Хенли Вирджиния. Идеальный любовник

   — Да, — спокойно ответила Эмерелд, сгорая от желания рассказать брату о беременности Нэн, но вспомнила, что пообещала этого не делать.
   — Можно мне взять лошадь? Я хочу съездить в Мэйнут и повидать ее.
   — Лошадь не понадобится, Нэн живет здесь со мной.
   — О Боже, какая замечательная новость. Где она?
   — Нэн наверху, в той же самой комнате, в которой ночевал ты, когда гостил здесь. А что касается замечательных новостей, я полагаю, Нэн кое-что для тебя припасла, но тебе придется сначала ее умаслить.
   Джонни вылетел стрелой и оставался наверху в течение следующих двух часов. Время близилось к ленчу, и Эмерелд решила сама сходить за ними, а не посылать за влюбленными Кейт. Сквозь закрытую дверь спальни она услышала, как плачет Нэн, а Джонни ее утешает. Эмерелд негромко постучала и подождала, пока ее пригласят войти.
   Джонни побледнел, его глаза искали взгляд сестры, чтобы получить поддержку.
   — Я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу, чтобы она поехала со мной домой.
   Эмерелд ужаснулась:
   — Ты не можешь везти ее на Портмен-сквер.
   — У меня теперь своя квартира, и я хочу, чтобы Нэн стала моей женой.
   — Джонни, я согласна, что вы с Нэн должны пожениться, но не увози ее в Англию. Ирландская девушка не будет счастлива вдали от своей семьи, особенно если она Фитцжеральд.
   Брат тяжело вздохнул, понимая, что Эмерелд права. Он рассеянно почесал пальцами свои каштановые волосы.
   — Значит, мы должны пожениться и жить отдельно, во всяком случае пока. Я не могу оставить Нэн, носящей английского ублюдка.
   Эмерелд закрыла глаза, услышав его жестокие слова. Уже второй раз за последние несколько дней ей напоминают, что ребенок, которого она ждет, будет незаконнорожденным. Но она постаралась забыть на время о своих печалях, чтобы сосредоточиться на проблемах Нэн.
   — Как ты думаешь, отец Фитц обвенчает вас?
   — О, в этом я уверена! — Лицо девушки осветила новая надежда.
   — Ты не возражаешь, Джонни, если вас поженит католический священник?
   — Разумеется, нет. Давайте пойдем в часовню и поговорим с ним прямо сейчас.
   — Благодарение Господу, Шона нет дома, — пробормотала Эмерелд. — Нэн, я думаю, нам следует взять с собой Тару. Отец Фитц — человек фанатичный, самоуверенный и властный. Нам нужен кто-нибудь из членов семьи, чтобы переубедить его, если он заупрямится.
 
   Отец Фитц с блаженным выражением на круглом лице соединил Нэн и Джона святыми узами брака и благословил их. Эмерелд несказанно удивило, насколько по-доброму он смотрел на Нэн и говорил с невестой Джонни, сохраняя при этом каменную сдержанность по отношению к ней самой. Она понимала, что стоит ей попросить священника скрыть происшедшее от Шона, как он гневно обрушится на нее, поэтому, целуя Нэн, она шепотом попросила об этом ее.
   — Прошу вас, отец, не говорите ничего графу. Мы сами найдем нужные слова, когда придет время.
   — То, что вы совершили сегодня, дети мои, угодно Богу. Я не обязан сообщать обо всем, что происходит с моей паствой.
   Вместо того чтобы вернуться в дом, новобрачные отправились на конюшню, где они могли попрощаться наедине и поклясться в любви и преданности друг другу. Конюшни Грейстоунса были достаточно большими, поэтому, держась за руки, они прошли в самый конец и вошли в пустое стойло. Джонни сел на свежую солому и нежно потянул к себе свою молодую жену:
   — Я очень люблю тебя, Нэн. Мне жаль, что все так получилось. Не представляю, как я мог быть таким неосторожным и бездумным.
   — Джонни, это моя вина. Я не понимала, что это может случиться сразу. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я поймала тебя в ловушку ради того, чтобы ты на мне женился.
   — Нэн, любимая, не вини себя. Это мне следовало быть умнее. Но я ни капельки не жалею. Из-за того, что так случилось, мы поженились немного раньше, но это все равно бы произошло. Я сожалею только о том, что нам придется жить в разлуке. Но Эмерелд права. Тебе безопаснее оставаться в Ирландии. У меня с отцом есть одно неоконченное дело, и я хотел бы уберечь тебя от неприятностей. Не знаю, когда мы увидимся снова, но я буду писать тебе, и если я тебе понадоблюсь, пришли мне весточку в Сохо. Не подписывай письма. Мне может писать только одна женщина.
   Нэн подняла лицо, ожидая его поцелуя:
   — Люби меня, Джонни, может быть, это поможет нам продержаться в разлуке.
 
   Прежде чем вернуться на корабль и продолжить путешествие, Джон оставил коротенькую записку Шону.
   — Он будет знать, что я здесь был, через пять минут после того как судно бросит якорь. Скажи ему, что я просто заезжал, чтобы оставить рапорт.
   — У него таинственная способность узнавать обо всем, что происходит, — с сомнением ответила Эмерелд.
   У Джонни на лице снова появилось выражение озабоченности.
   — Не волнуйся о Нэн. Женщины из клана Фитцжеральд ведут себя как истинные сестры, когда дело касается беременности. Они сомкнут ряды, будут присматривать за ней и защитят ее во что бы то ни стало. И я тоже.
   Глаза брата понимающе посмотрели на нее.
   — Господи! Я, наверное, ослеп! Что же, черт побери, ты будешь делать?
   Эмерелд улыбнулась:
   — Разумеется, рожу Шону ребенка. Джонни, я нигде не смогу быть счастливее и в большей безопасности, чем здесь, в Грейстоунсе. Только позаботься о себе самом, братик.
   Джонни нежно обнял Нэн на прощание. Ему горько было расставаться с молодой женой, но он понимал, что у него нет выбора. Молодой Монтегью поцеловал свою избранницу в сотый раз и прошептал:
   — Постарайся ни о чем не беспокоиться, Нэн. Я обещаю писать. Не забывай, что я люблю тебя!
   Нэн Монтегью чувствовала себя на седьмом небе. Хотя она и печалилась из-за столь скорого отъезда Джонни, у нее отлегло от сердца, потому что ее неприятности остались позади.
   — Эмерелд, поверить не могу, что я замужем! Джонни был нужен мне, и он появился. Разве твой брат не самый замечательный мужчина на свете?
   Напряженное лицо молодой женщины смягчилось.
   — Что ж, мы его любим, поэтому можем быть необъективными. Но я очень горжусь тем, как Джон повел себя, когда ему пришлось взять на себя ответственность. Он хороший человек, он не дарит свою любовь и доверие безответственно. Я так рада, что Шон не появился прямо посередине церемонии.
   — Ой, Эмерелд, я такая трусиха. Я не хочу с ним встречаться. Ты не будешь возражать, если я поеду домой? Не могу дождаться, чтобы рассказать все маме, а кузины просто позеленеют от зависти.
   — Разумеется, я не против. Хочешь, я поеду с тобой?
   — Нет, нет, я попрошу одного из конюхов проводить меня. Если тебя не будет здесь, когда Шон вернется, он отправится за тобой в Мэйнут.
   — Неужели он так тебя пугает?
   Нэн бросило в дрожь.
   — Он же граф Килдэрский.
 
   Через час после поспешного отъезда Нэн «Сера-1» вошла в гавань Грейстоунса. Эмерелд целый час приводила себя в порядок, готовясь к возвращению своего возлюбленного. Когда она переодевалась в новое платье, недавно присланное миссис Мак-Брайд из Дублина, ее смутила одна мысль. Новые платья оказались очень удобными и скрывали ее налившуюся фигуру, хотя в то время, когда Шон заказывал их, даже она сама еще не знала о ребенке. Есть только одно возможное объяснение — Шон предвидел ее беременность.
   Пока Эмерелд причесывала волосы и украшала их лентой цвета нефрита в тон своему наряду, ей пришлось признать, что человек, которого она любит, загадка. Он многое делил с ней, но никогда не посвящал ее в свои сокровенные мысли. Их Шон держал под замком и пока не предложил ей ключа.
   Но как только О'Тул оказался дома, все ее сомнения исчезли, словно кролик в шляпе фокусника. Когда Шон был рядом, его внимание принадлежало только ей. Эмерелд понимала, как он избаловал ее этим, и почувствовала себя виноватой, желая от него большего.
   Пока Шон принимал ванну и переодевался, Эмерелд не отходила ни на шаг. Просто смотреть на него, слушать его низкий голос доставляло ей неизъяснимое наслаждение.
   — Шон, я никогда не смогу как следует отблагодарить тебя за то, что ты привез маму в Грейстоунс. Ты не поверишь — не прошло и часа после вашего отплытия, как появился Джонни. Как бы мне хотелось, чтобы они встретились. Она была бы так счастлива.
   — Что ж, мать была в полном твоем распоряжении. Твой брат увидится с ней в другой раз. Я почти ждал его.
   — Джон оставил тебе письмо… Он назвал это рапортом.
   Забирая записку у нее из рук, Шон заметил тревогу на лице Эмерелд. Он развернул послание и прочитал его.
   — Хорошие новости, но я не понимаю, почему Джонни меня не дождался. Он отправился всего лишь на остров Лэмбей. Я поплыву туда и поговорю с ним.
   Его темные глаза изучающе рассматривали лицо молодой женщины.
   — Ты выглядишь усталой. Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? — Не дожидаясь ответа, он подхватил ее на руки и отнес в постель. Шон осторожно уложил Эмерелд, потом вытянулся рядом и обнял ее. Отвел темные локоны со лба. — Мне не нужно отплывать немедленно. Я побуду с тобой, чтобы убедиться, что ты отдыхаешь. Хочешь, я разотру тебе спину?
   Эмерелд уткнулась лицом ему в шею возле ключиц.
   — Нет, — прошептала она, — я просто хочу спокойно полежать рядом с тобой и почувствовать, как твоя любовь окружает меня.
   Шон оставался с ней, пока она не заснула. Ои улыбнулся. После возбуждения, связанного с приездом Эмбер и Джона, немного отдыха пойдет ей па пользу. О'Тул поднял один локон с подушки и пропустил шелковистую прядь между пальцами. Нежная улыбка осветила его лицо. В это мгновение он знал, что Эмерелд счастлива.
 
   Когда Джонни увидел, как паруса «Серы-1» приближаются к Лэмбею вскоре после его собственного прибытия, он застыл в тревоге. Неужели Шон так быстро узнал о них с Нэн и явился сюда, чтобы вышибить ему мозги? Решимость Джонни окрепла. К черту все, он ничего не сможет поделать, если брак окажется таким коротким и Нэн останется вдовой. С этой точки зрения, поведение самого Шона О'Тула не выдерживало никакой критики. Он сам был не прав, наградив Эмерелд ребенком, ведь Килдэр не собирается на ней жениться.
   Когда шхуна Шона бросила якорь и ее хозяин сошел на берег, ему доставили удовольствие бренные, не подлежащие восстановлению останки старого корабля, перевозившего рабов. Дэнни Фитцжеральд отлично справился с работой. Шон поздоровался с Джонни и посмотрел на судно, принадлежащее «Монтегью Лайн». Это было одно из оставшихся четырех, по его расчетам. Так как команда потерпевшего крушение судна уже поднялась на борт «Чайки», Шон присоединился к ним. Обернувшись через плечо, он спросил у Джонни:
   — Сколько человек с тобой?
   — Только трое. Я сам помогал и возился с парусами, хотя я ненавижу эту проклятую работу.
   О'Тул хлопнул его по спине и ухмыльнулся:
   — Ты немного бледноват, но держишься отлично. Позови команду «Чайки». Раз они побывали возле Замка Лжи, мы не можем позволить им вернуться к Монтегью и порассказать ему кое-что, верно? Из твоей записки я понял, что «Монтегью Лайн» готова взять большой заем?
   — Отец полагает, что это временно, пока страховая компания не возместит нам убытки.
   — Ты умный чертяка. Мне это нравится в мужчинах. Это поможет тебе выжить в этом испорченном мире. Заем вам предоставит компания «Барклай и Бедфорд». Разве название не здорово звучит по-английски? В залог мне нужен только дом Монтегью на Портмен-сквер.
   Джонни взглянул на графа с восхищением. Когда Шон поклялся разорить Монтегью, он именно это и имел в виду. Когда О'Тул покончит с его отцом и Джеком, у них не останется даже крыши над головой. Чертовски здорово, что его папаша ждет от Ллойда деньги по страховке, иначе бы он никогда не позволил ему отдать в залог дом на Портмен-сквер. Следующее распоряжение О'Тула еще раз подтвердило, что Шон не до конца разобрался с Хитрым Вилли:
   — Почему бы тебе не предложить, чтобы «Монтегью Лайн» сосредоточила свое внимание на перевозке контрабандного французского коньяка? Прибыль перевесит риск, а спрос будет неуклонно расти перед Рождеством.
 
   Когда «Сера-1» и «Чайка» отплыли от Лэмбея в разных направлениях, Джон был рад, что на корабле достаточно рук, чтобы заняться парусами. Встреча с Шоном О'Тулом вывела его из состояния равновесия, и его желудок грозил извергнуть содержимое при каждой новой волне.
   Месть О Тула была неумолимой. Джонни не мог забыть ту ночь, когда он проснулся и обнаружил лезвие его ножа у себя между ног. Когда Килдэр узнает о беременности Нэн, не вернется ли он вместе со своим ножом?
   Шон О'Тул за штурвалом «Серы-1» какое-то время думал о Джонни Монтегью, и эти мысли поневоле были исполнены уважения. Шон понимал, что и без сотрудничества Джонни он бы все равно выполнил задуманное. Но одно оставалось очевидным. Джонни Монтегью перестал быть слабаком.
   Килдэр вернулся в Грейстоунс поздно. Он осторожно поднялся наверх и тихо вошел в свою спальню. И все-таки Эмерелд села в постели и зажгла лампу возле кровати.
   — Прости меня, любовь моя, я не хотел тебя тревожить. Бедовые зеленые глаза дразнили его из-под черных ресниц.
   — Как же мы не похожи, ведь я как раз собиралась потревожить вас, милорд. Ради самого трепетного в жизни удовольствия.
   Шон стянул свою кожаную куртку и сбросил полотняную рубашку.
   — Судя по всему, вечерний отдых вернул тебя к жизни. — Он сделал шаг по направлению к ванной комнате.
   — И вернул мне аппетит. Не мойся. Я хочу попробовать тебя на вкус и понюхать.
   Эти слова, произнесенные хриплым голосом, остановили его на полдороге. Постоянное желание Шона оставаться безупречно чистым впервые изменило ему после возвращения из тюрьмы.

Глава 29

   Когда зима сменила осень, Эмерелд возблагодарила Бога, что Ирландия не оказалась во власти холодного льда и снега. Стояли дождливые и промозглые дни, солнце показывалось редко, но зато вечера стали длиннее.
   Обычно Шон и Эмерелд рано поднимались наверх, закрываясь от всего света, не нуждаясь ни в ком, кроме друг друга. Порой они даже обедали у себя в спальне, а потом играли в шахматы, вместе читали или занимались любовью.
   Теперь беременность Эмерелд была уже заметна, но, подобно большинству миниатюрных женщин, она хорошо выглядела и не казалась неуклюжей. Располневшая фигура только подчеркнула ее женственность. Неделя бежала за неделей, и Шон окружал ее все более нежной заботой и защитой. Он часто носил ее на руках, массировал ей бедра и спину, заставляя Эмерелд почувствовать, что ее лелеют.
   Пока О'Тулу удавалось подавлять мысли о том, что Эмерелд придется вернуть семье. Это было делом отдаленного будущего. Но грядущее неумолимо становилось настоящим.
   С тех пор как Шон после долгих лет, проведенных в заточении, вернулся в Ирландию, он каждый день приходил на могилу матери. Молодой О'Тул никогда не забывал принести свежих цветов и опускался на колени под ивой в саду, окруженном каменной стеной. И вдруг Шон начал избегать этого места, у него в душе шла непрекращающаяся война. Долгими ночами он лежал, обнимая Эмерелд, ему необходимо было чувствовать ее присутствие, пока он то засыпал беспокойным сном, то вновь просыпался.
   Смириться с тем, что Шон считал себя обязанным сделать, оказалось невероятно трудно, тяжелее всего, с чем ему приходилось столкнуться в жизни. Он в тысячный раз высчитывал, когда Эмерелд должна родить. Она сообщила ему о ребенке в мае, а сейчас уже подходил к концу ноябрь.
   По подсчетам О'Тула, малыш должен был родиться в феврале. Но он впервые овладел ею в апреле, и если Эмерелд тут же забеременела, то роды могут начаться и в январе. Путешествие по морю будет представлять опасность для ее здоровья, если он станет и дальше откладывать его. Его измученный мозг гонял мысли по кругу. Но одно он решил твердо: Эмерелд проведет с ним Рождество, они вместе встретят его в Грейстоунсе. Он упрямо отказывался думать о том, что будет после веселых праздников.
   Стоило ему принять решение, как Шон, собрав всю силу воли, отбросил в сторону дурные предчувствия и мрачные мысли.
   Настроение у него немного улучшилось, и он присоединился к Эмерелд и прислуге, решившим организовать на Рождество настоящий праздник.
   Огромный дом украсили остролистом, плющом, омелой и ветвями вечнозеленых растений. Тара снова приехала в Грейстоунс. Мэг, Мэгги и Мэген провели здесь каждая по месяцу, и теперь Тара настояла на том, что снова пришел ее черед. Она часами просиживала в кладовой, изготовляя ароматные свечи и горшочки с душистой смесью, колдуя над ликерами из груш, айвы и абрикосов.
   Весь декабрь, как только в гавань заходил один из кораблей О'Тулов, всю команду Фитцжеральдов приглашали отведать праздничного угощения, над которым с утра до вечера трудилась Мэри Мелоун. Мистер Берк приносил из погребов эль и виски, и дом наполнялся смехом и музыкой.
   Даже Шеймус позволял Шону или Пэдди снести себя вниз со своей башни, чтобы присоединиться к веселью. Он беззлобно дразнил Эмерелд, называя ее рождественским пудингом, и она тоже добродушно его поддразнивала, отвечая шуткой на шутку.
   В Ирландии ночь Рождества — церковный праздник, поэтому в Грейстоунсе после вечерней трапезы все отправились в домовую церковь, чтобы спеть рождественские гимны и прослушать полуночную мессу. Конечно, все, за исключением Эмерелд и Шона. Они вместе задули свечи на высокой ели, а потом Шон подхватил Эмерелд на руки, прижав к своему сердцу, и отнес ее наверх.
   — Ты сожалеешь о том, что не ходишь в церковь? — мягко спросила она.
   Шон усмехнулся:
   — Нет. Религия для невежд.
   — Я однажды ходила, когда Нэн гостила у нас. Отец Фитц отказался причастить меня.
   О'Тул опустил ее на ковер и уставился на нее:
   — Ты действительно почувствовала потребность пойти туда?
   — Мне хотелось помолиться за ребенка и за твою безопасность, потому что ты вышел в море в шторм.
   — Это все твои капризы. Не существует нашего личного Бога, чтобы присматривать за нами и оберегать нас от беды, Эмерелд. Враги научили меня полагаться на самого себя, и я пытался научить этому и тебя.
   — Священник сердится на тебя за то, что ты ни разу не заходил в церковь после возвращения домой.
   — Что тебе сказал отец Фитц?
   Эмерелд колебалась, не в силах повторить брошенные ей обвинения. Но Шон требовательно схватил ее за плечи:
   — Скажи мне.
   — Отец Фитц сказал, что твоя душа почернела от грехов, а ты не выказываешь раскаяния.
   Шон резко рассмеялся:
   — Он сказал правду. Что еще наговорил этот старик, размахивающий кадилом?
   Эмерелд не стала повторять, в каких именно смертных грехах обвинил Шона священник, и не сказала, что, по его мнению, Богом Шона стала месть. Она испугалась, что он охотно признает, что все это правда. Эмерелд решила закрыть эту тему. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.
   — Отец Фитц велел мне использовать свое влияние на тебя.
   — Ты это и делаешь, каждый день и каждую ночь. — Его голос сразу стал хриплым.
   — Ну, конечно, я на тебя влияю. Особенно это касается твоих книг.
   Шон улыбнулся ей и взял две книги с ночного столика. Одной была «Ад»^[16] Данте, а другой — «Государь» Никколо Макиавелли^[17].
   Шон решительно отложил их и взял ту, что читала Эмерелд. Это оказался «Декамерон».
   — Мгм, Боккаччо. Почему ты не используешь свое влияние, читая мне вслух?
   О'Тул сбросил подушки с кровати на ковер у камина и стал раздеваться. Эмерелд сняла платье и прикрыла наготу мягким шерстяным халатом, не утруждая себя надеванием ночной рубашки. Потом взяла книгу и опустилась на ковер около уютно горящего пламени. Обнаженный Шон улегся рядом с ней, оперевшись подбородком на свой могучий кулак, а его темные глаза скользили по ее телу.
   Эмерелд начала было читать, но великолепное мужское тело, распростертое рядом с ней, притягивало взгляд, уводя его от страницы. Огонь камина освещал его подтянутый живот, длинный гибкий торс, мускулистую грудь и широкие плечи.
   Она вернулась к книге и прочла еще несколько абзацев. Боккаччо изощренно и откровенно описывал любовную игру. Уголком глаза Эмерелд видела фаллос Шона, замерший на бедре, как напряженный и готовый к прыжку зверь. Наконец Эмерелд отбросила книгу и зачарованно смотрела, как он начал расти, покачиваясь и чуть подрагивая, прося, дразня, посмеиваясь над ней и бросая ей вызов, приглашая присоединиться к нему в предстоящий игре.
   Ее захватило желание прикоснуться к нему и попробовать на вкус. Ее рукам не терпелось ощутить его горячую тяжесть, ее пальцы дрожали от желания почувствовать его твердость, а губам так хотелось поцеловать мягкую, бархатную головку, ставшую карминной в отсветах пламени камина. Шон смотрел на нее глазами хищника-самца, лишь подчеркивающими его соблазнительную мужественность. Он знал, чего она хочет.
   — Давай, — пригласил он.
   Эмерелд видела, как бьется жилка у него на шее, потом ее взгляд скользнул вниз по гибкому, крепкому телу к мощному напряженному пенису. Она встала на колени подле него и обхватила нежными руками весь член, ее губы ласково, бархатно прошлись по нему, потом она слегка подула на него, пока Шон не начал дрожать.
   — Встань на колени.
   Он быстро выдохнул и выполнил ее просьбу — его член оказался возле ее прекрасных губ. Язык Эмерелд тут же приступил к работе, сначала едва касаясь нежной кожи, а потом все смелее вылизывая вздрагивающую плоть. Удерживая обеими руками свою прекрасную добычу, она открыла рот, и его пенис погрузился в горячую, темную глубину. Эмерелд посасывала его, облизывала, покусывала, мурлыча, как кошка, и Шон не мог больше сдерживаться.
   Он старался удержать себя, чтобы продлить блаженство, но Эмерелд сводила его с ума, и его самообладание разлетелось на тысячу мелких осколков. Она почувствовала на языке первые перламутровые капли его семени, Шон выгнулся дугой в содроганиях оргазма, и горячая струя брызнула ему на живот. Эмерелд распахнула полы халата и прижалась грудью к его крепкому телу, вдыхая мускусный аромат.
   Шон склонился, чтобы доставить наслаждение и ей, но, едва его рука тронула ее промежность, как Эмерелд застонала в экстазе.
   — Моя маленькая красавица, ты так щедро одариваешь меня.
   Они лежали у камина, не в силах разомкнуть объятия. Наконец Эмерелд шевельнулась, прерывая сонное оцепенение.
   — У меня тоже есть для тебя подарок, но прежде позволь мне искупать тебя.
   — Если хочешь, — пробормотала она, касаясь его щеки.
   — Я хочу. — Шон подхватил ее на руки и отнес в ванную комнату.
   Теплая вода оказалась восхитительной. О'Тул держал ее у себя на коленях, нежно намыливал, восхищаясь атласной мягкостью ее кожи.
   — Я счастлив, когда ты рядом со мной. У тебя самая соблазнительная спина на свете.
   Эмерелд улыбнулась:
   — Чего не скажешь сейчас о моем животе.
   Его руки накрыли ее налитые груди.
   — Это неправда, красавица. Я не могу дождаться, когда вытру тебя и умащу твою шелковистую кожу розовым маслом.
   — Я тоже не могу дождаться, — призналась молодая женщина.
   Шон завернул ее в банную простыню и отнес обратно к огню. С бесконечной нежностью и терпением он вытер ее нагретым полотенцем и согрел масло для массажа. Когда Шон закончил ее массировать, Эмерелд лениво погладила его по щеке.
   — Это самый прекрасный подарок, который я когда-либо получала.
   Шон довольно усмехнулся:
   — Это не подарок.
   Он поднялся на ноги и подошел к своему ночному столику, выдвинул ящик, вернулся и встал перед ней на колени.
   — Вот он. — Бархатная коробочка легла в руки Эмерелд.
   Она медленно открыла крышку и задохнулась от восхищения при виде великолепных украшений.
   — Изумруды! — потрясение выдохнула Эмерелд. Пламя камина зажгло драгоценные камни зеленым огнем.
   — Счастливого Рождества, любимая.
   Ее зеленые глаза сверкали непролившимися слезами.
   — Тебе не следовало этого делать.
   — Следовало. Никто не заслуживает их больше тебя, Эмерелд. Ты так много мне дала.
   — Я надеюсь, что смогу подарить тебе сына.
   Она надевала серьги и браслет, поэтому не заметила, как потемнели его глаза. Шон шагнул к ней, чтобы застегнуть ожерелье. Его голос прозвучал глухо:
   — Давай немного отдохнем, завтра у нас тяжелый день.
 
   Рождественским утром они втащили в дом полено, сжигаемое в сочельник, потом настало время дарить подарки слугам. Арендаторы с семьями сменяли друг друга, принося свои дары и получая по традиции щедрые подарки от О'Тулов. В середине дня у мола пришвартовалась «Серебряная звезда», и ее команду пригласили на рождественский обед в Грейстоунс — ни с чем не сравнимая трапеза, когда за столом вместе с семьей сидели и слуги.
   Капитан Лайем Фитцжеральд привез подарок, о котором Шон мог только мечтать. Только что назначенный глава Адмиралтейства, действуя в сговоре с капитанами Фитцжеральдами, перехватил два корабля, принадлежащих «Монтегыо Лайн», с контрабандным французским коньяком. Так как Англия и Франция находились в состоянии войны, Адмиралтейство конфисковало суда и собиралось наложить на владельцев огромный штраф.