Хмелевская Иоанна. Бесконечная шайка

   Алиция вдруг разозлилась:
   - Да что ты пристала ко мне с этими картами! Если они тебе так нужны, отправляйся сама к Роману и спроси его, не он ли их взял.
   - К какому еще Роману?
   - Ромек Настермах, мы тогда работали с ним в одной комнате, вернее, в его комнате, он взял меня на работу. В той комнате я и прихватила карту.
   - А как мне разыскать этого Ромека?
   - Вот уж не знаю. С той поры я его не видела. Раз как-то прислал мне поздравительную открытку из Греции. Но уже давно.
   - Очень ты мне помогла, спасибо. Но предупреждаю - я этого Ромека постараюсь разыскать!
   Карты он мог и не брать, но вдруг помнит, кто в те годы мог рыться в ваших бумагах. Ты сказала, взял тебя на работу? В газету? Ты хоть название газеты помнишь?
   - Ну, знаешь! - обиженно отозвался в телефоне Матеуш, когда по приезде я ему позвонила. - Названиваю тебе и названиваю, а тебя все нет!
   - Не было, час назад я вернулась из Дании. А сколько до этого я тебе звонила! И все попусту. Наверное, мы как-то не совпадаем в Варшаве. "Цыганку" помнишь?
   - Еще бы! Такие вещи не забываются.
   - Вот по этому поводу нам и надо встретиться. Мое предложение как будто смутило Матеуша.
   - Понимаешь, у меня очень мало времени. Столько дел, я же приехал всего на две недели. Ты знаешь, я сейчас торчу в Испании...
   - Даже если бы ты торчал в Гонконге или еще в каком Синг-Синге! Встретиться нам нужно обязательно, причем тебе придется приехать ко мне, слишком многое надо тебе показать, всего не притащу. И лучше прямо сейчас.
   Матеуш смутился еще больше, но я не отставала, в результате чего он нанес-таки мне визит. Правда, в десять вечера и очень недовольный, но и донельзя заинтригованный.
   Я не стала тратить драгоценное время на гостеприимство, угощение свела к минеральной воде и сразу приступила к делу. Необходимые для беседы материалы были заранее разложены на столах.
   Выслушав мой подробный отчет о последних находках, Матеуш мрачно заметил:
   - Если бы собственными глазами не увидел всего этого, решил бы, что ты все придумала.
   - Потому и не стала по телефону говорить, - парировала я. - Вот лупа, можешь и Алицин фарфор осмотреть.
   Через мою большую лупу очень хорошо просматривался сервант за спинами гостей в довоенной квартире Алициной тетки.
   Матеуш послушно осмотрел антиквариат, потом опять вернулся к разложенной на столе документации, и на его лице все явственней проступала паника, переходящая в отчаяние.
   - Нет, самое лучшее было бы - немедленно тебя придушить. Свидетелей нет, и никто не докажет, что я это видел. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что я не имею права не заняться этим?
   Отчет я себе прекрасно отдавала, именно потому и заставила его явиться ко мне, пока опять не уехал в свою Испанию. Интересно было знать, что он намерен делать. Потом, пока же боролся с раздражением, ведь на него свалилось новое хлопотное дело.
   - Переварил? - доброжелательно поинтересовалась я. - Теперь, может, какую идею выдвинешь?
   - Это ужасно! - запричитал Матеуш. - Уж лучше бы получить - доказательства - все пропало, и успокоиться на этом. Ничего не поделаешь, дескать, судьба... А так... Послушай, вдруг они уже не занимаются этим, давно отказались, а?
   -Холера их знает, может, и отказались, ведь прошло столько лет. Кстати, ты не знаешь, где Гатя?
   Матеуш нервно вздрогнул и укоризненно взглянул на меня:
   - Мало тебе этих проблем, еще с Гатей ко мне пристаешь? Не знаю, с тех пор с ней не общался, контракт в Касабланке она порвала и уехала в неизвестном направлении. И только через третьих лиц я узнал, где она сейчас. Ну отгадай, где?
   - В Австралии?
   - В Канаде, причем с той стороны, где-то на Тихом океане. Вроде бы открыла там какую-то большую контору на паях еще с кем-то...
   Теперь я в свою очередь укоризненно посмотрела на Матеуша:
   - И ты только что сказал - успокоиться надо? Дескать, судьба? Ничего не поделаешь?
   - Не придирайся, ты же заметила, я говорил это неуверенно, заранее огорчаясь из-за новых проблем, свалившихся на меня.
   - Так что же будем делать?
   Обстоятельный Матеуш ответил не сразу. Напился минеральной воды, еще раз уткнулся в карты, еще раз осмотрел через лупу часы и глубоко задумался. Я терпеливо ждала.
   - У меня теперь ведь и личная жизнь есть. Сообщение как-то меня не очень поразило. Дело житейское, личная жизнь у многих есть. Я молча ждала. Наконец Матеуш душераздирающе вздохнул и высказался по существу:
   - Вся эта история, безусловно, компрометирует меня. И как искусствоведа и как гражданина. Надо было сразу же, как только нашлась "Цыганка", что-то предпринять, а я проигнорировал. Надо приниматься за дело теперь, пока не поздно, иначе совсем потеряю к себе уважение. А у меня личная жизнь... И работа в Испании, которой я очень дорожу. Туда я просто обязан вернуться. И жена там...
   - Не упрекай себя, - попыталась я успокоить Матеуша. - Все равно ведь пришлось бы ждать первого причастия ребенка моего канадского кузена, пока фото не придет. Да и вообще можешь все на меня свалить, мне не жалко... Испания не помешает, ты вовсе не обязан бросить все дела, личную жизнь и жену и с головой погрузиться в розыски награбленного имущества. Пока от тебя требуются идеи и ценные советы, в конце концов, ты был знаком с Мундей и его окружением, и вообще знаешь больше меня.
   - В данный момент именно ты знаешь больше кого бы то ни было, справедливо заметил Матеуш. - По крайней мере, с этой стороны. А вот как с той... Кое-что придется проверить, подожди до утра, ладно?
   Подождать я согласилась с готовностью, тем более что у меня было дело разыскать Настермаха. Задача чрезвычайно сложная, ведь газеты давно не существовало, ее сотрудников разметало по всему свету. В телефонной книге фамилия Настермах не значилась. Поэтому я решила позвонить Зосе. Она не только была нашей с Алицией подругой с молодых лет, но и долгое время занималась журналистикой.
   - Настермах, Настермах, -вспоминала Зося. - Знаешь, слышала я эту фамилию, был такой!
   - И без тебя знаю, что был. Мне бы хотелось знать, где он сейчас.
   - Понятия не имею. Подожди немного, пороюсь в старых записных книжках.
   Долгое время в телефонной трубке слышался лишь шелест страниц да нечленораздельное бормотание Зоей. Ну, наконец нашла!
   - Знаешь, он умер, - извиняющимся голосом произнесла Зося.
   - С чего ты взяла?
   - Нашла в записной книжке, фамилия вычеркнута, а рядом написано - умер. Лет десять назад, если не больше. Честно говоря, мы с ним никогда близко знакомы не были, даже не знаю, почему у меня записаны и его служебный телефон, и домашний. Наверное, было какое-то к нему дело, но не помню какое.
   - Домашний телефон! - обрадовалась я. - У него были жена, дети?
   - Говорю же тебе - не знаю. Может, и были. Запиши, номер и сама узнай.
   Позвонить не успела, ибо пришел Матеуш и, по своему обыкновению, принялся стенать:
   - И зачем я с тобой связался! Правду говорят - ты опасна для окружающих! Столько лет не могли по телефону созвониться, так надо же - созвонились! В недобрый час встретил тебя на своем жизненном пути!
   - Да полно тебе, хватит ныть! Ведь ничего страшного не происходит.
   - Как же, "не происходит"! Ха-ха! По опыту зная, что ему надо выплакаться, я терпеливо слушала, не перебивая. Выпив кофе, он наконец немного успокоился, вздохнул последний раз и приступил к делу.
   - Не у тебя одной пунктик на почве вывоза из страны предметов старины. Я сам занимался этой проблемой и вот сейчас поговорил с людьми, специалистами. Так вот, они говорят - худо дело. За границей всплывают такие предметы искусства, которые ни у кого не были украдены. Нельзя сказать, что они совсем неизвестны. До войны были известны, потом на долгое время скрылись с горизонта и теперь... как бы поточнее выразиться... всплывают из небытия. Не буду в подробностях описывать мои беседы со специалистами, постараюсь изложить покороче. Они вывели меня на такого человека... ну, просто маньяк по части разграбления нашего национального достояния. Так этот маньяк составил перечень всего, что похищено в Польше во время последней войны, причем не только из государственных музеев. Потратил на это много лет, ездил по стране, переговорил со множеством людей и составил перечень. Слушай, - забеспокоился вдруг Матеуш, - мне он рассказал по-дружески, там затронуты многие люди на больших должностях даже теперь, так что...
   - Успокойся, - возмутилась я. - Ты меня знаешь.
   - Но предупреждаю: обо всем - молчок. Так вот, этот человек особое внимание обратил на Западные Земли, Возвращенные. У него по ним такая документация, с ума сойдешь! фамилии, номера воинских частей, описание военных действий, поместий, богатых семейств, средств передвижения, жертв нацистских лагерей - всего не перечислишь. И на основании всех материалов и рассказов очевидцев составил предположительный перечень того, что может храниться в земле так называемых Возвращенных Земель!
   - И что?
   - И вот они вместе с такими же ман... энтузиастами хотят организовать поисковую экспедицию, на широкую ногу. Вернее, хотели.
   - А теперь расхотели?
   - Да нет, по-прежнему хотят, но это не такое простое дело. Сразу возникла такая куча проблем, столько сложностей... Требуется получить официальное разрешение целого ряда организаций и министерств, оформить воз документов, выбить средства и еще многое тому подобное. Уже несколько лет тянется административная волокита.
   У меня потемнело в глазах. Голосом, который мог бы превратить в лед окрестности экватора, я попросила:
   - Не говори мне о нашей бюрократической волоките, не хуже тебя знаю, что это такое. Давай лучше переходи к делу.
   Почему-то мою застарелую ненависть к отечественной бюрократии Матеуш принял на свой счет и счел нужным обидеться:
   - Прими к сведению, я лично не административный работник. - И, помолчав, добавил: - Впрочем, будь я на соответствующей должности, тоже не дал бы им разрешения.
   - Почему, позвольте спросить? Ты тоже такая же дубина, как и все прочие?
   - Насчет дубины не мне судить, но для разрешения надо получить подпись министра.
   - И так тебе далеко дойти до него? Всего-то полкоридора!
   - Полтора, - поправил меня Матеуш. - Причем на другом этаже. Эх, да ты не знаешь нашего министра, так лучше бы молчала! До него дальше, чем теперь до Гати.
   - Ладно, - прошипела я, стараясь сохранить остатки спокойствия, - оставим в покое эти тернистые стежки-дорожки и вернемся к теме. Еще что-нибудь ты узнал?
   - Узнал. Эти люди сказали - еще кто-то интересуется награбленными сокровищами и тоже на широкую ногу. Кое-что им удалось отыскать и за такие миллионы продать за границей - голова кругом идет!
   - Оставь миллионы в покое, скажи, что известно о конкурентах.
   - Мои специалисты не знают ничего определенного, но дело у тех поставлено серьезно, настолько серьезно, что мои специалисты еще из-за них не торопятся начинать свои раскопки. Вот если бы кто-нибудь из посторонних начал втихомолку заниматься награбленными сокровищами, кто-нибудь, о ком эти конкуренты понятия не имеют...
   Совсем сникнув, Матеуш для бодрости еще напился кофе и неохотно докончил:
   - Они говорят - им бы это очень помогло. И если бы кто-то мог раздобыть вторую такую же карту...-тут он указал на мою целлулоидную с лепешками, которую с помощью самого Матеуша удалось обнаружить на обратной стороне "Цыганки".
   - Открыли Америку! - фыркнул я. - И без них понятно, что недостающая карта составляет неотъемлемую вторую часть единой карты, на которой обозначены припрятанные сокровища. Вот если бы они хоть посоветовали, где ее искать!
   - Карту надо найти во что бы то ни стало! - совсем уже похоронным тоном заключил Матеуш.-А я не могу сказать, что моя хата с краю. И выходит, как честный человек, я должен уйти в отставку, махнуть рукой на Испанию, о которой мечтал всю жизнь, остаться тут и приняться .за поиски. Вот если бы я ничего не знал, тогда... А так...
   - А что ты знаешь?
   - Я знаю, что ты знаешь. И эти мои специалисты тоже кое-что мне рассказали. Это во-первых. А во-вторых, если бы дело получило огласку и выяснилось, что я был к нему причастен и ничего не стал делать, то мне, как честному человеку, оставалось бы только пустить себе пулю в лоб! Мое спасение только в тебе!
   - Не понимаю.
   - Пока я должен уехать, но вместо меня будешь действовать ты. Пока. И это даже лучше. Меня знают как специалиста, тебя же никто не знает. Для наших друзей ты будешь действовать от моего имени и с моими полномочиями, для всех остальных - как частное лицо, совсем посторонний человек. Но учти, - тем же гробовым голосом докончил Матеуш, - берешься ты за дело опасное. Успокаивает меня лишь тот факт, что о тебе никто из конкурентов не знает. И если ты не совершишь какой-нибудь глупой выходки...
   - ...если не буду трепаться направо и налево, хотел ты сказать? подхватила я.
   - Да, только мне хотелось выразиться покуль-турнее. Меня замучают угрызения совести...
   - Так ведь и без твоего поручения с головой бы влезла в это дело, успокоила я его. - А теперь говори, что надо делать.
   Мы просидели до полуночи, разрабатывая план. Я пожалела, что нет моих сыновей, оба находились за границей. Ведь Михалек проник в квартиру только благодаря тому, что Роберт тогда потерял ключи. Можно было бы порасспросить Роберта о его друзьях той поры, вдруг через кого-нибудь из них и удалось бы выйти на Михалека. Ни по телефону, ни в письмах обо всем не расспросишь.
   - Умоляю тебя, будь осторожна, - в сотый раз сказал Матеуш. - И не предпринимай никаких идиотских инициатив. Боже, кому я это говорю! Пока ограничься только розыском и расспросами людей, вот это ты умеешь делать мастерски. Если же почувствуешь опасность, обратись вот к этому человеку. - И он назвал фамилию и телефон. - Работает в милиции, очень порядочный человек, обязательно поможет. Я его предупредил.
   - А твои специалисты из министерства?
   - Они для тебя не существуют. Еще раз повторяю - о тебе никто не знает и не должен знать, лишь в этом твой шанс на успех. Да ты слушаешь меня?
   Дело с Настермахом я все-таки довела до конца. Два дня звонила не переставая, телефон не отвечал. На третий день дозвонилась. Какая-то женщина сказала мне, что в этой квартире действительно когда-то проживал Настермах, но уже давно не живет. Я пояснила, что мне известно о смерти пана Настермаха, нЪ, может, здесь проживает кто-то из его родственников? Оказалось, совершенно посторонние люди. А не знает ли уважаемая пани, есть ли у пана Настермаха родственники? Женщина оказалась отзывчивой и даже любезной, согласилась подумать, вспомнила, что был у пана Настермаха племянник по фамилии Козловский и даже по моей настоятельной просьбе разыскала и дала телефон упомянутого Козловского. Он оставил его на всякий случай, когда женщина въезжала более десяти лет назад в опустевшую квартиру.
   Позвонив пану Козловскому, я заявила, что нанесу ему визит. Зачем Козловский не понял, но, наверное от неожиданности, не придумал вежливой отговорки и оторопело-согласился. На следующий день я к нему приехала.
   Жил Козловский на Секерках и звали его то ли Альфред, то ли Фредерик, потому что жена называла его Фредей. Начало визита протекало в довольно напряженной обстановке, потом мне удалось несколько снять напряжение. Вежливо извинившись за непрошенный визит, я сказала:
   - Прежде чем начну вам морочить голову, два вопроса. Вопрос первый: у пана Настермаха были жена и дети?
   - Детей не было, - с ходу ответил Фредя. - А жен целых две. С первой он развелся, вторая умерла.
   - Тогда второй вопрос: вы были ближайшими родственниками пана Настермаха? И вы занялись после смерти пана Настермаха его квартирой?
   Фредя переглянулся с женой и на сей раз ответил не сразу, с запинкой.
   - Да, мы были его ближайшими родственниками и даже унаследовали квартиру. Но позвольте узнать, почему это вас интересует?
   - Видите ли, дело в том, что лет двадцать назад... что я говорю, не менее двадцати пяти лет назад, в общем, очень давно моя ближайшая подруга работала вместе с паном Настермахом в одной газете. Подругу зовут Алиция Хансен...
   - Пани Алиция! - вскричал громким голосом Фредя. - Пани Алиция!
   - Да, Алиция. А что, вы ее знали?
   - Конечно знал! Я бывал в редакции у дяди. И хотя был тогда еще совсем маленький, очень хорошо помню пани Алицию. Как она, что с ней?
   От первоначальной натянутости и следа не осталось. Имя Алиции открыло мне сердца Фреди и Мариолы, через минуту мы были уже друзьями. Я обрадовалась, что пока ничего не надо придумывать, и чистосердечно рассказала об Алиции все, что знала, такой горячий интерес к ее судьбе проявили эти милые люди. Фредя до сих пор сохранил к Алиции теплые чувства и просто горел желанием сделать ей что-нибудь приятное. Это и подтолкнуло мою фантазию. Не было необходимости рассказывать о том, какая Алиция рассеянная. Этим она отличалась с малолетства, и Фредя отлично знал эту Алицину черту. Теперь же он узнал от меня, что Алиция в те стародавние времена по рассеянности потеряла в редакции какие-то бумаги: то ли планы, то ли карты. До сих пор ее мучает совесть, а тут еще недавно встретила человека, которому те бумаги принадлежали. И хотя тот человек не очень настаивает на их возвращении, вы же знаете Алицию! Она считает долгом чести разыскать их и вернуть владельцу. Поскольку же Алиция много лет проживает в Дании, вот и попросила меня, свою ближайшую подругу, попытаться эти бумаги разыскать. Походить, порасспрашивать людей, начать с пана Настермаха... Вот я и расспрашиваю, что мне стоит?
   Не очень хорошо вот так, без разрешения Алиции, делать из нее кретинку, но, может, не оторвет мне голову, как-никак не для себя стараюсь...
   Фредя выслушал меня сочувственно и с огорчением признался, что, хотя после дяди осталось множество бумаг, они не все сохранились. Не могу ли я уточнить, что именно за бумаги? Я уточнила - наверняка старые. И очень возможно, что карты. Карт у Фреди сохранилось порядочно, целая громадная папка. Карты из атласа или отдельные? Какого формата? И как я узнаю, те ли это, которые ищет Алиция? Может, у Алиции сохранились фотографии разыскиваемых карт, потому как тогда при газете была своя фотомастерская и они делали множество фотографий. Если есть фотография...
   Услышав несколько раз "фотография", я наконец прикусила язык. Похоже, этот Фредя не так прост, и больше он узнает от меня, чем я от него. Нет, фотографии у меня нет, Алиция подробно описала карту, я должна ее так узнать. Не будет ли он столь любезен...
   Фредя проявил чрезвычайную любезность и бумагами, вытянутыми из антресолей, завалил всю прихожую. Мариола ломала руки: надо было сначала стереть пыль с этой макулатуры. Много там было интересных материалов довоенный план города Варшавы, архивные снимки, туристические карты, вот, похоже, штабная немецкая карта. Я взглянула на нее внимательнее - в верхней ее половине во всей красе виднелось Хоэнвальде!
   Нет, я не бросилась на нее с горящими глазами, не накинулась на нее, как хищник на добычу. Если уж я представляла Алицию идиоткой, представлю и себя, оно даже порядочнее... На карты я смотрела равнодушно, штабную карту обозвала планом, скрывая свои познания, сказала, будто что-то в этом роде, но, кажется, не то, и потребовала предъявить мне что-нибудь еще. Огорченный Фредя признался, что больше ничего нет. Все, что осталось из дядюшкиных бумаг, они держали вот тут, на антресолях, больше там ничего нет. Я взобралась на табуретку, чтобы убедиться собственными глазами - действительно, больше нет. Остались еще книги, сказал Фредя, но они стоят на полке в комнате. Нет, книги Алицию не интересовали, сказала я, ее интересовали только старые планы.
   Я решила - без карты отсюда не уйду, но уж очень подозрительным стало казаться мне поведение Фреди. Как-то излишне пристально он на меня смотрел, как-то нехорошо расспрашивал... Поэтому я с большой неохотой согласилась взять карту, "на всякий случай", а то совсем неудобно - столько хлопот доставила совсем незнакомым людям. Да, вот еще, не помнит ли Фредя каких-нибудь сотрудников дяди, может, у них найдется нужная карта? Да нет, вроде не помнит. А такого Михала Латая, Алиция предполагает, у Михалека могут быть планы... Фредя надолго задумался, вспоминал. Мариола смотрела на него тупым взглядом. Наконец Фредя сказал, что такого не помнит. А как дядя умер? От инфаркта, в редакции. На этом я закончила свой визит и покинула дом Фреди, унося драгоценный трофей.
   В природе ничто бесследно не пропадает. Даже редакция газеты. Во всяком случае, газеты же должны остаться!
   Весь день провела я в Национальной Библиотеке за подшивками старых газет, выписывая фамилии авторов фельетонов и других материалов. Большинство этих людей переселилось уже в мир иной, ведь известно, что редкий журналист доживает до глубокой старости. Некоторые рассеялись по свету, и разыскать мне удалось только одного, зато он оказался совершенно бесценным коллекционером, из тех, которые никогда ни одной бумажонки не выбросили. Не прошло и пяти минут, как он разыскал для меня список сотрудников редакции, работавших вместе с Настермахом. И среди них наконец-то мелькнула знакомая фамилия!
   Я позвонила старому другу, с которым не общалась уже добрый десяток лет, и спросила без предисловий:
   - Мачек, у тебя есть брат? Что значит тридцатилетнее знакомство! Нисколько не удивившись, Мачек ответил:
   - Даже два. Правда, второй двоюродный.
   - И один из них журналист?
   - Да, как раз этот двоюродный. А что?
   - А то, что мне необходимо с ним встретиться. Поговорить надо. Отведешь меня к нему?
   - Пожалуйста. А я могу присутствовать при разговоре?
   - Можешь.
   Брат Мачека, похоже, был наслышан обо мне и не скрывал любопытства. Я не стала томить человека и сразу сказала, что хочу поговорить с ним о Настермахе. Это чрезвычайно взволновало брата. Он не рылся в памяти, с трудом вспоминая Романа Настермаха. Нет, он помнил его прекрасно, и не только потому, что долгое время работал с ним.
   - Ведь я один был с ним в его смертный час! - несколько патетически воскликнул брат Мачека. - Он при мне умер, такого не забыть! Но это случилось уже не тогда и совсем в другом месте!
   Возможно, брат Мачека был наслышан о моих феноменальных умственных способностях, не знаю уж, но я заявила, что такая оценка сильно преувеличена и попросила говорить со мной, как с самой бестолковой курицей. Во всяком случае, не столь кратко и по возможности с подробностями.
   Брат Мачека исполнил мое пожелание. Оказалось, он хорошо знал Настермаха, начинал работать с ним сразу после войны и работал долгие годы. Тот помог ему, начинающему журналисту, потом брат Мачека работал в другой газете, потом они опять работали в одной редакции. И вот именно тогда, когда вдвоем остались работать в ночную смену, с Настермахом и случился инфаркт. Во всем здании они были одни, коммутатор был отключен, брат Мачека не мог вызвать "скорую помощь" и не знал, что ему делать - остаться с Настермахом или бежать звонить по автомату. Побежал, ближайший автомат, разумеется, оказался сломан. И он, брат Мачека, до сих пор упрекает себя за то, что не смог помочь другу, что Настермах умер из-за него, так как помощь пришла слишком поздно. Вот почему он так запомнил все связанное с Настермахом и не забудет до самой смерти! А что именно меня интересует?
   Я сказала - две вещи: характер Настермаха, вернее, его общая характеристика, и вещи Настермаха.
   Что касается характера, ответ был дан с ходу: кристальной души человек. Он, брат Мачека, больше таких людей не встречал. А что касается вещей, то теперь он просит пояснить, что именно я имею в виду, не столь кратко, пожалуйста...
   Я пояснила: имеются в виду бумаги. Дело в том, что когда-то моя подруга Алиция, которая тоже работала с Настермахом в одной редакции, оставила на столе Настермаха комплект карт, и они пропали. Ей, Алиции, очень бы хотелось их разыскать, хотя она и понимает, что через столько лет это равнялось бы чуду...
   - Считайте, что чудо произошло, - спокойно заявил брат Мачека. - Случайно это не были немецкие штабные карты?
   Я не верила собственным ушам, а этот чудесный человек как ни в чем не бывало продолжал:
   - На стол Настермаха клали свои бумаги все, кому не лень, в том числе и я. Так что приходилось вечно там копаться в поисках нужных материалов, и как-то мне попались немецкие штабные карты. Я был, почитай, еще мальчишкой, мне не довелось повоевать, даже в восстании толком не участвовал, но, как каждого послевоенного мальчишку, меня интересовало все, связанное с войной. Особенно с восстанием, я собирал все относящиеся к нему материалы. Карты к восстанию не относились, но меня очень заинтересовали. Еще бы, немецкие штабные карты! Как сейчас помню, шесть штук их было.
   - А не восемь?
   - Нет, точно шесть, прекрасно помню. Из дальнейшего разговора выяснилось, карт могло быть и восемьдесят, но когда брат Мачека на них наткнулся, осталось только шесть. Лежали аккуратной стопкой. Кто и когда их принес - неизвестно.
   - И что с ними стало?
   - Я их украл. И до самого последнего времени они были у меня.
   - Что?! Поподробнее, пожалуйста. И брат Мачека рассказал о том, что же произошло в редакции газеты лет сорок назад. Только он нацелился на карты, как в редакцию явились какие-то два типа, из которых он одного уже встречал, схватили эти карты и принялись их перефотографировать. Фотографировали в мастерской, была в редакции такая специальная фотомастерская, очень хорошо оборудованная. Ему, молодому парню, показалось подозрительным, что делали они это как-то лихорадочно, в спешке, выбрали время, когда никого из сотрудников не было в редакции, на него же, сопляка, внимания не обратили. И он подглядывал, как они фотографировали, метались, принося и относя карты, потом кое-как побросали их опять на стол Настермаха, а с фотографиями смылись. А он взял и присвоил карты. Потом, правда, спросил Настермаха, совесть его мучила, но Настермах о картах ничего не знал.