Хесс Нора. Сэйдж

   — Я хочу этого всю ночь!
   Джим засмеялся:
   — Это мы можем!
   И снова он целовал ее спину, плечи, его руки ласкали ее набухшие груди, и в то же время могучий и большой двигался в ней, как гибкий, горячий поршень.
   …И снова к вершинам сосен взлетали громкие стон Сэйдж, и луна подрагивала в небесах в такт мужским движениям…
   Давно они уже поменяли положение, и Сэйдж, лежа на спине, рвалась навстречу движениям Джима. И он покачивался над ней, бережно поддерживал одной рукой под поясницу. Их тела блестели от пота, и, казалось, что вершины не достичь.
   Приступ острого наслаждения пронзил их обоих одновременно, потряс тело и почти испугал своей интенсивностью. У Сэйдж даже не оказалось в легких воздуха, чтобы вскрикнуть. Их тела сотрясались в сильнейших спазмах, гримасы сладостного забытья исказили лица.
   Наконец, когда содрогания прекратились, и они вновь смогли нормально дышать, Джим отпустил Сэйдж и, перекатившись на спину, устало вытянулся рядом со своей подругой. Положив ее голову себе на плечо, он пробормотал:
   — Вообще-то, я в этих делах не новичок, но никогда, слышишь, Сэйдж, никогда я не испытывал такого наслаждения и такого полного удовлетворения!
   Сэйдж теснее прижалась к мужчине:
   — Тем более я… Я даже этому немного испугалась. У меня было такое чувство, будто я покинула свое тело и улетаю далеко далеко …
   Джим натянул на себя и на Сэйдж одеяло, укрывая ее и свое вспотевшие тела, и произнес:
   — Давай, отдохнем, а потом еще немного полетаем. Сейчас я крепко устал.
   Однако, этой ночью «маленькая смерть» для них больше не наступила. Утомленные, Джим и Сэйдж уснули и спали до самого утра.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Сэйдж проснулась в прекрасном настроении, с таким чувством, что ей удалось, наконец, обрести что-то такое, о чем она мечтала всю свою жизнь. Лучи утреннего солнца весело ласкали лицо, заглядывали в глаза. И Сэйдж, нахмурившись, подумала о том, с чего бы это у нее появились такие удивительные ощущения, как вдруг вспомнила то, что было у нее ночью с Джимом Латуром.
   Она сразу же зажмурилась от яркости, реальности этого воспоминания. Его широкие плечи закрывают луну на небе, тугая тяжесть плоти внутри… мужские руки у нее на бедрах… влажная прохлада языка на сосках… Сэйдж чуть опять не застонала от желания. Она никогда и не представляла, что отношения между мужчиной и женщиной могут быть такими волнующими. Ей казалось, что не только их тела слились сегодня ночью воедино, но и души их растворились одна в одной и вместе парили над землей среди хрустальных колокольчиков звезд. Сэйдж вспомнила все бурные ласки прошедшей ночи. Ей раньше и в голову не приходило, что она позволит себе такое в присутствии мужчины, но сейчас она только улыбнулась своей недавней неопытности и прошлым страхам. Еще раньше у нее появилось подозрение, что она влюбилась в Джима, теперь ей было известно точно, что это свершившийся факт. Только влюбленная женщина могла бы отбросить все свои былые опасения, предрассудки и стыдливость и с такой страстью отдаться любимому. Но в то же время у Сэйдж не было никаких сомнений на тот счет, что Джим Латур ответил на ее страстность и самозабвенную решимость отдаваться ему. И его ответ нельзя назвать простым желанием или страстью. Сэйдж сердцем чувствовала, что здесь нечто большее, ибо ни один мужчина не будет так заниматься с женщиной любовью, если на самом деле не любит ее всей своей душой!
   До нее донесся запах закипавшего кофе, и она вдруг осознала, что лежит на своем ложе одна. Оторвав голову от того, что служило ей подушкой, Сэйдж посмотрела на пляшущие языки огня костра и непроизвольно нахмурилась. Рядом с костром, пристально глядя на горящие поленья, сидел Джим. Лицо у него было спокойное и сумрачное, словно его что-то сильно беспокоило.
   При виде его лица у женщины появилось странное, тягостное чувство беспокойства. Она подумала о том, что, видимо, ее удовлетворение жизнью, ощущение гармонии и внутреннего покоя будут существовать очень недолго. И зря она так легкомысленно радовалась пробуждению. Волшебство ночи растаяло с первыми лучами солнца, и ей на смену идет день, с его заботами и сомнениями.
   Джим тоже вспоминал минувшую ночь, но несколько по-другому, и его мысли шли в другом направлении. Даже сейчас, занимаясь утренними хлопотами, стоило ему вспомнить то, что происходило на этом самом месте несколько часов назад, как в нем вновь вспыхивал огонь желания. И это при том, что Сэйдж, как ни одна другая женщина смогла подарить ему такое наслаждение, так полно удовлетворить его, что он До сих пор чувствовал слабость во всем теле. И все же… все же… несмотря на все это Джим был убежден, что такая ночь не должна более повториться.
   Сейчас, как никогда раньше, ему была ясна правота его строгих увещеваний самому себе: Сэйдж — не та женщина, с которой мужчина может позволить легкие, поверхностные отношения. Она никогда не пойдет по пути, ведущему в никуда, или, хуже того, в пропасть.
   Но как, интересно, сказать ей, что она не должна придавать какое-либо значение тому, что произошло между ними? Это была минута слабости с его стороны, да, видимо, и с ее тоже. Она была взволнована той ночью, страшно напугана своим кошмарным сном, а он, как последний ублюдок, воспользовался ее состоянием, когда соблазнить ее было легче легкого.
   В эту секунду Джим почувствовал на себе взгляд Сэйдж и повернулся к ней, стараясь не смотреть в глаза.
   А она, сразу догадавшись, какие мысли тяготили его, понимая, что он совсем не думает о своей любви к ней, потому, что и любви-то, наверное, нет, почувствовала, как сердце у нее замерло, а потом сильно, мучительно заныло. И еще Сэйдж поняла, что когда Джим скажет ей то, что собирается сказать, его слова ранят ее в самое сердце.
   — Не позволяй ему догадаться об этом — подняла голову гордость в душе Сэйдж. — Не позволяй ему ни на секунду увидеть, что твой мир рушится!
   На лице женщины не отразилось никаких эмоций, никаких чувств, когда Джим подошел к ней, неся в руках чашку кофе. Он присел рядом с ней и Сэйдж высунув из под одеяла голую руку, взяла горячий ароматный напиток и благодарно улыбнулась мужчине.
   — За исключением тех дней, когда я болела, мне никогда никто не приносил кофе в постель. — Я подумал, что это поможет тебе проснуться, — в ответ улыбнулся Джим, старательно отводя глаза от матовой поверхности ее обнаженного плеча. Внезапно он заметил красноватую отметину, оставленную его губами на женском горле, и торопливо посмотрел в сторону.
   Сэйдж принялась пить кофе, а Латур неловко поежился. Вот проклятье! Как бы ему хотелось сбросить с нее одеяло, обнять ее, ощутив пальцами ее шелковую гладкую кожу и слиться с нею еще хоть раз, последний раз.
   «Чего же ты ждешь? — подзадоривал его голос какого-то другого Джима Латура, которого он сам в себе ненавидел, — давай, используй ее, насладись ею в последний раз, а потом скажешь, что между вами больше никогда ничего такого не будет. Вот после этого, она, точно, будет высокого мнения о тебе.»
   Сэйдж допила свой кофе, поставила пустую чашку на землю и, посмотрев на сидящего рядом мужчину, заметила сердитое смущенное выражение его лица. Она не отвела в сторону свой обеспокоенный взгляд и продолжала в ожидании смотреть на него. Тогда Джим, неуклюже пошевелившись и предварительно кашлянув, чтобы прочистить горло, сказал:
   — Насчет прошлой ночи, Сэйдж… Я сожалею, что позволил себе воспользоваться… Меня извиняет только то, что я наполовину спал. Обещаю, что больше это не повториться! Это просто…
   — «Вожделение овладело тобой», — закончила она за него ровным, спокойным голосом. Однако, если бы Джим в эту секунду заглянул ей в лицо, то увидел бы, что мерцание ее глаз выдает душевную боль Сэйдж и скрыть ее, эту боль, она никак не может. Но он не смотрел в ее сторону, а только слышал ее ровный, спокойный голос:
   — В любом случае, тебя извиняет гораздо в большей степени, чем меня.
   Сэйдж опустила глаза и прикрыла их ресницами, чтобы не выдать собственную ложь.
   — О себе могу сказать, что была без мужчины два месяца, и когда ты меня поцеловал, во мне точно огонь зажегся.
   Она посмотрела на Латура, и ее лицо показалось ему совершенно непроницаемым.
   — Почему бы нам просто не забыть обо всем, что случилось? — спросила она.
   Джим против своей воли прищурился и впервые за весь разговор взглянул на Сэйдж, но та равнодушно посмотрела в сторону. Ее спокойное отношение к тому, что ему самому казалось таким волнующе-прекрасным, больно задело самолюбие Латура. Выходит, для нее это был всего лишь способ получить удовлетворение после двухмесячного воздержания? Может быть, он крепко ошибался по поводу ее мужа, — раздраженно подумал Джим. Совершенно очевидно, тот был большой специалист в этой области…
   Может, он ошибался и насчет того, что она не позволит себе легкой любовной интрижки?
   Что-то ему все-таки сказало, что он не ошибался. Сэйдж Ларкин здравомыслящая женщина. И если она позволила своему телу взять верх над разумом, то это случайность. И, зная ее достаточно хорошо, Латур понимал, что отныне она сама не допустит повторения такой ситуации. Да просто не будет оставаться с ним наедине!
   А как же насчет Джона? Сэйдж и доктор часто остаются вдвоем. Целовал ли он ее когда-нибудь? А вдруг и в его присутствии у нее учащается сердцебиение?
   Пожалуй, нет. Об этом можно не думать. Сэйдж такая горячая, как ветер в Вайоминге, что дует летом над обширными равнинами. Достаточно вспомнить, как они оба ночью достигли оргазма в первый раз. Он едва прикоснулся к ней, только-только ввел член, и она взмыла к небесам. Нет, Сэйдж действительно вела себя, как женщина, которая давно не занималась любовью.
   Однако, сейчас, спустя несколько часов, она выглядела и вела себя так, словно все это не играло для нее особой роли, даже сказала, что им вообще следует обо всем забыть, будто ничего между ними не было.
   «Ну что же, мне так лучше», — сказал себе Латур. А вслух произнес:
   — Ну и ладно, я рад, что ты к этому именно так относишься.
   Однако, в голосе его слышался легкий оттенок сожаления и даже упрека. Он взял пустую чашку и вернулся к костру.
 
   Сэйдж и Джим ехали к Коттонвуду в напряженном молчании, только иногда перебрасываясь отдельными репликами, скорее для того, чтобы показать друг другу, что между ними не произошло ничего особенного, и все остается по-прежнему.
   «Да, вот только, ничего по-прежнему не осталось и никогда уже не будет», — с легкой грустью думала Сэйдж, простившись с Джимом возле платных конюшен и направляясь по аллее к двери кухни. Несколько часов любовной игры навсегда изменили их отношения.
   — Ну, как поездка? — спросила Тилли, как только Сэйдж переступила порог комнаты. — Как дела у Джонти, малыша Коди, как там Дэнни?
   — О, это была длительная и утомительная поездка! — молодая женщина бросилась в кресло, понимая, что необходимо посидеть и поговорить прежде, чем можно будет скрыться в своей комнате и дать, наконец, волю слезам, которые она старательно сдерживала весь день.
   Тилли налила ей и себе кофе и уселась за стол. Глаза кухарки блестели, она с трудом сдерживала свое нетерпение скорее узнать все о ее дорогой Джонти.
   Сэйдж повторила практически каждое слово, которое было сказано дочерью Джима Латура, описала каждое ее движение и когда, наконец, смогла скрыться в свою комнату, оказалось, к ее удивлению, что слез у нее нет. Вместо них у нее родилось твердое решение выбросить Джима Латура из своего сердца. Она изо всех сил будет стараться, будет петь и зарабатывать деньги. И никогда больше не будет тратить время и думать о человеке, который сожалеет о том, что любил ее.
   Сэйдж прошла через комнату к гардеробу и достала самое откровенное платье из сатина, принадлежащее Джонти.
   С этого дня она знает, как вести себя со всеми этими мужчинами, которые увиваются вокруг нее и приходят послушать ее песни. Она заставит их всех потерять голову, потому что ей нужны деньги, много и быстро. Чем быстрей она покинет Джима Латура, тем лучше будет для нее самой.
   Сэйдж примерила платье, подошла к зеркалу и обратила внимание на то, что ее груди едва прикрыты низким вырезом лифа. У Джонти грудь была меньше, чем у нее, и, возможно, это платье она не часто носила из-за слишком вызывающего декольте.
   Однако, Сэйдж не сняла платье и сделала вид, что не слышит предостерегающий голосок внутри, который назойливо предупреждал:
   — Ты просто хочешь, чтобы Латур увидел, как будут увиваться вокруг тебя мужчины, когда ты появишься в этом бесстыдном платье. И хочешь, чтобы он опять возжелал тебя.
 
   Однако, Джим ее той ночью в этом откровенном платье так и не увидел. Весь вечер он сидел в своем кабинетике с мистером Полом Эпплгейтом. Сначала они провели около двух часов, вычерчивая синей тушью план дома, который Латур собирался заказывать строителям. Когда они расположились в кабинете, выпили кофе и закурили, Джим подробно рассказал строителю, что он, собственно, хотел бы видеть.
   — Дом должен быть двухэтажный. Комнаты большие с широкими окнами, так, чтобы из любой комнаты, в которой я нахожусь, можно было видеть окрестности. Наверху нужно сделать четыре спальные комнаты, а внизу — большую гостиную, кухню, столовую и комнату, где я смогу устроить себе кабинет. Наверх должна вести винтовая лестница.
   Эпплгейт, седовласый коротышка, посмотрел на Джима с изумлением:
   — Немного великоват будет домишко для одинокого мужчины, а, Латур?
   Он вопросительно изогнул бровь, и спросил заказчика:
   — Уж не собираешься ли ты жениться и обзавестись большой семьей?
   — Нет, боюсь, что женитьба пока не входит в мои планы, — ответил Джим. — Но у меня есть дочь и зять, внук и второй на подходе. Я надеюсь, что они будут часто меня навещать и оставаться на ночь. Потом, может быть, иногда заедут друзья.
   Эпплгейт понимающе кивнул и сказал:
   — Я так понимаю, что тебе понадобится дом и для прислуги.
   — Да, за домом я хочу, чтобы ты выстроил хороший крепкий дом, примерно на двенадцать человек с пристроенной кухней.
   — Видишь ли, я буду, как ты понимаешь, целиком занят строительством дома. Но еще понадобится некоторое время, чтобы заготовить бревна и пиломатериалы для стропил, перекрытий и всего такого. Все оконные рамы, двери и другие сложные вещи придется заказывать в Чийенне.
   — Сколько времени все это займет? — Джим нетерпеливо стал сворачивать бумагу с чертежами и цифрами, сам удивляясь тому, как сильно ему вдруг захотелось побыстрее построить этот дом. Всего только неделю назад пришла ему в голову эта идея, но сейчас она захватила его целиком. Джим отогнал мысль о том, что торопится закончить строительство раньше, чем Сэйдж уедет из Коттонвуда. Раздраженно подумал, что это вообще не имеет никакого отношения к его решению и что Сэйдж все равно не проявит ни малейшего интереса к его начинанию.
   Когда Эпплгейт сказал, что если нанять еще несколько рабочих, то вполне можно управиться за пару месяцев, Джим немедленно согласился. Это время его устраивало. Они еще посидели несколько минут, обсудили кое-какие детали, и, наконец, Эпплгейт встал и простился.
   Когда Джим расстался со строителем, Сэйдж свое выступление уже закончила.
   — А я и не собирался ее слушать, — досадуя на свое опоздание, пробормотал Джим и вышел из кабинета. — Эта молодая особа теперь не часто будет его видеть, — решительно думал он, спускаясь в салун. Там он немного посидел, выпил с Джейком, одолжил одному ковбою денег и вернулся к себе в спальню.
   Однако, сразу ему заснуть не удалось. Он лежал, ворочаясь на своей широкой кровати, а в мыслях постоянно возникали видения зеленых глаз и гибкое, трепещущее в его объятиях женское тело…
   Скоро Сэйдж поняла, что Джим ее избегает. Она одновременно и разозлилась, и почувствовала ноющую боль в сердце. Больно было оттого, что Латур, оказывается, и в самом деле воспринимал ту великолепную ночь их любви как нечто обыденное, неважное. А разозлилась на себя потому, что позволила, как последняя дура, использовать свое тело, а потом весь вечер надеялась увидеть его в зале салуна, на его обычном месте, ждала, что он поможет ей сойти со сцены после ее выступления. А Латур ни в тот, ни в последующие дни так и не появился. И теперь ее провожал со сцены Джейк, бросая грозные взгляды на любого, кто осмеливался к ней приблизиться.
   Сэйдж понимала, что даже Тилли удивляется, почему это Джим не ужинает вместе с нею, и думала над тем, что скажет своей подруге, и как объяснит ей причину такой резкой перемены, происшедшей во владельце салуна.
   Не сможет же она сказать Тилли примерно так: «Ты знаешь, я была настолько глупа, что позволила ему однажды ночью поразвлечься со мной, и теперь он не хочет больше со мной иметь ничего общего».
   Дни шли за днями, а Сэйдж продолжала гадать, почему Джим совершенно покинул ее. По ночам, лежа без сна в своей кровати, она снова и снова задавала себе вопросы, на которые не смогла найти ответов. Он очень долго поддерживал связь с Реби, но, проведя с нею, с Сэйдж Ларкин, одну-единственную ночь любви, он прекратил со шлюхой все, даже просто приятельские, отношения.
   Из всех причин, которые приходили Сэйдж на ум, ни одна не имела смысла и не могла быть главной причиной того, что Джим отказался от встреч с нею, ни одна, кроме единственной: очевидно, в ту ночь, она разочаровала его. Реби знает, может быть, десятки различных способов удовлетворить мужчину, а она, Сэйдж Ларкин, добропорядочная домохозяйка, оказывается, просто не может удержать мужчину, который ей нравится.
   Из-за своего одиночества Сэйдж стала чаще видеться с доктором. После своих выступлений она не раз теперь принимала его предложения поужинать вместе, хотя и понимала, как будут трудиться языки досужих кумушек, всякий раз, когда они входили в ресторан.
   Однажды, когда Сэйдж и Рустер, последнее время постоянно находившийся поблизости от нее, ехали вдоль улицы, мимо них прошла Мэй Дентон. Та самая Мэй, которую, по слухам, все считали любовницей Джона. Когда молодая вдова увидела полные ненависти глаза Мэй и почувствовала убийственный, мертвяще холодный взгляд на своем лице, она поняла, что у слухов есть реальная почва.
   «Нельзя больше появляться в обществе с Джоном. У нас нет будущего и жестоко продолжать причинять горе женщине, которая его, кажется, безумно любит», — решила она.
   Высокое мнение Сэйдж о Джоне Стюарте стало с этого дня меняться в худшую сторону. Ей стало совершенно ясно, что доктор пользовался близостью с квартирной хозяйкой в своих целях, а сам искал в это время другую женщину, чтобы сделать ее своей женой. Она бы, пожалуй, задала этой самой Дентон хорошую трепку за то, что та позволила Джону забраться в ее постель.
   Когда-нибудь, он найдет подходящую женщину, которая согласится выйти за него замуж, и Мэй будет оставлена с разбитым сердцем и горькими воспоминаниями о людской неверности. Прошли две недели, прежде чем Сэйдж узнала, почему Джима нет в салуне. Она как раз раскатывала тесто для пирога с изюмом, который собиралась приготовить к ужину Тилли, когда кухарка сказала:
   — Плохо, что Джима нет — он бы получил большущий кусок пирога. Это его любимый десерт.
   — А где он, кстати? — спросила Сэйдж, поднимая широкий круглый кусок теста и укладывая его на противень. — Его что-то больше нигде не видно.
   — А я думала, ты знаешь? — Тилли посмотрела на Сэйдж с изумлением, и когда молодая женщина отрицательно покачала головой, сказала:
   — он на своем ранчо, присматривает за строительством своего нового дома. Представляешь, этот чертов глупец постоянно живет на сеновале. А парнишка-мексиканец через несколько дней носит туда провизию.
   Тилли сформовала пирог и сунула его в духовку, а потом, вытерев потное лицо краем передника, проворчала:
   — Своей едой он окончательно испортит себе желудок.
   Сердце Сэйдж радостно встрепенулось: возможно, Джим совсем не избегает ее общества! Глаза у нее радостно заблестели, и она совсем другим, теперь уже веселым и беззаботным голосом откликнулась:
   — Да! Я помню! Он упоминал как-то о своем желании восстановить сгоревший дом, но я и не думала, что он собирается заняться этим так скоро.
   Она сделала еще один круг теста и кинула его на противень.
   — Страшно интересно, почему он этим занялся.
   — Мне тоже интересно, — сказала Тилли. — Сперва я подумала, что он, наконец, нашел женщину, на которой хочет жениться. Тут кухарка послала Сэйдж многозначительный взгляд, оставшийся, впрочем, незамеченным. Тогда она вздохнула и добавила:
   — Но теперь, я думаю, что дело не только в этом. Мне кажется, он строит этот дом на тот случай, когда он устанет от салуна и захочет попробовать стать хозяином ранчо.
   — Джим никогда не свяжет себя с какой-то одной женщиной. Ты же знаешь это, Тилли.
   Тилли вздохнула.
   — Я знаю. Вот уж двадцать лет он считает себя виноватым в том, в чем на самом деле нет никакой его вины — в смерти матери Джонти. Он считает, что обязан был жениться на бедняжке. А теперь еще, как последний болван, уверяет себя, что все еще любит Клео и поэтому не имеет права связывать себя с другой.
   — Боюсь, что в нем ничего не изменилось. И к тому же он слишком долго был холостяком, чтобы ломать сейчас свой образ жизни.
   Сэйдж закончила готовить очередной корж и, проведя рукой по мокрому лбу, сказала:
   — Выйду на улицу на минутку. Здесь, на кухне, жара — как в духовке.
   Во дворе Сэйдж села на свое обычное место, на скамейку, у стены и мечтательно уставилась в пространство, не замечая ничего вокруг, ни синего сверкающего неба, ни маленького дворика с грядками, на которых Тилли разводила овощи для кухни.
   Откинув назад голову и прижавшись затылком к нагретым бревнам, женщина впервые за долгое время позволила облику Джима Латура встать перед ее мысленным взором. Она думала о том домике, который он строит, и как им с Дэнни было бы здорово там жить, если бы они только могли… Но два препятствия делали невозможным исполнение этих мечтаний. Во-первых, там ее, наверняка, обнаружит Миланд, а во-вторых, и это самое главное, Джим никогда не предложит ей жить в этом загородном доме. Она знала, что туда к нему будут приезжать женщины и оставаться с ним на ночь, но ни одна из них не будет там жить постоянно.
   — Как живете, мисс Сэйдж? — глубокий голос Рустера нарушил течение мыслей молодой женщины. — Решили подышать свежим воздухом?
   Рустер сел рядом с ней на скамейку.
   Сэйдж уже не удивилась, когда этот большой и грузный на вид мужчина последовал за ней во двор. Стоило ей сделать хотя бы шаг за пределы салуна, как он уже был тут как тут. Правда, в чем причина такого внимания, она еще никак не могла определить. И это ее немного тревожило. Рустер никогда не пытался с нею заигрывать, как другие мужчины, никогда не старался дотронуться до нее, а за руку брал, только ведя через улицу или помогая сесть в седло, когда они вдвоем отправлялись на конную прогулку. Всегда он вел себя, как настоящий джентльмен, и был внимателен и предупредителен к ее нуждам и желаниям.
   И все-таки постоянное присутствие Рустера начинало действовать на нервы. Ей теперь совсем не удавалось побыть одной, разве только, когда она удалялась в свою комнату и закрывала за собой дверь. Зная, что Рустер все равно будет сидеть, пока она не уйдет со двора, Сэйдж повернулась к нему и спросила:
   — Как вы думаете, не очень жарко будет немного прогуляться?
   — Нет… Проедем вдоль берега реки. Там, под деревьями, будет попрохладнее. Пойду оседлаю лошадей и буду ждать вас тут минут через десять.
   Мужчина встал, но не пошел в конюшню, пока Сэйдж не скрылась в помещении.
   Она только улыбнулась и покачала головой.
   — Тилли! Я и моя верная тень отправляемся на прогулку к реке.
   Потом взяла пару печений из вазы и добавила:
   — Прямо не знаю, что интересного он находит в моем обществе?
   — Ты очень хорошая собеседница, Сэйдж, а, может, он просто чувствует свое одиночество. Да и, кроме того, у него приказ Джима не выпускать тебя из виду.
   Сэйдж чуть не подавилась куском печения.
   — Джим сказал ему следить за мной?!
   — Ну да, кажется, он убежден, что тебе угрожает опасность со стороны твоего деверя.
   Молодая женщина не нашлась, что и сказать на такую новость и пошла в свою комнату переодеваться. И пока меняла платье для поездки верхом не переставала удивляться загадочной натуре Джима.
   Кажется, он больше и не думает о ее существовании, а сам оставляет человека для того, чтобы он ее охранял.
   Когда несколько минут спустя экс-налетчик подъезжал к дверям кухни, ведя в поводу лошадь для Сэйдж, молодая женщина окончательно пришла к заключению, что Джим — человек, очень серьезно относящийся к своим обязательствам. Он будет оберегать ее и следить за ее благополучием до тех пор, пока она не уедет из Коттонвуда. А покинув маленький пастуший городок, ей самой придется заботиться о себе.
   Когда Рустер помог молодой женщине взобраться в седло, она с грустью подумала о том, что вовсе не рада выводу, который только что сделала. Она была бы куда больше счастлива, если бы этот человек с видом разбойника охранял ее потому, что Джим просто боится за нее.
   У реки, в тени, действительно было прохладнее на несколько градусов. Рустер и Сэйдж медленно ехали по пыльной дороге и наслаждались тенью высоких крон сосен, лениво перебрасывались ничего не значащими фразами. За то время, которое они находились в компании друг с другом, у них установились между собой товарищеские теплые отношения, когда вместе можно довольно уютно помолчать, а можно просто подшутить над соседом и вновь вернуться к собственным мыслям.