Хейли Артур. На высотах твоих

   Ошеломленный Хауден, не веря своим ушам, уставился на министра финансов.
   — Ошибки быть не может, это Адриан Несбитсон, — повторил Коустон. — Он начал мутить воду два дня назад и уговорил остальных.
   — Глупец! — взорвался Хауден. — Старый никчемный болван!
   — Так не пойдет, — Коустон решительно замотал головой. — Не выйдет. Так просто его со счетов не сбросишь.
   — Но мы же с ним договорились. Заключили сделку. — Хауден недоумевал, ведь в самолете они пришли к полному согласию: пост генерал-губернатора в обмен на поддержку министра обороны…
   — Какую бы там сделку вы ни заключили, — твердо заявил Коустон, — она сорвалась.
   Премьер-министр и министр финансов оставались стоять.
   — А кто остальные? — угрюмо поинтересовался Хауден.
   — Борден Тэйн, Джордж Яхоркис, Аарон Голд, Рита Бачэнэн, — быстро начал перечислять Весельчак Стю. — Но главное — Адриан. Это он держит их всех вместе.
   — А Люсьен Перро еще с нами? — Премьер-министр сразу вспомнил о Квебеке — поддержка франкоязычных канадцев была крайне важной.
   Коустон молча кивнул.
   “Нет, это какой-то дурной сон, — думал Хауден, — кошмар, в котором совершенно немыслимые вещи подменили рассудок. Сейчас я проснусь”.
   Послышался стук в дверь, и вошел Ярроу.
   — Машина подана, сэр. Пора ехать в аэропорт. Коустон заторопился:
   — Адриан стал другим человеком. Как будто… — Он запнулся, отыскивая подходящее сравнение. — Как будто в мумию влили кровь, и она ожила. Он говорил со мной, и должен вам сказать…
   — Нет, не надо! — оборвал его Хауден. — Это уж слишком. Я сам с ним потолкую.
   Джеймс Хауден поспешно прикидывал, сколько у него времени. Оставалось не так уж много — всего несколько часов до его выступления в палате общин, назначенного на четыре часа дня.
   — Адриан понимает, что должен встретиться с вами, — предупредил Коустон. — И ждет.
   — Где?
   — Вся группа у Артура Лексингтона в офисе. Я прямо оттуда. Артур пытается отговорить их, но, боюсь, безуспешно.
   Дворецкий почтительно кашлянул. Хауден знал, что расписание на сегодняшний вечер у него донельзя напряженное. Он представил себе ожидавшую машину и “Вэнгард”, прогревавший двигатели в аэропорту Аплэндс, готовый к взлету вертолет в Монреале и переполненную аудиторию…
   Не терпящим возражений тоном распорядился:
   — Несбитсон должен лететь со мной в Монреаль. Если прямо сейчас поедет в аэропорт, успеет к моему самолету.
   Коустон кивнул:
   — Это я беру на себя.
   Когда Хауден выходил из кабинета, министр уже говорил по телефону.

Глава 3

   “Олдсмобиль” премьер-министра подкатил прямо к ожидавшему его самолету.
   Навигационные огни “Вэнгарда” ритмично вспыхивали в кромешной тьме, вокруг самолета копошились облепившие его работники аэродромной команды, похожие в своих куртках с капюшонами на деловитых кротов. От фюзеляжа к аккумуляторной установке, готовой к запуску двигателей, тянулся толстый кабель.
   Шофер распахнул дверцу автомобиля, и премьер-министр не спеша ступил на летное поле. У подножия грузовой рампы, придерживая у горла поднятый воротник пальто, его ждал на пронзительном ветру засыпаемый снегом Брайан Ричардсон. Без всякого вступления он выпалил:
   — Старик только что примчался. Сидит в вашем салоне, ремень пристегнут, в руке виски с содовой. Хауден остановился.
   — Так Стю вам рассказал? Ричардсон ответил кивком головы.
   — Попробую его урезонить, — угрюмо проговорил Хауден. — Не знаю, что еще можно предпринять.
   — А вам не приходило в голову сбросить его с самолета? — На лице Ричардсона мелькнула мрачная усмешка. — Тысяч с пяти футов, а?
   Несмотря на подавленное состояние, Хауден не удержался от смеха.
   — Тогда у нас на совести будут два мученика: один в Ванкувере, другой здесь.
   Он начал подниматься в самолет, потом бросил через плечо:
   — Кроме того, хуже сегодняшней новости ничего уже быть не может.
   — Удачи, шеф! — прокричал Ричардсон, но налетевший ветер сорвал слова с его губ и унес в застуженное поле.
 
 
   В одном из четырех глубоких кресел с откидывающимися спинками среди мягко освещенной роскоши небольшой гостиной отдельного салона для “особо важных лиц” премьер-министр увидел грузно осевшую невысокую фигуру генерала Несбитсона. Как и предсказывал Ричардсон, министр обороны держал в руке стакан с виски, который он при появлении Хаудена поставил на столик.
   Снаружи донеслось нарастающее завывание оживших турбовинтовых двигателей.
   За спиной Хаудена суетливо маячил стюард.
   — Мне ничего не нужно, — сухо сказал ему через плечо премьер-министр. — Оставьте нас одних.
   Он сбросил верхнюю одежду на одно из свободных кресел и сел напротив старого генерала. Один из светильников для чтения, заметил Хауден, был включен, и его свет бросал яркие блики на лысеющую голову и румяные щеки Несбитсона, словно направленная прямо в лицо арестанту лампа во время допроса. “Что ж, — мельком подумал Хауден, — может, это мне знак, как с ним держаться”.
   — Полет предстоит недолгий, и у нас мало времени. Полагаю, вы должны объясниться, — повелительным тоном произнес он.
   “Вэнгард” рулил по взлетной полосе и, судя по всему, уже набрал скорость. Задержки у них сегодня не будет. Хауден знал, что их рейс будет пользоваться преимущественным правом на всем протяжении воздушного коридора.
   На миг старик покраснел, словно возмущенный тоном Хаудена, затем ответил с неожиданной твердостью:
   — Я полагал, что вам все ясно без объяснений, премьер-министр. Я намерен подать в отставку в знак протеста против ваших планов. И все остальные тоже.
   — По-моему, вы кое-что забыли, — холодно заметил Хауден. — Наш с вами договор. Здесь, в самолете, десять дней назад.
   Старик смотрел ему прямо в глаза, не отводя взгляда.
   — Мне стыдно об этом вспоминать. Нам обоим должно быть стыдно.
   — Говорите только о себе! Меня не касайтесь. — вспыхнул Хауден. — Я пытаюсь спасти нашу страну! Вы и вам подобные ее уничтожите.
   — Если вы хотите спасти Канаду, то зачем ее продаете? — в голосе генерала звучала какая-то новая сила.
   Хаудену вспомнились слова Коустона: “Адриан стал другим человеком”. Да и чисто внешне он выглядел не таким дряхлым, даже вроде стал выше ростом, чем прежде.
   — Если вы имеете в виду союзный акт, — возразил премьер-министр, — то мы получим больше, чем уступим.
   — Распустим наши вооруженные силы, впустим этих янки без всяких ограничений, позволим им заправлять нашей внешней политикой — это вы называете выгодами?
   Самолет на мгновение замер, затем рванулся, набирая скорость. За иллюминатором мелькнула и исчезла сливающаяся в светящуюся линию цепочка огней. Они взлетели, раздался глухой хлопок — пилот убрал шасси. Премьер-министр мысленно подсчитал — осталось двадцать минут полета, может быть, меньше. Всегда одно и то же — так мало времени.
   Он воскликнул:
   — Мы стоим на грани войны, а вы все рассматриваете с одной только стороны!
   — Я вижу все в целом, — не сдавался Несбитсон. — И вот что я вам скажу. Будет война или нет, ваш союзный акт станет началом конца. Американцы никогда не успокоятся на частичном союзе. Они захотят завершить его до конца и проглотят нас без остатка. Мы потеряем флаг, королеву, традиции…
   — Ну уж нет, — запротестовал Хауден. — Вот это все останется при нас.
   — Это каким же образом? — язвительно фыркнул старик. — При открытой-то настежь границе? Да к нам потоком хлынут американцы, в том числе всякие негры да пуэрториканцы. Наша самобытность исчезнет без следа, потому что их будет больше. Но это еще не все. Мы столкнемся с расовыми проблемами, которых не знали раньше. Вы хотите превратить Торонто в еще один Чикаго, а Монреаль — в Новый Орлеан. У нас есть закон об иммиграции, который вы только что так отстаивали и защищали. Зачем же от него отказываться вместе со всем остальным?
   — Мы ни от чего не отказываемся! — яростно воскликнул Хауден. — Просто кое-что подрегулируем. О, да! Проблемы будут, здесь я с вами согласен. Но уж не такие серьезные, как в том случае, если мы останемся одинокими и беспомощными.
   — Не верю я в это, — отрезал Несбитсон.
   — Что же касается обороны, — продолжал Хауден, — союзный акт обеспечивает нам выживание. В экономической сфере перед Канадой открываются колоссальные возможности. Вы когда-нибудь задумывались о плебисците на Аляске, который мы выиграем, об Аляске в качестве канадской провинции?
   — Каждый иуда получает свои тридцать сребреников, — высокомерно заявил на это Несбитсон.
   Хаудена охватила новая волна ярости, С трудом подавляя ее усилием воли, он настаивал:
   — Вопреки всем вашим инсинуациям мы не отказываемся от нашего суверенитета…
   — Разве? А что толку в суверенитете, если не обладаешь мощью, чтобы его обеспечивать? — враждебно-язвительным тоном спросил министр обороны.
   — У нас и сейчас нет такой мощи и никогда не было, — гневно парировал Хауден. — Разве что не дать себя в обиду в мелких стычках. Подлинная мощь в руках Соединенных Штатов. Передавая им свои вооруженные силы и открывая границу, мы укрепляем мощь Соединенных Штатов, которая становится нашей собственной…
   — Очень сожалею, премьер-министр, — с напыщенным достоинством заявил генерал Несбитсон, — с этим я никогда не соглашусь. Вы предлагаете отказаться от нашей истории, от всего, за что стоит Канада…
   — Вы ошибаетесь! Я, напротив, стараюсь сохранить ее на века. — Хауден порывисто подался вперед. — Я стараюсь, пока не поздно, сохранить все, что нам дорого. Свободу, достоинство, справедливость, гарантированную законом. А остальное не имеет никакого значения. Неужели вы не понимаете?
   — Я понимаю, что нужно искать другой путь, — упрямо стоял на своем старик.
   “Нет, это бесполезно”, — подумал Хауден. И все же предпринял еще одну попытку. Помолчав немного, спросил:
   — Ответьте мне по крайней мере, как вы мыслите себе защищать Канаду от налета управляемых ракет?
   — Первоначально мы задействуем наши обычные вооруженные силы…
   — Достаточно, — оборвал его Хауден. — Единственное, что меня удивляет, как это вы, будучи министром обороны, не возродили еще кавалерию.
   “Утром побеседую с каждым из отколовшихся министров по отдельности”, — решил Хауден. Кое-кого удастся переубедить, в этом он был уверен. Но останутся другие — в кабинете, в парламенте, повсюду, где угодно, — кто думает так же, как Адриан Несбитсон, кто последует за ним, ослепленный несбыточными мечтами, до последнего вздоха радиоактивной пылью…
   Но ведь он с самого начала знал, что ему предстоит борьба. Она будет нелегкой, но, если только удастся вынудить Несбитсона раскрыться и публично изложить свои взгляды — и потом безжалостно разоблачить всю их невероятную абсурдность…
   Ужасно не повезло, что так совпали раскол в кабинете и этот провал в Ванкувере.
   Двадцать минут истекли. Самолет начал снижение. Под ними замелькали разбросанные огоньки, а впереди небо засияло отраженным светом сверкающего города. Монреаль.
   Адриан Несбитсон взял стакан, поставленный при появлении премьер-министра, и поднес к губам. Он расплескал по дороге часть его содержимого, но одним глотком допил остатки виски.
   — Премьер-министр, — произнес он, — лично я чертовски сожалею о расколе между нами. Хауден равнодушно кивнул.
   — Вы, конечно, понимаете, что теперь мне не представляется возможным рекомендовать вас на пост генерал-губернатора.
   Щеки старика залились краской.
   — Мне казалось, что я достаточно ясно…
   — Яснее некуда, — оборвал его Хауден. Выбросив Несбитсона из головы, он погрузился в размышления о том, что ему необходимо предпринять в оставшееся до середины завтрашнего дня время.

Анри Дюваль

Глава 1

   Около половины восьмого утра в квартире Элана Мэйтлэнда по Гилфорд-стрит зазвонил телефон. Все еще не вполне проснувшийся Элан, одетый только в пижамные брюки, — курток он никогда не носил и собрал целую коллекцию, хранившуюся в оригинальных упаковках, — готовил себе на портативной двухконфорочной плите завтрак. Выдернув из розетки шнур тостера, который моментально превращал хлеб в уголь, как только его оставляли без надзора, он на втором звонке поднял трубку.
   — Доброе утро, — приветствовал его бодрый и жизнерадостный голос Шерон. — Чем занимаешься?
   — Варю яйцо всмятку, — придерживая телефонный шнур, Элан взглянул на песочные часы, стоявшие на кухонном столике. — Кипит уже три минуты, осталась еще одна.
   — Оставь еще на шесть, — доброжелательно посоветовала Шерон. — Тогда на завтра у тебя будет яйцо вкрутую. А сегодня дед приглашает тебя позавтракать с нами.
   — Думаю, что смогу, — согласился Элан и поспешил поправиться:
   — То есть я хотел сказать, большое спасибо.
   — Ну вот и ладно.
   — Твой дед, очевидно, знает, что сегодня утром слушается дело Дюваля? — поинтересовался Элан.
   — По-моему, именно об этом он и хочет поговорить с тобой, — ответила Шерон. — Сколько тебе нужно на сборы?
   — Буду через полчаса.
   Одеваясь, он все же урвал минутку и наспех проглотил яйцо.
   В особняке по Саут-Уэст-Мэрин-драйв дворецкий, который по-прежнему передвигался так, словно преодолевал мучительную боль в ногах, провел Элана в просторную, обшитую, как и главный вестибюль, полированными деревянными панелями гостиную. Дубовый обеденный стол, накрытый, заметил Элан, на троих, сиял блеском столового серебра и белоснежных салфеток. На приставном столике резного дуба было расставлено несколько электрических кастрюль, в которых подогревались, вероятно, предназначенные на завтрак блюда. Войдя в столовую, дворецкий объявил:
   — Сенатор и мисс Деверо присоединятся к вам через минуту, сэр.
   — Благодарю вас, — столь же церемонным тоном ответствовал Элан.
   В ожидании хозяев он подошел к обрамленным шторами дамасской ткани окнам, выходившим на реку Фрэйзер, широко раскинувшуюся в сотне футов ниже холма. С высоты Элану были видны гигантские плоты, тронутые первыми лучами восходившего солнца, прорезавшими утреннюю дымку. “Вот он, источник богатства, — подумал Элан. — Богатства этого дома и других, ему подобных”.
   — Доброе утро, мальчик мой, — услышал Элан и обернулся.
   В дверях стояли сенатор Деверо и Шерон. Как и в прошлый визит Элана, голос сенатора звучал глухо и слабо. Сегодня он тяжело опирался на трость, под другую руку его заботливо поддерживала Шерон. Она тепло улыбнулась Элану. Он ощутил, как при одном ее виде у него опять перехватывает дыхание.
   — Доброе утро, сэр, — ответил Элан. Он заботливо подвинул сенатору кресло, и Шерон помогла деду сесть. — Надеюсь, вы в добром здравии.
   — Чувствую я себя великолепно, спасибо, — на мгновение голос сенатора зазвенел былой звонкостью. — Просто периодически возраст дает себя знать.
   Он оглядел рассевшихся за столом Шерон и Элана.
   — Даже вам, таким молодым, и то со временем этого не избежать.
   Бесшумно появившийся дворецкий начал раскладывать завтрак из горячих кастрюль на подогретые тарелки. Меню включало в себя яйца по-флорентийски и яичницу-болтушку. Элан выбрал первое блюдо.
   Шерон заботливо предложила:
   — Если хочешь, можем попросить яйцо всмятку.
   — Нет, благодарю. — Элан с тревогой рассматривал поставленную перед ним щедрую порцию. — Единственная причина, по которой я их всегда ем дома, заключается в том, что я мастер заваривать кипяток.
   — И правда, заваривать вы научились в совершенстве. И не только воду, — с намеком заметил сенатор и задумчиво произнес:
   — Я даже нахожу, что это ваше искусство может давать весьма неожиданные результаты.
   Когда дворецкий ушел, неслышно затворив за собой дверь, Шерон объявила:
   — Пойду сегодня в суд. Надеюсь, ты не возражаешь.
   — Лучше бы ты не говорила, — Элан улыбнулся ей через стол. — Теперь буду смущаться. Сенатор Деверо вдруг поинтересовался:
   — Скажите мне, мальчик мой, что, ваша адвокатская практика процветает?
   — Откровенно говоря, нет, — Элан горько усмехнулся. — Начали мы практически с нуля и очень быстро истратили большую часть сбережений. Потом потихоньку начали сводить концы с концами. Однако боюсь, что в текущем месяце нам и этого не удастся.
   Шерон в недоумении свела брови:
   — Но ведь вся эта ваша популярность и реклама должны же помочь? Разве они не привлекут к вам клиентов?
   — Поначалу я и сам так думал, — честно признался Элан. — Но теперь мне кажется, что шумиха как раз их отпугивает. Мы с Томом вчера об этом говорили. — Он взглянул на сенатора и пояснил:
   — Том Льюис — это мой партнер.
   — Я знаю, — ответил ему старик. — Наводил кое-какие справки о вас обоих.
   — Как я понимаю, — продолжал Элан, — консервативным клиентам, скажем, бизнесменам, не очень по душе, когда вокруг их адвокатов поднимается столько шума, а у более мелкой клиентуры создается впечатление, что мы беремся только за важные дела и стоим очень дорого. Сенатор одобрительно кивнул:
   — Весьма тонкая и трезвая оценка ситуации, должен заметить.
   — Но если все так, — возмутилась Шерон, — то это же чудовищная несправедливость!
   — Насколько мне известно, — обронил сенатор Деверо, — этот ваш мистер Льюис проявляет особый интерес к корпоративному праву.
   — Точно, — удивленно подтвердил Элан. — Он надеется, что сможет специализироваться в этой области. Элан никак не мог понять, куда клонит сенатор.
   — Мне пришло в голову, — внушительно произнес сенатор, — что я мог бы оказать вам некоторое содействие, решив сегодня утром два вопроса. Во-первых, об авансе в счет окончательного гонорара за ваши услуги. Хотел спросить, устроят ли вас две тысячи долларов?
   Элан едва не подавился нежнейшими яйцами по-флорентийски. Совершенно ошеломленный, он признался:
   — Честно говоря, сэр, я не рассчитывал, что даже окончательная оплата достигнет такой суммы.
   — Позвольте мне дать вам один разумный совет, — сенатор Деверо покончил с мизерной порцией и отодвинул тарелку. Подавшись вперед, он раздельно проговорил:
   — В нашей жизни нельзя продавать себя задешево. Наивысшие гонорары за профессиональные услуги в ряде областей — в адвокатуре, медицине и так далее — обеспечиваются дерзостью и наглостью. Будьте дерзким и наглым, мальчик мой, — и вы далеко пойдете.
   — К тому же, — вставила Шерон, — деду эту сумму спишут с налогов. Элан улыбнулся:
   — Благодарю вас, сэр. Теперь, когда вы все так объяснили, я последую вашему совету.
   — Перейдем ко второму вопросу. — Сенатор достал сигару из кармана пиджака и обрезал кончик. Раскурив, продолжал:
   — Юридической стороной моих предпринимательских дел сейчас занимаются Каллинер, Брайант и так далее, и так далее. В последнее время, однако, объем работы столь возрос, что я решил подключить кого-нибудь еще им в помощь. Полагаю, что вы с вашим мистером Льюисом могли бы взять на себя фирму “Деверо форестри лимитед”. Счет у нее весьма значительный и может стать солидной основой вашей адвокатской практики. Ваш гонорар обсудим позже.
   — Даже не знаю, что сказать, — произнес Элан. — Кроме того, что сегодня, видно, мой день.
   Ему хотелось разразиться ликующими воплями, броситься к телефону и немедленно поделиться радостной новостью с Томом.
   Шерон счастливо улыбалась.
   — Я надеялся, что вы будете довольны, мальчик мой. Есть еще одно дело, которое я бы хотел обсудить с вами. Но, возможно, пока мы этим займемся, Шерон будет столь любезна и приготовит чек на две тысячи долларов, а я подпишу. — Поразмыслив, сенатор добавил:
   — Шерон, выпиши на “Консолидэйтэд фанд”, я думаю.
   “Когда есть деньги, — смешливо подумал Элан, — наверное, нелегко решить, с какого из счетов их снять”.
   — Хорошо, — с готовностью согласилась Шерон. Она поднялась, захватив с собой со стола чашку с кофе.
   Когда дверь за ней закрылась, сенатор посмотрел своему гостю в глаза.
   — Если позволите полюбопытствовать, — прямо спросил он Элана, — как вы относитесь к Шерон?
   — Мы с ней об этом еще не говорили, — сдавленным голосом ответил Элан. — Но в ближайшее время я попрошу ее выйти за меня замуж.
   Сенатор кивнул. Он отложил сигару.
   — Я подозревал что-то в этом роде. Думаю, вы сознаете, что Шерон будет богата — причем в своем праве.^[77]
   — Предполагал, — коротко ответил Элан.
   — Вы не опасаетесь, что подобное различие между вами может отрицательно сказаться на вашем супружестве?
   — Нет, — заверил сенатора Элан. — Я намерен много работать и сделать карьеру. Если мы любим друг друга, было бы глупо позволить, чтобы что-либо подобное встало между нами.
   Сенатор Деверо тяжело вздохнул.
   — Вы на удивление разумный и знающий молодой человек.
   Он сокрушенно поник головой и уставился на свои сложенные на коленях руки. Помолчав, медленно проговорил:
   — Ловлю себя на том, что хотел бы, чтобы мой сын — отец Шерон — был в этом похож на вас. К сожалению, он стал авторитетом лишь в области скоростных катеров и женщин такого же свойства. И ни в чем более.
   “Ну что на это скажешь?” — подумал Элан и решил, что лучше всего промолчать.
   Сенатор наконец поднял глаза.
   — То, что есть между вами и Шерон, между вами и останется. Шерон, как всегда, решать будет сама. Но могу сказать, что, если ее решение будет для вас благоприятным, я лично препятствовать не стану.
   — Спасибо, — только и вымолвил Элан. Он действительно был искренне благодарен и потрясен буквально до умопомрачения. Столько всего произошло за такое короткое время. Надо поговорить с Шерон, может быть, прямо сегодня и сделать ей предложение.
   — В качестве кульминации всего, о чем мы здесь с вами побеседовали, — сказал старик, — у меня есть одна просьба.
   — Если это в моих силах, я ее выполню, — заверил сенатора Элан.
   — Скажите, вы ведь надеетесь выиграть сегодня дело?
   — Да, я уверен, что смогу, — ответил несколько удивленный Элан.
   — А есть вероятность, что вы можете проиграть?
   — Такая вероятность всегда существует, — признался Элан. — Министерство по делам иммиграции без борьбы не сдается, и мне еще придется опровергать их аргументы. Но позиции у нас прочные, куда сильнее, чем прежде.
   — Предположим, только предположим, что вы будете опровергать их аргументы несколько.., вяло.., чуть-чуть неточно… Смогли бы вы.., но только, чтобы это не было очевидно.., намеренно проиграть дело?
   Лицо Элана вспыхнуло.
   — Да, но…
   — Я хочу, чтобы вы проиграли, — тихо, но внятно произнес сенатор Деверо. — Я хочу, чтобы вы проиграли дело и чтобы Анри Дюваль был депортирован. Вот такая у меня просьба.
   Потребовалась целая минута, чтобы до Элана дошел смысл его слов.
   Не веря своим ушам, Элан пресекающимся голосом запротестовал:
   — Да вы хоть понимаете, о чем просите?
   — Да, мальчик мой. — ответил сенатор. — По-моему, понимаю. Осознаю, что прошу очень многого, поскольку знаю, как много значит для вас это дело. Но я призываю вас поверить, что у меня есть на то серьезные и веские причины.
   — Скажите какие, — потребовал Элан. — Объясните мне, что это за причины.
   — Вы, конечно, понимаете, — медленно начал сенатор, — все, что мы сейчас говорим в стенах этой комнаты, должно остаться между нами. Если вы согласны, на что я очень надеюсь, никто, ни одна душа, даже Шерон, никогда не узнает, что здесь произошло.
   — Причины, — тихо, но твердо настаивал Элан. — Я хочу знать причины.
   — Их две, — ответил сенатор Деверо. — И первой я назову наименее важную. Анри Дюваль сослужит куда большую службу нашему делу — и делу других, подобных ему, — если его вышлют, несмотря на все наши усилия. Некоторые среди нас достигли своих наивысших высот через мученичество. Он должен стать одним из них.
   Элан чуть ли не шепотом проговорил:
   — На самом же деле вы имеете в виду, что в политическом плане это крепко навредит партии Хаудена потому, что они вышвырнули Дюваля вон, а вашей партии пойдет на пользу, потому что вы пытались спасти его или делали вид, что пытались.
   Сенатор едва заметно пожал плечами.
   — Вам нравятся одни слова, мальчик мой, мне — другие.
   — И вторая причина?
   — У меня испытанный и верный нюх на политические неприятности, — заявил сенатор Деверо. — И сейчас я их отчетливо чую.
   — Неприятности?
   — Вполне возможно, что в скором времени бразды правления нашей страной перейдут в другие руки. Звезда Джеймса Хаудена закатывается, наша же быстро восходит.
   — Ваша, — поправил его Элан. — Отнюдь не моя.
   — Говоря откровенно, я надеялся, что вскоре она станет и вашей тоже. Но на данный момент, давайте тогда скажем так, что дела партии, председателем которой я имею честь состоять, идут на улучшение.
   — Но вы же говорили о неприятностях, — упорствовал Элан. — О каких, например?
   Сенатор посмотрел Элану прямо в глаза.
   — Ваш Анри Дюваль, если ему разрешат остаться в Канаде, может стать источником серьезных неприятностей для его благодетелей. Такие, как он, никогда не уживаются. Поверьте моему огромному опыту. Такое уже бывало. Если он пойдет по неверной дорожке, это станет поводом для нападок на нашу партию — постоянно саднящей занозой. То есть тем, что мы сейчас устроили нынешнему правительству.