сел и притянул ее себе на колени. Роджер всегда знал, что Розамонд боится смерти. Кроме того, ему рассказывали о том, что беременных женщин постоянно одолевают странные фантазии, поэтому постарался как можно осторожнее выбирать слова.
   — Розамонд, нам каждый день приходится рисковать, но все же мы живем и наслаждаемся жизнью. Опасаться смерти просто глупо. Если бы я думал о чем-то подобном перед битвой, страх мгновенно сковал бы меня, и тогда первый же бой оказался бы роковым. Я усвоил, что страх может стать твоим союзником, если встретить его лицом к лицу! В твоем теле созревает чудо новой жизни, и я хочу, чтобы ты отбросила все сомнения и радовалась этому! — Его мускулистая рука властно скользнула по ее животу. — Наше дитя будет крепким и здоровым!
   Роджер де Лейберн был так силен, так могуч, так непоколебим в своей уверенности, что Розамонд почувствовала, как передается ей его спокойствие. В волнении крутя на пальце обручальное кольцо, она молилась, чтобы муж оказался прав.
   Род поднял ее руку и, сняв кольцо, показал надпись: «Роджер — Розамонд».
   — Не думай о том, что жизнь имеет начало и конец. Представь кольцо. Оно бесконечное, и буквы наших имен бегут по ободку, соединенные, как мы с тобой. — И, надев ей кольцо, нежно поцеловал.
   Розамонд с трепетной улыбкой взглянула на него:
   — Постараюсь.
   — Не хочешь поехать в Кенилуорт, навестить леди Элеонору и Деми? Расскажешь о ребенке. Они будут так довольны, что вряд ли запретят мне посетить Эдуарда.
   Розамонд рассмеялась сквозь слезы:
   — Два месяца назад ты украл меня из Кенилуорта и пригрозил, что в следующий раз вытащишь оттуда за волосы. Неужели действительно отвезешь?
   Роджер поцелуями осушил ее слезы.
   — Я готов на все ради матери моего ребенка.
   Он не открыл ей, что ему жизненно необходимо увидеться с Эдуардом.
   — А Элеонора? Ей можно поехать с нами?
   — Ни в коем случае! Эдуард с меня шкуру сдерет, если я подвергну его любимую жену такой опасности. Мы вступаем на занятую баронами территорию: Элеонору могут взять в заложники и потребовать выкуп или выставить невыполнимые условия. Завтра я посажу ее на барку и отправлю в Лондон. Пусть живет вместе с королевой в соборе Святого Павла.
   — А если она откажется? Элеонора не любит королеву.
   — Не откажется. Она послушная жена и не помышляет о том, чтобы ослушаться приказа мужа.
   — Это намек на мое непокорство, де Лейберн?
   Роджер беззаботно улыбнулся:
   — Беременность делает тебя особенно проницательной. Кстати, ты уже придумала, как назвать малыша? Мне нравится Эдуард, сильное и благородное имя, — объявил он. И поспешно добавил: — Если, разумеется, родится мальчик.
   — Ничего подобного, — отпарировала Розамонд. — Симон ничуть не хуже. — Заметив, как помрачнел муж, утешила: — Но мое любимое имя — Джейсон.
   — По мне хорошо любое, — усмехнулся Роджер. — Лишь бы ты была довольна.
 
   Симон де Монфор еще не прибыл из Лондона, и в его отсутствие Элеонора де Монфор и ее брат Ричард восседали рядом за высоким столом в парадном зале Кенилуорта, как подобало их высокому положению. Однако лорд Эдуард предпочел ужинать за дальним столом вместе со своим управителем Роджером де Лейберном. Гарри Олмейн жаждал присоединиться к ним, но по тайному знаку Рода остался на возвышении подле отца. Розамонд сидела за другим столом со своей дорогой подругой Демуазель.
   — Розамонд, я так счастлива за тебя! Вот видишь, а у тебя было столько сомнений в отношении этого брака! И посмотри, ты цветешь как роза!
   — Еще бы, ведь у меня будет ребенок.
   — О, как чудесно! Когда? Ты уверена? На первый взгляд совсем не похоже, что ты беременна, — удивилась Деми, пристально оглядывая подругу. Очевидно, она сгорала от любопытства, как и все незамужние девушки, которым еще предстояло познать таинство брака.
   — Уверена, Деми. Моя связь с луной прервалась сразу после свадьбы, а сейчас середина июня. Мне осталось еще около трех с половиной месяцев. Меня тошнило по утрам, а однажды я даже лишилась чувств. Груди налились и очень чувствительны к прикосновениям. — Розамонд вспыхнула, вдруг поняв, что невольно сказала лишнее. — Я никому не сказала об этом, кроме тебя и Роджера.
   — Уверена, он уже проговорился Эдуарду. Из разговоров своих братьев я поняла, что мужчины очень гордятся, когда им удается наградить жену ребенком.
   А за дальним столом рыцари, погруженные в беседу, не замечали ничего. И говорили о чем угодно, только не о женах и детях.
   — Все приграничные бароны тайно поклялись нам в верности: Мортимер, Хей, Монтгомери и Бассингберн. Собираться будем в Тьюксбери, поближе к Херефорду и Вустеру.
   — Хамфри де Боун, граф Херефорд, никогда не простит де Монфору того, что тот отнял у него должность верховного судьи. Вустер был королевским городом, теперь же его захватили бароны.
   Эдуард с сожалением покачал головой:
   — Простой люд на стороне Симона де Монфора: он умеет завоевать их преданность.
   — Эдуард, у простых людей нет ни собственности, ни денег. Мы должны перетянуть на свою сторону богатых землевладельцев. В среде знати уже произошел раскол: северные бароны чуждаются графа Симона и могут отказаться приехать на открытие парламента.
   Голубые глаза Эдуарда пристально изучали друга.
   — Ты известный знаток человеческой натуры. Почему считаешь, что они откажутся?
   — Видишь ли, хотя большинство из них против слабого расточительного короля, но все же не желают возвышения человека, равного им. Пока Симон был одним из них, его восхваляли, перед ним преклонялись. Но как только он присвоил себе право приказывать высокородным дворянам, все изменилось. Этого они не потерпят. — Род смешливо развел руками. — Природа человеческая такова, тут ничего не попишешь.
   Эдуард согласно кивнул:
   — Де Монфор сделал тактическую ошибку, завладев всеми королевскими замками. Это баронам тоже не нравится. Готов побиться об заклад: даже гордость Гилберта Глостера скоро поднимет свою огненную голову.
   — Гилберт стал первым пэром королевства, но граф Симон почти не допускает его к управлению государством — слишком парень молод. Пожалуй, я потолкую с Гилбертом.
   — Думаю, приграничные бароны стоят за меня, потому что мы ровесники. Они смотрят в будущее.
   — Снова человеческая природа, — ухмыльнулся Род. — И король Генрих, и граф Симон стареют. Приграничные бароны знают, что скоро ты станешь их королем, и не желают тебя гневить.
   — Их руки уже тянутся к землям и замкам, — проницательно заметил Эдуард.
   — Да, Мортимер Уигморский с нами, потому что женился на Мод де Браоз. Ее мать и Элеонора де Монфор — смертельные враги. Мод должна была унаследовать обширные земли в валлийском Бреконшире, но выяснилось, что они принадлежат Маршалам. После смерти первого мужа Элеонора оспорила права де Браозов на Бреконшир.
   — Похоже, ты хорошо знаешь каждое владение Маршалов, — восхищенно заметил Эдуард.
   — Еще бы! Вспомни, на ком я женился. Перед свадьбой поставил себе целью все выведать! Надеюсь, и во мне немало честолюбия!
   Увидев, как Эдуард весело хлопнул друга по плечу, Розамонд, естественно, предположила, что муж хвастается будущим наследником.
   — Я должна все рассказать твоей матушке, — сказала она Деми, — прежде чем весь Кенилуорт узнает о моей тайне.
   — Тебе понадобится новый гардероб! Мама заказала мне прекрасные наряды, потому что все знатные люди королевства съедутся в Кенилуорт посоветоваться с отцом. Вероятно, уже до конца года я буду обручена, — весело сказала Деми.
   — На тебе изумительное платье. Никогда не видела ткань, где шелковые нити, переплетаясь с золотыми, образуют цветочный узор.
   — Она называется «парча». Ее привозят из Сирии. Погоди, вот увидишь прозрачный шелк, вернее, шелковую тафту! Выглядит так, словно в нитях запутались солнечные лучи.
   — Я не могу носить ничего прозрачного! — объявила Розамонд.
   — Глупая, к нему полагается подкладка! А еще тебе необходим новый пояс с драгоценными камнями.
   — Увы, теперь мне придется носить только свободные одеяния, и никаких поясов.
   — Знаешь, в моду вошла головная повязка, усеянная драгоценными камнями. Ее называют «филит». Она бы отвлекла внимание от твоей талии.
   Как только слуги убрали со столов, Элеонора подошла приветствовать воспитанницу нежным поцелуем. Графиня, казалось, стала еще прекраснее с тех пор, как ее муж возвысился. Розамонд подумала, что Элеонора теперь смеется чаще, глаза ее сверкают ярче и выглядит она моложе, чем раньше.
   — Мне нужно кое-что сказать вам, леди Элеонора.
   — Ты в положении! А если нет, то следовало бы после пяти месяцев брака с этим великолепным вороным жеребцом. Скажи честно, он побил тебя после того, как умыкнул из Кенилуорта?
   Розамонд обнаружила, что может смеяться над своими тогдашними бедами.
   — Нет, но пригрозил притащить меня за волосы, если я вздумаю убежать снова.
   — И все же ты здесь, — усмехнулась Элеонора.
   — Роджер сам предложил мне навестить вас. Он надеется, что вы сумеете развеять мои страхи. Иногда я боюсь, что ребенок родится мертвым, — призналась Розамонд.
   — В таком случае он правильно сделал, взяв тебя с собой. У меня четверо взрослых детей и чудесная дочь. Дети вознаградили меня за волнения и страдания. Я хорошо знаю тебя, Розамонд, ты обладаешь большей отвагой, чем думаешь. Ребенок поможет тебе понять, что такое жизнь и что надо смотреть в будущее, не страшась смерти.
   Подошедший Роджер низко поклонился графине.
   — Спасибо, что позволили нам приехать, леди Элеонора. Я вернусь за Розамонд через две недели. Завтра мне нужно побывать в Тьюксбери и Дирхерсте. Не стану обременять вас своим присутствием.
   Он надеялся, что она не заподозрит ничего дурного в его приезде и разговорах с лордом Эдуардом, хотя знал, что Элеонора де Монфор чрезвычайно умна.
   Розамонд удивленно воззрилась на него, но догадалась промолчать.
   — Позвольте поздравить вас, сэр Роджер. — И, глядя ему в глаза, добавила: — Теперь, когда вы вот-вот станете отцом, стоит забыть бесшабашные забавы юности.
   Розамонд задыхалась от гнева, но все же сумела дотерпеть до той минуты, когда они остались одни в спальне.
   — Негодяй! А я-то тешила себя мыслью, что ты делаешь это ради меня! Значит, все ради каких-то коварных замыслов! До чего же наивной вы находите меня, сэр Роджер. К счастью, леди Элеонора намного проницательнее. Я поняла ее намек.
   — Ты воображаешь невесть что, Розамонд!
   — Невесть что? А я-то вообразила, будто ты заботишься обо мне. Оказывается, тебе нужен был только Эдуард Плантагенет!
   — Все, что я делаю для Эдуарда, отзовется пользой для тебя, дорогая.
   — Да, много пользы мне будет, если тебя убьют!
   Роджер задохнулся от радости. Значит, он ей небезразличен! Неужели чувства Розамонд к нему глубже, чем она хочет показать? Он отнесет ее в постель и все узнает! С громким торжествующим смехом он подхватил ее на руки и понес к кровати.
   — Милая, я намереваюсь умереть либо в бою, либо в собственной постели, а не из-за какого-то безрассудного плана, который, по-твоему, мы с Эдуардом замыслили.
   Он поспешно раздел ее, подогреваемый желанием увидеть жену обнаженной. Ее губы, искусительно близкие, словно умоляли о поцелуе. Он втянул розовый кончик ее языка в свой рот, вкушая его сладость. Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову и, задыхаясь, спросил:
   — Знаешь ли, как ты прекрасна сегодня?
   Розамонд, вовсе не ощущавшая себя прекрасной, покачала головой:
   — Я больше не стройна, как прежде.
   — Нет, но теперь ты еще желаннее! Твое тело такое сочное, что возбуждает меня до безумия. Позволь показать тебе!
   Он поднял ее на ноги и поставил перед зеркалом. Розамонд зачарованно наблюдала, как его смуглая рука обвила ее плечи, сжала голую грудь; подушечка большого пальца провела по чувствительному соску. Розамонд затаила дыхание, едва огненная стрела пронзила ее от груди до округлившегося живота и прожгла дорогу к сути ее женственности. Род медленно притянул ее спиной к себе, так, что его возбужденная плоть уперлась в мягкую попку. Розамонд не могла отвести взгляда от его пальцев, медленно, благоговейно обводивших линии ее тела. Розамонд тихо застонала, когда он развел ей ноги и коснулся горящего бугорка.
   Мало-помалу она осознавала, какая буря чувственности поднимается в ней, когда она видела свое обнаженное тело. Род продолжал ласкать ее, и она бессознательно выгнула спину, наслаждаясь искушающим ритмом его движений, потирая ягодицами о рубиновый наконечник его копья, пока он не затрепетал. Ей вдруг стало ясно, что в глазах Рода она действительно прекрасна. Их отражения — его, темного и сильного, и ее, светлой и женственной, — позволили ей увидеть чувственную первобытную красоту, о которой она ранее не подозревала.
   Он снова сжал ее пышную грудь, гладя шелковистый холмик, пока она не застонала, сжигаемая неутоленной жаждой. Когда их взгляды встретились в зеркале — ее умоляющий, его горящий, Розамонд задрожала и с силой налегла на его пальцы.
   — Ты несравненна в своей страсти, — прошептал он.
   — Это ты делаешь меня такой.
   Он отнес ее на постель и рассыпал по подушке золотым венцом волосы. А сам, опаляя ее взором, стал быстро раздеваться. Затем он бросился к Розамонд, стремясь поскорее коснуться ее и попробовать на вкус все те местечки, которых коснулся его взгляд.
   И Розамонд почувствовала, как истосковалась по нему. Подставив губы, она притянула мужа к себе, раздвинула бедра и обвила его ногами. Она горела словно в бреду, прижимаясь к нему все теснее, и пронзительно вскрикнула, когда он погрузился в ее опаляющий жар.
   Он дал волю неистовому желанию, которое пожирало его много часов, и она закричала:
   — Род… Род!
   Этот возглас воспламенял Рода так, как ничто на свете. Он громко застонал и стал шептать любовные слова — исступленные, бредовые слова, сводившие Розамонд с ума. Она упивалась его запахом, и все ее тело пульсировало в ожидании очередного неумолимого выпада.
   Роджер был на седьмом небе от счастья. Он поклялся заставить жену желать его, но даже в самых заветных мечтах не представлял такого успеха. Именно такой он хотел ее: стонущей, охваченной безумием желания, бьющейся под ним в экстазе.
   Они достигли пика одновременно и льнули друг к другу в порыве отчаянной страсти. Потом Род властно прижал жену к груди. Розамонд вздохнула от удовольствия, положив голову ему на плечо.
   — Род, как бы я хотела поверить, что ты ничего не замышляешь… как хотела бы доверять тебе!
   Он еще крепче стиснул ее в объятиях.
   — Знай, милая: если ты подаришь мне свое доверие, я никогда его не предам. Тебе известно, как я берегу то, что считаю драгоценным, а наше дитя — величайшее сокровище, которое ты можешь мне подарить. Я целую твое сердце, Розамонд.
   Утром он уехал, и Розамонд долго смотрела ему вслед из окна спальни. Род вскочил на вороного, помедлил и обратил взор к высокой башне. Коснулся губ пальцами, прижал их к сердцу и помчался по кенилуортской дамбе.
   Проехав милю, Роджер встретил Симона де Монфора во главе большого вооруженного отряда. Мужчины натянули поводья. Они уважали друг друга, несмотря на то что оказались в разных лагерях, и Род посчитал нужным объяснить свое появление.
   — Господин граф, я привез Розамонд погостить у леди Элеоноры. Моя жена носит ребенка и просит у госпожи графини совета и ободрения.
   Строгое лицо де Монфора смягчилось.
   — Поздравляю, сэр Роджер. Розамонд мне как дочь, и ей навсегда отведен уголок в моем сердце. Постарайтесь хорошо заботиться о ней.
   Роджер молча кивнул, глядя в темные глаза военачальника.
   — Розамонд — настоящий дар небес, клянусь, что буду защищать ее ценой собственной жизни.
   Нэн и Гриффин приехали в Тьюксбери еще раньше Рода. Он велел им молчать, не желая, чтобы Розамонд раньше времени узнала о его планах. Он намеревался использовать Тьюксбери и соседний Дирхерст как место сбора для войск, верных Плантагенетам.
   В течение последующих двух недель приграничные лорды Мортимер, Хей, Клиффорд и Монтгомери приехали на встречу с де Лейберном и привели своих воинов, валлийских лучников и кавалерию. К ним присоединились западные бароны Боун и Бассингберн, а также Линкольн де Уоррен, брат которого, Джон, в это время набирал рекрутов во Франции. Рыцари считали своим первейшим долгом освобождение принца Эдуарда.