Оторвавшись наконец от грудей, Гард взял ее руку и прижал своей к верхней пуговице рубашки. Мэйбл все поняла — хочет, чтобы она сама расстегнула ее. Сегодня ухажер, желая выглядеть понаряднее, пренебрег своей любимой одеждой — джинсами и футболкой — и вырядился в темные брюки и белоснежную сорочку. Футболку было бы снять куда проще, с раздражением подумал он, едва сдерживая нетерпение, когда женщина начала возиться с первой пуговицей, потом со второй, третьей.
Не закончив это скучное занятие, она запустила руки под нерастегнутую рубашку, принявшись гладить грудь. Прикосновение ее пальцев доставило Гарду такое острое наслаждение, что дыхание перехватило, мышцы напряглись. С последними пуговицами он справился сам и торопливо стягивал за спиной рукава, пока его грудь покрывали жадные поцелуи.
Когда самый горячий из них задержался на соске, Гард едва сдержал стон. Единственное, на что он был способен, это зарыться руками в шелковистые пепельные волосы любимой и замереть. Она будоражила языком соски, а ее легкие покусывания были сродни ударам молний. Его ноги стали ватными, руки задрожали. — Хорошая моя… — вырвался сдавленный голос.
Будто отвечая на давно не слышанные слова, Мэйбл еще яростнее продолжила сладостную пытку и, не прерывая ее, занялась ремнем на поясе. Тонкие проворные пальцы расстегнули пряжку, потом молнию на брюках. И вот уже женская рука скользнула вовнутрь, ласково сжала плоть. Гард застонал от предвкушения еще большего наслаждения.
— Не могу ждать, — хрипло пробормотал он и, неохотно отстранив возбуждающую руку, быстро стянул с себя все, что еще было надето. Через секунду их одежда лежала рядышком на полу. Мановением руки чаровница освободила постель от малинового покрывала и, обняв Гарда, упала навзничь. Приподнявшись, он сладострастно вошел в нее, ощущая такую знакомую теплую и плотно обволакивающую нежность. Долгие годы ему не под силу было забыть это восхитительное чувство обладания любимой. Она была словно частью его души, частью его самого.
Вторя движениям, Мэйбл прижималась к его телу, будто хотела раствориться в нем, отдаваясь с такой страстью, которая ему и не снилась. Ее руки крепко сомкнулись на его пояснице и он, охваченный огнем желания, предавался любовной утехе со всей безоглядной щедростью.
— Да, милый, да… — задыхаясь, шептала она. И срывающимся голосом повторила его слова: — Не могу ждать! Сейчас!
Сейчас! Слово как эхо отозвалось в сознании Гарда. Он и сам полжизни ждал этого волшебного мгновения.
И вот уже оба, охваченные неистовым пламенем вожделения, яростно горят в нем, пока выплеснутая струя не погасила огонь…
Оказывается, не такое уж большое удовольствие спать с мужчиной, особенно когда тот, развалившись на постели, столкнул тебя на самый краешек. Уже больше года Мэйбл привыкла спать одна. И теперь с раздражением обнаружила, что простыня сбита, одеяло валяется где-то в ногах, а любимый похрапывает, не подозревая, что она лежит, скрючившись, и дрожит как осиновый лист, а сна ни в одном глазу.
Но стоило ей бросить на любимого взгляд — и раздражение как рукой сняло. Что с ней в самом деле? Ведь это не случайный любовник, это Гард! Мужчина, который так сладко одарил своей страстью и сегодняшней ночью, и много лет назад, когда обучил ее всем премудростям любви.
Человек, которому она отплатила за все черной неблагодарностью, предательством.
Грешница прильнула к нему, положила голову на плечо возлюбленного, и даже во сне он почувствовал ее присутствие — обнял, притянув к себе, и нежно погладил по спине. Какое же теплое тело — моментально согревает. Как с Гардом спокойно и уютно…
И ведет себя так, будто любит ее, хотя на самом деле никакой настоящей любви нет и в помине.
Ну и что, попыталась успокоить себя Мэйбл. Ведь знала, на что шла! Он не давал никаких обещаний, а она ни о чем не спрашивала, не строила далеко идущих планов. Врала, что тот щедро дарил, а когда уйдет, будет жить без него, как раньше. Ничего, выживет!
Как бы не так, больно кольнув, отозвался внутренний голос.
Если Гард ее бросит, она умрет, потому что одинокое сердце будет разбито.
Слезы навернулись на глаза от этих мыслей. Печальные раздумья прервал телефонный звонок. В такой ранний час воскресного утра мог побеспокоить только кто-нибудь из родни. Алану что-то понадобилось? Или сестре не терпится узнать, как прошла ночь? А может, мама? Не иначе как хочет выяснить, пойдет она в церковь или нет.
Мэйбл отодвинулась от Гарда и быстро подняла трубку стоящего на тумбочке рядом с кроватью аппарата.
— Алло, — негромко отозвалась она. Если звонит Дороти, то по одному тону обо все догадается.
Но это, к сожалению, оказалась не сестра, а Питер. И заговорил он таким приветливым голосом, какого ей давненько не приходилось слышать. Значит, что-то будет просить, решила Мэйбл, и оказалась недалека от истины.
— Знаешь, врач Реджи считает, что свидание с сыном пошло бы ему только на пользу. Он изо всех сил старается выкарабкаться. Не беспокойся, мальчика не оставят с ним один на один. Мы с Алисой об этом позаботимся.
Мэйбл села и поправила на спящем простыню. Так, понятно… Ее бывший свекор просит ни много ни мало, как разрешить отвезти ее ненаглядного сыночка к отцу, который живет за тысячи миль отсюда и который в состоянии наркотического опьянения вряд ли вообще помнит о его существовании.
Но если поведение Реджи не внушает опасений, может, он и вправду имеет право увидеться с сыном? Да и Питер обещает, что они с Алисой глаз с мальчика не будут спускать. И разве она сама всего несколько недель назад не клялась Гарду, что не будет для нее большего счастья, если Алан увидится наконец с отцом?
— Вы обсудили это с Реджи?
— Он позвонил вчера и попросил поговорить с тобой.
— Когда вы собираетесь поехать?
— В среду.
— Значит, вы хотите, чтобы я забрала его из школы и… — И тут вспомнила — в четверг ведь День благодарения.
— Вы отправитесь именно в эту среду?
— Да, и вернемся в воскресенье.
Ей предлагают провести праздник без сына, уныло подумала мать.
— Не знаю, Питер, — вздохнув, произнесла она. — Кроме того, в субботу и воскресенье сын работает… — Дайте мне подумать. Вечером я вам позвоню и скажу о своем решении.
Роллинс не стал с ней спорить и требовать немедленного ответа. Просто сказал, что будет ждать ее звонка, и повесил трубку. Подобная сговорчивость у человека, привыкшего добиваться своего любыми средствами, означала только одно — он придавал этой поездке большое значение.
Мэйбл положила трубку и, обернувшись к Гарду, поняла, что тот давно проснулся и слышал большую часть их разговора, если не весь. Он смотрел на нее вопрошающим взглядом.
— Знаю, ты считаешь, что я должна разрешить Алану поехать к отцу, — пробормотала она.
— Если с Реджи все в порядке и если за ними будут присматривать.
— Да, но это праздник! День благодарения! Приподнявшись на локте, Гард заметил:
— У тебя ведь здесь полно родни, а человек там совсем один.
Верно, грустно подумала Мэйбл, родни-то и впрямь полно, вот только его, Гарда, среди нее нет. Хотя они и занимались любовью всего несколько часов назад и сейчас он все еще лежал рядом в чем мать родила, принадлежал кому угодно, только не ей. Сам проведет праздник с людьми, которых любит и понимает, — со своими родными. С теми, кого не намерен знакомить с ней ни при каких обстоятельствах, — даже если они столкнутся на улице нос к носу.
— А как же его работа? — обеспокоенно спросила она. — Кто его отпустит?
— Надо предупредить Алана, что на несколько дней он уезжает из города, и делу конец. А все формальности по работе я беру на себя.
Прислонившись к спинке кровати, женщина задумчиво уставилась в потолок.
— Я еще ни разу не проводила праздник без сына.
— А сколько их провел в одиночестве Реджи с тех пор, как вы разошлись?
Мэйбл перевела взгляд на любовника и нахмурилась.
— А почему это ты на его стороне? Ведь не любишь его!
— Вопрос не в том, как я отношусь к твоему бывшему мужу. Просто я представляю, как чувствовал бы себя сам, будь у меня сын, а мне не разрешали бы его видеть. Отпусти его, Мэйбл! Ты обязана это сделать ради них обоих. И с Питером тебе не придется конфликтовать.
А ведь он прав, задумалась Мэйбл, хотя от этого ей не легче.
Должно быть, у нее на лице было написано, что она согласна на мировую, потому что Гард улыбнулся и притянул ее к себе.
— Ну, теперь, когда этот вопрос мы утрясли, — пробормотал умиротворитель, откидываясь на подушки, — у меня возникла еще одна маленькая проблема…
И он, взяв ее руку, положил на свою уже возбужденную плоть. Когда это ненасытный успел зарядиться, с удивлением взглянула на него Мэйбл. Уже проснулся в таком состоянии и дожидался, пока она закончит телефонный разговор, чтобы заняться любовью? Вполне вероятно. А может… Впрочем, какой смысл гадать. Нечего терять время. И она, погладив жезл любви, невинно заметила:
— А мне твоя проблема не кажется маленькой. И с каждой секундой становится все больше…
— Мэйбл… — угрожающе начал сластолюбец, но голос прервался. Жаркая дрожь пробежала по его телу, когда он почувствовал теплую влажность. — Девочка моя…
Она широко улыбнулась. Какое счастье! Гард с ней, он в ней. Какие сладостные слова — девочка моя. Раньше, когда они занимались любовью, любимый всегда так ее называл.
Может быть, будущее в конце концов не так уж безнадежно.
В среду вечером, когда Мэйбл вернулась после работы домой, Питер с Аланом уже дожидались ее. Сунув бывшему свекру чемодан, она обняла сына.
— Ну, слушайся бабушку и дедушку. Будь умником, — сказала мать, прижимая его к себе. — Желаю тебе хорошо провести время у папы.
Алан тут же попытался высвободиться, и волей-неволей родительнице пришлось его отпустить.
— Не волнуйся, мама! Как скажешь, так и будет. — Он ухмыльнулся. — И я скучать не стану, это уж точно!
Ему и в голову не приходит, что он уезжает от нее на День благодарения, подумала Мэйбл, и ей стало жалко себя. Сейчас его волнует только одно — как бы побыстрее вернуться в Мемфис, увидеть свой прежний дом, своих старых друзей и особенно отца. Она и представить себе не могла, что мальчик так скучает по Реджи.
А вот Гард прекрасно это понимал. И два раза заговаривал с ней на эту тему — сначала в парке, потом еще раз, в прошлое воскресенье.
Не обращая внимания на то, что мальчишке от нетерпения не стоится на месте, мать снова притянула его к себе и поцеловала в лоб.
— Я люблю тебя, сынок.
— Я тоже, мам. Нам пора.
Они с дедом вышли за дверь, но Алиса задержалась.
— Спасибо, что отпустила его с нами. Тебе это было нелегко, я понимаю, особенно при сложившихся обстоятельствах.
Мэйбл печально улыбнулась.
— Желаю вам приятно провести время, Алиса. И передайте от меня привет Реджи.
— Непременно. Когда прилетим, сын тебе позвонит, а завтра вечером еще раз.
— Спасибо.
Стоя в дверях, Мэйбл, подрагивая от нервного озноба, смотрела, как семейство садится в машину. Алан уехал, а мать вернулась в дом. Целых четыре дня без своего мальчика… Боже! Как это выдержать!
Но вновь проснувшиеся женские чувства возобладали над материнскими. Четыре выходных дня — праздник ведь — это целый отпуск! А в отпуске положено не грустить и, по возможности, веселиться. Что она и намерена делать, тем более что через полчаса за ней заедет Гард, и они поедут куда-нибудь поужинать, а потом в кино. Так что нечего хныкать, пора быстренько принять душ, переодеться и убрать постель… Впрочем, последнее вовсе не обязательно. Вечером все равно придется стелить для обоих.
Она как раз поднималась по лестнице, когда зазвонил телефон. Бросилась в спальню и схватила трубку.
— Ну что, сын уехал? — послышался голос Гарда.
— Да, только что.
— Ну и как ты?
— Ничего, ведь это только на четыре дня. Как-нибудь переживу.
— Не сомневаюсь. Послушай, я сегодня немного задержусь. Нужно сначала заехать к маме, но через часок буду у тебя.
Мэйбл медленно опустилась на край кровати и принялась наматывать на палец телефонный шнур.
— А может, заедешь к ней по дороге в кафе? — деланно спокойно предложила она, хотя у самой руки тряслись и сердце гулко стучало в груди. — Впрочем, как хочешь.
На секунду в трубке застыла мертвая тишина, потом Гард, будто и не слышал ее слов, осторожно сказал:
— Это ненадолго. А пока меня не будет, придумай, куда бы нам лучше пойти.
— Ладно, подумаю, — прохрипела Мэйбл. Нормально говорить она не могла — горло будто стянуло ледяным обручем. И, не попрощавшись, положила трубку.
Послышались короткие гудки. Гард, выругавшись, швырнул трубку на рычаг, вскочил с кровати и со злости пнул ногой стул. Тот рухнул на пол вместе с ворохом журналов и лежавшей на них стопкой чистого белья.
Нужно было наврать ей, сказать, что задерживается на работе, что должен съездить по делам, в банк, да мало ли что можно придумать! Все лучше, чем правда!
Но с другой стороны, лучше уж сказать все, как есть, чем везти ее к родителям. Если бы он согласился заглянуть к ним по дороге в кафе, как предлагала Мэйбл, ей непременно захотелось бы войти в дом и познакомиться с семьей, а мама бы приняла ее, как родную… Черт побери! Да она наверняка решила бы, что он привел невесту!
Кроме того, у родителей, скорее всего, была бы и Эмми со своим женихом — паренек в последнее время не вылезал от Брустеров, — а может, и еще кто-нибудь из братьев и сестер.
Хотя все они давно стали взрослыми, обзавелись собственными семьями, но родительский дом не забывали. Пришлось бы знакомить Мэйбл и с остальной родней.
Все это, конечно, так, но она явно обиделась, даже голос дрожал, с грустью подумал Гард.
Он поставил стул на место и снова положил на него журналы и белье. Нужно, пожалуй, привести комнату в более или менее человеческий вид. Если Мэйбл все же сменит гнев на милость и не прогонит его сегодня домой, на что он очень надеется, в казарму он вечером уже не вернется.
Дела свои Гард сделал быстро — несколько минут побыл с родителями, поговорил с сестрой и дал ей, как она просила, денег взаймы. Мама уже начала стряпать праздничный обед и предложила хоть ненадолго остаться, — ей хотелось угостить сыночка горячим пирогом с орехами. В любое другое время он был бы счастлив провести с родными несколько часов, но только не сегодня. Его ждала возлюбленная.
Как было бы хорошо, чтобы она вот так ждала и в последующие полсотни лет, в общем, всю оставшуюся жизнь…
Ровно через час Гард подъехал к знакомому дому. Интересно, она все еще обижается на него? А может, злится? Как ему вести себя?
Извиняться или сделать вид, что ничего не произошло?
Он поднялся по лестнице. Хозяйка сидела в широком кресле-качалке на крыльце, укутав ноги красивым желтым пледом. Поколебавшись секунду, Гард положил руки на гнутую спинку кресла и слегка качнул его.
— Привет.
Губы женщины тронула легкая улыбка. Впрочем, может, он и ошибался — в сумерках чего только не привидится…
— Привет.
— Что ты тут мерзнешь?
— В доме что-то слишком тихо и душно. А я люблю вечерком посидеть на крыльце. Да мне и не холодно вовсе. Хочешь, присаживайся ко мне.
Она откинула край тонкого шерстяного пледа, и Гард, уже без колебаний, принял приглашение. Удобно устроившись, он посадил Мэйбл на колени и укрыл ей ноги.
Некоторое время они молчали, наслаждаясь блаженным теплом. Качалка тихонько покачивалась, Мэйбл сидела, тесно прижавшись к нему, мягкие душистые волосы касались его щеки, слышалось только ее тихое ровное дыхание. Так бы и сидел всю жизнь с любимой в обнимку, подумал Гард. Что еще человеку нужно? — Ну что, уже скучаешь по Алану? — спросил он, пытаясь отвлечься от этих мыслей.
— Да.
— Но ему просто необходимо было повидаться с отцом!
— Знаю…
— С ним все будет в порядке.
— Хотелось бы верить… — Она вздохнула. — Мальчишке просто не терпелось поехать. Я и не представляла, что он так тоскует по Реджи. Я-то сама по нему никогда не скучала, поэтому понятия не имела, что Алан испытывает такие чувства.
— Никогда? — переспросил Гард, откидывая назад ее волосы. Горячее дыхание обожгло ее ухо, и женщина вздрогнула. — Ты и вправду не скучала по мужу, когда уехала от него? Неужели ни разу не появилось желания вернуться?
— Нет. К тому времени, как наша совместная жизнь потерпела крах, я растеряла остатки добрых чувств, которые испытывала к Реджи. А теперь, когда появился ты, и вовсе не хочется о нем думать.
— Ты и в самом деле к нему не вернешься?
— Никогда.
Мэйбл прижалась еще теснее, положив голову на плечо Гарда. Так спокойно было в его объятиях, так уютно, но ей хотелось большего. Хотелось, чтобы он опять любил ее, как тогда, в субботу ночью. Чтобы она снова почувствовала себя желанной, чтобы у нее появилась хоть крохотная надежда на совместное будущее.
— Ты уверена? А если твой бывший свекор предложит тебе взамен все, что пожелаешь? Или отец опять на тебя насядет? — Он помолчал. — Или сын попросит?
— Питер может дать мне все, что угодно, кроме гордости, самоуважения, честности и счастья. — А еще тебя, мысленно добавила она. — Что до моего отца… — заставить меня выйти замуж он мог только один раз. Второго не будет. А сын… — Мэйбл тяжело вздохнула. — Мальчик уже достаточно взрослый, чтобы понять — человек не всегда получает желаемое. Сейчас, скорее всего, это открытие его не обрадует, но ничего, в конце концов поймет, что с этим ничего не поделаешь. А самое главное, уяснит, что я не стану жертвовать своей жизнью ради того, чтобы сделать счастливым его одного.
Она поерзала, усаживаясь поудобнее.
— А у тебя, милый, какие планы на будущее? Остепенишься наконец? Или так и будешь до конца жизни разбивать женские сердца?
— Ничьих сердец я пока что не разбивал.
На первый вопрос он отвечать не стал, и Мэйбл в какой-то мере была этому рада. А если бы и ответил, предпочла бы правду, хоть и самую горькую. Пусть лучше признается в прошлых грешках.
— Даже той особы, с которой снимал вместе домик? — поддела она скромника.
— Нас с ней не связывало ничего, кроме голого секса, — усмехнулся Гард. — За последние несколько лет я здорово преуспел в этом деле.
— По-моему, в нем тебе равных нет, дорогой, — едва слышно проговорила Мэйбл, но дорогой расслышал.
— И тебе тоже, моя хорошая, — хмыкнул он.
— У меня был отличный учитель. — И когда Гард осклабился, обнажив крепкие зубы, добавила: — Напомни, чтобы я как-нибудь о нем рассказала.
— Расскажи сейчас, — игриво попросил он. — Куда этот тип тебя целовал, за какие места трогал. Ну-ка, покажи, чему ты научилась!
С Мэйбл тут же слетела вся напускная веселость. Протянув руку, она дотронулась до его щеки.
— Я любила его, — прозвучало позднее признание. — О Боже, Гард! Как я тебя любила!
Он крепко прижал ее к себе — щека коснулась щеки.
— И я тебя.
— Ты никогда не говорил мне об этом…
— Ты и так знала.
— Да, — только и оставалось признаться. Знать-то знала, да все равно вышла замуж за другого. Тринадцать лет назад отвернулась от единственного человека, которого так любила, а в результате сердце оказалось разбито, судьба — плачевна. Теперь, чем черт не шутит, если все повторится снова, то с точностью до наоборот — бросит ее он. Захочет чего-то такого, что она дать не в состоянии, и уйдет.
И тогда от разбитого сердца останутся одни лишь осколки…
— Эй, любовь моя горькая! — Гард ласково взял ее за подбородок, запрокинул голову. — Не грусти.
— Ничего не могу с собой поделать. Все могло бы быть по-другому. А теперь… Столько лет прошло впустую…
— Да что ты, милая! Как ты можешь! У тебя есть Алан.
Конечно, сын самое дорогое, что у нее осталось, — не сама ли так говорила Дороти несколько недель назад! — но на большее и рассчитывать нечего. Он ей дороже любых благ мира, но как бы хотелось, чтобы это был ребенок Гарда, чтобы много лет назад она сделала правильный выбор. Впрочем, прошлого не вернешь. Нужно думать о настоящем и сделать все возможное, чтобы сейчас у них с Гардом все было хорошо.
Но одна она добиться этого не в состоянии. Только вдвоем. Если он сам этого захочет. И если найдет в себе силы снова поверить ей и полюбить. То, что Гард по природе своей сильный и добрый человек, — ее счастье.
Но настолько ли сильный и добрый, чтобы все забыть и простить?
Это ей неведомо. А что если затаил обиду, отплатит за обман, с ужасом подумала Мэйбл и поежилась.
Решив, что она замерзла, Гард поплотнее укутал ее ноги пледом и прижал голову милой к своему лицу.
— Хочешь, пойдем в дом?
Ну что ж, подумала женщина, пускай он никогда уже не будет с ней вместе, не отдаст ей больше всю свою любовь и не родятся у них дети… Не судьба! Но одного у нее отнять нельзя — этого вечера. И она сполна насладится им!
— В дом? — переспросила Мэйбл и, опустив руку, положила ее на сомкнутые бедра любовника, ощущая сквозь ткань джинсов его вздымающуюся плоть. — В постель?
— Чуть позже.
— А почему? — полюбопытствовала она. — Чем займемся до того?
— Вот чем. — Гард наклонил голову и легонько коснулся губами ее губ. Она слегка приоткрыла рот, и его язык скользнул в него. От этого поцелуя жар пошел по всему телу, ей хотелось, чтобы он целовал еще и еще.
Секунду спустя Гард оторвался от ее губ и посмотрел на нее долгим взглядом. Интересно, что ему удастся разглядеть при тусклом свете, подумала Мэйбл. Что уже сама не своя от охватившего ее желания? Что страстно его хочет? Очень может быть.
А вот увидит ли, почувствует ли, как она его любит? Вот бы узнать…
Гард впился губами в ее шею, и у Мэйбл закружилась голова. Рука его пробиралась к ней под свитер. Прикосновение прохладных пальцев заставило женщину вздрогнуть, а ласковые пришельцы продолжали свой путь от живота к груди.
— Мы почему-то любили друг друга в темноте, — негромко заговорил Гард. — Помнишь? Я целовал твое тело, каждую клеточку, но видел тебя чаще при лунном свете. А моим самым страстным желанием было обладать тобой в яркий, солнечный день.
Пальцы коснулись соска, и Мэйбл прикусила губу, пытаясь сдержать стон. Может, она чересчур остро все чувствует. И немудрено — столько времени одна. А может, дело в том, что трогает ее не кто-нибудь, а единственно любимый человек. Одного его легкого прикосновения достаточно, чтобы дух захватывало, сердце начинало сильнее биться, а по телу пробегала сладкая дрожь.
С Гардом ей всегда хотелось, чтобы это восхитительное ощущение никогда не кончилось. И она не скрывала этого. Всегда давала ему понять, что хочет его так же сильно, как и он ее. Потому что любила. Столько лет прошло, но желать и любить его не перестала.
— Милая, пойдем в дом, — послышался голос, полный страсти. — В постель…
Он хотел было отнять руку от груди, но Мэйбл помешала — еще сильнее прижала ее, вновь испытывая сладостное чувство, когда теплая ладонь легла на сосок.
— Ты же хотел еще немного посидеть.
— Ну, если тебе так нравится…
На нее снова обрушился град горячих поцелуев, а рука все ласкала и ласкала ее груди. Изнемогая от этой чудесной пытки, Мэйбл резко отпрянула.
— Ладно, — нетвердым голосом, задыхаясь, проговорила она. — Будь по-твоему! Неси меня в постель.
Гард рассмеялся и, не выпуская ее из объятий, отодвинулся на самый краешек качалки.
— Вот как? Выходит, я тебя хочу, а ты меня — не очень-то! Собираешься лежать и молча терпеть мое присутствие!
— Там видно будет, — поддразнила Мэйбл. Мужчина встал и понес любимую к двери.
Распахнув ее, опустил искусительницу на ноги с силой притянул к себе.
— И смотреть нечего! — насмешливо бросил я. — Никогда мы с тобой не занимались любовью молча! Ты всегда издавала восхитительные эротические звуки. Стонала, тяжело дышала и приговаривала: «Ну, пожалуйста Гард еще…» — Опустив руки на мягкие полушария ниже поясницы, он продолжал прижимать Мэйбл к себе. Она почувствовала как в живот ей уперлась твердая, горячая выпуклая плоть. Даже тринадцать лет назад ей, девушке не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что это такое. А истязатель между тем перешел на шепот: — И я любил тебя снова и снова. Тебе ведь было хорошо со мной, правда.
Взяв лицо ладонями, Мэйбл посмотрела ему прямо в глаза и серьезно ответила:
— Так хорошо, что и не выразить словами!
Гард как же я… Он отрывисто прижался к ее губам заглушая уже готовое сорваться с языка окончание фразы. Во второй раз в жизни боялся слов, которые не хотел бы слышать. Впервые это было в тот день, когда позвонил возлюбленной узнать, почему она его избегает.
узнал. А теперь иной страх охватил его. Что, она признается в любви, а он не выдержит ответит что любит ее, жить без нее не может и хочет чтобы она осталась с ним навсегда? Но больше всего пугало, что попросит ее выйти за него замуж.
И он не отрывался от губ, пока у нее пропало всякое желание говорить, но не остыло другое — заниматься любовью.
Они поднялись наверх. В спальне Мэйбл тут же стянула с него футболку, бросила па пол и, прильнув к нему, поцеловала. Сначала шею, потом плечи, руки… и замерла. Гард почувствовал на предплечье легкое прикосновение ее пальцев и понял, в чем дело. Бросив взгляд на Мэйбл, увидел, что она улыбается.
Не закончив это скучное занятие, она запустила руки под нерастегнутую рубашку, принявшись гладить грудь. Прикосновение ее пальцев доставило Гарду такое острое наслаждение, что дыхание перехватило, мышцы напряглись. С последними пуговицами он справился сам и торопливо стягивал за спиной рукава, пока его грудь покрывали жадные поцелуи.
Когда самый горячий из них задержался на соске, Гард едва сдержал стон. Единственное, на что он был способен, это зарыться руками в шелковистые пепельные волосы любимой и замереть. Она будоражила языком соски, а ее легкие покусывания были сродни ударам молний. Его ноги стали ватными, руки задрожали. — Хорошая моя… — вырвался сдавленный голос.
Будто отвечая на давно не слышанные слова, Мэйбл еще яростнее продолжила сладостную пытку и, не прерывая ее, занялась ремнем на поясе. Тонкие проворные пальцы расстегнули пряжку, потом молнию на брюках. И вот уже женская рука скользнула вовнутрь, ласково сжала плоть. Гард застонал от предвкушения еще большего наслаждения.
— Не могу ждать, — хрипло пробормотал он и, неохотно отстранив возбуждающую руку, быстро стянул с себя все, что еще было надето. Через секунду их одежда лежала рядышком на полу. Мановением руки чаровница освободила постель от малинового покрывала и, обняв Гарда, упала навзничь. Приподнявшись, он сладострастно вошел в нее, ощущая такую знакомую теплую и плотно обволакивающую нежность. Долгие годы ему не под силу было забыть это восхитительное чувство обладания любимой. Она была словно частью его души, частью его самого.
Вторя движениям, Мэйбл прижималась к его телу, будто хотела раствориться в нем, отдаваясь с такой страстью, которая ему и не снилась. Ее руки крепко сомкнулись на его пояснице и он, охваченный огнем желания, предавался любовной утехе со всей безоглядной щедростью.
— Да, милый, да… — задыхаясь, шептала она. И срывающимся голосом повторила его слова: — Не могу ждать! Сейчас!
Сейчас! Слово как эхо отозвалось в сознании Гарда. Он и сам полжизни ждал этого волшебного мгновения.
И вот уже оба, охваченные неистовым пламенем вожделения, яростно горят в нем, пока выплеснутая струя не погасила огонь…
Оказывается, не такое уж большое удовольствие спать с мужчиной, особенно когда тот, развалившись на постели, столкнул тебя на самый краешек. Уже больше года Мэйбл привыкла спать одна. И теперь с раздражением обнаружила, что простыня сбита, одеяло валяется где-то в ногах, а любимый похрапывает, не подозревая, что она лежит, скрючившись, и дрожит как осиновый лист, а сна ни в одном глазу.
Но стоило ей бросить на любимого взгляд — и раздражение как рукой сняло. Что с ней в самом деле? Ведь это не случайный любовник, это Гард! Мужчина, который так сладко одарил своей страстью и сегодняшней ночью, и много лет назад, когда обучил ее всем премудростям любви.
Человек, которому она отплатила за все черной неблагодарностью, предательством.
Грешница прильнула к нему, положила голову на плечо возлюбленного, и даже во сне он почувствовал ее присутствие — обнял, притянув к себе, и нежно погладил по спине. Какое же теплое тело — моментально согревает. Как с Гардом спокойно и уютно…
И ведет себя так, будто любит ее, хотя на самом деле никакой настоящей любви нет и в помине.
Ну и что, попыталась успокоить себя Мэйбл. Ведь знала, на что шла! Он не давал никаких обещаний, а она ни о чем не спрашивала, не строила далеко идущих планов. Врала, что тот щедро дарил, а когда уйдет, будет жить без него, как раньше. Ничего, выживет!
Как бы не так, больно кольнув, отозвался внутренний голос.
Если Гард ее бросит, она умрет, потому что одинокое сердце будет разбито.
Слезы навернулись на глаза от этих мыслей. Печальные раздумья прервал телефонный звонок. В такой ранний час воскресного утра мог побеспокоить только кто-нибудь из родни. Алану что-то понадобилось? Или сестре не терпится узнать, как прошла ночь? А может, мама? Не иначе как хочет выяснить, пойдет она в церковь или нет.
Мэйбл отодвинулась от Гарда и быстро подняла трубку стоящего на тумбочке рядом с кроватью аппарата.
— Алло, — негромко отозвалась она. Если звонит Дороти, то по одному тону обо все догадается.
Но это, к сожалению, оказалась не сестра, а Питер. И заговорил он таким приветливым голосом, какого ей давненько не приходилось слышать. Значит, что-то будет просить, решила Мэйбл, и оказалась недалека от истины.
— Знаешь, врач Реджи считает, что свидание с сыном пошло бы ему только на пользу. Он изо всех сил старается выкарабкаться. Не беспокойся, мальчика не оставят с ним один на один. Мы с Алисой об этом позаботимся.
Мэйбл села и поправила на спящем простыню. Так, понятно… Ее бывший свекор просит ни много ни мало, как разрешить отвезти ее ненаглядного сыночка к отцу, который живет за тысячи миль отсюда и который в состоянии наркотического опьянения вряд ли вообще помнит о его существовании.
Но если поведение Реджи не внушает опасений, может, он и вправду имеет право увидеться с сыном? Да и Питер обещает, что они с Алисой глаз с мальчика не будут спускать. И разве она сама всего несколько недель назад не клялась Гарду, что не будет для нее большего счастья, если Алан увидится наконец с отцом?
— Вы обсудили это с Реджи?
— Он позвонил вчера и попросил поговорить с тобой.
— Когда вы собираетесь поехать?
— В среду.
— Значит, вы хотите, чтобы я забрала его из школы и… — И тут вспомнила — в четверг ведь День благодарения.
— Вы отправитесь именно в эту среду?
— Да, и вернемся в воскресенье.
Ей предлагают провести праздник без сына, уныло подумала мать.
— Не знаю, Питер, — вздохнув, произнесла она. — Кроме того, в субботу и воскресенье сын работает… — Дайте мне подумать. Вечером я вам позвоню и скажу о своем решении.
Роллинс не стал с ней спорить и требовать немедленного ответа. Просто сказал, что будет ждать ее звонка, и повесил трубку. Подобная сговорчивость у человека, привыкшего добиваться своего любыми средствами, означала только одно — он придавал этой поездке большое значение.
Мэйбл положила трубку и, обернувшись к Гарду, поняла, что тот давно проснулся и слышал большую часть их разговора, если не весь. Он смотрел на нее вопрошающим взглядом.
— Знаю, ты считаешь, что я должна разрешить Алану поехать к отцу, — пробормотала она.
— Если с Реджи все в порядке и если за ними будут присматривать.
— Да, но это праздник! День благодарения! Приподнявшись на локте, Гард заметил:
— У тебя ведь здесь полно родни, а человек там совсем один.
Верно, грустно подумала Мэйбл, родни-то и впрямь полно, вот только его, Гарда, среди нее нет. Хотя они и занимались любовью всего несколько часов назад и сейчас он все еще лежал рядом в чем мать родила, принадлежал кому угодно, только не ей. Сам проведет праздник с людьми, которых любит и понимает, — со своими родными. С теми, кого не намерен знакомить с ней ни при каких обстоятельствах, — даже если они столкнутся на улице нос к носу.
— А как же его работа? — обеспокоенно спросила она. — Кто его отпустит?
— Надо предупредить Алана, что на несколько дней он уезжает из города, и делу конец. А все формальности по работе я беру на себя.
Прислонившись к спинке кровати, женщина задумчиво уставилась в потолок.
— Я еще ни разу не проводила праздник без сына.
— А сколько их провел в одиночестве Реджи с тех пор, как вы разошлись?
Мэйбл перевела взгляд на любовника и нахмурилась.
— А почему это ты на его стороне? Ведь не любишь его!
— Вопрос не в том, как я отношусь к твоему бывшему мужу. Просто я представляю, как чувствовал бы себя сам, будь у меня сын, а мне не разрешали бы его видеть. Отпусти его, Мэйбл! Ты обязана это сделать ради них обоих. И с Питером тебе не придется конфликтовать.
А ведь он прав, задумалась Мэйбл, хотя от этого ей не легче.
Должно быть, у нее на лице было написано, что она согласна на мировую, потому что Гард улыбнулся и притянул ее к себе.
— Ну, теперь, когда этот вопрос мы утрясли, — пробормотал умиротворитель, откидываясь на подушки, — у меня возникла еще одна маленькая проблема…
И он, взяв ее руку, положил на свою уже возбужденную плоть. Когда это ненасытный успел зарядиться, с удивлением взглянула на него Мэйбл. Уже проснулся в таком состоянии и дожидался, пока она закончит телефонный разговор, чтобы заняться любовью? Вполне вероятно. А может… Впрочем, какой смысл гадать. Нечего терять время. И она, погладив жезл любви, невинно заметила:
— А мне твоя проблема не кажется маленькой. И с каждой секундой становится все больше…
— Мэйбл… — угрожающе начал сластолюбец, но голос прервался. Жаркая дрожь пробежала по его телу, когда он почувствовал теплую влажность. — Девочка моя…
Она широко улыбнулась. Какое счастье! Гард с ней, он в ней. Какие сладостные слова — девочка моя. Раньше, когда они занимались любовью, любимый всегда так ее называл.
Может быть, будущее в конце концов не так уж безнадежно.
В среду вечером, когда Мэйбл вернулась после работы домой, Питер с Аланом уже дожидались ее. Сунув бывшему свекру чемодан, она обняла сына.
— Ну, слушайся бабушку и дедушку. Будь умником, — сказала мать, прижимая его к себе. — Желаю тебе хорошо провести время у папы.
Алан тут же попытался высвободиться, и волей-неволей родительнице пришлось его отпустить.
— Не волнуйся, мама! Как скажешь, так и будет. — Он ухмыльнулся. — И я скучать не стану, это уж точно!
Ему и в голову не приходит, что он уезжает от нее на День благодарения, подумала Мэйбл, и ей стало жалко себя. Сейчас его волнует только одно — как бы побыстрее вернуться в Мемфис, увидеть свой прежний дом, своих старых друзей и особенно отца. Она и представить себе не могла, что мальчик так скучает по Реджи.
А вот Гард прекрасно это понимал. И два раза заговаривал с ней на эту тему — сначала в парке, потом еще раз, в прошлое воскресенье.
Не обращая внимания на то, что мальчишке от нетерпения не стоится на месте, мать снова притянула его к себе и поцеловала в лоб.
— Я люблю тебя, сынок.
— Я тоже, мам. Нам пора.
Они с дедом вышли за дверь, но Алиса задержалась.
— Спасибо, что отпустила его с нами. Тебе это было нелегко, я понимаю, особенно при сложившихся обстоятельствах.
Мэйбл печально улыбнулась.
— Желаю вам приятно провести время, Алиса. И передайте от меня привет Реджи.
— Непременно. Когда прилетим, сын тебе позвонит, а завтра вечером еще раз.
— Спасибо.
Стоя в дверях, Мэйбл, подрагивая от нервного озноба, смотрела, как семейство садится в машину. Алан уехал, а мать вернулась в дом. Целых четыре дня без своего мальчика… Боже! Как это выдержать!
Но вновь проснувшиеся женские чувства возобладали над материнскими. Четыре выходных дня — праздник ведь — это целый отпуск! А в отпуске положено не грустить и, по возможности, веселиться. Что она и намерена делать, тем более что через полчаса за ней заедет Гард, и они поедут куда-нибудь поужинать, а потом в кино. Так что нечего хныкать, пора быстренько принять душ, переодеться и убрать постель… Впрочем, последнее вовсе не обязательно. Вечером все равно придется стелить для обоих.
Она как раз поднималась по лестнице, когда зазвонил телефон. Бросилась в спальню и схватила трубку.
— Ну что, сын уехал? — послышался голос Гарда.
— Да, только что.
— Ну и как ты?
— Ничего, ведь это только на четыре дня. Как-нибудь переживу.
— Не сомневаюсь. Послушай, я сегодня немного задержусь. Нужно сначала заехать к маме, но через часок буду у тебя.
Мэйбл медленно опустилась на край кровати и принялась наматывать на палец телефонный шнур.
— А может, заедешь к ней по дороге в кафе? — деланно спокойно предложила она, хотя у самой руки тряслись и сердце гулко стучало в груди. — Впрочем, как хочешь.
На секунду в трубке застыла мертвая тишина, потом Гард, будто и не слышал ее слов, осторожно сказал:
— Это ненадолго. А пока меня не будет, придумай, куда бы нам лучше пойти.
— Ладно, подумаю, — прохрипела Мэйбл. Нормально говорить она не могла — горло будто стянуло ледяным обручем. И, не попрощавшись, положила трубку.
Послышались короткие гудки. Гард, выругавшись, швырнул трубку на рычаг, вскочил с кровати и со злости пнул ногой стул. Тот рухнул на пол вместе с ворохом журналов и лежавшей на них стопкой чистого белья.
Нужно было наврать ей, сказать, что задерживается на работе, что должен съездить по делам, в банк, да мало ли что можно придумать! Все лучше, чем правда!
Но с другой стороны, лучше уж сказать все, как есть, чем везти ее к родителям. Если бы он согласился заглянуть к ним по дороге в кафе, как предлагала Мэйбл, ей непременно захотелось бы войти в дом и познакомиться с семьей, а мама бы приняла ее, как родную… Черт побери! Да она наверняка решила бы, что он привел невесту!
Кроме того, у родителей, скорее всего, была бы и Эмми со своим женихом — паренек в последнее время не вылезал от Брустеров, — а может, и еще кто-нибудь из братьев и сестер.
Хотя все они давно стали взрослыми, обзавелись собственными семьями, но родительский дом не забывали. Пришлось бы знакомить Мэйбл и с остальной родней.
Все это, конечно, так, но она явно обиделась, даже голос дрожал, с грустью подумал Гард.
Он поставил стул на место и снова положил на него журналы и белье. Нужно, пожалуй, привести комнату в более или менее человеческий вид. Если Мэйбл все же сменит гнев на милость и не прогонит его сегодня домой, на что он очень надеется, в казарму он вечером уже не вернется.
Дела свои Гард сделал быстро — несколько минут побыл с родителями, поговорил с сестрой и дал ей, как она просила, денег взаймы. Мама уже начала стряпать праздничный обед и предложила хоть ненадолго остаться, — ей хотелось угостить сыночка горячим пирогом с орехами. В любое другое время он был бы счастлив провести с родными несколько часов, но только не сегодня. Его ждала возлюбленная.
Как было бы хорошо, чтобы она вот так ждала и в последующие полсотни лет, в общем, всю оставшуюся жизнь…
Ровно через час Гард подъехал к знакомому дому. Интересно, она все еще обижается на него? А может, злится? Как ему вести себя?
Извиняться или сделать вид, что ничего не произошло?
Он поднялся по лестнице. Хозяйка сидела в широком кресле-качалке на крыльце, укутав ноги красивым желтым пледом. Поколебавшись секунду, Гард положил руки на гнутую спинку кресла и слегка качнул его.
— Привет.
Губы женщины тронула легкая улыбка. Впрочем, может, он и ошибался — в сумерках чего только не привидится…
— Привет.
— Что ты тут мерзнешь?
— В доме что-то слишком тихо и душно. А я люблю вечерком посидеть на крыльце. Да мне и не холодно вовсе. Хочешь, присаживайся ко мне.
Она откинула край тонкого шерстяного пледа, и Гард, уже без колебаний, принял приглашение. Удобно устроившись, он посадил Мэйбл на колени и укрыл ей ноги.
Некоторое время они молчали, наслаждаясь блаженным теплом. Качалка тихонько покачивалась, Мэйбл сидела, тесно прижавшись к нему, мягкие душистые волосы касались его щеки, слышалось только ее тихое ровное дыхание. Так бы и сидел всю жизнь с любимой в обнимку, подумал Гард. Что еще человеку нужно? — Ну что, уже скучаешь по Алану? — спросил он, пытаясь отвлечься от этих мыслей.
— Да.
— Но ему просто необходимо было повидаться с отцом!
— Знаю…
— С ним все будет в порядке.
— Хотелось бы верить… — Она вздохнула. — Мальчишке просто не терпелось поехать. Я и не представляла, что он так тоскует по Реджи. Я-то сама по нему никогда не скучала, поэтому понятия не имела, что Алан испытывает такие чувства.
— Никогда? — переспросил Гард, откидывая назад ее волосы. Горячее дыхание обожгло ее ухо, и женщина вздрогнула. — Ты и вправду не скучала по мужу, когда уехала от него? Неужели ни разу не появилось желания вернуться?
— Нет. К тому времени, как наша совместная жизнь потерпела крах, я растеряла остатки добрых чувств, которые испытывала к Реджи. А теперь, когда появился ты, и вовсе не хочется о нем думать.
— Ты и в самом деле к нему не вернешься?
— Никогда.
Мэйбл прижалась еще теснее, положив голову на плечо Гарда. Так спокойно было в его объятиях, так уютно, но ей хотелось большего. Хотелось, чтобы он опять любил ее, как тогда, в субботу ночью. Чтобы она снова почувствовала себя желанной, чтобы у нее появилась хоть крохотная надежда на совместное будущее.
— Ты уверена? А если твой бывший свекор предложит тебе взамен все, что пожелаешь? Или отец опять на тебя насядет? — Он помолчал. — Или сын попросит?
— Питер может дать мне все, что угодно, кроме гордости, самоуважения, честности и счастья. — А еще тебя, мысленно добавила она. — Что до моего отца… — заставить меня выйти замуж он мог только один раз. Второго не будет. А сын… — Мэйбл тяжело вздохнула. — Мальчик уже достаточно взрослый, чтобы понять — человек не всегда получает желаемое. Сейчас, скорее всего, это открытие его не обрадует, но ничего, в конце концов поймет, что с этим ничего не поделаешь. А самое главное, уяснит, что я не стану жертвовать своей жизнью ради того, чтобы сделать счастливым его одного.
Она поерзала, усаживаясь поудобнее.
— А у тебя, милый, какие планы на будущее? Остепенишься наконец? Или так и будешь до конца жизни разбивать женские сердца?
— Ничьих сердец я пока что не разбивал.
На первый вопрос он отвечать не стал, и Мэйбл в какой-то мере была этому рада. А если бы и ответил, предпочла бы правду, хоть и самую горькую. Пусть лучше признается в прошлых грешках.
— Даже той особы, с которой снимал вместе домик? — поддела она скромника.
— Нас с ней не связывало ничего, кроме голого секса, — усмехнулся Гард. — За последние несколько лет я здорово преуспел в этом деле.
— По-моему, в нем тебе равных нет, дорогой, — едва слышно проговорила Мэйбл, но дорогой расслышал.
— И тебе тоже, моя хорошая, — хмыкнул он.
— У меня был отличный учитель. — И когда Гард осклабился, обнажив крепкие зубы, добавила: — Напомни, чтобы я как-нибудь о нем рассказала.
— Расскажи сейчас, — игриво попросил он. — Куда этот тип тебя целовал, за какие места трогал. Ну-ка, покажи, чему ты научилась!
С Мэйбл тут же слетела вся напускная веселость. Протянув руку, она дотронулась до его щеки.
— Я любила его, — прозвучало позднее признание. — О Боже, Гард! Как я тебя любила!
Он крепко прижал ее к себе — щека коснулась щеки.
— И я тебя.
— Ты никогда не говорил мне об этом…
— Ты и так знала.
— Да, — только и оставалось признаться. Знать-то знала, да все равно вышла замуж за другого. Тринадцать лет назад отвернулась от единственного человека, которого так любила, а в результате сердце оказалось разбито, судьба — плачевна. Теперь, чем черт не шутит, если все повторится снова, то с точностью до наоборот — бросит ее он. Захочет чего-то такого, что она дать не в состоянии, и уйдет.
И тогда от разбитого сердца останутся одни лишь осколки…
— Эй, любовь моя горькая! — Гард ласково взял ее за подбородок, запрокинул голову. — Не грусти.
— Ничего не могу с собой поделать. Все могло бы быть по-другому. А теперь… Столько лет прошло впустую…
— Да что ты, милая! Как ты можешь! У тебя есть Алан.
Конечно, сын самое дорогое, что у нее осталось, — не сама ли так говорила Дороти несколько недель назад! — но на большее и рассчитывать нечего. Он ей дороже любых благ мира, но как бы хотелось, чтобы это был ребенок Гарда, чтобы много лет назад она сделала правильный выбор. Впрочем, прошлого не вернешь. Нужно думать о настоящем и сделать все возможное, чтобы сейчас у них с Гардом все было хорошо.
Но одна она добиться этого не в состоянии. Только вдвоем. Если он сам этого захочет. И если найдет в себе силы снова поверить ей и полюбить. То, что Гард по природе своей сильный и добрый человек, — ее счастье.
Но настолько ли сильный и добрый, чтобы все забыть и простить?
Это ей неведомо. А что если затаил обиду, отплатит за обман, с ужасом подумала Мэйбл и поежилась.
Решив, что она замерзла, Гард поплотнее укутал ее ноги пледом и прижал голову милой к своему лицу.
— Хочешь, пойдем в дом?
Ну что ж, подумала женщина, пускай он никогда уже не будет с ней вместе, не отдаст ей больше всю свою любовь и не родятся у них дети… Не судьба! Но одного у нее отнять нельзя — этого вечера. И она сполна насладится им!
— В дом? — переспросила Мэйбл и, опустив руку, положила ее на сомкнутые бедра любовника, ощущая сквозь ткань джинсов его вздымающуюся плоть. — В постель?
— Чуть позже.
— А почему? — полюбопытствовала она. — Чем займемся до того?
— Вот чем. — Гард наклонил голову и легонько коснулся губами ее губ. Она слегка приоткрыла рот, и его язык скользнул в него. От этого поцелуя жар пошел по всему телу, ей хотелось, чтобы он целовал еще и еще.
Секунду спустя Гард оторвался от ее губ и посмотрел на нее долгим взглядом. Интересно, что ему удастся разглядеть при тусклом свете, подумала Мэйбл. Что уже сама не своя от охватившего ее желания? Что страстно его хочет? Очень может быть.
А вот увидит ли, почувствует ли, как она его любит? Вот бы узнать…
Гард впился губами в ее шею, и у Мэйбл закружилась голова. Рука его пробиралась к ней под свитер. Прикосновение прохладных пальцев заставило женщину вздрогнуть, а ласковые пришельцы продолжали свой путь от живота к груди.
— Мы почему-то любили друг друга в темноте, — негромко заговорил Гард. — Помнишь? Я целовал твое тело, каждую клеточку, но видел тебя чаще при лунном свете. А моим самым страстным желанием было обладать тобой в яркий, солнечный день.
Пальцы коснулись соска, и Мэйбл прикусила губу, пытаясь сдержать стон. Может, она чересчур остро все чувствует. И немудрено — столько времени одна. А может, дело в том, что трогает ее не кто-нибудь, а единственно любимый человек. Одного его легкого прикосновения достаточно, чтобы дух захватывало, сердце начинало сильнее биться, а по телу пробегала сладкая дрожь.
С Гардом ей всегда хотелось, чтобы это восхитительное ощущение никогда не кончилось. И она не скрывала этого. Всегда давала ему понять, что хочет его так же сильно, как и он ее. Потому что любила. Столько лет прошло, но желать и любить его не перестала.
— Милая, пойдем в дом, — послышался голос, полный страсти. — В постель…
Он хотел было отнять руку от груди, но Мэйбл помешала — еще сильнее прижала ее, вновь испытывая сладостное чувство, когда теплая ладонь легла на сосок.
— Ты же хотел еще немного посидеть.
— Ну, если тебе так нравится…
На нее снова обрушился град горячих поцелуев, а рука все ласкала и ласкала ее груди. Изнемогая от этой чудесной пытки, Мэйбл резко отпрянула.
— Ладно, — нетвердым голосом, задыхаясь, проговорила она. — Будь по-твоему! Неси меня в постель.
Гард рассмеялся и, не выпуская ее из объятий, отодвинулся на самый краешек качалки.
— Вот как? Выходит, я тебя хочу, а ты меня — не очень-то! Собираешься лежать и молча терпеть мое присутствие!
— Там видно будет, — поддразнила Мэйбл. Мужчина встал и понес любимую к двери.
Распахнув ее, опустил искусительницу на ноги с силой притянул к себе.
— И смотреть нечего! — насмешливо бросил я. — Никогда мы с тобой не занимались любовью молча! Ты всегда издавала восхитительные эротические звуки. Стонала, тяжело дышала и приговаривала: «Ну, пожалуйста Гард еще…» — Опустив руки на мягкие полушария ниже поясницы, он продолжал прижимать Мэйбл к себе. Она почувствовала как в живот ей уперлась твердая, горячая выпуклая плоть. Даже тринадцать лет назад ей, девушке не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что это такое. А истязатель между тем перешел на шепот: — И я любил тебя снова и снова. Тебе ведь было хорошо со мной, правда.
Взяв лицо ладонями, Мэйбл посмотрела ему прямо в глаза и серьезно ответила:
— Так хорошо, что и не выразить словами!
Гард как же я… Он отрывисто прижался к ее губам заглушая уже готовое сорваться с языка окончание фразы. Во второй раз в жизни боялся слов, которые не хотел бы слышать. Впервые это было в тот день, когда позвонил возлюбленной узнать, почему она его избегает.
узнал. А теперь иной страх охватил его. Что, она признается в любви, а он не выдержит ответит что любит ее, жить без нее не может и хочет чтобы она осталась с ним навсегда? Но больше всего пугало, что попросит ее выйти за него замуж.
И он не отрывался от губ, пока у нее пропало всякое желание говорить, но не остыло другое — заниматься любовью.
Они поднялись наверх. В спальне Мэйбл тут же стянула с него футболку, бросила па пол и, прильнув к нему, поцеловала. Сначала шею, потом плечи, руки… и замерла. Гард почувствовал на предплечье легкое прикосновение ее пальцев и понял, в чем дело. Бросив взгляд на Мэйбл, увидел, что она улыбается.