Страница:
Тилли бросила последний взгляд на больную, которая в этот момент начала метаться в бреду на постели, и только сказала:
— Я пришлю Хуана с кофе. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
Джим только кивнул в ответ, она вышла так же бесшумно, как и вошла, пытаясь вспомнить, доводилось ли ей когда-нибудь видеть, чтобы этот человек так волновался о ком либо. Пожалуй, что подобное было только, когда Корд Макбейн без официальной свадьбы взял за себя Джонти с ребенком, впрочем, ребенок то был от него, но Латур тогда был похож на сумасшедшего.
Наступил вечер, затем ночь. В комнату доносились звуки веселья и аккорды пианино. Временами раздавались взрывы хохота. Когда Хуан открывал дверь в зал, чтобы отнести посетителю сандвич, эти звуки становились громче, потом они затихали. Часов в одиннадцать Тилли легла спать.
Вначале вечера, еще на закате, в дверь постучался Джонни Легкая Нога. Он спросил, как себя чувствует больная, посидел немного и ушел. Вскоре после того, как Тилли зажгла лампу, приходил доктор Стюарт. Он снова послушал грудь и легкие Сэйдж, пощупал ее пульс и тихо, устало сказал:
— Я не знаю, Джим. Похоже, лекарство не помогает. Где-то утром у нее наступит кризис. Вот тогда мы и увидим: выживет она или умрет.
Услышав в его голосе погребальные нотки, Джим рявкнул:
— Не говори «умрет», Джон! Не смей даже думать об этом!
Примерно около полуночи в комнату без стука вошла Реби. Она выглядела ужасно сердитой. С потемневшим от гнева лицом Джим накрыл Сэйдж и обратил на шлюху свой тяжелый, мрачный взгляд.
— Что тебе надо, Реби? — резко спросил он.
— Ты что, собираешься сидеть тут всю ночь? — Тон, каким она задала этот вопрос, был наполовину жалобным, наполовину враждебным. — Почему бы Тилли или этой скво[1] не позаботиться о ней?
Она кивнула в сторону Сэйдж, и ее глаза ревниво сузились, когда она заметила прекрасные черты и густые каштановые волосы, разметавшиеся по подушке.
Когда Джим повернулся к хозяйке публичного дома, его взгляд был холоден, как лед.
— Вообще то, это не твое дело, Реби, но я отвечу. Тилли и Немии здесь нет, потому что этого не хочу я. У Тилли был сегодня тяжелый день, а что касается Немии… Я решил, что больная может испугаться, если вдруг очнется и увидит сидящую рядом женщину из индейского племени.
— Ха! — фыркнула Реби. — Что то я сомневаюсь, что она боится индейцев! Как насчет того полукровки, который сейчас дрыхнет в моей постели? Я бы сказала…
Она прервала свою горячую тираду на полуслове, увидев, как окаменело лицо Латура. «М да, пожалуй, она погорячилась и забыла, что в его венах тоже течет индейская кровь. Произносить в его присутствии слово „полукровка“ было не очень вежливо и уж, конечно, неразумно». Реби с минуту постояла в ожидании, что Джим скажет ей хоть что нибудь. Но так и не дождавшись ответа, вышла из комнаты.
Джим забыл о ней в ту самую секунду, как за обидевшейся шлюхой закрылась дверь, и вновь вернулся к своим заботам о Сэйдж. Ее тяжелое, прерывистое дыхание наполнило комнату. И мужчина вновь поднес ко рту женщины ложку прозрачного лекарства.
С интервалами в полчаса он то вновь обтирал ее тело, то подносил к ее губам стакан с водой, бережно придерживая Сэйдж под голову. Иногда она делала глоток другой, а иногда вода стекала у нее по подбородку, и тогда Джиму хотелось кричать от отчаяния и собственного бессилия.
Ночь уже заканчивалась, а температура продолжала держаться, несмотря на все его огромные усилия. По временам и дыхания уже совсем не было слышно, и Латуру казалось, что смерть уже стоит у изголовья кровати, собираясь принять свою жертву. Но в следующее мгновение женская грудь вздрагивала, вновь медленно вздымалась, и он облегченно переводил дыхание.
Глаза у Джима стали красные от бессонной ночи, пальцы сморщились от того, что он опускал их в воду. Ему все чаще приходилось откидываться назад, чтобы хоть немножко дать отдохнуть спине, но в следующую секунду он вновь склонялся к лежащей перед ним женщине и напряженно всматривался в ее лицо, уже едва различая его очертания при тусклом свете керосиновой лампы. И вдруг ему стала видна на бледном лбу Сэйдж маленькая капелька пота!
Из его груди вырвался вздох облегчения, будто с плеч свалилась огромная тяжесть, и только теперь Джим почувствовал неимоверную усталость и радость. Он чувствовал себя слабым, как ребенок, и в то же время ему хотелось выбежать на улицу и кричать, кричать так, чтобы даже на небе было слышно: «Эй, вы все! У нее спал жар! Она будет жить!»
Теперь мужчина продолжал сидеть рядом с Сэйдж, наблюдая за тем, как дыхание больной становится спокойным и легким, как обычно у спящих людей. Он сменил мокрое от пота постельное белье, потом одел на женщину ночную рубашку Джонти, которую та оставила, уезжая из дома. Джим даже немного расчесал ей волосы, и теперь они лежали на подушке, покрывая ее шелковистыми каштановыми волнами. Ему было неизвестно, какого цвета глаза Сэйдж, и он, сидя на стуле у ее постели, думал о том, что, может быть, уже завтра увидит их и услышит ее голос.
Солнце встало, и его первые лучи осветили комнату, делая ненужным свет керосиновой лампы. Джим устало встал, подошел к лампе и, прикрыв стекло широкой ладонью, дунул на пламя. Потом также устало повернулся и на негнущихся ногах вышел из комнаты, чтобы сказать Тилли, что теперь она может заступить на дежурство у постели больной.
Его повариха вопросительно взглянула на него, стоя у плиты, как только он вошел в кухню, но молчала, ожидая, чтобы хозяин заговорил первым.
— Думаю, что с нею все будет нормально, Тилли, — устало улыбнулся Джим. — По крайней мере, температура упала и дыхание стало легче.
— Я молилась за нее прошлой ночью, — Тилли радостно кивнула головой. — Думаю, что господь слышит молитвы старых отставных шлюх.
Джим устало улыбнулся одними глазами.
— Надеюсь, что он слышит и экс-бандитов тоже. Потом он сел за стол и сказал:
— Сейчас я чего-нибудь поем, а потом пойду спать на целый день.
— Ну и что ты с ней собираешься делать, Джим? С нею и ее племянником? — спросила Тилли, хлопоча у плиты и приготавливая ему свиную отбивную с яичницей.
Джим не ответил ей. А действительно, что будет с этой женщиной, когда она выздоровеет? Была ли у нее определенная цель, когда она скрывалась от этого типа, кто бы он ни был, или Сэйдж просто бежала, не зная и не заботясь о том, куда бежит?
Он покачал головой.
— Не мне что то с ней делать, Тилли. И мы еще ничего не знаем о том, кто она такая, Сэйдж Ларкин. А кроме того, сейчас я чертовски устал, чтобы об этом думать.
Тилли метнула на Джима умудренный взгляд и подумала: «АГА АГА. НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ О НЕЙ УЗНАТЬ, ДЖИМ ЛАТУР, Я ГОТОВА ПОСПОРИТЬ НА КАКИЕ УГОДНО ДЕНЬГИ, ЧТО ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, НО ТЫ ПОПЫТАЕШЬСЯ ОСТАВИТЬ ЕЕ ЗДЕСЬ. КОГДА МУЖИК ТАК СТАРАЕТСЯ ВЫТАЩИТЬ ЖЕНЩИНУ ИЗ ЛАП СМЕРТИ, ТО ПУСТЬ МНЕ НЕ ГОВОРЯТ, ЧТО ОН БЕСПРЕПЯТСТВЕННО ПОЗВОЛИТ ЕЙ УЙТИ».
С такими мыслями Тилли поставила перед хозяином его завтрак и пошла посидеть к Сэйдж. Минут через двадцать, утолив голод, Джим вылез из за стола и направился через пустой салун к лестнице, ведущей в комнату наверху. Тихонько отворив дверь в комнату, в которой он вчера приказал уложить Дэнни, Латур вошел, стараясь не разбудить мальчика, спящего в кровати Реби.
Он горько усмехнулся своим мыслям, представив, что должна была сказать его любовница, выставленная назад в бордель.
Мальчик лежал на боку, свернувшись калачиком и подложив под щеку свои маленькие руки. Джим посмотрел на заплаканное лицо ребенка и вдруг, уже во второй раз за последние сутки, почувствовал приступ щемящей нежности.
«Жаль, что ты не мой сын, малыш!»
Эта мысль, внезапно родившаяся в мозгу, удивила его самого. Он что то не мог припомнить, чтобы когда то очень уж хотел иметь сына. Ему всегда хватало Джонти. Может, это чувство возникло оттого, что дочь теперь принадлежит другому человеку? А может, у него просто появилось желание полюбить кого то вот такого, как этот малыш, невинного и беззащитного? Джим не знал ответа, но подумал, что, наверное, и к этой женщине, возле которой провел бессонную ночь, он испытывает нечто подобное — стремление защищать и оберегать слабого.
«Ты, старик, с возрастом делаешься сентиментальным», — проворчал он себе под нос и поправил мальчику одеяло. И на кой черт он хочет взвалить на себя, в его то возрасте, заботы о ребенке… не говоря уже о женщине, которой может и дела нет до содержателя харчевни.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Я пришлю Хуана с кофе. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
Джим только кивнул в ответ, она вышла так же бесшумно, как и вошла, пытаясь вспомнить, доводилось ли ей когда-нибудь видеть, чтобы этот человек так волновался о ком либо. Пожалуй, что подобное было только, когда Корд Макбейн без официальной свадьбы взял за себя Джонти с ребенком, впрочем, ребенок то был от него, но Латур тогда был похож на сумасшедшего.
Наступил вечер, затем ночь. В комнату доносились звуки веселья и аккорды пианино. Временами раздавались взрывы хохота. Когда Хуан открывал дверь в зал, чтобы отнести посетителю сандвич, эти звуки становились громче, потом они затихали. Часов в одиннадцать Тилли легла спать.
Вначале вечера, еще на закате, в дверь постучался Джонни Легкая Нога. Он спросил, как себя чувствует больная, посидел немного и ушел. Вскоре после того, как Тилли зажгла лампу, приходил доктор Стюарт. Он снова послушал грудь и легкие Сэйдж, пощупал ее пульс и тихо, устало сказал:
— Я не знаю, Джим. Похоже, лекарство не помогает. Где-то утром у нее наступит кризис. Вот тогда мы и увидим: выживет она или умрет.
Услышав в его голосе погребальные нотки, Джим рявкнул:
— Не говори «умрет», Джон! Не смей даже думать об этом!
Примерно около полуночи в комнату без стука вошла Реби. Она выглядела ужасно сердитой. С потемневшим от гнева лицом Джим накрыл Сэйдж и обратил на шлюху свой тяжелый, мрачный взгляд.
— Что тебе надо, Реби? — резко спросил он.
— Ты что, собираешься сидеть тут всю ночь? — Тон, каким она задала этот вопрос, был наполовину жалобным, наполовину враждебным. — Почему бы Тилли или этой скво[1] не позаботиться о ней?
Она кивнула в сторону Сэйдж, и ее глаза ревниво сузились, когда она заметила прекрасные черты и густые каштановые волосы, разметавшиеся по подушке.
Когда Джим повернулся к хозяйке публичного дома, его взгляд был холоден, как лед.
— Вообще то, это не твое дело, Реби, но я отвечу. Тилли и Немии здесь нет, потому что этого не хочу я. У Тилли был сегодня тяжелый день, а что касается Немии… Я решил, что больная может испугаться, если вдруг очнется и увидит сидящую рядом женщину из индейского племени.
— Ха! — фыркнула Реби. — Что то я сомневаюсь, что она боится индейцев! Как насчет того полукровки, который сейчас дрыхнет в моей постели? Я бы сказала…
Она прервала свою горячую тираду на полуслове, увидев, как окаменело лицо Латура. «М да, пожалуй, она погорячилась и забыла, что в его венах тоже течет индейская кровь. Произносить в его присутствии слово „полукровка“ было не очень вежливо и уж, конечно, неразумно». Реби с минуту постояла в ожидании, что Джим скажет ей хоть что нибудь. Но так и не дождавшись ответа, вышла из комнаты.
Джим забыл о ней в ту самую секунду, как за обидевшейся шлюхой закрылась дверь, и вновь вернулся к своим заботам о Сэйдж. Ее тяжелое, прерывистое дыхание наполнило комнату. И мужчина вновь поднес ко рту женщины ложку прозрачного лекарства.
С интервалами в полчаса он то вновь обтирал ее тело, то подносил к ее губам стакан с водой, бережно придерживая Сэйдж под голову. Иногда она делала глоток другой, а иногда вода стекала у нее по подбородку, и тогда Джиму хотелось кричать от отчаяния и собственного бессилия.
Ночь уже заканчивалась, а температура продолжала держаться, несмотря на все его огромные усилия. По временам и дыхания уже совсем не было слышно, и Латуру казалось, что смерть уже стоит у изголовья кровати, собираясь принять свою жертву. Но в следующее мгновение женская грудь вздрагивала, вновь медленно вздымалась, и он облегченно переводил дыхание.
Глаза у Джима стали красные от бессонной ночи, пальцы сморщились от того, что он опускал их в воду. Ему все чаще приходилось откидываться назад, чтобы хоть немножко дать отдохнуть спине, но в следующую секунду он вновь склонялся к лежащей перед ним женщине и напряженно всматривался в ее лицо, уже едва различая его очертания при тусклом свете керосиновой лампы. И вдруг ему стала видна на бледном лбу Сэйдж маленькая капелька пота!
Из его груди вырвался вздох облегчения, будто с плеч свалилась огромная тяжесть, и только теперь Джим почувствовал неимоверную усталость и радость. Он чувствовал себя слабым, как ребенок, и в то же время ему хотелось выбежать на улицу и кричать, кричать так, чтобы даже на небе было слышно: «Эй, вы все! У нее спал жар! Она будет жить!»
Теперь мужчина продолжал сидеть рядом с Сэйдж, наблюдая за тем, как дыхание больной становится спокойным и легким, как обычно у спящих людей. Он сменил мокрое от пота постельное белье, потом одел на женщину ночную рубашку Джонти, которую та оставила, уезжая из дома. Джим даже немного расчесал ей волосы, и теперь они лежали на подушке, покрывая ее шелковистыми каштановыми волнами. Ему было неизвестно, какого цвета глаза Сэйдж, и он, сидя на стуле у ее постели, думал о том, что, может быть, уже завтра увидит их и услышит ее голос.
Солнце встало, и его первые лучи осветили комнату, делая ненужным свет керосиновой лампы. Джим устало встал, подошел к лампе и, прикрыв стекло широкой ладонью, дунул на пламя. Потом также устало повернулся и на негнущихся ногах вышел из комнаты, чтобы сказать Тилли, что теперь она может заступить на дежурство у постели больной.
Его повариха вопросительно взглянула на него, стоя у плиты, как только он вошел в кухню, но молчала, ожидая, чтобы хозяин заговорил первым.
— Думаю, что с нею все будет нормально, Тилли, — устало улыбнулся Джим. — По крайней мере, температура упала и дыхание стало легче.
— Я молилась за нее прошлой ночью, — Тилли радостно кивнула головой. — Думаю, что господь слышит молитвы старых отставных шлюх.
Джим устало улыбнулся одними глазами.
— Надеюсь, что он слышит и экс-бандитов тоже. Потом он сел за стол и сказал:
— Сейчас я чего-нибудь поем, а потом пойду спать на целый день.
— Ну и что ты с ней собираешься делать, Джим? С нею и ее племянником? — спросила Тилли, хлопоча у плиты и приготавливая ему свиную отбивную с яичницей.
Джим не ответил ей. А действительно, что будет с этой женщиной, когда она выздоровеет? Была ли у нее определенная цель, когда она скрывалась от этого типа, кто бы он ни был, или Сэйдж просто бежала, не зная и не заботясь о том, куда бежит?
Он покачал головой.
— Не мне что то с ней делать, Тилли. И мы еще ничего не знаем о том, кто она такая, Сэйдж Ларкин. А кроме того, сейчас я чертовски устал, чтобы об этом думать.
Тилли метнула на Джима умудренный взгляд и подумала: «АГА АГА. НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ О НЕЙ УЗНАТЬ, ДЖИМ ЛАТУР, Я ГОТОВА ПОСПОРИТЬ НА КАКИЕ УГОДНО ДЕНЬГИ, ЧТО ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, НО ТЫ ПОПЫТАЕШЬСЯ ОСТАВИТЬ ЕЕ ЗДЕСЬ. КОГДА МУЖИК ТАК СТАРАЕТСЯ ВЫТАЩИТЬ ЖЕНЩИНУ ИЗ ЛАП СМЕРТИ, ТО ПУСТЬ МНЕ НЕ ГОВОРЯТ, ЧТО ОН БЕСПРЕПЯТСТВЕННО ПОЗВОЛИТ ЕЙ УЙТИ».
С такими мыслями Тилли поставила перед хозяином его завтрак и пошла посидеть к Сэйдж. Минут через двадцать, утолив голод, Джим вылез из за стола и направился через пустой салун к лестнице, ведущей в комнату наверху. Тихонько отворив дверь в комнату, в которой он вчера приказал уложить Дэнни, Латур вошел, стараясь не разбудить мальчика, спящего в кровати Реби.
Он горько усмехнулся своим мыслям, представив, что должна была сказать его любовница, выставленная назад в бордель.
Мальчик лежал на боку, свернувшись калачиком и подложив под щеку свои маленькие руки. Джим посмотрел на заплаканное лицо ребенка и вдруг, уже во второй раз за последние сутки, почувствовал приступ щемящей нежности.
«Жаль, что ты не мой сын, малыш!»
Эта мысль, внезапно родившаяся в мозгу, удивила его самого. Он что то не мог припомнить, чтобы когда то очень уж хотел иметь сына. Ему всегда хватало Джонти. Может, это чувство возникло оттого, что дочь теперь принадлежит другому человеку? А может, у него просто появилось желание полюбить кого то вот такого, как этот малыш, невинного и беззащитного? Джим не знал ответа, но подумал, что, наверное, и к этой женщине, возле которой провел бессонную ночь, он испытывает нечто подобное — стремление защищать и оберегать слабого.
«Ты, старик, с возрастом делаешься сентиментальным», — проворчал он себе под нос и поправил мальчику одеяло. И на кой черт он хочет взвалить на себя, в его то возрасте, заботы о ребенке… не говоря уже о женщине, которой может и дела нет до содержателя харчевни.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Пронзительный, надтреснутый голос, принадлежащий какой то пожилой женщине, и глубокий, густой голос мужчины возвратили Сэйдж к реальности, в тот мир, который она едва сознавала в течение двух дней.
Она наморщила лоб, пытаясь понять, что с ней произошло и где это она оказалась. Мужской голос был удивительно знакомым, словно когда то, может быть, во сне, Сэйдж уже слышала его. Однако, она была уверена, что никогда раньше ей не доводилось слышать голос женщины, который сейчас раздавался где то поблизости. Сэйдж нахмурилась. Если у них гости, то почему Артур не разбудил ее? И почему она чувствует себя такой вялой и разбитой?
Молодая женщина повернула голову к окну, за которым продолжался этот разбудивший ее разговор, и нахмурилась еще больше, потому что увидела, как на окне колышутся от легкого ветерка красные занавески.
Она удивилась — в ее доме никогда не было таких ярко красных занавесок!
Внезапно Сэйдж вздрогнула, глаза ее расширились. Ведь в ее спальне вообще нет никакого окна! Артур давно обещал прорезать для нее окошко, но до сих пор и не собрался.
Она еще больше растерялась. И кровать ее никогда не была такой удобной! Последний раз только до свадьбы, в родительском доме, ей доводилось лежать на пуховой перине. Чувство тревоги, словно холодная волна, захлестнула Сэйдж. Куда подевался Артур?
И как только она подумала о муже, словно яркая вспышка пламени осветила ее память, и женщина вспомнила все, что с ней случилось. Все ее близкие мертвы! Убит Артур и ее брат Кейл, и жена брата Мэри. Снова Сэйдж увидела их тела, неподвижно распростертые на земле, языки пламени, выбивающиеся из под крыши их маленького дома. А потом тлеющие угли на том месте, где только что кипела жизнь и жили любившие друг друга люди.
По щекам женщины потекли слезы. До сих пор у нее просто не было времени для того, чтобы отдаться чувству скорби. Горе было безмерным, но еще больше был страх оказаться в руках Миланда. Сэйдж так боялась этого человека, что даже потеря всех близких отступила на второй план перед необходимостью спасти себя и племянника.
Уже не сдерживая своих слез, Сэйдж вспомнила события того последнего вечера, когда они с Дэнни укрылись на ночь в заросшей норе где то в лесу. Она вспомнила, как ужасно холодно ей было. А потом — непереносимая жара… И все, дальше — полная темнота.
Ее глаза обратились к закрытой двери. А что если Миланду все таки удалось их обнаружить? Может быть, они уже его пленники? Где Дэнни? Женщина сделала попытку приподняться и сесть в кровати. Она должна найти мальчика!
Однако, ее слабое тело отказалось повиноваться. На лбу выступили капли пота, и Сэйдж обессилено откинулась на подушки. Сделав, еще одну безуспешную попытку подняться, она в отчаянии позвала Дэнни и сама удивилась тому, насколько слабо и жалобно прозвучал ее голос.
Разговор за окном тотчас прекратился, и почти в ту же минуту распахнулась дверь. Сэйдж с удивлением увидела высокого, широкоплечего мужчину, который направился прямо к ее кровати. Как то непроизвольно женщина отметила про себя его густые темные волосы с редкими седыми прядями и непередаваемую бездонную синеву его глаз. Взгляд у мужчины был усталым, но лицо его было удивительно красиво какой то дьявольской красотой. Он подошел к кровати, пододвинул стул и уселся на него. Сэйдж вдруг заметила, что его близость страшно волнует ее. У нее учащенно забилось сердце и перехватило дыхание.
— Итак, вы решили все же вернуться к нам, — красивые губы незнакомца под пышными усами растянулись в улыбке, которая обнаружила его крепкие белоснежные зубы.
— Кто вы? — испуганно выдохнула она, натягивая легкую простыню до подбородка.
В глазах Джима промелькнула усмешка, когда он подумал: «Ну, ну, малышка, немного поздно закрываться от меня. Я уже видел твои прелести».
Он посмотрел в ее серо зеленые глаза, точно такие же, как у ее племянника, и тихо, спокойно сказал:
— Меня зовут Джим Латур. Вы находитесь в одной из комнат в моем салуне. А ваш племянник в комнате наверху, он еще не проснулся. — Из своего широкого кармана Джим достал часы, щелкнув по крышке, открыл их и, посмотрев на время, улыбнулся. — Примерно через полчаса он спустится вниз. Этот парень ни за что не пропустит завтрак.
Сэйдж облегченно закрыла глаза. Итак, Дэнни в безопасности.
— Как мы тут оказались? — спросила она. — Я совсем ничего не помню.
— Ну, это и не удивительно, — Джим с трудом подавил желание протянуть руку и коснуться локона на ее лбу. — Вы были при смерти, когда мой двоюродный брат Джонни Легкая Нога обнаружил вас с мальчиком. Он со своей женой и привез вас обоих сюда.
Джим наклонился вперед и положил ладонь на лоб женщины, сделав вид, что хочет определить, какая у нее температура.
— Вы не против, если мы еще немного поболтаем? Я бы хотел, чтобы вы подробнее рассказали о том, что с вами случилось. Дэнни очень сбивчиво, в общих чертах, рассказал нам обо всем.
Сэйдж кивнула и стала вспоминать тот страшный день, который перевернул всю ее жизнь. По мере того как она описывала происшедшее и облик тех троих, безжалостно растоптавших ее безмятежное счастье, Джим становился все мрачнее. А когда женщина дрожащим от волнения голосом рассказала о вожаке бандитов и упомянула о его рыжих волосах, Джим сжал губы, в углах его рта залегли жесткие складки и на скулах задвигались желваки.
Эти трое ему были отлично известны. Эд, Текс и Дик Харлэн — все бывшие члены его банды, знакомые ему с тех времен, когда он сам скрывался от закона и был их предводителем. Эта троица всегда доставляла ему больше хлопот, чем все остальные парни, вместе взятые. Особенно Дик Харлэн. Он был хвастлив и совершенно невоздержан на язык. Из за его постоянного трепа со шлюхами или кем либо еще, полиция частенько садилась им на хвост. Но кроме этого, он очень грубо обращался с женщинами, так что те жаловались шерифу, и у всех парней тогда возникали крупные неприятности.
Джим откинулся на спинку стула, уселся поудобнее, положив ногу на ногу, и задумчиво уставился на собственный, начищенный до зеркального блеска ботинок. Все трое были способны на насилие, если бы краснокожая женщина попалась им на глаза одна, где-нибудь вдалеке от людей. Но индианка, невестка Сэйдж, была убита ими не где-то в лесу, где она собирала ягоды или какие либо коренья, нет. Она была рядом со своим белым мужем, и около них находился еще один белый мужчина, муж Сэйдж.
Джим покачал в сомнении головой. Что-то тут не то, что-то не вяжется. Эти трое, о которых она рассказывает, слишком осторожны, чтобы рисковать своими головами и пойти на убийство трех человек ради возможности удовлетворить свою похоть… Если только тут не замешаны деньги, много денег. А раз так, то тут замешан еще четвертый. Этот, четвертый, и хотел видеть двух белых мужчин и краснокожую женщину мертвыми. И он, этот парень, так этого желал, что готов был заплатить сколько угодно, лишь бы добиться своего.
Латур снова поднял глаза на Сэйдж.
— В бреду вы постоянно умоляли: «Господи, не дай ему нас изловить!» Кого вы имели ввиду?
Сэйдж прикрыла глаза и нервно затеребила уголок простыни, все еще натянутой до подбородка. Значит, Джим Латур считает, что в эту трагедию замешан еще кто-то. Должна ли она рассказать ему о своих подозрениях относительно Миланда и о том, что, по ее мнению, именно ее деверь направлял руку убийц? А вдруг он все же не виновен, и она напрасно его подозревает?
Однако, дурное предчувствие, которое возникло у нее в тот страшный день, и страх, внушаемый ей Миландом, слишком прочно поселились в ее сердце. Поэтому она посмотрела на Джима и ответила:
— Я полагаю, Дэнни рассказал вам, что мы убегали от моего деверя, которого зовут Миланд Ларкин. Мне не хочется так думать, но чем больше я вспоминаю последние события, тем больше мне кажется, что он как fo связан с нападением на мою семью.
— Если это не слишком личное и если вам не трудно, не могли бы вы рассказать, какого рода события заставляют вас так думать?
Сэйдж помолчала несколько мгновений, колеблясь, говорить или нет, но потом сказала:
— Вы знаете, Миланд пришел в страшную ярость, когда я вместо него выбрала его брата. Он жестоко избил Артура, причем безо всякого повода.
Джим посмотрел на красивое лицо лежащей перед ним женщины и подумал: «Да, девочка, пожалуй, мужчина может пойти на убийство, чтобы заполучить такую красавицу».
Но эти мысли он оставил при себе, а вслух сказал:
— Вы думаете, он еще разыскивает вас?
Пытается ли Миланд найти ее? Сэйдж очень боялась этого и надеялась, что он оставит свои попытки разыскать ее. Но, вспоминая, как он звал ее, какое раздражение и неприкрытый гнев звучали в его голосе, когда они с Дэнни прятались, Сэйдж вынуждена была признать — да, Миланд не остановится. Ей стало j страшно, что однажды он все таки сможет найти ее. И этот страх отразился в ее глазах, когда она вновь заговорила.
— Он очень упрямый человек. Я уверена, что он где-нибудь поблизости и не успокоится, пока своего не добьется.
При этих словах Сэйдж задрожала, и тогда Джим положил ладонь на ее руку, лежавшую вдоль тела поверх простыни, и произнес:
— Не думайте о нем. Здесь вы с мальчиком в безопасности. Вам необходимо думать о собственном здоровье. Постарайтесь скорее выздороветь. А здесь вам никто не причинит вреда.
Но он увидел по ее глазам, что Сэйдж ему не верит и боится за себя и племянника. Его это несколько удивило, но, в общем, Джим эту женщину понимал. Она же не знала, что он сам когда то был вне закона и до сих пор поддерживал отношения с некоторыми из своих старых дружков. Эти ребята по прежнему балансировали на грани закона, но, несмотря на это, были честными людьми и были готовы в любой момент прийти ему на помощь, если он их об этом попросит. Кроме того, у него родственники среди индейцев. Любой из них может выследить этого Миланда и воткнет ему нож в сердце раньше, чем тот сообразит, что произошло.
Но Джим не стал говорить ей ничего об этом. Он чувствовал, что эта молодая женщина, почти девушка, до сих пор была окружена чьей-нибудь заботой и находилась под чьей-нибудь защитой. Она, наверняка, не знает ничего о той жизни, в которой люди убивают друг друга, не раздумывая ни секунды. Он просто встал и, улыбаясь ей своей ослепительной улыбкой, спросил:
— Хотите есть?
— Я просто умираю от голода, — заулыбалась она в ответ.
— Ну и отлично. Тилли приготовила огромную кастрюлю своего фирменного соуса с мясом и овощами. Я велю ей принести вам тарелку этого замечательного блюда.
— Спасибо вам, мистер Латур. И вдвойне спасибо за то, что вы взяли нас с Дэнни к себе и помогли мне спастись от смерти.
Ее слова прозвучали немного высокопарно, и Джим, улыбнувшись одними глазами, отвесил ей легкий поклон и сказал:
— Ничего ничего, мне это доставило огромное наслаждение, мадам.
Когда Джим покинул комнату и плотно затворил за собой дверь, Сэйдж нахмурилась. Ей не понравилась его дьявольская усмешка и то, как он сказал «наслаждение». У нее появилось ощущение, что в его словах был намек на что то, известное только ему одному.
— Все таки он очень красив, — вздохнула женщина. И тут же подумала о том, что сама то она, должно быть, выглядит просто ужасно.
Женщина провела ладонью по волосам, и ее пальцы безнадежно застряли в спутавшихся прядях. Тогда она облизнула губы и почувствовала, какие они у нее сухие и обветренные. Вообще то Сэйдж никогда не была тщеславной или кокетливой женщиной, но сейчас она с удивлением для самой себя обнаружила, что ей хочется выглядеть как можно лучше в глазах ее привлекательного хозяина. Еще ей пришло в голову, что у него, наверное, в этом городке огромное множество поклонниц. Размышления Сэйдж были прерваны, когда дверь открылась, и высокая худая женщина с седыми волосами вошла в комнату, держа в руках поднос. Она ногой закрыла за собой дверь, и комната сразу же наполнилась таким ароматом, исходившим от тарелки в центре подноса, что у голодной Сэйдж закружилась голова и рот наполнился слюной.
Женщина улыбнулась, и от этой добродушной улыбки ее коричневое обветренное лицо покрылось сетью глубоких морщин.
— Джим сказал мне, что вы хотите есть. Отличный знак — больные выздоравливают.
С этими словами она поставила поднос с едой на маленький столик возле кровати.
— Должно быть, вы — Тилли, — Сэйдж улыбнулась ей.
— Это я…
Умелые, проворные руки старухи бережно подняли Сэйдж и подложили ей за спину две подушки.
— Джим приказал мне лично убедиться в том, что вы все съели.
Сэйдж устало откинулась назад — малейшее движение давалось ей с огромным трудом. От напряжения у нее на лбу выступил пот. Она снова улыбнулась.
— Я чувствую себя такой слабой. Должно быть, я действительно была очень больна.
— Да уж, — Тилли села на стул рядом с кроватью и подала молодой женщине поднос с едой.
— Джим несколько часов без сна провел рядом с вами. Он так о вас беспокоился, что вы себе не представляете.
— Мистер Латур оставался со мной? — Сэйдж застыла, и ее ложка замерла на полпути от чашки ко рту. Она отчетливо вспомнила прикосновение холодной мокрой материи к своему горячему телу и пылающему лицу. Но не мог же он, в самом деле, протирать ее?
— Я была убеждена, что это вы ухаживали за мной! — Она с надеждой посмотрела на Тилли и тут же пожалела о том, что эта фраза вырвалась у нее. У Сэйдж не было ни малейшего желания узнать, что этот красивый мужчина находился рядом с нею все это время. Если это окажется правдой, то она просто не сможет больше смотреть ему в лицо.
И все таки Тилли не оставила ей никаких надежд Кухарка, словно и не заметив смущения молодой женщины, ответила:
— Я была слишком занята на кухне, мне пришлось готовить для посетителей… Они, видите ли, не только пьют за ужином.
Тилли показала на толстый кусок хлеба, лежавший на подносе, и сказала:
— Я испекла этот хлеб сегодня утром. Отломите кусочек и макните в соус. Увидите, как вкусно!
Потом Тилли откинулась на спинку стула и добавила:
— Вообще, хочу, чтобы вы знали — когда вам требовалась особая помощь, ну, вы меня понимаете, Джим звал меня, а сам дожидался на кухне, пока я выйду. Вам нет нужды беспокоиться: Джим — настоящий джентльмен.
Успокоенная этим известием, Сэйдж не стала дальше выяснять, кто обтирал ее тело. Она взяла кусок хлеба, как советовала ей седоволосая добродушная кухарка, и погрузила его в густой, ароматный соус. Ее желудок слишком долго был пустым, и поэтому сейчас, хотя она и пыталась изо всех сил сохранить манеры настоящей леди, у нее ничего не вышло, и она с жадностью набросилась на еду, отбросив всякие церемонии.
Тилли с довольной улыбкой смотрела, как мясо, | овощи и хлеб с огромной скоростью исчезают во рту i Сэйдж. Когда тарелка опустела и оказалась тщательно вытертой последним кусочком хлеба, Тилли вновь подала голос:
— Может быть, еще немножко добавить?
— Хорошо бы, только я боюсь, что у меня живот лопнет, если я еще хоть немного съем, — рассмеялась Сэйдж. — Я никогда не ела ничего вкуснее.
— Спасибо, дорогая, — расцвела Тилли. — Этот мясной соус меня научила готовить Джонти, дочь Джима.
— Так мистер Латур женат? — Сэйдж почувствовала легкое разочарование, но ей как то прежде и в голову не приходило, что этот красивый мужчина может иметь жену.
Тилли отрицательно покачала головой.
— Нет, не женат и никогда не был. Он очень любил мать Джонти, и в свое время они непременно поженились бы, но бедная женщина умерла при родах и оставила дочурку после себя. — Тилли заморгала и посмотрела за окно. — Мне кажется, Джим никогда не простит себе, что его не было рядом с матерью Джонти, когда она так в нем нуждалась. Это все случилось лет двадцать назад, но он с тех пор ни к одной женщине серьезно не относился. Я думаю, он однолюб.
— Однако, я бы не сказала, что он похож на человека, который избегает женщин, — вслух подумала Сэйдж. — Скорее, у него вид очень опытного мужчины.
— Да уж, Джим такой, — согласилась Тилли. — Женщины от него просто без ума, и он их хорошо изучил. Но он не позволил ни одной из них стать ему настолько близкой, чтобы хорошо его узнать. Впрочем, это и понятно, ему никогда не приходилось иметь дело с приличными женщинами. Он мне как то раз сказал: «Если женщина на тебя ласково посмотрела — жди хлопот». По его мнению, если мужчина только возьмет женщину за руку, как ей тут же хочется выскочить за него замуж! Еще он сказал, что не собирается вешать себе на шею собачий ошейник и ходить перед нами на задних лапках. Он говорит: «Пусть другие отплясывают под эту дудку».
Сэйдж расхохоталась во все горло, так что кровать ходуном заходила.
— Да где это он таких мыслей набрался?
— А кто его знает! Может, и сам придумал… лишь бы не жениться, я думаю, ему просто слишком нравится свобода. Видишь ли, ему уже сорок два года и всю свою жизнь он ходит, куда хочет, делает, что хочет и никому не дает отчета в своих действиях. Если у него будет жена, это все переменится, и ему это известно.
Она наморщила лоб, пытаясь понять, что с ней произошло и где это она оказалась. Мужской голос был удивительно знакомым, словно когда то, может быть, во сне, Сэйдж уже слышала его. Однако, она была уверена, что никогда раньше ей не доводилось слышать голос женщины, который сейчас раздавался где то поблизости. Сэйдж нахмурилась. Если у них гости, то почему Артур не разбудил ее? И почему она чувствует себя такой вялой и разбитой?
Молодая женщина повернула голову к окну, за которым продолжался этот разбудивший ее разговор, и нахмурилась еще больше, потому что увидела, как на окне колышутся от легкого ветерка красные занавески.
Она удивилась — в ее доме никогда не было таких ярко красных занавесок!
Внезапно Сэйдж вздрогнула, глаза ее расширились. Ведь в ее спальне вообще нет никакого окна! Артур давно обещал прорезать для нее окошко, но до сих пор и не собрался.
Она еще больше растерялась. И кровать ее никогда не была такой удобной! Последний раз только до свадьбы, в родительском доме, ей доводилось лежать на пуховой перине. Чувство тревоги, словно холодная волна, захлестнула Сэйдж. Куда подевался Артур?
И как только она подумала о муже, словно яркая вспышка пламени осветила ее память, и женщина вспомнила все, что с ней случилось. Все ее близкие мертвы! Убит Артур и ее брат Кейл, и жена брата Мэри. Снова Сэйдж увидела их тела, неподвижно распростертые на земле, языки пламени, выбивающиеся из под крыши их маленького дома. А потом тлеющие угли на том месте, где только что кипела жизнь и жили любившие друг друга люди.
По щекам женщины потекли слезы. До сих пор у нее просто не было времени для того, чтобы отдаться чувству скорби. Горе было безмерным, но еще больше был страх оказаться в руках Миланда. Сэйдж так боялась этого человека, что даже потеря всех близких отступила на второй план перед необходимостью спасти себя и племянника.
Уже не сдерживая своих слез, Сэйдж вспомнила события того последнего вечера, когда они с Дэнни укрылись на ночь в заросшей норе где то в лесу. Она вспомнила, как ужасно холодно ей было. А потом — непереносимая жара… И все, дальше — полная темнота.
Ее глаза обратились к закрытой двери. А что если Миланду все таки удалось их обнаружить? Может быть, они уже его пленники? Где Дэнни? Женщина сделала попытку приподняться и сесть в кровати. Она должна найти мальчика!
Однако, ее слабое тело отказалось повиноваться. На лбу выступили капли пота, и Сэйдж обессилено откинулась на подушки. Сделав, еще одну безуспешную попытку подняться, она в отчаянии позвала Дэнни и сама удивилась тому, насколько слабо и жалобно прозвучал ее голос.
Разговор за окном тотчас прекратился, и почти в ту же минуту распахнулась дверь. Сэйдж с удивлением увидела высокого, широкоплечего мужчину, который направился прямо к ее кровати. Как то непроизвольно женщина отметила про себя его густые темные волосы с редкими седыми прядями и непередаваемую бездонную синеву его глаз. Взгляд у мужчины был усталым, но лицо его было удивительно красиво какой то дьявольской красотой. Он подошел к кровати, пододвинул стул и уселся на него. Сэйдж вдруг заметила, что его близость страшно волнует ее. У нее учащенно забилось сердце и перехватило дыхание.
— Итак, вы решили все же вернуться к нам, — красивые губы незнакомца под пышными усами растянулись в улыбке, которая обнаружила его крепкие белоснежные зубы.
— Кто вы? — испуганно выдохнула она, натягивая легкую простыню до подбородка.
В глазах Джима промелькнула усмешка, когда он подумал: «Ну, ну, малышка, немного поздно закрываться от меня. Я уже видел твои прелести».
Он посмотрел в ее серо зеленые глаза, точно такие же, как у ее племянника, и тихо, спокойно сказал:
— Меня зовут Джим Латур. Вы находитесь в одной из комнат в моем салуне. А ваш племянник в комнате наверху, он еще не проснулся. — Из своего широкого кармана Джим достал часы, щелкнув по крышке, открыл их и, посмотрев на время, улыбнулся. — Примерно через полчаса он спустится вниз. Этот парень ни за что не пропустит завтрак.
Сэйдж облегченно закрыла глаза. Итак, Дэнни в безопасности.
— Как мы тут оказались? — спросила она. — Я совсем ничего не помню.
— Ну, это и не удивительно, — Джим с трудом подавил желание протянуть руку и коснуться локона на ее лбу. — Вы были при смерти, когда мой двоюродный брат Джонни Легкая Нога обнаружил вас с мальчиком. Он со своей женой и привез вас обоих сюда.
Джим наклонился вперед и положил ладонь на лоб женщины, сделав вид, что хочет определить, какая у нее температура.
— Вы не против, если мы еще немного поболтаем? Я бы хотел, чтобы вы подробнее рассказали о том, что с вами случилось. Дэнни очень сбивчиво, в общих чертах, рассказал нам обо всем.
Сэйдж кивнула и стала вспоминать тот страшный день, который перевернул всю ее жизнь. По мере того как она описывала происшедшее и облик тех троих, безжалостно растоптавших ее безмятежное счастье, Джим становился все мрачнее. А когда женщина дрожащим от волнения голосом рассказала о вожаке бандитов и упомянула о его рыжих волосах, Джим сжал губы, в углах его рта залегли жесткие складки и на скулах задвигались желваки.
Эти трое ему были отлично известны. Эд, Текс и Дик Харлэн — все бывшие члены его банды, знакомые ему с тех времен, когда он сам скрывался от закона и был их предводителем. Эта троица всегда доставляла ему больше хлопот, чем все остальные парни, вместе взятые. Особенно Дик Харлэн. Он был хвастлив и совершенно невоздержан на язык. Из за его постоянного трепа со шлюхами или кем либо еще, полиция частенько садилась им на хвост. Но кроме этого, он очень грубо обращался с женщинами, так что те жаловались шерифу, и у всех парней тогда возникали крупные неприятности.
Джим откинулся на спинку стула, уселся поудобнее, положив ногу на ногу, и задумчиво уставился на собственный, начищенный до зеркального блеска ботинок. Все трое были способны на насилие, если бы краснокожая женщина попалась им на глаза одна, где-нибудь вдалеке от людей. Но индианка, невестка Сэйдж, была убита ими не где-то в лесу, где она собирала ягоды или какие либо коренья, нет. Она была рядом со своим белым мужем, и около них находился еще один белый мужчина, муж Сэйдж.
Джим покачал в сомнении головой. Что-то тут не то, что-то не вяжется. Эти трое, о которых она рассказывает, слишком осторожны, чтобы рисковать своими головами и пойти на убийство трех человек ради возможности удовлетворить свою похоть… Если только тут не замешаны деньги, много денег. А раз так, то тут замешан еще четвертый. Этот, четвертый, и хотел видеть двух белых мужчин и краснокожую женщину мертвыми. И он, этот парень, так этого желал, что готов был заплатить сколько угодно, лишь бы добиться своего.
Латур снова поднял глаза на Сэйдж.
— В бреду вы постоянно умоляли: «Господи, не дай ему нас изловить!» Кого вы имели ввиду?
Сэйдж прикрыла глаза и нервно затеребила уголок простыни, все еще натянутой до подбородка. Значит, Джим Латур считает, что в эту трагедию замешан еще кто-то. Должна ли она рассказать ему о своих подозрениях относительно Миланда и о том, что, по ее мнению, именно ее деверь направлял руку убийц? А вдруг он все же не виновен, и она напрасно его подозревает?
Однако, дурное предчувствие, которое возникло у нее в тот страшный день, и страх, внушаемый ей Миландом, слишком прочно поселились в ее сердце. Поэтому она посмотрела на Джима и ответила:
— Я полагаю, Дэнни рассказал вам, что мы убегали от моего деверя, которого зовут Миланд Ларкин. Мне не хочется так думать, но чем больше я вспоминаю последние события, тем больше мне кажется, что он как fo связан с нападением на мою семью.
— Если это не слишком личное и если вам не трудно, не могли бы вы рассказать, какого рода события заставляют вас так думать?
Сэйдж помолчала несколько мгновений, колеблясь, говорить или нет, но потом сказала:
— Вы знаете, Миланд пришел в страшную ярость, когда я вместо него выбрала его брата. Он жестоко избил Артура, причем безо всякого повода.
Джим посмотрел на красивое лицо лежащей перед ним женщины и подумал: «Да, девочка, пожалуй, мужчина может пойти на убийство, чтобы заполучить такую красавицу».
Но эти мысли он оставил при себе, а вслух сказал:
— Вы думаете, он еще разыскивает вас?
Пытается ли Миланд найти ее? Сэйдж очень боялась этого и надеялась, что он оставит свои попытки разыскать ее. Но, вспоминая, как он звал ее, какое раздражение и неприкрытый гнев звучали в его голосе, когда они с Дэнни прятались, Сэйдж вынуждена была признать — да, Миланд не остановится. Ей стало j страшно, что однажды он все таки сможет найти ее. И этот страх отразился в ее глазах, когда она вновь заговорила.
— Он очень упрямый человек. Я уверена, что он где-нибудь поблизости и не успокоится, пока своего не добьется.
При этих словах Сэйдж задрожала, и тогда Джим положил ладонь на ее руку, лежавшую вдоль тела поверх простыни, и произнес:
— Не думайте о нем. Здесь вы с мальчиком в безопасности. Вам необходимо думать о собственном здоровье. Постарайтесь скорее выздороветь. А здесь вам никто не причинит вреда.
Но он увидел по ее глазам, что Сэйдж ему не верит и боится за себя и племянника. Его это несколько удивило, но, в общем, Джим эту женщину понимал. Она же не знала, что он сам когда то был вне закона и до сих пор поддерживал отношения с некоторыми из своих старых дружков. Эти ребята по прежнему балансировали на грани закона, но, несмотря на это, были честными людьми и были готовы в любой момент прийти ему на помощь, если он их об этом попросит. Кроме того, у него родственники среди индейцев. Любой из них может выследить этого Миланда и воткнет ему нож в сердце раньше, чем тот сообразит, что произошло.
Но Джим не стал говорить ей ничего об этом. Он чувствовал, что эта молодая женщина, почти девушка, до сих пор была окружена чьей-нибудь заботой и находилась под чьей-нибудь защитой. Она, наверняка, не знает ничего о той жизни, в которой люди убивают друг друга, не раздумывая ни секунды. Он просто встал и, улыбаясь ей своей ослепительной улыбкой, спросил:
— Хотите есть?
— Я просто умираю от голода, — заулыбалась она в ответ.
— Ну и отлично. Тилли приготовила огромную кастрюлю своего фирменного соуса с мясом и овощами. Я велю ей принести вам тарелку этого замечательного блюда.
— Спасибо вам, мистер Латур. И вдвойне спасибо за то, что вы взяли нас с Дэнни к себе и помогли мне спастись от смерти.
Ее слова прозвучали немного высокопарно, и Джим, улыбнувшись одними глазами, отвесил ей легкий поклон и сказал:
— Ничего ничего, мне это доставило огромное наслаждение, мадам.
Когда Джим покинул комнату и плотно затворил за собой дверь, Сэйдж нахмурилась. Ей не понравилась его дьявольская усмешка и то, как он сказал «наслаждение». У нее появилось ощущение, что в его словах был намек на что то, известное только ему одному.
— Все таки он очень красив, — вздохнула женщина. И тут же подумала о том, что сама то она, должно быть, выглядит просто ужасно.
Женщина провела ладонью по волосам, и ее пальцы безнадежно застряли в спутавшихся прядях. Тогда она облизнула губы и почувствовала, какие они у нее сухие и обветренные. Вообще то Сэйдж никогда не была тщеславной или кокетливой женщиной, но сейчас она с удивлением для самой себя обнаружила, что ей хочется выглядеть как можно лучше в глазах ее привлекательного хозяина. Еще ей пришло в голову, что у него, наверное, в этом городке огромное множество поклонниц. Размышления Сэйдж были прерваны, когда дверь открылась, и высокая худая женщина с седыми волосами вошла в комнату, держа в руках поднос. Она ногой закрыла за собой дверь, и комната сразу же наполнилась таким ароматом, исходившим от тарелки в центре подноса, что у голодной Сэйдж закружилась голова и рот наполнился слюной.
Женщина улыбнулась, и от этой добродушной улыбки ее коричневое обветренное лицо покрылось сетью глубоких морщин.
— Джим сказал мне, что вы хотите есть. Отличный знак — больные выздоравливают.
С этими словами она поставила поднос с едой на маленький столик возле кровати.
— Должно быть, вы — Тилли, — Сэйдж улыбнулась ей.
— Это я…
Умелые, проворные руки старухи бережно подняли Сэйдж и подложили ей за спину две подушки.
— Джим приказал мне лично убедиться в том, что вы все съели.
Сэйдж устало откинулась назад — малейшее движение давалось ей с огромным трудом. От напряжения у нее на лбу выступил пот. Она снова улыбнулась.
— Я чувствую себя такой слабой. Должно быть, я действительно была очень больна.
— Да уж, — Тилли села на стул рядом с кроватью и подала молодой женщине поднос с едой.
— Джим несколько часов без сна провел рядом с вами. Он так о вас беспокоился, что вы себе не представляете.
— Мистер Латур оставался со мной? — Сэйдж застыла, и ее ложка замерла на полпути от чашки ко рту. Она отчетливо вспомнила прикосновение холодной мокрой материи к своему горячему телу и пылающему лицу. Но не мог же он, в самом деле, протирать ее?
— Я была убеждена, что это вы ухаживали за мной! — Она с надеждой посмотрела на Тилли и тут же пожалела о том, что эта фраза вырвалась у нее. У Сэйдж не было ни малейшего желания узнать, что этот красивый мужчина находился рядом с нею все это время. Если это окажется правдой, то она просто не сможет больше смотреть ему в лицо.
И все таки Тилли не оставила ей никаких надежд Кухарка, словно и не заметив смущения молодой женщины, ответила:
— Я была слишком занята на кухне, мне пришлось готовить для посетителей… Они, видите ли, не только пьют за ужином.
Тилли показала на толстый кусок хлеба, лежавший на подносе, и сказала:
— Я испекла этот хлеб сегодня утром. Отломите кусочек и макните в соус. Увидите, как вкусно!
Потом Тилли откинулась на спинку стула и добавила:
— Вообще, хочу, чтобы вы знали — когда вам требовалась особая помощь, ну, вы меня понимаете, Джим звал меня, а сам дожидался на кухне, пока я выйду. Вам нет нужды беспокоиться: Джим — настоящий джентльмен.
Успокоенная этим известием, Сэйдж не стала дальше выяснять, кто обтирал ее тело. Она взяла кусок хлеба, как советовала ей седоволосая добродушная кухарка, и погрузила его в густой, ароматный соус. Ее желудок слишком долго был пустым, и поэтому сейчас, хотя она и пыталась изо всех сил сохранить манеры настоящей леди, у нее ничего не вышло, и она с жадностью набросилась на еду, отбросив всякие церемонии.
Тилли с довольной улыбкой смотрела, как мясо, | овощи и хлеб с огромной скоростью исчезают во рту i Сэйдж. Когда тарелка опустела и оказалась тщательно вытертой последним кусочком хлеба, Тилли вновь подала голос:
— Может быть, еще немножко добавить?
— Хорошо бы, только я боюсь, что у меня живот лопнет, если я еще хоть немного съем, — рассмеялась Сэйдж. — Я никогда не ела ничего вкуснее.
— Спасибо, дорогая, — расцвела Тилли. — Этот мясной соус меня научила готовить Джонти, дочь Джима.
— Так мистер Латур женат? — Сэйдж почувствовала легкое разочарование, но ей как то прежде и в голову не приходило, что этот красивый мужчина может иметь жену.
Тилли отрицательно покачала головой.
— Нет, не женат и никогда не был. Он очень любил мать Джонти, и в свое время они непременно поженились бы, но бедная женщина умерла при родах и оставила дочурку после себя. — Тилли заморгала и посмотрела за окно. — Мне кажется, Джим никогда не простит себе, что его не было рядом с матерью Джонти, когда она так в нем нуждалась. Это все случилось лет двадцать назад, но он с тех пор ни к одной женщине серьезно не относился. Я думаю, он однолюб.
— Однако, я бы не сказала, что он похож на человека, который избегает женщин, — вслух подумала Сэйдж. — Скорее, у него вид очень опытного мужчины.
— Да уж, Джим такой, — согласилась Тилли. — Женщины от него просто без ума, и он их хорошо изучил. Но он не позволил ни одной из них стать ему настолько близкой, чтобы хорошо его узнать. Впрочем, это и понятно, ему никогда не приходилось иметь дело с приличными женщинами. Он мне как то раз сказал: «Если женщина на тебя ласково посмотрела — жди хлопот». По его мнению, если мужчина только возьмет женщину за руку, как ей тут же хочется выскочить за него замуж! Еще он сказал, что не собирается вешать себе на шею собачий ошейник и ходить перед нами на задних лапках. Он говорит: «Пусть другие отплясывают под эту дудку».
Сэйдж расхохоталась во все горло, так что кровать ходуном заходила.
— Да где это он таких мыслей набрался?
— А кто его знает! Может, и сам придумал… лишь бы не жениться, я думаю, ему просто слишком нравится свобода. Видишь ли, ему уже сорок два года и всю свою жизнь он ходит, куда хочет, делает, что хочет и никому не дает отчета в своих действиях. Если у него будет жена, это все переменится, и ему это известно.