Страница:
— Я так и делаю, — ответила жена, заглядывая через его плечо в темное квадратное отверстие.
— Тогда почему эта чертова лампа не горит?
Шейла подошла к распределителю, расположенному у дверей задней комнаты, которую они использовали как контору. Жилое помещение находилось наверху.
— Все включено, — крикнула она мужу. — Наверное, лампочка перегорела.
— Тьфу, черт! — выругался он.
— Я дам тебе другую. Заменишь.
— Прекрасно, — угрюмо отозвался Алекс.
Ему хотелось поскорее вернуться на сходку; он с удовольствием слушал разговоры этих парней, а сегодня, в связи с отсутствием других посетителей, появилась идеальная возможность самому поучаствовать в их дискуссиях. К счастью, его бар независимый, поэтому никакие типы, вечно сующие свой нос куда не надо, не донесут пивоваренным компаниям, какого рода организация проводит собрания в его баре. Один его приятель, державший бар в Шердитче, лишился места, когда управляющий пивоварни, владевшей этим баром, узнал, что он предоставляет задние комнаты для собраний «Национального фронта». Самое гнусное в положении арендатора — это то, что приходится плясать под чужую дудку.
— Иди сюда, Шейла, — крикнул он. — Так и быть, принесу.
Она холодно посмотрела на мужа и подала ему фонарик и новую лампочку.
— Сорок ватт? — недовольно спросил он. — Маловато от нее будет толку.
— Других у нас нет, — терпеливо ответила она. — Заодно подними немного «Бейбишама», раз уж ты туда идешь.
— Грушевого сидра? На кой черт он сегодня нужен?
— Завтра пригодится. Сам знаешь, сколько теперь народа набивается в дневное время.
— Да уж, все отовариваются заранее — вечером-то ничего не купишь.
— И правильно делают, иначе мы с тобой разорились бы. Поторапливайся, а то твои приятели разорутся, что так долго нет пива.
— Они вовсе не мои приятели..
— Не считай меня за дурочку. Ты все время возле них вертишься.
— Просто я согласен с тем, что они говорят. Сама видишь, сколько развелось черномазых. Больше, чем нас.
— Ладно уж, спускайся. Иногда ты рассуждаешь как большой ребенок.
Алекс неуклюже полез вниз.
— Попомни мои слова, они еще и сюда повадятся ходить выпивать. — Его большая круглая голова скрылась в подполе.
— Хайль Гитлер! — сухо бросила Шейла и пыхнула сигаретой. После чего с покорным вздохом продолжила наводить блеск на кружки.
Внизу Алекс осветил фонариком грязный, провонявший пивом подвал. Скоро луч наткнулся на свисающую с низкого потолка лампочку без абажура. «Завтра надо будет проверить, сколько осталось товара, — подумал он, ступая по пыльному каменному полу. — Все кончается... о, черт!» Алекс вступил в лужу прокисшего пива и быстро отдернул ногу, стряхивая капли с башмака. Посветил вниз и увидел свое отражение в тонком слое разлитого пива. Пол подвала до середины шел под уклон, чтобы пролитое пиво стекало в центральный желоб, а затем в канализацию. Он провел лучом фонаря вдоль желоба и увидел какие-то тряпки, которые вызвали закупорку.
— Падди, безмозглый ублюдок! — процедил он, имея в виду своего дневного бармена. В обязанности этого маленького ирландца входило каждое утро поднимать в бар напитки из подвала, используя для этого специальный лифт. Наверное, он и уронил в желоб тряпку или еще какую-нибудь дрянь. — Олух ирландский, — пробормотал он, отшвыривая носком промокший хлам. Черт, как трудно стало найти честных работников. Алекс осветил фонарем остро пахнущую смесь различных сортов пива, бурлившую в накрытой решеткой канавке. Хорошо еще, что канавка не забилась. Чего Алекс совершенно не выносил, так это прочищать канализацию. Все это дерьмо и помои. Но канализация должна быть в исправности, иначе в подвале за одну неделю наберется по колено пива, а вонь будет, как на пивоварне. Рассыльные не подкладывают дерн. Кидают ящики как попало. Ему показалось, что от светлого кружка, отбрасываемого лучом фонаря, что-то отпрыгнуло.
— Только не говорите, что у нас завелись крысы, — произнес он вслух.
Алекс обшарил фонарем весь пол, но ничего не обнаружил.
Решив, что это ему просто почудилось, он подошел к лампе. Никаких звуков вроде бы не слышалось. Лампа висела прямо над стоком, и владелец паба потянулся к ней, широко расставив ноги по сторонам канавки.
— Ой! — вскрикнул Алекс, дотронувшись до горячего стекла. Должно быть, лампа перегорела совсем недавно. Он отдернул руку и уронил фонарик. — Черт побери! — Фонарик разбился и потух. Немного света проникало в подвал из открытого люка, но там, где он стоял, было совершенно темно. Алекс полез в карман за носовым платком. Другой карман оттопыривала запасная лампочка. Он начал выкручивать перегоревшую, обернув ее платком, чтобы не обжечься.
Мрак его не беспокоил, поскольку он никогда не боялся темноты, даже в детстве. Но неприятное покалывание в затылке подсказывало ему, что в погребе что-то неладно.
Шейла налегла на стойку и задумчиво уставилась на закрытую дверь. Изо рта у нее торчала очередная сигарета, а полные груди, словно мешки с зерном, уютно устроились на гладкой деревянной поверхности. Она не представляла, сколько еще таких вечеров способна вынести. Наряжаться, глотать стимулирующие пилюли, необходимые для того, чтобы целый вечер кокетничать или выражать сочувствие — в зависимости от настроения каждого клиента, быть со всеми приветливой, но в то же время строгой с теми, кто позволяет себе вольности. В каком-то смысле это похоже на шоу-бизнес, только вот в последнее время нет никакого бизнеса. Скоро от этого газа — или что там скрывается за этой чертовщиной, — конечно, избавятся. Иначе город погибнет. Тем не менее ей следовало быть благодарной за небольшой доход, который она имела от вечерней торговли в задней комнате, при всем ее отвращении к взглядам собиравшихся там людей. Она дала себя уговорить разрешить эти сборища только потому, что они заплатили за месяц вперед. Алекс — такой же, как они, хотя и не желает этого признавать. За эту ночь им, разумеется, придется заплатить отдельно; уйти до утра нет никакой возможности. Если они сунутся ночью на улицу, их сразу арестуют. Где же Алекс? Что-то он задерживается. Кто это на днях выступал по телевизору? Какой-то кардинал или епископ? Сказал, чтобы они молились. Вот потеха! Она представила, как Алекс становится на колени и молится. Под дулом пистолета разве что. И о чем же они должны молиться, интересно? Что толку в молитвах, если это, как утверждает Алекс, — нервный газ? Кому надо молиться, так это ученым. Это они заварили кашу. Пусть теперь и расхлебывают. А молитвы ни к чему.
— Шейла...
Она обернулась. Что это?
— Шейла.
Она вздохнула и поплелась к открытому люку.
— Чего тебе, Алекс? Долго ты еще собираешься возиться, чтобы поднять несчастный ящик пива и «Бейбишама»?
Она прищурилась, всматриваясь в темноту.
— Ты что, до сих пор не вставил лампу? — раздраженно спросила она.
— Шейла, иди сюда.
— Где ты, Алекс? Я тебя не вижу.
— Спускайся.
— Что? Спуститься? Нет уж, Алекс, уволь.
— Прошу тебя, Шейла.
— На что ты намекаешь, Алекс? Я не в настроении.
— Давай-давай, Шейла. Я тебе кое-что покажу.
Жена владельца паба фыркнула:
— Потом покажешь, в постели.
— Нет, Шейла, сейчас. Спускайся.
Голос Алекса звучал на удивление настойчиво.
— Это опасно, Алекс. Я могу упасть.
— Не упадешь. Я тебе помогу. Спускайся.
«О Господи, — подумала Шейла. — И я это делаю безвозмездно».
— Ладно, Алекс, — крикнула она, хихикнув. — Надеюсь, это меня не разочарует.
Крепко ухватившись за края люка, она осторожно поставила ногу на перекладину железной лесенки. Иногда она представляла, как Алекс оступается и проваливается, цепляясь за воздух. Получилось бы очень смешно, в этом ему не откажешь.
— Алекс! Алекс, где ты? — Она спустилась до половины и осмотрелась, стараясь разглядеть что-нибудь во мраке. — Если ты не прекратишь играть в прятки, я сейчас же поднимусь.
— Я здесь, Шейла, жду тебя.
— Ну и чего же ты хочешь? — Шейле эта игра совсем не нравилась. В подвале воняло старым пивом и еще чем-то. Чем? Странный запах. Вдобавок тут было темно и холодно. — Я поднимаюсь, Алекс. Ты ведешь себя как идиот, в полном смысле.
Она ждала ответа, но Алекс молчал.
Шейла спустилась еще на две ступеньки и остановилась.
— Все. Больше не сделаю ни шагу, если ты не покажешься.
Алекс помалкивал. Но Шейла слышала его дыхание. Внезапно ей стало не по себе.
— Пока, Алекс. — Она начала подниматься.
В темноте неясно проступил громадный силуэт Алекса. Он держал что-то над головой. Шейла обернулась в то самое мгновение, когда деревянный молоток, с помощью которого открывают бочонки с пивом, начал падать. Она не успела ни закричать, ни удивиться.
Она упала на пол и лежала неподвижно, но тяжелый молоток снова и снова опускался на ее голову, пока в темный зловонный желоб в центре подвала не потекла ее кровь.
Через несколько минут из люка с удовлетворенной ухмылкой показался Алекс. Он протиснул свое массивное тело в отверстие, так и не выпустив из рук окровавленный молоток. Дотянувшись до стойки, он встал на ноги. Затем подошел к распределительному щиту нижнего этажа и по очереди выключил все лампы, погрузив во тьму оба зала и задние комнаты. Стараясь не упасть в яму, черневшую даже во тьме, вернулся к стойке. Возбужденные голоса, долетавшие из задней комнаты, служили хорошим ориентиром, хотя в этом не было необходимости — он знал паб как свои пять пальцев. Алекс хотел поскорее вернуться на собрание. Они будут рады его увидеть. Им понравится то, что он принесет с собой.
Прежде чем повернуть налево, он несколько долгих секунд смотрел направо, внимательно изучая дорогу. Никого. Ни полиции, ни армейских патрульных машин. Сейчас или никогда. Он побежал, направляясь в сторону большого парка. Туда, где парк был пуст. И темен.
Он бежал тяжело и неуклюже, словно под его короткими ногами расстилалась не твердая и гладкая поверхность дороги, а булыжная мостовая. Когда пару лет назад, в период повального увлечения бегом трусцой, его коллеги по палате общин тоже загорелись этой идеей, он невольно усомнился в их нормальности. Движение со скоростью, превышающей скорость быстрой ходьбы, несомненно вредит здоровью. Неудивительно, что некоторые из них вскоре свалились от инфаркта. Он вспомнил, как однажды все члены, парламента получили брошюры, призывающие посещать гимнастический зал. Там было сказано, что если они будут следить за здоровьем, то приобретут энергию, необходимую для того, чтобы как можно лучше служить своим избирателям. Прекрасно, только его жизненная энергия зависела не от состояния организма, а от сознания. Если уж на то пошло, каждую такую брошюру следовало бы снабдить грифом «Опасно для здоровья». Едва ли можно успешно служить своим избирателям из деревянного ящика, зарытого в землю на глубину шести футов. И если его сердцу суждено отказать, то он бы предпочел, чтобы это произошло от чрезмерных требований какой-нибудь славной шлюхи, чем от беготни по парку в парусиновых туфлях. Перед входом он остановился и отдышался, с шумом заглатывая воздух. За оградой лежала бескрайняя тьма, и он испугался, но все же заставил себя войти. Ночь поглотила его, словно он никогда и не существовал.
Благополучно проникнув в святилище тьмы, он упал на траву, не обращая внимания на сырость, и напряг все силы, чтобы побыстрее восстановить нормальное дыхание. Вдали сияли городские огни, но их свет не достигал окраины парка. Он находился в районе Кенсингтонского сада, рассчитав, что ему лучше держаться подальше от раскинувшегося на другом берегу серпантина Гайд-парка, где действовал полицейский пост. Он затруднился бы объяснить, почему оказался именно здесь. Даже шестнадцатилетний стаж члена парламента от лейбористской партии не помешал бы его немедленному аресту. Каждому члену парламента, выполняющему задание правительства, с наступлением темноты полагался полицейский эскорт, в противном случае они должны были сидеть дома, как все рядовые граждане. Из-за этих ограничений в палате общин каждый день разыгрывалась буря, но премьер-министр и министр внутренних дел были неумолимы. Все желающие уехать из столицы, пока сохраняется чрезвычайное положение, не встречали никаких препятствий, но оставшиеся подпадали под действие правительственного постановления. До тех пор, пока не будет найдено решение этой безумной проблемы, условия жизни в Лондоне будут оставаться суровыми. Плевать на решение, кричат с обеих сторон «заднескамеечники», в чем состоит сама проблема? Что же все-таки происходит каждую ночь? Почему до сих пор нет никакого официального заявления? Общественность вправе это знать. Члены парламента вправе это знать! Когда им сказали, что это некая бесплотная темная субстанция, оказывающая загадочное воздействие на человеческий мозг и, насколько представлялось возможным судить, не имеющая никакой определенной формы, они удивились и отказались этому верить. Это был не газ и не какое-то иное отравляющее вещество. Вскрытие мозга жертв, пораженных этой чертовщиной или покончивших с собой под ее воздействием, ничего не прояснило. Никто не знал, почему люди, слоняющиеся днем по улицам, становятся податливыми, как воск, и не выходят из состояния, похожего на транс. Как и следовало ожидать, всякие попытки отнести это явление к разряду сверхъестественных решительно пресекались.
Он встал и смахнул с коленей росу. Постепенно его глаза привыкли к темноте, и до него дошло, что участок, на котором он оказался, значительно светлее, чем кромешная тьма впереди. Он побрел туда, страстно желая окунуться во тьму с головой. Эти кретины совершенно не понимают ее смысла! Это же новая реальность — впрочем, нет, не новая: она стара, как мир. Эта сила существовала еще до появления человека — темная сила, в союз с которой человек вступил с самого начала. И теперь она обитает в человеке. Она всегда была там, во Тьме, где скрывается зло, где гнездятся постыдные инстинкты, во Тьме, которая призывает человека отдаться ей целиком. Наконец ее час пробил.
Он замер. Впереди что-то мелькнуло. Но ни звука. Ни движения. Должно быть, показалось.
Тьма обратилась к нему; Тьма диктовала, что ему надо делать. Политическая власть — ничто по сравнению с той властью, которая была ему предложена. Это дьявольски трудный шаг, зато наградой станет вечность. Отныне сомнения отброшены. Он сделал выбор.
Луна скрылась за облаками, и он почти ничего не видел. Из отеля, выходившего на Парковую аллею, виднелись огоньки, но они были далеко и не имели никакого отношения к черной пустоте, в которой он оказался. Но Тьма ли это? Это действительно та сила, которую он искал? Так пусть же это произойдет! Поглоти меня, прими... Внезапно он наткнулся на человека, сидевшего на траве. Политик грузно упал навзничь.
— Кто здесь? — ворчливо спросил он, несколько оправившись от удивления.
В ответ раздалось какое-то бормотание, смысла которого он не разобрал. Он прищурился, стараясь рассмотреть человека получше.
— Кто здесь? — повторил он, осмелев. — Отвечайте! — Он говорил шепотом, но довольно грубо.
Он осторожно подполз ближе.
— Ну-ка, отвечайте. Что вы здесь делаете?
— Жду, — последовал неохотный ответ. Голос был мужской.
Политик растерялся. В глубине души он почему-то считал, что ответа не будет.
— Что вы хотите этим сказать? Чего вы ждете?
— Жду, как и все остальные.
— Остальные? — Политик осмотрелся по сторонам и внезапно понял, что темные очертания, которые он принял за кусты, на самом деле были человеческими фигурами; кто-то сидел на земле, кто-то стоял. Все молчали. Он схватил человека за плечи.
— Они... вы... вы знаете про Тьму?
Человек отстранился.
— Пошел вон, — спокойно сказал он. — Оставь меня в покое.
Некоторое время политик не сводил с него глаз, но так и не разглядел в темноте лица. Наконец он отполз в сторону и нашел свободное место. Он долго не мог прийти в себя, но потом окончательно смирился. Это означало, что он — не единственный; другие тоже будут избраны. Один раз, когда из-за облаков на несколько секунд вынырнул месяц, ему удалось осмотреться и увидеть, сколько людей пребывает в ожидании вместе с ним. Не меньше сотни. А то и все сто пятьдесят. Почему же они не разговаривают? Он догадывался, что, как и он сам, они слишком полны предстоящим событием и открываются для приятия Тьмы. Что они жаждут и призывают ее к себе. Тучи заволокли луну, и он опять остался в одиночестве, ожидая пришествия Тьмы.
Когда над высотными зданиями на горизонте показались первые проблески зари, он поднялся с земли, чувствуя страшную усталость. Пальто намокло от росы, окоченевшее тело ныло. Остальные тоже вставали, двигаясь медленно и затрудненно, словно от продолжавшегося всю ночь ожидания их суставы заржавели. Их бледные невыспавшиеся лица ничего не выражали, но он знал, что все они испытывают горькое разочарование. Они расходились поодиночке, и под ногами у них клубился утренний туман.
Он чуть не расплакался от досады и пригрозил кулаком исчезающим теням. Затем поплелся домой.
Глава 25
— Тогда почему эта чертова лампа не горит?
Шейла подошла к распределителю, расположенному у дверей задней комнаты, которую они использовали как контору. Жилое помещение находилось наверху.
— Все включено, — крикнула она мужу. — Наверное, лампочка перегорела.
— Тьфу, черт! — выругался он.
— Я дам тебе другую. Заменишь.
— Прекрасно, — угрюмо отозвался Алекс.
Ему хотелось поскорее вернуться на сходку; он с удовольствием слушал разговоры этих парней, а сегодня, в связи с отсутствием других посетителей, появилась идеальная возможность самому поучаствовать в их дискуссиях. К счастью, его бар независимый, поэтому никакие типы, вечно сующие свой нос куда не надо, не донесут пивоваренным компаниям, какого рода организация проводит собрания в его баре. Один его приятель, державший бар в Шердитче, лишился места, когда управляющий пивоварни, владевшей этим баром, узнал, что он предоставляет задние комнаты для собраний «Национального фронта». Самое гнусное в положении арендатора — это то, что приходится плясать под чужую дудку.
— Иди сюда, Шейла, — крикнул он. — Так и быть, принесу.
Она холодно посмотрела на мужа и подала ему фонарик и новую лампочку.
— Сорок ватт? — недовольно спросил он. — Маловато от нее будет толку.
— Других у нас нет, — терпеливо ответила она. — Заодно подними немного «Бейбишама», раз уж ты туда идешь.
— Грушевого сидра? На кой черт он сегодня нужен?
— Завтра пригодится. Сам знаешь, сколько теперь народа набивается в дневное время.
— Да уж, все отовариваются заранее — вечером-то ничего не купишь.
— И правильно делают, иначе мы с тобой разорились бы. Поторапливайся, а то твои приятели разорутся, что так долго нет пива.
— Они вовсе не мои приятели..
— Не считай меня за дурочку. Ты все время возле них вертишься.
— Просто я согласен с тем, что они говорят. Сама видишь, сколько развелось черномазых. Больше, чем нас.
— Ладно уж, спускайся. Иногда ты рассуждаешь как большой ребенок.
Алекс неуклюже полез вниз.
— Попомни мои слова, они еще и сюда повадятся ходить выпивать. — Его большая круглая голова скрылась в подполе.
— Хайль Гитлер! — сухо бросила Шейла и пыхнула сигаретой. После чего с покорным вздохом продолжила наводить блеск на кружки.
Внизу Алекс осветил фонариком грязный, провонявший пивом подвал. Скоро луч наткнулся на свисающую с низкого потолка лампочку без абажура. «Завтра надо будет проверить, сколько осталось товара, — подумал он, ступая по пыльному каменному полу. — Все кончается... о, черт!» Алекс вступил в лужу прокисшего пива и быстро отдернул ногу, стряхивая капли с башмака. Посветил вниз и увидел свое отражение в тонком слое разлитого пива. Пол подвала до середины шел под уклон, чтобы пролитое пиво стекало в центральный желоб, а затем в канализацию. Он провел лучом фонаря вдоль желоба и увидел какие-то тряпки, которые вызвали закупорку.
— Падди, безмозглый ублюдок! — процедил он, имея в виду своего дневного бармена. В обязанности этого маленького ирландца входило каждое утро поднимать в бар напитки из подвала, используя для этого специальный лифт. Наверное, он и уронил в желоб тряпку или еще какую-нибудь дрянь. — Олух ирландский, — пробормотал он, отшвыривая носком промокший хлам. Черт, как трудно стало найти честных работников. Алекс осветил фонарем остро пахнущую смесь различных сортов пива, бурлившую в накрытой решеткой канавке. Хорошо еще, что канавка не забилась. Чего Алекс совершенно не выносил, так это прочищать канализацию. Все это дерьмо и помои. Но канализация должна быть в исправности, иначе в подвале за одну неделю наберется по колено пива, а вонь будет, как на пивоварне. Рассыльные не подкладывают дерн. Кидают ящики как попало. Ему показалось, что от светлого кружка, отбрасываемого лучом фонаря, что-то отпрыгнуло.
— Только не говорите, что у нас завелись крысы, — произнес он вслух.
Алекс обшарил фонарем весь пол, но ничего не обнаружил.
Решив, что это ему просто почудилось, он подошел к лампе. Никаких звуков вроде бы не слышалось. Лампа висела прямо над стоком, и владелец паба потянулся к ней, широко расставив ноги по сторонам канавки.
— Ой! — вскрикнул Алекс, дотронувшись до горячего стекла. Должно быть, лампа перегорела совсем недавно. Он отдернул руку и уронил фонарик. — Черт побери! — Фонарик разбился и потух. Немного света проникало в подвал из открытого люка, но там, где он стоял, было совершенно темно. Алекс полез в карман за носовым платком. Другой карман оттопыривала запасная лампочка. Он начал выкручивать перегоревшую, обернув ее платком, чтобы не обжечься.
Мрак его не беспокоил, поскольку он никогда не боялся темноты, даже в детстве. Но неприятное покалывание в затылке подсказывало ему, что в погребе что-то неладно.
Шейла налегла на стойку и задумчиво уставилась на закрытую дверь. Изо рта у нее торчала очередная сигарета, а полные груди, словно мешки с зерном, уютно устроились на гладкой деревянной поверхности. Она не представляла, сколько еще таких вечеров способна вынести. Наряжаться, глотать стимулирующие пилюли, необходимые для того, чтобы целый вечер кокетничать или выражать сочувствие — в зависимости от настроения каждого клиента, быть со всеми приветливой, но в то же время строгой с теми, кто позволяет себе вольности. В каком-то смысле это похоже на шоу-бизнес, только вот в последнее время нет никакого бизнеса. Скоро от этого газа — или что там скрывается за этой чертовщиной, — конечно, избавятся. Иначе город погибнет. Тем не менее ей следовало быть благодарной за небольшой доход, который она имела от вечерней торговли в задней комнате, при всем ее отвращении к взглядам собиравшихся там людей. Она дала себя уговорить разрешить эти сборища только потому, что они заплатили за месяц вперед. Алекс — такой же, как они, хотя и не желает этого признавать. За эту ночь им, разумеется, придется заплатить отдельно; уйти до утра нет никакой возможности. Если они сунутся ночью на улицу, их сразу арестуют. Где же Алекс? Что-то он задерживается. Кто это на днях выступал по телевизору? Какой-то кардинал или епископ? Сказал, чтобы они молились. Вот потеха! Она представила, как Алекс становится на колени и молится. Под дулом пистолета разве что. И о чем же они должны молиться, интересно? Что толку в молитвах, если это, как утверждает Алекс, — нервный газ? Кому надо молиться, так это ученым. Это они заварили кашу. Пусть теперь и расхлебывают. А молитвы ни к чему.
— Шейла...
Она обернулась. Что это?
— Шейла.
Она вздохнула и поплелась к открытому люку.
— Чего тебе, Алекс? Долго ты еще собираешься возиться, чтобы поднять несчастный ящик пива и «Бейбишама»?
Она прищурилась, всматриваясь в темноту.
— Ты что, до сих пор не вставил лампу? — раздраженно спросила она.
— Шейла, иди сюда.
— Где ты, Алекс? Я тебя не вижу.
— Спускайся.
— Что? Спуститься? Нет уж, Алекс, уволь.
— Прошу тебя, Шейла.
— На что ты намекаешь, Алекс? Я не в настроении.
— Давай-давай, Шейла. Я тебе кое-что покажу.
Жена владельца паба фыркнула:
— Потом покажешь, в постели.
— Нет, Шейла, сейчас. Спускайся.
Голос Алекса звучал на удивление настойчиво.
— Это опасно, Алекс. Я могу упасть.
— Не упадешь. Я тебе помогу. Спускайся.
«О Господи, — подумала Шейла. — И я это делаю безвозмездно».
— Ладно, Алекс, — крикнула она, хихикнув. — Надеюсь, это меня не разочарует.
Крепко ухватившись за края люка, она осторожно поставила ногу на перекладину железной лесенки. Иногда она представляла, как Алекс оступается и проваливается, цепляясь за воздух. Получилось бы очень смешно, в этом ему не откажешь.
— Алекс! Алекс, где ты? — Она спустилась до половины и осмотрелась, стараясь разглядеть что-нибудь во мраке. — Если ты не прекратишь играть в прятки, я сейчас же поднимусь.
— Я здесь, Шейла, жду тебя.
— Ну и чего же ты хочешь? — Шейле эта игра совсем не нравилась. В подвале воняло старым пивом и еще чем-то. Чем? Странный запах. Вдобавок тут было темно и холодно. — Я поднимаюсь, Алекс. Ты ведешь себя как идиот, в полном смысле.
Она ждала ответа, но Алекс молчал.
Шейла спустилась еще на две ступеньки и остановилась.
— Все. Больше не сделаю ни шагу, если ты не покажешься.
Алекс помалкивал. Но Шейла слышала его дыхание. Внезапно ей стало не по себе.
— Пока, Алекс. — Она начала подниматься.
В темноте неясно проступил громадный силуэт Алекса. Он держал что-то над головой. Шейла обернулась в то самое мгновение, когда деревянный молоток, с помощью которого открывают бочонки с пивом, начал падать. Она не успела ни закричать, ни удивиться.
Она упала на пол и лежала неподвижно, но тяжелый молоток снова и снова опускался на ее голову, пока в темный зловонный желоб в центре подвала не потекла ее кровь.
Через несколько минут из люка с удовлетворенной ухмылкой показался Алекс. Он протиснул свое массивное тело в отверстие, так и не выпустив из рук окровавленный молоток. Дотянувшись до стойки, он встал на ноги. Затем подошел к распределительному щиту нижнего этажа и по очереди выключил все лампы, погрузив во тьму оба зала и задние комнаты. Стараясь не упасть в яму, черневшую даже во тьме, вернулся к стойке. Возбужденные голоса, долетавшие из задней комнаты, служили хорошим ориентиром, хотя в этом не было необходимости — он знал паб как свои пять пальцев. Алекс хотел поскорее вернуться на собрание. Они будут рады его увидеть. Им понравится то, что он принесет с собой.
Прежде чем повернуть налево, он несколько долгих секунд смотрел направо, внимательно изучая дорогу. Никого. Ни полиции, ни армейских патрульных машин. Сейчас или никогда. Он побежал, направляясь в сторону большого парка. Туда, где парк был пуст. И темен.
Он бежал тяжело и неуклюже, словно под его короткими ногами расстилалась не твердая и гладкая поверхность дороги, а булыжная мостовая. Когда пару лет назад, в период повального увлечения бегом трусцой, его коллеги по палате общин тоже загорелись этой идеей, он невольно усомнился в их нормальности. Движение со скоростью, превышающей скорость быстрой ходьбы, несомненно вредит здоровью. Неудивительно, что некоторые из них вскоре свалились от инфаркта. Он вспомнил, как однажды все члены, парламента получили брошюры, призывающие посещать гимнастический зал. Там было сказано, что если они будут следить за здоровьем, то приобретут энергию, необходимую для того, чтобы как можно лучше служить своим избирателям. Прекрасно, только его жизненная энергия зависела не от состояния организма, а от сознания. Если уж на то пошло, каждую такую брошюру следовало бы снабдить грифом «Опасно для здоровья». Едва ли можно успешно служить своим избирателям из деревянного ящика, зарытого в землю на глубину шести футов. И если его сердцу суждено отказать, то он бы предпочел, чтобы это произошло от чрезмерных требований какой-нибудь славной шлюхи, чем от беготни по парку в парусиновых туфлях. Перед входом он остановился и отдышался, с шумом заглатывая воздух. За оградой лежала бескрайняя тьма, и он испугался, но все же заставил себя войти. Ночь поглотила его, словно он никогда и не существовал.
Благополучно проникнув в святилище тьмы, он упал на траву, не обращая внимания на сырость, и напряг все силы, чтобы побыстрее восстановить нормальное дыхание. Вдали сияли городские огни, но их свет не достигал окраины парка. Он находился в районе Кенсингтонского сада, рассчитав, что ему лучше держаться подальше от раскинувшегося на другом берегу серпантина Гайд-парка, где действовал полицейский пост. Он затруднился бы объяснить, почему оказался именно здесь. Даже шестнадцатилетний стаж члена парламента от лейбористской партии не помешал бы его немедленному аресту. Каждому члену парламента, выполняющему задание правительства, с наступлением темноты полагался полицейский эскорт, в противном случае они должны были сидеть дома, как все рядовые граждане. Из-за этих ограничений в палате общин каждый день разыгрывалась буря, но премьер-министр и министр внутренних дел были неумолимы. Все желающие уехать из столицы, пока сохраняется чрезвычайное положение, не встречали никаких препятствий, но оставшиеся подпадали под действие правительственного постановления. До тех пор, пока не будет найдено решение этой безумной проблемы, условия жизни в Лондоне будут оставаться суровыми. Плевать на решение, кричат с обеих сторон «заднескамеечники», в чем состоит сама проблема? Что же все-таки происходит каждую ночь? Почему до сих пор нет никакого официального заявления? Общественность вправе это знать. Члены парламента вправе это знать! Когда им сказали, что это некая бесплотная темная субстанция, оказывающая загадочное воздействие на человеческий мозг и, насколько представлялось возможным судить, не имеющая никакой определенной формы, они удивились и отказались этому верить. Это был не газ и не какое-то иное отравляющее вещество. Вскрытие мозга жертв, пораженных этой чертовщиной или покончивших с собой под ее воздействием, ничего не прояснило. Никто не знал, почему люди, слоняющиеся днем по улицам, становятся податливыми, как воск, и не выходят из состояния, похожего на транс. Как и следовало ожидать, всякие попытки отнести это явление к разряду сверхъестественных решительно пресекались.
Он встал и смахнул с коленей росу. Постепенно его глаза привыкли к темноте, и до него дошло, что участок, на котором он оказался, значительно светлее, чем кромешная тьма впереди. Он побрел туда, страстно желая окунуться во тьму с головой. Эти кретины совершенно не понимают ее смысла! Это же новая реальность — впрочем, нет, не новая: она стара, как мир. Эта сила существовала еще до появления человека — темная сила, в союз с которой человек вступил с самого начала. И теперь она обитает в человеке. Она всегда была там, во Тьме, где скрывается зло, где гнездятся постыдные инстинкты, во Тьме, которая призывает человека отдаться ей целиком. Наконец ее час пробил.
Он замер. Впереди что-то мелькнуло. Но ни звука. Ни движения. Должно быть, показалось.
Тьма обратилась к нему; Тьма диктовала, что ему надо делать. Политическая власть — ничто по сравнению с той властью, которая была ему предложена. Это дьявольски трудный шаг, зато наградой станет вечность. Отныне сомнения отброшены. Он сделал выбор.
Луна скрылась за облаками, и он почти ничего не видел. Из отеля, выходившего на Парковую аллею, виднелись огоньки, но они были далеко и не имели никакого отношения к черной пустоте, в которой он оказался. Но Тьма ли это? Это действительно та сила, которую он искал? Так пусть же это произойдет! Поглоти меня, прими... Внезапно он наткнулся на человека, сидевшего на траве. Политик грузно упал навзничь.
— Кто здесь? — ворчливо спросил он, несколько оправившись от удивления.
В ответ раздалось какое-то бормотание, смысла которого он не разобрал. Он прищурился, стараясь рассмотреть человека получше.
— Кто здесь? — повторил он, осмелев. — Отвечайте! — Он говорил шепотом, но довольно грубо.
Он осторожно подполз ближе.
— Ну-ка, отвечайте. Что вы здесь делаете?
— Жду, — последовал неохотный ответ. Голос был мужской.
Политик растерялся. В глубине души он почему-то считал, что ответа не будет.
— Что вы хотите этим сказать? Чего вы ждете?
— Жду, как и все остальные.
— Остальные? — Политик осмотрелся по сторонам и внезапно понял, что темные очертания, которые он принял за кусты, на самом деле были человеческими фигурами; кто-то сидел на земле, кто-то стоял. Все молчали. Он схватил человека за плечи.
— Они... вы... вы знаете про Тьму?
Человек отстранился.
— Пошел вон, — спокойно сказал он. — Оставь меня в покое.
Некоторое время политик не сводил с него глаз, но так и не разглядел в темноте лица. Наконец он отполз в сторону и нашел свободное место. Он долго не мог прийти в себя, но потом окончательно смирился. Это означало, что он — не единственный; другие тоже будут избраны. Один раз, когда из-за облаков на несколько секунд вынырнул месяц, ему удалось осмотреться и увидеть, сколько людей пребывает в ожидании вместе с ним. Не меньше сотни. А то и все сто пятьдесят. Почему же они не разговаривают? Он догадывался, что, как и он сам, они слишком полны предстоящим событием и открываются для приятия Тьмы. Что они жаждут и призывают ее к себе. Тучи заволокли луну, и он опять остался в одиночестве, ожидая пришествия Тьмы.
Когда над высотными зданиями на горизонте показались первые проблески зари, он поднялся с земли, чувствуя страшную усталость. Пальто намокло от росы, окоченевшее тело ныло. Остальные тоже вставали, двигаясь медленно и затрудненно, словно от продолжавшегося всю ночь ожидания их суставы заржавели. Их бледные невыспавшиеся лица ничего не выражали, но он знал, что все они испытывают горькое разочарование. Они расходились поодиночке, и под ногами у них клубился утренний туман.
Он чуть не расплакался от досады и пригрозил кулаком исчезающим теням. Затем поплелся домой.
Глава 25
Потягивая виски, Бишоп закурил сигарету — третью за то время, что сидел в баре. Посмотрел на часы. Конференция продолжалась уже более трех часов, но когда он полчаса назад вышел из зала, до каких-либо выводов было еще далеко. Удивительно, если при таком количестве участников вообще удастся прийти к какому-нибудь соглашению. Сочетание ученых и парапсихологов, наряду с правительственными чиновниками, тщетно пытающимися примирить разногласия между обеими фракциями, едва ли способствовало созданию оптимальной рабочей атмосферы. Представитель какого-то американского исследовательского общества изложил теорию коллективного бессознательного Юнга: «Подобно тому, как анатомические особенности человеческого организма обнаруживают сходство независимо от расовых различий, психическая сфера также покоится на некоем едином субстрате, перекрывающем различия в культурных и сознательных напластованиях» — и высказал предположение, что коллективное бессознательное характеризуется скрытыми тенденциями к одинаковым реакциям, образу мышления и поведению, доставшимися человечеству в наследство в ходе психологического развития. Одни и те же инстинкты присущи всем народам и поколениям — не этим ли объясняется сходство самых разнообразных мифов и символов? А одним из наиболее распространенных человеческих влечений является влечение к злу. Ему возразили, что, несмотря на все злодеяния, стремление к добру было преобладающим на протяжении всей истории, и докладчик согласился с этим, но добавил, что, возможно, после многовекового насильственного подавления влечение к злу вырвалось из-под контроля разума. И вот в конце концов оно материализовалось.
Бишоп, сидевший в последнем ряду просторной современной аудитории, с улыбкой наблюдал, как озадаченно переглядывались комиссар полиции и начальник генерального штаба. Не будь у них официальных данных и свидетельств очевидцев о необъяснимых широкомасштабных беспорядках, каждую ночь повторяющихся в столице, они бы в два счета прекратили эти заумные дискуссии. Тем не менее, когда представитель делегации Института возможностей человека заявил, что эта вспышка безумия знаменует окончательный прорыв к истинному душевному здоровью, они позеленели от ярости. Сам министр внутренних дел сделал строгое предупреждение докладчику, разглагольствовавшему о том, что норма не обязательно такова, как ее понимает общество, и что состояние отчуждения, пребывание в полусне или забытьи, а также полное умопомешательство — это и есть естественное состояние человека. Все мужчины и женщины, подвергшиеся воздействию этой силы, пребывают в состоянии измененного сознания, похожем на транс, в состоянии просветления. Они выполняют миссию, которую так называемые нормальные люди, в том числе и все присутствующие в зале, еще не поняли и не оценили. Министр внутренних дел предупредил докладчика и его единомышленников, что, если они будут упорствовать в проталкивании подобных неплодотворных и откровенно нелепых воззрений, их удалят из аудитории. В стране чрезвычайное положение, и хотя в этой ситуации важно принять во внимание каждое мнение, легкомысленные спекуляции недопустимы.
Когда дискуссия приобрела преимущественно научно-медицинское направление, министр внутренних дел и другие представители власти испытали заметное облегчение, но заявление именитого нейрохирурга, сидевшего в первом ряду, принесло им разочарование. Он сообщил об операциях по вскрытию черепа, проведенных совместно со специальной бригадой хирургов на некоторых лондонских жертвах, как умерших, так и живых, в целях выявления патологических изменений мозга. Результаты оказались отрицательными: ни воспаления мембран или нервов, ни повреждения тканей, ни закупорки в системе циркуляции спинномозговой жидкости, ни бактериальной инфекции, ни тромбов, ни ухудшения кровоснабжения мозга не обнаружено. Хирург продолжил перечисление вероятных нарушений, упомянув химическую недостаточность, которая могла бы привести к сбою нормальной функции мозга, и заверил всех присутствующих, что ее признаков тоже не обнаружено. Провели и другие испытания — не столько в надежде на успех, сколько от отчаяния, — но и они не принесли никаких положительных результатов. Недостатка ферментов в организме жертв не было — в противном случае обнаружилась бы повышенная концентрация аминокислот в крови, в частности фениламина. Не наблюдалось никакого внезапного дисбаланса хромосом в клетках. Наиболее тщательному обследованию подверглась центральная область мозга, особенно участки, сгруппированные вокруг насыщенных кровью полостей, именуемых желудочками. Один из этих участков, гипоталамус, регулирует голод, жажду, температуру, сексуальное влечение и агрессивность, но внимательное изучение скопления нервных образований, образующих лимбическую систему, — перегородки, поясной извилины, амигдалы и гиппокампа, которые считаются ответственными за такие эмоциональные реакции, как страх и агрессивность, — не обнаружило ничего необычного. Настолько, разумеется, насколько они способны судить; хотя наука значительно продвинулась вперед, мозг по-прежнему остается загадкой.
Участники конференции, многие из которых не поняли ни слова из перенасыщенного медицинскими терминами выступления знаменитого врача, недовольно зашумели. Озабоченный тем, чтобы за отведенное на конференцию время прозвучало как можно больше выступлений, министр внутренних дел попросил высказать свою точку зрения известного психиатра, сидевшего рядом с нейрохирургом. Громким, но в то же время странно-умиротворяющим голосом он коротко и ясно охарактеризовал два основных душевных расстройства у людей с нарушениями эмоциональной сферы. При маниакально-депрессивном психозе настроение пациента переходит от состояния тупой подавленности к одержимости, что объясняет впадание жертв в своеобразный транс в дневное время и неудержимую потребность в насилии и разрушении по ночам. Однако лечение такими препаратами, как литий, на этих людей совершенно не действует. Что касается шизофрении — второго основного душевного заболевания, — то она, как правило, поражает лиц с наследственными нарушениями обмена веществ. Ее симптомами являются иррациональный образ мышления, неадекватные эмоции и нарушение коммуникативной функции, каждый из которых наблюдается у жертв недавних событий. Фенотиазины, которые применяют в качестве транквилизаторов, а также другие препараты, например флюфеназин, не производят на этих людей никакого лечебного воздействия. Шоковую терапию на них еще не испробовали, но психиатр выразил сомнение относительно эффективности этого метода. Единственное, что может привести к успеху, — это лоботомия, но он отметил, что при таком количестве жертв этот метод непрактичен.
Психиатр в упор посмотрел на министра внутренних дел и его спешно назначенного «чрезвычайного» советника, сидевших за длинным полированным столом на небольшом возвышении, и замолчал, пока министр наконец не понял, что больше ему добавить нечего. После этого встал представитель организации, именуемой «Спасательная группа братства духовных границ», и сообщил, что наблюдающиеся в Лондоне явления представляют собой не что иное, как крупное скопление существ, не знающих, что они мертвы и навязывающих живым свое заблуждение. Разрушительные акты насилия, совершенные одержимыми, вызваны тем, что заблудшие духи испугались. "Он попросил, чтобы медиумам позволили указать путь измученным духам и помочь им сбросить земные узы.
Бишоп решил, что в работе конференции наступил такой момент, когда ему не мешало бы выпить.
Стараясь никого не обеспокоить, он выбрался из зала и прорвался сквозь толпу журналистов, собравшихся у дверей. Бар отеля был пуст, и скучающий бармен явно обрадовался, что кто-то составит ему компанию. У Бишопа, однако, не было настроения вступать в разговоры. Первый стакан виски он проглотил залпом и, задумавшись, сидел над вторым.
Конференция проводилась в отеле при бирмингемском выставочном центре, представлявшем собой огромный комплекс павильонов и конференц-залов. Комплекс располагался в нескольких милях от города, и туда было легко добраться по автостраде М-1. Власти сочли, что проводить эту встречу в Лондоне слишком рискованно, поскольку ситуация в столице по-прежнему оставалась непредсказуемой. Высказывали опасения, что многие организации, получившие приглашение принять участие в дискуссии, могут отклонить это предложение, если встреча состоится в опасной зоне. Во всяком случае, начальник генерального штаба заявил: «Ни один полководец не проводит военный совет на поле битвы!» Когда Бишоп, Джейкоб Кьюлек, Джессика и Эдит Метлок прибыли сюда рано утром, в вестибюле отеля уже толпились оживленно переговаривающиеся группы ученых, медиков и парапсихологов. Снаружи собралась еще более многочисленная толпа журналистов, которые, как и участники конференции, съехались со всех концов света. У Бишопа мелькнула мысль, что правительство, возможно, устроило эту конференцию для отвода глаз, чтобы только продемонстрировать, что оно не бездействует, или же от отчаяния, поскольку не видело никакого решения этой проблемы. Вероятно, по обеим причинам, решил он в конце концов.
Бишоп, сидевший в последнем ряду просторной современной аудитории, с улыбкой наблюдал, как озадаченно переглядывались комиссар полиции и начальник генерального штаба. Не будь у них официальных данных и свидетельств очевидцев о необъяснимых широкомасштабных беспорядках, каждую ночь повторяющихся в столице, они бы в два счета прекратили эти заумные дискуссии. Тем не менее, когда представитель делегации Института возможностей человека заявил, что эта вспышка безумия знаменует окончательный прорыв к истинному душевному здоровью, они позеленели от ярости. Сам министр внутренних дел сделал строгое предупреждение докладчику, разглагольствовавшему о том, что норма не обязательно такова, как ее понимает общество, и что состояние отчуждения, пребывание в полусне или забытьи, а также полное умопомешательство — это и есть естественное состояние человека. Все мужчины и женщины, подвергшиеся воздействию этой силы, пребывают в состоянии измененного сознания, похожем на транс, в состоянии просветления. Они выполняют миссию, которую так называемые нормальные люди, в том числе и все присутствующие в зале, еще не поняли и не оценили. Министр внутренних дел предупредил докладчика и его единомышленников, что, если они будут упорствовать в проталкивании подобных неплодотворных и откровенно нелепых воззрений, их удалят из аудитории. В стране чрезвычайное положение, и хотя в этой ситуации важно принять во внимание каждое мнение, легкомысленные спекуляции недопустимы.
Когда дискуссия приобрела преимущественно научно-медицинское направление, министр внутренних дел и другие представители власти испытали заметное облегчение, но заявление именитого нейрохирурга, сидевшего в первом ряду, принесло им разочарование. Он сообщил об операциях по вскрытию черепа, проведенных совместно со специальной бригадой хирургов на некоторых лондонских жертвах, как умерших, так и живых, в целях выявления патологических изменений мозга. Результаты оказались отрицательными: ни воспаления мембран или нервов, ни повреждения тканей, ни закупорки в системе циркуляции спинномозговой жидкости, ни бактериальной инфекции, ни тромбов, ни ухудшения кровоснабжения мозга не обнаружено. Хирург продолжил перечисление вероятных нарушений, упомянув химическую недостаточность, которая могла бы привести к сбою нормальной функции мозга, и заверил всех присутствующих, что ее признаков тоже не обнаружено. Провели и другие испытания — не столько в надежде на успех, сколько от отчаяния, — но и они не принесли никаких положительных результатов. Недостатка ферментов в организме жертв не было — в противном случае обнаружилась бы повышенная концентрация аминокислот в крови, в частности фениламина. Не наблюдалось никакого внезапного дисбаланса хромосом в клетках. Наиболее тщательному обследованию подверглась центральная область мозга, особенно участки, сгруппированные вокруг насыщенных кровью полостей, именуемых желудочками. Один из этих участков, гипоталамус, регулирует голод, жажду, температуру, сексуальное влечение и агрессивность, но внимательное изучение скопления нервных образований, образующих лимбическую систему, — перегородки, поясной извилины, амигдалы и гиппокампа, которые считаются ответственными за такие эмоциональные реакции, как страх и агрессивность, — не обнаружило ничего необычного. Настолько, разумеется, насколько они способны судить; хотя наука значительно продвинулась вперед, мозг по-прежнему остается загадкой.
Участники конференции, многие из которых не поняли ни слова из перенасыщенного медицинскими терминами выступления знаменитого врача, недовольно зашумели. Озабоченный тем, чтобы за отведенное на конференцию время прозвучало как можно больше выступлений, министр внутренних дел попросил высказать свою точку зрения известного психиатра, сидевшего рядом с нейрохирургом. Громким, но в то же время странно-умиротворяющим голосом он коротко и ясно охарактеризовал два основных душевных расстройства у людей с нарушениями эмоциональной сферы. При маниакально-депрессивном психозе настроение пациента переходит от состояния тупой подавленности к одержимости, что объясняет впадание жертв в своеобразный транс в дневное время и неудержимую потребность в насилии и разрушении по ночам. Однако лечение такими препаратами, как литий, на этих людей совершенно не действует. Что касается шизофрении — второго основного душевного заболевания, — то она, как правило, поражает лиц с наследственными нарушениями обмена веществ. Ее симптомами являются иррациональный образ мышления, неадекватные эмоции и нарушение коммуникативной функции, каждый из которых наблюдается у жертв недавних событий. Фенотиазины, которые применяют в качестве транквилизаторов, а также другие препараты, например флюфеназин, не производят на этих людей никакого лечебного воздействия. Шоковую терапию на них еще не испробовали, но психиатр выразил сомнение относительно эффективности этого метода. Единственное, что может привести к успеху, — это лоботомия, но он отметил, что при таком количестве жертв этот метод непрактичен.
Психиатр в упор посмотрел на министра внутренних дел и его спешно назначенного «чрезвычайного» советника, сидевших за длинным полированным столом на небольшом возвышении, и замолчал, пока министр наконец не понял, что больше ему добавить нечего. После этого встал представитель организации, именуемой «Спасательная группа братства духовных границ», и сообщил, что наблюдающиеся в Лондоне явления представляют собой не что иное, как крупное скопление существ, не знающих, что они мертвы и навязывающих живым свое заблуждение. Разрушительные акты насилия, совершенные одержимыми, вызваны тем, что заблудшие духи испугались. "Он попросил, чтобы медиумам позволили указать путь измученным духам и помочь им сбросить земные узы.
Бишоп решил, что в работе конференции наступил такой момент, когда ему не мешало бы выпить.
Стараясь никого не обеспокоить, он выбрался из зала и прорвался сквозь толпу журналистов, собравшихся у дверей. Бар отеля был пуст, и скучающий бармен явно обрадовался, что кто-то составит ему компанию. У Бишопа, однако, не было настроения вступать в разговоры. Первый стакан виски он проглотил залпом и, задумавшись, сидел над вторым.
Конференция проводилась в отеле при бирмингемском выставочном центре, представлявшем собой огромный комплекс павильонов и конференц-залов. Комплекс располагался в нескольких милях от города, и туда было легко добраться по автостраде М-1. Власти сочли, что проводить эту встречу в Лондоне слишком рискованно, поскольку ситуация в столице по-прежнему оставалась непредсказуемой. Высказывали опасения, что многие организации, получившие приглашение принять участие в дискуссии, могут отклонить это предложение, если встреча состоится в опасной зоне. Во всяком случае, начальник генерального штаба заявил: «Ни один полководец не проводит военный совет на поле битвы!» Когда Бишоп, Джейкоб Кьюлек, Джессика и Эдит Метлок прибыли сюда рано утром, в вестибюле отеля уже толпились оживленно переговаривающиеся группы ученых, медиков и парапсихологов. Снаружи собралась еще более многочисленная толпа журналистов, которые, как и участники конференции, съехались со всех концов света. У Бишопа мелькнула мысль, что правительство, возможно, устроило эту конференцию для отвода глаз, чтобы только продемонстрировать, что оно не бездействует, или же от отчаяния, поскольку не видело никакого решения этой проблемы. Вероятно, по обеим причинам, решил он в конце концов.