Только Мэйбл нельзя назвать любой матерью, а Алана любым сыном. Они привилегированные. Одним словом, особенные…
Судебный пристав взял с Брустера клятву говорить только правду, после чего попросил его занять свидетельское место.
— Назовите свою фамилию и род занятий, — обратился к нему прокурор.
— Лейтенант военной полиции Гард Брустер.
— Где вы служите, лейтенант Брустер?
— В гарнизоне Джи-Пойнта.
— Кем?
— Начальником кинологического отдела.
— Сколько времени служите в военной полиции?
— Тринадцать лет.
— Лейтенант Брустер, расскажите суду, что произошло в ночь на седьмое октября.
Избегая смотреть на Мэйбл, полицейский поведал о происшедшем. Как он остановился перед домом и услышал звон разбитого стекла, как они с Бизоном стали дожидаться, что будет дальше, и дождались — из дома появились двое ребят, далеко не с пустыми руками, как собака нашла подсудимого под столом.
Рассказывая, он кинул взгляд на мальчишку, о котором говорил таким беспристрастным тоном. Алан сидел рядом со своим адвокатом, седовласым пожилым мужчиной. На малолетке темные брюки, белая рубашка, волосы такие же густые, светлые, как у родительницы, причесаны волосок к волоску. Бледное лицо, отчего большие темно-голубые глаза кажутся совсем огромными. Такие невинные глазищи, хотя на самом деле таковыми не являются.
Совсем как у матери.
Повернись жизнь по-другому, это мог бы быть его сын, подумал Гард, и от одной мысли об этом ему стало не по себе. Он не представлял, каким был бы отцом — скорее всего точной копией своего, — но в одном не сомневался: его сын никогда бы не попал на скамью подсудимых. Никогда бы ради сомнительного удовольствия не пошел на преступление. Сумел бы найти в себе силы сказать дружкам «нет».
Прокурор поблагодарил лейтенанта и разрешил ему сесть. У адвоката Алана вопросов к свидетелю не оказалось. Сегодня защитнику предстояло не столько защищать своего клиента, сколько просить о снисхождении. Ведь какие бы речи он ни произносил, факт остается фактом — Алан незаконно проник в здание с целью присвоения чужой собственности. Поэтому единственное, что ему оставалось, — это напирать на то, что его подзащитный хороший мальчик, все произошедшее случилось с ним впервые, родители его разошлись совсем недавно, при этом матери пришлось срывать его с насиженного места, где он прожил всю жизнь, и везти в Стампу, что ребенок из благополучной семьи, небезызвестной в городе. Уж о последнем-то адвокат не забыл упомянуть, с неприязнью подумал Гард.
Судья разрешил свидетелю покинуть зал заседаниями тот направился к выходу. Проходя мимо Мэйбл, почувствовал на себе ее взгляд, но даже не повернул головы в сторону женщины. И так уже досыта насмотрелся, до конца жизни хватит. Теперь он мечтал только об одном — забыть ее.
Ему хотелось поскорее выйти из здания суда и отправиться обратно а Джи-Пойнт. Судебное заседание закончится, и, не дай Бог, Мейбл опять начнет доставать его какими-нибудь дурацкими вопросами, но в коридоре его ждала маленькая неожиданность в лице депутата округа Стенфорд, в прошлом сотрудника военной полиции. Гард работал с ним когда-то.
Пока они разговаривали, лейтенант потихоньку пятился к лифту и уже нажал на кнопку вызова, как кто-то окликнул его. Не успел, чертыхнулся про себя беглец.
Депутат взглянул на Мэйбл, потом на офицера и усмехнулся.
— Хороша… — тихонько заметил он. — Ну ладно, Брустер, пока. Еще увидимся.
Гард продолжал, не отрываясь, смотреть на двери лифта, видя позади лишь несколько смутных пятен: серое — костюма, розовое — блузки, пепельное — волос. Ему и не нужно было оглядываться, он кожей чувствовал присутствие ненавистной особы.
Крепко сжав руки, Мэйбл искоса взглянула на него. Вроде живой человек, подумала она, а на самом деле словно закован в ледяной панцирь, даже не ледяной, а скорее железобетонный.
Лед имеет обыкновение таять, обнажая все то, что под ним, эта же непробиваемая стена, которую он воздвиг, никогда не треснет, явив на свет человека, которого она когда-то любила, с грустью подумала женщина.
— Ты оказался прав, — наконец сказала она. — Судья приговорил Алана к принудительным работам и возмещению убытков. Ему и его дружкам придется заработать деньги, чтобы вставить новое окно, в общем, компенсировать весь ущерб, который они причинили.
Будет работать в форте Джи-Пойнт. Там придумали какую-то новую программу для перевоспитания отбившихся от рук подростков.
Только она договорила последние слова, как подошел лифт, дверцы с шумом раскрылись, но Гард и не думал заходить. Медленно обернулся и посмотрел прямо в глаза женщины. Холодное безразличие на его лице уступило место недоверию, потом испугу. Что это с ним, смешавшись, подумала Мэйбл. Сам ведь ожидал такого приговора.
— В форте Джи-Пойнт? — резко переспросил он.
Она кивнула, а двери лифта снова сомкнулись, и кабина поползла вниз.
— Ты уверена?
— Ну да… Судья так сказал… Выругавшись, Гард со всей силы снова нажал на кнопку.
— Его ведь должны были направить отбывать наказание куда-нибудь в округ Стенфорд, — голосом, дрожащим от злости, сказал он.
Мэйбл нерешительно заметила:
— Но ведь форт Джи-Пойнт как раз и находится в округе Стенфорд… по крайней мере часть его. И потом — именно там он совершил преступление. А что, Гард?
Он невесело рассмеялся и с досадой покачал головой.
— Дело в том, что я и еще несколько человек отвечаем за проведение этой программы. Так что именно мне придется перевоспитывать твоего сыночка.
Не дожидаясь лифта, он зашагал прочь и скрылся за дверью с табличкой «Выход», оставив Мэйбл одну в коридоре. Только этого Алану не хватало, мрачно подумала она. Чтобы мальчишку перевоспитывал человек, который презирает его отца и ненавидит мать, который решил для себя, что Алан никудышный ребенок, только потому, что он ее сын.
Нет, Брустер не такой, попыталась успокоить себя женщина. Он не станет вымещать свою неприязнь к ней на одиннадцатилетнем мальчике. Хоть и ненавидит ее всей душой, не падет так низко. Да и Алану общение с ним пойдет только на пользу. Пусть знает, что существуют мужчины, не похожие ни на его отца, который, если не возьмется за ум, к сорока годам погибнет, ни на дедушку Ральфа, считающего, что счастье не столько в деньгах, сколько в их количестве, ни на дедушку Питера, искренне полагающего, что никто не может с ним сравниться только потому, что он носит фамилию Роллинс.
— Привет, мам, — раздался угрюмый голос Алана. Оказывается, они с мистером Моррисоном уже вышли из зала суда.
Дэн Моррисон был старым другом их семьи, партнером ее отца по гольфу. Когда Мэйбл получила повестку из суда, она долго думала, к кому обратиться, и решила, что самая достойная кандидатура — это мистер Моррисон. Обычно он вел гражданские, а не уголовные дела, но в данном случае, считала мать, это не играло никакой роли. Даже самый распрекрасный защитник в городе не смог бы вытащить сына из этой передряги, по крайней мере честным путем. А она хотела лишь одного — чтобы Алан получил справедливое наказание за свое преступление.
Адвокат протянул родительнице листок бумаги.
— Вот перечень убытков, которые должен возместить ваш сын. Работать начнет уже с этой субботы. — Он ободряюще улыбнулся. — А эта их новая программа, бесспорно, представляет интерес. Над подростками берут шефство добровольцы из самых разнообразных служб — юридической, социальной, психиатрической…
— И из военной полиции, — машинально добавила Мэйбл.
— Да, из военной полиции, конечно, тоже, — согласился мистер Моррисон.
— Ой, мам, я ведь не буду работать с тем фараоном, правда? — испуганно спросил Алан.
— Боюсь, придется. Как раз лейтенант Брустер и берет над тобой шефство. — Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно безразличнее, но по выражению лица адвоката поняла, что это ей не очень-то удалось.
— Брустер… Помнится, я знавал молодого человека с такой фамилией…
Он замолчал, так и не договорив, и Мэйбл натянуто улыбнулась.
— Да. — Еще бы ему не знать его! Ее отец то и дело сокрушался перед друзьями по поводу того, что она имела глупость связаться с Гардом Брустером. — Алан, пожалуйста, подожди нас у окна.
И когда тот отошел, сказала:
— Ни мои родители, ни Роллинсы и не догадываются о том, что произошло. Прошу вас, мистер Моррисон, не говорить ничего моему отцу. Я сама все скажу.
— Ему будет не очень-то приятно.
Мэйбл взглянула на сына, потом вспомнила, какое лицо было у Гарда, когда он с ней разговаривал, и горько улыбнулась.
— А кому из нас приятно? Так почему для отца нужно делать исключение?
— Я мог бы попросить судью пересмотреть решение, — предложил адвокат. — Стоит только сказать ему, что у вас с одним из ответственных за проведение программы были в прошлом… гм… кое-какие отношения, и вам не очень-то удобно, чтобы он вел дело вашего сына, и все.
А как же Гард, подумала Мэйбл. Неужели никому и в голову не придет, что ему тоже может быть неудобно? И даже больше, чем кому бы то ни было.
— Спасибо, мистер Моррисон, не нужно. Как-нибудь переживем.
— Если я могу еще что-нибудь для вас сделать…
— Благодарю вас.
Мистер Моррисон на правах старого друга обнял ее на прощание и удалился.
— Алан, иди сюда, — позвала Мэйбл.
— Мне что-то не хочется в школу, мам, — сказал он, когда они вошли в лифт. — Можно сегодня остаться дома?
— Нет. Мне надо на работу, а тебе придется идти на занятия. Ты не так уж опаздываешь.
— Но ведь меня будут спрашивать, где я был. Ты не скажешь им, правда, мам? Вдруг все узнают, что тогда будет?! Ну, пожалуйста, не заставляй меня идти, мам, — взмолился Алан.
Ее так и подмывало обнять его, утешить, сказать, что сейчас они поедут домой и спрячутся там от всех. Но она понимала, что это невозможно. Не могут же они притворяться, что ничего не произошло.
— Не бойся, я скажу только директору. Стив с Джеффри ходят в другую школу? Да? Значит, ребята узнают обо всем, только если ты сам им расскажешь. А ведь ты умеешь держать рот на замке, правда? — И она впервые за весь день улыбнулась — уж очень потешно выглядел ее сын с разинутым ртом.
Они вышли из здания суда и направились к автомобильной стоянке. Плюхнувшись на сиденье, Алан пробормотал:
— Ненавижу этого фараона!
— Ты же его совсем не знаешь, — сдержанно произнесла мать. — И потом, у него есть фамилия. Брустер. Постарайся запомнить.
— В полицейском участке ты называла его по имени. Ты что, его знаешь?
Мэйбл похолодела. Она и представить себе не могла, что сын той ночью невольно подслушал что-то из их короткого разговора с Гардом. Но, очевидно, так оно и было.
— Да, — с трудом призналась она. — Я давно его знаю.
— Ты с ним встречалась до папы? И откуда этот прокурорский тон?
Избегая глядеть на него, она выехала со стоянки. Вся цепь ее отношений с Гардом не содержала в себе ничего, кроме лжи. Приходилось лгать всем — родителям, друзьям, Реджи, Гарду… и даже самой себе. Как это печально, что ей всегда недоставало мужества высоко поднять голову и сказать: «Да, я встречаюсь с этим парнем. Мы друзья и любовники, и я очень его люблю».
Но ей было не до откровенных признаний.
Да и не ребенку же изливать душу… И Мэйбл, взглянув на сына, улыбнулась и в который раз солгала.
— Мы дружили, когда я училась в колледже.
— Как ты могла дружить с фараоном?!
Когда это он успел научиться так презрительно относиться к полицейским, раздраженно подумала мать. Откуда это у него? Нужно немедленно поставить его на место!
— Не смей говорить таким тоном! — ледяным голосом отчеканила она. — И вообще, разберись-ка лучше со своими делами.
— А что с ними разбираться! Сниму деньги со своего счета и заплачу, — заявил Алан, но, увидев, что мать покачала головой, осекся. — Ты, хочешь сказать, что я должен заработать эти деньги?
— Да. Все до единого цента.
— Но ведь у меня в банке уже сейчас куча денег!
— Их тебе подарил дедушка, а эти заработаешь сам!
— Но ведь это же глупо, мам! Зачем зря надрываться?
Машина подъехала к светофору — как раз загорелся красный свет — и остановилась. Мэйбл обернулась и холодно взглянула на сына.
— Будешь работать, мой миленький, и давай прекратим этот разговор.
— Никакой это не разговор, — в голосе сына прозвучали вызывающие нотки. — Разговор — это когда один человек слушает, что ему говорит другой. А ты ничего не слушаешь! Ты уже все сама решила, а что я скажу, тебя не волнует. Ты думаешь, что все знаешь, и…
— Ну, хватит! — Мэйбл чуть было не сорвалась на крик, но вовремя спохватилась. Нет, она не опустится до поросячьего визга! Конечно, и у них, как и в любой другой семье, случались стычки, но чтобы сын говорил с ней таким дерзким тоном… такого еще никогда не бывало.
Неужели из милого, послушного мальчика, с которым у нее никогда не было никаких проблем, он потихоньку превращается в злостного преступника, который не принесет ей ничего, кроме горя?
Нет, она этого не допустит, твердо решила женщина. Будет бороться за своего ребенка до конца!
Всю оставшуюся часть пути сын молчал. Наконец они свернули на стоянку перед школой.
— Не стану я заниматься этим дурацким общественно полезным трудом! — мрачно заявил он.
Мэйбл, стиснув зубы, сдержала уже готовые вырваться слова. Поставила машину, выключила двигатель, взяла сумочку и вышла.
— Да… Тебе бы так! — с обидой продолжил Алан, вышагивая рядом с ней. — Надо же чего придумали! Заставляют детей собирать всякий мусор, чистить конюшни! Буду возвращаться домой грязный как свинья, и вонючий как…
Мать метнула на сына яростный взгляд, и он послушно закрыл рот. Толкнул входную дверь и поплелся следом за матерью в учительскую.
Двадцать минут спустя Мэйбл уже ехала на работу. Работала она экономистом одной из местных фирм. Когда встречалась с Гардом, училась в экономическом колледже. Выйдя замуж за Реджи, академический отпуск брать не стала — закончила учебу вместе с однокурсниками. Но работать по специальности начала только в последние годы. На последнем курсе должен был родиться Алан, какая уж тут работа…
Но к тому времени, как сын пошел в третий класс, пришлось идти работать — ничего другого не оставалось. Жизнь Реджи стремительно катилась под гору, и частенько на то, чтобы оплатить счета и купить еду, оставалась только ее крошечная зарплата. После того как мужа в первый раз арестовали по обвинению в употреблении наркотиков, компания, в которой он занимал ответственный пост, направила его на принудительное лечение. Мэйбл была тогда наивной дурочкой — верила, что все будет хорошо… Впрочем, несколько месяцев так оно и было. Но тяга мужа к наркотикам оказалась гораздо сильнее тяги ко всему остальному — работе, жене, сыну. Через полгода его снова арестовали, выгнали с работы, и их чуть было не вышвырнули из дома.
И тогда Мэйбл обратилась за помощью к его родителям. Роллинсы оплатили их последние долги и дали денег на повторное лечение сына в клинике для наркоманов. Они предложили еще чем-нибудь помочь, но невестка отказалась. У нее хватало денег на единственно возможный, как она считала, шаг.
На развод.
Сколько раз она закрывала глаза на художества мужа. Сколько раз приписывала его странное поведение выпивке, заторможенное состояние — усталости после напряженного трудового дня.
Гард от души бы порадовался, узнай он, что первый толчок к прозрению, к осознанию того, что происходит нечто ужасное, дали деньги. Сначала счета, которые Реджи всегда оплачивал без задержки в первые годы их совместной жизни, стали приходить с пометками «Просрочено» и «Повторно». И когда она, чтобы оплатить их, кинулась снимать деньги в банке, — супруг регулярно откладывал кругленькую сумму, — оказалось, что из-за долгов их счет заморожен. Акции и облигации, которые они покупали вместе, проданы, депозитные счета аннулированы. Муженек промотал тысячи долларов, а ей было и невдомек…
Через некоторое время она узнала, что денег нет и на чековом счете, и что за дом не вносили плату уже многие месяцы. Потом первый арест Реджи. Клиника. Второй арест. Развод…
Мэйбл никогда бы не оставила его в таком бедственном положении, но она была загнана в угол и нужно было думать о сыне. Самое лучшее, что можно было предпринять в подобной ситуации, — это увезти ребенка от непутевого отца. Она собиралась подать на развод еще раньше, когда обнаружила, что муж — он как раз вышел из клиники в первый раз — прячет наркотики в детской, среди игрушек сына и в шкафу с его одеждой. Но он умолял ее остаться, клялся и божился, что покончит с этой отравой. Она поверила… И вот второй арест. Больше она не в силах была терпеть…
…Мэйбл поставила машину на стоянку перед своим офисом и несколько минут сидела за рулем, погрузившись в воспоминания. В свое время, когда финансовое положение ее отца настолько осложнилось, что единственным выходом из создавшегося положения оказалось выгодное замужество, она ушла от Гарда. Потом бросила Реджи. Может быть, у нее не хватает ума решать серьезные проблемы… Наверное, она и в самом деле напрочь лишена твердости, стойкости духа и мужества.
Что ж, даже если это и так, Алан ей дороже всего на свете. Что бы он ни натворил, как бы плохи ни были его дела, она не бросит своего сына. И никому не позволит его обижать!
Ведь он — единственное, что у нее осталось.
Субботний денек выдался теплым и ясным. Небо было голубое-голубое, а облака такие легкие и мягкие, что, казалось, вот-вот взмоют еще выше. В такой погожий день отчетливо ощущаешь, что осень уже на исходе, а зима еще не вступила в свои права. Великолепная пора для поездки за город, прогулок в парке!
Впрочем, у Брустера ни на то, ни на другое времени не было. Его ждала работа.
Малолетние правонарушители, точнее, несовершеннолетние преступники, которым предстояло сегодня трудиться, собирались на стоянке перед полицейским участком. Для одних мучения, к счастью, уже заканчивались, хотя несколько сотен часов общественно полезного труда по три-четыре часа в день кажутся долгим сроком. Для других, например для Алана, все еще впереди. Одни мальчишки отбывали не первое наказание, другие — только начинали. Были среди собравшихся дети офицеров, унтер-офицеров и рядовых, и несколько ребят, родители которых не имели к военной службе никакого отношения. Некоторые происходили из благополучных семей, другие из неблагополучных.
Но имелось у этих ребят и нечто такое, что их объединяло — все они попали в беду.
Несколько минут назад Гард увидел, как Мэйбл привезла сына. Плавно подъехала шикарная машина, постояла ровно столько, сколько потребовалось, чтобы парнишка успел выйти, и так же плавно укатила прочь. А Гард сидел в полицейском участке и носа не высовывал — не хватало еще нарваться на разговор с ней.
Ну, слава Богу, уехала, с облегчением вздохнул он. Можно без опаски выходить.
Когда начальник военной полиции объяснил цель новой экспериментальной программы и спросил, кто из его подчиненных не побоялся бы взяться за ее осуществление в качестве воспитателей, Гард не колебался ни секунды. Он любил работать с детьми. И свято верил в то, что зрелый мужчина, умеющий отвечать за свои поступки, работая вместе с отбившимися от рук ребятами, а не только присматривая за ними, может добиться своим примером самых положительных результатов.
Но когда на собрании добровольцев узнал, что в его маленькую группу собираются включить Алана Роллинса, понял, что совершил величайшую ошибку, согласившись участвовать в программе. Этого парня уже не перевоспитать — ему успели вбить в голову, что он особенный. И пример брать ему интересней не с какого-то работяги-полицейского, а с отпетого преступника.
Да будь Алан даже пай-мальчиком, подумал Гард, ему и тогда лучше было бы держаться от этого мальчишки подальше. Не хотел он постоянно иметь перед глазами живое напоминание о Мэйбл!
А самое главное — ему не хотелось вспоминать о том, что Алан мог бы быть его сыном.
Да полно, ведь ты взрослый мужчина, способный держать себя в руках, усмехнулся лейтенант, выходя вслед за другими добровольцами во двор.
Вскоре ребят разбили на группы, и каждый взрослый отвел своих подопечных в сторону — знакомиться. Гард подождал, пока остались только трое мальчишек, и сказал:
— Вы втроем будете работать со мной. Подойдите поближе.
— Ну повезло так повезло! — пробормотал Алан. — Надо же, прикрепили к полицейскому!
Воспитатель, пропустив мимо ушей реплику, пробежал глазами список фамилий.
— Кто из вас Фрэнсис?
Худенький, черноволосый подросток поднял руку. Выглядел он совсем пацаненком.
— Ага. Значит, ты Мэтью, — обратился Гард ко второму, коренастому пареньку с беззаботным лицом. Тот кивнул. — А ты Алан. Меня зовут Гард Брустер.
На собрании было решено обходиться без званий. Мальчишка из семьи офицера мог бы посчитать себя униженным, если бы ему отдавал приказы рядовой, и наоборот, паренек из семьи рядового чувствовал бы себя не в своей тарелке, попади он под командование офицера. Впрочем, что-то подсказывало Гарду, что проблемы подобного рода перед ним сегодня не встанут. А вот от единственного гражданского ребенка, который, вероятно, понятия не имеет ни о каких званиях, да и не хочет иметь, похоже, придется ждать неприятностей.
Само собой разумеется, Брустеру были известны обстоятельства дела Алана, да и остальных ребят в общих чертах тоже. К примеру Фрэнсис. Двенадцать лет. В семье еще трое сыновей. Он старший. Воспитывается без матери. Специализируется на кражах. Их было уже три. И все он совершил в мотелях. Мэтью одиннадцать. Единственный сын. Из семьи военнослужащего — отец капитан. Мальчишка ограбил магазин спорттоваров. С ним были дружки, но поймали только его одного. Сообщников своих до сих пор не выдал.
— Ну? — спросил Алан. — Когда начнем? Горю желанием побыстрее отделаться.
Гард облокотился о низкую бетонную стенку и окинул парнишку пристальным взглядом. Футболка его — на вид старенькая, потрепанная, но с ярлыком известной фирмы, равно как и джинсы. А вот кроссовки новенькие. Беленькие и, на неискушенный лейтенантский взгляд, довольно дорогие.
— Ты дома, когда работаешь, тоже так одеваешься? — спросил он самым дружелюбным тоном с невозмутимым выражением лица, запрятав свою неприязнь к мальчишке как можно дальше.
— Дома меня не заставляют работать, — пробурчал баловень.
Не сомневаюсь, чуть было не вырвалось у Гарда, но он успел сдержаться. Если не в состоянии относиться к своим подопечным — ко всем без исключения — беспристрастно, независимо от личной приязни или неприязни, он не имеет права и близко к ним подходить.
— Отличные у тебя кроссовки, — заметил он. Алан только сердито взглянул на него.
— Дорогие?
— Вам такие сроду не купить! — хвастливо бросил мальчишка.
Что правда, то правда, про себя согласился с ним Гард. Конечно, на его счету в банке достаточно денег, чтобы позволить себе такую роскошную вещь, но что-то в нем — видимо, еще с тех времен, когда одевался на дешевых распродажах, — восставало при одной мысли о том, что можно потратить на какие-то кроссовки сотню долларов.
— Выглядят совсем новенькими, — заметил он.
— Они и есть новые!
Гард небрежно сложил руки на груди.
— Для чего ты сюда приехал, Алан? — спросил он и впервые увидел, что с мальчика слетела напускная храбрость. Ему не хотелось, чтобы остальные узнали, почему он попал сюда. Ага, если стыдится того, что натворил, это хороший знак, а вот если досадует, что не сумел улизнуть с места преступления, дело плохо.
— Так зачем ты сегодня сюда приехал?
— Работать, — проворчал наказанный.
— Значит, работать… В этой одежде?
Один из ребят хихикнул, и лейтенант, строго глянув на него, опять повернулся к Алану. Тот смотрел с нескрываемой ненавистью.
— А что? Собирать мусор и в такой одежде можно! Ничего с ней не сделается.
— Резонно. Только ты сегодня будешь не мусор собирать, а чистить конюшни. — И он ткнул пальцем в стоявший поодаль серый фургон. — Пошли, ребята.
На полпути до фургона решил остановиться и проверить, идет ли Алан за ним. Спокойно, спокойно… Ты же любишь детей, твердил он про себя, как заклинание, оборачиваясь. Что верно, то верно. Он действительно их любил. Ему уже приходилось с ними работать, да и с детьми своих друзей он прекрасно ладил. А племянники и племянницы его просто обожали.
Но он не любил нахальных детей.
Не переносил, когда его пытались вывести из себя.
И ему был неприятен именно этот мальчишка.
— Ну что, идешь?
— Вы ведь специально это делаете, да? — тихим, дрожащим от злости голосом спросил Алан. — Из-за мамы?
Гард так и застыл на месте. С трудом сдерживаясь, шагнул в его сторону.
— К твоей матери это не имеет никакого отношения. А вот к тебе — самое непосредственное. Сумел напакостить — сумей и отвечать за свои поступки! Не я выбрал для тебя такое наказание. И поставили тебя в мою команду без моего ведома. Ты, конечно, вправе отказаться работать, тогда на следующей неделе состоится повторное заседание суда, и тебя переведут куда-нибудь в другое место. Но поверь мне, красавчик, чистка конюшен и уборка территории — это самое легкое, что только может быть.
Судебный пристав взял с Брустера клятву говорить только правду, после чего попросил его занять свидетельское место.
— Назовите свою фамилию и род занятий, — обратился к нему прокурор.
— Лейтенант военной полиции Гард Брустер.
— Где вы служите, лейтенант Брустер?
— В гарнизоне Джи-Пойнта.
— Кем?
— Начальником кинологического отдела.
— Сколько времени служите в военной полиции?
— Тринадцать лет.
— Лейтенант Брустер, расскажите суду, что произошло в ночь на седьмое октября.
Избегая смотреть на Мэйбл, полицейский поведал о происшедшем. Как он остановился перед домом и услышал звон разбитого стекла, как они с Бизоном стали дожидаться, что будет дальше, и дождались — из дома появились двое ребят, далеко не с пустыми руками, как собака нашла подсудимого под столом.
Рассказывая, он кинул взгляд на мальчишку, о котором говорил таким беспристрастным тоном. Алан сидел рядом со своим адвокатом, седовласым пожилым мужчиной. На малолетке темные брюки, белая рубашка, волосы такие же густые, светлые, как у родительницы, причесаны волосок к волоску. Бледное лицо, отчего большие темно-голубые глаза кажутся совсем огромными. Такие невинные глазищи, хотя на самом деле таковыми не являются.
Совсем как у матери.
Повернись жизнь по-другому, это мог бы быть его сын, подумал Гард, и от одной мысли об этом ему стало не по себе. Он не представлял, каким был бы отцом — скорее всего точной копией своего, — но в одном не сомневался: его сын никогда бы не попал на скамью подсудимых. Никогда бы ради сомнительного удовольствия не пошел на преступление. Сумел бы найти в себе силы сказать дружкам «нет».
Прокурор поблагодарил лейтенанта и разрешил ему сесть. У адвоката Алана вопросов к свидетелю не оказалось. Сегодня защитнику предстояло не столько защищать своего клиента, сколько просить о снисхождении. Ведь какие бы речи он ни произносил, факт остается фактом — Алан незаконно проник в здание с целью присвоения чужой собственности. Поэтому единственное, что ему оставалось, — это напирать на то, что его подзащитный хороший мальчик, все произошедшее случилось с ним впервые, родители его разошлись совсем недавно, при этом матери пришлось срывать его с насиженного места, где он прожил всю жизнь, и везти в Стампу, что ребенок из благополучной семьи, небезызвестной в городе. Уж о последнем-то адвокат не забыл упомянуть, с неприязнью подумал Гард.
Судья разрешил свидетелю покинуть зал заседаниями тот направился к выходу. Проходя мимо Мэйбл, почувствовал на себе ее взгляд, но даже не повернул головы в сторону женщины. И так уже досыта насмотрелся, до конца жизни хватит. Теперь он мечтал только об одном — забыть ее.
Ему хотелось поскорее выйти из здания суда и отправиться обратно а Джи-Пойнт. Судебное заседание закончится, и, не дай Бог, Мейбл опять начнет доставать его какими-нибудь дурацкими вопросами, но в коридоре его ждала маленькая неожиданность в лице депутата округа Стенфорд, в прошлом сотрудника военной полиции. Гард работал с ним когда-то.
Пока они разговаривали, лейтенант потихоньку пятился к лифту и уже нажал на кнопку вызова, как кто-то окликнул его. Не успел, чертыхнулся про себя беглец.
Депутат взглянул на Мэйбл, потом на офицера и усмехнулся.
— Хороша… — тихонько заметил он. — Ну ладно, Брустер, пока. Еще увидимся.
Гард продолжал, не отрываясь, смотреть на двери лифта, видя позади лишь несколько смутных пятен: серое — костюма, розовое — блузки, пепельное — волос. Ему и не нужно было оглядываться, он кожей чувствовал присутствие ненавистной особы.
Крепко сжав руки, Мэйбл искоса взглянула на него. Вроде живой человек, подумала она, а на самом деле словно закован в ледяной панцирь, даже не ледяной, а скорее железобетонный.
Лед имеет обыкновение таять, обнажая все то, что под ним, эта же непробиваемая стена, которую он воздвиг, никогда не треснет, явив на свет человека, которого она когда-то любила, с грустью подумала женщина.
— Ты оказался прав, — наконец сказала она. — Судья приговорил Алана к принудительным работам и возмещению убытков. Ему и его дружкам придется заработать деньги, чтобы вставить новое окно, в общем, компенсировать весь ущерб, который они причинили.
Будет работать в форте Джи-Пойнт. Там придумали какую-то новую программу для перевоспитания отбившихся от рук подростков.
Только она договорила последние слова, как подошел лифт, дверцы с шумом раскрылись, но Гард и не думал заходить. Медленно обернулся и посмотрел прямо в глаза женщины. Холодное безразличие на его лице уступило место недоверию, потом испугу. Что это с ним, смешавшись, подумала Мэйбл. Сам ведь ожидал такого приговора.
— В форте Джи-Пойнт? — резко переспросил он.
Она кивнула, а двери лифта снова сомкнулись, и кабина поползла вниз.
— Ты уверена?
— Ну да… Судья так сказал… Выругавшись, Гард со всей силы снова нажал на кнопку.
— Его ведь должны были направить отбывать наказание куда-нибудь в округ Стенфорд, — голосом, дрожащим от злости, сказал он.
Мэйбл нерешительно заметила:
— Но ведь форт Джи-Пойнт как раз и находится в округе Стенфорд… по крайней мере часть его. И потом — именно там он совершил преступление. А что, Гард?
Он невесело рассмеялся и с досадой покачал головой.
— Дело в том, что я и еще несколько человек отвечаем за проведение этой программы. Так что именно мне придется перевоспитывать твоего сыночка.
Не дожидаясь лифта, он зашагал прочь и скрылся за дверью с табличкой «Выход», оставив Мэйбл одну в коридоре. Только этого Алану не хватало, мрачно подумала она. Чтобы мальчишку перевоспитывал человек, который презирает его отца и ненавидит мать, который решил для себя, что Алан никудышный ребенок, только потому, что он ее сын.
Нет, Брустер не такой, попыталась успокоить себя женщина. Он не станет вымещать свою неприязнь к ней на одиннадцатилетнем мальчике. Хоть и ненавидит ее всей душой, не падет так низко. Да и Алану общение с ним пойдет только на пользу. Пусть знает, что существуют мужчины, не похожие ни на его отца, который, если не возьмется за ум, к сорока годам погибнет, ни на дедушку Ральфа, считающего, что счастье не столько в деньгах, сколько в их количестве, ни на дедушку Питера, искренне полагающего, что никто не может с ним сравниться только потому, что он носит фамилию Роллинс.
— Привет, мам, — раздался угрюмый голос Алана. Оказывается, они с мистером Моррисоном уже вышли из зала суда.
Дэн Моррисон был старым другом их семьи, партнером ее отца по гольфу. Когда Мэйбл получила повестку из суда, она долго думала, к кому обратиться, и решила, что самая достойная кандидатура — это мистер Моррисон. Обычно он вел гражданские, а не уголовные дела, но в данном случае, считала мать, это не играло никакой роли. Даже самый распрекрасный защитник в городе не смог бы вытащить сына из этой передряги, по крайней мере честным путем. А она хотела лишь одного — чтобы Алан получил справедливое наказание за свое преступление.
Адвокат протянул родительнице листок бумаги.
— Вот перечень убытков, которые должен возместить ваш сын. Работать начнет уже с этой субботы. — Он ободряюще улыбнулся. — А эта их новая программа, бесспорно, представляет интерес. Над подростками берут шефство добровольцы из самых разнообразных служб — юридической, социальной, психиатрической…
— И из военной полиции, — машинально добавила Мэйбл.
— Да, из военной полиции, конечно, тоже, — согласился мистер Моррисон.
— Ой, мам, я ведь не буду работать с тем фараоном, правда? — испуганно спросил Алан.
— Боюсь, придется. Как раз лейтенант Брустер и берет над тобой шефство. — Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно безразличнее, но по выражению лица адвоката поняла, что это ей не очень-то удалось.
— Брустер… Помнится, я знавал молодого человека с такой фамилией…
Он замолчал, так и не договорив, и Мэйбл натянуто улыбнулась.
— Да. — Еще бы ему не знать его! Ее отец то и дело сокрушался перед друзьями по поводу того, что она имела глупость связаться с Гардом Брустером. — Алан, пожалуйста, подожди нас у окна.
И когда тот отошел, сказала:
— Ни мои родители, ни Роллинсы и не догадываются о том, что произошло. Прошу вас, мистер Моррисон, не говорить ничего моему отцу. Я сама все скажу.
— Ему будет не очень-то приятно.
Мэйбл взглянула на сына, потом вспомнила, какое лицо было у Гарда, когда он с ней разговаривал, и горько улыбнулась.
— А кому из нас приятно? Так почему для отца нужно делать исключение?
— Я мог бы попросить судью пересмотреть решение, — предложил адвокат. — Стоит только сказать ему, что у вас с одним из ответственных за проведение программы были в прошлом… гм… кое-какие отношения, и вам не очень-то удобно, чтобы он вел дело вашего сына, и все.
А как же Гард, подумала Мэйбл. Неужели никому и в голову не придет, что ему тоже может быть неудобно? И даже больше, чем кому бы то ни было.
— Спасибо, мистер Моррисон, не нужно. Как-нибудь переживем.
— Если я могу еще что-нибудь для вас сделать…
— Благодарю вас.
Мистер Моррисон на правах старого друга обнял ее на прощание и удалился.
— Алан, иди сюда, — позвала Мэйбл.
— Мне что-то не хочется в школу, мам, — сказал он, когда они вошли в лифт. — Можно сегодня остаться дома?
— Нет. Мне надо на работу, а тебе придется идти на занятия. Ты не так уж опаздываешь.
— Но ведь меня будут спрашивать, где я был. Ты не скажешь им, правда, мам? Вдруг все узнают, что тогда будет?! Ну, пожалуйста, не заставляй меня идти, мам, — взмолился Алан.
Ее так и подмывало обнять его, утешить, сказать, что сейчас они поедут домой и спрячутся там от всех. Но она понимала, что это невозможно. Не могут же они притворяться, что ничего не произошло.
— Не бойся, я скажу только директору. Стив с Джеффри ходят в другую школу? Да? Значит, ребята узнают обо всем, только если ты сам им расскажешь. А ведь ты умеешь держать рот на замке, правда? — И она впервые за весь день улыбнулась — уж очень потешно выглядел ее сын с разинутым ртом.
Они вышли из здания суда и направились к автомобильной стоянке. Плюхнувшись на сиденье, Алан пробормотал:
— Ненавижу этого фараона!
— Ты же его совсем не знаешь, — сдержанно произнесла мать. — И потом, у него есть фамилия. Брустер. Постарайся запомнить.
— В полицейском участке ты называла его по имени. Ты что, его знаешь?
Мэйбл похолодела. Она и представить себе не могла, что сын той ночью невольно подслушал что-то из их короткого разговора с Гардом. Но, очевидно, так оно и было.
— Да, — с трудом призналась она. — Я давно его знаю.
— Ты с ним встречалась до папы? И откуда этот прокурорский тон?
Избегая глядеть на него, она выехала со стоянки. Вся цепь ее отношений с Гардом не содержала в себе ничего, кроме лжи. Приходилось лгать всем — родителям, друзьям, Реджи, Гарду… и даже самой себе. Как это печально, что ей всегда недоставало мужества высоко поднять голову и сказать: «Да, я встречаюсь с этим парнем. Мы друзья и любовники, и я очень его люблю».
Но ей было не до откровенных признаний.
Да и не ребенку же изливать душу… И Мэйбл, взглянув на сына, улыбнулась и в который раз солгала.
— Мы дружили, когда я училась в колледже.
— Как ты могла дружить с фараоном?!
Когда это он успел научиться так презрительно относиться к полицейским, раздраженно подумала мать. Откуда это у него? Нужно немедленно поставить его на место!
— Не смей говорить таким тоном! — ледяным голосом отчеканила она. — И вообще, разберись-ка лучше со своими делами.
— А что с ними разбираться! Сниму деньги со своего счета и заплачу, — заявил Алан, но, увидев, что мать покачала головой, осекся. — Ты, хочешь сказать, что я должен заработать эти деньги?
— Да. Все до единого цента.
— Но ведь у меня в банке уже сейчас куча денег!
— Их тебе подарил дедушка, а эти заработаешь сам!
— Но ведь это же глупо, мам! Зачем зря надрываться?
Машина подъехала к светофору — как раз загорелся красный свет — и остановилась. Мэйбл обернулась и холодно взглянула на сына.
— Будешь работать, мой миленький, и давай прекратим этот разговор.
— Никакой это не разговор, — в голосе сына прозвучали вызывающие нотки. — Разговор — это когда один человек слушает, что ему говорит другой. А ты ничего не слушаешь! Ты уже все сама решила, а что я скажу, тебя не волнует. Ты думаешь, что все знаешь, и…
— Ну, хватит! — Мэйбл чуть было не сорвалась на крик, но вовремя спохватилась. Нет, она не опустится до поросячьего визга! Конечно, и у них, как и в любой другой семье, случались стычки, но чтобы сын говорил с ней таким дерзким тоном… такого еще никогда не бывало.
Неужели из милого, послушного мальчика, с которым у нее никогда не было никаких проблем, он потихоньку превращается в злостного преступника, который не принесет ей ничего, кроме горя?
Нет, она этого не допустит, твердо решила женщина. Будет бороться за своего ребенка до конца!
Всю оставшуюся часть пути сын молчал. Наконец они свернули на стоянку перед школой.
— Не стану я заниматься этим дурацким общественно полезным трудом! — мрачно заявил он.
Мэйбл, стиснув зубы, сдержала уже готовые вырваться слова. Поставила машину, выключила двигатель, взяла сумочку и вышла.
— Да… Тебе бы так! — с обидой продолжил Алан, вышагивая рядом с ней. — Надо же чего придумали! Заставляют детей собирать всякий мусор, чистить конюшни! Буду возвращаться домой грязный как свинья, и вонючий как…
Мать метнула на сына яростный взгляд, и он послушно закрыл рот. Толкнул входную дверь и поплелся следом за матерью в учительскую.
Двадцать минут спустя Мэйбл уже ехала на работу. Работала она экономистом одной из местных фирм. Когда встречалась с Гардом, училась в экономическом колледже. Выйдя замуж за Реджи, академический отпуск брать не стала — закончила учебу вместе с однокурсниками. Но работать по специальности начала только в последние годы. На последнем курсе должен был родиться Алан, какая уж тут работа…
Но к тому времени, как сын пошел в третий класс, пришлось идти работать — ничего другого не оставалось. Жизнь Реджи стремительно катилась под гору, и частенько на то, чтобы оплатить счета и купить еду, оставалась только ее крошечная зарплата. После того как мужа в первый раз арестовали по обвинению в употреблении наркотиков, компания, в которой он занимал ответственный пост, направила его на принудительное лечение. Мэйбл была тогда наивной дурочкой — верила, что все будет хорошо… Впрочем, несколько месяцев так оно и было. Но тяга мужа к наркотикам оказалась гораздо сильнее тяги ко всему остальному — работе, жене, сыну. Через полгода его снова арестовали, выгнали с работы, и их чуть было не вышвырнули из дома.
И тогда Мэйбл обратилась за помощью к его родителям. Роллинсы оплатили их последние долги и дали денег на повторное лечение сына в клинике для наркоманов. Они предложили еще чем-нибудь помочь, но невестка отказалась. У нее хватало денег на единственно возможный, как она считала, шаг.
На развод.
Сколько раз она закрывала глаза на художества мужа. Сколько раз приписывала его странное поведение выпивке, заторможенное состояние — усталости после напряженного трудового дня.
Гард от души бы порадовался, узнай он, что первый толчок к прозрению, к осознанию того, что происходит нечто ужасное, дали деньги. Сначала счета, которые Реджи всегда оплачивал без задержки в первые годы их совместной жизни, стали приходить с пометками «Просрочено» и «Повторно». И когда она, чтобы оплатить их, кинулась снимать деньги в банке, — супруг регулярно откладывал кругленькую сумму, — оказалось, что из-за долгов их счет заморожен. Акции и облигации, которые они покупали вместе, проданы, депозитные счета аннулированы. Муженек промотал тысячи долларов, а ей было и невдомек…
Через некоторое время она узнала, что денег нет и на чековом счете, и что за дом не вносили плату уже многие месяцы. Потом первый арест Реджи. Клиника. Второй арест. Развод…
Мэйбл никогда бы не оставила его в таком бедственном положении, но она была загнана в угол и нужно было думать о сыне. Самое лучшее, что можно было предпринять в подобной ситуации, — это увезти ребенка от непутевого отца. Она собиралась подать на развод еще раньше, когда обнаружила, что муж — он как раз вышел из клиники в первый раз — прячет наркотики в детской, среди игрушек сына и в шкафу с его одеждой. Но он умолял ее остаться, клялся и божился, что покончит с этой отравой. Она поверила… И вот второй арест. Больше она не в силах была терпеть…
…Мэйбл поставила машину на стоянку перед своим офисом и несколько минут сидела за рулем, погрузившись в воспоминания. В свое время, когда финансовое положение ее отца настолько осложнилось, что единственным выходом из создавшегося положения оказалось выгодное замужество, она ушла от Гарда. Потом бросила Реджи. Может быть, у нее не хватает ума решать серьезные проблемы… Наверное, она и в самом деле напрочь лишена твердости, стойкости духа и мужества.
Что ж, даже если это и так, Алан ей дороже всего на свете. Что бы он ни натворил, как бы плохи ни были его дела, она не бросит своего сына. И никому не позволит его обижать!
Ведь он — единственное, что у нее осталось.
Субботний денек выдался теплым и ясным. Небо было голубое-голубое, а облака такие легкие и мягкие, что, казалось, вот-вот взмоют еще выше. В такой погожий день отчетливо ощущаешь, что осень уже на исходе, а зима еще не вступила в свои права. Великолепная пора для поездки за город, прогулок в парке!
Впрочем, у Брустера ни на то, ни на другое времени не было. Его ждала работа.
Малолетние правонарушители, точнее, несовершеннолетние преступники, которым предстояло сегодня трудиться, собирались на стоянке перед полицейским участком. Для одних мучения, к счастью, уже заканчивались, хотя несколько сотен часов общественно полезного труда по три-четыре часа в день кажутся долгим сроком. Для других, например для Алана, все еще впереди. Одни мальчишки отбывали не первое наказание, другие — только начинали. Были среди собравшихся дети офицеров, унтер-офицеров и рядовых, и несколько ребят, родители которых не имели к военной службе никакого отношения. Некоторые происходили из благополучных семей, другие из неблагополучных.
Но имелось у этих ребят и нечто такое, что их объединяло — все они попали в беду.
Несколько минут назад Гард увидел, как Мэйбл привезла сына. Плавно подъехала шикарная машина, постояла ровно столько, сколько потребовалось, чтобы парнишка успел выйти, и так же плавно укатила прочь. А Гард сидел в полицейском участке и носа не высовывал — не хватало еще нарваться на разговор с ней.
Ну, слава Богу, уехала, с облегчением вздохнул он. Можно без опаски выходить.
Когда начальник военной полиции объяснил цель новой экспериментальной программы и спросил, кто из его подчиненных не побоялся бы взяться за ее осуществление в качестве воспитателей, Гард не колебался ни секунды. Он любил работать с детьми. И свято верил в то, что зрелый мужчина, умеющий отвечать за свои поступки, работая вместе с отбившимися от рук ребятами, а не только присматривая за ними, может добиться своим примером самых положительных результатов.
Но когда на собрании добровольцев узнал, что в его маленькую группу собираются включить Алана Роллинса, понял, что совершил величайшую ошибку, согласившись участвовать в программе. Этого парня уже не перевоспитать — ему успели вбить в голову, что он особенный. И пример брать ему интересней не с какого-то работяги-полицейского, а с отпетого преступника.
Да будь Алан даже пай-мальчиком, подумал Гард, ему и тогда лучше было бы держаться от этого мальчишки подальше. Не хотел он постоянно иметь перед глазами живое напоминание о Мэйбл!
А самое главное — ему не хотелось вспоминать о том, что Алан мог бы быть его сыном.
Да полно, ведь ты взрослый мужчина, способный держать себя в руках, усмехнулся лейтенант, выходя вслед за другими добровольцами во двор.
Вскоре ребят разбили на группы, и каждый взрослый отвел своих подопечных в сторону — знакомиться. Гард подождал, пока остались только трое мальчишек, и сказал:
— Вы втроем будете работать со мной. Подойдите поближе.
— Ну повезло так повезло! — пробормотал Алан. — Надо же, прикрепили к полицейскому!
Воспитатель, пропустив мимо ушей реплику, пробежал глазами список фамилий.
— Кто из вас Фрэнсис?
Худенький, черноволосый подросток поднял руку. Выглядел он совсем пацаненком.
— Ага. Значит, ты Мэтью, — обратился Гард ко второму, коренастому пареньку с беззаботным лицом. Тот кивнул. — А ты Алан. Меня зовут Гард Брустер.
На собрании было решено обходиться без званий. Мальчишка из семьи офицера мог бы посчитать себя униженным, если бы ему отдавал приказы рядовой, и наоборот, паренек из семьи рядового чувствовал бы себя не в своей тарелке, попади он под командование офицера. Впрочем, что-то подсказывало Гарду, что проблемы подобного рода перед ним сегодня не встанут. А вот от единственного гражданского ребенка, который, вероятно, понятия не имеет ни о каких званиях, да и не хочет иметь, похоже, придется ждать неприятностей.
Само собой разумеется, Брустеру были известны обстоятельства дела Алана, да и остальных ребят в общих чертах тоже. К примеру Фрэнсис. Двенадцать лет. В семье еще трое сыновей. Он старший. Воспитывается без матери. Специализируется на кражах. Их было уже три. И все он совершил в мотелях. Мэтью одиннадцать. Единственный сын. Из семьи военнослужащего — отец капитан. Мальчишка ограбил магазин спорттоваров. С ним были дружки, но поймали только его одного. Сообщников своих до сих пор не выдал.
— Ну? — спросил Алан. — Когда начнем? Горю желанием побыстрее отделаться.
Гард облокотился о низкую бетонную стенку и окинул парнишку пристальным взглядом. Футболка его — на вид старенькая, потрепанная, но с ярлыком известной фирмы, равно как и джинсы. А вот кроссовки новенькие. Беленькие и, на неискушенный лейтенантский взгляд, довольно дорогие.
— Ты дома, когда работаешь, тоже так одеваешься? — спросил он самым дружелюбным тоном с невозмутимым выражением лица, запрятав свою неприязнь к мальчишке как можно дальше.
— Дома меня не заставляют работать, — пробурчал баловень.
Не сомневаюсь, чуть было не вырвалось у Гарда, но он успел сдержаться. Если не в состоянии относиться к своим подопечным — ко всем без исключения — беспристрастно, независимо от личной приязни или неприязни, он не имеет права и близко к ним подходить.
— Отличные у тебя кроссовки, — заметил он. Алан только сердито взглянул на него.
— Дорогие?
— Вам такие сроду не купить! — хвастливо бросил мальчишка.
Что правда, то правда, про себя согласился с ним Гард. Конечно, на его счету в банке достаточно денег, чтобы позволить себе такую роскошную вещь, но что-то в нем — видимо, еще с тех времен, когда одевался на дешевых распродажах, — восставало при одной мысли о том, что можно потратить на какие-то кроссовки сотню долларов.
— Выглядят совсем новенькими, — заметил он.
— Они и есть новые!
Гард небрежно сложил руки на груди.
— Для чего ты сюда приехал, Алан? — спросил он и впервые увидел, что с мальчика слетела напускная храбрость. Ему не хотелось, чтобы остальные узнали, почему он попал сюда. Ага, если стыдится того, что натворил, это хороший знак, а вот если досадует, что не сумел улизнуть с места преступления, дело плохо.
— Так зачем ты сегодня сюда приехал?
— Работать, — проворчал наказанный.
— Значит, работать… В этой одежде?
Один из ребят хихикнул, и лейтенант, строго глянув на него, опять повернулся к Алану. Тот смотрел с нескрываемой ненавистью.
— А что? Собирать мусор и в такой одежде можно! Ничего с ней не сделается.
— Резонно. Только ты сегодня будешь не мусор собирать, а чистить конюшни. — И он ткнул пальцем в стоявший поодаль серый фургон. — Пошли, ребята.
На полпути до фургона решил остановиться и проверить, идет ли Алан за ним. Спокойно, спокойно… Ты же любишь детей, твердил он про себя, как заклинание, оборачиваясь. Что верно, то верно. Он действительно их любил. Ему уже приходилось с ними работать, да и с детьми своих друзей он прекрасно ладил. А племянники и племянницы его просто обожали.
Но он не любил нахальных детей.
Не переносил, когда его пытались вывести из себя.
И ему был неприятен именно этот мальчишка.
— Ну что, идешь?
— Вы ведь специально это делаете, да? — тихим, дрожащим от злости голосом спросил Алан. — Из-за мамы?
Гард так и застыл на месте. С трудом сдерживаясь, шагнул в его сторону.
— К твоей матери это не имеет никакого отношения. А вот к тебе — самое непосредственное. Сумел напакостить — сумей и отвечать за свои поступки! Не я выбрал для тебя такое наказание. И поставили тебя в мою команду без моего ведома. Ты, конечно, вправе отказаться работать, тогда на следующей неделе состоится повторное заседание суда, и тебя переведут куда-нибудь в другое место. Но поверь мне, красавчик, чистка конюшен и уборка территории — это самое легкое, что только может быть.