Херберт Джеймс. Тьма

   — Вы сказали, что его спутника звали Киркхоуп. Не Доминик ли Киркхоуп?
   Кьюлек кивнул:
   — Да, мистер Бишоп. Это тот самый человек, который использовал «Бичвуд» для своих оккультных опытов.
   — Вы знали, что в этот дом я отправился косвенным образом из-за господина Киркхоупа?
   — Я об этом догадывался. Вас наняли его родственники?
   — Нет, это было предпринято исключительно по просьбе агентов по продаже недвижимости. По-видимому, Киркхоупы очень давно владели «Бичвудом», но никогда им не пользовались. Наряду с прочей недвижимостью они сдавали в аренду и этот дом.
   Примерно в 30-х годах там начала происходить какая-то чертовщина — агентам было строго наказано ничего не разглашать, — и в ней был замешан Доминик Киркхоуп. Дело приняло настолько серьезный оборот, что Киркхоупы, то есть родители Доминика, заставили этих нанимателей съехать. Время от времени в доме появлялись новые жильцы, но никто не задерживался надолго — все жаловались на то, что там происходит что-то неладное. Естественно, что постепенно «Бичвуд» приобрел репутацию «дома с привидениями» и стал пустовать. Из-за того что с ним было связано имя Доминика Киркхоупа, он в конце концов превратился для всей семьи в какое-то пугало, порочащее их добрую репутацию. Долгое время дом стоял заброшенным, пока ровно год назад Киркхоупы не решили избавиться от него навсегда. Он был модернизирован, приведен в порядок и приобрел вполне респектабельный вид. Но продать его все же не удавалось. Слухи о какой-то странной «атмосфере», царящей там, не прекращались. И, думаю, что к решению пригласить парапсихолога их подтолкнуло крайнее отчаяние. Вот почему я и оказался в «Бичвуде».
   Кьюлек и его дочь молчали, ожидая, что Бишоп продолжит свой рассказ. И вдруг оба почувствовали, что он к этому не расположен.
   — Простите, — сказал Кьюлек, — я понимаю, что эти воспоминания неприятны...
   — Неприятны? Господи, видели бы вы, что они сотворили друг с другом в этом доме! Изуверство...
   — Вероятно, нам не следовало просить мистера Бишопа вспоминать это страшное событие, отец, — тихо сказала Джессика.
   — Мы должны. Это очень важно. — Жесткость в голосе старика удивила Бишопа. — Простите, мистер Бишоп, но мне крайне необходимо знать, что вы там обнаружили.
   — Мертвые тела, вот и все, что я там обнаружил! Растерзанные, искромсанные, расчлененные. То, что все они сделали, не поддается описанию!
   — Да, но что там было еще? Что вы чувствовали?
   — Меня зверски мутило. А вы что подумали, черт возьми?
   — Нет, я имел в виду не ваше состояние. Что вы чувствовали в доме? Было ли там что-нибудь еще, мистер Бишоп?
   Бишоп уже открыл было рот, чтобы что-то добавить, но внезапно как-то обмяк и тяжело откинулся на спинку кресла. Джессика вскочила и подбежала к нему; не понимая, что произошло, старик удивленно подался вперед.
   — Что с вами? — Озабоченно глядя на Бишопа, Джессика тронула его за плечо.
   Он посмотрел на девушку ничего не выражающим взглядом. Это продолжалось несколько секунд, но постепенно он пришел в себя.
   — Простите. Я пытался мысленно вернуться в тот день, но мое сознание, кажется, просто не срабатывает. Я не могу даже вспомнить, как я оттуда выбрался.
   — Вас нашли во дворе за домом, — напомнил Кьюлек. — Вы лежали без чувств около своей машины. Местные жители вызвали полицию, но когда полицейские прибыли, вы были не в состоянии говорить и не сводили взгляда с «Бичвуда». Так записано в протоколе. Сначала они подумали, что вы тоже в этом замешаны, но ваши показания подтвердили агенты по недвижимости. Неужели вы совсем ничего не помните?
   — Единственное, что я знаю, — это то, что еле унес оттуда ноги. — Бишоп с силой надавил пальцами на глазницы, будто хотел выжать из них воспоминание. — На протяжении последних месяцев я много раз пытался восстановить в памяти эти события, но у меня ничего не получалось; одни изуродованные трупы, и ничего более. Не помню даже, как я оттуда выбрался. — Он глубоко вздохнул, и его лицо приобрело более спокойное выражение. Кьюлек был разочарован.
   — Теперь-то вы можете сказать, почему вас так все это интересует? — спросил Бишоп. — Если не считать того, что в этом деле замешан Прижляк, не понимаю, почему оно вас так занимает.
   — Не уверен, что смогу точно это сформулировать. — Кьюлек встал и удивил Бишопа тем, что подошел к окну и начал смотреть на улицу, будто мог там что-нибудь разглядеть. Затем повернул голову к гостю и улыбнулся. — Вам, вероятно, кажется, что для слепого я веду себя довольно своеобразно. Видите ли, прямоугольник окна светится. Это единственное, что различают мои глаза. Боюсь, он притягивает меня не меньше, чем пламя притягивает мошкару.
   — Отец, мы действительно обязаны дать какое-то объяснение, — напомнила Джессика.
   — Да, конечно. Но что я, в сущности, могу поведать нашему другу? Разделит ли он мои опасения? Поймет или только посмеется?
   — Я бы предпочел, чтобы выбор остался за мной, — твердо ответил Бишоп.
   — Отлично. — Кьюлек повернулся и стал лицом к Бишопу. — Я упомянул о том, что Прижляк хотел, чтобы я вступил в его организацию, но я не был согласен с направлением его исследований. Я даже пытался отговорить его и Киркхоупа от продолжения их сомнительных опытов. Зная о моей убежденности в существовании особой духовной связи между отдельным человеком и коллективным сознанием, они решили, что я захочу принять участие в их весьма специфической работе.
   — Но чем же они занимались? Во что верили?
   — В зло, мистер Бишоп. Они верили в зло как в самостоятельную силу — силу, единственным источником которой является человек.

Глава 4

   Оба полицейских почти одновременно почувствовали какую-то странную напряженность. Ночное дежурство обещало быть легким; скучным, но все-таки легким. В эту ночь главной их обязанностью было следить за улицей, докладывая обо всем, что покажется подозрительным, и время от времени давать знать местным жителям о своем присутствии, курсируя вдоль по улице на патрульной «панде». Так прошло уже два часа — два часа скуки. Но в один миг что-то неуловимо изменилось, и у них начали сдавать нервы.
   — Все это чертовски глупо, — произнес наконец тот, который был покрупнее.
   — Ты о чем? — спросил его напарник.
   — Торчать тут всю ночь ради удовольствия этих людишек.
   — Подозреваю, что они маленько обеспокоены, Лез.
   — Обеспокоены? Четыре убийства и сгоревший дотла особняк с двумя трупами — и все это за одну ночь? Да пройдет лет сто, прежде чем на этой улице произойдет что-нибудь еще, приятель. Они свое получили.
   — И все же не стоит их винить. Я хочу сказать, это же не улица Коронации, верно?
   Лез с омерзением выглянул в окно.
   — Нет, будь я проклят.
   — Надо бы сделать еще один рейд. А пока давай покурим.
   Они закурили, прикрывая ладонями ярко вспыхнувшее пламя спички. Лез немного опустил стекло, выкинул спичку и оставил щель, чтобы выходил дым.
   — Ничего не понимаю, Боб. А ты что об этом думаешь? — Он глубоко затянулся.
   — Обычное дело. Нормальная улица, нормальные люди — во всяком случае, на первый взгляд. До поры до времени. Пока не произойдет сбой.
   — Ага, вроде того чертова прошлогоднего сбоя, точно? Когда тридцать семь человек разделались сами с собой? Нет, с этой улицей творится что-то неладное, приятель.
   Боб в темноте усмехнулся:
   — Думаешь, какие-нибудь сверхъестественные штучки? Брось ты это, Лез.
   — Смейся сколько влезет, — возмущенно сказал Лез. — Всякому нормальному человеку ясно, что здесь что-то не в порядке. Ну вот скажи, ты видел того психа, который стрелял в мальчишек и ихнего старика? Это же стопроцентный сумасшедший. Я заглядывал в его камеру. Сидит там как поганый зомби. Ничего не сделает, пока его не заставишь. Старый педик, между прочим.
   — Да?
   — Да, имел судимость. Пару раз сидел.
   — Но как же он раздобыл ружье? Получить разрешение он никак не мог.
   — А разве это было его ружье? Это было ружье старика, отца этих чертовых мальчишек. Вот в чем штука. Этот псих, Бертон, пролез к ним в дом и нашел там ружье. И патроны нашел, целую обойму. Он даже умудрился перезарядить ружье перед тем, как выстрелить в старика. А потом, как говорит сержант, пытался направить его на себя. Но ствол-то длинный. Старый дурак не то что застрелиться, а даже башку не смог бы им почесать.
   — Да, потеха. — Бобу иногда казалось, что в роли преступника его напарник был бы как раз на месте.
   Некоторое время они сидели молча и снова ощутили какое-то нарастающее беспокойство.
   — Ну хватит, — внезапно решил Боб и протянул руку к ключам зажигания, — пора ехать.
   — Постой. — Лез поднял руку и внимательно посмотрел в ветровое стекло.
   — В чем дело? — Боб пытался рассмотреть, что привлекло внимание напарника.
   — Вон там. — Толстяк показал, и Боб раздраженно нахмурился.
   — Где, Лез? Показываешь на всю улицу.
   — Нет, ничего. Мне почудилось, что по тротуару кто-то идет, но это просто обман зрения — фонари мигают.
   — Наверное. Я-то ничего не вижу. В такое время все давно уже дрыхнут. На всякий случай подъедем поближе, чтобы удостовериться.
   Патрульная машина медленно отделилась от края тротуара и бесшумно поползла по улице. Боб включил передние фары.
   — Заодно покажем, что мы здесь, если кому-то интересно, — сказал он. — Спокойнее будут спать.
   Они трижды проехались в оба конца улицы, и тут Лез снова насторожился:
   — Там, Боб. Там внутри кто-то ходит. Боб плавно остановил «панду».
   — Это же тот дом, который на днях сгорел, — сказал он.
   — Ну да, так по-твоему, там никого не может быть? Пойду взгляну.
   Толстяк вылез из машины, а его напарник послал по радио краткое сообщение на участок. Затем пошарил в бардачке и схватил фонарик.
   — Там же ни черта не видно, — пробормотал он.
   Ворота были открыты, но Лез, проходя, коротко постучал; иногда он предпочитал предупреждать тех, кто мог таиться в тени, чтобы дать им возможность убраться — столкновение с преступниками отнюдь не составляло величайшей радости в его жизни. Он подождал, пока Боб его догонит, и направил на дом луч мощного фонаря.
   Несмотря на то что фасад почти не пострадал, если не считать пустых глазниц окон, дом имел плачевный вид и уже не был похож на человеческое жилище. Лез знал, что самые серьезные повреждения были в задней части здания, поскольку пожар начался на кухне. Он перевел луч на стоявший вплотную соседний дом. «Им чертовски повезло, — подумал он. — Могли бы тоже сгореть».
   — Ну, что обнаружил, Лез?
   Толстяк сердито оглянулся на Боба, незаметно подкравшегося сзади.
   — Ты так не подкрадывайся, понял? Из меня чуть дух не вышибло, — произнес он шепотом.
   Боб осклабился.
   — Виноват, — сказал он с довольным видом.
   — Из машины мне показалось, что кто-то лезет в окно. А может, это были тени от фар.
   — Посмотрим, раз уж мы здесь. Ну и вонища тут, верно? А в соседнем доме есть кто-нибудь? — Боб направился к дому, и Лез старался от него не отставать.
   — Да, наверно. Их дом не задело.
   Боб свернул с дорожки и, пройдя через крошечный садик, подошел к провалу окна на нижнем этаже.
   — Подними фонарь, Лез. Посвети внутри.
   Лез повиновался, и оба заглянули через оконный проем в развалины.
   — Небольшой беспорядок, — изрек Лез. Боб не стал утруждать себя ответом.
   — Зайдем посмотрим, что там внутри.
   Они вернулись к распахнутой входной двери, и толстяк осветил прихожую.
   — После тебя, Лез..
   — Возможно, это небезопасно. Перекрытия, наверное, насквозь прогорели.
   — Нет, только ковер слегка подпалило. В этой части дома серьезных повреждений нет, пожарные вовремя подоспели. Давай входи.
   Лез с опаской переступил порог, на каждом шагу проверяя доски на прочность, как будто пол мог в любой момент провалиться. Он уже дошел до середины коридора, как вдруг произошло нечто странное.
   Широкое, нечетко очерченное пятно света от фонарика потускнело, словно натолкнулось на густую дымовую завесу. Но дыма не было. Казалось, луч вошел во что-то плотное, что-то поглощающее его яркость. Во что-то темное.
   Боб быстро заморгал. Должно быть, это ему почудилось. Но что-то надвигалось на них, бесформенное и бесплотное. Как будто стала вдруг наступать дальняя стена. Нет, наверное, дело в батарейках: батарейки сели, и луч потускнел. Но луч был ярким на всем протяжении, тускнея только в самом конце.
   Лез попятился, заставив отступить и Боба. Почти слившись, они пятились так по узкому коридору к выходу, а освещенное фонариком пространство продолжало сжиматься, простираясь перед ними не более чем на двенадцать футов. Они почему-то не решались повернуться спиной к надвигающейся тьме, опасаясь, что это сделает их более уязвимыми.
   Как только они добрались до выхода, свет фонарика стал ярче и тьма отступила. Ощущение подавленности и страха внезапно исчезло.
   — Что это было? — Голос у Боба дрожал.
   — Не знаю. — Лез прислонился к косяку, схватившись за фонарик обеими руками, чтобы усмирить скачущий луч. — Я ничего не понял. Знаешь, что я тебе скажу? Я туда больше не пойду. Давай вызовем кого-нибудь на подмогу.
   — Ага. И что мы скажем? Что мы испугались какой-то тени?
   Внезапный вопль заставил обоих встрепенуться. Лез выронил фонарик, и он загремел по ступенькам крыльца, мгновенно потухнув.
   — Господи, что это? — вымолвил толстяк, едва держась на слабеющих ногах.
   Вопль повторился, и на этот раз они поняли, что кричал не человек.
   — Из соседнего дома, — дрогнувшим голосом произнес Боб. — Быстрее! — Он побежал через садик и перепрыгнул через невысокую изгородь, разделявшую два участка. Лез неуклюже припустил за ним. Когда толстяк догнал Боба, тот уже изо всех сил колотил в дверь. Изнутри доносился жуткий предсмертный вой, но затем пронзительный крик кого-то другого заставил обоих похолодеть.
   — Вышибай ее, Боб! Вышибай дверь! — Лез уже стоял сзади. Размахнувшись, он ударил тяжелым башмаком по замку. Небольшое матовое оконце над почтовым ящиком осветилось, и полицейские с удивлением отступили. Послышалось какое-то неясное жужжание.
   Боб приник лицом к почтовому ящику, приподняв крышку. Все его тело сжалось в комок, и Лез увидел, что его глаза, освещенные проникающим сквозь щель почтового ящика светом, расширились от ужаса.
   — Что там, Боб? Что там творится?
   Поскольку напарник не отвечал, Лезу пришлось его оттолкнуть. Наклонившись, он заглянул в узкое прямоугольное отверстие. Палец, которым он придерживал крышку, дрогнул, будто тело взбунтовалось и не желало давать глазам возможность смотреть на эту картину. Но она уже запечатлелась в его сознании. Прямо на него по коридору с воем неслась собака, бешено колотя разъезжающимися задними лапами по своему кровавому следу. Она приближалась медленно, как в кошмарном сне, ибо передних лап у нее не было, и на их месте болтались истекающие кровью обрубки. За ней стоял улыбающийся человек с какой-то машинкой в руках. Именно эта машинка издавала жужжание, а ее лезвия вращались быстрее, чем мог уследить глаз. Человек сделал шаг к двери, но полицейский уже отдернул руку, и почтовый ящик захлопнулся.

Глава 5

   Он погружался в океан, все глубже уходя в пучину, отдаляясь от ярко освещенной серебристой океанской глади вглубь, туда, где притаилась тьма, нетерпеливо поджидающая его чернота. Его легкие, казалось, вот-вот разорвутся, последний пузырек воздуха был выпущен целую вечность назад, однако тело пылало в каком-то странном экстазе, и когда он достиг средоточия влекущего пещероподобного чрева, боль перестала для него что-либо значить. Он вошел, и тьма мгновенно сомкнулась над ним, набрасываясь на его члены, набиваясь во все отверстия, стараясь задушить его за то, что он разгадал ее обман. Он попытался сделать вдох, и тьма заполнила его. Он шел, булькая, ко дну, уже не в силах шевельнуть руками или ногами, и его тело закружилось, как веретено, все быстрее и быстрее, опускаясь все глубже. Но вот показался слабый просвет, и он увидел, как навстречу ему плывет чья-то маленькая фигурка, перед которой расступались черные воды. Он узнал ее и хотел произнести ее имя, но океан заглушил его крик. Она улыбнулась, глаза сияли на маленьком детском личике. К нему потянулась пухлая ручонка. Она продолжала улыбаться, когда рядом возникло другое лицо — лицо ее матери, с безумными злобными глазами, весь яд которых предназначался ему. Потом они обе стали отдаляться, их очертания помутнели, и он крикнул, чтобы они не покидали его и помогли вырваться из страшной давящей тьмы. Но нет... зов не был услышан. Девочка все так же улыбалась, а взгляд женщины стал безжизненным и пустым. И вдруг они обе исчезли. Крошечные колеблющиеся вспышки погасли, погрузив его в абсолютную тьму. Он закричал, и бульканье превратилось в телефонный звонок, прорвавшийся в кошмар, освободивший его и вернувший его измученные чувства к реальности.
   Бишоп лежал в холодном поту, уставившись в потолок. Настойчивый звонок, доносившийся из прихожей, не давал времени на обдумывание сна, срочно требуя ответных действий. Он сбросил одеяло и подобрал валявшийся на полу халат. Набросив его на плечи, спустился в прихожую, все еще испытывая от кошмара легкое головокружение. Ему надо научиться управлять воспоминаниями, которые, даже утратив былую остроту, временами безжалостно обрушивались на него, вдребезги разбивая защитную стену, возведенную им вокруг себя.
   — Бишоп, — произнес он в трубку бесцветным от усталости голосом.
   — Это Джессика Кьюлек.
   — Здравствуйте, Джессика. Простите, что я так долго...
   — Этой ночью произошла очередная трагедия, — прервала она его объяснения.
   Он стиснул в руке трубку.
   — Уиллоу-роуд?
   — Да. В утренних газетах. Разве вы еще не видели?
   — Что? Нет, не видел. Я только что проснулся. Мне вчера пришлось поздно возвращаться на машине из Ноттингема.
   — Могу я к вам заехать?
   — Послушайте, я же сказал на прошлой неделе...
   — Но, мистер Бишоп, мы обязаны положить этому конец.
   — Не понимаю, что мы можем сделать.
   — Разрешите мне хотя бы поговорить с вами. Это займет не более десяти минут.
   — Вы приедете с отцом?
   — Он на конференции. Я заеду прямо сейчас.
   Бишоп прислонился к стене и вздохнул:
   — Хорошо. Но вряд ли это что-то изменит. У вас есть мой адрес?
   — Да. Буду у вас через десять минут.
   Он положил трубку и задумчиво посмотрел на нее, не отнимая руки от ее черной поверхности. С усилием оторвавшись от своих мрачных мыслей, он прошел к двери и достал из почтового ящика газету. При виде заголовка остатки его ночного кошмара окончательно улетучились.
   Когда под окнами остановилась машина Джессики, Бишоп уже успел принять душ, побриться, одеться и сварить кофе.
   — Простите, это заняло немного больше времени, чем я предполагала, — извинилась Джессика, входя. — Через мост просто невозможно проехать.
   — Это главный недостаток существования на южном берегу реки. Иногда ждать приходится так долго, что нередко делаешь попытку вернуться назад.
   Бишоп провел ее в маленькую гостиную.
   — Не хотите составить мне компанию? Кофе? — спросил он.
   — Черный, с одним кусочком сахара. — Она сняла верблюжье пальто и повесила его на спинку кресла. Джинсы в обтяжку и свободный свитер в сочетании с короткой стрижкой придавали ей сходство с мальчиком.
   — Располагайтесь. Я вернусь через минуту, — сказал Бишоп. Он прошел в кухню, налил ей кофе и добавил немного себе.
   Услышав ее голос, он вздрогнул от неожиданности — оказывается, она шла следом.
   — Вы живете здесь один?
   Бишоп обернулся и увидел ее в дверях.
   — Да, — ответил он.
   — И не женаты? — Она, казалось, была удивлена.
   — Нет, я женат.
   — Простите. Я не собиралась выведывать...
   — Линн временно... отсутствует. Она в больнице.
   Было видно, что девушка восприняла его слова с искренним огорчением.
   — Надеюсь, она не...
   — Она в психиатрической клинике. Уже три года. Не пройти ли нам в гостиную? — Он взял обе чашки и подождал, пока Джессика отойдет. Девушка посторонилась.
   — Я этого не знала, мистер Бишоп, — сказала она, усаживаясь и принимая от него чашку.
   — Разумеется. Нет ничего странного в том, что вы не знали. Меня зовут Крис, между прочим.
   Она попробовала свой кофе, и Бишоп который раз удивился двойственному впечатлению, производимому девушкой. Иногда она казалась суровой, почти колючей, а в следующее мгновение — застенчивой и юной. Довольно тревожная смесь.
   — Вы уже просмотрели утреннюю газету? — спросила она.
   — Я прочитал заголовок и мельком взглянул на репортаж. «Очередное безумие на Улице Ужасов». И куда только смотрит общество местных жителей?
   — Прошу вас, мистер Бишоп...
   — Крис.
   — Поймите, ситуация гораздо более серьезна, чем вы думаете.
   — Ладно, не буду столь легкомыслен. Признаю, что человек, перерезавший сначала своей спящей жене горло машинкой для подравнивания зеленой изгороди, а затем ею же ампутировавший лапы у своего пса, отнюдь не забавен. И то, что напасть на полицейских ему помешала только длина провода его адской машинки, мягко говоря, не смешно.
   — Рада, что вы так думаете. А вы прочли, что он закончил испытание этой машинки на себе? Перерезал главную артерию на бедре и скончался от потери крови прежде, чем его доставили в больницу.
   Бишоп кивнул:
   — Вероятно, таким был его первоначальный план — убить жену, пса, а затем и себя. Он хотел, чтобы они разделили с ним эту чашу до конца. — Бишоп поднял руку, предупреждая ее возражения. — Я не шучу. Многим самоубийцам присуще стремление прихватить с собой и своих близких.
   — Даже если это самоубийство, то это явное проявление безумия. А почему покончили с собой те двое?
   — Кто именно?
   — Женщина, убившая своего любовника, и мужчина, стрелявший в мальчиков и их отца.
   — Но он не умер.
   — Умер прошлой ночью. Мы с отцом ходили в полицейский участок, где он содержался под стражей, — надеялись получить разрешение задать ему несколько вопросов. Когда мы прибыли, он был уже мертв. Его оставили в камере одного, и он раскроил себе голову об стену. С разбега, мистер Бишоп! Там всего восемь футов от стены до стены, но чтобы разбить голову, ему этого хватило. Они считают, что ему пришлось сделать две попытки, чтобы добиться своего.
   Бишоп содрогнулся.
   — А девочка? Та, которая...
   — С нее не спускают глаз. Сейчас полиция выясняет причину пожара; похоже, это был умышленный поджог.
   — Но не думают же они, что ребенок мог поджечь свой собственный дом?
   — Она некоторое время находилась под наблюдением психиатров.
   — Вы полагаете, что это и есть связующее звено? На Уиллоу-роуд все постепенно сходят с ума?
   — Вовсе нет. После встречи с вами мы навели некоторые справки и выяснили, что три человека, замешанные в убийствах на прошлой неделе...
   — Но вина девочки не доказана, — решительно возразил Бишоп.
   — Я уже сказала, что полицейские считают, что поджог был умышленным. Все электрические приборы были выключены, утечка газа не обнаружена, камин в кухне отсутствовал, и проводка, как выяснилось, тоже была исправна. В чем они совершенно уверены, так это в том, что первыми загорелись занавески на окнах. Обуглившийся коробок спичек был найден на подоконнике. Их интересует, каким образом девочке удалось выбраться из дому, в то время как находившиеся в соседней комнате мужчина и женщина не смогли спастись. Возможно, они ошибаются в своих подозрениях, мистер Бишоп... Крис, но тот факт, что пожар возник не случайно, а она выбралась наружу совершенно невредимой, даже не испачкавшись, похоже, свидетельствует против нее.
   Бишоп вздохнул:
   — Хорошо, допустим, она виновница пожара. И что вы об этом думаете?
   — И женщина, и девочка страдали психической неустойчивостью. Полгода назад женщина пыталась совершить самоубийство. Мужчина с ружьем был осужден за приставание к малолетним. Он потерял работу и превратился в парию, а эти мальчишки, по словам соседей, над ним издевались. Возможно, для него это стало последней каплей.
   — Так вы считаете, что все трое были сумасшедшими?
   — Большинство людей, решившихся на убийство, в каком-то смысле безумны. Полагаю, что на Уиллоу-роуд действует какой-то непонятный катализатор.
   — Который сводит их с ума? Она покачала головой:
   — Скорее направляющий слабую психику живущих там.
   — На убийство?
   — На дурные поступки. Не думаю, что это обязательно должно быть убийство.
   — И вы считаете, что все это как-то связано с прошлогодним массовым самоубийством?
   Джессика кивнула:
   — Мы с отцом уверены, что у этого самоубийства была какая-то причина. У Прижляка, Киркхоупа и у всех остальных был какой-то мотив.