Страница:
Они ехали, радуясь тишине, как вдруг ее нарушил какой-то странный звук, и Сэйдж не сразу сообразила, что это ружейный выстрел. Она поняла это в тот момент, когда Р.устер внезапно вздрогнул и начал сползать с седла. Сэйдж испуганно закричала, спрыгнула с лошади и бросилась, чтобы помочь ему и не дать упасть на землю. Но ее телохранитель яростно зашипел на нее:
— На землю! Быстро падай на землю, Сэйдж!
Женщина только-только успела броситься в придорожную канаву, как раздался новый выстрел и у копыт их лошадей взметнулось облачко пыли. Рустер упал рядом с Сэйдж и расчехлил ружье.
— Давай сюда! — указал он на большое придорожное дерево.
Они ползком перебрались под укрытие раскидистой ивы, и там Сэйдж заметила, что у Рустера между пальцев сочится кровь.
— О, Рустер! — закричала она, — ты сильно ранен?
— Ерунда, кожу задело, успокойся.
Шли минута за минутой. Но поблизости раздавался только плеск речной воды. Больше невидимый стрелок не пытался стрелять. Кровь между тем продолжала сочиться из раны, и на груди у мужчины, на рубашке, расплывалось большое темное пятно. Рустер чувствовал, что силы его покидают, он слабеет с каждой минутой, еще чуть-чуть и он потеряет сознание, оставив Сэйдж без защиты.
Однако, спустя еще пару минут мужчина с облегчением услышал, как тишину разорвал дробный топот копыт, удалявшийся в сторону, противоположную той, откуда они приехали.
— Что-то его спугнуло, — произнес Рустер, пересиливая боль, которая, словно раскаленное железо, жгла ему грудь.
— Слава богу! — прошептала Сэйдж и вдруг воскликнула:
— Посмотри, вон на равнине пара всадников. Это, наверное, они и вспугнули того негодяя. Дайка мне свое ружье. Я выстрелю из него и привлеку их внимание.
— Пожалуй, лучше не надо, Сэйдж. Чем меньше людей будет знать, что я ранен, тем лучше. Помоги-ка мне взобраться на лошадь.
Сэйдж поспешно подвела лошадь к дереву, затем помогла своему защитнику подняться на ноги. Это оказалось совсем нелегким делом — под тяжестью мужчины она чуть не рухнула на колени.
— Извини, малышка, — поморщившись от боли, произнес Рустер и навалился на лошадь. Животное захрипело от запаха крови и шарахнулось в сторону, но Сейдж успела схватить ее под уздцы и, слегка похлопав по крупу, вновь подвела к раненому. На сей раз ему удалось попасть одной ногой в стремя, и тогда она из последних сил все же помогла ему сесть в седло. Затем женщина легко поднялась в седло сама и расположилась за спиной Рустера, давая ему возможность опереться на нее спиной. Взяв в одну руку поводья, а другой придерживая мужчину, Сэйдж пришпорила лошадь, радуясь тому, что они с ее спутником не успели уехать далеко от города.
Тилли стояла в дверях и блаженно щурилась, подставляя лицо солнечным лучам, когда из-за угла здания появились сидящие верхом на одной лошади Сэйдж и почти потерявший сознание Рустер.
— Боже милостивый! Сэйдж! Что стряслось? — испуганно закричала она и, повернувшись к окну кухни, позвала: «Хуан, быстро сюда!» — а сама бросилась к мокрой от пота лошади.
— Он ранен, Тилли! И столько крови потерял, что может умереть!
Лицо кухарки стало таким же бледным, как и у Рустера, но она покачала головой и ответила:
— Нет. Он не умрет. Он слишком сильный, чтобы умереть.
Прибежал подросток-мексиканец и они втроем с трудом сняли мужчину с лошади и уложили на кровать у Тилли.
— Быстро, Хуан, беги за доктором Стюартом, — крикнула Сэйдж, склоняясь над Рустером. Она расстегнула его рубашку непослушными дрожащими руками, стянула ее с мужчины, стараясь не смотреть на страшную рану на его груди, затем схватила мужскую тяжелую руку, пытаясь нащупать пульс, но пульс не прослушивался. Сэйдж почувствовала, как слезы застилают ей глаза, и в отчаянии позвала: «О, Тилли! Я боюсь, он умер!»
Тилли оттолкнула прочь рыдающую женщину и приложила ухо к широкой груди Рустера. Спустя несколько секунд напряженного молчания она выпрямилась и ее лицо посветлело.
— Он жив, но очень плох.
Ломая руки и сжимая пальцы так, что побелели суставы, кухарка прошла по комнате, беспокойно заглядывая в окно.
— Да где же, ради всех святых, док? Надо остановить кровотечение.
— Я тут, Тилли! — доктор Стюарт стремительно вошел в дверь, и женщины отошли от кровати, давая врачу место у больного.
Стюарту хватило одного взгляда, чтобы сделать вывод о состоянии мужчины, за которого так беспокоились Тилли и Сэйдж. Рваная рана на груди Рустера привела к тому, что он потерял много крови и сейчас находился на краю могилы. Доктор сел на кровать и принялся закатывать рукава.
— Тилли, давай горячую воду и принеси бутылку виски. Я должен вытащить пулю.
Женщина бегом помчалась к плите, на ходу бросив стоявшему с широко раскрытыми глазами Хуану: «Быстро мчись за Джимом!»
Пулю удалось извлечь. Доктор наложил семь швов, чтобы закрыть пулевое отверстие, и через некоторое время раненый был уложен в приготовленную для него постель, бледный, как призрак, но живой.
Вскоре после этого у салуна послышался стремительный перестук копыт, и во двор на своем жеребце влетел Джим. Латур на ходу выпрыгнул из седла, бросив поводья Хуану, пошел в дом и там, от двери, спросил у Тилли:
— Ну, как он?
Тилли, повернувшись к нему от кастрюли с тушеной курятиной, ответила:
— Жив… но очень плох. Рана не очень страшная, но пуля задела артерию, и он чуть не умер от потери крови. Я готовлю ему бульон, чтобы подкрепить его силы.
Внезапно из-за занавески, где стояла кровать Тилли, а теперь лежал Рустер, послышался его слабый голос:
— Это ты, Джим?
— Да, это я, парень. — Латур стремительно пересек комнату и заглянул за тяжелый занавес, который был плотно задернут, чтобы раненому не мешал дневной свет.
— Что с тобой случилось? Кто тебя стреножил? Джим подвинул стул и сел, напряженно вглядываясь в лицо друга.
— Не представляю, Джим! Я и Сэйдж, вдвоем ехали вдоль берега реки, и вдруг внезапно раздался этот… чертов ружейный выстрел, и у меня в груди появилась дырка. Потом этот негодяй выстрелил еще, но мы с Сэйдж уже спрятались за деревом. Кто бы это ни был, уверен на все сто, что этот молодец хотел меня прикончить. И ему бы удалось, если бы там не появились два всадника и не спугнули его.
— Выходит, ты этого ублюдка не приметил?
— Нет, ни его, ни его лошади. Ты думаешь, это был один из тех, что работают по заказу Ларкина?
— Ну, а может быть, и сам Ларкин?
— Ну и что теперь будет с Сэйдж, пока я валяюсь, а ты все время в отъезде?
— Еще пока не знаю, но ты об этом не беспокойся. Что-нибудь придумаю. У тебя сильно болит?
— Не-а, док мне дал снотворного, так что я после его аптечной настойки еле глаза открываю.
— Ну, тогда спи, — Джим встал. — Зайду, поздороваюсь с Сэйдж, посмотрю, как у нее дела.
— Увидишь, у нее все отлично. Она не из пугливых, не закатывала никакой истерики. Там, у реки, она меня закинула в седло и потом всю дорогу поддерживала. Даже не представляю, как ей это удалось. — Она маленькая, но очень мужественная, — с внезапной гордостью произнес Джим перед тем, как задвинуть занавески, а потом повернулся к печи.
— Сэйдж у себя? — спросил он у Тилли. Та кивнула.
— Отдыхает. Она страшно расстроилась и винит себя в том, что ранили Рустера. У нее такое ощущение, что за всем этим стоит ее деверь.
— Думаю, она права. Ларкин с ума сошел от желания заполучить ее. Не знаю, чего он добивается и каковы его намерения, но уверен, что ничего хорошего от него не дождешься. Может быть, он даже хочет ее убить. Сэйдж мне говорила, что ее деверь — религиозен до фанатизма, а эти идиоты способны на все, что угодно.
— Да уж, хуже не бывает, — согласилась Тилли и встала, чтобы поставить котел с фасолью, которую она чистила во время разговора, на огонь. Затем она налила хозяину большую чашку кофе и вновь села.
— Ну, и кто теперь будет охранять Сэйдж, пока Рустер болеет?
— Я решил остаться в городе, пока он не встанет на ноги. Слабое утешение, но спасибо и за то, что у него рана на левой стороне. Так что он сможет держать оружие.
— Кстати, может перенести его наверх? — задала, наконец, Тилли мучивший ее вопрос. — Ты же знаешь, я люблю, чтоб на кухне всегда был полный порядок.
— Не беспокойся ты, старушка, о своей кухне, — улыбнулся Джим. — Вечером мы с Джейком перенесем его наверх.
После этого он беспокойно посмотрел на дверь комнаты, в которой жила Сэйдж, и сказал:
— Интересно, она еще спит? — Не знаю. Почему бы тебе не постучать — сразу бы узнал.
— Не хочу ее беспокоить, если она отдыхает. Слушай, Тилли, а почему бы тебе не зайти к ней и не посмотреть?
Тилли кивнула, встала, но тут же вновь уселась на прежнее место, потому что дверь сама отворилась и Сэйдж вошла в кухню.
Как всегда, при первом же взгляде на Сэйдж, сердце Джима отчаянно забилось. «Как она прекрасна! — подумал Латур. — В ее красоте есть даже что-то дьявольское, греховное». Своими глазами он пожирал лицо Сэйдж, затем жадно, словно раздевая, обежал взглядом ее стройное, гибкое тело. Платье совсем не скрывало плавных окружностей ее фигуры.
«Она похудела, — вдруг с тревогой отметил он. — Почему? Может, в том виноват Джон Стюарт?» Джим почувствовал укол ревности, но, отбросив его, встал и направился к вошедшей женщине.
— Привет, Сэйдж! — улыбнулся он. — Я слышал, тебя пытаются напугать?
— Да, стараются… — Сэйдж подошла к стулу, который ей предложил Джим. — Кому-то очень хотелось убить Рустера.
— Как ты думаешь, кто это может быть? — Латур сел рядом с молодой женщиной.
— Я подозреваю только Миланда или его молодчиков. Не думаю, чтобы у Рустера были серьезные враги.
— Во всяком случае, не такие, чтобы стрелять в него, насколько я знаю. Пожалуй, ты права. Это или Ларкин, или один из тех трех ничтожеств, что раньше входили в мою банду.
Джим задумчиво посмотрел в окно.
— А может быть, и нет. Они слишком трусливы, чтобы пытаться что-нибудь предпринять, если я поблизости… Если только им не сообщил кто-нибудь, что меня нет в городе.
Сэйдж покачала головой, не соглашаясь.
— Я пришла к выводу, что это, скорее всего, Миланд. Он очень хороший стрелок, — посмотри, он попал Рустеру почти в сердце.
Лицо Латура приобрело жесткое, непреклонное выражение, и тоном, не терпящим возражений, он произнес:
— Я приказываю тебе — ни шагу не делать за пределы этого здания, пока мне не удастся удостовериться, что этот Ларкин не болтается вокруг города.
Сэйдж криво усмехнулась, ее мягкие губы дрогнули.
— На этот счет можешь не беспокоиться. Я боюсь сегодня даже выходить на сцену и петь. Боюсь, что Миланд притаится в темноте и будет меня выслеживать.
— Этого не бойся. Я послежу за улицами, пока ты будешь петь.
— Спасибо, Джим, — от ее улыбки сердце у него пустилось вскачь, а пульс стал отдаваться даже в висках. Он уже и забыл, какой эффект оказывает на него ее улыбка. Когда Сэйдж спросила:
— «Как у тебя дела? Как идет строительство нового дома?», — Латуру пришлось сначала несколько раз судорожно глотнуть, прежде чем он смог, наконец, ответить:
— Сруб уже готов. Принялись за крышу. Со дня на день жду прибытия стада из пятисот голов; добавлю их к моим пятистам и начну свое дело с тысячи голов.
— Ого! — Глаза Сэйдж стали такими же круглыми, как и у Тилли. — Это огромное поголовье. Тебе придется нанять людей, которые помогут пасти такое огромное стало.
— Может быть. Иногда пастухи, которые перегоняют скот, остаются работать у новых владельцев стад. Подожду и посмотрю, сколько из них останется у меня, а потом найму новых людей.
На лицо Сэйдж легла печальная тень. У Джима на будущее все продумано, тогда как ее собственное будущее подвешено в воздухе. У нее нет ни малейшего представления, куда занесет ее судьба. До сегодняшнего происшествия она начала было думать, что Миланд, возможно, решил оставить ее в покое и вернуться к себе домой. Но теперь-то у Сэйдж не было никаких иллюзий. Ей снова придется стать, по сути дела, настоящей пленницей, которая не сможет и шагу ступить из салуна без провожатого. И ее эскорт будет постоянно рисковать — либо быть раненым, либо — убитым. Молодая женщина подумала о Рустере, и у нее мурашки побежали по коже. Больше она никогда не подвергнет опасности чужую жизнь.
— Почему такая печальная, Сэйдж? Что тебя огорчает? — Джим, не отрываясь, смотрел на дорогое лицо, озабоченное новыми тревогами, но от этого еще более прекрасное.
— Ничего и все! — Сэйдж горько засмеялась. — Такое ощущение, что живу в тюрьме или преддверии ада, что точнее, — и все время ожидаю, что что-то случится. У меня все время есть чувство, что когда это что-то произойдет, — добра от этого не будет.
Внезапно Джим Латур со всей остротой осознал, что больше всего на свете ему хочется обнять эту женщину, успокоить ее, сказать ей, что все в ее жизни будет отлично, а он всегда будет рядом, чтобы заботится о ней. Но, он бы солгал, если бы сказал такое Сэйдж Ларкин. Это обещание означает женитьбу, а это единственное, чего он не может себе позволить. И поэтому Джим сказал единственное, что мог сказать совершенно честно и искренне: « Отбрось свои страхи о Миланде, Сэйдж. Я позабочусь, чтобы он больше тебя не беспокоил.
Его слова были так откровенны и произнесены они были таким горячим, убедительным тоном, что Сэйдж почти поверила в то, что она услышала. Однако, ей было слишком хорошо известно, что, хотя Латур и сделает все возможное, Миланд — не тот человек, которого ожидает увидеть Джим. У ее деверя не бывает никаких угрызений совести. Он никогда не встретится с Джимом в честном поединке. Нет, этот человек будет прятаться в темноте, таиться за дверью, чтобы подстрелить свою жертву в спину.
Внезапно ей стало страшно за Джима. Она потянулась к нему и положила свою узкую ладошку на сильную, загорелую руку владельца салуна.
— Обещай мне, что будешь остерегаться Миланда, — попросила тихонько женщина, с тревогой глядя в глаза любимому человеку. — Ларкин — это дьявол, он может сделать все, что угодно, у него нет никаких устоев, и у него достанет терпения ожидать столько, сколько это ему понадобиться, чтобы выполнить задуманное.
Джим легонько пожал руку женщины.
— Это довольно странно, Сэйдж, но если я чего-нибудь решу, — я веду себя точно так же.
Сэйдж внимательно посмотрела в голубые глаза Латура и через минуту улыбнулась.
— А ты знаешь, Джим, я тебе верю. Я как-то неожиданно почувствовала себя в безопасности.
— Ну, вот и хорошо, девочка! — Латур быстро пожал ее руку у локтя и затем встал. — Мне надо немного потолковать с Джейком, спросить, как идет бизнес. За ужином увидимся, пока!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
— На землю! Быстро падай на землю, Сэйдж!
Женщина только-только успела броситься в придорожную канаву, как раздался новый выстрел и у копыт их лошадей взметнулось облачко пыли. Рустер упал рядом с Сэйдж и расчехлил ружье.
— Давай сюда! — указал он на большое придорожное дерево.
Они ползком перебрались под укрытие раскидистой ивы, и там Сэйдж заметила, что у Рустера между пальцев сочится кровь.
— О, Рустер! — закричала она, — ты сильно ранен?
— Ерунда, кожу задело, успокойся.
Шли минута за минутой. Но поблизости раздавался только плеск речной воды. Больше невидимый стрелок не пытался стрелять. Кровь между тем продолжала сочиться из раны, и на груди у мужчины, на рубашке, расплывалось большое темное пятно. Рустер чувствовал, что силы его покидают, он слабеет с каждой минутой, еще чуть-чуть и он потеряет сознание, оставив Сэйдж без защиты.
Однако, спустя еще пару минут мужчина с облегчением услышал, как тишину разорвал дробный топот копыт, удалявшийся в сторону, противоположную той, откуда они приехали.
— Что-то его спугнуло, — произнес Рустер, пересиливая боль, которая, словно раскаленное железо, жгла ему грудь.
— Слава богу! — прошептала Сэйдж и вдруг воскликнула:
— Посмотри, вон на равнине пара всадников. Это, наверное, они и вспугнули того негодяя. Дайка мне свое ружье. Я выстрелю из него и привлеку их внимание.
— Пожалуй, лучше не надо, Сэйдж. Чем меньше людей будет знать, что я ранен, тем лучше. Помоги-ка мне взобраться на лошадь.
Сэйдж поспешно подвела лошадь к дереву, затем помогла своему защитнику подняться на ноги. Это оказалось совсем нелегким делом — под тяжестью мужчины она чуть не рухнула на колени.
— Извини, малышка, — поморщившись от боли, произнес Рустер и навалился на лошадь. Животное захрипело от запаха крови и шарахнулось в сторону, но Сейдж успела схватить ее под уздцы и, слегка похлопав по крупу, вновь подвела к раненому. На сей раз ему удалось попасть одной ногой в стремя, и тогда она из последних сил все же помогла ему сесть в седло. Затем женщина легко поднялась в седло сама и расположилась за спиной Рустера, давая ему возможность опереться на нее спиной. Взяв в одну руку поводья, а другой придерживая мужчину, Сэйдж пришпорила лошадь, радуясь тому, что они с ее спутником не успели уехать далеко от города.
Тилли стояла в дверях и блаженно щурилась, подставляя лицо солнечным лучам, когда из-за угла здания появились сидящие верхом на одной лошади Сэйдж и почти потерявший сознание Рустер.
— Боже милостивый! Сэйдж! Что стряслось? — испуганно закричала она и, повернувшись к окну кухни, позвала: «Хуан, быстро сюда!» — а сама бросилась к мокрой от пота лошади.
— Он ранен, Тилли! И столько крови потерял, что может умереть!
Лицо кухарки стало таким же бледным, как и у Рустера, но она покачала головой и ответила:
— Нет. Он не умрет. Он слишком сильный, чтобы умереть.
Прибежал подросток-мексиканец и они втроем с трудом сняли мужчину с лошади и уложили на кровать у Тилли.
— Быстро, Хуан, беги за доктором Стюартом, — крикнула Сэйдж, склоняясь над Рустером. Она расстегнула его рубашку непослушными дрожащими руками, стянула ее с мужчины, стараясь не смотреть на страшную рану на его груди, затем схватила мужскую тяжелую руку, пытаясь нащупать пульс, но пульс не прослушивался. Сэйдж почувствовала, как слезы застилают ей глаза, и в отчаянии позвала: «О, Тилли! Я боюсь, он умер!»
Тилли оттолкнула прочь рыдающую женщину и приложила ухо к широкой груди Рустера. Спустя несколько секунд напряженного молчания она выпрямилась и ее лицо посветлело.
— Он жив, но очень плох.
Ломая руки и сжимая пальцы так, что побелели суставы, кухарка прошла по комнате, беспокойно заглядывая в окно.
— Да где же, ради всех святых, док? Надо остановить кровотечение.
— Я тут, Тилли! — доктор Стюарт стремительно вошел в дверь, и женщины отошли от кровати, давая врачу место у больного.
Стюарту хватило одного взгляда, чтобы сделать вывод о состоянии мужчины, за которого так беспокоились Тилли и Сэйдж. Рваная рана на груди Рустера привела к тому, что он потерял много крови и сейчас находился на краю могилы. Доктор сел на кровать и принялся закатывать рукава.
— Тилли, давай горячую воду и принеси бутылку виски. Я должен вытащить пулю.
Женщина бегом помчалась к плите, на ходу бросив стоявшему с широко раскрытыми глазами Хуану: «Быстро мчись за Джимом!»
Пулю удалось извлечь. Доктор наложил семь швов, чтобы закрыть пулевое отверстие, и через некоторое время раненый был уложен в приготовленную для него постель, бледный, как призрак, но живой.
Вскоре после этого у салуна послышался стремительный перестук копыт, и во двор на своем жеребце влетел Джим. Латур на ходу выпрыгнул из седла, бросив поводья Хуану, пошел в дом и там, от двери, спросил у Тилли:
— Ну, как он?
Тилли, повернувшись к нему от кастрюли с тушеной курятиной, ответила:
— Жив… но очень плох. Рана не очень страшная, но пуля задела артерию, и он чуть не умер от потери крови. Я готовлю ему бульон, чтобы подкрепить его силы.
Внезапно из-за занавески, где стояла кровать Тилли, а теперь лежал Рустер, послышался его слабый голос:
— Это ты, Джим?
— Да, это я, парень. — Латур стремительно пересек комнату и заглянул за тяжелый занавес, который был плотно задернут, чтобы раненому не мешал дневной свет.
— Что с тобой случилось? Кто тебя стреножил? Джим подвинул стул и сел, напряженно вглядываясь в лицо друга.
— Не представляю, Джим! Я и Сэйдж, вдвоем ехали вдоль берега реки, и вдруг внезапно раздался этот… чертов ружейный выстрел, и у меня в груди появилась дырка. Потом этот негодяй выстрелил еще, но мы с Сэйдж уже спрятались за деревом. Кто бы это ни был, уверен на все сто, что этот молодец хотел меня прикончить. И ему бы удалось, если бы там не появились два всадника и не спугнули его.
— Выходит, ты этого ублюдка не приметил?
— Нет, ни его, ни его лошади. Ты думаешь, это был один из тех, что работают по заказу Ларкина?
— Ну, а может быть, и сам Ларкин?
— Ну и что теперь будет с Сэйдж, пока я валяюсь, а ты все время в отъезде?
— Еще пока не знаю, но ты об этом не беспокойся. Что-нибудь придумаю. У тебя сильно болит?
— Не-а, док мне дал снотворного, так что я после его аптечной настойки еле глаза открываю.
— Ну, тогда спи, — Джим встал. — Зайду, поздороваюсь с Сэйдж, посмотрю, как у нее дела.
— Увидишь, у нее все отлично. Она не из пугливых, не закатывала никакой истерики. Там, у реки, она меня закинула в седло и потом всю дорогу поддерживала. Даже не представляю, как ей это удалось. — Она маленькая, но очень мужественная, — с внезапной гордостью произнес Джим перед тем, как задвинуть занавески, а потом повернулся к печи.
— Сэйдж у себя? — спросил он у Тилли. Та кивнула.
— Отдыхает. Она страшно расстроилась и винит себя в том, что ранили Рустера. У нее такое ощущение, что за всем этим стоит ее деверь.
— Думаю, она права. Ларкин с ума сошел от желания заполучить ее. Не знаю, чего он добивается и каковы его намерения, но уверен, что ничего хорошего от него не дождешься. Может быть, он даже хочет ее убить. Сэйдж мне говорила, что ее деверь — религиозен до фанатизма, а эти идиоты способны на все, что угодно.
— Да уж, хуже не бывает, — согласилась Тилли и встала, чтобы поставить котел с фасолью, которую она чистила во время разговора, на огонь. Затем она налила хозяину большую чашку кофе и вновь села.
— Ну, и кто теперь будет охранять Сэйдж, пока Рустер болеет?
— Я решил остаться в городе, пока он не встанет на ноги. Слабое утешение, но спасибо и за то, что у него рана на левой стороне. Так что он сможет держать оружие.
— Кстати, может перенести его наверх? — задала, наконец, Тилли мучивший ее вопрос. — Ты же знаешь, я люблю, чтоб на кухне всегда был полный порядок.
— Не беспокойся ты, старушка, о своей кухне, — улыбнулся Джим. — Вечером мы с Джейком перенесем его наверх.
После этого он беспокойно посмотрел на дверь комнаты, в которой жила Сэйдж, и сказал:
— Интересно, она еще спит? — Не знаю. Почему бы тебе не постучать — сразу бы узнал.
— Не хочу ее беспокоить, если она отдыхает. Слушай, Тилли, а почему бы тебе не зайти к ней и не посмотреть?
Тилли кивнула, встала, но тут же вновь уселась на прежнее место, потому что дверь сама отворилась и Сэйдж вошла в кухню.
Как всегда, при первом же взгляде на Сэйдж, сердце Джима отчаянно забилось. «Как она прекрасна! — подумал Латур. — В ее красоте есть даже что-то дьявольское, греховное». Своими глазами он пожирал лицо Сэйдж, затем жадно, словно раздевая, обежал взглядом ее стройное, гибкое тело. Платье совсем не скрывало плавных окружностей ее фигуры.
«Она похудела, — вдруг с тревогой отметил он. — Почему? Может, в том виноват Джон Стюарт?» Джим почувствовал укол ревности, но, отбросив его, встал и направился к вошедшей женщине.
— Привет, Сэйдж! — улыбнулся он. — Я слышал, тебя пытаются напугать?
— Да, стараются… — Сэйдж подошла к стулу, который ей предложил Джим. — Кому-то очень хотелось убить Рустера.
— Как ты думаешь, кто это может быть? — Латур сел рядом с молодой женщиной.
— Я подозреваю только Миланда или его молодчиков. Не думаю, чтобы у Рустера были серьезные враги.
— Во всяком случае, не такие, чтобы стрелять в него, насколько я знаю. Пожалуй, ты права. Это или Ларкин, или один из тех трех ничтожеств, что раньше входили в мою банду.
Джим задумчиво посмотрел в окно.
— А может быть, и нет. Они слишком трусливы, чтобы пытаться что-нибудь предпринять, если я поблизости… Если только им не сообщил кто-нибудь, что меня нет в городе.
Сэйдж покачала головой, не соглашаясь.
— Я пришла к выводу, что это, скорее всего, Миланд. Он очень хороший стрелок, — посмотри, он попал Рустеру почти в сердце.
Лицо Латура приобрело жесткое, непреклонное выражение, и тоном, не терпящим возражений, он произнес:
— Я приказываю тебе — ни шагу не делать за пределы этого здания, пока мне не удастся удостовериться, что этот Ларкин не болтается вокруг города.
Сэйдж криво усмехнулась, ее мягкие губы дрогнули.
— На этот счет можешь не беспокоиться. Я боюсь сегодня даже выходить на сцену и петь. Боюсь, что Миланд притаится в темноте и будет меня выслеживать.
— Этого не бойся. Я послежу за улицами, пока ты будешь петь.
— Спасибо, Джим, — от ее улыбки сердце у него пустилось вскачь, а пульс стал отдаваться даже в висках. Он уже и забыл, какой эффект оказывает на него ее улыбка. Когда Сэйдж спросила:
— «Как у тебя дела? Как идет строительство нового дома?», — Латуру пришлось сначала несколько раз судорожно глотнуть, прежде чем он смог, наконец, ответить:
— Сруб уже готов. Принялись за крышу. Со дня на день жду прибытия стада из пятисот голов; добавлю их к моим пятистам и начну свое дело с тысячи голов.
— Ого! — Глаза Сэйдж стали такими же круглыми, как и у Тилли. — Это огромное поголовье. Тебе придется нанять людей, которые помогут пасти такое огромное стало.
— Может быть. Иногда пастухи, которые перегоняют скот, остаются работать у новых владельцев стад. Подожду и посмотрю, сколько из них останется у меня, а потом найму новых людей.
На лицо Сэйдж легла печальная тень. У Джима на будущее все продумано, тогда как ее собственное будущее подвешено в воздухе. У нее нет ни малейшего представления, куда занесет ее судьба. До сегодняшнего происшествия она начала было думать, что Миланд, возможно, решил оставить ее в покое и вернуться к себе домой. Но теперь-то у Сэйдж не было никаких иллюзий. Ей снова придется стать, по сути дела, настоящей пленницей, которая не сможет и шагу ступить из салуна без провожатого. И ее эскорт будет постоянно рисковать — либо быть раненым, либо — убитым. Молодая женщина подумала о Рустере, и у нее мурашки побежали по коже. Больше она никогда не подвергнет опасности чужую жизнь.
— Почему такая печальная, Сэйдж? Что тебя огорчает? — Джим, не отрываясь, смотрел на дорогое лицо, озабоченное новыми тревогами, но от этого еще более прекрасное.
— Ничего и все! — Сэйдж горько засмеялась. — Такое ощущение, что живу в тюрьме или преддверии ада, что точнее, — и все время ожидаю, что что-то случится. У меня все время есть чувство, что когда это что-то произойдет, — добра от этого не будет.
Внезапно Джим Латур со всей остротой осознал, что больше всего на свете ему хочется обнять эту женщину, успокоить ее, сказать ей, что все в ее жизни будет отлично, а он всегда будет рядом, чтобы заботится о ней. Но, он бы солгал, если бы сказал такое Сэйдж Ларкин. Это обещание означает женитьбу, а это единственное, чего он не может себе позволить. И поэтому Джим сказал единственное, что мог сказать совершенно честно и искренне: « Отбрось свои страхи о Миланде, Сэйдж. Я позабочусь, чтобы он больше тебя не беспокоил.
Его слова были так откровенны и произнесены они были таким горячим, убедительным тоном, что Сэйдж почти поверила в то, что она услышала. Однако, ей было слишком хорошо известно, что, хотя Латур и сделает все возможное, Миланд — не тот человек, которого ожидает увидеть Джим. У ее деверя не бывает никаких угрызений совести. Он никогда не встретится с Джимом в честном поединке. Нет, этот человек будет прятаться в темноте, таиться за дверью, чтобы подстрелить свою жертву в спину.
Внезапно ей стало страшно за Джима. Она потянулась к нему и положила свою узкую ладошку на сильную, загорелую руку владельца салуна.
— Обещай мне, что будешь остерегаться Миланда, — попросила тихонько женщина, с тревогой глядя в глаза любимому человеку. — Ларкин — это дьявол, он может сделать все, что угодно, у него нет никаких устоев, и у него достанет терпения ожидать столько, сколько это ему понадобиться, чтобы выполнить задуманное.
Джим легонько пожал руку женщины.
— Это довольно странно, Сэйдж, но если я чего-нибудь решу, — я веду себя точно так же.
Сэйдж внимательно посмотрела в голубые глаза Латура и через минуту улыбнулась.
— А ты знаешь, Джим, я тебе верю. Я как-то неожиданно почувствовала себя в безопасности.
— Ну, вот и хорошо, девочка! — Латур быстро пожал ее руку у локтя и затем встал. — Мне надо немного потолковать с Джейком, спросить, как идет бизнес. За ужином увидимся, пока!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Прошла уже неделя с того дня, когда был ранен Рустер. Рана хорошо затягивалась, и вскоре он начал вставать с постели, а через три дня — ходить по комнате. Единственное, что его еще беспокоило, это плечо, которое побаливало, и плохо двигавшаяся рука.
— Пожалуй, теперь я снова могу охранять нашу Сэйдж, — сказал он однажды стоя у бара с Джимом и Джейком, где они втроем потягивали виски.
Салун начал наполняться своими обычными посетителями. Снова, как и в предыдущие дни, мужчины с замиранием сердца ждали появления Сэйдж и ее песен. Некоторые из них, слушая ее пение, смеялись, иногда плакали, но всегда, каждому из них, звуки ее голоса и слова знакомых песен напоминали старые, добрые времена невинной юности. В этом, собственно, и был секрет популярности Сэйдж. Каждому из посетителей казалось, что эта ослепительно красивая женщина поет для него и о нем.
— Думаю, Джим, тебе не терпится скорее вернуться на ранчо, — посмеиваясь, сказал Джейк, плеснув себе в стакан еще виски.
— Да. Со дня на день должны пригнать скот, может, уже пригнали. Пока я за себя оставил Легкую Ногу, чтобы он присматривал за всем, что там делается.
— Если ты готов, то можешь ехать в любое время, — Рустер поднял свой стакан с виски и посмотрел сквозь него на свет. — Я себя чувствую так, словно заново на свет родился, а раненая рука действует отлично. — Он усмехнулся. — Хотя, я думаю, Сэйдж и слышать не захочет о верховых прогулках.
— Будь уверен, так оно и есть. Да я, вообще-то, и сам не хочу, чтобы она выходила из дома, пока не обнаружим этого ублюдка. Пара моих друзей-индейцев пытаются найти его следы там, где он устроил свою засаду, когда подстрелил тебя.
— Ну, так и когда же ты поедешь, Джим? — Джейк положил свою ладонь на стойку бара.
— Думаю, завтра утром. И, кстати, Джейк, ты тут отлично управляешься, бизнес у тебя хоть куда! Мне это нравится.
Когда Джейк довольно кивнул и улыбнулся, Джим, глядя на грубоватое суровое лицо друга, добавил:
— Я вот, думаю, не предложить ли тебе стать моим компаньоном, если ты, конечно, не против.
— Ты это серьезно, Джим? — Джейк от неожиданности и волнения чуть не сбил локтем бутылку виски, стоявшую на прилавке.
— Угу, серьезно. Так, ты согласен?
— О, черт! Согласен ли я! Конечно! И тебе не придется жалеть, Джим! — бармен протянул ему широкую ладонь. — Вот тебе моя рука!
Посетители один за другим стали отходить от стойки, за столами стихли разговоры, и Джим с товарищами догадались, что сейчас должна появиться Сэйдж. Латур оглянулся и увидел ее в дверях. В ту же секунду он почувствовал, что в нем вновь, как всегда, при виде этой женщины, начинает разгораться совершенно нестерпимое желание. Это его последний вечер перед возвращением на ранчо. Но он не может больше оставаться здесь и не любить ее. Возбуждение теплой волной захлестнуло Джима! Каждую ночь он вспоминал ту единственную, которую они провели вместе, и просыпался весь больной от желания еще хоть раз пережить те восхитительные часы.
Он захотел напоследок, перед тем, как вернуться на ранчо, послушать пение Сэйдж и поэтому обернулся к Рустеру и спросил:
— Ты не последишь за улицей, пока я послушаю, как она поет? Я ни разу ее не слушал, с тех пор как вернулся.
— Ну конечно, Джим! — Рустер оттолкнулся от стойки бара. — Я вернусь, когда она закончит выступление.
Джим подошел к тому месту, где стояла Сэйдж и, взяв ее под руку, с улыбкой помог взойти на сцену, где исполнительницу уже дожидались стул и гитара.
От его прикосновения у женщины пробежала дрожь по всему телу, и, с несколько натянутой улыбкой, она благодарно ему кивнула, а потом взяла гитару. Джим вернулся к бару, знаком показал, чтобы ему наполнили стакан.
Джейк удивленно приподнял бровь, но, не сказав ни слова, выполнил просьбу друга. Определенно, что-то беспокоило Латура, — бармен никогда не видел, чтобы тот столько пил, но, в конце концов, Джейк решил, что это не его дело и бросил ломать над этим голову.
А Джим думал о том, что ему еще не доводилось видеть женщины более прекрасной и желанной, чем Сэйдж. Казалось, что ее вид, ее нежный голос возбуждают всех слушателей. И ему внезапно захотелось схватить ее на руки, унести с этой крохотной сцены от жадных, ощупывающих мужских глаз. Он почти молился о том, чтобы она завтра уехала куда-нибудь из Коттонвуда. Куда-нибудь, чтобы не мучиться постоянно при виде ее, чтобы знать точно, что не сможет к ней прикоснуться.
Его глаза потемнели от желания, пока он слушал певицу, а когда она закончила, отложила в сторону гитару и встала, благодаря зрителей, мужчин и шлюх, Джим резко вскочил со своего места и бешено захлопал.
Сэйдж стояла, не обращая внимания на деньги, дождем сыпавшиеся к ее ногам, а потом Латур бросился к сцене, подал ей руку и помог сойти с возвышения.
Она слегка нахмурилась, заметив, что ее кавалер не очень твердо стоит на ногах. Во время выступления ей было видно, что владелец салуна непрерывно потягивал виски, во всяком случае, всякий раз, когда Сэйдж смотрела на Джима, тот подносил к губам стакан. Молодая женщина, улыбнувшись, пожелала Джейку спокойно ночи, и в сопровождении Латура вышла из зала.
В кухне, из угла, где стояла кровать Тилли, доносился легкий храп кухарки. На столе горела оставленная ею лампа, и все казалось таким тихим, безмятежным. Но это спокойствие почему-то возбуждающе подействовало на Сэйдж; она почувствовала, что ее начинает бить легкая нервная дрожь. И когда Джим захлопнул за ними дверь, она торопливо прошептала: «Спокойной ночи, Джим» и пошла к своей комнате. Сэйдж откинула щеколду, вошла к себе и вдруг испуганно охнула, потому что Латур вошел следом и, не давая ей опомниться, накинул задвижку обратно.
— Джим! — женщина посмотрела растерянно ему в глаза. — Я думала, ты ушел. Ты хочешь со мной о чем-то поговорить?
— Да, я с тобой хочу о чем-то поговорить, — прошептал он в ответ. — Я хочу тебе сказать, что желаю тебя и от этого желания разрываюсь на куски. И прежде, чем Сэйдж смогла сказать или сделать хоть что-нибудь, она почувствовала, как руки мужчины обхватили ее, а его властные, алчущие любви губы закрыли ей рот.
И сразу же она испытала знакомые ощущения, когда кажется, будто вскипает кровь, а сердце мечется, как птица в клетке. И уже из последних сил, стараясь не поддаваться вспыхнувшему желанию прижаться к его крепкому, мускулистому телу, Сэйдж уперлась слабеющими руками в его грудь и отвернулась от ищущих губ мужчины. Однажды ему удалось лишить ее рассудка; его сумасшедшие руки, нежные, требовательные губы не заставят ее потерять голову еще раз!
Сэйдж отчаянно сопротивлялась-, безуспешно пытаясь заглушить страстные призывы собственного тела отдаться тому, кого она так долго ждала. Она боролась с ним, с его руками, которые уже были у нее на ногах и поднимались все выше по бедру, задирая на ней платье; боролась с собой, чувствуя, как слабеют ее руки и все тело, боролась, не думая, что Джим все ближе и ближе подталкивает ее к кровати.
Сэйдж вдруг почувствовала, что падает, инстинктивно схватилась одной рукой за шею Латура и в следующее мгновение упала навзничь на кровать, а мужчина, не давая ей опомниться, лег на нее сверху, придавливая всем своим телом. И тут же, помогая себе при этом руками, Джим раздвинул ей ноги и оказался между ними, продолжая поднимать платье Сэйдж все выше. Его губы прижались к уху Сэйдж, и она услышала его горячий шепот:
— Господи, Сэйдж! Это мука — не видеть тебя, адская мука — все время желать твоей ласки и быть от тебя вдалеке, Сэйдж!
Она, уже чуть не плача оттого, что сама не хочет сопротивляться его требовательным рукам, старательно отворачивалась от его губ, и, не слыша ничего, кроме его дыхания, торопливо шептала: «Джим… Джим… мы же договорились… этого больше не будет… не надо!»
Она почувствовала, как он стягивает с нее панталоны, и его ладони ласкают ее обнаженные ягодицы и жадно шарят .по ее разведенным в стороны ногам. Понимая, что все уже кончено и сил больше на борьбу не осталось, Сэйдж взмолилась:
— Ну, Джим… ничего же не изменилось!
— Знаю… знаю! — он целовал ее шею, и его губы медленно опускались к холмикам женских грудей, оставляя влажную дорожку на нежной, светлой коже. — Мой разум говорит мне, что ты права, — бормотал, словно в забытьи, Джим, — но все тело не обращает на это внимания… Во мне, словно два человека, и я разрываюсь на части!
А его руки продолжали стремительно обегать ее тело. Платье соскользнуло у нее с плеча и обнажившиеся груди взволнованно заколыхались, отражая лунный свет. Мужчина накрыл эти нежные холмы ладонями и, тихо застонав, склонил голову, взял губами, осторожно и бережно, напрягшийся от возбуждения вишневый лепесток соска.
Сэйдж вздрогнула всем телом, непроизвольно согнула ноги в коленях и вновь взмолилась, чуть не плача от наслаждения:
— Джим! О-о-о… Пожалуйста, не делай этого.
— Молчи… — звенящим шепотом откликнулся он. Ее одежда превратилась просто в груду материи, которая каким-то образом еще лежала на ней, в то время, как ноги Сэйдж, покатый, упругий живот с треугольным холмом волос внизу, набухшие груди и плечи оказались обнаженными, и Джим свободно ласкал ее губами, руками, где хотел и как хотел. Спазмы наслаждения одна за другой стали набегать на нее, сдавливая грудь, перехватывая дыхание, и она из последних сил простонала, сама уже не веря тому, о чем просит:
— Пожалуйста, Джим, остановись!
Его губы метнулись к другому набухшему, молящему о ласках соску Сэйдж, а ее руки вдруг сами собой, непонятно как, оказались зажатыми между ее телом и мощным торсом Джима. Женщина сделала последнюю слабую попытку остановить начинающееся безумие, попыталась вырвать руку, чувствуя, как набухает внизу мужчины мощный бугор, словно крепкий, толстый росток, рвущийся из плена на волю. А потом, словно со стороны, она наблюдала за Джимом, который одной рукой удерживал ее ладони, а другой торопливо расстегивал брюки. И вдруг крепкий, тяжелый член, словно сам собой, оказался в ее пальцах, и они непроизвольно, независимо от ее воли, сжались вокруг эластичного и тугого, словно каучук, отростка. И в ту же секунду она услышала, как Джим вздрогнул и застонал от наслаждения.
Подчиняясь последним проблескам сознания, извиваясь всем телом под его тяжестью, Сэйдж попыталась отпустить мужской член. От отчаяния и обиды Джим застонал:
— Нет! Пожалуйста, девочка! Трогай меня!.. Делай так …
— Не делай этого! — из глубины сознания донесся до нее голос рассудка. — Ему нельзя доверять! Он по прежнему любит мертвую женщину. Он никогда не будет принадлежать тебе!
— Пожалуй, теперь я снова могу охранять нашу Сэйдж, — сказал он однажды стоя у бара с Джимом и Джейком, где они втроем потягивали виски.
Салун начал наполняться своими обычными посетителями. Снова, как и в предыдущие дни, мужчины с замиранием сердца ждали появления Сэйдж и ее песен. Некоторые из них, слушая ее пение, смеялись, иногда плакали, но всегда, каждому из них, звуки ее голоса и слова знакомых песен напоминали старые, добрые времена невинной юности. В этом, собственно, и был секрет популярности Сэйдж. Каждому из посетителей казалось, что эта ослепительно красивая женщина поет для него и о нем.
— Думаю, Джим, тебе не терпится скорее вернуться на ранчо, — посмеиваясь, сказал Джейк, плеснув себе в стакан еще виски.
— Да. Со дня на день должны пригнать скот, может, уже пригнали. Пока я за себя оставил Легкую Ногу, чтобы он присматривал за всем, что там делается.
— Если ты готов, то можешь ехать в любое время, — Рустер поднял свой стакан с виски и посмотрел сквозь него на свет. — Я себя чувствую так, словно заново на свет родился, а раненая рука действует отлично. — Он усмехнулся. — Хотя, я думаю, Сэйдж и слышать не захочет о верховых прогулках.
— Будь уверен, так оно и есть. Да я, вообще-то, и сам не хочу, чтобы она выходила из дома, пока не обнаружим этого ублюдка. Пара моих друзей-индейцев пытаются найти его следы там, где он устроил свою засаду, когда подстрелил тебя.
— Ну, так и когда же ты поедешь, Джим? — Джейк положил свою ладонь на стойку бара.
— Думаю, завтра утром. И, кстати, Джейк, ты тут отлично управляешься, бизнес у тебя хоть куда! Мне это нравится.
Когда Джейк довольно кивнул и улыбнулся, Джим, глядя на грубоватое суровое лицо друга, добавил:
— Я вот, думаю, не предложить ли тебе стать моим компаньоном, если ты, конечно, не против.
— Ты это серьезно, Джим? — Джейк от неожиданности и волнения чуть не сбил локтем бутылку виски, стоявшую на прилавке.
— Угу, серьезно. Так, ты согласен?
— О, черт! Согласен ли я! Конечно! И тебе не придется жалеть, Джим! — бармен протянул ему широкую ладонь. — Вот тебе моя рука!
Посетители один за другим стали отходить от стойки, за столами стихли разговоры, и Джим с товарищами догадались, что сейчас должна появиться Сэйдж. Латур оглянулся и увидел ее в дверях. В ту же секунду он почувствовал, что в нем вновь, как всегда, при виде этой женщины, начинает разгораться совершенно нестерпимое желание. Это его последний вечер перед возвращением на ранчо. Но он не может больше оставаться здесь и не любить ее. Возбуждение теплой волной захлестнуло Джима! Каждую ночь он вспоминал ту единственную, которую они провели вместе, и просыпался весь больной от желания еще хоть раз пережить те восхитительные часы.
Он захотел напоследок, перед тем, как вернуться на ранчо, послушать пение Сэйдж и поэтому обернулся к Рустеру и спросил:
— Ты не последишь за улицей, пока я послушаю, как она поет? Я ни разу ее не слушал, с тех пор как вернулся.
— Ну конечно, Джим! — Рустер оттолкнулся от стойки бара. — Я вернусь, когда она закончит выступление.
Джим подошел к тому месту, где стояла Сэйдж и, взяв ее под руку, с улыбкой помог взойти на сцену, где исполнительницу уже дожидались стул и гитара.
От его прикосновения у женщины пробежала дрожь по всему телу, и, с несколько натянутой улыбкой, она благодарно ему кивнула, а потом взяла гитару. Джим вернулся к бару, знаком показал, чтобы ему наполнили стакан.
Джейк удивленно приподнял бровь, но, не сказав ни слова, выполнил просьбу друга. Определенно, что-то беспокоило Латура, — бармен никогда не видел, чтобы тот столько пил, но, в конце концов, Джейк решил, что это не его дело и бросил ломать над этим голову.
А Джим думал о том, что ему еще не доводилось видеть женщины более прекрасной и желанной, чем Сэйдж. Казалось, что ее вид, ее нежный голос возбуждают всех слушателей. И ему внезапно захотелось схватить ее на руки, унести с этой крохотной сцены от жадных, ощупывающих мужских глаз. Он почти молился о том, чтобы она завтра уехала куда-нибудь из Коттонвуда. Куда-нибудь, чтобы не мучиться постоянно при виде ее, чтобы знать точно, что не сможет к ней прикоснуться.
Его глаза потемнели от желания, пока он слушал певицу, а когда она закончила, отложила в сторону гитару и встала, благодаря зрителей, мужчин и шлюх, Джим резко вскочил со своего места и бешено захлопал.
Сэйдж стояла, не обращая внимания на деньги, дождем сыпавшиеся к ее ногам, а потом Латур бросился к сцене, подал ей руку и помог сойти с возвышения.
Она слегка нахмурилась, заметив, что ее кавалер не очень твердо стоит на ногах. Во время выступления ей было видно, что владелец салуна непрерывно потягивал виски, во всяком случае, всякий раз, когда Сэйдж смотрела на Джима, тот подносил к губам стакан. Молодая женщина, улыбнувшись, пожелала Джейку спокойно ночи, и в сопровождении Латура вышла из зала.
В кухне, из угла, где стояла кровать Тилли, доносился легкий храп кухарки. На столе горела оставленная ею лампа, и все казалось таким тихим, безмятежным. Но это спокойствие почему-то возбуждающе подействовало на Сэйдж; она почувствовала, что ее начинает бить легкая нервная дрожь. И когда Джим захлопнул за ними дверь, она торопливо прошептала: «Спокойной ночи, Джим» и пошла к своей комнате. Сэйдж откинула щеколду, вошла к себе и вдруг испуганно охнула, потому что Латур вошел следом и, не давая ей опомниться, накинул задвижку обратно.
— Джим! — женщина посмотрела растерянно ему в глаза. — Я думала, ты ушел. Ты хочешь со мной о чем-то поговорить?
— Да, я с тобой хочу о чем-то поговорить, — прошептал он в ответ. — Я хочу тебе сказать, что желаю тебя и от этого желания разрываюсь на куски. И прежде, чем Сэйдж смогла сказать или сделать хоть что-нибудь, она почувствовала, как руки мужчины обхватили ее, а его властные, алчущие любви губы закрыли ей рот.
И сразу же она испытала знакомые ощущения, когда кажется, будто вскипает кровь, а сердце мечется, как птица в клетке. И уже из последних сил, стараясь не поддаваться вспыхнувшему желанию прижаться к его крепкому, мускулистому телу, Сэйдж уперлась слабеющими руками в его грудь и отвернулась от ищущих губ мужчины. Однажды ему удалось лишить ее рассудка; его сумасшедшие руки, нежные, требовательные губы не заставят ее потерять голову еще раз!
Сэйдж отчаянно сопротивлялась-, безуспешно пытаясь заглушить страстные призывы собственного тела отдаться тому, кого она так долго ждала. Она боролась с ним, с его руками, которые уже были у нее на ногах и поднимались все выше по бедру, задирая на ней платье; боролась с собой, чувствуя, как слабеют ее руки и все тело, боролась, не думая, что Джим все ближе и ближе подталкивает ее к кровати.
Сэйдж вдруг почувствовала, что падает, инстинктивно схватилась одной рукой за шею Латура и в следующее мгновение упала навзничь на кровать, а мужчина, не давая ей опомниться, лег на нее сверху, придавливая всем своим телом. И тут же, помогая себе при этом руками, Джим раздвинул ей ноги и оказался между ними, продолжая поднимать платье Сэйдж все выше. Его губы прижались к уху Сэйдж, и она услышала его горячий шепот:
— Господи, Сэйдж! Это мука — не видеть тебя, адская мука — все время желать твоей ласки и быть от тебя вдалеке, Сэйдж!
Она, уже чуть не плача оттого, что сама не хочет сопротивляться его требовательным рукам, старательно отворачивалась от его губ, и, не слыша ничего, кроме его дыхания, торопливо шептала: «Джим… Джим… мы же договорились… этого больше не будет… не надо!»
Она почувствовала, как он стягивает с нее панталоны, и его ладони ласкают ее обнаженные ягодицы и жадно шарят .по ее разведенным в стороны ногам. Понимая, что все уже кончено и сил больше на борьбу не осталось, Сэйдж взмолилась:
— Ну, Джим… ничего же не изменилось!
— Знаю… знаю! — он целовал ее шею, и его губы медленно опускались к холмикам женских грудей, оставляя влажную дорожку на нежной, светлой коже. — Мой разум говорит мне, что ты права, — бормотал, словно в забытьи, Джим, — но все тело не обращает на это внимания… Во мне, словно два человека, и я разрываюсь на части!
А его руки продолжали стремительно обегать ее тело. Платье соскользнуло у нее с плеча и обнажившиеся груди взволнованно заколыхались, отражая лунный свет. Мужчина накрыл эти нежные холмы ладонями и, тихо застонав, склонил голову, взял губами, осторожно и бережно, напрягшийся от возбуждения вишневый лепесток соска.
Сэйдж вздрогнула всем телом, непроизвольно согнула ноги в коленях и вновь взмолилась, чуть не плача от наслаждения:
— Джим! О-о-о… Пожалуйста, не делай этого.
— Молчи… — звенящим шепотом откликнулся он. Ее одежда превратилась просто в груду материи, которая каким-то образом еще лежала на ней, в то время, как ноги Сэйдж, покатый, упругий живот с треугольным холмом волос внизу, набухшие груди и плечи оказались обнаженными, и Джим свободно ласкал ее губами, руками, где хотел и как хотел. Спазмы наслаждения одна за другой стали набегать на нее, сдавливая грудь, перехватывая дыхание, и она из последних сил простонала, сама уже не веря тому, о чем просит:
— Пожалуйста, Джим, остановись!
Его губы метнулись к другому набухшему, молящему о ласках соску Сэйдж, а ее руки вдруг сами собой, непонятно как, оказались зажатыми между ее телом и мощным торсом Джима. Женщина сделала последнюю слабую попытку остановить начинающееся безумие, попыталась вырвать руку, чувствуя, как набухает внизу мужчины мощный бугор, словно крепкий, толстый росток, рвущийся из плена на волю. А потом, словно со стороны, она наблюдала за Джимом, который одной рукой удерживал ее ладони, а другой торопливо расстегивал брюки. И вдруг крепкий, тяжелый член, словно сам собой, оказался в ее пальцах, и они непроизвольно, независимо от ее воли, сжались вокруг эластичного и тугого, словно каучук, отростка. И в ту же секунду она услышала, как Джим вздрогнул и застонал от наслаждения.
Подчиняясь последним проблескам сознания, извиваясь всем телом под его тяжестью, Сэйдж попыталась отпустить мужской член. От отчаяния и обиды Джим застонал:
— Нет! Пожалуйста, девочка! Трогай меня!.. Делай так …
— Не делай этого! — из глубины сознания донесся до нее голос рассудка. — Ему нельзя доверять! Он по прежнему любит мертвую женщину. Он никогда не будет принадлежать тебе!