Страница:
Раскашлявшись от переполнившего его легкие табачного дыма, Элан начал было извиняться:
— Простите, что отрываю…
— Ничего. Хватит с меня писанины. — Капитан потянулся через стол и захлопнул гроссбух. Устало сказал:
— Будущие археологи при раскопках нашей цивилизации этого не поймут. Мы оставим им слишком много письмен.
— Кстати, о письменах. Могу вам еще добавить, — улыбаясь, он достал судебное распоряжение и протянул капитану Яабеку.
Капитан читал медленно, шевеля губами и спотыкаясь на юридических терминах. Наконец он поднял глаза и недоверчиво спросил:
— Неужели все-таки удалось?
— Да, — подтвердил Элан. — Распоряжение означает, что Анри свободен и может покинуть судно. В плавание с вами он не пойдет.
— А сейчас…
— А сейчас, капитан, — решительно ответил Элан, — я бы хотел, чтобы он собрал свои вещи. Я его забираю. Судебное распоряжение освобождает его под мое попечительство. Если у вас есть сомнения, можем позвонить в полицию…
— Нет, что вы! Зачем же? — Капитан Яабек положил распоряжение на стол, лицо его засветилось теплой заразительной улыбкой. — Я не понимаю, как вам это удалось, мистер Мэйтлэнд, но вас надо поздравить. Просто это все так неожиданно.
— Вполне понимаю вас, — успокоил его Элан. — У меня у самого дух захватывает.
Через десять минут в каюте капитана с горящими глазами и широкой счастливой улыбкой на лице появился Анри Дюваль. Одет он был в матросский бушлат, который был ему велик на несколько размеров, в руках держал обшарпанный картонный чемоданчик, аккуратно перевязанный бечевкой.
“Первое, что завтра нужно сделать, — решил Элан, — это употребить часть пожертвованных Дювалю денег и купить ему новую одежду, чтобы он предстал перед судом в приличном виде”.
— Мистер Мэйтлэнд забирает тебя отсюда, Анри, — объявил ему капитан.
Дюваль радостно кивнул, лицо его сияло возбуждением и ожиданием.
— Я теперь готов, — ответил он.
— На судно ты не вернешься, — тихо вымолвил капитан. — Поэтому я с тобой прощаюсь.
На миг возбуждение исчезло с мальчишеского лица. Будто слова капитана открыли ему реальную действительность, которую Анри не предвидел. Он нерешительно произнес:
— Это судно хороший.
— Многие вещи таковы, какими мы их сами для себя устраиваем, — капитан протянул руку. — Желаю тебе счастья, Анри, да благослови тебя Бог. Работай усердно, не забывай молиться и делай все, как скажет мистер Мэйтлэнд.
Дюваль, словно онемев от горя, послушно кивал головой. До чего же странная сцена, мелькнуло в голове у Элана, как будто расстаются отец с сыном. Он почувствовал, что и капитан, и Анри стараются оттянуть минуту прощания.
— Ну, нам пора. — Элан забрал оригинал судебного распоряжения, оставив капитану копию. Пожимая ему руку, искренне сказал:
— Рад был познакомиться, капитан Яабек. Надеюсь, еще встретимся.
— Если у меня еще зайцы объявятся, — улыбнулся капитан, — я обращусь к вам, мистер Мэйтлэнд, их другу и заступнику.
Новость моментально облетела все судно. При появлении Элана и Анри команда бросила погрузку и собралась вдоль поручней. Гудели возбужденные голоса. Вперед протолкался Стабби Гэйтс.
— Пока, приятель, — сказал он Анри. — Удачи тебе. Тут вот кое-что от меня и ребят.
Элан заметил, как тонкая пачечка банкнот перешла из рук в руки. Когда они спустились по трапу, команда разразилась нестройным хором приветствий.
— Стоять на месте! — рявкнул из темноты командный голос.
Элан от неожиданности приостановился, и вокруг них засверкали молнии фотовспышек.
— Эй, — крикнул он, почти ослепленный, — это еще что такое?
— Пресса работает, а вы что подумали? — сказал Дан Орлифф.
Репортеры столпились вокруг Элана и Анри.
— Как вы ни петляли, Мэйтлэнд, — радостно воскликнул кто-то, — а мы вас все-таки выследили! Другой голос одобрительно пробасил:
— Отлично сработано, Мэйтлэнд!
— Послушайте, — запротестовал Элан. — Сегодня я вам ничего не могу сказать. Возможно, мы сделаем заявление утром.
— А можно Анри на пару слов?
— Вы дадите Дювалю потолковать с нами?
— Нет, — твердо отрезал Элан. — Во всяком случае, не сегодня.
— Вы как сюда добрались? — вполголоса спросил его Дан Орлифф.
— На такси.
— У меня здесь машина. Отвезу, куда пожелаете.
— Хорошо, — согласился Элан. — Поехали. Под возмущенные вопли протеста других репортеров они уселись в “универсал” Дана Орлиффа. Фотовспышки без остановки вспарывали темноту режущими проблесками. Анри Дюваль расплывался в улыбке.
Когда они выехали с территории порта, Дан спросил:
— Куда вы его везете?
— А я об этом даже не подумал, — признался Элан. На него сегодня столько всего навалилось… Его квартира слишком тесна, рассуждал Элан. Но, может быть, Том и Лиллиан Льюисы смогут на время как-то устроить Анри…
— Я так и предполагал, — успокоил его Дан. — Поэтому газета заказала апартаменты в отеле “Ванкувер”. Счет мы оплатим.
— Ну ладно, — с сомнением в голосе проговорил Элан. — Хотя я представлял себе что-нибудь попроще…
— Да какого черта! — Дан резко прибавил скорость, чтобы проскочить на желтый свет. — Пусть Анри хоть немного поживет по-человечески.
Спустя несколько минут он добавил:
— Кстати, насчет отеля. Совсем забыл сказать, апартаменты премьер-министра прямо напротив через холл. Вот Хауден обрадуется.
Маргарет Хауден
Глава 1
Глава 2
— Простите, что отрываю…
— Ничего. Хватит с меня писанины. — Капитан потянулся через стол и захлопнул гроссбух. Устало сказал:
— Будущие археологи при раскопках нашей цивилизации этого не поймут. Мы оставим им слишком много письмен.
— Кстати, о письменах. Могу вам еще добавить, — улыбаясь, он достал судебное распоряжение и протянул капитану Яабеку.
Капитан читал медленно, шевеля губами и спотыкаясь на юридических терминах. Наконец он поднял глаза и недоверчиво спросил:
— Неужели все-таки удалось?
— Да, — подтвердил Элан. — Распоряжение означает, что Анри свободен и может покинуть судно. В плавание с вами он не пойдет.
— А сейчас…
— А сейчас, капитан, — решительно ответил Элан, — я бы хотел, чтобы он собрал свои вещи. Я его забираю. Судебное распоряжение освобождает его под мое попечительство. Если у вас есть сомнения, можем позвонить в полицию…
— Нет, что вы! Зачем же? — Капитан Яабек положил распоряжение на стол, лицо его засветилось теплой заразительной улыбкой. — Я не понимаю, как вам это удалось, мистер Мэйтлэнд, но вас надо поздравить. Просто это все так неожиданно.
— Вполне понимаю вас, — успокоил его Элан. — У меня у самого дух захватывает.
Через десять минут в каюте капитана с горящими глазами и широкой счастливой улыбкой на лице появился Анри Дюваль. Одет он был в матросский бушлат, который был ему велик на несколько размеров, в руках держал обшарпанный картонный чемоданчик, аккуратно перевязанный бечевкой.
“Первое, что завтра нужно сделать, — решил Элан, — это употребить часть пожертвованных Дювалю денег и купить ему новую одежду, чтобы он предстал перед судом в приличном виде”.
— Мистер Мэйтлэнд забирает тебя отсюда, Анри, — объявил ему капитан.
Дюваль радостно кивнул, лицо его сияло возбуждением и ожиданием.
— Я теперь готов, — ответил он.
— На судно ты не вернешься, — тихо вымолвил капитан. — Поэтому я с тобой прощаюсь.
На миг возбуждение исчезло с мальчишеского лица. Будто слова капитана открыли ему реальную действительность, которую Анри не предвидел. Он нерешительно произнес:
— Это судно хороший.
— Многие вещи таковы, какими мы их сами для себя устраиваем, — капитан протянул руку. — Желаю тебе счастья, Анри, да благослови тебя Бог. Работай усердно, не забывай молиться и делай все, как скажет мистер Мэйтлэнд.
Дюваль, словно онемев от горя, послушно кивал головой. До чего же странная сцена, мелькнуло в голове у Элана, как будто расстаются отец с сыном. Он почувствовал, что и капитан, и Анри стараются оттянуть минуту прощания.
— Ну, нам пора. — Элан забрал оригинал судебного распоряжения, оставив капитану копию. Пожимая ему руку, искренне сказал:
— Рад был познакомиться, капитан Яабек. Надеюсь, еще встретимся.
— Если у меня еще зайцы объявятся, — улыбнулся капитан, — я обращусь к вам, мистер Мэйтлэнд, их другу и заступнику.
Новость моментально облетела все судно. При появлении Элана и Анри команда бросила погрузку и собралась вдоль поручней. Гудели возбужденные голоса. Вперед протолкался Стабби Гэйтс.
— Пока, приятель, — сказал он Анри. — Удачи тебе. Тут вот кое-что от меня и ребят.
Элан заметил, как тонкая пачечка банкнот перешла из рук в руки. Когда они спустились по трапу, команда разразилась нестройным хором приветствий.
— Стоять на месте! — рявкнул из темноты командный голос.
Элан от неожиданности приостановился, и вокруг них засверкали молнии фотовспышек.
— Эй, — крикнул он, почти ослепленный, — это еще что такое?
— Пресса работает, а вы что подумали? — сказал Дан Орлифф.
Репортеры столпились вокруг Элана и Анри.
— Как вы ни петляли, Мэйтлэнд, — радостно воскликнул кто-то, — а мы вас все-таки выследили! Другой голос одобрительно пробасил:
— Отлично сработано, Мэйтлэнд!
— Послушайте, — запротестовал Элан. — Сегодня я вам ничего не могу сказать. Возможно, мы сделаем заявление утром.
— А можно Анри на пару слов?
— Вы дадите Дювалю потолковать с нами?
— Нет, — твердо отрезал Элан. — Во всяком случае, не сегодня.
— Вы как сюда добрались? — вполголоса спросил его Дан Орлифф.
— На такси.
— У меня здесь машина. Отвезу, куда пожелаете.
— Хорошо, — согласился Элан. — Поехали. Под возмущенные вопли протеста других репортеров они уселись в “универсал” Дана Орлиффа. Фотовспышки без остановки вспарывали темноту режущими проблесками. Анри Дюваль расплывался в улыбке.
Когда они выехали с территории порта, Дан спросил:
— Куда вы его везете?
— А я об этом даже не подумал, — признался Элан. На него сегодня столько всего навалилось… Его квартира слишком тесна, рассуждал Элан. Но, может быть, Том и Лиллиан Льюисы смогут на время как-то устроить Анри…
— Я так и предполагал, — успокоил его Дан. — Поэтому газета заказала апартаменты в отеле “Ванкувер”. Счет мы оплатим.
— Ну ладно, — с сомнением в голосе проговорил Элан. — Хотя я представлял себе что-нибудь попроще…
— Да какого черта! — Дан резко прибавил скорость, чтобы проскочить на желтый свет. — Пусть Анри хоть немного поживет по-человечески.
Спустя несколько минут он добавил:
— Кстати, насчет отеля. Совсем забыл сказать, апартаменты премьер-министра прямо напротив через холл. Вот Хауден обрадуется.
Маргарет Хауден
Глава 1
— О Боже! — воскликнула Маргарет Хауден. — В жизни не видела таких огромных заголовков.
На столе в гостиной Хауденов лежала ванкуверская “Пост”. Первую страницу занимали заголовок “АНРИ СТУПАЕТ НА БЕРЕГ!”, фотографии Анри Дюваля и Элана Мэйтлэнда крупным планом и набранная жирным шрифтом статья о них.
— У них это называется по разряду “Второго пришествия Христа”, — любезно информировал Маргарет Брайан Ричардсон. — Такой вариант применяется только в особых случаях. Вроде падения правительства, например.
Расхаживая по гостиной, Джеймс Хауден резко бросил:
— Давайте пока воздержимся от юмора, если не возражаете.
— Чем-то же надо скрасить наши перспективы, — парировал Ричардсон.
День клонился к вечеру, за окном быстро темнело, шел снег. Ночью, после выступления в Ванкувере, премьер-министр самолетом вернулся в Восточную Канаду. В середине дня он произнес речь в Квебеке, а менее чем через час ему предстояло отбыть из Оттавы на встречу с общественностью Монреаля. Завтра в четыре часа дня он выступит в палате общин с заявлением по поводу союзного акта. Неимоверное напряжение последних дней, видимо, начало сказываться на Хаудене.
Выпуск ванкуверской газеты, увидевшей свет всего несколько часов назад, по достигнутой Ричардсоном договоренности был доставлен в Оттаву самолетом. Он лично получил его в аэропорту и повез прямо в резиденцию премьер-министра на Сассекс-драйв, 24. Ричардсон знал, что и другие газеты по всей стране подадут эту новость столь же звонко и помпезно.
Джеймс Хауден приостановился и саркастически заметил:
— Надеюсь, где-нибудь и моя речь упомянута. Это было самое его блестящее выступление за все время поездки, при других обстоятельствах оно было бы сегодня в центре внимания прессы.
— А вот она, — объявила Маргарет, переворачивая газетные листы. — На третьей странице. — Неожиданно даже для самой себя она хихикнула:
— Господи, совсем крошечная заметка.
— Рад, что тебя это позабавило, — ледяным тоном заметил Хауден. — Мне лично совсем не смешно.
— Извини, Джейми, — она старалась, чтобы в ее голосе звучало раскаяние, но удавалось это ей плохо. — Но, правда же, поневоле задумаешься — вот все вы, все правительство в полном составе, преисполнены такой решимости, и появляется какой-то один человечек…
— Тут я согласен с вами, миссис Хауден, — вполголоса обронил Брайан Ричардсон. — Какой-то башковитый адвокатишка совсем без порток нас оставил.
— Предупреждаю раз и навсегда, — яростно взорвался Джеймс Хауден. — Меня не интересует, кто кого побил!
— Не кричи, пожалуйста, Джейми, — упрекнула его Маргарет.
— Зато меня интересует, — возразил Ричардсон. — Посмотрим, что вы скажете в тот день, когда начнут считать голоса.
— Если вы не сочтете слишком чрезмерным с моей стороны, — не унимался премьер-министр, — не мог бы я попросить придерживаться одних только фактов?
— Ладно, давайте прикинем факты, — упрямо заявил Ричардсон. Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — Последний опрос Гэллапа[74], опубликованный сегодня утром, свидетельствует, что за последние две недели популярность правительства упала на семь процентов. А на вопрос “Хотите ли вы смены правительства?” шестьдесят два процента ответили “да”, тридцать один — “нет” и семь процентов затруднились ответить.
— Да сядь ты, Джейми, — попросила Маргарет. — И вы тоже, Брайан. Сейчас попрошу чаю. Хауден упал в кресло у камина.
— Сделайте милость, разожгите огонь, пожалуйста, — он указал на поленья, уже уложенные на каминной решетке.
Чиркнув спичкой, Ричардсон спрятал огонек в сложенных ковшиком ладонях и нагнулся к поленьям. Через мгновение по ним заплясали язычки пламени.
На другом конце комнаты Маргарет говорила по внутреннему телефону.
Понизив голос, Хауден признался:
— Я и не предполагал, что дела так плохи.
— Хуже некуда, сплошной мрак. Нас завалили письмами и телеграммами, и все против нас. — Ричардсон, тоже перейдя на полушепот, спросил:
— А как вы посмотрите, если мы отложим завтрашнее заявление?
— Об этом не может быть и речи.
— Предупреждаю, к выборам мы не готовы.
— Должны подготовиться, — заявил Хауден. — Придется рискнуть.
— И проиграть?
— Союзный акт жизненно необходим для спасения Канады. Когда мы все объясним людям, они сами это увидят.
— Ну да? — вкрадчиво переспросил Ричардсон. — А может, они Анри Дюваля увидят?
Хауден проглотил готовый уже сорваться с языка ответ. Вопрос в конце концов вполне логичен, подумал он. И заключавшееся в нем предположение могло оказаться реальным.
Утрата престижа из-за инцидента с Дювалем действительно могла привести к поражению правительства по проблеме союзного акта. Теперь он отчетливо понимал это — по безошибочным признакам, которые прежде оставались для него неясными.
“И все же, — размышлял он, — если это случится, то как странно, как нелепо будет сознавать, что такая ничтожная мелочь — судовой заяц — может изменить судьбу целой нации.
Но будет ли это странным? Или небывалым? Или даже нелепым? Возможно, на протяжении всех этих столетий именно проблемы отдельной человеческой личности потрясали мир, творили историю, двигали человечество к смутно брезжившему, но всегда недосягаемому свету…
А возможно, это путь к смирению нашей гордыни, — подумал он, — к познанию жизни…”
Однако практические вопросы были более неотложными. Он сказал Ричардсону:
— У нас есть веские причины не откладывать заявление. Нам нужен и дорог каждый день жизни в условиях союзного договора. От этого зависят наша оборона и выживание. Кроме того, если будем тянуть, утечка информации неизбежна. С политической точки зрения мы окажемся в еще худшем положении.
Ричардсон кивнул:
— Я предполагал, что вы это скажете. Только хотел удостовериться.
— Сейчас принесут чай, — объявила Маргарет, подходя к ним. — Вы ведь останетесь, Брайан?
— Благодарю вас, миссис Хауден. — Маргарет всегда нравилась Брайану Ричардсону. Он даже завидовал, что у Хаудена такая счастливая семейная жизнь, покою и уюту, которым она его одаривала.
— Думаю, никакой пользы уже не будет, — в раздумье проговорил премьер-министр. — если даже сейчас министерство по делам иммиграции даст этому Дювалю разрешение на въезд.
— Ни малейшей, — Ричардсон энергично замотал головой. — Кроме того, он уже здесь. Насколько я понимаю, чем бы ни закончилось завтра судебное слушание, депортировать на судно его нельзя.
Щепки в камине прогорели, и теперь березовые поленья взялись дружным пламенем. Через всю и без того теплую гостиную потянуло жаром.
Возможно, его мучительное свидание с Харви Уоррендером было ошибкой, думал Ричардсон. И уж конечно, оно состоялось слишком поздно, чтобы как-то помочь им в данном конкретном вопросе. Но хотя бы устранило тень, нависшую над будущим Джеймса Хаудена. Если у него вообще есть будущее, мелькнула у партийного организатора мрачная мысль.
Служанка внесла чайный сервиз и бесшумно исчезла. Маргарет разлила чай, и Брайан Ричардсон с опаской принял предложенную ему хрупкую чашку, отказавшись от кекса.
Маргарет осторожно сказала:
— А ты действительно должен ехать в Монреаль, Джейми?
Хауден провел рукой по лицу жестом, в котором сквозила усталость, — Чертовски не хотелось бы, конечно. В любое другое время я бы послал кого-нибудь вместо себя. Но сегодня уж придется самому.
Ричардсон взглянул на окна, шторы на которых так и оставались раздвинутыми. За ними было уже совсем темно, по-прежнему падал снег.
— Перед приходом я узнавал насчет погоды, — сообщил он. — Проблем с вашим рейсом не будет. Погода в Монреале ожидается ясная, в аэропорту будет ждать вертолет, чтобы доставить вас в город.
Джеймс Хауден молча кивнул.
Послышался легкий стук в дверь, и в гостиную вошла Милли Фридмэн. Ричардсон вскинул на нее удивленный взгляд, он и не знал, что Милли находилась в доме. Ничего необычного в этом, правда, не было, Ричардсону было известно, что они с Хауденом частенько работали в кабинете премьер-министра наверху.
— Извините меня, — Милли улыбнулась Ричардсону и Маргарет, потом обратилась к Хаудену:
— Белый дом на проводе, они спрашивают, можете ли вы поговорить с президентом.
— Иду, — ответил премьер-министр и поднялся из кресла.
Брайан Ричардсон поставил недопитую чашку.
— Мне тоже пора. Спасибо за чай, миссис Хауден. — Он церемонно раскланялся с Маргарет, на ходу, легонько коснулся руки Милли. Когда они вместе с Хауденом уже выходили из гостиной, до женщин донесся голос Ричардсона:
— Я буду в аэропорту и провожу вас, шеф.
— Не уходите, Милли, — предложила Маргарет. — Выпейте чаю.
— Спасибо. — Милли опустилась в кресло, где прежде сидел Ричардсон.
Занявшись сложными манипуляциями с серебряным заварочным чайником и кипятком, Маргарет заметила:
— У нас не дом, а сплошной кавардак. Больше нескольких минут кряду ничто не остается в покое.
— Кроме вас, — тихо проговорила Милли.
— А что мне еще остается, дорогая моя? — Маргарет налила Милли чаю и добавила себе свежей заварки. — Все идет мимо меня. Я как-то не научилась переживать из-за всех этих важных событий. Хотя, может быть, и стоило бы.
— Да зачем это вам, — возразила Милли. — Когда познакомишься поближе, все оказывается на удивление однообразным и скучным.
— Я так и думала, — Маргарет улыбнулась и подвинула поближе к Милли сахар и сливки. — Но от вас такого не ожидала. Всегда считала вас полной энтузиазма правой рукой Джейми.
Милли неожиданно для себя самой призналась:
— Энтузиазм выдыхается, а руки устают. Маргарет рассмеялась:
— Какие мы с вами обе ужасные предательницы, не правда ли? Но должна сказать, что время от времени находишь в этом хоть какое-то облегчение.
Наступило молчание, тишину большой полутемной гостиной нарушало лишь потрескивание пылающих поленьев. По потолку плясали отсветы пламени. Поставив свою чашку, Маргарет участливо спросила:
— Вы когда-нибудь жалели, что все так обернулось?
Между вами и Джейми, имею в виду.
На мгновение у Милли перехватило дыхание. Значит, Маргарет знала. Знала все эти годы и ни разу не обмолвилась ни единым словом. Милли часто задумывалась над этим, а порой даже начинала подозревать, что это так. Теперь она знала наверняка — и почувствовала огромное облегчение.
Она ответила абсолютно честно:
— Я никогда не была уверена до конца. А теперь я не очень об этом и думаю.
— Понимаю, в конечном итоге так всегда и бывает. Сначала думаешь, что рана никогда не закроется. Но в конце концов она неизбежно заживает.
Милли заколебалась, подыскивая нужные слова.
Потом прошептала:
— Вы, должно быть, очень переживали.
— Да, — задумчиво и медленно кивнула Маргарет. — Помнится, в то время я страшно страдала. Как и любая другая женщина на моем месте. Но в конце концов все проходит. А иначе нельзя, по правде говоря.
— Не знаю, смогла бы я проявить столько понимания, — тихо произнесла Милли и неожиданно добавила:
— Брайан Ричардсон сделал мне предложение.
— И что вы ответили?
— Я еще не решила, — Милли озадаченно покачала головой. — По-моему, я люблю его, я знаю, что люблю. Но, с другой стороны, я до конца не уверена.
— Жаль, не могу вам помочь, — в голосе Маргарет слышались неподдельная нежность и участие. — Я давным-давно поняла, что невозможно жить жизнью других людей. Мы должны решать сами — даже если при этом и ошибаемся.
Да, это верно, подумала Милли, и вновь перед ней встал вопрос: а сколько еще она сама собирается тянуть со своим собственным решением?
На столе в гостиной Хауденов лежала ванкуверская “Пост”. Первую страницу занимали заголовок “АНРИ СТУПАЕТ НА БЕРЕГ!”, фотографии Анри Дюваля и Элана Мэйтлэнда крупным планом и набранная жирным шрифтом статья о них.
— У них это называется по разряду “Второго пришествия Христа”, — любезно информировал Маргарет Брайан Ричардсон. — Такой вариант применяется только в особых случаях. Вроде падения правительства, например.
Расхаживая по гостиной, Джеймс Хауден резко бросил:
— Давайте пока воздержимся от юмора, если не возражаете.
— Чем-то же надо скрасить наши перспективы, — парировал Ричардсон.
День клонился к вечеру, за окном быстро темнело, шел снег. Ночью, после выступления в Ванкувере, премьер-министр самолетом вернулся в Восточную Канаду. В середине дня он произнес речь в Квебеке, а менее чем через час ему предстояло отбыть из Оттавы на встречу с общественностью Монреаля. Завтра в четыре часа дня он выступит в палате общин с заявлением по поводу союзного акта. Неимоверное напряжение последних дней, видимо, начало сказываться на Хаудене.
Выпуск ванкуверской газеты, увидевшей свет всего несколько часов назад, по достигнутой Ричардсоном договоренности был доставлен в Оттаву самолетом. Он лично получил его в аэропорту и повез прямо в резиденцию премьер-министра на Сассекс-драйв, 24. Ричардсон знал, что и другие газеты по всей стране подадут эту новость столь же звонко и помпезно.
Джеймс Хауден приостановился и саркастически заметил:
— Надеюсь, где-нибудь и моя речь упомянута. Это было самое его блестящее выступление за все время поездки, при других обстоятельствах оно было бы сегодня в центре внимания прессы.
— А вот она, — объявила Маргарет, переворачивая газетные листы. — На третьей странице. — Неожиданно даже для самой себя она хихикнула:
— Господи, совсем крошечная заметка.
— Рад, что тебя это позабавило, — ледяным тоном заметил Хауден. — Мне лично совсем не смешно.
— Извини, Джейми, — она старалась, чтобы в ее голосе звучало раскаяние, но удавалось это ей плохо. — Но, правда же, поневоле задумаешься — вот все вы, все правительство в полном составе, преисполнены такой решимости, и появляется какой-то один человечек…
— Тут я согласен с вами, миссис Хауден, — вполголоса обронил Брайан Ричардсон. — Какой-то башковитый адвокатишка совсем без порток нас оставил.
— Предупреждаю раз и навсегда, — яростно взорвался Джеймс Хауден. — Меня не интересует, кто кого побил!
— Не кричи, пожалуйста, Джейми, — упрекнула его Маргарет.
— Зато меня интересует, — возразил Ричардсон. — Посмотрим, что вы скажете в тот день, когда начнут считать голоса.
— Если вы не сочтете слишком чрезмерным с моей стороны, — не унимался премьер-министр, — не мог бы я попросить придерживаться одних только фактов?
— Ладно, давайте прикинем факты, — упрямо заявил Ричардсон. Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — Последний опрос Гэллапа[74], опубликованный сегодня утром, свидетельствует, что за последние две недели популярность правительства упала на семь процентов. А на вопрос “Хотите ли вы смены правительства?” шестьдесят два процента ответили “да”, тридцать один — “нет” и семь процентов затруднились ответить.
— Да сядь ты, Джейми, — попросила Маргарет. — И вы тоже, Брайан. Сейчас попрошу чаю. Хауден упал в кресло у камина.
— Сделайте милость, разожгите огонь, пожалуйста, — он указал на поленья, уже уложенные на каминной решетке.
Чиркнув спичкой, Ричардсон спрятал огонек в сложенных ковшиком ладонях и нагнулся к поленьям. Через мгновение по ним заплясали язычки пламени.
На другом конце комнаты Маргарет говорила по внутреннему телефону.
Понизив голос, Хауден признался:
— Я и не предполагал, что дела так плохи.
— Хуже некуда, сплошной мрак. Нас завалили письмами и телеграммами, и все против нас. — Ричардсон, тоже перейдя на полушепот, спросил:
— А как вы посмотрите, если мы отложим завтрашнее заявление?
— Об этом не может быть и речи.
— Предупреждаю, к выборам мы не готовы.
— Должны подготовиться, — заявил Хауден. — Придется рискнуть.
— И проиграть?
— Союзный акт жизненно необходим для спасения Канады. Когда мы все объясним людям, они сами это увидят.
— Ну да? — вкрадчиво переспросил Ричардсон. — А может, они Анри Дюваля увидят?
Хауден проглотил готовый уже сорваться с языка ответ. Вопрос в конце концов вполне логичен, подумал он. И заключавшееся в нем предположение могло оказаться реальным.
Утрата престижа из-за инцидента с Дювалем действительно могла привести к поражению правительства по проблеме союзного акта. Теперь он отчетливо понимал это — по безошибочным признакам, которые прежде оставались для него неясными.
“И все же, — размышлял он, — если это случится, то как странно, как нелепо будет сознавать, что такая ничтожная мелочь — судовой заяц — может изменить судьбу целой нации.
Но будет ли это странным? Или небывалым? Или даже нелепым? Возможно, на протяжении всех этих столетий именно проблемы отдельной человеческой личности потрясали мир, творили историю, двигали человечество к смутно брезжившему, но всегда недосягаемому свету…
А возможно, это путь к смирению нашей гордыни, — подумал он, — к познанию жизни…”
Однако практические вопросы были более неотложными. Он сказал Ричардсону:
— У нас есть веские причины не откладывать заявление. Нам нужен и дорог каждый день жизни в условиях союзного договора. От этого зависят наша оборона и выживание. Кроме того, если будем тянуть, утечка информации неизбежна. С политической точки зрения мы окажемся в еще худшем положении.
Ричардсон кивнул:
— Я предполагал, что вы это скажете. Только хотел удостовериться.
— Сейчас принесут чай, — объявила Маргарет, подходя к ним. — Вы ведь останетесь, Брайан?
— Благодарю вас, миссис Хауден. — Маргарет всегда нравилась Брайану Ричардсону. Он даже завидовал, что у Хаудена такая счастливая семейная жизнь, покою и уюту, которым она его одаривала.
— Думаю, никакой пользы уже не будет, — в раздумье проговорил премьер-министр. — если даже сейчас министерство по делам иммиграции даст этому Дювалю разрешение на въезд.
— Ни малейшей, — Ричардсон энергично замотал головой. — Кроме того, он уже здесь. Насколько я понимаю, чем бы ни закончилось завтра судебное слушание, депортировать на судно его нельзя.
Щепки в камине прогорели, и теперь березовые поленья взялись дружным пламенем. Через всю и без того теплую гостиную потянуло жаром.
Возможно, его мучительное свидание с Харви Уоррендером было ошибкой, думал Ричардсон. И уж конечно, оно состоялось слишком поздно, чтобы как-то помочь им в данном конкретном вопросе. Но хотя бы устранило тень, нависшую над будущим Джеймса Хаудена. Если у него вообще есть будущее, мелькнула у партийного организатора мрачная мысль.
Служанка внесла чайный сервиз и бесшумно исчезла. Маргарет разлила чай, и Брайан Ричардсон с опаской принял предложенную ему хрупкую чашку, отказавшись от кекса.
Маргарет осторожно сказала:
— А ты действительно должен ехать в Монреаль, Джейми?
Хауден провел рукой по лицу жестом, в котором сквозила усталость, — Чертовски не хотелось бы, конечно. В любое другое время я бы послал кого-нибудь вместо себя. Но сегодня уж придется самому.
Ричардсон взглянул на окна, шторы на которых так и оставались раздвинутыми. За ними было уже совсем темно, по-прежнему падал снег.
— Перед приходом я узнавал насчет погоды, — сообщил он. — Проблем с вашим рейсом не будет. Погода в Монреале ожидается ясная, в аэропорту будет ждать вертолет, чтобы доставить вас в город.
Джеймс Хауден молча кивнул.
Послышался легкий стук в дверь, и в гостиную вошла Милли Фридмэн. Ричардсон вскинул на нее удивленный взгляд, он и не знал, что Милли находилась в доме. Ничего необычного в этом, правда, не было, Ричардсону было известно, что они с Хауденом частенько работали в кабинете премьер-министра наверху.
— Извините меня, — Милли улыбнулась Ричардсону и Маргарет, потом обратилась к Хаудену:
— Белый дом на проводе, они спрашивают, можете ли вы поговорить с президентом.
— Иду, — ответил премьер-министр и поднялся из кресла.
Брайан Ричардсон поставил недопитую чашку.
— Мне тоже пора. Спасибо за чай, миссис Хауден. — Он церемонно раскланялся с Маргарет, на ходу, легонько коснулся руки Милли. Когда они вместе с Хауденом уже выходили из гостиной, до женщин донесся голос Ричардсона:
— Я буду в аэропорту и провожу вас, шеф.
— Не уходите, Милли, — предложила Маргарет. — Выпейте чаю.
— Спасибо. — Милли опустилась в кресло, где прежде сидел Ричардсон.
Занявшись сложными манипуляциями с серебряным заварочным чайником и кипятком, Маргарет заметила:
— У нас не дом, а сплошной кавардак. Больше нескольких минут кряду ничто не остается в покое.
— Кроме вас, — тихо проговорила Милли.
— А что мне еще остается, дорогая моя? — Маргарет налила Милли чаю и добавила себе свежей заварки. — Все идет мимо меня. Я как-то не научилась переживать из-за всех этих важных событий. Хотя, может быть, и стоило бы.
— Да зачем это вам, — возразила Милли. — Когда познакомишься поближе, все оказывается на удивление однообразным и скучным.
— Я так и думала, — Маргарет улыбнулась и подвинула поближе к Милли сахар и сливки. — Но от вас такого не ожидала. Всегда считала вас полной энтузиазма правой рукой Джейми.
Милли неожиданно для себя самой призналась:
— Энтузиазм выдыхается, а руки устают. Маргарет рассмеялась:
— Какие мы с вами обе ужасные предательницы, не правда ли? Но должна сказать, что время от времени находишь в этом хоть какое-то облегчение.
Наступило молчание, тишину большой полутемной гостиной нарушало лишь потрескивание пылающих поленьев. По потолку плясали отсветы пламени. Поставив свою чашку, Маргарет участливо спросила:
— Вы когда-нибудь жалели, что все так обернулось?
Между вами и Джейми, имею в виду.
На мгновение у Милли перехватило дыхание. Значит, Маргарет знала. Знала все эти годы и ни разу не обмолвилась ни единым словом. Милли часто задумывалась над этим, а порой даже начинала подозревать, что это так. Теперь она знала наверняка — и почувствовала огромное облегчение.
Она ответила абсолютно честно:
— Я никогда не была уверена до конца. А теперь я не очень об этом и думаю.
— Понимаю, в конечном итоге так всегда и бывает. Сначала думаешь, что рана никогда не закроется. Но в конце концов она неизбежно заживает.
Милли заколебалась, подыскивая нужные слова.
Потом прошептала:
— Вы, должно быть, очень переживали.
— Да, — задумчиво и медленно кивнула Маргарет. — Помнится, в то время я страшно страдала. Как и любая другая женщина на моем месте. Но в конце концов все проходит. А иначе нельзя, по правде говоря.
— Не знаю, смогла бы я проявить столько понимания, — тихо произнесла Милли и неожиданно добавила:
— Брайан Ричардсон сделал мне предложение.
— И что вы ответили?
— Я еще не решила, — Милли озадаченно покачала головой. — По-моему, я люблю его, я знаю, что люблю. Но, с другой стороны, я до конца не уверена.
— Жаль, не могу вам помочь, — в голосе Маргарет слышались неподдельная нежность и участие. — Я давным-давно поняла, что невозможно жить жизнью других людей. Мы должны решать сами — даже если при этом и ошибаемся.
Да, это верно, подумала Милли, и вновь перед ней встал вопрос: а сколько еще она сама собирается тянуть со своим собственным решением?
Глава 2
Джеймс Хауден тщательно закрыл за собой двустворчатые двери кабинета и взял трубку специального телефона красного цвета. Это был оснащенный шифратором аппарат прямой связи, надежно защищенной от прослушивания.
— Премьер-министр слушает, — произнес он в микрофон.
Ему ответил голос телефониста:
— Президент у телефона, сэр. Одну минуту, пожалуйста.
Раздался щелчок, и Хауден услышал громкий, грубовато-добродушный басок президента:
— Это вы, Джим?
Хауден улыбнулся знакомому гнусавому говорку Среднего Запада.
— Да, Тайлер. Хауден слушает.
— Ну как вы там, Джим? Хауден признался:
— Устал. За последние несколько дней мне пришлось много поездить.
— Знаю. У меня был ваш посол, познакомил с программой ваших выступлений.
В голосе президента зазвучали озабоченные нотки:
— Вы уж не слишком усердствуйте, Джим. Вы всем нам нужны. Так что поберегите себя.
— Постараюсь, — Хауден усмехнулся. — Рад слышать, что я нужен. Надеюсь, избиратели тоже так думают. Голос президента стал серьезным.
— Считаете, что справитесь, Джим? Уверены, что можете справиться?
— Да. Нам придется нелегко, но я справлюсь, если, конечно, будут выполнены условия, что мы с вами обсуждали, — таким же серьезным тоном ответил Хауден и добавил многозначительно:
— Все условия.
— Я как раз в связи с этим и звоню, — грубоватый голос на мгновение умолк. — Кстати, какая у вас там погода?
— Снег идет.
— Так я и думал, — президент коротко хохотнул. — Вы уверены, что вам еще снегу нужно — на Аляске, скажем?
— Нужно, — твердо ответил Хауден. — Мы знаем, как обращаться со снегом и льдом, всю жизнь живем среди них.
Он не стал передавать президенту, что с воодушевлением говорил министр горнорудной промышленности и ресурсов на заседании кабинета десять дней назад:
“Аляска похожа на банку с соком, в которой пробито две дырки, а крышка оставлена на месте. Вскройте только крышку — и перед вами огромные пространства для, развития сельского хозяйства, жилищного строительства, промышленности. Со временем, когда мы научимся побеждать климат, мы пойдем еще дальше…” Трудно, оказывается, постоянно жить с мыслью о неизбежности войны.
— Ну тогда ладно, — сказал президент. — Мы решили согласиться на проведение плебисцита. Возможно, мне придется повоевать — наши люди не любят снимать звезды с флага[75], раз уж они там есть. Однако, как и вы, надеюсь, что добьюсь своего.
— Рад, очень рад.
— Вы получили проект нашего совместного заявления?
— Да, — подтвердил Хауден. — Энгри специально прилетел на Запад повидать меня. Я внес кое-какие предложения, а детали они с Лексингтоном подработают.
— Тогда к завтрашнему утру мы это уладим, на очереди останется Аляска. После заявления, когда придет время наших раздельных выступлений, я буду делать упор на самоопределении для Аляски. Надеюсь, вы тоже.
— Конечно, — заметил премьер-министр и добавил сухо:
— Для Аляски, но и для Канады.
— Значит, завтра в четыре, — послышался негромкий смешок. — Сверим часы?
Хаудена охватило ощущение необратимости происходящего — словно перед ним неумолимо закрывалась дверь.
В трубке послышался тихий голос президента:
— Джим?
— Да, Тайлер.
— А в международном плане ситуация ничуть не улучшается, да вы и сами знаете.
— Если не ухудшается, я бы сказал, — ответил Хауден.
— Помните, я говорил, что молюсь о том, чтобы нам был дарован год, прежде чем начнется война. Это лучшее, на что мы можем надеяться.
— Помню, — подтвердил Хауден.
Наступила пауза, в трубке слышалось только тяжелое прерывистое дыхание, словно президент пытался справиться с нахлынувшими на него чувствами. Потом он тихо проговорил:
— Мы с вами делаем доброе дело, Джим. Это все, что мы можем сделать.., для наших детей.., и для их детей, еще не рожденных…
На мгновение воцарилось молчание. Потом раздался короткий щелчок.
Положив трубку красного телефона, Джеймс Хауден в задумчивости стоял в тиши заставленного книгами кабинета. С портрета на него смотрел сэр Джон А. Макдональд, основатель Канадской конфедерации[76], государственный деятель, прожигатель жизни и неимоверный выпивоха.
“Вот и наступил момент триумфа”, — думал Хауден. Минуту назад президент говорил о согласии провести плебисцит на Аляске в шутливом тоне, но проглотить столь горькую пилюлю ему было нелегко, и, не прояви Хауден на переговорах такое крутое упорство, подобной уступки ему бы никогда не вырвать. Теперь, помимо других выгодных для Канады условий, вот тебе, Джимми, большой апельсин взамен утраты значительной части канадского суверенитета. “Апельсин” начинается с буквы “А” и “Аляска” — с буквы “А”, почему-то вдруг пришло ему в голову.
В двустворчатую дверь стукнули.
— Да, — откликнулся он.
Это был Ярроу. Мягко ступающий стареющий дворецкий объявил:
— Пришел мистер Коустон, сэр. Говорит, по крайне срочному делу.
На лестничной площадке за спиной Ярроу премьер-министр разглядел одетого в теплое пальто и шарф министра финансов, нервно крутившего в руках шляпу.
— Входите, Стю, — позвал он его.
Входя в кабинет, Коустон отрицательно качнул головой Ярроу, который сделал движение помочь ему снять пальто.
— Я всего на минутку. Брошу-ка здесь. Он выскользнул из пальто, повесил его на спинку стула, шляпу и шарф небрежно кинул на сиденье. Обернувшись, машинально улыбнулся, провел ладонью по лысеющей голове и, когда дворецкий прикрыл за собой дверь, с внезапно помрачневшим лицом сказал:
— Скверные новости. Хуже не бывает. Хауден молча ждал.
— Раскол в кабинете, — с трудом выговорил Коустон. — Можно сказать, пополам.
До Джеймса Хаудена не сразу дошел смысл услышанного.
— Не понимаю, — наконец произнес он. — У меня создалось впечатление…
— У меня тоже, — перебил его Коустон. — Я считал, они у вас в кармане, все мы. — Министр презрительно помахал рукой. — За исключением одного-двух, которые уже послезавтра, может быть, уйдут в отставку.
Хауден кивнул. Со времени его возвращения из Вашингтона состоялись два заседания кабинета в полном составе, посвященные вопросу о союзном акте. Первое было очень похоже на заседание комитета обороны в канун Рождества. На втором, когда стали вырисовываться обговоренные для Канады преимущества, члены кабинета начали проявлять все больший энтузиазм. Объявилось, конечно, несколько несогласных, что отнюдь не было неожиданностью. Хауден также предвидел неизбежность одной-двух отставок — их придется принять, так же как и снести связанные с ними треволнения. Но чтобы серьезный раскол…
— Подробнее, — резко потребовал он.
— Девять участников.
— Девять?! — значит, Коустон не преувеличивал, когда сказал “пополам”. Девять — это более трети кабинета.
— Их не было бы так много, — извиняющимся тоном продолжал Весельчак Стю. — будь у них другой лидер…
— Лидер! — с гневным презрением фыркнул Хауден. — Какой еще там лидер?
— Для вас это будет сюрпризом. — Коустон заколебался, словно опасаясь неизбежной вспышки ярости со стороны премьер-министра. — Мятеж возглавил Адриан Несбитсон.
— Премьер-министр слушает, — произнес он в микрофон.
Ему ответил голос телефониста:
— Президент у телефона, сэр. Одну минуту, пожалуйста.
Раздался щелчок, и Хауден услышал громкий, грубовато-добродушный басок президента:
— Это вы, Джим?
Хауден улыбнулся знакомому гнусавому говорку Среднего Запада.
— Да, Тайлер. Хауден слушает.
— Ну как вы там, Джим? Хауден признался:
— Устал. За последние несколько дней мне пришлось много поездить.
— Знаю. У меня был ваш посол, познакомил с программой ваших выступлений.
В голосе президента зазвучали озабоченные нотки:
— Вы уж не слишком усердствуйте, Джим. Вы всем нам нужны. Так что поберегите себя.
— Постараюсь, — Хауден усмехнулся. — Рад слышать, что я нужен. Надеюсь, избиратели тоже так думают. Голос президента стал серьезным.
— Считаете, что справитесь, Джим? Уверены, что можете справиться?
— Да. Нам придется нелегко, но я справлюсь, если, конечно, будут выполнены условия, что мы с вами обсуждали, — таким же серьезным тоном ответил Хауден и добавил многозначительно:
— Все условия.
— Я как раз в связи с этим и звоню, — грубоватый голос на мгновение умолк. — Кстати, какая у вас там погода?
— Снег идет.
— Так я и думал, — президент коротко хохотнул. — Вы уверены, что вам еще снегу нужно — на Аляске, скажем?
— Нужно, — твердо ответил Хауден. — Мы знаем, как обращаться со снегом и льдом, всю жизнь живем среди них.
Он не стал передавать президенту, что с воодушевлением говорил министр горнорудной промышленности и ресурсов на заседании кабинета десять дней назад:
“Аляска похожа на банку с соком, в которой пробито две дырки, а крышка оставлена на месте. Вскройте только крышку — и перед вами огромные пространства для, развития сельского хозяйства, жилищного строительства, промышленности. Со временем, когда мы научимся побеждать климат, мы пойдем еще дальше…” Трудно, оказывается, постоянно жить с мыслью о неизбежности войны.
— Ну тогда ладно, — сказал президент. — Мы решили согласиться на проведение плебисцита. Возможно, мне придется повоевать — наши люди не любят снимать звезды с флага[75], раз уж они там есть. Однако, как и вы, надеюсь, что добьюсь своего.
— Рад, очень рад.
— Вы получили проект нашего совместного заявления?
— Да, — подтвердил Хауден. — Энгри специально прилетел на Запад повидать меня. Я внес кое-какие предложения, а детали они с Лексингтоном подработают.
— Тогда к завтрашнему утру мы это уладим, на очереди останется Аляска. После заявления, когда придет время наших раздельных выступлений, я буду делать упор на самоопределении для Аляски. Надеюсь, вы тоже.
— Конечно, — заметил премьер-министр и добавил сухо:
— Для Аляски, но и для Канады.
— Значит, завтра в четыре, — послышался негромкий смешок. — Сверим часы?
Хаудена охватило ощущение необратимости происходящего — словно перед ним неумолимо закрывалась дверь.
В трубке послышался тихий голос президента:
— Джим?
— Да, Тайлер.
— А в международном плане ситуация ничуть не улучшается, да вы и сами знаете.
— Если не ухудшается, я бы сказал, — ответил Хауден.
— Помните, я говорил, что молюсь о том, чтобы нам был дарован год, прежде чем начнется война. Это лучшее, на что мы можем надеяться.
— Помню, — подтвердил Хауден.
Наступила пауза, в трубке слышалось только тяжелое прерывистое дыхание, словно президент пытался справиться с нахлынувшими на него чувствами. Потом он тихо проговорил:
— Мы с вами делаем доброе дело, Джим. Это все, что мы можем сделать.., для наших детей.., и для их детей, еще не рожденных…
На мгновение воцарилось молчание. Потом раздался короткий щелчок.
Положив трубку красного телефона, Джеймс Хауден в задумчивости стоял в тиши заставленного книгами кабинета. С портрета на него смотрел сэр Джон А. Макдональд, основатель Канадской конфедерации[76], государственный деятель, прожигатель жизни и неимоверный выпивоха.
“Вот и наступил момент триумфа”, — думал Хауден. Минуту назад президент говорил о согласии провести плебисцит на Аляске в шутливом тоне, но проглотить столь горькую пилюлю ему было нелегко, и, не прояви Хауден на переговорах такое крутое упорство, подобной уступки ему бы никогда не вырвать. Теперь, помимо других выгодных для Канады условий, вот тебе, Джимми, большой апельсин взамен утраты значительной части канадского суверенитета. “Апельсин” начинается с буквы “А” и “Аляска” — с буквы “А”, почему-то вдруг пришло ему в голову.
В двустворчатую дверь стукнули.
— Да, — откликнулся он.
Это был Ярроу. Мягко ступающий стареющий дворецкий объявил:
— Пришел мистер Коустон, сэр. Говорит, по крайне срочному делу.
На лестничной площадке за спиной Ярроу премьер-министр разглядел одетого в теплое пальто и шарф министра финансов, нервно крутившего в руках шляпу.
— Входите, Стю, — позвал он его.
Входя в кабинет, Коустон отрицательно качнул головой Ярроу, который сделал движение помочь ему снять пальто.
— Я всего на минутку. Брошу-ка здесь. Он выскользнул из пальто, повесил его на спинку стула, шляпу и шарф небрежно кинул на сиденье. Обернувшись, машинально улыбнулся, провел ладонью по лысеющей голове и, когда дворецкий прикрыл за собой дверь, с внезапно помрачневшим лицом сказал:
— Скверные новости. Хуже не бывает. Хауден молча ждал.
— Раскол в кабинете, — с трудом выговорил Коустон. — Можно сказать, пополам.
До Джеймса Хаудена не сразу дошел смысл услышанного.
— Не понимаю, — наконец произнес он. — У меня создалось впечатление…
— У меня тоже, — перебил его Коустон. — Я считал, они у вас в кармане, все мы. — Министр презрительно помахал рукой. — За исключением одного-двух, которые уже послезавтра, может быть, уйдут в отставку.
Хауден кивнул. Со времени его возвращения из Вашингтона состоялись два заседания кабинета в полном составе, посвященные вопросу о союзном акте. Первое было очень похоже на заседание комитета обороны в канун Рождества. На втором, когда стали вырисовываться обговоренные для Канады преимущества, члены кабинета начали проявлять все больший энтузиазм. Объявилось, конечно, несколько несогласных, что отнюдь не было неожиданностью. Хауден также предвидел неизбежность одной-двух отставок — их придется принять, так же как и снести связанные с ними треволнения. Но чтобы серьезный раскол…
— Подробнее, — резко потребовал он.
— Девять участников.
— Девять?! — значит, Коустон не преувеличивал, когда сказал “пополам”. Девять — это более трети кабинета.
— Их не было бы так много, — извиняющимся тоном продолжал Весельчак Стю. — будь у них другой лидер…
— Лидер! — с гневным презрением фыркнул Хауден. — Какой еще там лидер?
— Для вас это будет сюрпризом. — Коустон заколебался, словно опасаясь неизбежной вспышки ярости со стороны премьер-министра. — Мятеж возглавил Адриан Несбитсон.