Мешки содержали рюкзаки коммандос, в которых были вода и пища, а также наше оружие и добавочная амуниция. Когда они были опустошены, мы спрятали их в удобную расселину вместе с парашютами.
Мы присели на корточки под прикрытием скал, и Берк передал по кругу фляжку с бренди. Я сделал большой глоток и обнаружил, что улыбаюсь, радостный, что остался жив; мои ноги снова были на твердой земле, а по телу распространялось приятное тепло.
– Ну все, опоминаться некогда, – сказал Берк. – Прямо сейчас к вершине. Нужно перевалить через нее и достичь леса, пока темно.
Что оставляло нам не так много времени до рассвета, который должен был наступить десять минут пятого. Мы двинулись вперед плотной группой. Я шел впереди, поскольку – по крайней мере теоретически – лучше других знал эти горы, и следовал маршрутом, который вывел нас к водопаду.
Нам открылся прекрасный вид – стояла почти полная луна с облачками вокруг нее, и отовсюду сверкали звезды. Горы уходили вдаль, гряда за грядой, а далеко на востоке в лунном свете блестел снежный пик Этны.
Долины были в темноте, но в четырех тысячах футов внизу и в паре миль справа в направлении Беллоны светился единственный огонек. Я сразу же подумал о Серда, который, наверное, сидел и переживал за нас, поскольку я был практически уверен, что дед сообщил ему обо всем.
Надо признать, Серда был неплохим актером. Даже пистолет за спиной являлся частью представления. Он вел себя таким образом, что было логично предположить – он очень умен. Чего стоил только один трюк – его очевидное незнание о присутствии в горах Джоанны Траскотт. Вряд ли похоже на человека, во всем остальном так хорошо осведомленном о Серафино.
Да, чудесный розыгрыш, когда Марко держался в стороне, сидя где-нибудь в задней комнате. Совершенно нельзя было доверять никому в этом деле... Или это только кажется мне?
* * *
Мы перевалили через вершину сразу после трех, и я расположился между скал, поджидая остальных. Я чувствовал себя уставшим и не до конца оправившимся для такого рода игр. С другой стороны, остальные выглядели не лучше, особенно Легран. У Берка, по всей вероятности, были проблемы с дыханием.
Полковник снова передал бренди по кругу – видимо, как предлог, чтобы выпить самому.
– Итак, пока все в порядке. У нас остался почти час, чтобы спуститься на тысячу футов или около того. Если мы сделаем это, ключик будет практически у нас в кармане.
Он кивнул мне.
– Давай, Стейси.
ИТАК, Я ВСЁ ЕЩЁ ДОЛЖЕН БЫЛ ИДТИ ВПЕРЕДИ.
Я поднялся и зашагал по склону, чувствуя, как никогда раньше, что он идет за моей спиной.
* * *
Спуск был совсем не из легких. Почва была неровной, и при почти зашедшей луне свет на этой стороне горы был действительно очень плохим. Местами попадались большие поля глинистых сланцев, которые были такими же предательскими под ногой, как лед, скользя при малейшем движении.
Через полчаса я помедлил на небольшом плато и подождал остальных. Небо на востоке уже заметно просветлело, и я знал, что мы не успеем дойти до леса, если почва не улучшится.
Пайет прибыл первым, находясь, очевидно, в отличной форме, за ним Легран, который тяжело опустился на землю и выглядел совершенно уставшим. Последним подошел Берк, и я снова заметил, как он тяжело дышит.
– Зачем мы остановились? – проворчал он.
Я пожал плечами.
– Я думал, нам следует отдышаться.
– К черту. Мы не успеем, если будем так ползти.
Он был раздражен, но как всегда прав, и я прервал его взмахом руки:
– Хорошо, ты же командир.
Я снова двинулся вперед, используя местами хорошую почву, чтобы оттолкнуться посильнее, а один раз даже съехал вниз на добрую сотню футов по большой волне сланца, которая, казалось, никогда не прекратит оползать. Этого, однако, оказалось недостаточно. В серой дымке рассвета мы все еще находились в трех сотнях футов от первых деревьев.
Я еще никогда не чувствовал себя таким голым, когда возглавлял группу в этом последнем броске по открытому склону. Было ровно без двадцати пять, когда мы достигли внешнего пояса деревьев.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Когда серый рассвет расползся среди деревьев, мы присели в круг и перекусили. Берку, казалось, стало лучше после того, как он отдышался. Однако взмокший от напряжения Легран выглядел гораздо старше своего возраста; морщины четче обозначились на его лице. Глядя на него, можно было сказать, что он уже слишком стар для подобного рода экспедиций.
От влажной земли поднимался пар, и холод забирался под одежду. Пайет Джагер – и тот выглядел уставшим. «Корпус быстрого реагирования» – так обычно называли его и Леграна в старые времена. Были моменты, когда вид этих двоих в бою, плечом к плечу пробивающих себе дорогу с силой танка, вызывал у вас желание аплодировать. Но все это осталось в далеком прошлом. Времена изменились, а с ними изменились и люди, – такова была жизнь, и связанный с нею естественный ход вещей.
Я слегка поежился. Этот серый рассвет мне не очень-то нравился, ибо напоминал мне слишком много подобных же рассветов, когда гибло немало хороших людей. Я закурил, и сигарета показалась мне ужасной на вкус, но я не выбросил ее. Берк придвинулся ближе и развернул свой экземпляр карты:
– Мы сейчас не можем находиться выше пятисот футов от этой пастушьей хижины. Возможно, тебе сейчас стоит произвести небольшую разведку. Даю тебе три четверти часа. Мы будем ждать тебя здесь. – Понизив голос, он добавил: – Мне кажется, Леграну необходим отдых. Он неважно выглядит.
– Хорошо, я скоро вернусь.
Я поднялся на ноги и двинулся вниз, через поросший лесом пологий склон. На этой высоте, между скал, рос в основном пробковый дуб. Когда я добрался до пояса из бука и сосны, идти стало значительно легче.
Из-за дерева вынырнула лисица, которая так сильно напугала меня, что я чуть было ее не пристрелил, тем самым чуть не поставив под сомнение всю операцию. У меня просто вылетело из головы, что в этих горах водятся дикие животные, помимо Серафино и его парней. Здесь было предостаточно волков, куниц и диких котов, хотя все они имели склонность при первом же запахе человека бежать в противоположном направлении.
Я уже покрыл приличное расстояние и перешел на бег трусцой, волоча за собой автомат, иногда съезжал по склону на спине, и уже через пятнадцать минут спустился на добрых триста футов.
Справа от меня тек ручей. Продравшись через кусты к берегу, я лег на живот и выплеснул пригоршню воды на лицо. По берегу ручья идти было приятнее; к тому же любой пастух, намереваясь строить хижину в этих засушливых краях, расположит ее, по всей видимости, как можно ближе к воде.
Сначала я услышал голос – нечто вроде вскрика, который затем резко оборвался. Я замер, упав на одно колено. Некоторое время было тихо, потом раздался мощный всплеск и новый вскрик.
Благородную Джоанну Траскотт я видел дважды, и оба раза только на фотографиях, которые показывал нам Хоффер. На одной из них она была одета для лыжной прогулки, на другой – для бала в Букингемском дворце. Было трудно вообразить, что девушка, за которой я наблюдал сейчас из кустов и которая плавала голой в небольшой заводи, образованной ручьем, была она же.
Волосы девушки были заплетены в огромную косу, какие, наверное, носили еще в восемнадцатом веке, а лицо, шея и руки были бронзовыми от загара. Остальная часть тела была белой и какой-то мальчишеской, поскольку грудей почти не было.
Она вышла на берег и принялась вытираться старым одеялом. Я даже не старался смотреть в сторону. Во-первых, девушка не знала, что я наблюдаю за ней, а, во-вторых, она казалась мне какой-то бесполой. Странно, как это одни женщины сразу воспламеняют вас, словно спичка, которую поднесли к политым бензином дровам, другие же оставляют совершенно безразличными.
Девушка между тем надела старые штаны, которые определенно знали лучшие времена, мужскую рубашку, зеленый шерстяной свитер с дырками на рукавах и повязала на голову красный шарф, сделав узел под подбородком.
Когда она присела, чтобы одеть свои испанские войлочные ботинки, я вышел из-за деревьев и бодро проговорил:
– Доброе утро!
Но никакого впечатления не произвел – она оказалась крепким орешком.
– И вам доброе утро, – спокойно ответила она, поднимаясь на ноги.
– Вы только не волнуйтесь, – несколько бессмысленно пробормотал я. – Меня зовут Виатт, Стейси Виатт. Я от вашего отчима, Карла Хоффера. Выше по склону меня ждут трое друзей. Мы пришли, чтобы освободить вас.
Боже, каким я оказался идиотом! Девушка была ведь совершенно одна, без охраны, и очевидно, вольна делать то, что ей заблагорассудится. Почему, черт возьми, это не дошло до меня сразу? Ночь выдалась напряженной – возможно, я устал и нервы были на пределе.
– Так вы хотите, чтобы я приветствовала вас аплодисментами? – холодно проговорила она своим хорошо поставленным, немного хрипловатым голосом англичанки. – Как он приказал вам избавиться от меня? Пистолетом, ножом или тупым предметом?
Я в изумлении уставился на нее. Стало уже значительно светлее, но все же я не заметил, как она слегка отвернулась от меня. Пришел в себя я только тогда, когда обнаружил, что девушка держит в правой руке старый автоматический пистолет «беретта». И по ее виду можно было сказать, что она прекрасно знает, что с ним следует делать.
* * *
– Не потрудитесь ли вы объясниться немного подробнее, – сказал я. – Боюсь, что не совсем понял вас.
– Положите оружие на землю, – потребовала она резко.
Я все еще держался за ремень «калашникова», который лежал позади меня на траве. Я бросил его под ноги и положил рядом «узи».
– Видите, в моих руках ничего нет.
Она не обращала внимания на мои слова.
– А там, в кобуре?
Я вынул «смит-вессон», положил его на землю, затем сделал три шага назад, присел на корточки у ствола дуба и вынул сигареты.
– Хотите закурить?
Она покачала головой:
– Хочу дожить до глубокой старости.
– Если вы к этому стремитесь, то пожалуйста. – Я прикурил сам. – Теперь я буду говорить, а вы послушайте. А потом можете пристрелить меня, если все еще захотите.
– Посмотрим, – спокойно проговорила она. – Только давайте побыстрее. Я еще не завтракала.
Я вкратце рассказал ей все, что знал, но, когда закончил, выражение ее лица нисколько не изменилось.
– Давайте-ка еще раз, – сказала она. – Итак, мой отчим сказал вам, что я была похищена Серафино Лентини, который удерживает меня здесь с целью получения выкупа? Что он заплатил, но Серафино решил опять провести его и потребовал новых денег? Так или нет?
– Ну, примерно так, – согласился я.
– Ложь, мистер Виатт, с начала и до конца.
– Я так и думал...
– Тогда я не понимаю вас, – наконец-таки удивилась девушка.
– Я случайно узнал, что в результате травмы, полученной в полицейском участке несколько лет назад, Серафино Лентини стал бесполым, и с этой точки зрения женщины его больше не интересуют.
– Но если вы это знали, если понимали с самого начала, что Хоффер лжет, то почему пришли сюда?
– Я всегда был ужасно любопытен. – Я ухмыльнулся. – Он пообещал хорошо заплатить, к тому же поведал о вас массу интересных вещей. Скажите, вы действительно спали со своим шофером, когда вам было четырнадцать?
Глаза девушки расширились, дыхание перехватило, а на щеках выступил – это я мог трактовать однозначно – не что иное, как девичий румянец.
– Извините, – пробормотал я. – Теперь мне понятно, что у вашего отчима слишком богатое воображение.
– Вы хотите факты? Я расскажу вам их. – Она больше не направляла на меня свою «беретту» и выглядела очень возбужденной.
– Как я знаю из завещания, мое мертвое тело оценивается гораздо выше, чем живое. Мама оставила свое состояние мне одной – правда, при условии опеки со стороны отчима. Это была большая ошибка с ее стороны. Через три недели мне исполнится двадцать один, и все состояние переходит в мое личное пользование. А если я умру до этого срока, то два с половиной миллиона долларов достанутся Хофферу.
Такая новость представляла обещанную нам плату весьма малой величиной.
– Единственный верный факт, который он сообщил вам, – продолжала она, – заключается в том, что Хоффер действительно дал Серафино двадцать пять тысяч долларов, однако совсем по другой причине. Серафино должен был устроить на меня засаду, когда я однажды вечером ехала одна к друзьям в Виллабу. Он должен был ограбить меня и пристрелить рядом с машиной, чтобы потом можно было легко опознать и представить в качестве жертвы бандитского нападения.
– Но почему же Серафино не сделал этого?
– Вначале он намеревался. Когда я стояла в тот вечер рядом с машиной, после того, как Серафино и его люди остановили меня, я на самом деле думала, что пришел мой смертный час. Но все получилось иначе.
– Что же заставило его передумать?
– Потом Серафино сказал, что я понравилась ему в тот момент, – напомнила младшую сестру, которая умерла при родах год назад. Но мне кажется, правда состоит в том, что Серафино недолюбливает отчима. У них были какие-то общие дела и раньше, но Серафино не очень-то любит говорить на эту тему.
– Тогда почему же он связался с Хоффером на этот раз?
– Ему нужны деньги, много денег. Он хочет покончить с прошлым и эмигрировать из Италии – куда-нибудь в Южную Америку. Как мне представляется, я осталась жива только благодаря тому, что Серафино неожиданно осенила идея: как забавно было бы взять деньги Хоффера и не выполнить обещанного.
– И Серафино предложил вам погостить у него в горах?
– Да, с тех пор я здесь.
– А вам ни разу не приходила мысль о том, что он может изменить свои намерения на противоположные?
Девушка покачала головой:
– Не думаю. Когда я рассказала о действительном положении вещей, Серафино и его люди слишком хорошо понимают, с какой стороны намазан маслом их кусок хлеба.
– Итак, – заключил я, – если теперь они сохранят вашу жизнь в течении трех недель, вы получите все сокровища мира, не так ли?
– Если все пройдет хорошо, я обещала переправить их в Южную Америку и дать им четверть миллиона на четверых.
Теперь все окончательно встало на свои места.
ОКОНЧАТЕЛЬНО?
Конечно, она объяснила мне многое, чего я не мог понять раньше, однако оставались серьезные моменты, которые были мне абсолютно неясны.
Один из них Джоанна Траскотт сразу же сформулировала для меня следующим образом:
– Мне непонятна одна вещь: что же вам полагалось сделать со мной после «освобождения»?
– Ну, доставить к Хофферу. Он сам будет ждать нас на беллонской дороге...
– А разве он не мог предположить, что я ведь могу все рассказать вам? Вам что, запретили заметить такой немаловажный факт, что я вовсе не являюсь пленницей Серафино Лентини, которую тот удерживает насильно?
Эта совершеннейшая нелепость уже давно вертелась у меня в голове, однако я был не в состоянии придумать для нее какого-либо внятного толкования, за исключением того, которое девушка предложила сама минуту спустя.
– Что вновь возвращает нас к пункту первому, – проговорила она. – К единственному разумному объяснению. Вы прибыли сюда для того, чтобы прикончить меня вместе с Серафино и его людьми. А затем отчим пойдет в полицию, ломая руки и рассказывая басню о том, как он боится за мою жизнь и как не решался ранее обращаться за помощью к властям, но теперь не может больше терпеть. Полиция прочешет местность и обнаружит наши похолодевшие останки.
– Разве они не захотят выяснить, кто это сделал?
– В горах скрывается несколько подобных банд. – Джоанна пожала плечами. – Логично будет предположить, что одна из них напала на другую. Все это весьма печально, однако очень удобно для Хоффера. Подумайте хорошенько – другого правдоподобного объяснения просто не существует.
Она снова начала поднимать на меня «беретту». Однако ее глаза и внезапно покривившийся рот предупредили меня об этом, к тому же я и так был наготове.
Распрямившись, я прыгнул, подобно сжатой пружине, ударил девушку плечом по коленям и сразу повалил ее на спину. Сопротивление, таким образом, было сломлено, хотя некоторая борьба все же продолжалась до тех пор, пока я не прижал ее руки к земле своими коленями.
Я взял в руки «беретту», снял оружие с предохранителя и проговорил:
– Эта штука не сработает, если не сделать вот так. А теперь попытайтесь снова.
Я уронил пистолет Джоанне на грудь, поднялся на ноги и повернулся к ней спиной. Затем демонстративно прикурил сигарету. Когда я обернулся, девушка изумленно смотрела на меня, а «беретта» в ее руке дрожала и была направлена в землю.
– Все равно я ничего не понимаю, – сказала девушка.
И она была права: единственная правдоподобная трактовка ситуации состояла в том, что нас послали убить ее. Однако это было не так.
НЕ ТАК...?
Внезапно я похолодел и у меня запершило в горле. Нет, не может быть... Я гнал прочь ужасную мысль. Берк никогда бы не подписался на такое дело...
Во всяком случае, развить эту мысль мне не дали: кто-то прыгнул мне на спину, а вокруг горла замкнулась рука. Я упал навзничь.
* * *
Кто-то однажды сказал, что Бог сделал одних людей крупными, а других маленькими, предоставив чёрту внести дальнейшие коррективы. Что касается физической силы, то я всегда знал, что относительно низкорослые люди – вроде меня – не особенно сильны в рукопашной схватке.
Сжимавшая мое горло рука все более эффективно выполняла свою работу по прекращению доступа воздуха. Я хрипел, в ушах звенело. Девушка кричала откуда-то издалека, но затем нападавший опрометчиво переменил позицию, и мне удалось нанести удар локтем по его гениталиям.
Хотя удар получился несильным – я почти промахнулся – однако и этого оказалось достаточно. Я был освобожден с крепким выражением, дважды перекатился через голову и, ударившись о ствол пробкового дуба, остановился.
Пользы, однако, от этого получилось мало. От следующего внезапного удара моя голова откинулась назад, а сбоку в шею уперся винтовочный ствол.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Эм-Ай» – полуавтоматическая винтовка, которой пользовались большинство американских пехотинцев во время Второй Мировой войны, поэтому тот ее экземпляр, из которого сейчас намеревались сделать дырку в моей голове, по всей видимости, служил весьма долго. С другой стороны, за винтовкой ухаживали, как за любовницей – ствол был отполирован и сверкал свежей смазкой, что со всей определенностью предвещало для меня летальный исход, как и внешность Серафино Лентини, державшего ее.
– Серафино, не стреляй! – закричала девушка по-итальянски, – не надо убивать его, не надо!
На Серафино был видавший виды вельветовый костюм с кожаными заплатками на коленях, а лицо под выцветшей полотняной кепкой было на удивление симпатичным, невзирая на щетину недельной давности и грязную черную повязку на правом глазу. Этакий миловидный Робин Гуд прямо из шестнадцатого века. Я даже представил его в камзоле и с луком за спиной. Поцелуи женщинам, стрелы мужчинам. Я невольно улыбнулся, хотя осознавал, что вести себя подобным образом с этим парнем не следовало бы: можно легко схлопотать нож под лопатку.
Как в тумане, я различал позади Серафино еще двоих, однако лицо одноглазого Робин Гуда закрывало мне весь мир в этот момент. По-волчьи оскалившись, Серафино снял винтовку с предохранителя.
– Осторожнее, – проговорил я. – Будет проклят тот, кто прольет свою собственную кровь.
Старая сицилийская поговорка произвела практически такой же эффект, как и хороший хук в челюсть. Единственный глаз Серафино расширился, но, что самое важное, ствол «Эм-Ай» отодвинулся от моей шеи.
– Только быстро, – сказал он. – Говори, кто ты?
– Внук Барбаччиа. Мы с тобой родственники по линии моей бабки.
– Матерь Божья – но я же помню тебя еще маленьким. – Затвор щелкнул, становясь на прежнее место – весьма приятный для меня звук, если учесть ситуацию. – Когда мне было четырнадцать, мой старик привел меня к капо по одному семейному делу. Мне пришлось ждать за воротами, и я увидел тебя, играющего в саду с большой собакой. Такая белая с черными пятнами – забыл, как называется порода.
– Далматский дог, – сказал я и в первый раз за много лет вспомнил доброго старого Труди.
– Значит, американский внучек капо в лучшем виде. Матерь Божья, как я ненавидел тебя в тот день. Хотел измазать грязью твои светленькие чистые волосишки. – Он извлек окурок сигары из кармана, прикурил и выдохнул дым мне в лицо. – Слышал, что ты не общался с капо после того, что они сделали с твоей матерью. – Он сплюнул. – Мафиозные свиньи. Однако я слышал, что капо очистил почти всю их лавочку.
Мне хотелось спросить, что он имеет в виду, однако ситуация казалась не совсем подходящей. Серафино протянул руку и пощупал ткань моего прыжкового костюма.
– Что это? Как только я увидел тебя за деревьями, я подумал, что за нами опять прислали солдат.
Теперь я уже ясно видел все вокруг, включая девушку и двух типов, которые с интересом изучали мой автомат Калашникова. Оба, также как и Серафино, были небриты и в весьма потрепанной одежде; с плеча у каждого свисала винтовка.
Я сел в траву и вяло проговорил:
– У меня нет сил рассказывать все снова. Спроси у нее.
Серафино не стал спорить, а просто повернулся и подошел к Джоанне. Они отошли немного поодаль в чащу, негромко разговаривая, а я вынул пачку сигарет и закурил. Как только я сделал это, человек, который с интересом заглядывал в ствол АК, опустил его на землю и щелкнул пальцами.
Я передал ему пачку. Эти двое были определенно похожи друг на друга, и я спросил:
– Вы ведь братья Вивальди, не так ли?
Тот, что с винтовкой, кивнул:
– Да. Я Огюст, а он Пьетро. Но от него мало чего добьешься. – Огюст постучал по своей голове. – У него свои трудности. Короче, он не может говорить.
Пьетро производил впечатление непоседы; он раскрыл рот, обнажив полдюжины черных, прокуренных обломков зубов. Его глупая ухмылка сильно напоминала мне Чеширского Кота. Полагаю, что он ухмылялся именно так же, вышибая кому-нибудь мозги.
Причем эти мозги вполне могут быть моими, подумал я, но тут же вздохнул с облегчением, так как Серафино подошел ко мне, и по выражению его лица я понял, что пока все будет в порядке.
– Странно, – проговорил он, – не могу даже припомнить, сколько раз старик Барбаччиа пытался добраться до меня. Однако сейчас мы не собираемся проливать чью-либо кровь.
НЕПЛОХАЯ, А ГЛАВНОЕ, ВЕСЬМА СВОЕВРЕМЕННАЯ МЫСЛЬ.
– Могу я получить назад свое оружие? – спросил я.
– Насчет этого не знаю. Скорее всего, мы подержим его пока у себя. – Ему явно не хотелось вооружать меня снова, однако он все же решился на жест доброй воли. – Отдайте ему его карманную игрушку. Остальное держите у себя.
Огюст, ухмыльнувшись, протянул мне «смит-вессон», и я засунул его в кобуру. Если бы они только могли догадаться, что из этой «игрушки» я мог бы за секунду продырявить головы всем троим!
* * *
Мы стали цепью спускаться вниз по склону, я и Серафино чуть позади остальных. Серафино, очевидно, все еще держал «хофферовские» двадцать пять тысяч в какой-нибудь консервной банке, спрятанной в лесу. Он явно воспринимал все происходящее как шутку, и часто смеялся, пока рассказывал:
– Да, в свое время мне пришлось-таки отправить на тот свет пару человек. Такова жизнь. – Он нервно почесал ногтями щеку. – Я делал кое-что для Хоффера, когда у того были неприятности со строительными рабочими на новой дороге через горы. Завалили пару человек и уронили со скалы одного профсоюзного деятеля. А потом он связывается со мной через общего знакомого и предлагает эту работу насчет девчонки.
– Так ты не знал, кто она такая?
– Откуда? Хоффер сказал, что она шантажистка – что она может разрушить его жизнь, если не заткнется навеки. Я настоял на оплате вперед, так что деньги были мои во всяком случае, но когда увидел девчонку, она мне понравилась. – Серафино жестко ухмыльнулся. – Но я теперь только наполовину мужчина, поэтому на этот счет здесь ей не о чем беспокоиться.
– Да, я слышал об этом.
Он громко рассмеялся.
– Ничего житуха, да? Нет, мне особенно понравилось, как она вздернула носик и выпрямилась, когда подумала, что я собираюсь застрелить ее. Именно это и заставило меня изменить свое намерение – то, как она стояла, словно принцесса из Рима. Потом мне пришло в голову, как прекрасно было бы кидануть Хоффера, ведь деньги были уже у меня. Он ведь большая крыса. К тому же я не люблю мафию.
Он сплюнул снова, чуть не попав мне на ногу, и я споткнулся, едва не потеряв равновесие. Я резко схватил его за руку:
– Так Хоффер – это мафия?!
– А ты разве не знал? Один из того американского синдиката, что янки выслали из страны за последние несколько лет.
И ДЕД НЕ СКАЗАЛ МНЕ НИ СЛОВА.
– А Джоанна знает об этом?
– Ну что, подумай только, она может знать? – Серафино покачал головой. – Она знает, конечно, что он большая свинья, но ведь она только второй раз на Сицилии. Мафия для нее – всего лишь две строчки в туристском справочнике, в которых говорится, что это наша романтическая история.
Звучало вполне резонно. Что, действительно, она могла знать, проводя большую часть года в какой-нибудь закрытой английской привилегированной школе, а в каникулы путешествуя по Франции, Швейцарии и тому подобным местам. Здесь у нас с ней явно было нечто общее.
– Итак, Хоффер работает здесь на Общество?
– Сделай мне одолжение. – Он, казалось, испытывал некоторую неловкость. – Ты знаешь правила. Что услышал – о том молчи. Так вот, Хоффер последний из полдюжины ему подобных.