– Что же случилось с остальными?
– Двое нажали на стартеры в своих «альфах» и прямиком угодили в ад. Остальных убрали тем или иным способом, как я предполагаю. Все они имели зуб против Барбаччиа, однако сделали большую ошибку. Старый волк переиграл их.
– А эта попытка покушения на него? – спросил я. – Бомба, которая убила мою мать. Кто ответственен за это?
Серафино пожал плечами:
– Кто знает? Кто-нибудь из них. Какое это имеет значение? Рано или поздно Барбаччиа доберется до всех.
Я внутренне содрогнулся. Вито Барбаччиа, Повелитель Жизни и Смерти. Хорошо сказано... Я в задумчивости зашагал вслед за Серафино, который устремился вперед, весело насвистывая что-то себе под нос.
* * *
Пастушья хижина выглядела так, словно стояла здесь с начала времен. Она была сооружена из обломков скал и камней различных размеров, дыры между которыми были залеплены глиной, а низкая крыша состояла из дерна, уложенного на дубовые ветки.
Ручей в этом месте превращался в журчащий поток, который быстро спускался через несколько небольших водоемов и исчезал за каменным выступом пятьюдесятью ярдами ниже. Хижина стояла на пологом берегу ручья посреди лужайки и выглядела удивительно по-домашнему. Рядом паслись два осла и три козла, и полдюжины цыплят появлялись и исчезали под ветвями, энергично выклевывая что-то в земле.
Парень лет восемнадцати или девятнадцати – вероятно, тот самый Джо Рикко, о котором упоминал Серда – нагнулся над небольшим костром, подпитывая пламя под ржавой кастрюлей обломками веток. За исключением своей молодости и рыжей шевелюры, он был удручающе похож на остальных бандитов – та же полотняная кепка, такой же залатанный костюм и потертые кожаные краги, те же жестокие черты лица. Он поднялся, с удивлением глядя на меня, а братья Вивальди подошли к костру и стали по очереди отхлебывать из побитой эмалированной кружки нечто, по запаху отдаленно напоминающее кофе.
Серафино и Джоанна Траскотт сели на бревно у ручья, и первый достал откуда-то еще один окурок сигары и прикурил его. Потом посмотрел на серый рассвет и проговорил:
– Все-таки я до сих пор ничего не понимаю. – Он покачал головой. – Много бы я дал, чтобы узнать, какую игру ведет Хоффер.
– Возможно, все гораздо проще, чем мы думаем, – сказала Джоанна. – Может быть, он думает, что ты по-прежнему можешь сделать что угодно за деньги.
– Как раз здесь он, может быть, и недалек от истины, – согласился я, однако шутка сразу же показалась мне не столь уж смешной, потому что она невольно навела меня на мысль, которую я всячески старался избегать. Серафино тут же добавил масла в огонь:
– А эти твои друзья, ты полностью доверяешь им? Они не делают из тебя дурачка?
На некоторое время я задумался, потом произнес как можно убедительнее:
– В этой жизни, конечно, все возможно, но я все-таки так не думаю. По крайней мере, у нас есть метод прояснить ситуацию.
– И какой же?
– Я пойду и поговорю с ними.
Серафино кивнул, прикусив сигару, и нахмурился.
– Вы даже можете попробовать переманить их на мою сторону, – сказала Джоанна. – Было бы здорово сразу повернуть оружие против моего отчима. – Она сорвала ветку с дерева и хлопнула себя по руке. – Он ведь женился на моей матери только из-за денег, разве вы не знали? Когда она перестала субсидировать его, он от нее избавился.
– Вы уверены в этом?
Она кивнула:
– Только доказать, конечно, не могу. Он думал, что получит все, потому что она любила его – любила до безумия, но он ошибся. Она оставила все мне, а у него сейчас неприятности, и очень большие.
– Какого рода неприятности?
– Ему нужны деньги – много денег. Кроме того, он явно чего-то боится.
НЕУЖТО И ЗДЕСЬ КРОЕТСЯ МАФИЯ?
– Хорошо, ждите меня здесь. – Я посмотрел на часы и обнаружил, что прошел почти час с тех пор, как я покинул Берка и компанию; это означало, что они уже начали спуск. – Я вернусь через полчаса.
Мне казалось, что меня могут остановить, однако никто не пошевелился. Когда я обернулся, дойдя до кромки деревьев, Джоанна Траскотт сняла свой красный шарф, и ее светлые волосы сверкнули в первых лучах утреннего солнца, которые пробились сквозь облака.
* * *
Я шел вверх по склону, спотыкаясь на камнях, прикрытых растительностью, и подъем был столь тяжел, что у меня не оставалось времени, чтобы думать о чем-то постороннем. Однако на душе скребли кошки. По правде говоря, я никогда до конца не верил в историю Хоффера. Определенные моменты в ней были совершенно невероятными, и мне было абсолютно неясно, как же мог так ошибаться Берк?
Но в таком случае я не мог упускать из виду еще одну возможность.
Берк натворил за свою жизнь много неприятных вещей – иногда он признавался мне кое в чем. Безжалостно убивал, часто с откровенной жестокостью – но всегда как солдат. Мне казалось невероятным, чтобы он смог подписаться на убийство молодой девушки за деньги... Во всяком случае, выполнить это было бы проблематично в присутствии остальных...
Я был так погружен в свои раздумья, что с некоторым удивлением обнаружил, что вышел к тому месту у ручья, где первый раз увидел девушку. Я остановился перевести дыхание и услышал хруст ветки за спиной.
– Стой, где стоишь.
Из-за дерева показался Пайет Джагер, который направлял на меня свой автомат.
* * *
– Стейси, что случилось? Мы уже начали волноваться.
На лужайку вышли Берк с Леграном, и одновременно с этим Пайет Джагер занял наблюдательную позицию у края деревьев. Он всегда был хорошим солдатом – в этом ему нельзя было отказать.
– Ну, что случилось? – повторил Берк. – Тебе удалось что-нибудь выяснить? – Внезапно он нахмурился: – Где твой автомат?
– Сдан на хранение, – ответил я, – одному из парней Серафино.
Берк замер и проговорил:
– Ты бы лучше объяснил.
Я передвинулся к берегу ручья, подальше от Леграна и Пайета, и присел на камень. Берк прикурил сигарету и сел на корточки рядом со мной, положив автомат на колени.
– Итак, что случилось? Тебе полагалось просто разведать, а не вступать в контакт.
– Я обнаружил девушку здесь, совершенно одну. Она купалась. Никакой охраны, никакого насилия. Когда я сказал ей, кто меня послал, она решила, что мне приказали ее убить.
– Убить?! – На лице Берка отразилось искреннее изумление.
– Что касается Серафино и его парней, – продолжал я, – то они не тряслись в очереди за ее прекрасным белым телом, как утверждал Хоффер. Они работали на нее. Оставаясь здесь, она оставалась жива – в этом-то и заключается правда.
Я рассказал ему услышанную мной историю во всех подробностях, даже подозрения девушки насчет смерти матери, и в то же время не спускал с Берка глаз. Когда я закончил, он поднялся на ноги и молча уставился на воду, поигрывая пригоршней гальки.
– По крайней мере, теперь кое-что становится понятным. Хоффер сообщил мне одну интересную деталь перед отлетом. Он сказал, что переживает из-за того, что девушка страдает некоторым умственным расстройством. Что она несколько раз лечилась, но безуспешно. Помешана на сексуальной почве, и, вероятно, в горах получает массу удовольствий от плотских утех. В связи с этим Хоффер считает, что она не очень-то захочет возвращаться вместе с нами, поскольку быстро впадает в истерику и способна на самые нелепые обвинения в его адрес. – Берк обернулся ко мне. – Ты уверен, что она не того...?
Я покачал головой:
– Серафино сказал, что Хоффер нанял его убить девушку, что он и намеревался сделать, но передумал, поскольку, как он говорит, Хоффер ему никогда не нравился.
– Мне он тоже никогда не нравился. – Берк развернулся и с силой швырнул камешки в воду.
Итак, главная проблема, которая беспокоила меня больше всего, теперь прояснилась, и я почувствовал, как напряжение отхлынуло от меня. Я даже ощутил симпатию к Берку, которая смешивалась с чувством вины – ведь я усомнился в нем...
Берк снова вынул пачку сигарет. Она оказалась пуста, и Берк выбросил ее в воду. Я дал ему сигарету из своей пачки, и, когда он прикуривал, я заметил, как дрожат его руки. Затем он опять уставился в воду.
– Боже, какой же я дурак! Я ведь с самого начала подозревал, что в этом деле кроется подвох, но все-таки позволил себя одурачить.
– Почему же, Шон? – спросил я.
– Знаешь ли, он предложил хорошие деньги, и, кроме того, это была единственная работа, за которую стоило браться. – Берк пожал плечами. – Когда человек стареет, он меняется, Стейси. Когда-нибудь ты почувствуешь это сам. Начинаешь хвататься за соломинку, валять дурака, бросаться, очертя голову, в разные сомнительные авантюры. Ведь ты начинаешь ощущать, что годы неумолимо проходят, к тому же если у тебя это...
Внезапно он закашлялся с полным ртом дыма и согнулся пополам от напряжения. Кашель долго не отпускал его. Тогда я обнял его за плечи, и Берк тяжело оперся на меня, продолжая захлебываться в кашле.
Через некоторое время он отдышался и болезненно улыбнулся.
– Теперь лучше. – Он похлопал себя по груди. – Боюсь, что мои старые легкие уже не те, что раньше.
Болезнь Берка явилась для меня ответом на многое.
– Насколько это серьезно?
Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло.
– Очень серьезно, Стейси.
И он рассказал мне. Это был не рак, как я уже начал было подозревать, но нечто столь же опасное. Какая-то редкая болезнь легких, при которой напоминающая грибок субстанция распространяется внутри, словно ядовитая паутина, и человек в конце концов задыхается. Болезнь была неизлечима – лекарства только приостанавливали неизбежное угасание.
Сказать, что я чувствовал себя виноватым по отношению к Берку, было бы недостаточно. Я был просто опустошен. Мне не было прощения. Следовало догадаться по состоянию человека, которого я слишком хорошо знал, что с ним происходит что-то неладное... Однако сейчас мне не пришло в голову ничего лучше, как только выразить свое сочувствие самым банальным образом:
– Извини меня, Шон.
Берк улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
– Ничего страшного, мой мальчик. Чему быть, того не миновать.
Я рассказал ему о предложении Джоанны Траскотт.
– Не знаю, что конкретно она имела в виду, но, по крайней мере, никто ничего не потеряет. А наказать Хоффера все-таки хочется.
– Да, хочется, – согласился Берк. – Но надо посоветоваться с Пайетом и Леграном.
Они отошли в сторону и немного посовещались. Только сейчас я заметил, каким усталым выглядел Легран.
– Решено, – сказал Берк, подходя ко мне. – Половину денег мы уже и так получили вперед. Теперь надо заставить негодяя немного понервничать.
Внезапно он сглотнул слюну и замер, отчего я подумал, что у него начинается новый приступ, но это было не так.
– Боже мой! – Берк хлопнул себя по лбу. – Мы же совсем забыли одну вещь. Хоффер собственной персоной будет ждать нас с машиной на дороге в Беллону, начиная с полудня.
– Думаешь, у нас есть шанс слегка удивить его?
Он улыбнулся той своей хищной улыбкой, которая напоминала скорее свирепый оскал, и я снова узнал в нем старого Берка – безжалостного наемника.
– Мы получили прекрасную возможность отомстить, однако зря теряем время на разговоры. Нам лучше побыстрее присоединиться к остальным и выработать какой-то план действий.
Мы двинулись вперед цепью; я снова шел впереди. Я ощущал прилив энергии, так как чудовищная ноша свалилась с меня. Что касается Берка, то, как ни плохо было его состояние, на нем это никак не отражалось. Вероятно, его старая сущность на какое-то время возобладала над болезнью.
Перед выходом на лужайку я помедлил, находясь ярдах в тридцати от хижины. Наше приближение, без сомнения, не осталось незамеченным, так как никого не было видно. Я подождал, пока меня нагонят остальные, затем сказал Берку, что дальше мне лучше пойти одному для обеспечения безопасности. Братья Вивальди и Джо Рикко, казалось, были способны на многое, и мне не хотелось неприятностей на этом самом сложном, первом этапе.
Я заскользил на каблуках вниз по холму, выкрикивая Серафино по имени и подняв руки над головой. Когда я прошел уже полпути до хижины, дверь приоткрылась и он показался, держа мой «калашников» наготове.
– Все в порядке! – закричал я. – Не стреляйте!
Из-за плеча Серафино появилось недоверчивое лицо Джоанны Траскотт.
– Ну же, вам удалось убедить их?
– Даже более того. Сегодня в полдень Хоффер сам будет ждать нас по дороге на Беллону. Так что мы можем поквитаться с ним.
Я говорил на итальянском, и лицо Серафино оживилось.
– Черт, мне это нравится. Я сам перережу подонку горло. Хорошо, Стейси Виатт, зови своих друзей.
Он резко свистнул, и из-за деревьев в разных местах лужайки показались братья Вивальди и Джо Рикко. Серафино хмыкнул, извиняясь:
– Не люблю быть неподготовленным к неожиданностям.
Я махнул Берку, что можно спускаться, и ко мне подошла Джоанна.
– Вы уверены, что мой отчим прибудет сюда сам?
– Так сказал вот этот человек. – Берк уже вышел на лужайку, остальные двое следовали за ним. Я легонько подтолкнул девушку по направлению к Берку. – Вот она какая, Шон. Цель нашей экспедиции.
И в то единственное, ужасное мгновение, когда я бросил взгляд на Берка, я осознал выражение на его лице, столь часто виденное мной раньше. Однако было уже слишком поздно. Автомат подпрыгнул к его плечу, и Берк прострелил девушке голову.
.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Я остался жив благодаря Жюлю Леграну, который прострелил мне плечо в ту же секунду, когда Берк убил девушку.
Пуля китайского Калашникова обладает убойной силой в полторы тонны, и не только останавливает врага, но и сбивает его с ног, отбрасывает назад. Это означало, что я был распластан на спине, когда Пайет Джагер начал поливать из своего «узи».
Серафино оказался единственным, кто сумел дать ответную очередь, оказавшуюся удачной, так как она снесла полголовы Леграну – насколько я успел заметить, перекатываясь за укрытие из упавшего бревна.
«Узи» взбивал фонтанчики грязи рядом со мной, которые внезапно прекратились, когда магазин опустел, и я, не раздумывая, вскочил на ноги и бросился к деревьям, пригнув голову.
Правая рука бессильно болталась, из простреленного плеча текла кровь. Боли я не чувствовал, поскольку находился в шоке, – боль должна была прийти позже. Сейчас мною двигало единственное желание – выжить.
Я бежал, спотыкаясь, и слышал позади предсмертные крики и беспорядочные выстрелы; несколько пуль просвистело совсем рядом, срезая ветки над головой.
«Узи» снова заговорил – Джагер действовал методично, водя автоматом из стороны в сторону, словно пробивая дорогу в зарослях. Если бы я оставался на месте, то не прожил бы и минуты, а меня это, прямо скажем, не устраивало – особенно теперь, когда нужно было уплатить по стольким счетам. Я рванулся вправо, продираясь сквозь кусты, и бросился вниз головой в ручей.
Ледяная вода окончательно привела меня в чувство. Я всплыл, набрал в грудь побольше воздуха и снова ушел под воду. Если бы мне пришлось рассчитывать только на свое умение плавать, я бы далеко не ушел. Правая рука совершенно не слушалась, но течение оказалось сильнее, чем я ожидал, – оно подхватило меня железными тисками, унося от берега, так что, когда я опять вынырнул, то находился уже на середине потока.
С берега послышался крик, и из кустов выбежал Джагер.
Он зашел по колено в воду, и, как только поднял автомат и начал стрелять, к нему присоединился Берк. Я снова нырнул и почти тотчас же попал в водоворот, который заставил меня израсходовать весь запас воздуха в легких, а потом вышвырнул на поверхность.
Потом я увидел, словно в замедленном кино, как взметнулась рука Берка и граната, описав дугу, шлепнулась в воду в каком-нибудь ярде от меня. Меня спасло течение, которое в ту же секунду увлекло мое тело в проход между двумя гранитными глыбами и затем успело протащить над ровной гладкой скалой и сбросить в заводь двадцатью футами ниже перед тем, как граната взорвалась.
Глубина ручья здесь была футов девять или десять. Я коснулся дна, вынырнул, и поток понес меня к противоположному берегу, полого спускавшемуся к воде, и выбросил на черный песок, под нависавшие над водой ветви кустов.
Через мгновение я был под их защитой, движимый той невероятной, удивительной энергией, которая таится в каждом из нас, но проявляется лишь в минуты величайших потрясений или опасности. Я высмотрел место, где заросли были погуще, забрался в них и лег, дрожа от холода.
Я обнаружил, что «смит-вессон» был по-прежнему со мной, благодаря тому, что находился в кобуре; я осторожно вытащил его левой рукой, и прилег, выжидая.
В лесу было очень тихо; я был один в первозданном мире, в девственных зарослях. Где-то рядом прокричала птица, другая откликнулась, и тут я услышал приглушенные голоса. Казалось, они доносятся откуда-то издалека и не имеют ко мне ни малейшего отношения. Кроме того, смысла сказанного я не различал. Единственное, что я смог уловить, была фраза: «Ты не видишь, где его тело?», произнесенная с сильным южноафриканским акцентом, который мог принадлежать только Джагеру. Это означало, что они считают меня погибшим – по всей видимости, убитым второй гранатой.
Голос Берка отвечал, затем все смолкло. Лежа на животе, я ощутил, как что-то упирается мне в грудь, и вспомнил о прощальном подарке Розы. Я отвинтил зубами крышку фляги и сделал глоток. Словно жидкий огонь, бренди растеклось во мне, вспыхнув блаженным жаром.
Прозвучал одиночный выстрел – очевидно, кого-то прикончили. Я продолжал выжидать. Боль в руке с каждой минутой усиливалась; кроме того, меня мучила мысль о Берке, который обошелся со мной столь подло. Нет, он просто водил меня за нос с самого начала. Я стал напряженно думать, как рассчитаюсь с ним, прикидывая множество ситуаций, прихлебывал бренди и ждал.
Искусство ожидания – самая трудная наука для солдата, однако она иногда становится главной, если он хочет выжить. Однажды в Кассаи мы с Берком и еще четверо наших людей сидели, скрючившись в траншее глубиной три фута, в то время как пространство над нашими головами простреливалось сильнейшим пулеметным огнем. Берк сказал нам, что нужно запастись терпением, что соваться наружу сейчас было бы чистым безумием. Но остальные один за другим не выдерживали, бросались наверх и погибали. Пять часов спустя, когда сгустилась темнота, мы с Берком в полной безопасности ушли в джунгли.
Плечо перестало кровоточить – вероятно, из-за купания в ледяной воде, а пулевое отверстие сомкнулось двумя отвратительными пурпурными губами. Пуля, слава Богу, прошла навылет – я обнаружил это, осторожно ощупав рану кончиками пальцев левой руки. Края отверстия на выходе, похоже, также сошлись, и хотя, по-видимому, я потерял много крови, пока что немедленной необходимости в перевязке не было.
Выждав еще с час, я стал осторожно пробираться сквозь заросли вверх по холму. Я видел хижину, дым от костра, но не замечал никаких признаков чьего-либо присутствия.
Кто-то зашевелился в кустах справа от меня, и я замер, присев на корточки: на поляну вышел осел. Хрипло прокричал гриф, и, сделав круг над поляной, снова взмыл в высоту. В конце концов он опустился на крышу хижины, чего никогда бы не сделал в присутствии человека.
Это окончательно убедило меня. Я поднялся с колен и осторожно двинулся вперед. Когда подошел ближе, гриф взлетел, тяжело махая крыльями, и скрылся из виду, оставив меня наедине с кучей мертвецов.
* * *
Первое тело, на которое я наткнулся, принадлежало Леграну, хотя определить это было довольно сложно. На нем уже не было прыжкового камуфляжного костюма – его сняли, вероятно, затем, чтобы не наводить нашедших труп на нежелательные мысли.
Серафино и трое его друзей лежали рядом, их раскинутые руки и ноги касались друг друга. Смуглое лицо Робин Гуда было искажено в предсмертном оскале, обнажавшем зубы; я насчитал на его теле семь или восемь огнестрельных ранений. То же было и у других, кроме Джо Рикко, который, скорее всего, бросился бежать и получил пулю в спину.
Теперь я наконец-таки начал осознавать, что произошло. Джоанна Траскотт была права на все сто: Хоффер хотел убрать ее и тщательно это спланировал при помощи дьявольской логики Берка. Теперь австриец пойдет в полицию, убитый горем, и поведает о похищении падчерицы и напрасно заплаченном выкупе. Полиции, разумеется, придется принять меры, которые выразятся в обследовании местности, неоднократно проводившемся ранее, с предчувствием того, что Серафино, как всегда, окажется на шаг впереди. Однако на этот раз все будет иначе. На этот раз, когда они прибудут на знакомое место, то обнаружат вот эту мясную лавку, которую, как предсказывала девушка, сочтут последствием схватки между двумя соперничающими бандами.
В палермском соборе поставят несколько свечек за упокой, приятели Хоффера будут выражать ему соболезнования, а сам он, одной рукой смахивая слезу, другой будет подписывать документы, предоставляющие два с половиной миллиона в его полное распоряжение.
Джоанна лежала на боку, вытянувшись. Когда я перевернул ее на спину, мне стало нехорошо. Лицо девушки было покрыто коростой из засохшей крови, на которую уже начали садиться мухи. Я не раз видел смерть в самых отвратительных ее проявлениях, но все-таки ноги у меня подкосились, и я ощутил тошноту, переполненный жалостью к гибели столь юного создания.
Мысль о Берке снова начала мучить меня. Он дурачил меня, как мальчишку, с самого начала, прихватив к себе в компанию Джагера, и даже бедного, постаревшего Леграна, которому, очевидно, пообещал даже большую сумму, чем мне. Отличный спектакль, ничего не скажешь.
Тут меня как будто что-то ударило, и я неожиданно для самого себя услышал, что кляну Берка на чем свет стоит, во весь голос. Под напором клокотавшего внутри бешенства во мне проснулся настоящий сицилиец, ибо я произнес:
«ВОТ ТАКЖЕ Я БУДУ ПИТЬ КРОВЬ ТОГО, КТО УБИЛ ТЕБЯ».
Эту древнюю формулу выдохнула из себя моя внутренняя сущность. Я коснулся лица девушки, и кровь окрасила мои пальцы. Именно в это мгновение Джоанна пошевелилась и тихо застонала.
* * *
В том, что ее сочли мертвой, не было ничего удивительного. Она была обязана своей жизнью тому огромному количеству крови, которое вытекло из раны и превратило ее лицо в ужасную посмертную маску.
Костер почти погас, но вода в ржавой кастрюле была еще теплой. Я левой рукой снял кастрюлю с поперечины и вылил половину на лицо девушки, смыв сразу почти всю кровь. Джоанна застонала, повернула голову набок, затем снова положила ее прямо.
Присев на корточки, я достал свой мокрый носовой платок и осторожно вытер с ее лица остатки крови. Пуля порвала кожу на голове – рана начиналась над правым виском и шла вдоль черепа; кровь еще сочилась, но не сильно. Сквозь разорванную плоть хорошо просматривалась кость.
На правой ноге моего десантного комбинезона был карман с полевым санитарным пакетом. Я достал его, зубами разорвал водонепроницаемую оболочку и вынул содержимое – два рулона бинта и маленькую пластмассовую коробочку с тремя ампулами морфия. Две ампулы, одну за другой, я сразу же вколол в руку девушки. В течение следующих часов ее организму понадобится вся возможная в данных условиях поддержка, ведь нам предстоял нелегкий путь через горы.
Над третьей ампулой я помедлил, решая, не вколоть ли ее себе, но, наконец, не стал этого делать. Мне требовалась ясная голова, и я, не без основания, надеялся, что боль в плече, которая продолжала усиливаться, поможет мне оставаться в форме.
Я осторожно приподнял девушку в сидячее положение, подставив колено ей под спину. Каждый рулон бинта был фута по три длиной, и к тому времени, когда я затратил один, перевязав Джоанне голову, морфий уже начал действовать на нее. С лица сошло напряжение, и, когда я положил ее на спину, вид у нее был спокойный и даже безмятежный. Только невероятная бледность говорила о том, что ранение серьезное.
Переместив кобуру с правого бока на левый, я умудрился кое-как перевязать свое простреленное плечо вторым рулоном бинта. Затем я снял ремень с винтовки Серафино, обернул его вокруг талии и пристегнул правую руку так, чтобы она плотно прижималась к телу.
Сквозь тучи уже начало вовсю пробиваться солнце. Посмотрев на часы, я обнаружил, что еще только семь утра. Я вынул карту, которая не промокла благодаря защищавшей ее полиэтиленовой пленке, и стал прикидывать ситуацию.
Итак, Хоффер сказал, что будет ждать в определенном месте по дороге на Беллону, начиная с полудня, в чем я, собственно, и не видел причин сомневаться. Даже если он и не явится лично, то, безусловно, пришлет кого-нибудь с машиной. Берк и Пайет Джагер, не обремененные ничем, кроме самих себя, летят сейчас туда во весь дух, подгоняемые, без сомнения, мыслью о хорошо проделанной работе. Скорее всего, они прибудут к месту встречи даже раньше назначенного времени.
Мне же не оставалось ничего другого, как только идти в Беллону, причем, по самым оптимистичным подсчетам, мне никак не добраться туда раньше, чем за семь или восемь часов, если не учитывать того, что я могу ослабеть настолько, что не буду способен двигаться дальше.
Меня осветило солнце, и я поежился, только сейчас осознав, насколько же я вымок. Я вынул фляжку Розы и отхлебнул еще немного бренди. Джоанна Траскотт лежала спокойно; ее руки были вытянуты вдоль тела. Признаки того, что она жива, были столь незначительны, что девушку вполне можно было принять за статую, высеченную из мрамора на собственной могиле.
Если оставить ее здесь и постараться идти быстрее, то, может быть, я доберусь до Беллоны часов за пять-шесть – опять же, если не свалюсь по дороге. Даже такому энергичному человеку, как Серда, понадобится не меньше часа, чтобы собрать спасательный отряд, а обратный путь в горы займет еще уйму времени. Итак, если я ее оставлю, ей придется пролежать одной по меньшей мере часов пятнадцать, а, наверное, еще дольше. К тому времени она может умереть, что вовсе не входило в мои планы. Джоанна должна жить, и мне хотелось увидеть выражение лица Хоффера, когда тот узнает об этом.