Страница:
– Лепида так чудесно смотрится под новым седлом, – обратилась Элеонора к Роберту, который в это время усаживался на своего Сигнуса, тот, хотя и был почти ровесником хозяина, на охоте вел себя как двухлетка. Роберт посмотрел на жену и её лошадку и улыбнулся.
– Как только поеду в следующий раз в город, обязательно куплю золотые кисти, чтобы они свисали с уздечки, – пообещал он. – И тогда Лепида будет выглядеть почти такой же красавицей, как и ты.
Джоб аккуратно разложил полы плаща и юбку Элеоноры по крупу лошади, подал своей госпоже в руки поводья и вскочил на своего коня, все еще сжимая в кулаке концы ремней, прикрепленных к ошейникам Гелерта и других собак. Пешие слуги держали на поводках мастиффов, уже тоже с громким лаем рвавшихся вперед. Почуяв это всеобщее возбуждение, лошади заплясали на месте и вытянули морды. Габи, наблюдавшая из дверей за приготовлениями к отъезду, поспешила к Элеоноре.
– О, пожалуйста, будьте осторожны, госпожа, – принялась толстуха умолять свою питомицу – Не рискуйте понапрасну. Не делайте никаких глупостей! Не нужно пустой бравады!
– Успокойся, Габи, со мной все будет в порядке, – рассмеялась Элеонора. – Какой чудесный день! Я уже почти чувствую вкус жареной оленины!
Услышав, как красавица легкомысленно искушает судьбу, Габи перекрестилась и озабоченно обратилась к Роберту:
– Позаботьтесь о ней хорошо, хозяин! Вы же знаете, какой необузданной она может быть.
– Да, конечно, добрая старая Габи. Не волнуйся. Я присмотрю за ней, – откликнулся молодой человек.
– Храни нас обоих Господь! – вздохнула толстуха.
– Аминь, отозвался Роберт. – Трогаем, Бен, ты готов? – крикнул он. Бен, главный егерь на этой охоте и сын человека, который много лет служил егерем Эдуарда Морлэнда, взлетел в седло и отдавал теперь резки приказы своим людям. – Потрудись сегодня на славу, Бен, и вечером ты получишь столько вина, что сможешь в нем утонуть.
И они тронулись в путь, выехав с полутемного двора на дорогу, залитую светом раннего утра, под солнечные лучи, только начинавшие пробиваться из-за легких, кудрявых облаков.
– Ты чувствуешь, какой воздух? – взволнованно обратился Роберт к Элеоноре. – А как пахнет трава, молодая листва деревьев и пропитанная влагой земля? Все это пьянит, словно доброе старое вино, особенно после того, как мы столько времени провели в четырех стенах.
– Похоже, кони думают так же, – засмеялась в ответ Элеонора, когда Лепида неожиданно прошла несколько шагов легкой гарцующей рысью. Кобылка пританцовывала рядом с огромным старым Сигнусом, как ребенок, выведенный на прогулку добрым дедушкой, а Сигнус выгибал дугой шею и тихонько ржал на игривую лошадку, точно она вселяла в него новую жизнь.
– Он великий охотник, наш старый Сигнус, – гордо проговорил Роберт. – Иной раз кажется, что ему не нужны ни поводья, ни всадник. Ага, а вот наконец и солнце – посмотри, как под его лучами сверкает роса на оградах! Ну прямо россыпь алмазов!
– А ты поэт! – улыбнулась Элеонора. – Никакая это не роса, это капли дождя. Никогда не видала более холодного, хмурого, ветреного края – такого ненастного и такого голого.
Роберт, как всегда, обиделся на её поддразнивания.
– Но ты же видела его только зимой, – в волнении сказал он. – Подожди до весны – и удивишься, до чего красиво станет вокруг. Цветы...
– Знаю, знаю, я же просто шучу, – перебила его Элеонора. – И все-таки, – добавила она с какой-то утомленной ноткой в голосе, – я буду до смерти рада встретить весну, как только Господь пошлет её в эти края. Зима оказалась такой холодной и длинной.
Роберт с беспокойством взглянул на жену. Она никак не может забыть своих родных краев, печально подумал он. Элеонора казалась ему каким-то редким и бесценным существом, вроде экзотической пташки, которую резкая перемена погоды случайно загнала в его дом, как это иногда случается с перелетными птицами из теплых стран. Он все время боялся, что однажды утром проснется и не найдет её рядом с собой.
Они обнаружили оленя в редкой березовой рощице в полумиле от дома. Это был великолепный молодой самец-одиночка, который смотрел на своих врагов скорее с вызовом, чем со страхом. Его прекрасную голову украшали годовалые рога. Бен выпустил на него Леди Брах и её сводного брата Фэнда, двух лучших гончих своры, а потом спокойно и умело выгнал из леса на открытое место.
Олень устроил им хорошую скачку, то открыто несясь прямо перед ними, то петляя и кружа, как заяц. Бен ловко управлял сворой, выкрикивая короткие точные команды и больше полагаясь на самих собак; а тс заставляли оленя все время двигаться, выматывали его, но не позволяли отбежать слишком далеко от дома. Роберт и Элеонора полностью отдались охоте, так что слуги порой с трудом поспевали за ними. Элеонора при этом постоянно поглядывала на Гелерта и была рада увидеть, что, бестолково пометавшись первые несколько минут, тот успокоился и вел охоту как хороший, бывалый пес.
Наконец они загнали оленя на край болота, тут мастиффы на бегу вцепились в животное и повалили его на землю, не дав своей жертве застонать. Скоро на сцене трагедии появился Бен, за которым спешили остальные слуги. Главный егерь прикончил оленя, отогнал собак, вновь надел на них поводки и тяжело дыша шагнул навстречу хозяину.
– Отлично, Бен, действительно отлично! Ты почти такой же прекрасный егерь, как и твой отец, – крикнул ему Роберт. Бен расплылся в довольной улыбке, и сразу стало ясно, что он совсем не такой суровый и взрослый, каким стремился казаться. Элеонора весело рассмеялась, поманив к себе Джоба, она вытащила из-за пояса пажа припрятанную бутылочку и кинула её Бену.
– Держи, это чтобы тебе не пришлось ждать до вечера. Можешь начинать топиться в вине прямо сейчас! – проговорила Элеонора, и все вокруг расхохотались. Бен, с благодарностью кивнув, сделал несколько глотков и вернул бутылку. Затем уверенными ударами своего острого ножа он вскрыл оленю брюхо и кинул потроха собакам, а тушу взвалил на спину Додмена, который, оставаясь спокойным всегда и везде, как нельзя лучше подходил для перевозки такого груза. Пони заложил уши назад, но больше ничем не выразил своего неудовольствия.
Роберт и Элеонора между тем подкреплялись мясным пирогом и разбавленным водой вином. Все это супругам подавал Джоб. За едой муж и жена обсуждали, где стоит поискать второго оленя. Слуги расселись на земле, чтобы отдохнуть, и тоже весело смеялись и болтали. Удачная охота привела их в отличное настроение: ведь большинство из них были молоды, и многие никогда не участвовали прежде в таких забавах.
Когда отряд вновь был готов отправиться в путь, юный слуга, которому поручили вести под уздцы Додмена с его окровавленной поклажей, приблизился вместе со спокойным пони к Элеоноре, сидевшей на своей Лепиде. Неопытный парень решил, что все лошади так же благодушны, как Додмен. Но более горячая Лепида не смогла вынести запаха крови, стекающей с туши оленя, и встала на дыбы. К несчастью, Джоб секунду назад выпустил из рук уздечку кобылки, чтобы взобраться на своего коня, а Элеонора повернулась в седле, поправляя сбившийся плащ. Кобылка поднялась на дыбы и рванулась в сторону, сбросив с себя Элеонору, которая со всего маху ударилась с глухим звуком о твердую землю, не в силах вздохнуть.
Издав жуткий вопль, Роберт спрыгнул со своего коня и в следующий миг уже стоял на коленях возле Элеоноры. Она пока еще не могла вымолвить ни слова, и Роберт решил, что произошло самое страшное.
– О, милосердный Боже, она мертва! Элеонора, Элеонора, Да как же это?! – Роберт вскинул голову, обвел взглядом слуг и свирепо уставился на перепуганного мальчишку, все еще державшего под уздцы Додмена. – Я оторву тебе башку, ты, неотесанный деревенщина, убийца! И со всех вас тоже шкуры спущу! И с тебя, Джоб, – за то, что позволил этому случиться. Ты же должен был держать её лошадь! Уж я прослежу, чтоб тебя ободрали кнутом до костей! – Неподдельное отчаяние Роберта лишило всех дара речи. Наконец Бен, чуть более смелый, чем остальные, проговорил голосом, звенящим от облегчения.
– Она не убилась, хозяин! Смотрите, она шевелится.
– Да, ты прав! – вскричал Роберт – О, Элеонора, благодарение Господу, ты жива! С тобой все в порядке, моя дорогая? Скажи мне хоть словечко, умоляю!
– Со мной все хорошо, – прошептала Элеонора и попыталась сесть, но муж тут же заставил её снова опуститься на землю.
– Нет, не двигайся, – проговорил он. – Полежи спокойно несколько минут. У тебя нигде не болит? Ты могла сломать руку или ногу – земля ведь еще твердая, как камень.
– Со мной все в порядке, Роберт, – повторила Элеонора уже более нетерпеливо. – Просто от удара у меня захватило дух, вот и все...
– О Господи, но ты же беременна, – прошептал Роберт, только сейчас вспомнив об этом. Сердце у него ухнуло вниз и едва не застряло в желудке. Даже если Элеонора и оправится после падения, она вполне может потерять ребенка. Душу Роберта захлестнула полна гнева. – Если с тобой что-нибудь случится, я их всех убью, да, да, всех и каждого – за то, что они позволили этому произойти. А ты, Бен, бери моего коня и скачи вперед, чтобы предупредить домашних. Пусть приготовят постель и пошлют за доктором...
– Нет! – воскликнула Элеонора. – Стой, Бен. Прекрати это, Роберт. Со мной все в порядке. Я ничуть не пострадала, и если ты поможешь мне встать, я опять сяду на лошадь, и мы продолжим охоту. Оставь меня в покое – говорю же тебе, я прекрасно себя чувствую. И перестань пугать несчастных слуг – это вовсе не их вина. Если бы я внимательно следила за Лепидой, она бы не сбросила меня. Она просто чуть-чуть разволновалась.
Постепенно Элеоноре удалось убедить своего напутанного мужа, что она не умрет, если ей позволят встать. Правда, пока она не могла сказать, как там ребенок. Молодая женщина и в самом деле чувствовала себя нормально, но она почти ничего не знала о том, как должна протекать беременность, и не могла решить, может ли такое падение повредить малышу. Да и удар-то был не очень страшным – Лепида невелика ростом, и упала Элеонора на бок, стукнувшись в основном рукой и плечом.
Потом пришлось еще десять минут уговаривать Роберта, прежде чем он разрешил жене сесть на лошадь, но даже и после этого он не соглашался продолжать охоту. Но наконец Элеоноре удалось убедить его, что единственным ущербом от падения стало пятно грязи на платье, и они все-таки еще поохотились, загнав к полудню второго, правда, маленького оленя.
Настроение у всех опять поднялось, и когда они повернули назад, ничто уже, казалось, не омрачало радости этого дня. Начинало темнеть, когда они подъезжали со своей добычей к дому, весело болтая и мечтая о сытном ужине, о жареной оленине и других вкусных вещах, о горячей ванне, подогретом вине и приятном вечере у очага в большом зале.
Первым человеком, встретившим их, была Габи; она выбежала во двор, едва заслышав их голоса. Толстуха волновалась весь день – больше по привычке. Но сейчас она мгновенно заметила пятна грязи на плече и руке Элеоноры и тут же представила себе все остальное.
– С вами приключилась беда! – воскликнула Габи. В тот же миг она отшатнулась назад, словно от неожиданного удара, и, прижав руки к груди, без сознания рухнула на каменные ступени.
К ней бросились слуги, Элеонора, как только Джоб помог ей слезть с лошади, тоже мгновенно очутилась возле своей верной няни.
– Габи, со мной все в порядке, я просто упала с лошади Ничего страшного, я не пострадала, – рыдала молодая женщина. Толстуха открытым ртом судорожно ловила воздух.
– Какая боль, госпожа, – с трудом прошептала она. – Как будто в сердце мне вонзилась стрела.
– Не пытайся говорить, – увещевала её Элеонора, а потом, повернувшись к слугам, скомандовала. – Отнесите её в дом и устройте у огня. Налейте вина! Лежи спокойно, Габи, все будет хорошо.
Двое слуг перетащили толстуху в зал, усадили на стул у очага и поддерживали за плечи, пока Элеонора, взяв чашу вина у мальчишки, прибежавшего из кухни, прижала её к губам Габи. Та пила, отплевывалась, опять пила и наконец попробовала что-то сказать.
– Нет, нет, – успокаивающе проговорила Элеонора. – Просто отдохни несколько минут. Все хорошо. – Она опустилась на колени на устилавший пол тростник и принялась растирать Габи руки, предлагая ей еще вина и бормоча что-то ободряющее, словно они поменялись ролями. К тому времени, когда в дом вошел Роберт, до сих пор остававшийся снаружи и отдававший распоряжения слугам, которые должны были позаботиться о лошадях и собаках, а также разделать и подготовить к засолке оленьи туши, цвет лица Габи уже опять стал нормальным, а дыхание легче.
– Теперь со мной все в порядке, госпожа, – сказала Габи, когда Роберт встал сбоку от Элеоноры. – Простите меня, хозяин, за то, что я причинила вам столько хлопот.
– Не беспокойся об этом, – уговаривала её Элеонора. – Лучше скажи, как ты сейчас себя чувствуешь?
– Хорошо. Это все эта боль. У меня так бывало и раньше, но никогда еще мне не было так плохо. Как будто в груди у меня засела стрела, которая мешает мне дышать. Потом все прошло. Я старая женщина, дитя, уже давно пора у меня чему-нибудь болеть. А как вы?
– О, со мной все в порядке, – нетерпеливо ответила Элеонора.
– Для меня было большим потрясением увидеть вас в таком виде... У вас ничего нигде не болит? – спросила Габи, многозначительно посмотрев на неё. Элеонора отрицательно покачала головой в ответ.
– Нет, нигде ничего не болит. Кэртни также трудно убить, как и Морлэндов. А теперь тебе надо отправляться в постель и отдохнуть. – Хорошо, госпожа.
– Я помогу тебе подняться наверх, – Нет, я уже чувствую себя хорошо, я сама справлюсь. Прошу прощения, что доставила вам столько хлопот...
– Иди и отдыхай. Элеонора следила за ней из холла с потемневшим от беспокойства лицом. Роберт обнял её за плечи.
– Она выглядит так, как будто теперь у неё все прошло, – сказал он. – И как она уверяет, это было просто потрясение от того, что она поняла, что ты упала.
– Хм-м-м, – протянула Элеонора, а потом добавила: – Мне не понравилось, как легко она согласилась отправиться наверх и отдохнуть. Если бы все было нормально, она предпочла бы суетиться вокруг меня. Думаю, что она чувствует себя гораздо хуже, чем пытается убедить нас.
– Хорошо, но что же ты можешь сделать? – спросил Роберт.
– Ничего, – вздохнула Элеонора. – Ничего, конечно. В этом-то вся и беда...
– Постарайся не волноваться, – проговорил Роберт. Элеонора нетерпеливо стряхнула его руку со своего плеча и направилась к лестнице.
– Как будто я могу делать что-нибудь еще, – пробормотала молодая женщина.
Стоял жаркий августовский день; казалось, знойный воздух струится золотистыми потоками. Элеонора сидела в маленьком садике, который разбила с помощью Джоба в той части двора, что была затенена стеной дома. Когда Элеонора приехала в прошлом октябре в Микллит Хауз, здесь не было ничего, кроме голой земли; теперь же, в основном благодаря стараниям Джоба, садик уже начал принимать ухоженный вид и стал самым приятным местом в такие вот душные часы.
– Только представь себе, как прелестно он будет выглядеть через несколько лет, – обратилась Элеонора к Джобу, сидевшему на земле у её ног и пытавшемуся настроить свою гитару. Она учила его играть, чувствуя, что ей не помешает иметь пажа, знающего толк в музыке. – Розы разрастутся и превратятся в настоящую живую изгородь; и еще будет закончена беседка. А вообще меня поражает, как много всего тебе известно о самых разных вещах, Джоб.
Юноша взглянул на Элеонору снизу вверх и улыбнулся.
– Есть одна вещь, в которой я ничего не понимаю, госпожа, – ответил он, размахивая гитарой. – Я никак не могу извлечь мелодию из этой штуки.
– Но ты сколотил для меня эту скамью и посадил все эти цветы... И сделал еще множество других вещей, – воскликнула молодая женщина. – Откуда ты знаешь так много, если тебя готовили к службе простым грумом?
– Оттуда же, откуда я узнал этот чудной местный язык, – ответил Джоб. – Я просто научился всему этому.
– Он все просто ловит на лету, это уж точно, – подтвердила Габи. Она сидела на скамье рядом с Элеонорой, и та с беспокойством поглядывала на неё. Начиная с января Габи, казалось, становилась все толще и толще. Дышала она с трудом, и передвигаться ей приходилось очень медленно – если она вообще поднималась на ноги. Даже когда она просто спокойно сидела, на неё порой находили приступы удушья, и тогда лицо у неё приобретало этот ужасный серый цвет, а сердце острым ножом пронзала боль. Элеонора постоянно волновалась за неё, но Габи отвечала своей питомице, что стареет и что в этом возрасте недугов не избежать.
Но толстухе нравилось здесь, в садике. Он напоминал ей о доме, благо цветы тут были такие же, как там; возможно, Джоб именно потому и посадил их возле нового жилища своей госпожи. Из-за жары обе женщины сняли свои обычные чепцы и остались в одних легких полотняных накидках, которые крепились на специальных лентах. Такая небрежность в одежде создавала атмосферу некой раскованности, не так часто выпадавшей на их долю.
– Джоб хватает все на лету, это правда, – продолжала говорить Габи. – Но запомни, парень, быстро научиться можно только дурному. Смотри, опасайся скверных дел.
– О, не волнуйся, Габи! Джоб никогда не проводит время в праздности, – улыбнулась Элеонора.
– Даже когда я ничего ему не поручаю, он бродит по дому, собирая сплетни, – разве не так, дитя моё? – вздохнула старуха. – Расскажи нам, что ты слышал сегодня. Став теперь такой толстой и неповоротливой, я сама уже не могу быстро узнавать о том, что творится вокруг. Что это за ужасная ссора была сегодня утром на кухне?
Джоб отложил гитару в сторону и обхватил колени руками. После лошадей он больше всего на свете любил сплетни.
– Это все Жак, госпожа, всё-то он показывает свой характер, – с удовольствием сообщил парень. – Он готовил вам к завтрашнему обеду какой-то новый соус, а малыш Тоби начал шуровать в очаге кочергой, и вылетевший уголек угодил прямо в миску. Повар чуть не задушил юнца голыми руками. – Джоб ухмыльнулся – Жак и так уже был в плохом настроении, а это его совсем доконало.
– А почему он был в плохом настроении? – осведомилась Элеонора.
– Да все из-за новостей из Франции, – объяснил Джоб. – Хозяин поутру как раз толковал с купцом, только на прошлой неделе вернувшимся оттуда.
– Новости о заключении мира? – с интересом переспросила Элеонора.
– Условия, которые должен обсудить наш лорд Эдмунд? – подхватила Габи. Сердцем она все еще была рядом со старым хозяином. Джоб кивнул.
– Точно. Для Жака это были не очень веселые известия. Похоже, благородные господа никогда не договорятся о мире, во всяком случае, до тех пор, пока король не станет взрослым.
– Не могу взять в толк, почему, – проворчала Габи. – Эти войны на чужбине только держат мужчин вдали от дома. Подумай, что будет с бедной леди Элеонорой, если её муж окажется во Франции как раз в тот момент, когда ей придет время рожать второго ребенка.
– Я уже говорила тебе, почему, – принялась терпеливо объяснять Элеоноре. – Они не сумеют достичь мира, пока не откажутся от претензий на французский трон, а сделать это не может никто, кроме самого короля.
– А почему он должен отказаться от Франции? – непримиримо вскричала Габи – Король Генрих был повелителем Франции, и его сын тоже должен им быть!
– Вот слова истинной англичанки! – раздался громкий смех из-за кустов, которым предстояло когда-нибудь превратиться в живую изгородь из роз. Это хохотал Морлэнд, вернувшийся с объезда дальних полей. Джоб, уютно устроившийся у ног Элеоноры, живо вскочил, едва заслышав хозяйский рык.
– Мы можем добиться либо мира, либо трона Франции, но никак не того и другого вместе, старая. А ну-ка, парень, отведи мою лошадь в конюшню да хорошенько вытри её, – распорядился Морлэнд, слезая с коня и бросая поводья Джобу. Юноша, прежде чем подчиниться, метнул быстрый взгляд на Элеонору, и между бровей Морлэнда залегла недовольная складка. – Какого дьявола ты на неё оглядываешься? Делай, как тебе велят!
– Слушаюсь, мистер Морлэнд, – ответил Джоб, успевший поймать едва заметный кивок Элеоноры. Его чувства по отношению к Морлэнду выражались в том, что того он звал «мистером Морлэндом», а Роберта просто «хозяином».
Когда он увел лошадь за угол, Морлэнд повернулся к Элеоноре.
– За каким чертом вы учите этого сосунка не подчиняться мне?
– Джоб не конюшенный мальчишка, – вспылила и ответ Элеонора. – Он мой паж, и я не позволю использовать его для иных целей. Вокруг полно других слуг.
– Ваш паж, да неужели, мадам? – издевательски рассмеялся Морлэнд. – Тогда научите его вести себя как тому и подобает, а не болтаться вокруг вас подобно какому-нибудь любовнику! Вы позволяете ему прикасаться к вам чаще, чем собственному мужу.
– Не говорите мерзостей... – начала Элеонора, но её прервала старая Габи.
– Послушайте, хозяин, моей госпоже совсем не гоже так расстраиваться накануне родов. Вы же не хотите, чтобы у ребенка был плохой характер, так ведь?
Морлэнд проглотил свое следующее замечание и тяжело задышал, чтобы успокоиться. Потом, уже обычным голосом, он проговорил.
– Ты права, старая. Очень хорошо, мадам, на этот раз я больше ничего не скажу. Как себя ведет сегодня мой внук?
– Спокойно, сэр, – ответила Элеонора, стараясь держать себя в руках. – Я думаю, это из-за жары.
– Отлично, отлично. Хорошо заботьтесь о нем, госпожа. Ничего не должно случиться с этим ребенком. Ему предстоит стать наследником всего, что у меня есть, этого огромного поместья. Его имя будет греметь по всему графству. Хорошенько заботьтесь о нем, мадам, говорю я вам.
Элеонора улыбнулась про себя. Ей было тяжело двигаться с этим огромным животом, она почти не могла нагибаться и плохо переносила жару, но все это было ерундой по сравнению с тем, какую власть давал ей этот ребенок. Родив наследника Морлэндов, она упрочит свое положение настолько, что сумеет и вправду прибрать к рукам весь дом.
– Я позабочусь о нем, сэр, – ответила она. Когда Морлэнд ушел, две женщины некоторое время сидели в молчании, обдумывая предстоящее событие. Потом Элеонора неуверенно проговорила.
– Я так рада, что ты со мной, Габи. Не знаю, как бы я со всем этим справилась без тебя.
Габи понимала, что под «этим» Элеонора подразумевает рождение ребенка, думая о котором, прежде всего вспоминает муки несчастной Белль.
– Никому дети не доставались так тяжко, как леди Элеоноре, мой ягненочек, – вздохнула толстуха – Обычно все происходит гораздо проще. Но вы справитесь с этим, вы же храбрая девочка, и вовсе не важно, буду я рядом с вами или нет. В конце концов, вас окружают друзья.
– Не друзья, – тихо ответила Элеонора. – Ребекка, Алиса и Анни хорошие женщины, но они не друзья. Единственный мой друг – это ты.
Габи встревоженно посмотрела на свою питомицу.
– У вас любящий муж, дитя мое... – заметила старая няня.
– Ах, он, – презрительно бросила Элеонора.
– Не надо так говорить, Элеонора, вы же знаете, что это всегда огорчает меня, – покачала головой толстуха. – У вас хороший супруг и преданные слуги, а скоро будет и куча прелестных сыновей. Вам совсем не нужна старая Габи.
– Ну и ну, Габи, – рассмеялась Элеонора, – ты говоришь так, словно собираешься уйти от меня.
Последовало долгое молчание, а потом Габи медленно проговорила:
– Может быть, и собираюсь.
– Уйти? Но куда? – удивленно воскликнула Элеонора. Габи избегала её вопрошающего взгляда, уставившись на маленькие клумбы с цветами, посаженными Джобом.
– Прекрасный получится садик, когда все здесь будет закончено. Годика через три-четыре тут все будет в цвету. Но для меня это не родной дом, госпожа. Я не умею приспосабливаться так быстро, как молодежь. Вот я и подумала: может быть, после того, как вы родите и опять встанете на ноги, вы отошлете Габи домой...
Элеонора ошеломленно уставилась на неё, потом с трудом сглотнула и пробормотала:
– Если ты этого хочешь, Габи, если мечтаешь вернуться в Дорсет и не желаешь остаться тут со мной, что ж, хорошо. Я постараюсь это устроить. Но я думала, что ты...
– Благодарю вас, госпожа, – спокойно ответила Габи. – Я всегда знала, что вы добрая девочка. И я уверена, что вы прекрасно обойдетесь без меня. Мне бы очень хотелось увидеть этот сад в цвету, но...
И две женщины опять замолчали, унесясь мыслями далеко-далеко.
Этой ночью Элеонору разбудили сильные боли. Молодая женщина немедленно позвала Габи, и та, спавшая вполглаза в ожидании именно этого крика, мгновенно вскочила на ноги.
Тут же растолкали обоих мужчин и, несмотря на их протесты, решительно выставили из комнаты. Морлэнд уже забыл, как это бывает, благо в последний раз это случилось в его спальне двадцать лет назад. И теперь хозяин усадьбы долго, громко и сердито ворчал, что его отсылают досыпать в холл вместе со слугами. Роберт ушел тихо, позеленев и не раз оглянувшись на свою жену. Он чувствовал себя ужасно виноватым в том, что заставил её страдать.
– Как только поеду в следующий раз в город, обязательно куплю золотые кисти, чтобы они свисали с уздечки, – пообещал он. – И тогда Лепида будет выглядеть почти такой же красавицей, как и ты.
Джоб аккуратно разложил полы плаща и юбку Элеоноры по крупу лошади, подал своей госпоже в руки поводья и вскочил на своего коня, все еще сжимая в кулаке концы ремней, прикрепленных к ошейникам Гелерта и других собак. Пешие слуги держали на поводках мастиффов, уже тоже с громким лаем рвавшихся вперед. Почуяв это всеобщее возбуждение, лошади заплясали на месте и вытянули морды. Габи, наблюдавшая из дверей за приготовлениями к отъезду, поспешила к Элеоноре.
– О, пожалуйста, будьте осторожны, госпожа, – принялась толстуха умолять свою питомицу – Не рискуйте понапрасну. Не делайте никаких глупостей! Не нужно пустой бравады!
– Успокойся, Габи, со мной все будет в порядке, – рассмеялась Элеонора. – Какой чудесный день! Я уже почти чувствую вкус жареной оленины!
Услышав, как красавица легкомысленно искушает судьбу, Габи перекрестилась и озабоченно обратилась к Роберту:
– Позаботьтесь о ней хорошо, хозяин! Вы же знаете, какой необузданной она может быть.
– Да, конечно, добрая старая Габи. Не волнуйся. Я присмотрю за ней, – откликнулся молодой человек.
– Храни нас обоих Господь! – вздохнула толстуха.
– Аминь, отозвался Роберт. – Трогаем, Бен, ты готов? – крикнул он. Бен, главный егерь на этой охоте и сын человека, который много лет служил егерем Эдуарда Морлэнда, взлетел в седло и отдавал теперь резки приказы своим людям. – Потрудись сегодня на славу, Бен, и вечером ты получишь столько вина, что сможешь в нем утонуть.
И они тронулись в путь, выехав с полутемного двора на дорогу, залитую светом раннего утра, под солнечные лучи, только начинавшие пробиваться из-за легких, кудрявых облаков.
– Ты чувствуешь, какой воздух? – взволнованно обратился Роберт к Элеоноре. – А как пахнет трава, молодая листва деревьев и пропитанная влагой земля? Все это пьянит, словно доброе старое вино, особенно после того, как мы столько времени провели в четырех стенах.
– Похоже, кони думают так же, – засмеялась в ответ Элеонора, когда Лепида неожиданно прошла несколько шагов легкой гарцующей рысью. Кобылка пританцовывала рядом с огромным старым Сигнусом, как ребенок, выведенный на прогулку добрым дедушкой, а Сигнус выгибал дугой шею и тихонько ржал на игривую лошадку, точно она вселяла в него новую жизнь.
– Он великий охотник, наш старый Сигнус, – гордо проговорил Роберт. – Иной раз кажется, что ему не нужны ни поводья, ни всадник. Ага, а вот наконец и солнце – посмотри, как под его лучами сверкает роса на оградах! Ну прямо россыпь алмазов!
– А ты поэт! – улыбнулась Элеонора. – Никакая это не роса, это капли дождя. Никогда не видала более холодного, хмурого, ветреного края – такого ненастного и такого голого.
Роберт, как всегда, обиделся на её поддразнивания.
– Но ты же видела его только зимой, – в волнении сказал он. – Подожди до весны – и удивишься, до чего красиво станет вокруг. Цветы...
– Знаю, знаю, я же просто шучу, – перебила его Элеонора. – И все-таки, – добавила она с какой-то утомленной ноткой в голосе, – я буду до смерти рада встретить весну, как только Господь пошлет её в эти края. Зима оказалась такой холодной и длинной.
Роберт с беспокойством взглянул на жену. Она никак не может забыть своих родных краев, печально подумал он. Элеонора казалась ему каким-то редким и бесценным существом, вроде экзотической пташки, которую резкая перемена погоды случайно загнала в его дом, как это иногда случается с перелетными птицами из теплых стран. Он все время боялся, что однажды утром проснется и не найдет её рядом с собой.
Они обнаружили оленя в редкой березовой рощице в полумиле от дома. Это был великолепный молодой самец-одиночка, который смотрел на своих врагов скорее с вызовом, чем со страхом. Его прекрасную голову украшали годовалые рога. Бен выпустил на него Леди Брах и её сводного брата Фэнда, двух лучших гончих своры, а потом спокойно и умело выгнал из леса на открытое место.
Олень устроил им хорошую скачку, то открыто несясь прямо перед ними, то петляя и кружа, как заяц. Бен ловко управлял сворой, выкрикивая короткие точные команды и больше полагаясь на самих собак; а тс заставляли оленя все время двигаться, выматывали его, но не позволяли отбежать слишком далеко от дома. Роберт и Элеонора полностью отдались охоте, так что слуги порой с трудом поспевали за ними. Элеонора при этом постоянно поглядывала на Гелерта и была рада увидеть, что, бестолково пометавшись первые несколько минут, тот успокоился и вел охоту как хороший, бывалый пес.
Наконец они загнали оленя на край болота, тут мастиффы на бегу вцепились в животное и повалили его на землю, не дав своей жертве застонать. Скоро на сцене трагедии появился Бен, за которым спешили остальные слуги. Главный егерь прикончил оленя, отогнал собак, вновь надел на них поводки и тяжело дыша шагнул навстречу хозяину.
– Отлично, Бен, действительно отлично! Ты почти такой же прекрасный егерь, как и твой отец, – крикнул ему Роберт. Бен расплылся в довольной улыбке, и сразу стало ясно, что он совсем не такой суровый и взрослый, каким стремился казаться. Элеонора весело рассмеялась, поманив к себе Джоба, она вытащила из-за пояса пажа припрятанную бутылочку и кинула её Бену.
– Держи, это чтобы тебе не пришлось ждать до вечера. Можешь начинать топиться в вине прямо сейчас! – проговорила Элеонора, и все вокруг расхохотались. Бен, с благодарностью кивнув, сделал несколько глотков и вернул бутылку. Затем уверенными ударами своего острого ножа он вскрыл оленю брюхо и кинул потроха собакам, а тушу взвалил на спину Додмена, который, оставаясь спокойным всегда и везде, как нельзя лучше подходил для перевозки такого груза. Пони заложил уши назад, но больше ничем не выразил своего неудовольствия.
Роберт и Элеонора между тем подкреплялись мясным пирогом и разбавленным водой вином. Все это супругам подавал Джоб. За едой муж и жена обсуждали, где стоит поискать второго оленя. Слуги расселись на земле, чтобы отдохнуть, и тоже весело смеялись и болтали. Удачная охота привела их в отличное настроение: ведь большинство из них были молоды, и многие никогда не участвовали прежде в таких забавах.
Когда отряд вновь был готов отправиться в путь, юный слуга, которому поручили вести под уздцы Додмена с его окровавленной поклажей, приблизился вместе со спокойным пони к Элеоноре, сидевшей на своей Лепиде. Неопытный парень решил, что все лошади так же благодушны, как Додмен. Но более горячая Лепида не смогла вынести запаха крови, стекающей с туши оленя, и встала на дыбы. К несчастью, Джоб секунду назад выпустил из рук уздечку кобылки, чтобы взобраться на своего коня, а Элеонора повернулась в седле, поправляя сбившийся плащ. Кобылка поднялась на дыбы и рванулась в сторону, сбросив с себя Элеонору, которая со всего маху ударилась с глухим звуком о твердую землю, не в силах вздохнуть.
Издав жуткий вопль, Роберт спрыгнул со своего коня и в следующий миг уже стоял на коленях возле Элеоноры. Она пока еще не могла вымолвить ни слова, и Роберт решил, что произошло самое страшное.
– О, милосердный Боже, она мертва! Элеонора, Элеонора, Да как же это?! – Роберт вскинул голову, обвел взглядом слуг и свирепо уставился на перепуганного мальчишку, все еще державшего под уздцы Додмена. – Я оторву тебе башку, ты, неотесанный деревенщина, убийца! И со всех вас тоже шкуры спущу! И с тебя, Джоб, – за то, что позволил этому случиться. Ты же должен был держать её лошадь! Уж я прослежу, чтоб тебя ободрали кнутом до костей! – Неподдельное отчаяние Роберта лишило всех дара речи. Наконец Бен, чуть более смелый, чем остальные, проговорил голосом, звенящим от облегчения.
– Она не убилась, хозяин! Смотрите, она шевелится.
– Да, ты прав! – вскричал Роберт – О, Элеонора, благодарение Господу, ты жива! С тобой все в порядке, моя дорогая? Скажи мне хоть словечко, умоляю!
– Со мной все хорошо, – прошептала Элеонора и попыталась сесть, но муж тут же заставил её снова опуститься на землю.
– Нет, не двигайся, – проговорил он. – Полежи спокойно несколько минут. У тебя нигде не болит? Ты могла сломать руку или ногу – земля ведь еще твердая, как камень.
– Со мной все в порядке, Роберт, – повторила Элеонора уже более нетерпеливо. – Просто от удара у меня захватило дух, вот и все...
– О Господи, но ты же беременна, – прошептал Роберт, только сейчас вспомнив об этом. Сердце у него ухнуло вниз и едва не застряло в желудке. Даже если Элеонора и оправится после падения, она вполне может потерять ребенка. Душу Роберта захлестнула полна гнева. – Если с тобой что-нибудь случится, я их всех убью, да, да, всех и каждого – за то, что они позволили этому произойти. А ты, Бен, бери моего коня и скачи вперед, чтобы предупредить домашних. Пусть приготовят постель и пошлют за доктором...
– Нет! – воскликнула Элеонора. – Стой, Бен. Прекрати это, Роберт. Со мной все в порядке. Я ничуть не пострадала, и если ты поможешь мне встать, я опять сяду на лошадь, и мы продолжим охоту. Оставь меня в покое – говорю же тебе, я прекрасно себя чувствую. И перестань пугать несчастных слуг – это вовсе не их вина. Если бы я внимательно следила за Лепидой, она бы не сбросила меня. Она просто чуть-чуть разволновалась.
Постепенно Элеоноре удалось убедить своего напутанного мужа, что она не умрет, если ей позволят встать. Правда, пока она не могла сказать, как там ребенок. Молодая женщина и в самом деле чувствовала себя нормально, но она почти ничего не знала о том, как должна протекать беременность, и не могла решить, может ли такое падение повредить малышу. Да и удар-то был не очень страшным – Лепида невелика ростом, и упала Элеонора на бок, стукнувшись в основном рукой и плечом.
Потом пришлось еще десять минут уговаривать Роберта, прежде чем он разрешил жене сесть на лошадь, но даже и после этого он не соглашался продолжать охоту. Но наконец Элеоноре удалось убедить его, что единственным ущербом от падения стало пятно грязи на платье, и они все-таки еще поохотились, загнав к полудню второго, правда, маленького оленя.
Настроение у всех опять поднялось, и когда они повернули назад, ничто уже, казалось, не омрачало радости этого дня. Начинало темнеть, когда они подъезжали со своей добычей к дому, весело болтая и мечтая о сытном ужине, о жареной оленине и других вкусных вещах, о горячей ванне, подогретом вине и приятном вечере у очага в большом зале.
Первым человеком, встретившим их, была Габи; она выбежала во двор, едва заслышав их голоса. Толстуха волновалась весь день – больше по привычке. Но сейчас она мгновенно заметила пятна грязи на плече и руке Элеоноры и тут же представила себе все остальное.
– С вами приключилась беда! – воскликнула Габи. В тот же миг она отшатнулась назад, словно от неожиданного удара, и, прижав руки к груди, без сознания рухнула на каменные ступени.
К ней бросились слуги, Элеонора, как только Джоб помог ей слезть с лошади, тоже мгновенно очутилась возле своей верной няни.
– Габи, со мной все в порядке, я просто упала с лошади Ничего страшного, я не пострадала, – рыдала молодая женщина. Толстуха открытым ртом судорожно ловила воздух.
– Какая боль, госпожа, – с трудом прошептала она. – Как будто в сердце мне вонзилась стрела.
– Не пытайся говорить, – увещевала её Элеонора, а потом, повернувшись к слугам, скомандовала. – Отнесите её в дом и устройте у огня. Налейте вина! Лежи спокойно, Габи, все будет хорошо.
Двое слуг перетащили толстуху в зал, усадили на стул у очага и поддерживали за плечи, пока Элеонора, взяв чашу вина у мальчишки, прибежавшего из кухни, прижала её к губам Габи. Та пила, отплевывалась, опять пила и наконец попробовала что-то сказать.
– Нет, нет, – успокаивающе проговорила Элеонора. – Просто отдохни несколько минут. Все хорошо. – Она опустилась на колени на устилавший пол тростник и принялась растирать Габи руки, предлагая ей еще вина и бормоча что-то ободряющее, словно они поменялись ролями. К тому времени, когда в дом вошел Роберт, до сих пор остававшийся снаружи и отдававший распоряжения слугам, которые должны были позаботиться о лошадях и собаках, а также разделать и подготовить к засолке оленьи туши, цвет лица Габи уже опять стал нормальным, а дыхание легче.
– Теперь со мной все в порядке, госпожа, – сказала Габи, когда Роберт встал сбоку от Элеоноры. – Простите меня, хозяин, за то, что я причинила вам столько хлопот.
– Не беспокойся об этом, – уговаривала её Элеонора. – Лучше скажи, как ты сейчас себя чувствуешь?
– Хорошо. Это все эта боль. У меня так бывало и раньше, но никогда еще мне не было так плохо. Как будто в груди у меня засела стрела, которая мешает мне дышать. Потом все прошло. Я старая женщина, дитя, уже давно пора у меня чему-нибудь болеть. А как вы?
– О, со мной все в порядке, – нетерпеливо ответила Элеонора.
– Для меня было большим потрясением увидеть вас в таком виде... У вас ничего нигде не болит? – спросила Габи, многозначительно посмотрев на неё. Элеонора отрицательно покачала головой в ответ.
– Нет, нигде ничего не болит. Кэртни также трудно убить, как и Морлэндов. А теперь тебе надо отправляться в постель и отдохнуть. – Хорошо, госпожа.
– Я помогу тебе подняться наверх, – Нет, я уже чувствую себя хорошо, я сама справлюсь. Прошу прощения, что доставила вам столько хлопот...
– Иди и отдыхай. Элеонора следила за ней из холла с потемневшим от беспокойства лицом. Роберт обнял её за плечи.
– Она выглядит так, как будто теперь у неё все прошло, – сказал он. – И как она уверяет, это было просто потрясение от того, что она поняла, что ты упала.
– Хм-м-м, – протянула Элеонора, а потом добавила: – Мне не понравилось, как легко она согласилась отправиться наверх и отдохнуть. Если бы все было нормально, она предпочла бы суетиться вокруг меня. Думаю, что она чувствует себя гораздо хуже, чем пытается убедить нас.
– Хорошо, но что же ты можешь сделать? – спросил Роберт.
– Ничего, – вздохнула Элеонора. – Ничего, конечно. В этом-то вся и беда...
– Постарайся не волноваться, – проговорил Роберт. Элеонора нетерпеливо стряхнула его руку со своего плеча и направилась к лестнице.
– Как будто я могу делать что-нибудь еще, – пробормотала молодая женщина.
Стоял жаркий августовский день; казалось, знойный воздух струится золотистыми потоками. Элеонора сидела в маленьком садике, который разбила с помощью Джоба в той части двора, что была затенена стеной дома. Когда Элеонора приехала в прошлом октябре в Микллит Хауз, здесь не было ничего, кроме голой земли; теперь же, в основном благодаря стараниям Джоба, садик уже начал принимать ухоженный вид и стал самым приятным местом в такие вот душные часы.
– Только представь себе, как прелестно он будет выглядеть через несколько лет, – обратилась Элеонора к Джобу, сидевшему на земле у её ног и пытавшемуся настроить свою гитару. Она учила его играть, чувствуя, что ей не помешает иметь пажа, знающего толк в музыке. – Розы разрастутся и превратятся в настоящую живую изгородь; и еще будет закончена беседка. А вообще меня поражает, как много всего тебе известно о самых разных вещах, Джоб.
Юноша взглянул на Элеонору снизу вверх и улыбнулся.
– Есть одна вещь, в которой я ничего не понимаю, госпожа, – ответил он, размахивая гитарой. – Я никак не могу извлечь мелодию из этой штуки.
– Но ты сколотил для меня эту скамью и посадил все эти цветы... И сделал еще множество других вещей, – воскликнула молодая женщина. – Откуда ты знаешь так много, если тебя готовили к службе простым грумом?
– Оттуда же, откуда я узнал этот чудной местный язык, – ответил Джоб. – Я просто научился всему этому.
– Он все просто ловит на лету, это уж точно, – подтвердила Габи. Она сидела на скамье рядом с Элеонорой, и та с беспокойством поглядывала на неё. Начиная с января Габи, казалось, становилась все толще и толще. Дышала она с трудом, и передвигаться ей приходилось очень медленно – если она вообще поднималась на ноги. Даже когда она просто спокойно сидела, на неё порой находили приступы удушья, и тогда лицо у неё приобретало этот ужасный серый цвет, а сердце острым ножом пронзала боль. Элеонора постоянно волновалась за неё, но Габи отвечала своей питомице, что стареет и что в этом возрасте недугов не избежать.
Но толстухе нравилось здесь, в садике. Он напоминал ей о доме, благо цветы тут были такие же, как там; возможно, Джоб именно потому и посадил их возле нового жилища своей госпожи. Из-за жары обе женщины сняли свои обычные чепцы и остались в одних легких полотняных накидках, которые крепились на специальных лентах. Такая небрежность в одежде создавала атмосферу некой раскованности, не так часто выпадавшей на их долю.
– Джоб хватает все на лету, это правда, – продолжала говорить Габи. – Но запомни, парень, быстро научиться можно только дурному. Смотри, опасайся скверных дел.
– О, не волнуйся, Габи! Джоб никогда не проводит время в праздности, – улыбнулась Элеонора.
– Даже когда я ничего ему не поручаю, он бродит по дому, собирая сплетни, – разве не так, дитя моё? – вздохнула старуха. – Расскажи нам, что ты слышал сегодня. Став теперь такой толстой и неповоротливой, я сама уже не могу быстро узнавать о том, что творится вокруг. Что это за ужасная ссора была сегодня утром на кухне?
Джоб отложил гитару в сторону и обхватил колени руками. После лошадей он больше всего на свете любил сплетни.
– Это все Жак, госпожа, всё-то он показывает свой характер, – с удовольствием сообщил парень. – Он готовил вам к завтрашнему обеду какой-то новый соус, а малыш Тоби начал шуровать в очаге кочергой, и вылетевший уголек угодил прямо в миску. Повар чуть не задушил юнца голыми руками. – Джоб ухмыльнулся – Жак и так уже был в плохом настроении, а это его совсем доконало.
– А почему он был в плохом настроении? – осведомилась Элеонора.
– Да все из-за новостей из Франции, – объяснил Джоб. – Хозяин поутру как раз толковал с купцом, только на прошлой неделе вернувшимся оттуда.
– Новости о заключении мира? – с интересом переспросила Элеонора.
– Условия, которые должен обсудить наш лорд Эдмунд? – подхватила Габи. Сердцем она все еще была рядом со старым хозяином. Джоб кивнул.
– Точно. Для Жака это были не очень веселые известия. Похоже, благородные господа никогда не договорятся о мире, во всяком случае, до тех пор, пока король не станет взрослым.
– Не могу взять в толк, почему, – проворчала Габи. – Эти войны на чужбине только держат мужчин вдали от дома. Подумай, что будет с бедной леди Элеонорой, если её муж окажется во Франции как раз в тот момент, когда ей придет время рожать второго ребенка.
– Я уже говорила тебе, почему, – принялась терпеливо объяснять Элеоноре. – Они не сумеют достичь мира, пока не откажутся от претензий на французский трон, а сделать это не может никто, кроме самого короля.
– А почему он должен отказаться от Франции? – непримиримо вскричала Габи – Король Генрих был повелителем Франции, и его сын тоже должен им быть!
– Вот слова истинной англичанки! – раздался громкий смех из-за кустов, которым предстояло когда-нибудь превратиться в живую изгородь из роз. Это хохотал Морлэнд, вернувшийся с объезда дальних полей. Джоб, уютно устроившийся у ног Элеоноры, живо вскочил, едва заслышав хозяйский рык.
– Мы можем добиться либо мира, либо трона Франции, но никак не того и другого вместе, старая. А ну-ка, парень, отведи мою лошадь в конюшню да хорошенько вытри её, – распорядился Морлэнд, слезая с коня и бросая поводья Джобу. Юноша, прежде чем подчиниться, метнул быстрый взгляд на Элеонору, и между бровей Морлэнда залегла недовольная складка. – Какого дьявола ты на неё оглядываешься? Делай, как тебе велят!
– Слушаюсь, мистер Морлэнд, – ответил Джоб, успевший поймать едва заметный кивок Элеоноры. Его чувства по отношению к Морлэнду выражались в том, что того он звал «мистером Морлэндом», а Роберта просто «хозяином».
Когда он увел лошадь за угол, Морлэнд повернулся к Элеоноре.
– За каким чертом вы учите этого сосунка не подчиняться мне?
– Джоб не конюшенный мальчишка, – вспылила и ответ Элеонора. – Он мой паж, и я не позволю использовать его для иных целей. Вокруг полно других слуг.
– Ваш паж, да неужели, мадам? – издевательски рассмеялся Морлэнд. – Тогда научите его вести себя как тому и подобает, а не болтаться вокруг вас подобно какому-нибудь любовнику! Вы позволяете ему прикасаться к вам чаще, чем собственному мужу.
– Не говорите мерзостей... – начала Элеонора, но её прервала старая Габи.
– Послушайте, хозяин, моей госпоже совсем не гоже так расстраиваться накануне родов. Вы же не хотите, чтобы у ребенка был плохой характер, так ведь?
Морлэнд проглотил свое следующее замечание и тяжело задышал, чтобы успокоиться. Потом, уже обычным голосом, он проговорил.
– Ты права, старая. Очень хорошо, мадам, на этот раз я больше ничего не скажу. Как себя ведет сегодня мой внук?
– Спокойно, сэр, – ответила Элеонора, стараясь держать себя в руках. – Я думаю, это из-за жары.
– Отлично, отлично. Хорошо заботьтесь о нем, госпожа. Ничего не должно случиться с этим ребенком. Ему предстоит стать наследником всего, что у меня есть, этого огромного поместья. Его имя будет греметь по всему графству. Хорошенько заботьтесь о нем, мадам, говорю я вам.
Элеонора улыбнулась про себя. Ей было тяжело двигаться с этим огромным животом, она почти не могла нагибаться и плохо переносила жару, но все это было ерундой по сравнению с тем, какую власть давал ей этот ребенок. Родив наследника Морлэндов, она упрочит свое положение настолько, что сумеет и вправду прибрать к рукам весь дом.
– Я позабочусь о нем, сэр, – ответила она. Когда Морлэнд ушел, две женщины некоторое время сидели в молчании, обдумывая предстоящее событие. Потом Элеонора неуверенно проговорила.
– Я так рада, что ты со мной, Габи. Не знаю, как бы я со всем этим справилась без тебя.
Габи понимала, что под «этим» Элеонора подразумевает рождение ребенка, думая о котором, прежде всего вспоминает муки несчастной Белль.
– Никому дети не доставались так тяжко, как леди Элеоноре, мой ягненочек, – вздохнула толстуха – Обычно все происходит гораздо проще. Но вы справитесь с этим, вы же храбрая девочка, и вовсе не важно, буду я рядом с вами или нет. В конце концов, вас окружают друзья.
– Не друзья, – тихо ответила Элеонора. – Ребекка, Алиса и Анни хорошие женщины, но они не друзья. Единственный мой друг – это ты.
Габи встревоженно посмотрела на свою питомицу.
– У вас любящий муж, дитя мое... – заметила старая няня.
– Ах, он, – презрительно бросила Элеонора.
– Не надо так говорить, Элеонора, вы же знаете, что это всегда огорчает меня, – покачала головой толстуха. – У вас хороший супруг и преданные слуги, а скоро будет и куча прелестных сыновей. Вам совсем не нужна старая Габи.
– Ну и ну, Габи, – рассмеялась Элеонора, – ты говоришь так, словно собираешься уйти от меня.
Последовало долгое молчание, а потом Габи медленно проговорила:
– Может быть, и собираюсь.
– Уйти? Но куда? – удивленно воскликнула Элеонора. Габи избегала её вопрошающего взгляда, уставившись на маленькие клумбы с цветами, посаженными Джобом.
– Прекрасный получится садик, когда все здесь будет закончено. Годика через три-четыре тут все будет в цвету. Но для меня это не родной дом, госпожа. Я не умею приспосабливаться так быстро, как молодежь. Вот я и подумала: может быть, после того, как вы родите и опять встанете на ноги, вы отошлете Габи домой...
Элеонора ошеломленно уставилась на неё, потом с трудом сглотнула и пробормотала:
– Если ты этого хочешь, Габи, если мечтаешь вернуться в Дорсет и не желаешь остаться тут со мной, что ж, хорошо. Я постараюсь это устроить. Но я думала, что ты...
– Благодарю вас, госпожа, – спокойно ответила Габи. – Я всегда знала, что вы добрая девочка. И я уверена, что вы прекрасно обойдетесь без меня. Мне бы очень хотелось увидеть этот сад в цвету, но...
И две женщины опять замолчали, унесясь мыслями далеко-далеко.
Этой ночью Элеонору разбудили сильные боли. Молодая женщина немедленно позвала Габи, и та, спавшая вполглаза в ожидании именно этого крика, мгновенно вскочила на ноги.
Тут же растолкали обоих мужчин и, несмотря на их протесты, решительно выставили из комнаты. Морлэнд уже забыл, как это бывает, благо в последний раз это случилось в его спальне двадцать лет назад. И теперь хозяин усадьбы долго, громко и сердито ворчал, что его отсылают досыпать в холл вместе со слугами. Роберт ушел тихо, позеленев и не раз оглянувшись на свою жену. Он чувствовал себя ужасно виноватым в том, что заставил её страдать.