Хмелевская Иоанна. Бесконечная шайка

   У меня язык не повернулся сказать, что выглядит он прекрасно и нечего говорить о похоронах.
   - А что с тобой?
   - Что же может быть? При какой болезни человек выглядит, как я, в больнице не лежит и знает, что дело безнадежное? Уже пошли метастазы, морфий я еще не принимаю, но протяну не больше трех месяцев. Да не смотри так, я уже свыкся с этим. Я верующий, надеюсь, перейду в другой мир. Вот и посмотрю, есть ли он, другой. А там уж наверняка не будет моего рака, и это очень утешает, знаешь ли... Перестань, Иоанна, отнесись к этому спокойно, обращайся со мной, как с нормальным человеком. Конечно, совсем не обязательно уговаривать отправиться вместе в турпоход или путешествие вокруг света, но разговаривай нормально, не надо меня жалеть. В семье у меня порядок, со мной жена, уход обеспечен. Она только на один день уехала по делам, завтра вернется.
   - Вот и прекрасно, - подхватила я, немного придя в себя. - Я ведь никогда не годилась в сестры милосердия, а тут испугалась, что придется цацкаться с тобой как не знаю с кем. О смерти не будем думать, все умрем" рано или поздно, не будем больше об этом.
   Очень обрадовала Бартека моя философия. Вынув руки из-под головы и оторвав взгляд от морских просторов, он взглянул на меня. Те же самые глаза, голубые, добрые, внимательные.
   - Знаешь, Иоанна, я так рад, что довелось тебя увидеть! А теперь скажи, каким ветром тебя сюда занесло.
   - Долгая история. И если честно, разыскивала я не тебя, а некоего Леванда, которому мне хотелось задать парочку вопросов.
   - Фамилию я сократил с самого начала, так удобней...
   - Понятно. А как ты вообще здесь оказался?
   - По правде говоря, из-за тебя.
   - Езус-Мария!
   - Сколько мне было тогда? Девятнадцать, а любил я тебя по-страшному. И соображал: чтобы тебя завоевать, надо добиться славы и богатства, только тогда смогу тебе импонировать...
   - Бартек, и не стыдно на старости лет так меня оскорблять!
   - Ну что ты, я не оскорбляю. Вовсе не хочу утверждать, что тебя привлекало богатство, просто мне надо было чего-то добиться в жизни, стать человеком, чтобы ты обратила на меня внимание, а для этого необходимо и богатство, и слава, должна же в чем-то проявляться ценность человека. Да будь я хоть трижды гением, а поселюсь затворником в шалаше, как ты узнаешь, что я гений? Сама вспомни, какое значение придавала тогда материальным ценностям.
   - Помню. И до сих пор придаю.
   - Вот именно. А кем я тогда был? Музыкант, даже не композитор, а исполнитель, и то руку сломал. Вот я и решил - надо бежать за границу. Во-первых, мою руку там вылечат. Вспомни, как тогда мы верили, что там - все возможно. А во-вторых, в Америке легко сделать карьеру.
   - И что дальше?
   - Ну и с таким настроением я легко попался на удочку аферистов.
   - Ну наконец-то! - воскликнула я.
   - Что наконец?-не понял Бартек и даже перестал раскачиваться в кресле-качалке.
   - Из-за этой твоей аферы я и приехала сюда.
   - Не понял.
   - Сейчас поясню, но сначала ты докончи.
   - В Канаду я приехал потому, что здесь у меня был один дальний родственник. Я рассчитывал на его помощь.
   - Знаю. Приехал ты в Канаду и продал бабуле Доманевской старинные часы.
   - О, холера! - вырвалось у Бартека.
   - Вот об этих часах я и собиралась тебя порасспросить. Дело прошлое, даже если ты их украл - ничего, срок давности уже миновал. Расскажи мне о них все подробнее, будь человеком!
   - А зачем?
   - Затем, что наткнулась на страшно запутанную аферу и не могу одна в ней разобраться. Все тебе расскажу, но сначала хочу услышать от тебя о часах.
   Бартек поудобнее уселся в кресле, взял со стола бокал с соком, отхлебнул и с улыбкой посмотрел на меня:
   - А ты все такая же! Ничуть не изменилась за все эти годы.
   - Не преувеличивай, тогда у меня были косички.
   - А в остальном такая же. Ладно, расскажу, хотя и неприятно мне возвращаться к той истории. Ты не шутишь, та афера все еще тянется?
   - Не шучу. Ну, выкладывай! Поставив бокал на стол, Бартек начал рассказывать, поглядывая то на залив, то на меня:
   - В то время я познакомился с одним парнем, был он немного старше меня и тоже учился в музыкальной школе. Звали его Мундя. Таларский фамилия.
   Я фыркнула, как разъяренная кошка, и Бартеку пришлось прервать рассказ в самом начале.
   - Ты что? Знала его?
   - Нет, слышала. Бартек, ты золото! Столько времени я напрасно пыталась хоть что-то узнать о нем!
   - Ага, значит, пригожусь тебе? Ну так слушай. Мундя был парень неглупый, и хотя было ему в ту пору лет пятнадцать, он придумал, как можно разбогатеть. Тогда все мальчишки зачитывались романами о том, как на погибших кораблях затоплены сокровища и как удачливые герои становились богачами, доставая эти сокровища. Умный Мундя сообразил, что нет необходимости отправляться в экспедиции к далеким морям и заниматься поисками затонувших кораблей. Сокровищами были нашпигованы Западные Земли, отошедшие к нам от Германии, где убегавшие от русских шкопы прятали награбленное в Восточной Европе добро. Надо только разузнать, где именно, а для человека с головой это не так уж трудно. От одного военнопленного Мундя услышал о поместье то ли барона, то ли немецкого полковника, куда тот свозил несметные богатства, а вывезти на Запад не успел; слишком быстро подошел фронт, вот ему и пришлось все попрятать. Мундя понимал, что это не единичный случай, и развил бурную деятельность разузнавал, разнюхивал. Не напрямую, конечно, притворялся, что его интересуют военные действия, разгром немцев. Это было так естественно, многие польские мальчишки сразу после войны ни о чем другом как о боях-сражениях и не говорили. А Мундя был парень ушлый. Знаешь, сколько он собрал разных сведений о передвижениях немецких воинских частей, в первую очередь интендантских? Погоди, как бы мне не запутаться в хронологии...
   Я вынула сигарету.
   - Тебе дым не вреден?
   - Мне уже ничто не повредит, - махнул рукой Бартек. - Не правда ли, тоже утешение? Ну так вот, когда мы с ним сблизились, он уже располагал конкретной информацией. И о том немецком полковнике, поместье которого находилось под Хоэн-вальде, и о каком-то немецком интенданте, который машинами возил добро на ферму своего отца йа Мазурских озерах. Сейчас я не вспомню, куда именно, но тогда Мундя показывал мне даже на карте. Интендант попал под бомбежку, а его папаша потонул в озере, когда бежал от наших на лодке. И еще Мундя говорил мне о каком-то солдате вермахта, скорняке по специальности, которому случайно попал в руки багаж погибшего гестаповца, так тот скорняк закопал его где-то на кладбище. Запомнилась мне и вдова немецкого барона, во дворец которой всю войну свозили награбленное добро ее сыновья и прочие племянники. Вроде бы у нее скопилось громадное количество всяких редкостей, старинное серебро, фарфор, картины, драгоценности. И еще Мундя говорил о каком-то генерале-эсэсовце, который закопал свой клад в лесу. И вроде о каком-то доме лесника... или охотничьем домике, уже плохо помню. И еще рассказывал о затопленных в болоте золоте и драгоценностях, которые привезли на двух грузовиках полковник с рыжим адъютантом в сопровождении шестнадцати эсэсовцев. Золото в водонепроницаемых железных ящиках было опущено в воду, а ящики соединены цепью, конец которой был привязан к толстому дереву, тоже под водой. Так вот, этот рыжий адъютант, как только сокровища были спрятаны, всех поубивал, гранатой взорвал машины, а сам сбежал, намереваясь потом в одиночку извлечь золото.
   Луна зашла. Воды залива потемнели, и только сейчас мы заметили, что наступила ночь. Бартек встал с кресла и включил электричество.
   - Ты не голодна?
   - Не беспокойся. Хотя... знаешь что, давай поедим, но по очереди. Ты будешь есть, а я рассказывать и наоборот. Чтобы нб терять время.
   Одобрив предложенную мною систему ужина, Бартек направился в кухню, я за ним. Общими усилиями мы приготовили то, что с большой натяжкой можно было назвать ужином и по очереди поужинали. Я еле уложилась во времени со своим рассказом, потому что Бартек ел очень мало. Потом он продолжил свой:
   - Ну вот, обо всем этом мне рассказал Мундя, потому что я собирался выехать на лечение в Австрию. Один из друзей моего отца, тоже музыкант, австрийский дирижер, обещал помочь, устроить меня на лечение в Вене. Обещал и сдержал свое обещание. Уезжал я легально, такую оказию Мундя упустить не мог. Он мне очень хорошо объяснил, что, если даже в Австрии мне удастся провести в клинике все исследования, сделать все анализы и первую операцию, все равно мне предстоит длительное лечение, никто за меня платить не будет, да и потом без денег на Западе мне делать нечего.
   Бартек опять сел в кресло-качалку, подложив руки под голову и уставившись невидящим взглядом на темные воды залива, продолжал рассказывать:
   - Глуп я был, совсем щенок, уговаривать меня долго не пришлось. Поскольку выезжал я легально, с кучей бумаг и анализов да еще в сопровождении одного, дипломата из австрийского посольства, мог провезти в своем багаже все что угодно. Вот перед самым отъездом мы с Мундей и еще одним типом отправились в окрестности Хоэнвальде и с помощью имеющейся у Мунди карты нашли один из запрятанных бароном-полковником кладов. Большую часть клада должен был перевезти через границу я, меньшую, в основном драгоценности, Мундя, который вскоре после моего отъезда тоже собирался ехать на какой-то симпозиум по рекомендации его профессора, всего дня на два, так что большой багаж у человека, который едет в такую короткую командировку, мог показаться подозрительным, таможенники обязательно бы принялись шарить в чемоданах. Другое дело я, еду надолго и по уважительной причине. Ну да ладно, что теперь оправдываться, согласился сам, дурак! Поверил дружку, не ехать же мне, и в самом деле, с пустыми руками...
   - И что дальше?
   - В Вене я мотался по клиникам, вывезенное добро лежало до приезда Мунди. Он и в самом деле скоро приехал, встреча наша была короткой. Мундя признался, что не собирается возвращаться, намерен зацепиться где-то здесь, он, как и его отец, юрист, знакомые отца помогут найти работу, выберет самое лучшее, в общем, не пропадет. Тем более что провез в маленьком портфельчике целое состояние. При мне за один кулон получил от ювелира пять тысяч долларов, тогда это были громадные деньги. Поделили мы мою контрабанду и расстались. Только спустя некоторое время я обнаружил, что меня обокрали.
   - Расскажи об этом подробнее.
   - Жил я в гостинице, там и припрятал свою долю немецкого клада. Припрятал и не заглядывал в тайник, у меня сначала было порядочно денег, с собой привез. Но они как-то быстро разлетелись - анализы, массажи, консультации у лучших профессоров, то да се, какие-то процедуры, прогревания, рентген. Короче, вскоре я остался без гроша и тоже решил кое-что из ценностей реализовать. После того, как австрийские светила медицины откровенно признались - они больше ничего для моей руки сделать не могут, надо ехать за океан, там больше возможностей. Ну и оказалось - пуст мой тайник, почти пуст, осталось всего несколько самых громоздких предметов, вроде настольных часов, остальное куда-то делось. Когда украли, я не знал, долго в тайник не заглядывал. Представляешь мое состояние? С лечением ничего не вышло, вся надежда на США или Канаду, а теперь получается и ехать не с чем! Поехал я в Канаду, все-таки дешевле жизнь, да и родственники обещали помочь. По приезде продал все, чтобы получить деньги на лечение. Спасибо здешним врачам, не стали тянуть из меня денежки, сразу сказали, что лечиться не имеет смысла, все равно полностью руку не восстановить. Ничего не поделаешь, пришлось махнуть рукой на свои грандиозные планы и как-то приспосабливаться к жизни.
   - Я уверена, обокрал тебя подонок Мундя. О его богатстве слагали легенды. Если помнишь, расскажи мне подробнее о тех картах, что он собирал. Ты только упомянул о них.
   - Многое подзабылось. Помню лишь, что собрал он их множество, а когда появились конкуренты, решил уничтожить, сделав для себя микрофотографии, чтобы спрятать было легче. А чтобы вконец запутать возможных соперников, с каждой карты делал два снимка - один представлял собой микрофотографию, другая же часть - просто снимок, уменьшенный в сколько-то там раз. Тут у него накладка вышла. Рассказывал мне, как хитро придумал спрятать снимок в портрете, был у него знакомый художник, который рисовал портреты выезжающим за границу...
   - О портрете с приклеенной фотографией мне все известно, - перебила я Бартека, - знаю, что произошла путаница и снимок остался в Польше. Интересно знать, кто же его припрятал?
   - Его мать, Мундя сам мне рассказывал. Командировка у него получилась неожиданная, надо было срочно уезжать, он сам не успел захватить, вот и попросил мать хорошенько запрятать. Мать обожала сыночка, все для него делала.
   - И спрятала очень хорошо, надо отдать ей должное. А кто забрал вторую часть?
   - Он сказал - не знает. Очень был зол, говорил - несколько лет жизни псу под хвост! Что-то невнятно бормотал, будто вынужден был сам отдать, от этого зависела его загранкомандировка, но все было так обставлено, что он не видел человека, которому отдал.
   - С таким запутанным делом в жизни не сталкивалась! - сердито заметила я. - Узнаю все новые данные, а они лишь еще больше усложняют дело!
   Бартек с сочувствием произнес:
   - Из того, что ты мне рассказала, следует - история продолжается. Неужели до сих пор где-то в наших лесах лежат запрятанные немцами богатства? Неужели до сих пор их не раскопали?
   - Наверняка многие раскопали, и не обязательно с помощью немецких карт, и не обязательно мошенники из преступных шаек. Натыкались на них случайно. Но уверена - еще много осталось в тайниках. Например, золото в болотце, что тот адъютант припрятал. Вряд ли такое удалось бы вытащить втихую. А из клада под Хоэнвальде вы все выгребли?
   - Выгребали много, но не уверен, что все. Я тебе сказал, действовали мы втроем...
   - Кто был третьим?
   - Как же его звали?.. Погоди, дай вспомнить... Нет, не припомню. Один из сообщников, к тому времени у него их немного осталось. Клад мы на три части поделили. А спрятан он был не в Земле, а в доме. Часть в подвале, часть в сейфе за шкафом, часть на чердаке среди всевозможного хлама, но Мундя знал - в двух сундуках, на самом дне, а больше всего под полом в маленькой сторожке при въезде в поместье. Третий наш сообщник взял в основном картины, нам с Мундей их было бы труднее вывезти. Мундя забрал драгоценности, да я тебе уже говорил. А сколько в доме этого шкопа было старинной мебели! Знаешь, я до сих пор помню напольные старинные часы, очень старые, я думал - сломанные. Так мы их завели, и они пошли! И куранты били, поразительно чистый звук...
   - А ты мог бы подробно описать, что тебе досталось? То, что потом ты распродавал?
   - Одна вещь у меня до сих пор осталась, - сказал Бартек, с удивлением глядя на кучу мусора, вытряхнутую мною из сумки на стол.
   Разыскав наконец нужный снимок, я показала его Бартеку, вернее, сунула под нос. Алицины родственники в интерьере.
   - На людей не смотри, все внимание на сервант на заднем плане. Нет ли чего знакомого?
   Внимательно рассмотрев сервант, Бартек, ни слова не говоря, поднялся и вышел из комнаты. Вернулся он через три минуты и поставил на стол фарфоровый предмет.
   - Вот это я оставил себе на память. Удалось получить наконец работу, и я решил не продавать последнюю оставшуюся вещь, пока нужда не заставит. Слава Богу, до сих пор не заставила.
   Быстренько вытащив из косметички лупу, я стала сравнивать фарфоровое изделие с предметом на фотографии. Потом вручила лупу Бартеку, потом отобрала и снова принялась разглядывать. Сомнений не осталось - на столе стоял соусник Алиции!
   - Он! - озадаченно подтвердил и Бартек. - Он самый, правда, цвета не разберешь, но узор и форма... Ты хочешь сказать, у него есть хозяин?
   Я тяжело вздохнула.
   - Ничего не поделаешь, есть. Срок давности истек, но Алиция не признает сроков давности.
   - Значит, надо ей это вернуть. Ты возьмешься? И скажи, что вор очень извиняется.
   - А тебе не жалко?
   - Нет. Теперь я понимаю то, чего не понимал мальчишкой. И вижу, как глупые мальчишеские выходки негодяи используют в своих целях. Ты думаешь, я смогу спокойно смотреть на него и любоваться? А часы? Что с часами?
   - Часы мне так просто не отдадут, у собственных родичей пришлось бы их когтями выцарапывать. Они их купили на законном основании, и самым разумным было бы выкупить их у Эльжбеты за денежки Мунди. Ты не знаешь, где он сейчас?
   - Понятия не имею. Стой, вспомнил, как звали третьего! Фредя, ну конечно же Фредя!
   - Что?!
   - Альфред Козловский, но Мундя называл его Фредей. Он был старше нас лет на десять, не меньше. Тоже собирался удрать из Польши, не знаю, что с ним сейчас.
   В голове завертелись самые разные предположения: Фредя каким-то образом раздвоился, Фредя просто очень хорошо сохранился, у Фреди был брат... Нет, глупости, никто не дает братьям одинаковые имена.
   - А у этого Козловского были дети, не помнишь?
   Бартек задумался.
   - Кажется, была у него жена и двое детей. И теперь, когда я могу спокойно все припомнить, сдается мне, что не Мундя был главарем, а тот Фредя. Но это лишь мои домыслы, уверенности нет. Неприятный был тип, не любил я его.
   Бартек предложил мне остановиться у него, я поблагодарила и отказалась. Меня ждали у Тересы, да и вообще через две недели я собиралась возвращаться в Польшу. Он не стал настаивать и пообещал позвонить, если еще что припомнит.
   А потом сел за пианино и стал играть. Играл для меня, как это делал много лет назад. Снова слышала я знакомые мелодии, снова была пятнадцатилетней девчонкой на тощих ножках, с косичками, закрученными вокруг головы. А за пианино сидел веснушчатый влюбленный мальчишка. В бархатном небе над заливом Святого Лаврентия горели и переливались звезды, и у меня сжалось сердце, когда я подумала о том, что этот мальчишка навсегда останется здесь...
   - Твой? - спросила я Алицию, поставив соусник перед ней на стол.
   - Не может быть! - воскликнула Алиция, схватив в руки обретенную фамильную реликвию и с недоверием ее разглядывая. - С ума сойти! Мой, точно. Откуда он у тебя? То есть не мой, а моей тетки. Откуда?!
   - От вора. Очень просил извинить его. Поставив на стол драгоценный антикварный предмет, Алиция с недоумением взглянула на меня.
   - Ты шутишь? Мундя просил извинить?
   - При чем тут Мундя, Мундю я и в глаза не видела, а очень жаль. Его сообщник, которым оказался мой давний поклонник. Представь, я некоторым образом оказалась причастной к похищению ваших фамильных ценностей.
   Алиция потребовала разъяснений, и я рассказала ей обо всем приключившемся со мной в Канаде. И о Финетке, и о подозрениях относительно Гати, и о несчастном Михалеке. Последний произвел впечатление, хотя, может быть, не такое сильное, как соусник.
   - Жаль, что шлепнули не Мундю, - задумчиво протянула Алиция. - Михалека мне даже немного жаль. А ты уверена, что шлепнули?
   - Уверена.
   - Но ведь свидетели уверяют, что он сам прыгал, прыгал и допрыгался.
   - Кто уверяет? Финетка? Так ведь ей ничего не стоит показать под присягой, что сам допрыгался, даже если бы она стала свидетельницей, как тому перерезали горло. Ты что, Финетку не знаешь?
   - А почему его прикончили?
   - Боюсь, из-за меня. Разглядели рекламу вместо карты, в шайке возникли трения, вот его и заподозрили в каких-то махинациях со скорняком.
   - Тогда уж скорее заподозрили бы Финетку.
   - Могли и заподозрить, но ни один мужик не поднимет на нее руку. Разве что поручили бы прикончить ее бабе, любая баба с наслаждением бы ее пришила.
   - Она и в самом деле ничуть не изменилась за эти годы?
   - Нет, изменилась, стала еще краше. Пробормотав что-то нечленораздельное, Алиция принялась снова рассматривать свою обретенную собственность. Я сообщила, что намерена немедленно съездить в Мальмо без шведской визы. Алиция пожала плечами - подумаешь, большое дело, туда все ездят без визы.
   - Пожалуй, и я с тобой отправлюсь, куплю что-нибудь. А зачем тебе туда? Насколько я понимаю, у тебя уже все в наличии: оба снимка, пусть даже и разного формата. Отдай кому положено или спрячь...
   - ...и дожидайся, когда и тебя пришьют? - подхватила я.
   Перестав любоваться соусником, Алиция с тревогой взглянула на меня.
   - Ты думаешь, это так опасно?
   - Еще бы, до сих пор убивали всякого, так или иначе причастного к этим маленьким финтифлюш-кам. Не хочу быть следующей на очереди.
   - Тогда отдай этому, как его, Матеушу.
   - Он до сих пор пребывает в Испании.
   - Тогда в соответствующий отдел министерства культуры, тем, кто по долгу службы занимается охраной народного достояния.
   - Ну уж нет, слишком дорого они мне достались, а многое говорит о том, что кто-то из министерских компетентных сотрудников связан со всеми этими бесконечными шайками.
   - Ты не преувеличиваешь?
   - Даже если допустить, что преувеличиваю, обращение в министерство привлечет внимание к проблеме, дело получит широкую огласку, а каждая огласка опасна. Узнает шайка о том, что в одном из министерских сейфов хранятся драгоценные карты, и сделает все, чтобы их раздобыть. И раздобудут, не сомневайся! Пока наши чиновники станут согласовывать, организовывать, выяснять и утрясать, те давно все приберут к рукам. А я хочу, чтобы прибрало мое несчастное, глупое отечество. Скажешь, и я глупая? Пусть так, но пока могу, сделаю все, чтобы никакая посторонняя сила не помешала моей стране действовать с умом и добиться цели.
   - С чего вдруг тебе в голову такие мысли пришли?
   - Ты живешь за границей, а я каждый день слышу по радио, в газетах читаю о том, что такой-то министр попался на взятке, что Сейм не может нормально работать, так как депутаты сплошь коррумпированы, что вся промышленность в стране парализована, а всему виной некие посторонние силы. У нас ведь во всем винят посторонние силы.
   - Ладно, дело твое. А в Мальмо поедем вместе. В Мальмо проживала Беата.
   После Канады и перед приездом в Данию к Алиции я успела побывать в Варшаве. У меня уже стало привычкой заниматься увеличением фотоснимков, вот и теперь сразу же в день приезда я посетила фотоателье. Через три дня могла даже без лупы разглядеть черный узор, которым Финет-ка заменила негатив моего зуба.
   Трудно было назвать этот снимок шедевром фотографического искусства. То ли при съемке сделали не ту выдержку, то ли вообще освещение было неважное. На снимке среди голых кустов, увядших листьев и засохшей травы виднелась крышка люка контрольного колодца. На крышке сидел Пшемыслав. Был он немного моложе того Пшемыслава, которого я знала, и сидел боком, но он, без всякого сомнения: характерная посадка головы, линия волос, очертание плеч.
   Теперь Финетка идеально вписалась в пустующее место моих умозаключений. Сомнений не осталось, это она была той красоткой, которую Пшемыслав выудил из сточной канавы и в свои целях запускал к иностранцам и уголовникам. А рыжего немца рядом с ней я видела собственными глазами. Помню, в те годы как-то на улице еще издали обратила внимание на полыхающую в солнечных лучах шевелюру, только потом разглядела рядом с ним Финетку. Тогда еще много болтали о немце, с которым связалась эта б... Тот самый адъютант? Пшемыслав работал в министерстве культуры... Беата! Мне нужна была Беата!
   Прибыв в Мальмо, я оставила Алицию в городе, а сама отправилась к Беате. Кучу фотографий из сумки пришлось вывалить на ее тахту, так как единственный стол в ее мастерской был занят красками, кистями и т. п. Очень обрадованная моим неожиданным появлением, Беата оторвалась от работы над абстрактным полотном под названием "Выход из мрака" (мне казалось, правильнее было бы назвать его "Пожар в порту") и держа в одной руке кисть, принялась просматривать фотографии.
   - Погляди, не увидишь ли кого знакомого, - потребовала я. - А потом будешь думать и вспоминать, где и когда видела. Я же пока приготовлю чай, ладно?
   - Чашки в том шкафчике, - указала кистью Беата. - И все прочее, сама видишь, больше держать хозяйство негде.
   И в самом деле, большое помещение, в котором жила и работала Беата, было сплошь заставлено подрамниками, просто рамами, загрунтованными полотнами и начатыми картинами. Готовых не было, по словам хозяйки мастерской, они закупались на корню. Мольберты, краски, тюбики и бутылочки, горшки с кистями совершенно заполонили мастерскую, не оставляя места для личной жизни хозяйки. Личная жизнь ограничивалась уже упомянутым шкафчиком, небольшим комодом, тахтой и электрическим чайником. И похоже, такое положение вещей полностью устраивало хозяйку, ибо вид у нее был цветущий.
   Я уже расставляла на столе чашки с горячим чаем, немного потеснив кисти и краски, когда Беата замерла, внимательно вглядываясь в одну из фотографий. Я подошла к ней. Нет, это не была фотография с Пшемыславом. Внимание Беаты привлекло крыльцо в доме Фреди с исчезающей в дверях ногой. Молча вынув из сумки лупу, я протянула ее Беате.
   - Так и есть, - сказала та, как следует изучив ботинок, предусмотрительно увеличенный мною. - Ботинок Пшемыслава, точно, он. Эти ботинки мы покупали в Праге вместе, он долго выбирал и примерял, я хорошо запомнила. Теперь ты можешь рассказать, что все это значит?