Общался он с ней тоже только один раз, по телефону.
— Мэйбл не хочет с вами разговаривать, — заявила она с беспечностью, на которую только способна ветреная девчонка. — И не желает вас больше видеть.
Он оторопел. Слова вымолвить не мог от удивления. Но, придя в себя, мучительно задумался, что могло заставить Мэйбл уступить, наконец, отцу.
— Я хочу с ней поговорить, — выдавил он из себя. — Дайте ей трубку, Дороти! Хоть на минутку!
Если бы Мэйбл подошла к телефону, он наверняка сумел бы убедить ее не слушаться отца. Ведь говорила, что любит его! Да он и сам ее безумно любил. Только почему-то всегда молчал об этом. Вот дурак, корил он себя. Ну ничего, еще успеет исправить свою ошибку. Только бы ему дали возможность поговорить с нею!
Мысли его прервал заносчивый голосок Дороти:
— Не стану я этого говорить! — И едва слышный голос Мэйбл, его милой, нежной, любящей Мэйбл:
— Скажи ему, что все кончено, что я не хочу его больше видеть. Скажи, чтобы перестал мне звонить, оставил меня в покое…
И он повесил трубку. На следующий день узнал о предстоящей свадьбе, а последующие несколько дней провел в пьяном угаре. Лишь то, что поступил на службу в армию, а потом в военную полицию, похоже, спасло ему жизнь.
Прошло тринадцать лет, но мало что изменилось. Он стал старше и соответственно должен быть мудрее, а что делает? Опять попадается на ее удочку! Но на сей раз не позволит себя победить! Сделает так, что последнее слово останется за ним. Возьмет все, что хочет, все, что она ему даст, а потом уйдет как ни в чем не бывало.
Таковы были его мысли.
Дело осталось за малым — суметь претворить задуманное в жизнь.
— Гард сегодня не придет, — заявил Алан матери, когда она поставила машину на стоянку перед полицейским участком. — А тот, кто вместо него, мне ужасно не нравится.
— Что я слышу?! — Мэйбл взглянула на сына с притворным ужасом. — Ты хочешь сказать, что способен испытывать теплые чувства к какому-то полицейскому?
Мальчишка бросил на мать обиженный взгляд. Она вспомнила, что и сама не раз так смотрела на свою родительницу, когда та несла, по ее мнению, какую-то чушь.
— Гард, в общем-то, не такой уж плохой парень.
Слава Богу, подумала женщина. Ведь если она собирается поддерживать отношения с Брустером, придется сказать об этом сыну. Прошлой ночью ей покоя не давал вопрос — как он на это отреагирует. Разозлится? Станет ревновать? Он ведь как-то, когда они еще жили в Мемфисе, прямо заявил, что не потерпит рядом с ней никого, кроме отца. На что она раздраженно ответила, что на всех мужчин ей вообще наплевать.
Но Гард сыну понравился. Слова «не такой уж плохой парень» в его устах считались высочайшим комплиментом, которого до сих пор удостаивались лишь немногие: любимый учитель, тренер по футболу — он занимался с ребятами прошлой весной — и сосед, починивший ему велосипед.
А теперь и полицейский сподобился.
— Рада, что он тебе нравится, — как можно небрежнее попыталась произнести мать. — Я как раз собиралась пригласить его как-нибудь пообедать с нами.
Алан сразу насторожился.
— Это еще зачем?
— Ну, ты ведь знаешь, мы с ним дружили много лет назад. Тебя еще тогда и на свете не было.
— Правда? — Он выразительно пожал плечами. — Ладно, приглашай. Ну, пока.
Мэйбл помахала ему на прощание и вернулась домой. Скоро подъехал Гард. Но на сей раз не на новеньком, блестящем мотоцикле, обладающем потрясающей способностью уносить ее в прошлое, а на раздолбанном «фордике». Мэйбл была слегка разочарована — погода сегодня отличная, самое время прокатиться с ветерком.
Одет Гард был, как обычно, в потертые джинсы, плотно облегающую футболку и ботинки. Оказывается, за много лет не многое изменилось, с горькой улыбкой подумала она. Но в главном все осталось по-прежнему. Он до сих пор самый красивый мужчина, которого она когда-либо встречала. Единственный, кто одним своим видом мог вызвать в ней страстное желание и кого она любила всем сердцем.
Гард поднялся на крыльцо и прислонился к перилам — похоже, они ему больше пришлись по душе, чем качалка. Теперь, чтобы взглянуть на него, ей пришлось задрать голову вверх, что она и сделала с превеликим удовольствием — всегда приятно созерцать красивого мужчину.
— Ты все свое свободное время проводишь на свежем воздухе?
Мэйбл сложила газету, которую читала до его приезда, и бросила ее на пол.
— Почти. Правда, сегодня сижу здесь с определенной целью — дожидаюсь тебя.
— Я немного раньше, чем договаривались…
— Ничего, — сказала она и небрежно закинула ногу на ногу, но, смутившись, стыдливо одернула свои шортики.
Обычно по воскресеньям они с Аланом и ее родителями ходили в церковь, но сегодня она решила пропустить службу. Поздно встала, потом бесцельно бродила по дому. Недавно сообщила родителям, что Брустер вернулся в Стампу, и очень боялась, что отец даже в церкви начнет донимать ее расспросами. А врать в таком месте она бы ему не смогла, вот и решила посидеть дома.
— Ну что, хорошо пообщалась с сестрой? Казалось, простой вопрос. Если бы его задал кто-нибудь другой, она бы ответила, ни секунды не раздумывая. Но то, что об этом спрашивает Гард, ее удивило. Раньше ее родственники редко служили им темой для разговора — ухажер отлично знал, что они его терпеть не могут. А расспрашивать о его родных ей никогда как-то в голову не приходило. Она знала, что у Гарда есть два брата и две сестры. Он старший. Было известно и то, что он очень дружен со старшей сестрой, но как ее зовут, понятия не имела. Она вообще ничего о них не знала.
— Нормально, — ответила Мэйбл. — Дороти у нас славная. Думаю, тебе понравится.
На его лице промелькнула легкая усмешка. От Мэйбл она не укрылась. Что ж, он вправе ненавидеть всю их семью, печально подумала она. Еще бы! Ведь они все были к нему так несправедливы… А больше всех она сама.
— Кстати, Дороти тогда была на твоей стороне. Объявила бойкот за то, что я так с тобой поступила, и не пришла на свадьбу. Четырнадцатилетняя девчонка, а мужества хоть отбавляй. Не то что у меня…
Гард промолчал. Что он мог сказать на это? Мэйбл, с трудом выдавив из себя улыбку, встала.
— Ты уже обедал? Гость покачал головой.
— Хочешь, я тебе что-нибудь быстренько приготовлю или, может, лучше куда-нибудь пойдем?
— Давай пообедаем не дома.
На сей раз улыбка получилась более естественной. Она так хотела, чтобы он произнес именно эти слова! Они ведь так давно нигде не были вместе.
— Сейчас схожу переоденусь…
— Ты отлично выглядишь. На ноги только что-нибудь надень.
Теперь ее лицо озарила совсем уж радостная улыбка — он считает, что она еще ничего…
Для женщины это была высочайшая похвала.
— Подожди минутку.
Около пяти минут ушло на то, чтобы надеть туфли, причесаться, заколоть волосы и нанести свежий макияж. В восемнадцать лет она запросто могла появиться перед Гардом не накрашенной, в то время кожа у нее была мягкая и гладкая, ни единой морщинки. Теперь ей за тридцать, из которых за последние два года она не видела ничего хорошего. Здорово ей тогда досталось! Вот и появились в уголках глаз морщинки — результат пролитых слез. В то время она только и делала, что плакала. А что ее ждет впереди — одному Богу известно. Может, тоже море слез. Впрочем, не стоит об этом думать! Будем жить настоящим, решила Мэйбл.
А настоящее — это Гард. Они выбрали простенький ресторанчик, который находился неподалеку от ее дома. После того как набрали всевозможных закусок и сели за стол, Мэйбл заметила:
— Алану страшно не понравилось, что вместо тебя на эти выходные им дали другого воспитателя. А еще он сказал, что ты, в общем-то, неплохой парень.
Гард невозмутимо взглянул на нее.
— Мне что, считать это комплиментом?
— Да брось ты! Неужели забыл, каким сам был в его возрасте? Ведь ни за что на свете не стал бы расточать похвалы полицейскому! Особенно тому, кто следит, как ты отбываешь наказание.
— Если бы я в его возрасте сделал то, что он, никакого наказания мне отбывать не пришлось бы. Отец просто убил бы меня, и делу конец.
Мэйбл аккуратно отрезала кусочек бифштекса и обмакнула в острый томатный соус. Тщательно подбирая слова, осторожно спросила:
— Ты хочешь сказать, что я к сыну слишком снисходительна?
Гард ответил ей в тон:
— Я не виню тебя за то, что он натворил, если ты это имеешь в виду. Он неглупый паренек, отлично знает, что делать можно, а чего нельзя, и если все-таки решился на этот, так сказать, неблаговидный поступок, то ты-то тут при чем!
— Мои родители высказали массу предположений на этот счет. Во всем оказалась виновата я. И мать никудышная, и с отцом-то разошлась. И из Мемфиса не нужно было уезжать. И работу надо бросать, потому что днем, когда Алан возвращается из школы, меня не бывает дома.
— Нет, ты здесь ни при чем! — повторил Гард.
— Родителям свойственно гордиться успехами своего чада, а если он вдруг что-то натворит, корить себя. Вот, мол, проглядела, — тихо вздохнула Мэйбл. — Сам это почувствуешь, когда у тебя будут…
И осеклась. Ведь они с Гардом так часто мечтали о собственных детях. Первым будет мальчик, решила она. Всем известно, что мужчины обычно хотят сыновей, хотя и не любят в этом признаваться. А потом у них будут и сыновья, и дочки, не меньше полудюжины, почти как у его родителей.
Но мечтам этим так и не суждено было сбыться. Она вышла замуж, и у нее единственный ребенок. А у этого человека и вовсе нет детей…
Гард догадался, о чем она думает. О детях, которые могли бы у них родиться. Об их совместной семейной жизни — он-то, дурак, считал, что таковая у них непременно будет. Правда, никогда серьезно не задумывался над тем, где взять денег, чтобы прокормить свою семью. Получал он мало, Мэйбл училась в колледже, и до окончания ей оставалось еще два года. И единственным его богатством была страстная любовь к девушке и ее к нему — как ему тогда казалось…
Интересно, будут ли у него когда-нибудь дети, подумал холостяк. Вряд ли… Если он за тринадцать лет не удосужился найти женщину, которую сумел бы полюбить, где гарантия, что это произойдет в будущем?
А может, она, эта единственная и неповторимая, сидит сейчас напротив, промелькнуло в голове.
Ну уж нет, отмахнулся от этой мысли Гард. Нельзя отрицать, Мэйбл ему нравится. Ему приятно с ней бывать. Он ее страстно желает. Но допускать, что она испытывает к нему какие-то чувства, чтобы потом опять так страдать… Нет, ни за что. Он не переживет, если еще раз ее потеряет.
— Наверное, у тебя есть племянники и племянницы?
Голос ее прозвучал с хрипотцой, как всегда, когда она бывала, смущена или когда они занимались любовью, припомнил Гард.
Ну-ка не раскисай, приказал он себе. Ишь ты, чего не можешь забыть! Отвечай-ка лучше на вопрос.
— Да. У Шерон двое детей, у Ретта трое.
— А как зовут твою младшую сестру?
— Эмми. Она еще совсем молоденькая. Весной собирается замуж.
Лицо Мэйбл стало печальным.
— Ты мне никогда не рассказывал о твоей семье.
— Ты ведь не спрашивала…
Когда они только начали встречаться, он время от времени рассказывал о своих родных, но вскоре понял, что ей это неинтересно. У нее никогда не возникало желания познакомиться с его родителями, братьями и сестрами, ни разу не спросила, как идут у них дела. Он думал — придет время, и она попросит представить ее своим будущим родственникам, и стал терпеливо ждать, да так и не дождался. Что ж, на нет и суда нет, решил он, и к теме родных и знакомых они никогда больше не возвращались. Гард так и остался при своем убеждении, что девушка просто стыдится его.
— Верно, не спрашивала, — согласилась Мэйбл. — Не знаю почему. Может, подумала, от моих-то родителей не знаешь, куда деться, а тут еще и твои… — Она улыбнулась. — Кроме того, мне не хотелось делить тебя ни с кем. У нас и так было слишком мало времени, чтобы тратить его на других. Эгоистка я была каких мало…
А ведь он чувствовал то же самое, вспомнилось ему. Конечно, мог бы привести возлюбленную к себе домой или в компанию друзей. И все-таки лучше всего им было вдвоем, когда никто не мешал.
— У тебя дома знали, что ты со мной встречаешься?
Лучше бы она этого не спрашивала, с тоской подумал Гард. Задала бы ему любой вопрос, только не этот! Потому что ответ наверняка ее обидит. Она-то, придумывая всевозможные уловки, чтобы с ним встретиться, никогда не скрывала от родителей сам факт его существования. Не то, что он! Но как сказать ей об этом?
Пока он мучительно раздумывал, в ресторан вошли два знакомых полицейских.
— Привет, Брустер! — поздоровались они.
Подошли к их столику, и он встал, приветствуя коллег. Пожали друг другу руки, перекинулись парой слов, потом попрощались, и все это время Гард ломал голову над тем, как бы потактичнее ответить на ее вопрос, а еще лучше не отвечать вовсе.
Наконец отважился взглянуть на нее. Она уже давно все доела, допила чай, и теперь сидела, крепко стиснув руки.
— Пошли?
Женщина кивнула. Гард взял со стола чек, расплатился в кассе, и они вышли из ресторанчика. Мэйбл хранила молчание, и лишь когда подошли к машине, с укором спросила:
— Твои родные и не догадывались, с кем ты встречаешься, ведь так?
Он не стал скрывать правду.
— Да. Только Шерон знала.
— Понятно…
Спутница хотела открыть дверцу, но Гард не позволил, положив ей руку на плечо. Она обернулась.
— Что тебе понятно, Мэйбл?
— Я для тебя ничего не значила!
Он чертыхнулся сквозь зубы.
— Перестань, Мэйбл! Ты говоришь не о том!
— Тогда почему ты им ничего не сказал? Ты встречался со мной несколько месяцев, а самым близким людям даже намекнуть не удосужился!
Отвернувшись от нее, Гард взялся за ручку дверцы.
— Да если бы я рассказал родителям, что встречаюсь с дочкой Ральфа Уиндхема, они бы с ума сошли. Они-то в отличие от меня прекрасно понимали, что наши отношения долго не продлятся. И кончится все плохо.
— Ты бы мог им просто назвать мою фамилию. Вовсе не обязательно было говорить, кто мой отец, — негромко заметила Мэйбл.
— Верно. Тогда они попросили бы пригласить тебя в воскресенье к обеду, чтобы с тобой познакомиться, а я бы им ответил: «Извините, мои дорогие, не могу. Она предпочитает делать вид, что у меня вообще нет семьи. Так ей легче забыть, что не могу похвалиться ни деньгами, ни происхождением».
— Для меня ни то, ни другое никогда не имело никакого значения, — смутилась Мэйбл.
Гард пристально взглянул на нее.
— Вот как? Даже когда ты предпочла мне Роллинса? — Он помолчал, но не потому, что ждал от нее ответа, а просто тяжело было ворошить прошлое. — Скажи мне, только честно, если бы я тоже жил в престижном районе, если бы мои родители были богатые, кого из нас двоих ты бы выбрала?
Мэйбл начала было говорить, потом замолчала и, уныло покачав головой, зашагала прочь. Гард не успел сесть в машину, как она вернулась.
— Хочешь знать, почему я заставила Дороти сказать, что не хочу тебя больше видеть? Задавал ли ты когда-нибудь себе вопрос, почему я сама не отважилась на это?
И она еще спрашивает! Да ему этот вопрос с тех самых пор покоя не давал!
Так и подмывало соврать, сказав, что это не имеет значения, что ему наплевать, поскольку ничего от этого не изменится… Однако он этого не сделал. К чему кривить душой? Ведь даже спустя столько времени ему просто необходимо было знать почему!
Но Мэйбл ему и рта не дала раскрыть — тут же сама все объяснила.
— Потому что иначе я стала бы умолять тебя увезти меня отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко, где нас никогда не нашли бы мои родители. А еще я попросила бы тебя жениться на мне.
В наступившем молчании их взгляды встретились. Ее голубые глаза стали совсем прозрачными. Она пристально смотрела на него, и ему было ясно — в искренности прозвучавшего признания можно не сомневаться.
Он не раз предостерегал себя не верить ни единому ее слову, но сейчас знал наверняка — она говорит правду. И если бы у нее и в самом деле тогда хватило смелости прибежать к нему, он бросил бы все — работу, родных и увез возлюбленную куда-нибудь в тихое и спокойное место. А там женился бы на ней, и жили бы они долго и счастливо…
Мэйбл стояла молча и, поняв, что не дождется ответных слов, села в машину, захлопнула за собой дверцу и опустила окно. Через секунду он уже был за баранкой.
Выехав со стоянки, Гард предложил включить кондиционер, но женщина покачала головой — в окно дул прохладный ветерок. Он теребил ее волосы, и они в беспорядке падали на лоб — не спасали даже серебристые заколки. Может, предложить ей ленту, подумал Гард, эластичный обручок малинового цвета, усеянный блестками, который он снял с ее головы на пляже залива?
Его мысли перебил голос Мэйбл.
— Куда мы едем? — спросила она, когда они уже проехали пару миль.
— Да просто так. Тебе некогда?
— Нет. До того, как забирать Алана, свободна.
— Может, поедем в парк? Мы были там когда-то.
Она согласно кивнула.
Парк располагался на берегу озера — лучшего места для отдыха в такой теплый солнечный денек и не придумаешь. Народу в нем обычно мало — для тех, кто хочет развеяться, отвлечься от своих забот, такое немноголюдье в самый раз. А после того, что услышал от Мэйбл, как раз не мешало бы кое о чем поразмыслить, хмуро усмехнулся Гард.
Оставив машину на стоянке, они прошлись по тенистой аллее, пока не набрели на старенькую скамейку, стоявшую под раскидистым платаном.
— Как хорошо! — Мэйбл глубоко вдохнула пряный аромат зелени я перевела взгляд на своего спутника. Тот сидел, отрешенно обводя взглядом кроны деревьев.
Да, похоже, она его и в самом деле сильно обидела, подумала женщина. Когда еще он ее простит, и простит ли вообще? Ведь, обладая талантом страстно любить, Гард отличался вместе с тем способностью долго помнить обиду. И когда ему причиняли боль, он глубоко страдал. В первые годы своего замужества, Мэйбл, вспоминая о нем, представляла его счастливым, полным сил и энергии и начисто выбросившим ее из головы. Она и вообразить себе не могла, что и спустя много лет он так остро будет переживать ее предательство.
Как было бы хорошо, если бы Гард ей верил. Нелегко осознавать, что он сравнивает ее теперешние поступки с прошлыми, не принимает на веру ни единого слова. В какой-то мере он относится к ней точно так же, как к своим арестантам — недоверчиво и настороженно.
— Где это Алан умудрился познакомиться с мальчишкой из гарнизона? — вывел ее из задумчивости Гард.
Мэйбл не сразу сообразила, что он имеет в виду Джеффри.
— Раньше он жил недалеко от нас. Но несколько месяцев назад его родителям посчастливилось найти квартиру в гарнизоне, и они туда переехали.
— А как у сына идет дело с возмещением убытков?
Женщина усмехнулась.
— Плоховато. Я предупредила его, что все деньги он должен заработать сам, а не брать из банка. И он договорился с моим отцом, что будет выполнять для него какую-то работу дома и получать по семь долларов в час. Но времени у него почти не остается. То школа, то домашние уроки, то труд, так сказать, на пользу общества.
— Семь долларов в час — неплохие деньги. Я зарабатываю не многим больше.
— Я тоже. Поэтому и заявила отцу, что он слишком балует мальчишку. И теперь сын работает только на меня и Дороти. Уж она-то заставит его отработать каждый цент!
— Мальчик скучает по отцу, — заметил Гард.
Мэйбл опустила глаза, чтобы они ничем не выдали ее.
— Ну, с этим я ничего не могу поделать…
— А почему бы им не встречаться по выходным? Думаю, Реджи не разорился бы, если бы покупал ему билеты на самолет. В пятницу вечером Алан мог бы улетать, а в воскресенье вечером возвращаться. Двух дней, конечно, маловато, но уж лучше, чем ничего.
— Ты что, забыл? — напряженно улыбаясь, спросила Мэйбл. — По субботам и воскресеньям он работает под твоим чутким руководством.
— Ради такого случая можно сделать и исключение.
— Мал он еще летать один!
Она попыталась произнести это недовольным тоном, как сделала бы любая женщина, вынужденная обсуждать проблемы, касающиеся своего бывшего мужа, с посторонним. Только бы собеседник не догадался, почему Она не горит желанием отправлять своего ребенка на свидание с отцом! Но, судя по тому, что он продолжил разговор на эту тему, похоже, все-таки заподозрил, что дело нечисто.
— Дети и помладше летают одни. В аэропортах для этого имеются специальные служащие. Следят за маленькими пассажирами, встречают и провожают их.
— Сына я одного не отпущу! Сама летать с ним не могу, а свекор со свекровью обычно по выходным заняты.
— Но ведь он шустрый паренек. Не нужна ему никакая нянька!
Еще как нужна, хотелось возразить Мэйбл, но она промолчала. Когда Реджи, подлечив, выпустили из клиники во второй раз, Алан по выходным летал к нему, как и было предусмотрено бракоразводным контрактом. В первый месяц все шло как по маслу. Но потом в один прекрасный день отец бросил мальчика на два дня одного. Вернулся папаша только в воскресенье вечером в невменяемом состоянии. Как-то в выходной он потащил Алана к своим друзьям, о которых она не ведала ни сном, ни духом, и с которыми ее сыну нечего было и делать.
А в следующие субботу и воскресенье произошло такое, что переполнило чашу терпения. В субботу утром она отвезла Алана к отцу, а в воскресенье в три часа ночи в трубке телефона раздался всхлипывающий голос сына. Мальчик был напуган до смерти. Отец бросил его, даже не накормив, и куда-то исчез. Пришлось тут же забрать ребенка домой и в понедельник утром первым делом отправиться к адвокату. Она так никогда и не узнала, куда Реджи уходил и когда вернулся. Он позвонил только во вторник вечером, удостовериться, что сын никуда не пропал.
— Ты не хочешь, чтобы мальчик встречался с отцом. Ведь так?
В голосе его прозвучало такое разочарование, что Мэйбл чуть не рассмеялась. Хоть Гард и испытывает к Реджи откровенную неприязнь, тем не менее считает, что ни одного человека, будь он даже Роллинсом, нельзя лишать общения с сыном. Что ж, тут с ним можно поспорить.
— Один на один — да.
— Боишься, что папаша его похитит? Он уже грозился это сделать?
— Нет. Прошу тебя, Гард, поверь мне, я желаю сыну только добра. Я люблю его больше жизни, и если бы общение с отцом шло ему на пользу, я бы поощряла их встречи.
Слова эти его не убедили, она это прекрасно видела, и продолжать разговор о развалившейся семье не хотелось. Гард перевел взгляд на озеро, видневшееся между стволами деревьев. На тихой водной глади дети учились кататься на водных лыжах.
— Почему у тебя один ребенок? — неожиданно спросил он. — Ты всегда говорила, что хочешь иметь не меньше полудюжины детей.
Мэйбл посмотрела прямо в глаза своего первого мужчины.
— С тобой, а не с Реджи.
Гард вспыхнул — бронзовая кожа слегка побагровела, но он не смутился и задал еще один нелегкий вопрос:
— Ты была с ним счастлива?
Удовлетворив с такой откровенностью его любопытство по поводу детей, женщина как бы дала понять, что ее можно спрашивать, о чем угодно. Ну, что же, подумала она, хочешь не хочешь, придется отвечать без утайки. Слишком уж много было между ними недомолвок.
И она, вздохнув, проговорила:
— Когда я согласилась выйти замуж, то надеялась, что стану хорошей женой и буду счастливой. Я вела себя так, будто не отец толкнул меня на этот брак, а пошла под венец по собственной воле. А еще… делала вид, будто тебя никогда не было в моей жизни. Когда мы жили в Стампе, я запрещала себе думать о тебе, представлять, что ты делаешь в ту или иную минуту. После переезда в Мемфис дело пошло легче, и наконец настал такой момент, когда притворяться больше не было нужды. Я на самом деле стала хорошей женой, действительно была счастлива… — Однако это продолжалось недолго, хотелось ей добавить, но она промолчала.
— И ты любила своего мужа, — безразличным тоном произнес Гард. Как это она заметила в разговоре с ним неделю назад: «По-моему, в какой-то степени я даже любила его». Именно так, слово в слово. Произнесет ли еще раз — да, Гард, я любила не тебя, а его?
Но услышал иное признание.
— Реджи в течение долгих лет был моим мужем и близким другом. Мы жили вместе, спали вместе, вместе воспитывали сына. И любила я его только как друга. Как отца нашего ребенка. Но не как свою половинку, не как самого дорогого человека в жизни… И он это знал, хотя тоже делал вид, что все в порядке. В течение какого-то времени…
Гард подождал — может наконец услышит, почему же они разошлись, но не дождался. Мэйбл долго молчала, а когда заговорила, понял — темы ее бывшей семейной жизни они больше касаться не будут, по крайней мере сегодня.
— Я бы с удовольствием выпила лимонаду у входа в парк есть киоск. Ты хочешь?
— Конечно.
Он поднялся и подал даме руку. Она встала и пошла чуть впереди, но Гард не стал ее догонять. Так приятно было смотреть, как перед ним шествует женщина, плавно покачивая бедрами. Когда он подошел к киоску, Мэйбл уже заказала два лимонада и смотрела, как продавец кладет в стаканы лед, сахар, добавляет воду, а потом сок только что выжатого лимона.
Она взялась было за кошелек, но мужчина покачав головой, вытащил из кармана пригоршню смятых банкнот. При этом на землю упала монетка и эластичная лента, поблескивающая на солнце. Сверкающая серебряная денежка и ослепительно малиновый обручок яркими пятнами выделялись на сером, тусклом асфальте.
— Мэйбл не хочет с вами разговаривать, — заявила она с беспечностью, на которую только способна ветреная девчонка. — И не желает вас больше видеть.
Он оторопел. Слова вымолвить не мог от удивления. Но, придя в себя, мучительно задумался, что могло заставить Мэйбл уступить, наконец, отцу.
— Я хочу с ней поговорить, — выдавил он из себя. — Дайте ей трубку, Дороти! Хоть на минутку!
Если бы Мэйбл подошла к телефону, он наверняка сумел бы убедить ее не слушаться отца. Ведь говорила, что любит его! Да он и сам ее безумно любил. Только почему-то всегда молчал об этом. Вот дурак, корил он себя. Ну ничего, еще успеет исправить свою ошибку. Только бы ему дали возможность поговорить с нею!
Мысли его прервал заносчивый голосок Дороти:
— Не стану я этого говорить! — И едва слышный голос Мэйбл, его милой, нежной, любящей Мэйбл:
— Скажи ему, что все кончено, что я не хочу его больше видеть. Скажи, чтобы перестал мне звонить, оставил меня в покое…
И он повесил трубку. На следующий день узнал о предстоящей свадьбе, а последующие несколько дней провел в пьяном угаре. Лишь то, что поступил на службу в армию, а потом в военную полицию, похоже, спасло ему жизнь.
Прошло тринадцать лет, но мало что изменилось. Он стал старше и соответственно должен быть мудрее, а что делает? Опять попадается на ее удочку! Но на сей раз не позволит себя победить! Сделает так, что последнее слово останется за ним. Возьмет все, что хочет, все, что она ему даст, а потом уйдет как ни в чем не бывало.
Таковы были его мысли.
Дело осталось за малым — суметь претворить задуманное в жизнь.
— Гард сегодня не придет, — заявил Алан матери, когда она поставила машину на стоянку перед полицейским участком. — А тот, кто вместо него, мне ужасно не нравится.
— Что я слышу?! — Мэйбл взглянула на сына с притворным ужасом. — Ты хочешь сказать, что способен испытывать теплые чувства к какому-то полицейскому?
Мальчишка бросил на мать обиженный взгляд. Она вспомнила, что и сама не раз так смотрела на свою родительницу, когда та несла, по ее мнению, какую-то чушь.
— Гард, в общем-то, не такой уж плохой парень.
Слава Богу, подумала женщина. Ведь если она собирается поддерживать отношения с Брустером, придется сказать об этом сыну. Прошлой ночью ей покоя не давал вопрос — как он на это отреагирует. Разозлится? Станет ревновать? Он ведь как-то, когда они еще жили в Мемфисе, прямо заявил, что не потерпит рядом с ней никого, кроме отца. На что она раздраженно ответила, что на всех мужчин ей вообще наплевать.
Но Гард сыну понравился. Слова «не такой уж плохой парень» в его устах считались высочайшим комплиментом, которого до сих пор удостаивались лишь немногие: любимый учитель, тренер по футболу — он занимался с ребятами прошлой весной — и сосед, починивший ему велосипед.
А теперь и полицейский сподобился.
— Рада, что он тебе нравится, — как можно небрежнее попыталась произнести мать. — Я как раз собиралась пригласить его как-нибудь пообедать с нами.
Алан сразу насторожился.
— Это еще зачем?
— Ну, ты ведь знаешь, мы с ним дружили много лет назад. Тебя еще тогда и на свете не было.
— Правда? — Он выразительно пожал плечами. — Ладно, приглашай. Ну, пока.
Мэйбл помахала ему на прощание и вернулась домой. Скоро подъехал Гард. Но на сей раз не на новеньком, блестящем мотоцикле, обладающем потрясающей способностью уносить ее в прошлое, а на раздолбанном «фордике». Мэйбл была слегка разочарована — погода сегодня отличная, самое время прокатиться с ветерком.
Одет Гард был, как обычно, в потертые джинсы, плотно облегающую футболку и ботинки. Оказывается, за много лет не многое изменилось, с горькой улыбкой подумала она. Но в главном все осталось по-прежнему. Он до сих пор самый красивый мужчина, которого она когда-либо встречала. Единственный, кто одним своим видом мог вызвать в ней страстное желание и кого она любила всем сердцем.
Гард поднялся на крыльцо и прислонился к перилам — похоже, они ему больше пришлись по душе, чем качалка. Теперь, чтобы взглянуть на него, ей пришлось задрать голову вверх, что она и сделала с превеликим удовольствием — всегда приятно созерцать красивого мужчину.
— Ты все свое свободное время проводишь на свежем воздухе?
Мэйбл сложила газету, которую читала до его приезда, и бросила ее на пол.
— Почти. Правда, сегодня сижу здесь с определенной целью — дожидаюсь тебя.
— Я немного раньше, чем договаривались…
— Ничего, — сказала она и небрежно закинула ногу на ногу, но, смутившись, стыдливо одернула свои шортики.
Обычно по воскресеньям они с Аланом и ее родителями ходили в церковь, но сегодня она решила пропустить службу. Поздно встала, потом бесцельно бродила по дому. Недавно сообщила родителям, что Брустер вернулся в Стампу, и очень боялась, что отец даже в церкви начнет донимать ее расспросами. А врать в таком месте она бы ему не смогла, вот и решила посидеть дома.
— Ну что, хорошо пообщалась с сестрой? Казалось, простой вопрос. Если бы его задал кто-нибудь другой, она бы ответила, ни секунды не раздумывая. Но то, что об этом спрашивает Гард, ее удивило. Раньше ее родственники редко служили им темой для разговора — ухажер отлично знал, что они его терпеть не могут. А расспрашивать о его родных ей никогда как-то в голову не приходило. Она знала, что у Гарда есть два брата и две сестры. Он старший. Было известно и то, что он очень дружен со старшей сестрой, но как ее зовут, понятия не имела. Она вообще ничего о них не знала.
— Нормально, — ответила Мэйбл. — Дороти у нас славная. Думаю, тебе понравится.
На его лице промелькнула легкая усмешка. От Мэйбл она не укрылась. Что ж, он вправе ненавидеть всю их семью, печально подумала она. Еще бы! Ведь они все были к нему так несправедливы… А больше всех она сама.
— Кстати, Дороти тогда была на твоей стороне. Объявила бойкот за то, что я так с тобой поступила, и не пришла на свадьбу. Четырнадцатилетняя девчонка, а мужества хоть отбавляй. Не то что у меня…
Гард промолчал. Что он мог сказать на это? Мэйбл, с трудом выдавив из себя улыбку, встала.
— Ты уже обедал? Гость покачал головой.
— Хочешь, я тебе что-нибудь быстренько приготовлю или, может, лучше куда-нибудь пойдем?
— Давай пообедаем не дома.
На сей раз улыбка получилась более естественной. Она так хотела, чтобы он произнес именно эти слова! Они ведь так давно нигде не были вместе.
— Сейчас схожу переоденусь…
— Ты отлично выглядишь. На ноги только что-нибудь надень.
Теперь ее лицо озарила совсем уж радостная улыбка — он считает, что она еще ничего…
Для женщины это была высочайшая похвала.
— Подожди минутку.
Около пяти минут ушло на то, чтобы надеть туфли, причесаться, заколоть волосы и нанести свежий макияж. В восемнадцать лет она запросто могла появиться перед Гардом не накрашенной, в то время кожа у нее была мягкая и гладкая, ни единой морщинки. Теперь ей за тридцать, из которых за последние два года она не видела ничего хорошего. Здорово ей тогда досталось! Вот и появились в уголках глаз морщинки — результат пролитых слез. В то время она только и делала, что плакала. А что ее ждет впереди — одному Богу известно. Может, тоже море слез. Впрочем, не стоит об этом думать! Будем жить настоящим, решила Мэйбл.
А настоящее — это Гард. Они выбрали простенький ресторанчик, который находился неподалеку от ее дома. После того как набрали всевозможных закусок и сели за стол, Мэйбл заметила:
— Алану страшно не понравилось, что вместо тебя на эти выходные им дали другого воспитателя. А еще он сказал, что ты, в общем-то, неплохой парень.
Гард невозмутимо взглянул на нее.
— Мне что, считать это комплиментом?
— Да брось ты! Неужели забыл, каким сам был в его возрасте? Ведь ни за что на свете не стал бы расточать похвалы полицейскому! Особенно тому, кто следит, как ты отбываешь наказание.
— Если бы я в его возрасте сделал то, что он, никакого наказания мне отбывать не пришлось бы. Отец просто убил бы меня, и делу конец.
Мэйбл аккуратно отрезала кусочек бифштекса и обмакнула в острый томатный соус. Тщательно подбирая слова, осторожно спросила:
— Ты хочешь сказать, что я к сыну слишком снисходительна?
Гард ответил ей в тон:
— Я не виню тебя за то, что он натворил, если ты это имеешь в виду. Он неглупый паренек, отлично знает, что делать можно, а чего нельзя, и если все-таки решился на этот, так сказать, неблаговидный поступок, то ты-то тут при чем!
— Мои родители высказали массу предположений на этот счет. Во всем оказалась виновата я. И мать никудышная, и с отцом-то разошлась. И из Мемфиса не нужно было уезжать. И работу надо бросать, потому что днем, когда Алан возвращается из школы, меня не бывает дома.
— Нет, ты здесь ни при чем! — повторил Гард.
— Родителям свойственно гордиться успехами своего чада, а если он вдруг что-то натворит, корить себя. Вот, мол, проглядела, — тихо вздохнула Мэйбл. — Сам это почувствуешь, когда у тебя будут…
И осеклась. Ведь они с Гардом так часто мечтали о собственных детях. Первым будет мальчик, решила она. Всем известно, что мужчины обычно хотят сыновей, хотя и не любят в этом признаваться. А потом у них будут и сыновья, и дочки, не меньше полудюжины, почти как у его родителей.
Но мечтам этим так и не суждено было сбыться. Она вышла замуж, и у нее единственный ребенок. А у этого человека и вовсе нет детей…
Гард догадался, о чем она думает. О детях, которые могли бы у них родиться. Об их совместной семейной жизни — он-то, дурак, считал, что таковая у них непременно будет. Правда, никогда серьезно не задумывался над тем, где взять денег, чтобы прокормить свою семью. Получал он мало, Мэйбл училась в колледже, и до окончания ей оставалось еще два года. И единственным его богатством была страстная любовь к девушке и ее к нему — как ему тогда казалось…
Интересно, будут ли у него когда-нибудь дети, подумал холостяк. Вряд ли… Если он за тринадцать лет не удосужился найти женщину, которую сумел бы полюбить, где гарантия, что это произойдет в будущем?
А может, она, эта единственная и неповторимая, сидит сейчас напротив, промелькнуло в голове.
Ну уж нет, отмахнулся от этой мысли Гард. Нельзя отрицать, Мэйбл ему нравится. Ему приятно с ней бывать. Он ее страстно желает. Но допускать, что она испытывает к нему какие-то чувства, чтобы потом опять так страдать… Нет, ни за что. Он не переживет, если еще раз ее потеряет.
— Наверное, у тебя есть племянники и племянницы?
Голос ее прозвучал с хрипотцой, как всегда, когда она бывала, смущена или когда они занимались любовью, припомнил Гард.
Ну-ка не раскисай, приказал он себе. Ишь ты, чего не можешь забыть! Отвечай-ка лучше на вопрос.
— Да. У Шерон двое детей, у Ретта трое.
— А как зовут твою младшую сестру?
— Эмми. Она еще совсем молоденькая. Весной собирается замуж.
Лицо Мэйбл стало печальным.
— Ты мне никогда не рассказывал о твоей семье.
— Ты ведь не спрашивала…
Когда они только начали встречаться, он время от времени рассказывал о своих родных, но вскоре понял, что ей это неинтересно. У нее никогда не возникало желания познакомиться с его родителями, братьями и сестрами, ни разу не спросила, как идут у них дела. Он думал — придет время, и она попросит представить ее своим будущим родственникам, и стал терпеливо ждать, да так и не дождался. Что ж, на нет и суда нет, решил он, и к теме родных и знакомых они никогда больше не возвращались. Гард так и остался при своем убеждении, что девушка просто стыдится его.
— Верно, не спрашивала, — согласилась Мэйбл. — Не знаю почему. Может, подумала, от моих-то родителей не знаешь, куда деться, а тут еще и твои… — Она улыбнулась. — Кроме того, мне не хотелось делить тебя ни с кем. У нас и так было слишком мало времени, чтобы тратить его на других. Эгоистка я была каких мало…
А ведь он чувствовал то же самое, вспомнилось ему. Конечно, мог бы привести возлюбленную к себе домой или в компанию друзей. И все-таки лучше всего им было вдвоем, когда никто не мешал.
— У тебя дома знали, что ты со мной встречаешься?
Лучше бы она этого не спрашивала, с тоской подумал Гард. Задала бы ему любой вопрос, только не этот! Потому что ответ наверняка ее обидит. Она-то, придумывая всевозможные уловки, чтобы с ним встретиться, никогда не скрывала от родителей сам факт его существования. Не то, что он! Но как сказать ей об этом?
Пока он мучительно раздумывал, в ресторан вошли два знакомых полицейских.
— Привет, Брустер! — поздоровались они.
Подошли к их столику, и он встал, приветствуя коллег. Пожали друг другу руки, перекинулись парой слов, потом попрощались, и все это время Гард ломал голову над тем, как бы потактичнее ответить на ее вопрос, а еще лучше не отвечать вовсе.
Наконец отважился взглянуть на нее. Она уже давно все доела, допила чай, и теперь сидела, крепко стиснув руки.
— Пошли?
Женщина кивнула. Гард взял со стола чек, расплатился в кассе, и они вышли из ресторанчика. Мэйбл хранила молчание, и лишь когда подошли к машине, с укором спросила:
— Твои родные и не догадывались, с кем ты встречаешься, ведь так?
Он не стал скрывать правду.
— Да. Только Шерон знала.
— Понятно…
Спутница хотела открыть дверцу, но Гард не позволил, положив ей руку на плечо. Она обернулась.
— Что тебе понятно, Мэйбл?
— Я для тебя ничего не значила!
Он чертыхнулся сквозь зубы.
— Перестань, Мэйбл! Ты говоришь не о том!
— Тогда почему ты им ничего не сказал? Ты встречался со мной несколько месяцев, а самым близким людям даже намекнуть не удосужился!
Отвернувшись от нее, Гард взялся за ручку дверцы.
— Да если бы я рассказал родителям, что встречаюсь с дочкой Ральфа Уиндхема, они бы с ума сошли. Они-то в отличие от меня прекрасно понимали, что наши отношения долго не продлятся. И кончится все плохо.
— Ты бы мог им просто назвать мою фамилию. Вовсе не обязательно было говорить, кто мой отец, — негромко заметила Мэйбл.
— Верно. Тогда они попросили бы пригласить тебя в воскресенье к обеду, чтобы с тобой познакомиться, а я бы им ответил: «Извините, мои дорогие, не могу. Она предпочитает делать вид, что у меня вообще нет семьи. Так ей легче забыть, что не могу похвалиться ни деньгами, ни происхождением».
— Для меня ни то, ни другое никогда не имело никакого значения, — смутилась Мэйбл.
Гард пристально взглянул на нее.
— Вот как? Даже когда ты предпочла мне Роллинса? — Он помолчал, но не потому, что ждал от нее ответа, а просто тяжело было ворошить прошлое. — Скажи мне, только честно, если бы я тоже жил в престижном районе, если бы мои родители были богатые, кого из нас двоих ты бы выбрала?
Мэйбл начала было говорить, потом замолчала и, уныло покачав головой, зашагала прочь. Гард не успел сесть в машину, как она вернулась.
— Хочешь знать, почему я заставила Дороти сказать, что не хочу тебя больше видеть? Задавал ли ты когда-нибудь себе вопрос, почему я сама не отважилась на это?
И она еще спрашивает! Да ему этот вопрос с тех самых пор покоя не давал!
Так и подмывало соврать, сказав, что это не имеет значения, что ему наплевать, поскольку ничего от этого не изменится… Однако он этого не сделал. К чему кривить душой? Ведь даже спустя столько времени ему просто необходимо было знать почему!
Но Мэйбл ему и рта не дала раскрыть — тут же сама все объяснила.
— Потому что иначе я стала бы умолять тебя увезти меня отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко, где нас никогда не нашли бы мои родители. А еще я попросила бы тебя жениться на мне.
В наступившем молчании их взгляды встретились. Ее голубые глаза стали совсем прозрачными. Она пристально смотрела на него, и ему было ясно — в искренности прозвучавшего признания можно не сомневаться.
Он не раз предостерегал себя не верить ни единому ее слову, но сейчас знал наверняка — она говорит правду. И если бы у нее и в самом деле тогда хватило смелости прибежать к нему, он бросил бы все — работу, родных и увез возлюбленную куда-нибудь в тихое и спокойное место. А там женился бы на ней, и жили бы они долго и счастливо…
Мэйбл стояла молча и, поняв, что не дождется ответных слов, села в машину, захлопнула за собой дверцу и опустила окно. Через секунду он уже был за баранкой.
Выехав со стоянки, Гард предложил включить кондиционер, но женщина покачала головой — в окно дул прохладный ветерок. Он теребил ее волосы, и они в беспорядке падали на лоб — не спасали даже серебристые заколки. Может, предложить ей ленту, подумал Гард, эластичный обручок малинового цвета, усеянный блестками, который он снял с ее головы на пляже залива?
Его мысли перебил голос Мэйбл.
— Куда мы едем? — спросила она, когда они уже проехали пару миль.
— Да просто так. Тебе некогда?
— Нет. До того, как забирать Алана, свободна.
— Может, поедем в парк? Мы были там когда-то.
Она согласно кивнула.
Парк располагался на берегу озера — лучшего места для отдыха в такой теплый солнечный денек и не придумаешь. Народу в нем обычно мало — для тех, кто хочет развеяться, отвлечься от своих забот, такое немноголюдье в самый раз. А после того, что услышал от Мэйбл, как раз не мешало бы кое о чем поразмыслить, хмуро усмехнулся Гард.
Оставив машину на стоянке, они прошлись по тенистой аллее, пока не набрели на старенькую скамейку, стоявшую под раскидистым платаном.
— Как хорошо! — Мэйбл глубоко вдохнула пряный аромат зелени я перевела взгляд на своего спутника. Тот сидел, отрешенно обводя взглядом кроны деревьев.
Да, похоже, она его и в самом деле сильно обидела, подумала женщина. Когда еще он ее простит, и простит ли вообще? Ведь, обладая талантом страстно любить, Гард отличался вместе с тем способностью долго помнить обиду. И когда ему причиняли боль, он глубоко страдал. В первые годы своего замужества, Мэйбл, вспоминая о нем, представляла его счастливым, полным сил и энергии и начисто выбросившим ее из головы. Она и вообразить себе не могла, что и спустя много лет он так остро будет переживать ее предательство.
Как было бы хорошо, если бы Гард ей верил. Нелегко осознавать, что он сравнивает ее теперешние поступки с прошлыми, не принимает на веру ни единого слова. В какой-то мере он относится к ней точно так же, как к своим арестантам — недоверчиво и настороженно.
— Где это Алан умудрился познакомиться с мальчишкой из гарнизона? — вывел ее из задумчивости Гард.
Мэйбл не сразу сообразила, что он имеет в виду Джеффри.
— Раньше он жил недалеко от нас. Но несколько месяцев назад его родителям посчастливилось найти квартиру в гарнизоне, и они туда переехали.
— А как у сына идет дело с возмещением убытков?
Женщина усмехнулась.
— Плоховато. Я предупредила его, что все деньги он должен заработать сам, а не брать из банка. И он договорился с моим отцом, что будет выполнять для него какую-то работу дома и получать по семь долларов в час. Но времени у него почти не остается. То школа, то домашние уроки, то труд, так сказать, на пользу общества.
— Семь долларов в час — неплохие деньги. Я зарабатываю не многим больше.
— Я тоже. Поэтому и заявила отцу, что он слишком балует мальчишку. И теперь сын работает только на меня и Дороти. Уж она-то заставит его отработать каждый цент!
— Мальчик скучает по отцу, — заметил Гард.
Мэйбл опустила глаза, чтобы они ничем не выдали ее.
— Ну, с этим я ничего не могу поделать…
— А почему бы им не встречаться по выходным? Думаю, Реджи не разорился бы, если бы покупал ему билеты на самолет. В пятницу вечером Алан мог бы улетать, а в воскресенье вечером возвращаться. Двух дней, конечно, маловато, но уж лучше, чем ничего.
— Ты что, забыл? — напряженно улыбаясь, спросила Мэйбл. — По субботам и воскресеньям он работает под твоим чутким руководством.
— Ради такого случая можно сделать и исключение.
— Мал он еще летать один!
Она попыталась произнести это недовольным тоном, как сделала бы любая женщина, вынужденная обсуждать проблемы, касающиеся своего бывшего мужа, с посторонним. Только бы собеседник не догадался, почему Она не горит желанием отправлять своего ребенка на свидание с отцом! Но, судя по тому, что он продолжил разговор на эту тему, похоже, все-таки заподозрил, что дело нечисто.
— Дети и помладше летают одни. В аэропортах для этого имеются специальные служащие. Следят за маленькими пассажирами, встречают и провожают их.
— Сына я одного не отпущу! Сама летать с ним не могу, а свекор со свекровью обычно по выходным заняты.
— Но ведь он шустрый паренек. Не нужна ему никакая нянька!
Еще как нужна, хотелось возразить Мэйбл, но она промолчала. Когда Реджи, подлечив, выпустили из клиники во второй раз, Алан по выходным летал к нему, как и было предусмотрено бракоразводным контрактом. В первый месяц все шло как по маслу. Но потом в один прекрасный день отец бросил мальчика на два дня одного. Вернулся папаша только в воскресенье вечером в невменяемом состоянии. Как-то в выходной он потащил Алана к своим друзьям, о которых она не ведала ни сном, ни духом, и с которыми ее сыну нечего было и делать.
А в следующие субботу и воскресенье произошло такое, что переполнило чашу терпения. В субботу утром она отвезла Алана к отцу, а в воскресенье в три часа ночи в трубке телефона раздался всхлипывающий голос сына. Мальчик был напуган до смерти. Отец бросил его, даже не накормив, и куда-то исчез. Пришлось тут же забрать ребенка домой и в понедельник утром первым делом отправиться к адвокату. Она так никогда и не узнала, куда Реджи уходил и когда вернулся. Он позвонил только во вторник вечером, удостовериться, что сын никуда не пропал.
— Ты не хочешь, чтобы мальчик встречался с отцом. Ведь так?
В голосе его прозвучало такое разочарование, что Мэйбл чуть не рассмеялась. Хоть Гард и испытывает к Реджи откровенную неприязнь, тем не менее считает, что ни одного человека, будь он даже Роллинсом, нельзя лишать общения с сыном. Что ж, тут с ним можно поспорить.
— Один на один — да.
— Боишься, что папаша его похитит? Он уже грозился это сделать?
— Нет. Прошу тебя, Гард, поверь мне, я желаю сыну только добра. Я люблю его больше жизни, и если бы общение с отцом шло ему на пользу, я бы поощряла их встречи.
Слова эти его не убедили, она это прекрасно видела, и продолжать разговор о развалившейся семье не хотелось. Гард перевел взгляд на озеро, видневшееся между стволами деревьев. На тихой водной глади дети учились кататься на водных лыжах.
— Почему у тебя один ребенок? — неожиданно спросил он. — Ты всегда говорила, что хочешь иметь не меньше полудюжины детей.
Мэйбл посмотрела прямо в глаза своего первого мужчины.
— С тобой, а не с Реджи.
Гард вспыхнул — бронзовая кожа слегка побагровела, но он не смутился и задал еще один нелегкий вопрос:
— Ты была с ним счастлива?
Удовлетворив с такой откровенностью его любопытство по поводу детей, женщина как бы дала понять, что ее можно спрашивать, о чем угодно. Ну, что же, подумала она, хочешь не хочешь, придется отвечать без утайки. Слишком уж много было между ними недомолвок.
И она, вздохнув, проговорила:
— Когда я согласилась выйти замуж, то надеялась, что стану хорошей женой и буду счастливой. Я вела себя так, будто не отец толкнул меня на этот брак, а пошла под венец по собственной воле. А еще… делала вид, будто тебя никогда не было в моей жизни. Когда мы жили в Стампе, я запрещала себе думать о тебе, представлять, что ты делаешь в ту или иную минуту. После переезда в Мемфис дело пошло легче, и наконец настал такой момент, когда притворяться больше не было нужды. Я на самом деле стала хорошей женой, действительно была счастлива… — Однако это продолжалось недолго, хотелось ей добавить, но она промолчала.
— И ты любила своего мужа, — безразличным тоном произнес Гард. Как это она заметила в разговоре с ним неделю назад: «По-моему, в какой-то степени я даже любила его». Именно так, слово в слово. Произнесет ли еще раз — да, Гард, я любила не тебя, а его?
Но услышал иное признание.
— Реджи в течение долгих лет был моим мужем и близким другом. Мы жили вместе, спали вместе, вместе воспитывали сына. И любила я его только как друга. Как отца нашего ребенка. Но не как свою половинку, не как самого дорогого человека в жизни… И он это знал, хотя тоже делал вид, что все в порядке. В течение какого-то времени…
Гард подождал — может наконец услышит, почему же они разошлись, но не дождался. Мэйбл долго молчала, а когда заговорила, понял — темы ее бывшей семейной жизни они больше касаться не будут, по крайней мере сегодня.
— Я бы с удовольствием выпила лимонаду у входа в парк есть киоск. Ты хочешь?
— Конечно.
Он поднялся и подал даме руку. Она встала и пошла чуть впереди, но Гард не стал ее догонять. Так приятно было смотреть, как перед ним шествует женщина, плавно покачивая бедрами. Когда он подошел к киоску, Мэйбл уже заказала два лимонада и смотрела, как продавец кладет в стаканы лед, сахар, добавляет воду, а потом сок только что выжатого лимона.
Она взялась было за кошелек, но мужчина покачав головой, вытащил из кармана пригоршню смятых банкнот. При этом на землю упала монетка и эластичная лента, поблескивающая на солнце. Сверкающая серебряная денежка и ослепительно малиновый обручок яркими пятнами выделялись на сером, тусклом асфальте.