Страница:
– Нежен! – вскрикнула она, пылая гневом, своим последним оружием.– Животное! Ты не знаешь значения этого слова! Взгляни на эту комнату! Все здесь слишком большое, твердое, грубое! Твоя возбужденная похоть не знает границ, ты похож на разъяренного жеребца! Слишком силен, слишком могуч... Я не могу запретить тебе взять меня силой!
Глаза де Берга чуть заметно сузились.
– Во всяком случае, ты стараешься, как можешь. Кого ты на самом деле боишься, Джезмин, меня или себя?
– Что ты имеешь в виду? – вскинулась она.
– Боишься, что, если позволишь любить себя понастоящему, тебе это может понравиться и захочешь еще? Боишься коснуться запретных неприличных местечек на моем теле, потому что это зажжет в тебе неутолимое голодное пламя? Боишься открыться мне, потому что я могу войти в твою душу, как вхожу в тело? Боишься, что проиграешь в сравнении с другими женщинами, разделявшими мою страсть?
Последняя издевка доконала Джезмин. Ничего не видя от слез, она замахнулась кинжалом.
– Не советовал бы, – спокойно сказал Фолкон и, одним быстрым движением руки обезоружив ее, зацепил ногой за ногу, сделав подсечку.
Они вместе свалились на пол у камина. Фолкон гибко потянулся, напоминая горного льва. На плечах играли мышцы, темные брови чуть поднялись, огромная фигура излучала первобытную силу. Воцарившееся молчание было похоже на зловещую тишину перед боем. Серебристо-золотые волосы Джезмин разметались по волчьей шкуре, напоминая Фолкону, что когда она оставалась обнаженной, эти чудесные локоны были достаточно длинны, чтобы прикрыть ее восхитительные груди.
Его руки немедленно потянулись к серебряным лентам, нетерпеливые пальцы скользнули за вырез платья, погладили шею, теплая ладонь остановилась на спине. И неожиданно Фолкон с силой прижал ее к себе. Требовательный рот накрыл ее губы, Джезмин ощущала, как пульсирует и дрожит поднявшееся копье. Не переставая целовать Джезмин, Фолкон очертил кончиком языка контуры ее губ, посылая сквозь нее удары крохотных молний, зажигавших глубоко внутри бушующий пожар. Ненависть к мужу взыграла с новой силой, но Джезмин с ослепительной ясностью поняла: для того, чтобы чувствовать этот огонь, вовсе не обязательно любить. Он держал ее в плену объятий, пока могучее, возбужденное естество, подрагивая, упиралось в изгиб ее бедра. Потом Фолкон сел на корточки и быстро стянул ее платье через голову. Джезмин протестовала и пыталась сопротивляться, но Фолкон был глух к ее мольбам. Ей почему-то казалось, что, если не снимать сорочку, муж остынет и отпустит ее, но у него, казалось, выросла дюжина рук, а намерение избавить ее от одежды не ослабевало. Когда Джезмин осталась обнаженной, Фолкон сжал широкой ладонью запястья Джезмин, поднял ее руки над головой, жадно оглядывая ослепительно красивое тело. Она лежала на пушистых мехах, словно очаровательный цветок; пламя камина бросало багровые блики на упругую грудь и гладкий живот.
Фолкон наклонил голову, впился поцелуем в неглубокие впадинки под мышками. Он и раньше так делал, и все же она в который раз покраснела, смущенная интимностью ласки. Потом высвободил гордо поднявшееся копье из оков одежды, и великолепное орудие, словно обладающее собственной волей, выпрыгнуло, как дикий зверь из клетки. Он, тяжело дыша, приподнялся над Джезмин. Каждый раз, лежа с женой, он испытывал терзания, похожие на медленную пытку. Тело и разум постоянно воевали. Плоть буйно, бешено требовала удовлетворения, кровь пела от восхитительного возбуждения, но разум, пробиваясь сквозь туман похоти, настаивал на большем. Какое полное, безграничное счастье охватило бы его, если бы Джезмин любила... но Фолкон, как человек трезвый, удовлетворился бы и меньшим. Все, о чем он просил, – пусть она хотя бы желает его, и был бы на седьмом небе, если бы мог доставить ей бесконечное наслаждение.
Он наклонился еще ближе, трясущейся рукой потянулся к своему нетерпеливому фаллосу, открыл шире розовые лепестки, готовые принять его. Фолкон так редко брал жену, что не смог сдержать нарастающей страсти и, врезавшись в тесные глубины, взорвался раскаленно-огненной струей.
Джезмин ощутила знакомую безрассудную панику. Боже милосердный, то, что он делал с ней, заставляло чувствовать, что на свете ничто не имеет значения, ничто не важно, кроме этого могучего тела, владеющего ею, ворвавшегося в ее тело. А ведь она даже не любит его!
«Любишь, любишь», – твердил настойчивый внутренний голос.
– Нет! – вскрикнула она и... взглянула прямо в глаза Морганны, вошедшей в спальню без стука.
Валлийке словно всадили кинжал в сердце. Ненависть мутной волной ударила в мозг, особенно потому, что она увидела: Фолкон так страстно желал жену, что даже не нашел времени раздеться.
Обнаружив, что в комнату дерзко вторгся посторонний, де Берг резко приказал:
– Убирайся! – Ослепленная злобой Морганна исчезла.– Прости, Джезмин, дорогая, – тихо попросил он.
– Не стоит извиняться, – задохнулась Джезмин.—Я рада, что она увидела, как ты любил меня.
В голосе звучали торжествующие нотки, странно смутившие Фолкона. Он изумленно взглянул на жену и, заметив жемчужные капельки семени на внутренней стороне гладких бедер, мгновенно ощутил прилив бешеного желания – сильный мужчина, только сейчас бившийся в экстазе, но не утоливший голода, вновь стремился к этой соблазнительной плоти.
Поняв его намерения, Джезмин попыталась подняться и уже встала на колени, но он вновь прижал ее к себе.
– Нет! Только не снова! – вскрикнула она.
– Да, только снова, – настаивал он.
– Слишком скоро, – запротестовала Джезмин.
– «Слишком» никогда не будет. Поверь, Джесси, я сумею подарить тебе радость.
Джезмин, сверкая глазами, отстранилась.
– Твое вожделение поистине неутолимо! Неужели успел забыть, что я жду ребенка?!
– Не ворвись сюда эта сука... я почти сумел дать тебе истинное наслаждение.
– Появление этой суки – единственное, что дало мне наслаждение, – зло выплюнула она и, внезапно почувствовав, что больше не в силах вынести это, вздрогнула и зарыдала.
Фолкон не знал, что сумел подарить ей первое в жизни блаженство, и это так потрясло Джезмин, что слезы хлынули потоком. Она никогда не позволит мужу узнать, что он сделал с ней... и постарается впредь держать в железных тисках свое жалкое, предательское, неверное тело.
Глава 33
Глава 34
Глаза де Берга чуть заметно сузились.
– Во всяком случае, ты стараешься, как можешь. Кого ты на самом деле боишься, Джезмин, меня или себя?
– Что ты имеешь в виду? – вскинулась она.
– Боишься, что, если позволишь любить себя понастоящему, тебе это может понравиться и захочешь еще? Боишься коснуться запретных неприличных местечек на моем теле, потому что это зажжет в тебе неутолимое голодное пламя? Боишься открыться мне, потому что я могу войти в твою душу, как вхожу в тело? Боишься, что проиграешь в сравнении с другими женщинами, разделявшими мою страсть?
Последняя издевка доконала Джезмин. Ничего не видя от слез, она замахнулась кинжалом.
– Не советовал бы, – спокойно сказал Фолкон и, одним быстрым движением руки обезоружив ее, зацепил ногой за ногу, сделав подсечку.
Они вместе свалились на пол у камина. Фолкон гибко потянулся, напоминая горного льва. На плечах играли мышцы, темные брови чуть поднялись, огромная фигура излучала первобытную силу. Воцарившееся молчание было похоже на зловещую тишину перед боем. Серебристо-золотые волосы Джезмин разметались по волчьей шкуре, напоминая Фолкону, что когда она оставалась обнаженной, эти чудесные локоны были достаточно длинны, чтобы прикрыть ее восхитительные груди.
Его руки немедленно потянулись к серебряным лентам, нетерпеливые пальцы скользнули за вырез платья, погладили шею, теплая ладонь остановилась на спине. И неожиданно Фолкон с силой прижал ее к себе. Требовательный рот накрыл ее губы, Джезмин ощущала, как пульсирует и дрожит поднявшееся копье. Не переставая целовать Джезмин, Фолкон очертил кончиком языка контуры ее губ, посылая сквозь нее удары крохотных молний, зажигавших глубоко внутри бушующий пожар. Ненависть к мужу взыграла с новой силой, но Джезмин с ослепительной ясностью поняла: для того, чтобы чувствовать этот огонь, вовсе не обязательно любить. Он держал ее в плену объятий, пока могучее, возбужденное естество, подрагивая, упиралось в изгиб ее бедра. Потом Фолкон сел на корточки и быстро стянул ее платье через голову. Джезмин протестовала и пыталась сопротивляться, но Фолкон был глух к ее мольбам. Ей почему-то казалось, что, если не снимать сорочку, муж остынет и отпустит ее, но у него, казалось, выросла дюжина рук, а намерение избавить ее от одежды не ослабевало. Когда Джезмин осталась обнаженной, Фолкон сжал широкой ладонью запястья Джезмин, поднял ее руки над головой, жадно оглядывая ослепительно красивое тело. Она лежала на пушистых мехах, словно очаровательный цветок; пламя камина бросало багровые блики на упругую грудь и гладкий живот.
Фолкон наклонил голову, впился поцелуем в неглубокие впадинки под мышками. Он и раньше так делал, и все же она в который раз покраснела, смущенная интимностью ласки. Потом высвободил гордо поднявшееся копье из оков одежды, и великолепное орудие, словно обладающее собственной волей, выпрыгнуло, как дикий зверь из клетки. Он, тяжело дыша, приподнялся над Джезмин. Каждый раз, лежа с женой, он испытывал терзания, похожие на медленную пытку. Тело и разум постоянно воевали. Плоть буйно, бешено требовала удовлетворения, кровь пела от восхитительного возбуждения, но разум, пробиваясь сквозь туман похоти, настаивал на большем. Какое полное, безграничное счастье охватило бы его, если бы Джезмин любила... но Фолкон, как человек трезвый, удовлетворился бы и меньшим. Все, о чем он просил, – пусть она хотя бы желает его, и был бы на седьмом небе, если бы мог доставить ей бесконечное наслаждение.
Он наклонился еще ближе, трясущейся рукой потянулся к своему нетерпеливому фаллосу, открыл шире розовые лепестки, готовые принять его. Фолкон так редко брал жену, что не смог сдержать нарастающей страсти и, врезавшись в тесные глубины, взорвался раскаленно-огненной струей.
Джезмин ощутила знакомую безрассудную панику. Боже милосердный, то, что он делал с ней, заставляло чувствовать, что на свете ничто не имеет значения, ничто не важно, кроме этого могучего тела, владеющего ею, ворвавшегося в ее тело. А ведь она даже не любит его!
«Любишь, любишь», – твердил настойчивый внутренний голос.
– Нет! – вскрикнула она и... взглянула прямо в глаза Морганны, вошедшей в спальню без стука.
Валлийке словно всадили кинжал в сердце. Ненависть мутной волной ударила в мозг, особенно потому, что она увидела: Фолкон так страстно желал жену, что даже не нашел времени раздеться.
Обнаружив, что в комнату дерзко вторгся посторонний, де Берг резко приказал:
– Убирайся! – Ослепленная злобой Морганна исчезла.– Прости, Джезмин, дорогая, – тихо попросил он.
– Не стоит извиняться, – задохнулась Джезмин.—Я рада, что она увидела, как ты любил меня.
В голосе звучали торжествующие нотки, странно смутившие Фолкона. Он изумленно взглянул на жену и, заметив жемчужные капельки семени на внутренней стороне гладких бедер, мгновенно ощутил прилив бешеного желания – сильный мужчина, только сейчас бившийся в экстазе, но не утоливший голода, вновь стремился к этой соблазнительной плоти.
Поняв его намерения, Джезмин попыталась подняться и уже встала на колени, но он вновь прижал ее к себе.
– Нет! Только не снова! – вскрикнула она.
– Да, только снова, – настаивал он.
– Слишком скоро, – запротестовала Джезмин.
– «Слишком» никогда не будет. Поверь, Джесси, я сумею подарить тебе радость.
Джезмин, сверкая глазами, отстранилась.
– Твое вожделение поистине неутолимо! Неужели успел забыть, что я жду ребенка?!
– Не ворвись сюда эта сука... я почти сумел дать тебе истинное наслаждение.
– Появление этой суки – единственное, что дало мне наслаждение, – зло выплюнула она и, внезапно почувствовав, что больше не в силах вынести это, вздрогнула и зарыдала.
Фолкон не знал, что сумел подарить ей первое в жизни блаженство, и это так потрясло Джезмин, что слезы хлынули потоком. Она никогда не позволит мужу узнать, что он сделал с ней... и постарается впредь держать в железных тисках свое жалкое, предательское, неверное тело.
Глава 33
В эту ночь на Маунтин-Эш был совершен набег. Враги захватили овец, коров, корм для скота и самое ценное – лошадей. Черепичные домики крестьян, поселившихся под стенами замка, были охвачены огнем – разбойники применили отвлекающую тактику, стремясь спокойно уйти от погони. Им было хорошо известно, какое ужасающее зрелище представляет ночной пожар в ледяной тьме. Пламя бушевало и ревело, словно празднуя буйный разгул, дикую оргию.
Жителей деревни привели в замок, и весь следующий день обитатели Маунтин-Эш отстраивали сгоревшие хижины. Эстелла и Джезмин хлопотали, перевязывая ожоги и утешая детей. Фолкон де Берг решил выждать. Он должен абсолютно точно знать имя захватчика, прежде чем отомстить, а потом сделать все, чтобы набеги на Маунтин-Эш не повторились – если валлийцам удается пробраться в замок, они убивают, грабят и насилуют всех подряд, не разбирая.
За ужином он отыскал глазами Морганну. Почувствовав его взгляд, она немедленно подняла голову и довольно улыбнулась. Фолкон не стал задерживаться и, поев, немедленно встал, извинился перед Джезмин и вышел, зная, что Морганна отправится следом. Так и вышло. Он успел раздеться до пояса и, приоткрыв дверь, втянул ее в спальню.
Валлийка не могла оторваться от Фолкона, надеясь возбудить его и довести до несказанных высот экстаза. Он быстро раздел Морганну, уложил на кровать, и ласки неожиданно превратились в мучительно-медленную, сводящую с ума любовную игру, нежеланную и ненужную Морганне, и уже через несколько мгновений она, почти лишившись разума, молила его о наслаждении, которое, как знала, только он мог ей Фолкон, обжигая горячим дыханием ее грудь, прошептал:
– Где Ллевелин хранит свои сокровища?
– М-м-м... сокровища? – хрипло пробормотала она.
– В каком замке хранится награбленное в английских владениях?
Фолкон подозревал, что валлийка видится с Ллевеллином, – слишком часто она верхом уезжала в горы. Но теперь Морганне был безразличен самозваный король Уэльса – она была готова предать его за восторги плоти, за ласки этого человека. Она сделает для него все, пусть только попросит.
Ее пальцы сомкнулись вокруг взбухшего члена.
– Пожалуйста, пожалуйста, – лихорадочно бормотала она, извиваясь, и, не помня себя, терлась о мраморно-твердое бедро. Но он оставался неумолим. Сквозь застилающий мозг багровый туман страсти Морганна пыталась вспомнить название.– Пендерин, – выдавила она наконец.
Теплое дыхание Фолкона коснулось вытянутого напряженного соска.
– Нет, Морганна, там он живет зимой и оттуда совершил набег. Где Ллевелин прячет сокровища... золото... драгоценности...
– О-о-о... Брекон... сейчас... умоляю... Брекон!
Он должен был догадаться! Горная твердыня, построенная на слиянии трех рек, что делало ее неприступной.
– Фолкон! – задыхалась Морганна.
Он уделил ей еще тридцать секунд – умелые равнодушные пальцы быстро принесли желанное облегчение. Потом де Берг встал и вышел. Мыслями он уже был далеко от валлийки, целиком поглощенный планами мести Ллевелину. Хотя была уже глубокая ночь, он, не колеблясь, спустился вниз и поднял с постели Жервеза и Монтгомери. Нужно было изложить все, что он придумал, и посмотреть, не найдут ли они каких-либо ошибок и недостатков.
Морганна заснула в его постели, и именно там обнаружила ее Джезмин на следующее утро. Она пришла сообщить Фолкону, что прикажет слугам помочь крестьянам перебраться в отстроенные хижины и снабдить их едой и одеялами. При виде гибкого коричневого тела валлийки, свернувшейся калачиком в постели мужа, у нее замерло сердце. Слезы рекой хлынули из глаз, и Джезмин, ничего не видя вокруг, словно слепая сбежала по каменным ступенькам и выскочила на холод, пытаясь усмирить огромную тошнотную волну, захлестнувшую желудок. Она едва успела прислониться к ограде, как началась рвота, по вместо облегчения ей стало еще хуже. Джезмин поняла, что сейчас потеряет сознание, сознавала, как опасно находиться на ледяном ветру без плаща, и, умоляюще протянув руки, рухнула на мерзлую землю, не успев сделать и шага.
Неизвестно откуда появившийся Тэм в мгновение ока подскочил к ней и, подхватив на руки, понес в зал. Навстречу ему поднялся де Берг.
– Моей даме плохо, – сообщил Тэм.
Де Берг был уязвлен покровительственным тоном молодого рыцаря и тем, что он назвал Джезмин своей дамой, но, встревоженный состоянием жены, решил пропустить это мимо ушей.
– Неси ее наверх, – распорядился он, и мужчины быстро поднялись по лестнице. Тэм, естественно, решил, что Джезмин будет лучше в спальне мужа. К этому времени Джезмин открыла глаза и слабо запротестовала:
– Нет... прошу... не надо...– Тэм остановился как вкопанный, и Фолкон едва не налетел на него; юноша успел заметить постыдную сцену, окинул презрительным взглядом обнаженную Морганну и осуждающе уставился на де Берга.
Джезмин прислонилась щекой к широкой груди Тэма и прошептала:
– Пожалуйста, отнеси меня наверх.
Фолкона раздирали тревога, гнев и угрызения совести, но он лишь коротко бросил:
– Пойду за Эстеллой.
Морганна натянула тунику и крадучись выскользнула из комнаты, кипя радостным возбуждением. Если у Джезмин будет выкидыш, тем лучше – не придется брать на себя труд избавляться от ребенка!
Эстелла последовала за Фолконом в башню. Оба смертельно волновались, однако вскоре с облегчением увидели, что Джезмин уже сидит в постели, не-. много бледная, но непередаваемо, невероятно прекрасная. На дублете Тэма красовались розовая и серебряная ленты, и Фолкон почувствовал укол ревности, поняв, что сама Джезмин повязала их молодому рыцарю в знак благосклонности. Потом здравый смысл подсказал ему, что рыцарь, нацепивший ленты столь странных цветов, явно больше подходивших женщине, непременно станет посмешищем. Но Тэм отвел глаза и попросил разрешения удалиться.
Эстелла подошла к постели и обеспокоенно спросила:
– У тебя кровотечение?
– Нет, конечно, нет! Не волнуйся так, Эстелла, со мной все в порядке. И не говори Большой Мег, иначе она продержит меня в этой кровати не меньше недели.
– Пойду принесу настой ромашки с мятой от тошноты, – пробормотала Эстелла, поспешно направляясь в кладовую.
Фолкон осторожно присел на край кровати.
– Джезмин, если всему причиной я, пожалуйста, прости.
Она решила, что лучшим оружием будет безразличие.
– Ты? Какое отношение ты к этому имеешь? – небрежно спросила она.– Просто одна из маленьких радостей беременности.
– Я собираюсь покинуть Маунтин-Эш на несколько дней, но, конечно, не уеду, пока ты не оправишься.
Джезмин сразу же поняла, что он собирается отомстить за набег, и сердце сжали ледяные пальцы страха. Она прильнула бы к мужу, начала умолять остаться, если бы не обнаружила Морганну в его постели, место этого Джезмин безразлично сказала:
– Не стоит менять из-за меня свои планы. Через час-другой я уже буду на ногах.
– Я возьму не всех людей. Тебя будут надежно охранять, – пообещал Фолкон.
Аметистовые глаза широко раскрылись.
– Если ты оставишь Тэма, с ним я буду в полной безопасности, – с деланной наивностью пропела Джезмин.
Фолкон проглотил злобное ругательство, но все же почувствовал облегчение. Если она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы дразнить его, значит, и в самом деле не так уж больна. Все же он отложил отъезд на день.
Но в этот вечер, спустившись в зал, Фолкон с веселым изумлением заметил, что не менее пятидесяти из его рыцарей повязали на рукава розовые и серебряные ленты. Кроме того, он оказался объектом многих весьма неодобрительных взглядов.
Позже, уже в постели, он грезил в полусне, что Джезмин, рыдая, пришла в спальню, и ему пришлось утешать и успокаивать ее, прижать к груди и убаюкивать, пока ужас предстоящей разлуки и боязнь потерять мужа медленно таяли под его поцелуями.
Но настало утро, а вместе с пробуждением пришло и мрачное осознание того, что Джезмин, возможно, совершенно безразлично, выживет ли муж или оставит ее вдовой. Однако настроение Фолкона улучшилось при виде совершенно здоровой и веселой жены. Приближался час, когда он и сорок лучших рыцарей промчатся сквозь ночь, чтобы взять Брекон.
Как был бы счастлив де Берг узнать, что Джезмин наблюдает за удаляющимися всадниками через узкое башенное окно! Его люди громко смеялись, грубо шутили; то и дело возникали шутливые поединки. Холодный ветер развевал плащи, копыта коней про-цокали по вымощенному камнями двору, отряд выехал из ворот...
Джезмин увидела, как Фолкон, подняв темноволосую голову, взглянул на башню; огромный боевой конь встал на дыбы, словно топча воздух передними копытами, но тут хозяин натянул поводья и полетел прочь. Джезмин подумала, что человек и животное идеально подходят друг другу – та же буйная безграничная сила и мощь, на которые взираешь с восхищением. Она неожиданно вздрогнула, почувствовав себя совсем одинокой без мужа. Сколько раз за последующие годы ей придется стоять вот так, на башне, и наблюдать, как он уходит навстречу опасности!
Де Бергу потребовалось целых две недели на выполнение плана, поскольку горные тропинки в это время года были предательски скользкими, к тому же, как только они добрались до Брекона, пришлось строить осадные машины прямо на месте, пустив в ход огромные боевые топоры. Де Берг знал, что сейчас, среди зимы, гарнизон в крепости наверняка совсем небольшой. Основные силы Ллевелина стояли у границы с Англией, где можно было захватить неплохую добычу в воровских набегах на богатые английские замки. Возвращаясь домой, де Берг увозил два сундука, до краев полные золота, и мешок с драгоценностями. Но, что всего важнее, он не оставил в живых ни одного человека, ни одной целой стены. Его баллисты и тараны пробили древние ограждения и каменные валы, оставили зияющие дыры в башнях. Хозяйственные постройки были сожжены дотла. Фолкон находил мрачное удовлетворение в методическом уничтожении замка, чего никогда не случилось бы, не напади валлиец первым.
Джезмин и Эстелла советовались с хрустальным шаром после того, как скрупулезно выполнили магический ритуал, и ясно увидели, что де Берг преодолеет все опасности и вернется с огромным сокровищем, достаточным, чтобы при желании построить полдюжины таких замков, как этот.
Морганна была ужасно разочарована тем, что Джезмин так быстро оправилась, – это означало, что выкидыша не произошло. Леди де Берг не грустила, весело напевала, на щеках цвели розы, и выглядела она здоровее и сильнее, чем когда бы то ни было. Валлийка решила положить этому конец. Она попросила у Эстеллы зелья, чтобы выкинуть ребенка, солгав, что беременна сама. Госпожа Уинвуд, естественно, была только рада избавить ее от ублюдка де Берга.
Подождав, пока Джезмин спустится, как обычно, в кухню, Морганна взяла сосуд с настоем руты, который намеревалась подлить в медовуху, любимое питье хозяйки замка. То и дело оглядываясь, боясь, что ее обнаружат, она прокралась в спальню Джезмин. Ей и в самом деле показалось, что за спиной раздались мягкие шаги, и валлийка, поспешно вынув пробку, потянулась к кувшину. Неожиданно кто-то набросился на нее сзади, повалил на пол. Морганна дико вскрикнула, ужас приковал ее к месту – янтарные глаза горного льва бесстрастно глядели на девушку. Она попыталась вытащить кинжал, но кожаные ножны были пусты. Морганна ловко увернулась, покатилась к двери; забытый сосуд упал на пол, жидкость пролилась. Позже, рассматривая две глубокие горизонтальные царапины, оставленные когтями, она поняла, что шрам скорее всего останется навсегда, и, коварно усмехнувшись, отыскала нож и добавила такой же глубокий вертикальный порез: на груди появилась буква F.
Эстелла нашла пустой сосуд, который дала Моргание, и, когда нагнулась, чтобы поднять его, перед глазами возникло видение: она ясно поняла, что пыталась сотворить валлийка. Она понюхала медовуху, но не почувствовала предательского запаха руты, однако на всякий случай выплеснула содержимое кувшина. Эстелла не хотела, разоблачая Морганну, усугублять разлад между Джезмин и Фолконом. Придется попросту не спускать глаз с девушки – той почти удалось осуществить преступный замысел.
Возвращение победоносного отряда де Берга послужило поводом к большому торжеству, и поскольку наступила уже середина декабря, было решено пораньше начать праздновать Рождество. Зал украсили омелой и падубом, огромное полено, обычно сжигаемое в сочельник, уже было отпилено и принесено, туши быков, присланных из Чепстоу, насадили на вер-телы.
Джезмин с помощью Глинис одевалась к празднику, когда Фолкон, распахнув дверь, появился в комнате. Джезмин, оставшаяся лишь в короткой рубашке, натягивала чулки.
– Я не одета, – запротестовала она, охнув от неожиданности.
– Вижу!– широко улыбнулся Фолкон.
Она виновато взглянула на алое платье, лежавшее на кровати.
– Я хочу быть в красном.
– Вижу! – повторил он.
Крошка Глинис поспешно исчезла, не дожидаясь, пока разразится скандал. Фолкон подошел ближе, наслаждаясь опьяняющим зрелищем, по которому истосковался за время разлуки. Он не сводил глаз с тонкой талии и плоского живота.
– Ты еще похудела за то время, что меня не было.
– Груди пополнели, – вырвалось у Джезмин, и тут же щеки ее залила краска.
Ровные белые зубы блеснули в улыбке.
– Вижу, – опять сказал он, но на этот раз осторожно обвел пальцем соблазнительные выпуклости.
Фолкон был рад, что жена решила надеть красное платье, знал, что так и будет. К этому наряду великолепно подойдут алмазы, которые он намеревался подарить ей сегодня вечером.
Видя, что глаза Фолкона затуманились желанием, Джезмин предупредила:
– Только посмей, де Берг!
– Неужели в твоем сердце нет ни капли тепла к мужу после его двухнедельного отсутствия? – поддразнил он.
– Нет! – твердо ответила Джезмин.
– И не позволишь полежать с собой в постели хотя бы часок? – продолжал шутить Фолкон.
– Нет! – резко вскинулась она.
– В таком случае сними сорочку и разреши хоть немного полюбоваться твоим прелестным телом.
– Де Берг! – запротестовала Джезмин.
– Злючка! – с деланным сокрушением вздохнултон.– Ну что ж, придется довольствоваться твоим вкусом.
Он быстро поднял Джезмин, усадил к себе на колени, слегка коснулся губами губ.
– Говорил я тебе когда-нибудь, что твой маленький задик имеет форму сердечка?
Джезмин, не привыкшей к нежным любовным играм, неожиданно пришлись по вкусу ласковые прикосновения и беззлобные шутки.
Рука мужа скользнула по шелковистому бедру.
– Говорил я тебе когда-нибудь, – повторил Фолкон, снова касаясь губами ее ротика, – что у тебя самые красивые и стройные ножки в мире? – Он пальцем приподнял подбородок жены, чтобы взглянуть в ее глаза.– А что там, между этими милыми ножками? Говорила ли ты мне когда-нибудь?
Джезмин мгновенно слетела на пол и схватила платье.
– Де Берг, мы пропустим все веселье.
– Несомненно, если немедленно не окажемся в постели, – вздохнул он.
– Там обязательно будут танцы, – сгорая от нетерпения, сообщила Джезмин.
– Почему сразу не сказала? – притворно всполошился де Берг.– Почему мы тратим время в спальне, когда давно уже могли бы развлекаться внизу?
– А ты потанцуешь со мной? – хихикнула Джезмин.
– Я думал, ты собираешься танцевать только с Тэмом. В жизни не поверил бы, что тебя может интересовать такой старик, как я.– Фолкон поднял тяжелую массу светлых волос, поцеловал жену в затылок.– Господи Боже, меня просто в дрожь бросает, – пробормотал он; вся шутливость мгновенно испарилась. Фолкон понял, что, если не уйдет немедленно, ее одежда окажется разбросанной по всей комнате, а сама Джезмин будет извиваться под ним на постели. Искушение было слишком велико. Глаза Фолкона посерьезнели. Целомудренно поцеловав жену в макушку, он поспешно вышел, предоставив ей закончить туалет.
Жителей деревни привели в замок, и весь следующий день обитатели Маунтин-Эш отстраивали сгоревшие хижины. Эстелла и Джезмин хлопотали, перевязывая ожоги и утешая детей. Фолкон де Берг решил выждать. Он должен абсолютно точно знать имя захватчика, прежде чем отомстить, а потом сделать все, чтобы набеги на Маунтин-Эш не повторились – если валлийцам удается пробраться в замок, они убивают, грабят и насилуют всех подряд, не разбирая.
За ужином он отыскал глазами Морганну. Почувствовав его взгляд, она немедленно подняла голову и довольно улыбнулась. Фолкон не стал задерживаться и, поев, немедленно встал, извинился перед Джезмин и вышел, зная, что Морганна отправится следом. Так и вышло. Он успел раздеться до пояса и, приоткрыв дверь, втянул ее в спальню.
Валлийка не могла оторваться от Фолкона, надеясь возбудить его и довести до несказанных высот экстаза. Он быстро раздел Морганну, уложил на кровать, и ласки неожиданно превратились в мучительно-медленную, сводящую с ума любовную игру, нежеланную и ненужную Морганне, и уже через несколько мгновений она, почти лишившись разума, молила его о наслаждении, которое, как знала, только он мог ей Фолкон, обжигая горячим дыханием ее грудь, прошептал:
– Где Ллевелин хранит свои сокровища?
– М-м-м... сокровища? – хрипло пробормотала она.
– В каком замке хранится награбленное в английских владениях?
Фолкон подозревал, что валлийка видится с Ллевеллином, – слишком часто она верхом уезжала в горы. Но теперь Морганне был безразличен самозваный король Уэльса – она была готова предать его за восторги плоти, за ласки этого человека. Она сделает для него все, пусть только попросит.
Ее пальцы сомкнулись вокруг взбухшего члена.
– Пожалуйста, пожалуйста, – лихорадочно бормотала она, извиваясь, и, не помня себя, терлась о мраморно-твердое бедро. Но он оставался неумолим. Сквозь застилающий мозг багровый туман страсти Морганна пыталась вспомнить название.– Пендерин, – выдавила она наконец.
Теплое дыхание Фолкона коснулось вытянутого напряженного соска.
– Нет, Морганна, там он живет зимой и оттуда совершил набег. Где Ллевелин прячет сокровища... золото... драгоценности...
– О-о-о... Брекон... сейчас... умоляю... Брекон!
Он должен был догадаться! Горная твердыня, построенная на слиянии трех рек, что делало ее неприступной.
– Фолкон! – задыхалась Морганна.
Он уделил ей еще тридцать секунд – умелые равнодушные пальцы быстро принесли желанное облегчение. Потом де Берг встал и вышел. Мыслями он уже был далеко от валлийки, целиком поглощенный планами мести Ллевелину. Хотя была уже глубокая ночь, он, не колеблясь, спустился вниз и поднял с постели Жервеза и Монтгомери. Нужно было изложить все, что он придумал, и посмотреть, не найдут ли они каких-либо ошибок и недостатков.
Морганна заснула в его постели, и именно там обнаружила ее Джезмин на следующее утро. Она пришла сообщить Фолкону, что прикажет слугам помочь крестьянам перебраться в отстроенные хижины и снабдить их едой и одеялами. При виде гибкого коричневого тела валлийки, свернувшейся калачиком в постели мужа, у нее замерло сердце. Слезы рекой хлынули из глаз, и Джезмин, ничего не видя вокруг, словно слепая сбежала по каменным ступенькам и выскочила на холод, пытаясь усмирить огромную тошнотную волну, захлестнувшую желудок. Она едва успела прислониться к ограде, как началась рвота, по вместо облегчения ей стало еще хуже. Джезмин поняла, что сейчас потеряет сознание, сознавала, как опасно находиться на ледяном ветру без плаща, и, умоляюще протянув руки, рухнула на мерзлую землю, не успев сделать и шага.
Неизвестно откуда появившийся Тэм в мгновение ока подскочил к ней и, подхватив на руки, понес в зал. Навстречу ему поднялся де Берг.
– Моей даме плохо, – сообщил Тэм.
Де Берг был уязвлен покровительственным тоном молодого рыцаря и тем, что он назвал Джезмин своей дамой, но, встревоженный состоянием жены, решил пропустить это мимо ушей.
– Неси ее наверх, – распорядился он, и мужчины быстро поднялись по лестнице. Тэм, естественно, решил, что Джезмин будет лучше в спальне мужа. К этому времени Джезмин открыла глаза и слабо запротестовала:
– Нет... прошу... не надо...– Тэм остановился как вкопанный, и Фолкон едва не налетел на него; юноша успел заметить постыдную сцену, окинул презрительным взглядом обнаженную Морганну и осуждающе уставился на де Берга.
Джезмин прислонилась щекой к широкой груди Тэма и прошептала:
– Пожалуйста, отнеси меня наверх.
Фолкона раздирали тревога, гнев и угрызения совести, но он лишь коротко бросил:
– Пойду за Эстеллой.
Морганна натянула тунику и крадучись выскользнула из комнаты, кипя радостным возбуждением. Если у Джезмин будет выкидыш, тем лучше – не придется брать на себя труд избавляться от ребенка!
Эстелла последовала за Фолконом в башню. Оба смертельно волновались, однако вскоре с облегчением увидели, что Джезмин уже сидит в постели, не-. много бледная, но непередаваемо, невероятно прекрасная. На дублете Тэма красовались розовая и серебряная ленты, и Фолкон почувствовал укол ревности, поняв, что сама Джезмин повязала их молодому рыцарю в знак благосклонности. Потом здравый смысл подсказал ему, что рыцарь, нацепивший ленты столь странных цветов, явно больше подходивших женщине, непременно станет посмешищем. Но Тэм отвел глаза и попросил разрешения удалиться.
Эстелла подошла к постели и обеспокоенно спросила:
– У тебя кровотечение?
– Нет, конечно, нет! Не волнуйся так, Эстелла, со мной все в порядке. И не говори Большой Мег, иначе она продержит меня в этой кровати не меньше недели.
– Пойду принесу настой ромашки с мятой от тошноты, – пробормотала Эстелла, поспешно направляясь в кладовую.
Фолкон осторожно присел на край кровати.
– Джезмин, если всему причиной я, пожалуйста, прости.
Она решила, что лучшим оружием будет безразличие.
– Ты? Какое отношение ты к этому имеешь? – небрежно спросила она.– Просто одна из маленьких радостей беременности.
– Я собираюсь покинуть Маунтин-Эш на несколько дней, но, конечно, не уеду, пока ты не оправишься.
Джезмин сразу же поняла, что он собирается отомстить за набег, и сердце сжали ледяные пальцы страха. Она прильнула бы к мужу, начала умолять остаться, если бы не обнаружила Морганну в его постели, место этого Джезмин безразлично сказала:
– Не стоит менять из-за меня свои планы. Через час-другой я уже буду на ногах.
– Я возьму не всех людей. Тебя будут надежно охранять, – пообещал Фолкон.
Аметистовые глаза широко раскрылись.
– Если ты оставишь Тэма, с ним я буду в полной безопасности, – с деланной наивностью пропела Джезмин.
Фолкон проглотил злобное ругательство, но все же почувствовал облегчение. Если она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы дразнить его, значит, и в самом деле не так уж больна. Все же он отложил отъезд на день.
Но в этот вечер, спустившись в зал, Фолкон с веселым изумлением заметил, что не менее пятидесяти из его рыцарей повязали на рукава розовые и серебряные ленты. Кроме того, он оказался объектом многих весьма неодобрительных взглядов.
Позже, уже в постели, он грезил в полусне, что Джезмин, рыдая, пришла в спальню, и ему пришлось утешать и успокаивать ее, прижать к груди и убаюкивать, пока ужас предстоящей разлуки и боязнь потерять мужа медленно таяли под его поцелуями.
Но настало утро, а вместе с пробуждением пришло и мрачное осознание того, что Джезмин, возможно, совершенно безразлично, выживет ли муж или оставит ее вдовой. Однако настроение Фолкона улучшилось при виде совершенно здоровой и веселой жены. Приближался час, когда он и сорок лучших рыцарей промчатся сквозь ночь, чтобы взять Брекон.
Как был бы счастлив де Берг узнать, что Джезмин наблюдает за удаляющимися всадниками через узкое башенное окно! Его люди громко смеялись, грубо шутили; то и дело возникали шутливые поединки. Холодный ветер развевал плащи, копыта коней про-цокали по вымощенному камнями двору, отряд выехал из ворот...
Джезмин увидела, как Фолкон, подняв темноволосую голову, взглянул на башню; огромный боевой конь встал на дыбы, словно топча воздух передними копытами, но тут хозяин натянул поводья и полетел прочь. Джезмин подумала, что человек и животное идеально подходят друг другу – та же буйная безграничная сила и мощь, на которые взираешь с восхищением. Она неожиданно вздрогнула, почувствовав себя совсем одинокой без мужа. Сколько раз за последующие годы ей придется стоять вот так, на башне, и наблюдать, как он уходит навстречу опасности!
Де Бергу потребовалось целых две недели на выполнение плана, поскольку горные тропинки в это время года были предательски скользкими, к тому же, как только они добрались до Брекона, пришлось строить осадные машины прямо на месте, пустив в ход огромные боевые топоры. Де Берг знал, что сейчас, среди зимы, гарнизон в крепости наверняка совсем небольшой. Основные силы Ллевелина стояли у границы с Англией, где можно было захватить неплохую добычу в воровских набегах на богатые английские замки. Возвращаясь домой, де Берг увозил два сундука, до краев полные золота, и мешок с драгоценностями. Но, что всего важнее, он не оставил в живых ни одного человека, ни одной целой стены. Его баллисты и тараны пробили древние ограждения и каменные валы, оставили зияющие дыры в башнях. Хозяйственные постройки были сожжены дотла. Фолкон находил мрачное удовлетворение в методическом уничтожении замка, чего никогда не случилось бы, не напади валлиец первым.
Джезмин и Эстелла советовались с хрустальным шаром после того, как скрупулезно выполнили магический ритуал, и ясно увидели, что де Берг преодолеет все опасности и вернется с огромным сокровищем, достаточным, чтобы при желании построить полдюжины таких замков, как этот.
Морганна была ужасно разочарована тем, что Джезмин так быстро оправилась, – это означало, что выкидыша не произошло. Леди де Берг не грустила, весело напевала, на щеках цвели розы, и выглядела она здоровее и сильнее, чем когда бы то ни было. Валлийка решила положить этому конец. Она попросила у Эстеллы зелья, чтобы выкинуть ребенка, солгав, что беременна сама. Госпожа Уинвуд, естественно, была только рада избавить ее от ублюдка де Берга.
Подождав, пока Джезмин спустится, как обычно, в кухню, Морганна взяла сосуд с настоем руты, который намеревалась подлить в медовуху, любимое питье хозяйки замка. То и дело оглядываясь, боясь, что ее обнаружат, она прокралась в спальню Джезмин. Ей и в самом деле показалось, что за спиной раздались мягкие шаги, и валлийка, поспешно вынув пробку, потянулась к кувшину. Неожиданно кто-то набросился на нее сзади, повалил на пол. Морганна дико вскрикнула, ужас приковал ее к месту – янтарные глаза горного льва бесстрастно глядели на девушку. Она попыталась вытащить кинжал, но кожаные ножны были пусты. Морганна ловко увернулась, покатилась к двери; забытый сосуд упал на пол, жидкость пролилась. Позже, рассматривая две глубокие горизонтальные царапины, оставленные когтями, она поняла, что шрам скорее всего останется навсегда, и, коварно усмехнувшись, отыскала нож и добавила такой же глубокий вертикальный порез: на груди появилась буква F.
Эстелла нашла пустой сосуд, который дала Моргание, и, когда нагнулась, чтобы поднять его, перед глазами возникло видение: она ясно поняла, что пыталась сотворить валлийка. Она понюхала медовуху, но не почувствовала предательского запаха руты, однако на всякий случай выплеснула содержимое кувшина. Эстелла не хотела, разоблачая Морганну, усугублять разлад между Джезмин и Фолконом. Придется попросту не спускать глаз с девушки – той почти удалось осуществить преступный замысел.
Возвращение победоносного отряда де Берга послужило поводом к большому торжеству, и поскольку наступила уже середина декабря, было решено пораньше начать праздновать Рождество. Зал украсили омелой и падубом, огромное полено, обычно сжигаемое в сочельник, уже было отпилено и принесено, туши быков, присланных из Чепстоу, насадили на вер-телы.
Джезмин с помощью Глинис одевалась к празднику, когда Фолкон, распахнув дверь, появился в комнате. Джезмин, оставшаяся лишь в короткой рубашке, натягивала чулки.
– Я не одета, – запротестовала она, охнув от неожиданности.
– Вижу!– широко улыбнулся Фолкон.
Она виновато взглянула на алое платье, лежавшее на кровати.
– Я хочу быть в красном.
– Вижу! – повторил он.
Крошка Глинис поспешно исчезла, не дожидаясь, пока разразится скандал. Фолкон подошел ближе, наслаждаясь опьяняющим зрелищем, по которому истосковался за время разлуки. Он не сводил глаз с тонкой талии и плоского живота.
– Ты еще похудела за то время, что меня не было.
– Груди пополнели, – вырвалось у Джезмин, и тут же щеки ее залила краска.
Ровные белые зубы блеснули в улыбке.
– Вижу, – опять сказал он, но на этот раз осторожно обвел пальцем соблазнительные выпуклости.
Фолкон был рад, что жена решила надеть красное платье, знал, что так и будет. К этому наряду великолепно подойдут алмазы, которые он намеревался подарить ей сегодня вечером.
Видя, что глаза Фолкона затуманились желанием, Джезмин предупредила:
– Только посмей, де Берг!
– Неужели в твоем сердце нет ни капли тепла к мужу после его двухнедельного отсутствия? – поддразнил он.
– Нет! – твердо ответила Джезмин.
– И не позволишь полежать с собой в постели хотя бы часок? – продолжал шутить Фолкон.
– Нет! – резко вскинулась она.
– В таком случае сними сорочку и разреши хоть немного полюбоваться твоим прелестным телом.
– Де Берг! – запротестовала Джезмин.
– Злючка! – с деланным сокрушением вздохнултон.– Ну что ж, придется довольствоваться твоим вкусом.
Он быстро поднял Джезмин, усадил к себе на колени, слегка коснулся губами губ.
– Говорил я тебе когда-нибудь, что твой маленький задик имеет форму сердечка?
Джезмин, не привыкшей к нежным любовным играм, неожиданно пришлись по вкусу ласковые прикосновения и беззлобные шутки.
Рука мужа скользнула по шелковистому бедру.
– Говорил я тебе когда-нибудь, – повторил Фолкон, снова касаясь губами ее ротика, – что у тебя самые красивые и стройные ножки в мире? – Он пальцем приподнял подбородок жены, чтобы взглянуть в ее глаза.– А что там, между этими милыми ножками? Говорила ли ты мне когда-нибудь?
Джезмин мгновенно слетела на пол и схватила платье.
– Де Берг, мы пропустим все веселье.
– Несомненно, если немедленно не окажемся в постели, – вздохнул он.
– Там обязательно будут танцы, – сгорая от нетерпения, сообщила Джезмин.
– Почему сразу не сказала? – притворно всполошился де Берг.– Почему мы тратим время в спальне, когда давно уже могли бы развлекаться внизу?
– А ты потанцуешь со мной? – хихикнула Джезмин.
– Я думал, ты собираешься танцевать только с Тэмом. В жизни не поверил бы, что тебя может интересовать такой старик, как я.– Фолкон поднял тяжелую массу светлых волос, поцеловал жену в затылок.– Господи Боже, меня просто в дрожь бросает, – пробормотал он; вся шутливость мгновенно испарилась. Фолкон понял, что, если не уйдет немедленно, ее одежда окажется разбросанной по всей комнате, а сама Джезмин будет извиваться под ним на постели. Искушение было слишком велико. Глаза Фолкона посерьезнели. Целомудренно поцеловав жену в макушку, он поспешно вышел, предоставив ей закончить туалет.
Глава 34
Столы в зале ломились под грузом аппетитных блюд. Кроме целиком зажаренных бычьих, были еще и оленьи туши; пришлось добыть два десятка оленей, чтобы накормить двести человек. Сейчас, в разгар зимы, свежих овощей, конечно, не было, но в замерзших реках ловилась рыба, в лесах – дичь, а кухарки испекли свежий хлеб, пирожные и пудинги Пироги с начинкой из яблок, изюма, миндаля и сахара, крыжовенного и айвового джема, утопающие в толстом слое взбитых сливок, запивались старым элем, горячим сидром с пряностями и вином, присланным из Чепстоу.
В зале звенели музыка и громкий смех. Тэм оказался первым рыцарем, набравшимся мужества пригласить Джезмин на танец, но отнюдь не единственным – его примеру немедленно последовали Гауэр, Монтгомери и Жервез. Джезмин безуспешно пыталась отвести взгляд от откинутой к стене темноволосой головы; изумрудные глаза, не отрываясь, наблюдали за ней. Он был так прост в обращении, даже поварята называли его просто по имени. И, конечно, Жервезу нужно было непременно подвести ее к мужу после того, как смолкла музыка, с сожалением подумала Джезмин.
– Ты не пригласила меня на танец, – рассмеялся Фолкон.
Джезмин вызывающе откинула голову.
– Такой уродливый болван, как ты, заслуживает того, чтобы весь вечер простоять у стены.
Руки Фолкона, мгновенно взметнувшись, стиснули ее талию, привлекли к широкой груди.
– У меня за пазухой подарок для тебя, – заговорщически прошептал он.
Их глаза встретились, и Джезмин приняла вызов. Ее рука скользнула за вырез дублета, пальцы наткнулись на гладкую кожу мускулистой груди, и Джезмин, охнув, нащупала твердые камни. Алмазы, переливаясь, заискрились радужными каплями, отражая пламенно-красный цвет платья. Джезмин, истинная женщина, восторженно вскрикнув, немедленно надела оба браслета на запястья и потеряла дар речи, когда Фолкон застегнул на ее шее такое же алмазное ожерелье и увлек ее в танце, прежде чем она успела что-то сказать.
– Давай-ка дадим им повод для разговоров, – предложил он и поднял жену высоко в воздух, так что все увидели ее хорошенькие ножки.
Приглашенные буквально обезумели. Эти двое танцевали так, словно между ними было что-то, уносившее их в другой мир, куда никто другой не мог последовать.
После танцев Фолкон, вместе с другими мужчинами, втащил рождественское полено, чтобы в доме весь год были мир, покой и счастье. Друзья обменивались шутками, дружескими тычками, многие уже нетвердо держались на ногах. Раскрасневшаяся Джезмин еще никогда не была столь счастлива. Фолкон вел себя так, словно ухаживал за ней, а какая женщина могла устоять против такого?
«И правда, какая?» – спросила она себя, заметив, как Морганна, в короткой кожаной тунике с большим вырезом, уставилась на сверкающие алмазы и прошипела:
– Счастлива видеть, что вы хоть что-то можете делать вместе и не поссориться.
Но Джезмин не собиралась вновь попасться на удочку.
– Да. Я внезапно обнаружила в себе страсть к танцам, – небрежно бросила она.
– Страсть? – презрительно бросила Морганна.– Тебе неизвестно значение этого слова! – И, оттянув тунику, показала шрам в виде буквы F на груди.– Вот это страсть! Он ставит свое клеймо на то, что воистину ценит, чем владеет, что дорого для него.
В зале звенели музыка и громкий смех. Тэм оказался первым рыцарем, набравшимся мужества пригласить Джезмин на танец, но отнюдь не единственным – его примеру немедленно последовали Гауэр, Монтгомери и Жервез. Джезмин безуспешно пыталась отвести взгляд от откинутой к стене темноволосой головы; изумрудные глаза, не отрываясь, наблюдали за ней. Он был так прост в обращении, даже поварята называли его просто по имени. И, конечно, Жервезу нужно было непременно подвести ее к мужу после того, как смолкла музыка, с сожалением подумала Джезмин.
– Ты не пригласила меня на танец, – рассмеялся Фолкон.
Джезмин вызывающе откинула голову.
– Такой уродливый болван, как ты, заслуживает того, чтобы весь вечер простоять у стены.
Руки Фолкона, мгновенно взметнувшись, стиснули ее талию, привлекли к широкой груди.
– У меня за пазухой подарок для тебя, – заговорщически прошептал он.
Их глаза встретились, и Джезмин приняла вызов. Ее рука скользнула за вырез дублета, пальцы наткнулись на гладкую кожу мускулистой груди, и Джезмин, охнув, нащупала твердые камни. Алмазы, переливаясь, заискрились радужными каплями, отражая пламенно-красный цвет платья. Джезмин, истинная женщина, восторженно вскрикнув, немедленно надела оба браслета на запястья и потеряла дар речи, когда Фолкон застегнул на ее шее такое же алмазное ожерелье и увлек ее в танце, прежде чем она успела что-то сказать.
– Давай-ка дадим им повод для разговоров, – предложил он и поднял жену высоко в воздух, так что все увидели ее хорошенькие ножки.
Приглашенные буквально обезумели. Эти двое танцевали так, словно между ними было что-то, уносившее их в другой мир, куда никто другой не мог последовать.
После танцев Фолкон, вместе с другими мужчинами, втащил рождественское полено, чтобы в доме весь год были мир, покой и счастье. Друзья обменивались шутками, дружескими тычками, многие уже нетвердо держались на ногах. Раскрасневшаяся Джезмин еще никогда не была столь счастлива. Фолкон вел себя так, словно ухаживал за ней, а какая женщина могла устоять против такого?
«И правда, какая?» – спросила она себя, заметив, как Морганна, в короткой кожаной тунике с большим вырезом, уставилась на сверкающие алмазы и прошипела:
– Счастлива видеть, что вы хоть что-то можете делать вместе и не поссориться.
Но Джезмин не собиралась вновь попасться на удочку.
– Да. Я внезапно обнаружила в себе страсть к танцам, – небрежно бросила она.
– Страсть? – презрительно бросила Морганна.– Тебе неизвестно значение этого слова! – И, оттянув тунику, показала шрам в виде буквы F на груди.– Вот это страсть! Он ставит свое клеймо на то, что воистину ценит, чем владеет, что дорого для него.